Так уже получилось, что вот уже более 15 лет в преддверии Дня Победы ветераны района "Косино-Ухтомский" собираются в для того, чтобы отпраздновать День Победы. Главное в этом мероприятии было то, что ветераны могли просто пообщаться с подрастающим поколением, сидя за одним столом. Тогда, 15 лет назад, впервые в Москве Косинский морской клуб внедрил старую морскую традицию возлагать венок цветов на воду в память всех погибших за Отечество. Ветеранам такая традиция понравилась, ведь могилы их боевых товарищей разбросаны по всей земле. Глядя на венок цветов, покачивающийся на волнах озера, наверное, каждый ветеран думает о своем, о своих родных, близких, друзьях или даже о совсем незнакомых солдатах, павших в боях за Родину. А юные моряки, в свою очередь, проникаются этим чувством общего сострадания, оставляя в своей душе частичку нашей великой Победы. К подготовке к такому событию дети подошли очень ответственно. За месяц были обговорены все вопросы, начались тренировки на шлюпке, строевые занятия по отработке команд и строевого шага, готовилась морская форма. В свободное от школы время ребята приходили в клуб и чистили памятник Солдату, сажали цветы. Морской клуб закупил продукты, чтобы угостить ветеранов знаменитой «морской» кашей с тушенкой. Была подготовлена музыкальная программа.
А за один день до мероприятия, совершенно случайно, узнали, что ветеранов не будет! Власти района решили объединить празднование Дня Победы в один день, даже не поставив об этом в известность юных моряков. Конечно, разве стоит какого-то внимания то, что делается помимо воли администрации? Можно развалить, убрать, запретить все то, что десятилетиями собиралось по крупицам. Первый шок от такой информации прошел быстро. Не такой народ моряки, чтобы отступать. Было принято решение – старой морской традиции не изменять и сохранить традицию района!
Ветеранов приглашали персонально, сколько успели. А все остальное было уже готово. Строй моряков торжественным маршем пронес венок на край пирса и бережно передал гребцам шлюпки.
Под звуки печальной музыки шлюпка вышла на середину озера. С ее борта венок опустился на воду, в гребцы взяли весла «на валек», т.е. одновременно подняли весла вертикально вверх – так моряки во всех странах отдают честь. В этом году команда шлюпки состояла только из девушек, занявших первое место в предыдущих соревнованиях по гребле. И они не подвели.
Ветераны и юные моряки почтили память погибших за Отечество. Были возложены цветы к памятнику Солдату в Морском клубе.
В Андреевском зале клуба был продемонстрирован документальный фильм о Великой Отечественной войне. Ну, и конечно же, «морская каша», которая удалась на славу.
Затем ветераны и дети из других клубов осмотрели музей Ботика Петра 1, в котором установлена точная копия того самого ботика, в котором юный царь бороздил воды Белого озера более 300 лет назад. Официальное открытие музея, запланировано на более позднее время с привлечением всей морской общественности столицы, всероссийских и региональных организаций, клубов юных моряков, ветеранов флота, но экскурсии уже проводятся. В общем, все как всегда. Жизнь идет. Только жаль, что эту жизнь никак не может заметить наша власть.
Хотя Бог троицу любит, но даже у телеги четыре колеса. Давайте забудем об экономии объёма домашнего сочинения и попробуем нарисовать портрет ещё одного моего приятеля. Сделать это будет непросто, поскольку оригинал является в некотором роде художником, то есть сложной натурой, не очень-то понятной простым смертным. Для затравки я предлагаю читателю представить себе следующую картину. Во время одной из многочисленных тренировок перед парадами наш начальник строевого отдела – грозный капитан 2 ранга Зыбунов – заметил некоторый непорядок во второй или третьей шеренге курсантов, стоящих с винтовками по команде «смирно». Каков же был ужас почтенного ревнителя воинских ритуалов, когда, незаметно приблизившись, он обнаружил в руках одного из курсантов небольшой ножик и обрабатываемый кусок дерева (винтовка при этом удерживалась в качестве мешающего работе предмета).
Ну а теперь вообразите себе децибелы упомянутого ужаса и возмущения, когда в отобранной деревяшке Зыбунов узрел свой скульптурный портрет с однозначно узнаваемой физиономией a la Павел I. И что можно сделать с автором непотребного произведения, голубые глаза которого невинно взирают на окружающую действительность с симпатичной курносой физиономии... Как и все художественно одарённые люди, Санька жил в своём мире, не принимая особенно близко к сердцу окружающую действительность. Многие принимали такой стиль поведения за примитивный эгоизм, но это не соответствовало действительности. Саша очень мягко относился к окружающим людям и быстро сходился с ними, если находил общие точки интересов.
Всё связанное с изобразительным искусством он не только прекрасно знал, он жил в мире картин и художественных предметов, и при этом не выпячивал своих знаний и переживаний перед товарищами, великодушно прощая им невежество. Во время отпуска летом 1948 года он явился к нам в Фомино, ежедневно уезжая в Москву по какому-то важному делу. Объектом его хождений по столичным приёмным была Дрезденская галерея, о которой из простого народа мало кто знал в те времена. В результате воспитанник подготовительного училища получил от министра культуры РСФСР разрешение на осмотр тайно содержавшихся сокровищ. Сашиными коллегами по свиданию с Сикстинской мадонной было семейство какого-то важного генерала. И взрослые люди с удивлением слушали объяснения несовершеннолетнего мальчишки в морской форме. Во время этой эпопеи «Пен» подружился с моей тёткой Зоей, несмотря на то, что при её церковноприходском образовании она вряд ли когда-нибудь посещала картинные галереи и слыхом не слыхивала о тайных шедеврах. Они о чём-то беседовали по ночам после возвращения ходатая из Москвы с последней электричкой. На память у нас остался деревянный тёткин портрет, жаль, что он затерялся при ликвидации жилья в Фоминской школе. К слову говоря, некоторые свои изделия (например, резьбу по кости) наш друг сдавал в комиссионные магазины, и там их охотно брали.
У Саши были замечательные родители. Отец – бывший капитан дальнего плавания – в описываемые времена проповедовал йогу в физкультурном институте имени Лесгафта и, как и старший сын, производил впечатление человека немного не от мира сего. Младший Сашин брат тоже был подобной фигурой. И обо всех трёх чудаках постоянно заботилась мама – детский врач. Чем дальше дело шло к выпуску из училища, тем для всех становилось всё более ясным, что морская служба – это не дело для Александра Сергеевича Пендюрина. Но существующие порядки не позволяли из этой ясности сделать простые и очевидные выводы. Пить и безобразничать, чтобы его выгнали из училища, Саша просто не мог.
Тогда он стал без утайки говорить, что думает, на государственном экзамене по марксизму-ленинизму. Ну, уж этого ему простить не могли и выгнали на флот в звании старшины. Проболтавшись год на каком-то посту берегового наблюдения, Саша всё-таки через год получил диплом и под шумок начавшегося отхода от зверской фазы социализма ушёл «на гражданку». Там он окончил училище имени Мухиной и с тех пор работает художником-прикладником. Если читатель будет в Ленинграде, то может посмотреть на кораблик, венчающий шпиль морского вокзала, – это Сашина работа.
Ну вот. Как всегда: взялся писать про беззаботных юных моряков, а получились не совсем весёлые сценки советской жизни. Совсем как в классической оперетте: «Что выросло, то и выросло... » В.Брыскин
В.Шигин. Награждению не подлежит Морской сборник №8-10, 2012 г.
О времени и наших судьбах. Сборник воспоминаний подготов и первобалтов "46-49-53". Книга 2. СПб, 2003. Часть 5
Цена атаки
Отчитавшись за боевую службу, я уехал в отпуск. Вернувшись, начал активно готовиться к поступлению в академию и подтверждению линейности ПЛ после БС и МПР. Подошло время уезжать на подготовку в академию, но не тут-то было. Все кандидаты уехали, а меня задержали. На флоте решили провести показательную стрельбу четырёхторпедным залпом. Но как назло вмешалась погода. И стрельбу все время переносили, а торпеды переподготавливали. И вдруг выдалось окно, все участники по тревоге побежали, а у меня не погружены торпеды. Помощником флагманского минера эскадры ПЛ был однокашник Костя Селигерский. Он прилагал громадные усилия, чтобы срочно подать торпеды. Наконец, их закинули в отсек, и я побежал форсированным ходом. Только вхожу в район, а мне его нарезали сразу же по выходу из Кольского залива, чтобы быстрее отстреляться и убыть в академию, как вижу ОБК уже начал движение, а я не получил еще квитанцию на РДО о погружении.
В это же время подавались торпеды в аппараты. Получив квитанцию, срочным погружением пошел на безопасную глубину, и начал торпедную атаку. С приходом на глубину, боцман дал дифферент на корму, чтобы ее удержать и поддиферентоваться. Из 1-го отсека раздался доклад: «Торпеды ползут из аппаратов!». Выровняли дифферент, продолжили загружать торпеды в ТА, но на одной из них сработал зажигательный патрон, и 1-й отсек заполнился дымом. А атака продолжается, я уже прорываю ближнее охранение ОБК. Снова доклад из 1-го отсека, что не полностью открылась передняя крышка одного из ТА. Итак, осталось две торпеды. Принимаю решение стрелять двумя торпедами. Наконец, долгожданный доклад из 1-го отсека: “Аппараты товсь!". Но до крейсера уже три кабельтова. Стрелять нельзя. Я всеми тремя моторами дал полный вперед и лег в кильватер крейсера, ожидая его поворота в любую сторону, но крейсер не повернул, и атака сорвалась. Оказывается, командующий флотом, находившийся на КРЛ, не увидев ракеток от движущихся торпед, приказал прекратить противолодочный зигзаг и прямым курсом следовать в соседний район. У нас, как правило, районы нарезаются от полуострова Рыбачий до губы Гремиха, и ПЛ, по очереди занимая эти районы, атаковали движущийся через них ОБК.
Всплыв и доложив об отказе от стрельбы двумя торпедами из-за неисправности двух других, получил приказание следовать на рейд Кильдин Восточный и встать на якорь. Я сообразил, что командующий флотом даст мне возможность атаковать ОБК на обратном курсе. Встав на якорь, устранили неисправности. Заменили зажигательный патрон (у нас он случайно оказался на борту), обнаружили и устранили соскок ролика в ТА, не дававшего полностью открыть переднюю крышку. Через двое суток получаем РДО: «Командиру. Занять район!». Придя в район, обнаружили и атаковали ОБК четырьмя торпедами. Когда всплыли, светило солнце, и головки всех четырёх торпед, покрашенных фосфоресцирующей красной краской, сверкали над волнами. Два торпедолова быстро их подобрали. Атака была успешной. Вернулись в базу, и я уехал в Ленинград, но из 30 суток подготовки выпало 12.
Академия осталась в мечтах
Первым экзаменом была математика. Я, как Карла, постигал теорию вероятностей несравненной Вентцель, долбая до двух часов ночи каждый день. Раньше нам ее ни в училище, ни на ВОЛСОКе не давали. Однокашник Леша Гаккель договорился заранее с преподавателем о репетиторстве насчет меня. Так все тогда готовились по математике. Но я опоздал на 12 суток, и мне было отказано. Короче, по математике я получил тройку. Все остальные экзамены сдал на отлично. 1967 год, год 50-летия Советской власти, был характерен очень большим конкурсом и высоким проходным баллом, так как из 21-го кандидата 11 человек, находящихся на боевой службе, были уже зачислены приказом Главкома ВМФ с последующей сдачей экзаменов, а пятеро шли с ТОФа. Оставалось всего пять мест.
Я не прошел по баллам, не хватало одного. Нас троих: меня, командира ракетной лодки Преображенского и командира атомной лодки Чубича, также набравших по 18 баллов, пригласил начальник отдела кадров академии и предложил писать рапорта Главкому с просьбой о зачислении. Он сказал, что академия будет за нас ходатайствовать, как обычно каждый год это делалось. Мы написали, он забрал все документы и уехал в Москву к Главкому на утверждение. Пять дней мы томились в неведении, каждый день звоня в академию. Наконец, он прибыл и сказал, что все эти дни они ждали Главкома, но его не было — он ходил с визитом в Югославию. Обратились к первому заместителю Главкома, списки прошедших по конкурсу он утвердил, а насчет нас троих сказал, что без Главкома этот вопрос решить не может. Итак, академия осталась лишь в мечтах, хотя впоследствии я неоднократно бывал в ней на командно-штабных военных играх (КШВИ) в составе оперативной группы нашей эскадры, будучи уже в должности заместителя начальника штаба эскадры.
Участие в создании новейшей техники
Знакомое лицо
Далее расскажу о создании и внедрении на подводных лодках малогабаритных электронных вычислительных машин, поскольку непосредственно в этом участвовал. На днях включил телевизор, шла программа «Совершенно секретно» Артёма Боровика. На экране мелькнуло знакомое лицо. Но фамилия и имя были другими: какой-то разведчик Бор. В передаче рассказывалось, как во время войны в США под руководством супругов Розенберг была создана группа учёных-кибернетиков, которые осуществляли экономическую разведку в пользу СССР. Они передавали сведения, касавшиеся новых разработок в проектировании и создании цифровых электронно-вычислительных машин (ЭВМ). Впоследствии эта группа была раскрыта ФБР, руководители – супруги Розенберги казнены на электрическом стуле, а остальные члены группы бежали в Южную Америку, а затем в Европу.
Я подозвал жену к телевизору и говорю: – Посмотри, как этот разведчик похож на нашего главного инженера Берга Иозефа Вениаминовича. Моя Эля была лично знакома с Бергом, так как он отвозил её с дочкой Леной на прослушивание в Ленинградскую Академическую капеллу, когда моя Лена поступала в музыкальную школу по классу фортепьяно. У Берга было пять детей, которые, как музыкально одарённые, бесплатно занимались музыкой в школе. Эля посмотрела в телевизор и сказала: – Да, этот человек очень похож на Берга. Всё разъяснилось, когда началась вторая часть передачи. Да, действительно это был Берг. Оказывается, он и наш главный конструктор Старос Филипп Георгиевич были в группе Розенберга. Когда они были раскрыты, им удалось благополучно бежать через Мексику в Европу, а затем они попали в СССР из Чехословакии по личному приглашению Н.С.Хрущёва. Им были даны другие имена и фамилии. У нас они стали докторами физико-математических наук.
Старос не докладывает Хрущеву, он размышляет о чём-то, готовится ответить Первому секретарю на какой-то важный вопрос. Он свободен, его слова ловят все придворные, но это не просто придворные, а крупнейшие фигуры промышленности, армии и флота. Может, именно сейчас Старос скажет самое важное слово, после которого Хрущёв примет своё твёрдое решение – СОВЕТСКОЙ МИКРО-ЭЛЕКТРОНИКЕ БЫТЬ!
Я сразу вспомнил 1967 год, когда я, будучи командиром ПЛ «Б-103» 641 проекта, пришёл осенью из Полярного в Кронштадт для ремонта на Кронштадтском Морском заводе. Через месяц после начала ремонта было принято решение параллельно с текущим ремонтом произвести модернизацию ПЛ. Вместо торпедного автомата стрельбы (ТАСа) было решено установить опытовую боевую информационно-управляющую систему (БИУС) «Узел», которая разрабатывалась в то время в Ленинградском конструкторском бюро (ЛКБ) на базе уже созданных и установленных на наших атомных электростанциях (АЭС) малогабаритных микроэлектронных систем, за которые коллектив авторов во главе с главным конструктором Старосом получил Государственную премию.
Прикован к подводной лодке
События развивались очень быстро. На ПЛ была произведена кадровая реорганизация. Дополнительно к начальнику РТС были введены две новых штатных единицы командиров электронно-вычислительных групп (ЭВГ). С двух северных подводных лодок, проходящих ремонт на КМОЛЗ, начальники РТС были переведены к нам на штат начальников ЭВГ. Ход работ курировали два контр-адмирала в отставке для координации взаимодействия военных, строителей и учёных. Одним из адмиралов был Ярошенко Василий Николаевич, изумительной души человек. Во время Великой Отечественной войны он на ЧФ командовал лидером «Ташкент», который был последним кораблём, прорвавшимся в осаждённый Севастополь и вывезшим оттуда большое количество раненых и знаменитую панораму Рубо «Оборона Севастополя». Лидер дошёл до Новороссийска, успел разгрузиться и от большого количества пробоин, полученных на переходе от бомбёжки гитлеровской авиации, затонул.
Мой заместитель, находясь в Лиепае, умудрился раздобыть плёнку кинохроники военных лет, на которой был снят эпизод погрузки на лидер «Ташкент» в Севастополе раненых и вооружения под непрерывными разрывами бомб и снарядов. А на мостике находился молодой тогда командир лидера капитан 3 ранга В.Н.Ярошенко. Мы собрали команду, пригласили Василия Николаевича и показали ему кадры кинохроники. Он был сильно растроган, так как этих кадров он до этого не видел. Второй адмирал Жуковский Оскар Соломонович во время войны был начальником оперативного отдела Черноморского флота. В то время С.Г.Горшков был Командующим Дунайской военной флотилии. Между ними были довольно тесные связи. Жуковский, например, без стеснения звонил Горшкову в любое время, докладывал обстановку, просил какой-нибудь помощи, которая незамедлительно приходила. Меня, начальника РТС и двух командиров ЭВГ откомандировали на три месяца в Ленинград в ЛКБ на учёбу, где мы познакомились с директором ЛКБ и главным конструктором Старосом Филиппом Георгиевичем и главным инженером Бергом Иозефом Вениаминовичем, а также с огромным коллективом разработчиков.
ЛКБ располагалось на Московском проспекте в здании, построенном перед войной для Дома Советов, но никогда не применявшемся по назначению. После войны здание было восстановлено и в нём располагалась Школа оружия ВМФ, а затем различные проектно-конструкторские и научные организации. В ЛКБ срочно монтировался стендовый образец БИУС «Узел». Работы на стенде и на корабле велись очень интенсивно. Через 20 дней нашего обучения пришёл приказ Главкома ВМФ о моём назначении командиром другой подводной лодки Северного флота, которая готовилась, а затем и участвовала в интереснейшем походе из Полярного во Владивосток вокруг Африки с заходом в 12 портов разных стран. Я пришёл к командиру дивизиона капитану 1 ранга Савкину получить добро на сдачу дел. У него как раз находился контр-адмирал Жуковский. Узнав в чём дело, он позвонил Главкому и сказал, что я начал обучение, и меня отзывать на флот нецелесообразно. Так моя мечта пройти через несколько морей и океанов лопнула. Меня оставили на прежнем месте, а вместо меня срочно назначили на ту ПЛ командира ПЛ «Б-109» В.И.Хлопунова. Итак, меня приковали намертво к ПЛ «Б-103», никуда не отпуская. Было отказано и в повторном поступлении в академию. А мы продолжали учиться. Однообразие обучения иногда чередовалось совещаниями и «обмыванием» в Ленинградских ресторанах очередного успешного окончания этапа работ.
Когда я присутствовал на совещаниях, то понимал большую значимость работ. Участвовало очень много представителей различных институтов, проектных организаций, заводов из разных городов Советского Союза. Совещания проводились в режиме особой секретности под постоянным наблюдением сотрудников КГБ. Нам не разрешалось ходить в форме, одевались в гражданскую одежду. Чтобы попасть в помещение стенда с опытным образцом БИУС, нужно было пройти три пункта охраны. В конце третьего месяца обучения к нам приехал начальник Главного штаба ВМФ адмирал флота Сергеев с четырьмя начальниками управлений – полными адмиралами. Мне приказали под пальто одеть форму. На стенде я был в тужурке и так работал на пульте, показывая возможности БИУС. Всем понравилось. Сергеев приказал ускорить работу и вечером того же дня убыл в Москву вместе со своими подчинёнными.
Изучив теорию и освоив практику работы на стендовых приборах и на пульте БИУС, мы вчетвером сдавали зачёты на самостоятельное управление БИУС самому главному конструктору. Сдали хорошо и получили допуск. Система решала комплекс задач по торпедной стрельбе, навигации и кораблевождению, гидрологии и маневрированию. Впоследствии уже на корабле она была сопряжена с приборами торпедной стрельбы в отсеках, радиолокационными и гидроакустическими системами, гирокомпасами, гиро-азимут-горизонтом и лагом. Дополнительные кабельные трассы были проложены на корабле с первого по седьмой отсеки.
Испытания БИУС «Узел»
Получив допуск к самостоятельной работе на БИУС «Узел», мы распрощались с милым нам Ленинградом и прибыли в Кронштадт, где на корабле полным ходом шли ремонтные и модернизационные работы. После их окончания поздней осенью 1968 года, мы ушли в Лиепаю для продолжения работ по БИУС. В Лиепаю прибыли в ночь с 30 на 31 декабря 1968 года. ПЛ временно подчинили командиру 37 ДиПЛ КБФ. Командир дивизии контр-адмирал В.А.Пранц встречал нас на причале. Поинтересовался, состоянием корабля и личного состава, какие запасы мне нужно пополнить и пожелал отдыха в новогодние праздники. Сказал напоследок: – Лодку принимать будем после праздников.
Пранц Владимир Августович
Личный состав разместили в казарме. Мне даже выделили маленькую двухкомнатную квартиру недалеко от Лиепайского Морского собора, такого же, как в Кронштадте. Ко мне вскоре приехала жена и две дочки. Для подводной лодки был выделен отдельный причал напротив здания штаба, к которому никому, кроме нас, не разрешалось швартоваться. Весь день 31 декабря делали большую приборку и пополняли запасы. В отсеках установили и разукрасили ёлки. Новый год решили встретить на корабле. Для всех это было экзотично, а я уже не раз встречал Новый год под водой на боевой службе. Кок приготовил праздничный ужин. Настроение было праздничное у всей команды.
Около 23 часов 30 минут мне докладывают, что на ПЛ прибыл незнакомый капитан 1 ранга, которого верхняя вахта на корабль не допускает. Я поднялся наверх и вышел по трапу на причал. Каково же было моё удивление, когда я увидел Василия Александровича Архипова. Мы оба были рады встрече. Оказалось, что он недавно был назначен начальником штаба этой дивизии. Он говорит: – Я здесь недавно, ещё не привык, знакомых нет. И вдруг родные люди прибыли! Он встречал 1969-й Новый год вместе с нами. Было очень весело. Часа в два ночи он ушёл. После Нового года приехали представители науки, и работы с БИУС «Узел» были продолжены. На причал специально для БИУС был подведён трёхфазный ток. Агрегаты трёхфазного тока были установлены на ПЛ позднее на Лиепайском судоремонтном заводе Тосмаре. Когда ПЛ стояла у причала, в центральном посту находился городской телефон для вызова в любое время днём и ночью групп специалистов – разработчиков и представителей институтов ВМФ, когда что-то не ладилось в настройке БИУС по тем или иным задачам.
Дело в том, что все разработчики и наладчики жили в городе в гостинице «Лива». Их одновременно проживало там до двухсот человек, но они периодически своими предприятиями заменялись. У гостиницы постоянно стоял дежурный автобус и «волга» главного конструктора. Работы на ПЛ велись круглосуточно. На ночные работы я подписывал список каждый день на 25-30 человек. Если возникали сбои в работе системы, в любое время суток на автобусе привозился любой сотрудник или группа сотрудников.
На ПЛ частенько прибывали командир Лиепайской ВМБ контр-адмирал Другов со своими флагманскими специалистами и командование БФ со своей свитой. Несколько раз посещал нас и Командующий БФ адмирал Калинин. Командир ДиПЛ контр-адмирал В.А.Пранц частенько меня спрашивал: – Голованов, когда ты, наконец, уйдёшь отсюда? Мне надоело всё время встречать начальство. В таком режиме быстро пролетел 1969 год, наладочные и швартовные испытания БИУС. В апреле 1970 года начались заводские ходовые испытания. Нам для испытаний были приданы два СКР Лиепайской ВМБ, так как БИУС обеспечивала одновременную стрельбу торпедами по двум главным целям, идущим разными курсами и скоростями. Нас обеспечивал ледокол «Пурга». В этот период лёд простирался на 65-70 километров от берега. Ледокол выводил нас на кромку льда, и начиналась работа. После окончания плановых работ ледокол заводил нас через лёд в базу. И так неоднократно.
Испытания начались не совсем удачно. При выполнении торпедных стрельб не определялись точно ЭДЦ и дистанции до целей. На обычном ТАСе можно было не только корректировать курс, скорость и дистанцию до цели, но их и утверждать. На БИУСе всю корректуру производить было можно, но утверждать было можно только курс и скорость, а это приводило к тому, что дистанция резко изменялась в ту или иную сторону в зависимости от вводимых данных от гидроакустических станций.
Хоста, санаторий «Аврора» Северного флота, август 1969 года. Отдыхаем всегда вдвоём. 10 лет совместной жизни
Являясь заместителем председателя комиссии по испытаниям, я знал характер маневрирования СКРов. Меня выводило из себя то обстоятельство, что никак не удавалось получить данные, приемлемые для стрельбы. Учёные-кибернетики, находившиеся на борту, а это были доктора и кандидаты наук, твердили одно и то же: – Эрик Викторович, режим идёт нормально! Я им в ответ: – Зачем мне такой нормальный режим, если я не могу стрелять? Когда перед самым залпом неожиданно «улетает» дистанция, мне хотелось треснуть аварийной кувалдой по центральному пульту БИУС, стоящему в центральном посту на штатном месте ТАСа. Несколько суток такой работы ни к чему не привели. Мы ушли в базу, и начались поиски, в чём причина.
Выяснилось, что у системы ввод пеленга был с точностью до шести угловых секунд, а акустические станции в автоматическом режиме давали большие угловые погрешности. Были срочно вызваны специалисты ЦНИИ «Океанприбор». Они буквально «вылизали» все акустические станции, а разработчики БИУС загрубили точность ввода пеленга в систему. На следующих выходах всё пошло, как нельзя лучше. ЭДЦ и дистанции определялись хорошо, а торпеды нормально проходили под целями. Успешно закончив заводские ходовые испытания, мы стали ждать прибытия комиссии из Главного штаба ВМФ для проведения государственных испытаний. В июне прибыла комиссия ГШ ВМФ. Мы успешно прошли государственные испытания и стали ждать дальнейших указаний.
Встреча с Главкомом не состоялась
В один из тёплых июльских вечеров я находился на ПЛ в заводе «Тосмаре». Ко мне прибежал дежурный по бригаде ремонтирующихся кораблей и передал приказание срочно позвонить командиру дивизии. Я позвонил и услышал: – Голованов, бегом ко мне. Завтра у тебя на борту будет Главком. Преодолел три километра быстрым шагом и к комдиву. Он позвонил начальнику штаба КБФ и дал мне трубку. НШ мне говорит: – Командир, завтра утром у вас будет Главнокомандующий. Перейти к своему причалу в дивизию. Подводную лодку за ночь покрасить. Офицерскому составу иметь чёрные и белые тужурки, которые одеть в зависимости от того, во что будет одет Главком. Объяснил, что мы – корабль Северного флота, и у нас белых тужурок нет. В ответ получил приказание: – Получить на базе белые кителя и золотые погоны на весь офицерский состав и держать их в готовности.
По просьбе комдива я также сказал, что у меня разобраны две линии вала, и не могу перейти к причалу. Комдиву очень не хотелось неожиданно принимать Главкома. На это начальник штаба флота сказал: – Стойте в заводе. По прибытии Главкома ему доложим на его решение. При необходимости перейдёте с двумя буксирами, которые держать в готовности. Посмотрел на часы. Шёл седьмой час вечера. И объявил на корабле аврал. Приказал получить краску и белые кителя. Всю команду – на корабль и начать покраску. Как назло, пополз туман и стало сыро. В краску бухнули побольше сиккатива. На заводе включили два больших прожектора и направили свет на ПЛ. Началась большая приборка, покраска корпуса личным составом и подгонка кителей офицерским составом. К утру всё было сделано. ПЛ покрашена даже «с петухами». Внутри вычищено, выдраено. Личный состав отправлен на базу. На корабле остались офицеры, одна боевая смена и учёные. Все находились на боевых постах. . Белые кителя с золотыми погонами лежали в готовности на стоящем первым корпусом СКР. ПЛ стояла у стенки завода вторым корпусом у борта СКР.
На борту СКР выстроена его команда. Я стоял на палубе ПЛ вместе с дежурным офицером, а в носу и в корме стояли два вахтенных с автоматами для обеспечения противодействия диверсионным силам и средствам (ПДСС). Мы стояли далеко от проходной завода. Дальномерщик на СКР внимательно наблюдал, в чём выйдет Главком из машины, чтобы мы при необходимости могли успеть переодеться. К проходной завода подъехал кортеж машин: «Чайка» и несколько «Волг». Из «Чайки» вышел Главнокомандующий ВМФ Адмирал флота Советского Союза Горшков Сергей Георгиевич. Дальномерщик с СКР нас обрадовал: Главком был в чёрной тужурке.
Огромная свита Главкома с начальниками управлений Главного штаба ВМФ, Командующий КБФ со своей свитой, командир Лиепайской ВМБ и командир ДиПЛ со своими помощниками двигались от проходной по причальной стенке завода к месту нашей стоянки. Шли долго, обходя какие-то железки и детали, разбросанные на территории. Подошли к нам. Вслед за Главкомом все поднялись на борт СКР. Над СКР взвился должностной флаг ГК ВМФ. Командир СКР отдал рапорт. Главком поздоровался с личным составом. В ответ услышал громкое и чёткое приветствие: – Здравия желаем, товарищ Адмирал Флота Советского Союза!
Обстановка была праздничная. Погода отличная: голубое небо, ни одного облачка, тепло, ласково светило солнце. Главком в сопровождении свиты перешёл на другой борт СКР к нашему трапу. Трап, как и вся ПЛ, был заново покрашен ночью, концы аккуратно свёрнуты бухточками (кругами). Главком посмотрел на нашу подводную лодку, на меня, на уходящий вниз трап с борта СКР. Я посмотрел в глаза Главкома, затем перевёл взгляд на его «иконостас» – орденские планки. Их было очень много, почти до самого живота. Потом снова посмотрел в глаза Главкома и начал носом втягивать воздух в себя, чтобы гаркнуть «Смирно!». В этот момент произошло непредвиденное: Главком, никому ничего не сказав, резко через левое плечо развернулся на 180 градусов и быстро пошёл через СКР на берег. Командующий КБФ адмирал Калинин удивлённо завертел головой то на Главкома, то на меня и тоже быстро пошёл с борта СКР вслед за Горшковым. Кстати, Горшков был маленького роста, а Калинин очень высокий. Мне они напомнили, как до войны в цирке выступали клоуны Пат и Паташён, низенький и высокий.
Весь адмиралитет двинулся вслед за Главкомом пешком до проходной завода. Адмиралы сели в машины и укатили. А мы остались в неведении, что делать? Праздничное настроение улетучилось. Учёные насели на меня: – Эрик Викторович, в чём дело? Что будем делать дальше? Я отвечал, что не знаю, что, видимо, Главкому не понравилась ночная покраска, и меня, возможно, уже сняли. Ранее я слышал байки, что в одной из баз Главкому не понравилась покраска какого-то надводного корабля. Он выразил неудовольствие, сказав: «Что это за баржа?», и командир был отстранён от должности. Возможно, это не было правдой. Но настроение у меня сильно испортилось. Хуже нет, когда находишься в неведении. Подошло время обеда. Дал команду привести всё в исходное положение. Корабль сдали дежурной службе, и все убыли на базу обедать. После обеда оставил команду на базе отдыхать, так как всю ночь работали. После ужина зашёл к командиру дивизии, чтобы узнать, что делать дальше. Он сказал, что тоже ничего не знает. И я в 19.00 ушёл домой. В десятом часу вечера прибегает оповеститель и сообщает, что в 00 часов 00 минут начинается показ БИУС «Узел» Главкому.
Бегом в дивизию и на корабль в завод. Позвонил науке в гостиницу, все примчались на автобусе. Ровно в полночь по прежней схеме все стояли на своих боевых постах. Вся аппаратура БИУС включена. Во всём полная готовность. В темноте к борту СКР подъехали несколько машин. Главкома и Командующего БФ не было. Приехавшие, как горох, посыпались в лодку. У меня в центральном посту никогда не было такого количества адмиралов, в том числе было три полных адмирала. Ровно в полночь сел за пульт БИУС «Узел» и до четырёх часов ночи непрерывно показывал способы и методы решения различных задач, отвечая одновременно на вопросы проверяющих адмиралов. Несмотря на глубокую ночь, в центральном посту была неимоверная жара. Когда показ системы закончился, и мы вышли на свежий воздух, нервное напряжение прошло. Адмиралы поблагодарили меня и сказали, что всё понравилось. При этом сказали, чтобы я был в 8.00 у Главкома в гостинице «Лива», где он остановился, с документами по испытаниям. Все адмиралы сели в машины и укатили.
Мы привели всё в исходное и пошли на базу. Пришёл в штаб дивизии в 6.00, поднялся к оперативному дежурному. Он сказал, что его главная задача – обеспечить меня транспортом и спросил, видел ли я «козла» у подъезда? Ответил, что видел. Эта машина предназначалась для меня.
Поспать времени уже не оставалось. Решил проверить готовность секретчиков, которые должны были меня сопровождать с документами. Кстати, секретчики были не мои, а из штаба дивизии. Я их вызвал. Они появились выбритые, вычищенные, радостные, в чистой рабочей форме. Отправил их переодеваться в форму № 2 первого срока. Вновь собрались, получили секретные документы, заключение государственной комиссии по результатам испытаний – пять пухлых папок материалов в голубых корочках с золотым тиснением и грифом «Совершенно секретно», и автомат с патронами.
В 7.30 пошли к машине. Выходим, а «козла», который стоял у подъезда в шесть утра, нет. Я бегом к ОД. Началась паника. Командир береговой базы помчался в гараж, завели какой-то автобус и к подъезду. В это время подлетает мой «козёл» с начальником политотдела дивизии. Оказывается, дежурный по береговой базе не знал, для чего выделен «козёл», на котором обычно ездил начпо. Увидев машину у подъезда штаба, он приказал шофёру срочно ехать за начпо, иначе он опоздает на подъём военно-морского флага. Согласно устава, водитель выполнил последнее приказание и чуть не привёл нас к крупным неприятностям. Было уже 7.45. Мы бросились в машину, и я говорю водителю: «Гони!». Подскочили мы к гостинице за две минуты до 8.00. Смотрю, перед входом в гостиницу стоит группа адмиралов, учёных и особистов. Все волнуются. Как только мы остановились, мне кричат: «Бегом!».
Выхватил документы у секретчика, пулей выскочил из машины и бегом бросился в подъезд гостиницы. Ко мне подлетел один из длинноногих кандидатов наук и стал меня лидировать к Главкому. Мы буквально взлетели на четвёртый этаж, второпях проскочив третий, на котором жил Главком. Спустились на третий, и в коридоре нас встретил порученец Главкома, капитан 3 ранга, который сказал: «К Главкому уже вошли. Вы опоздали». Открыл портфель, отдал ему папки с документами и упросил положить на стол Главкома, что он и сделал. Два часа прошли в томительном ожидании. Затем раздался шум, и в коридоре появилась группа адмиралов. Увидев меня, они подошли, поздоровались и сказали: – Командир, что же ты опоздал? Ну не огорчайся, Главком посчитал, что, наверное, так и должно быть. Когда он с нами здоровался, вошёл порученец и положил на стол папки. Главком остался доволен и всё подписал. Ну, я, конечно, обрадовался тому, что всё закончилось хорошо, что акт государственной комиссии утверждён Главнокомандующим ВМФ.
Медицинская комиссия признала годными для службы на подводных лодках только семь человек из роты. Неудивительно, что в эту семерку попали Цератодус и Пожилой. Они всегда отличались завидным здоровьем и силой. Удивительно, что попал я, несмотря на перебитую ключицу. Гантели и гири сделали свое дело. Осенью, выписавшись из госпиталя, я совсем было приуныл: ослаб до того, что не мог вскарабкаться на брусья. Левая рука, которую я три месяца носил на перевязи, стала дряблой и тонкой. Тогда ко мне подошел Цератодус и молча положил на мой стол черные . Я попробовал с ними позаниматься, тут же устал и, разозленный неудачей, хотел вернуть гантели хозяину.
– Сила дается ценой усталости,– многозначительно сказал Цератодус и ушел. А месяца через три, когда я окреп благодаря упорным занятиям с гантелями, он, ни слова не говоря, отобрал у меня гантели и подсунул вместо них пару пудовых гирь. Толя Замыко поступает в высшее техническое. Окончательно распадается непрочный союз трех Николаевичей. Кима Величко медицинская комиссия признала годным в подводники, но он по собственному желанию подал заявление в интендантское. Все были поражены, не удивился, кажется, только я. Распространился слух, что Дубонос уходит в отставку. И снова все были поражены, кроме меня. Я понимал, что и поступок Кима Величко, и решение Дубоноса закономерны. Их можно было бы даже предсказать, обладай я несколько большим умением мыслить логически. Однажды Дубонос вызвал меня к себе и запер дверь на ключ. – Вы, кажется, подали заявление о поступлении в училище подплава? – Так точно.
– Я хотел предупредить вас, что у меня есть богатый материал о вашем, мягко говоря, не совсем соответствующем поведении за время обучения в нахимовском училище.– Дубонос нагнулся, приподнял стальную крышку несгораемого ящика и положил на стол пухлую пачку бумаг.– Здесь все: и список наложенных на вас взысканий, и рапорты разных лиц о вашем недостойном поведении, и ежегодные характеристики, и многое другое. Есть тут, между прочим, и мои собственные записи... Вот вы и представьте себе, какое впечатление о вас сложится у ваших новых командиров. Вас в первый же месяц спишут на флот простым матросом. И правильно сделают! Никогда из вас не выйдет настоящий офицер. Никогда! – Что делать,– вздохнул я. – Очень просто: идите в любой гражданский институт. Армии нужны преданные люди, военный человек должен любить строй, Устав и оружие. А у вас голова не так устроена, как надо для армии.
– Так ведь и в институте обо мне будут плохого мнения,– сказал я, изо всех сил удерживаясь, чтобы не нагрубить. – Чудак!.. Я же все эти бумажки – на клочки и – по ветру. – А разве можно?.. Ведь документы. – Можно, если они старые. В личное дело их класть необязательно. У меня в голове завертелись радужные колеса. «Ах, Дубоносина! Ну, погоди, я тебя, наконец, проучу. Хоть перед отставкой сквитаемся». – Я и сам думаю, что из меня ничего не выйдет,– сказал я покаянным голосом. – Конечно, не выйдет... Одни неприятности,– заторопился Дубонос.– Ну, решай, да не промахнись. Свою судьбу в руках держишь. Я смотрел на Дубоноса и не мог понять, что происходит с ним. Почему он так стремится избавить от меня армию?.. – А вы правда порвете бумажки? – Тут же, на глазах. Я делаю вид, что мучительно думаю, и, наконец, сокрушенно махнув рукой, отворачиваюсь: – Рвите!.. Я согласен.
Я слышу, как разрывается бумага и, шурша, падают в мелкие клочки. – Так-то лучше,– говорит Дубонос и смотрит на меня с презреньем.– А то стиляги тут разные... Ну, забирай заявление и уматывай на все четыре стороны! – Куда уматывать? – Куда хочешь... Ведь сам согласился? За язык тебя не тянули. – На что согласился? – Как на что?.. На то, что ты уходишь на гражданку. – Да нет же! Я согласился идти в подплав. Дубонос долго и тяжело смотрит на меня, потом грузно садится и тянется за папиросой. – Разрешите идти, товарищ майор? Дубонос молчит. Я четко поворачиваюсь, отпираю ключом дверь и выхожу в коридор. На душе у меня скверно: я уже сожалею о необдуманной шутке. Мне жаль старого Дубоноса, у которого была только одна большая мечта – выйти в отставку полковником. И та не осуществилась.
Я был в плавании. В настоящем плавании на самом настоящем военном корабле. Наш тральщик патрулировал в водах Финского залива. Потом мы ходили в Польшу с дружественным визитом, а после долго стояли в Таллинне и Выборге. Обветренные и загорелые, вернулись мы из плавания, приняли присягу, стали курсантами Высшего военно-морского училища. Далеко-далеко отодвинулся последний разговор с Дубоносом, выпускной вечер и прощальный парад на Петроградской набережной. Смешными казались тревоги и волнения экзаменов, журнал «Пингвино меритас», стихи в ученической тетрадке. Все это было детством – два месяца походной жизни заставили меня по-новому взглянуть на прошлое. Настоящая жизнь только начиналась.
В Кронштадте меня ждало письмо от Ольги. Я не видел ее два месяца и ничего не знал о ней. Когда я уходил в плавание, она проводила меня до моста Лейтенанта Шмидта: там стоял катер, на котором мы должны были отправиться в Кронштадт. Я хорошо помню тот позолоченный заходящим солнцем вечер: лес портальных кранов вдали, тонкие крестовины мачт двух или трех парусников и узкую хищную спину подводной лодки у набережной, перед памятником Крузенштерну. – Оля, давай поженимся,– сказал я. – Поженимся?.. Зачем? – Я боюсь потерять тебя.
– Значит, хочешь привязать, закрепить за собой? Хочешь, чтобы я работала на конфетной фабрике и ждала, когда тебя в субботу отпустят из училища?.. Ты будешь уходить в плавания, а я вышивать у окна?.. – А ты чего хочешь?– обозлился я.– Целоваться на сцене по ходу пьесы? – Артисткой я, кажется, не буду. Я о другом, Володя. Ты подумай: земля большая-большая. Есть Сибирь и Кавказ, но я никогда не была там. Ты послушай, какие названия: Алдан, Гималаи, Индигирка... Я тихо засмеялся. – Не смейся! Я не хочу всю жизнь прожить в старой комнатушке на Суворовском. – Ты сама не знаешь, чего хочешь... ! Синие дали!.. Эта романтика не для женщин.
– Значит, все тебе, а мне – носки штопать? Катер уже отходил. Я прыгнул на борт и не поворачивался, пока мы не удалились метров на двести. Мое самолюбие страдало. «Тоже мне, романтическая особа!..– сердито думал я.– Не хочешь – не надо. Торопиться не станем... А может быть, она права? Ну, поженимся, а дальше что? Копить деньги на телевизор?» Я посмотрел через плечо на пустынную набережную. Ольга стояла у гранитного парапета, глядя на меня из-под ладони. Потом нерешительно подняла руку и помахала.
«Я уезжаю, Володя. Мне легче уехать, пока тебя нет. Я еще не решила, куда поехать. Может быть, в Читу – там живет старый товарищ моего отца. Маму удалось устроить в пансион для престарелых актеров. Ей там очень хорошо: все знакомые, все ровесники. Устраивают спектакли и без конца спорят о системе Станиславского. Я уезжаю, Володя. Если не забудешь, то найдешь меня. Дождешься. И я стану твоей женой... Только не приезжай, пока я в Ленинграде. Боюсь, что тогда у меня не хватит сил уехать». Я бежал по лестнице, прыгая через три ступеньки. Я давил на кнопку звонка даже тогда, когда в дверях появились потные очки Юрочки. – Она вас ждет! – доверительно сообщил он. Я толкнул дверь в комнату Ольги и вошел. Ольга спала, с головой накрывшись старым пальто Веры Георгиевны. На совершенно голом, без клеенки, столе одиноко белел продолговатый листок бумаги. Я взял его. «Ленинград – Чита, через Москву. Омск, Иркутск»,– прочитал я. «Она сегодня... Сумасшедшая!»
Юрочка поскребся в дверь и шепотом предложил мне кофе. Я машинально взял стакан в антикварном серебряном подстаканнике и выпил залпом, не чувствуя вкуса. Юрочка остолбенел. – Горячий! – закричал он. «Вот черт! Я обжег глотку». Ольга проснулась и села, со страхом глядя на меня. Я не буду тебя удерживать, Оля,– хрипло сказал я. - Не бойся... Хочешь, сходим в кино? Я иду по Дворцовой набережной Я только что проводил Ольгу и возвращаюсь из аэропорта. «Не знаю, надолго ли я уеду,– написала она.– Наверное, надолго. Ты не сердись и не скучай: уж такая я сумасбродка! Под Читой есть голубое озеро с красивым названием Кенон и река Ингода... Я хочу постоять на берегу Кенона...»
Где-то далеко-далеко за Невой играет музыка. Я люблю музыку, люблю хорошие книги, карнавалы на Кировских островах. Я люблю ходить по мокрому асфальту проспектов, смотреть, как ночью разламываются и встают на дыбы мосты, а под ними проходят тяжелые океанские пароходы. Мне нравится сырое неспокойное дыхание матовой в сумерки Невы. И красивые названия я тоже, кажется, люблю... Как и Ольга. Я знаю, как вывести военный корабль на позицию, наиболее выгодную для атаки, как рассчитать торпедный залп, как метнуть гранату в узенький ровик, проползти под колючей проволокой и, вонзив штык, тут же нанести удар прикладом в тряпичную голову чучела.
И еще я знаю, почему хочу стать военным моряком: у моей бабушки рядом с иконой висит увеличенный портрет погибшего на войне лейтенанта – ее сына, моего отца. Почти в каждом деревенском доме, в каждой городской квартире глядят с пожелтевших фотографий люди, не пришедшие с фронтов. Люди с ромбами и кубиками на петлицах, с помятыми погонами рядовых и золотым шитьем генералов. Я представляю, как пробирался по опустевшим белорусским селам мой товарищ Толя Замыко, я слышал эти голоса – тонкие голоса изголодавшихся детей... Пусть Толя строит корабли, самые быстроходные и маневренные в мире. Это его место в жизни, его путь. А мое место здесь – с друзьями, с одногодками, с будущими штурманами подводного плавания. И у всех у нас есть призвание: любить жизнь, любить родину, любить море, белые ночи и ветер, приносящий из Кронштадта глухой рокот корабельных турбин. Во имя этой любви мы учимся воевать. Иначе нельзя: земной рай пока не наступил, и срок его прихода никем еще не определен с абсолютной точностью.
1960-1961
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса
Эскадренный броненосец «Князь Суворов» В начале боя «Суворов» получил много попаданий и к 14.00 сильно горел. На рострах, спардеке и в кормовом адмиральском салоне вспыхнули пожары. Был вызван пожарный дивизион. Но на открытой палубе, где постоянно происходили взрывы фугасных снарядов, невозможно было находиться. Люди, осыпаемые осколками, выходили из строя, иногда поражались насмерть целыми группами, пожарные шланги перебивались. С огнем невозможно было справиться, и по¬степенно отдельные пожары соединялись в один общий костер, заливавший всю палубу от носового до кормового мостика. В рубке ранило старшего судового артиллериста, лейтенанта Владимирского. Левый дальномер Барра и Струда был разбит. Его заменили правым. К нему стал, пытаясь измерить расстояние до неприятеля, длинный скелетистый человек, флагманский артиллерист, полковник Берсенев, но тут же свалился мертвым. У штурвала были убиты оба рулевые. На их место, пока не вызвали запасных рулевых, стали флаг-офицеры, лейтенанты Свербеев и Кржижановский. Ручки штурвала были в крови. «Суворов» снова лег на прежний курс - норд-ост 23°. Из всех пунктов корабля сообщали в рубку неутешительные вести. Разбит перевязочный пункт в жилой палубе около сборной церкви. Раненые здесь были превращены в кровавое месиво. У левого подводного аппарата от пробоины образовалась течь. По телефону сообщили еще новость: - В кормовую двенадцатидюймовую башню попали крупные снаряды. Произошел взрыв. Башня разрушена и не годна к действию. Корабль лишился уже половины всей своей артиллерии. Адмирал ранен осколком, но остался в рубке. Однако его присутствие было уже бесполезно. Он не мог командовать эскадрой. При бешеном огне противника никто не показывался на мостике, чтобы поднять флажные сигналы: снаряды немедленно сметали людей. Кроме того, все фалы были перебиты, сигнальный ящик с флагами охвачен огнем. Рухнула срезанная снарядом грот-мачта и свалилась за борт. С фок-мачты упал нижний рей... Огонь распространялся по кораблю и к 14.20 «Суворов» временно скрылся от японцев в дыму. Японцы, пользуясь большим преимуществом хода, быстро продвигался вперед нашей колонны, охватывая ее голову и держа «Суворова» в центре дуги. В 14.25 «Микаса» был уже впереди кабельтовых на сорок и на¬чал резать курс. В бою с русской стороны могли принять участие только пять-шесть передних кораблей. Об этом, один из офицеров доложил адмиралу. Он приказал изменить курс на четыре румба вправо, чтобы развернуть нашу колонну по внутренней кривой и ввести в действие хвостовые корабли. В тот момент, когда броненосец покатился уже вправо, снаряд большого калибра разорвался у просвета боевой рубки. В рубке часть людей была перебита, остальные ранены, в том числе и адмирал, лоб которого был рассечен осколком. Штурвал, оказался заклиненным, временно на нем никого не оставалось, и корабль, как слепой, начал описывать окружность, никем не управляемый. «Суворов» вышел из строя. Трагедия «Цесаревича» повторилась и на 2-й эскадре. Колонна пошла за следующим кораблем - «Александром III». Он попробовал идти в кильватер «Суворову», но, быстро убедившись, что тот лишился управления, вернулся на прежний курс. Ему удалось временно прикрыть от сосредоточенного огня обессилевший флагманский корабль. Вблизи рубки начался пожар. Флаг-офицер, лейтенант Свербеев, пошел тушить его, но был ранен в спину и отправился на перевязку. Адмирал сидел на палубе, удрученно склонив голову. Вести его в операционный пункт по открытым палубам, среди пожаров, под разрывами снарядов, не было никакой возможности. Власть его над эскадрой в тридцать восемь вымпелов кончилась. Полковник Филипповский, обливаясь кровью, начал при помощи машин управлять «Суворовым», но броненосец рыскал то вправо, то влево румбов на восемь. Получился крен на левый борт - шесть-семь градусов. Через несколько минут ударил снаряд в рубку с носа. В воздухе закружились стружки. Адмирал еще раз был ранен в ногу. Сидевший на корточках командир судна Игнациус опрокинулся, но сейчас же вскочил на колен и, дико оглядываясь, схватился за лысую голову. Кожа на ней вскрылась конвертом, из раны заструилась кровь. Его унесли на перевязку. Флаг-офицер, лейтенант Кржижановский, руки которого были исковыряны мелкими осколками, словно покрылись язвами, ушел в рулевое отделение - поставить руль прямо. Все приборы в боевой рубке были уничтожены, связь с остальными частями корабля расстроилась. Почти одновременно разорвался снаряд на правом крыле мостика. Писарь Устинов, стоявший вблизи боевой рубки в качестве ординарца, свалился и не мог уже встать: обе ноги у него были оторваны. На всем судне это был самый серьезный и смирный парень. И теперь, когда его понесли на носилках, он не кричал и не стонал от боли, а покорно улыбался, словно ему было щекотно от смертельных ран. Около трех часов пожаром были охвачены ростры, верхняя штурманская рубка, передний мостик и каюты на ней. Внутри боевой рубки лежали неубранные трупы офицеров и матросов. В живых остались только четверо, но и те были ранены: сам адмирал Рожественский, флаг-капитан Клапье-де-Колонг, флагманский штурман Филиштовский и один квартирмейстер. Им предстояла страшная участь - или задохнуться в дыму, или сгореть, так как боевая рубка, охваченная со всех сторон пламенем, напоминала теперь каст-рюлю, поставленную на костер. Сообщение с мостиком было отрезано. Оставалось только одно - выйти через центральный пост. Раскидали трупы в стороны, открыли люк, и все четверо начали спускаться вниз по вертикальной трубе, уходящей в глубину судна, почти на самое его дно. Все боялись за раненого адмирала - если сорвется, то разобьется вдребезги. Но он благополучно очутился в центральном посту. «Суворов» был обезображен до неузнаваемости. Лишившись грот-мачты, задней дымовой трубы, с уничтоженными кормовыми мостиками и рострами, охваченный огнем по всей верхней палубе, с бортами, зиявшими пробоинами, он уже более ничем не напоминал предводителя эскадры. За¬волакиваемый пеленою черного дыма, с остатками фок-мачты и еле державшейся передней трубой, он издали походил теперь на силуэт японского крейсера типа «Мацусима». После попытки «Александра III» прорваться к северу под хвостом опередившего неприятеля, «Суворов» в 15.15, бродивший вне строя по арене сражения, прорезал свою колонну и оказался между своими и японцами, на левом траверзе кораблей Камимуры, и все 5 броненосных крейсеров в течение 5 минут стреляли по нему с дистанции, упавшей в конце до менее чем 10 каб. Так как задние русские корабли не видели, при каких обстоятельствах он вышел из строя, то после поворота они приняли броненосец за пострадавшее японское судно и со своей стороны подвергли его обстрелу. Управление кораблем шло из центрального поста. Там из штабных остался только один полковник Филипповский. Остальные куда-то скрылись. Ушел также и адмирал. Всеми покинутый, он некоторое время бродил в нижних отделениях судна, хромая на одну ногу и часто останавливаясь словно в раздумье. Руль удалось поставить прямо, и корабль пытался следовать за эскадрой, управляясь одними машинами и держась под прикрытием своей колонны. Наступило затишье. Оставшиеся в строю офицеры, и матросы пытались справиться с пожаром и восстановить на корабле некоторый порядок. Для тушения пожаров вызвали артиллерийскую прислугу из погребов и казематов, принесли запасные шланги из шкиперской. Началась уборка убитых, расчистка проходов по палубам, устройство времянок вместо сбитых трапов. Осмотр артиллерии показал, что в строю остались только носовая и средняя шестидюймовые башни правого борта, не принимавшие участия в бою, а также несколько трехдюймовых орудий в батарее и кормовом каземате. Дымовые трубы были разрушены и пар садился из-за недостатка тяги. Тем временем «Суворов», шедший на NE, снова оказался между двумя колоннами. В 15.48 «Микаса» и другие корабли Того взяли его под сильный огонь на дистанциях от 30 до 11 каб. Некоторые корабли Камимуры также стреляли по «Суворову». Броненосец окончательно лишился всех труб, языки пламени вырывались из портов главной палубы и корабль напоминал извержение вулкана, но по виду «Суворова» не было видно, что корабль собирается тонуть. Видя беспомощное состояние корабля, неприятель решил добить его минными атаками. Из-за линейных кораблей на «Суворова» бросился дивизион миноносцев. Но израненный лев еще сохранил достаточно сил, чтобы отогнать шакалов, раньше времени явившихся за добычей. Развернувшись с помощью машин правым бортом, он встретил их огнем из оставшихся орудий и отбил атаку, показав несколько уцелевших клыков. Давно погиб броненосец «Ослябя», остальные десять линейных кораблей, уходя на юг, вели жаркую артиллерийскую дуэль с японской эскадрой. «Суворов», наклоняясь то в одну сторону, то в другую, едва мог двигаться. От накаливания верхняя палуба на нем осела настолько, что придавила батарейную. Кочегарная команда угорела от дыма, затянутого вниз вентиляторами. Броневые плиты на бортах у ватерлинии расшатались, стыки разошлись, давая во многих отсеках течь. Но, не смотря на такое разрушение, корабль продолжал упрямо держаться на воде. Миноносец «Буйный» следовал в хвосте крейсеров, когда на правом крамболе, далеко от эскадры, показался какой-то горящий броненосец. Он был без труб, без мачт, но, по-видимому, еще двигался, держа направление на зюйд. При юго-западном ветре дым от пожара, разлохмачиваясь, загнулся громадной черной гривой на левый борт и корму. - Неужели это «Суворов»? - спросил командир «Буйного» Коломейцев с дрожью в голосе. Бинокли направились в сторону горящего броненосца. - Похоже на то, - ответил мичман Храбро - Василевский. Вблизи броненосца держится еще одно судно, кажется «Камчатка». «Буйный» повернул на сближение с ними. Туда же, показавшись от зюйд-оста, направились неприятельские броненосные крейсеры. Миноносцу предстояло опаснейшее испытание. Командир Коломейцев еще долго не мог опознать в плавающей и дымящейся развалине своего прежнего флагманского корабля. И, только подойдя ближе, понял; что перед ним «Суворов». Мысль, что там, на одиноком корабле, уже покинутом эскадрой, среди пламени, груды стальных обломков и трупов, еще находится командующий эскадрой, пронизала мозг. Пренебрегая всякой опасностью, полным ходом и на виду открывших огонь неприятельских крейсеров «Буйный» понесся к этому броневому остову, стараясь его бортом прикрыться от неприятеля. Уже можно было различить сохранившуюся шестидюймовую башню на правом срезе корабля. Из-за башни появилась человеческая фигура и начала семафорить руками: «Примите адмирала». «Суворов» теперь стоял с застопоренными - машинами. Только громоздкий стальной корпус сохранил свою прежнюю форму, а все остальное зияло проломами, бугрилось рваным железом. Краска на борту обгорела. Кормовая двенадцатидюймовая башня была взорвана, и броневая крыша с нее сброшена на ют. Остальные башни, заклиненные и поврежденные, безмолвствовали. Из них под разными углами возвышения торчали орудия с оборванными стволами. Бездействовала и артиллерия батарейной палубы. К довершению всего, на «Суворове» буйствовал огонь, разрушая уцелевшие остатки корабля. «Буйный» приблизился к броненосцу настолько, что можно было переговариваться голосом. Прапорщик Курсель, стоявший на срезе у шестидюймовой башни, кричал, обращаясь к командиру миноносца: - У нас все шлюпки разбиты! «Бедовый» не подходил совсем! Адмирал ранен! Надо его, во что бы то ни стало взять на миноносец! В ответ раздался пронзительный голос Коломейцева: - Хорошо! Но у меня тоже нет шлюпки - я свой вельбот оставил, когда спасал ослябскую команду. Придется пристать к броненосцу вплотную! Задача предстояла чрезвычайно трудная. С подветренной стороны было меньше зыби, но зато здесь из отверстия и проломов корабля, как из окон пылающего здания, вырывались языки огня и густые клубы дыма. Кроме того, этот левый борт обстреливался неприятелем. Пристать здесь было немыслимо. Пришлось выбрать для этого наветренный правый борт. Под гул неприятельских снарядов раздался властный приказ командира Коломейцева: - Поставить команду по борту с койками и пользоваться ими, как кранцами! «Буйный» быстро пристал к броненосцу и, застопорив машину, пришвартовался к его борту. Однако не обошлось без аварии: суворовский «выстрел», за который на стоянках обыкновенно привязывают шлюпки, немного откинувшись, задел за 47-миллиметровую пушку на миноносце и свернул тумбу. Этот «выстрел» немедленно обрубили. Прапорщик Курсель сообщил: - Адмирал находится в правой средней башне. Сейчас его принесут. Но проходили тягостные минуты, а командующего все еще не приносили. Оказалось, что в средней башне заклинилась дверь. Ее немного приоткрыли. Матросы могли проходить свободно, но в узкое отверстие невозможно было протащить грузное тело адмирала. Бились с ним долго, занося его то головою вперед, то ногами, ворочая с боку на бок и склоняя над ним потные лица. За ноги его держал машинист Александр Колотушкин, за плечи - штабной пи¬сарь Матизен, и за спину поддерживали двое комендоров. Нижние чины теперь обращались к ним самым бесцеремонным образом, словно это был тюк с дешевым товаром, а не командующий эскадрой. Он тяжко стонал: - Ой, больно, больно! Осторожнее... Наконец, его силой выдернули из башни. Адмирал потерял сознание. Пока возились с ним, «Буйный» терпеливо ждал, находясь сам в чрезвычайной опасности. Он сильно качался на зыби, рискуя разбить свой тонкий корпус о тяжелый борт броненосца. Поблизости падали снаряды и, взрываясь, поднимали столбы воды. Командир Коломейцев ясно понимал, что, решившись спасти адмирала со штабом, он взял на себя страшную ответственность. Каждое мгновение можно было ждать, что его маленькое судно провалится в пучину со всем экипажем и с ослябской командой, уже по бывавшей в море и хватившей соленой воды. В поднимающихся волнах моря, в пожаре флагманского корабля, в гро¬мовом грохоте неприятельской артиллерии и во взрывах снарядов дышала сама смерть. Пронизываемый сталью воздух колебался и гулко вибрировал, словно в нем протянулись толстые, туго натянутые струны. При каждом по¬лете снаряда ослябцы, находившиеся на верхней палубе миноносца, приседали, прикрывали голову руками, дрожали. Бледные лица с выпученными глазами были бессмысленны. Но командир Коломейцев, этот высокий человек с бородкой, похожей на плоскую кисточку, внешне был спокоен. Оп выпрямился, как часовой на посту. Брови пружинами подтянулись к переносице. Его распоряжения были повелительны и коротки, как взмахи сабли. Недалеко от «Суворова» качалась плавучая мастерская «Камчатка», прозванная Рожественским «Грязной прачкой». В нее попал снаряд около трубы, подняв черный столб дыма. Труба свалилась. Из пылающих развалин броненосца, наконец, показа¬лась группа офицеров и несколько человек команды. Адми¬рала несли на руках. Это уже был не начальник, не власт¬ный и бесноватый самодур, перед которым трепетала вся эскадра. Теперь он производил жалкое впечатление: все платье изорвано, покрыто грязью и копотью, одна нога в ботинке, а другая обернута матросской форменкой, го¬лова перевязана полотенцем, лицо запачкано сажей и кровью, часть бороды обгорела. Поверженный в прах, адмирал больше не вызывал к себе прежней ненависти. Нужно было с ним спешить. Уловив момент, когда палуба миноносца, поднятая зыбью, сровнялась со срезом броненосца, Рожественского перебросили на руки команды «Буйного». Командующего унесли в каюту командира. Вслед за ним перебрались на миноносец и чины его штаба: флаг-капитан, капитан 1-го ранга Клапье-де-Колонг, флагманский штурман, полковник Филипповский, заведую¬щий военно-морским отделом, капитан 2-го ранга Семенов, минный офицер, лейтенант Леонтьев, флаг-офицеры Кржи¬жановский и мичман Демчинский, юнкер Максимов. Кроме того, успели прыгнуть на миноносец четырнадцать человек из суворовской команды, матросы разных специальностей: боцман, писарь, сигнальщик, кочегар, машинист, ординарец и другие. В их числе оказался и вестовой адмирала - Петр Пучков. Клапье-де-Колонг обратился к прапорщику Курселю, стоявшему на срезе: - А вы не хотите? - Нет, я останусь на броненосце до конца! - твердо заявил тот. Отказались перебраться на миноносец и еще два офицера - лейтенанты Богданов и Вырубов. На предложение флаг-капитана оставить броненосец они ничего не ответили, как будто не расслышали слов, обращенных к ним. Богданов скрылся в глубине пылающего судна, а Вырубов остался на срезе. Осталась и команда, состоявшая из де¬вятисот человек (многие из них были уже убиты и ранены). И те из живых, которые видели всю эту операцию, с тревогой смотрели на бегство высшего начальства: пришлет ли оно какой-нибудь корабль к гибнущему «Суворову», чтобы снять с него людей? До сих пор «Буйный» прикрывался от неприятеля корпусом броненосца. Но как ему отвалить от наветренного борта при такой зыби? Он дал задний ход и стал разворачиваться. Когда борта обоих разделились друг от друга, на «Буйный» решил перебраться еще один матрос. До этого момента он колебался, оставаться ли ему на «Суворове» или спасаться. Но осколок, разорвавший на нем фланелевую рубаху, рассеял его сомнения. Небольшой и худощавый, он с легкостью белки перемахнул саженное расстояние и, цепко ухватившись за поручни миноносца, поднялся на его палубу. В нем узнали минера Жильцова. Прыгнувший по примеру Жильцова следующий матрос промахнулся и, не попав на уходивший миноносец, с криком поплыл за ним. По «Буйному» противник открыл убийственный огонь. Снаряд, разорвавшись около борта, пробил осколком носовую часть миноносца выше ватерлинии. На юте был убит наповал спасенный с «Осляби» квартирмейстер Шувалов. На «Суворове» мало осталось офицеров в строю. Почти все они были ранены и убиты. Прапорщик Курсель постоял немного и, понурив голову, направился к корме, в свой каземат, где уцелела лишь одна трехдюймовая пушка. Лейтенант Вырубов продолжал стоять на срезе и, размахивая фуражкой, что-то кричал, вслед удалявшемуся миноносцу. Пересевшие на «Буйный» суворовцы в последний раз при¬стально смотрели на свой корабль. Вдруг перед их глазами вместо Вырубова в воздухе развернулся красный зон¬тик. Через секунду на срезе броненосца уже ничего не было видно: от разорвавшегося снаряда человек молниеносно исчез как вспыхнувший порошок магния. «Буйный» дал полный ход вперед, стараясь скорее выйти из сферы огня. Через час он нагнал наш крейсерский отряд. По распоряжению Клапье-де-Колонга на миноносце подняли сигнал: «Адмирал передает командование адмиралу Небогатову». Вслед за этим было поручено миноносцу «Безупречному» приблизиться к флагманскому судну «Николай I» и сообщить Небогатову, что он вступает в командование всей эскадрой. За все время боя это было второе и последнее распоряжение Рожественского. Никто больше не вспомнил об израненном броненосце, на котором остались люди и которым тоже нужна была помощь и эвакуация. А между тем эскадренный броненосец «Князь Суворов» ждала страшная учесть. В конце дневного боя, после семи часов вечера, с японской стороны появились миноносцы и, как стая гончих, набросилась на некогда могучего, а теперь умирающего зверя. Но и в эту минуту он издал предсмертное рыкание. В кормовом каземате засверкали вспышки выстрелов последнего трехдюймового орудия. Там на своем посту оставался верный кораблю прапорщик Курсель. Только зайдя с носа и выйдя из-под обстрела кормового каземата, японцы смогли выпустить свои мины почти в упор. Три или четыре удара одновременно получил и без того истерзанный броненосец, на момент высоко выбросил пламя и, окутавшись облаками черного и желтого дыма, быстро затонул. Спасенных не было. А в пяти кабельтовых от «Суворова» через несколько минут сложила свою голову и «Камчатка». Она пыталась защищать свой флагманский корабль, имея у себя на борту всего лишь четыре маленьких 47-миллиметровых пушки. Большой снаряд разорвался в ее носовой части, и она стремительно последовала на дно за броненосцем. Из 300 членов экипажа «Камчатки» погибло 259 ранено 11, из вольнонаемных рабочих, находившихся на судне погибло 68 человек ранено 13.
Эскадренный броненосец «Император Александр III» За «Суворовым» последующим мателотом был «Александр III». Флагманский корабль с самого начала боя подвергся таким повреждениям, что ему трудно было оправиться. Он вышел из строя. Эскадра, никем не управляемая, была предоставлена самой себе. И вот тогда-то на смену «Суворову» явился броненосец «Александр III», с именем которого навсегда останутся связанными наиболее жуткие воспоминания об ужасах Цусимы. Когда «Суворов» повернул вправо и вышел из строя, «Александр» сначала пошел было за ним, но затем возглавил русскую колонну и вел ее на восток до 14.35, когда его командир внезапно повернул влево и направился на север. Этот маневр заставил Того в 14.37 повернуть свой отряд «все вдруг» на 8 румбов влево. В 14.45 он еще раз повернул «вдруг» на 8 румбов влево, сформировав кильватерную колонну в обратном порядке, и «Ниссин» повел 1-й отряд на пересечку курса русской колонны. Однако Камимура, заметив, что русские очевидно собираются повернуть вправо, продолжал идти прежним курсом, увеличив скорость до 17 узлов, и блокировал директрису стрельбы отряда Того, пройдя у него за кормой. Только в 14.50 он повернул последовательно на 8 румбов влево, и в 14.56 произвел еще один последовательный поворот на 8 румбов влево. В этот период боя дистанция между противниками уменьшилась. Отряд Ками-муры сблизился до 16-17 кабельтовых, но к моменту его поворота дистанция увеличилась. Главной мишенью кораблей Камимуры был, по-видимому, «Александр», кроме того, огонь велся по «Сисою» и, вероятно, «Наварину», а также «Ослябе». К этому времени «Ослябя» явно тонул с возрастающим креном. Во время выполнения поворотов большинство кораблей отряда Того прекратили огонь, русские корабли продолжали стрелять и японцы получили несколько попаданий 12" снарядами. Самыми важными из этих попаданий были одно попадание в «Фудзи» около 14.50 и два попадания в отдельно идущую «Асаму» примерно в то же время. На «Фудзи» снаряд пробил броню щита кормового барбета и взорвался внутри, вызвав пожар кордита и выведя из строя правое орудие. «Асама» была поражена двумя 12" снарядами, попавшими в правый борт в 5 футах выше ватерлинии. Эти попадания привели к серьезным затоплениям, в результате которых осадка «Асамы» кормой увеличилась на 5 футов. В 14.46 торпедно-канонерская лодка «Чихая» выпустила с 13 кабельтовых в корабль, принятый за «Орел», две 14 дюймовые торпеды, ни одна из которых, как и следовало ожидать, не попала. Дымы и туман к этому времени снизили видимость настолько, что она, по большей части, не превышала 30 или, в лучшем случае, 35 каб. Японцы теперь шли приблизительно на WNW, отряд Того по-прежнему возглавлял «Ниссин». «Асама» вскоре восстановила контакт с главными силами и к 15.05 заняла место впереди «Ниссина». «Александр» тем временем прервал движение на север и резко повернул вправо, три уцелевших корабля 2-го броненосного отряда несколько отстали, и отряд Небогатова вступил в кильватер «Орлу». В 14.47 Того левым бортом открыл огонь по русским кораблям, а в 15.00 в бой вступили корабли Камимуры. Дистанция до главных сил русских колебалась от 25–30 кабельтовых до 15 кабельтовых и меньше (вероятно японцы видя, низкую эффективность огня русской эскадры позволили себе сократить дистанцию). В 15.00 «Сикисима» и, по-видимому, «Микаса» некоторое время стреляли с дистанции менее 12 кабельтовых по «Суворову», который находился западнее остальных русских кораблей. Остальные цели японцев в этой фазе боя идентифицировать невозможно, однако огонь определенно велся по головному русскому кораблю («Александру», хотя в некоторых источниках указывается, что в течение некоторого времени это мог быть «Бородино») и, очевидно, и по другим кораблям. В 15.01 «Микаса» выпустила 18" торпеду по кораблю, принятому за «Суворов», а около 15.15 «Якумо» и «Адзума» выпустили по 18 дюймовой торпеде по этой же цели. Попаданий не было. К 15.10 русские скрылись в тумане на левой раковине отряда Того, и он приказал «Ниссину» изменить курс на 4 румба влево. В 15.22 Того повернул влево на 8 румбов «вдруг», а в 15.29 выполнил еще один такой же поворот. Теперь отряд Того, возглавляемый его флагманским кораблем, шел северо-восточным курсом. В 15.27 Камимура повернул свой отряд «последовательно» вправо и занял позицию на левом крамболе отряда Того. Тем временем, русская эскадра, которая с 15.10 шла на SE, в 15.20 повернула примерно на NNE. Представляется весьма вероятным, что в ходе описанной выше фазы боя «Александр» получил множество повреждений, впоследствии оказавшихся роковыми. В 15.05 на «Идзумо» отметили, что его мишень, которой, вероятно, был «Александр», имеет значительный крен на левый борт, и к 15.20 было видно, что он больше не возглавляет русскую колонну. «Сисой» и «Орел», вероятно, также получили повреждения, а «Суворов» находился в плохом состоянии. Его носовая 12 дюймовая башня не действовала, и британский наблюдатель на «Адзуме» отмечал, что он осел носом и имел сильный крен на левый борт, весь корабль от полубака до грот-мачты представлял сплошную массу густого серого дыма, однако несколько кормовых орудий продолжали стрелять. Из кораблей отряда Того в этой фазе боя попадания 12 дюймовых снарядов получили «Микаса», «Сикисима», «Фудзи» и «Ниссин». Большинство кораблей отряда Камимуры также получили попадания, но ни один из японских кораблей не получил каких-либо серьезных повреждений. В 15.35 Того снова заметил главные силы русских по пеленгу EtS на расстоянии 37- 40 кабельтовых, и в 15.41 «Микаса» с 35 кабельтовых открыл огонь по третьему русскому кораблю. В следующие несколько минут остальные корабли 1-го и 2-го отрядов тоже открыли огонь, и в 15.43 «Микаса» перенес огонь на головной русский корабль. Русские корабли шли в следующем порядке: «Бородино», «Орел», «Александр», «Николай», «Апраксин», «Сенявин», «Сисой», «Наварин», «Нахимов», «Ушаков», причем у последнего была пробоина от большого снаряда в носу. Русская линия постепенно отворачивала к югу, и к 16.04 японцы шли примерно на восток. Через несколько минут русские повернули на юг и исчезли во мгле. Невозможно точно оценить повреждения, полученные русскими кораблями в этой фазе боя, однако расстояние между главными силами, похоже, всегда превышало 20 каб. «Микаса» получил попадание 12 дюймового снаряда в 15.55, а «Ниссин» - попадание тяжелого снаряда в 15.45. Осколками этого снаряда, проникшими в боевую рубку, был ранен вице-адмирал Мису. Некоторые корабли 2-го отряда, включая невезучую «Асаму», также получили попадания. Его скорость и так упала из-за полученных раннее повреждений в корме, а новое попадание 6 дюймового снаряда в основание задней трубы, приведшее к падению тяги в топках, привело к дальнейшему падению скорости. В результате, обнаружив свой отряд около 15.30, «Асама» смогла вступить в кильватер «Ивате» только к 16.45. В 16.15 на «Сикисиме» произошел преждевременные разрыв собственного снаряда в стволе правого носового 12 дюймового орудия, орудие полностью вышло из строя, была повреждена крыша башни, а левое орудие на некоторое время также прекратило огонь. В 16.15 Того повернул свой отряд «вдруг» на 8 румбов влево, чтобы предотвратить любую попытку русских прорваться на север под кормой японцев. Поскольку такой попытки замечено не было, в 16.23 он повернул на 8 румбов вправо, восстановив строй кильватера. К этому времени русские полностью скрылись в дыму и мгле и в 16.31 Того изменил курс на истинный зюйд. Тем временем Камимура в 16.15 изменил курс примерно на SE, а в 16.22 - почти на истинный S. Однако опасаясь потерять контакт с Того, он в 16.27 вернулся на северо-западный курс. В это время он услышал стрельбу далеко к югу и, заметив, что отряд Того ворочает на юг, снова повернул в этом направлении и занял место слева по носу отряда Того. Того продолжал идти на юг, и в 16.40 на юго-западе были обнаружены два броненосца типа «Бородино», идущие северным курсом. Русские корабли открыли огонь с 36 кабельтовых, «Микаса» немедленно ответила, за ней открыли огонь остальные корабли 1-го отряда. В 16.47 дистанция между русскими кораблями и «Фудзи» составила 26 кабельтовых, затем стала увеличиваться, и вскоре русские корабли скрылись в тумане. Того не повернул за ними на север, а продолжал идти на юг, стреляя по тем целям, которые можно было смутно различить в тумане. Лучше всех был виден вспомогательный крейсер «Урал», поврежденный ранее в бою крейсеров и оставленный командой. Теперь японцы стреляли против солнца, и условия видимости благоприятствовали русским. В 17.00 «Ниссин» получил попадание 12 дюймового снаряда, разбившего ствол левого кормового 8 дюймового орудия. Не ясно, почему Того немедленно не повернул за кораблями типа «Бородино», но в 17.08 он решил, что главные силы русских находятся к северу от него, и повернул свой отряд на курс NNW. В действительности русские корабли, возглавляемые «Бородино» и «Орлом», повернули на северо-западный курс, так что Того шел почти в противоположном направлении. Шедший в авангарде отряд Камимуры вел огонь по тем различным целям, которые можно было рассмотреть в тумане и мгле. Услышав звуки стрельбы справа по носу, Камимура изменил курс в этом направлении. Его корабли поддержали японские легкие крейсера в бою с русскими и вскоре после 17.10 бросились преследовать несколько отходящих на юго-восток русских кораблей, потеряв при этом зрительную связь с отрядом Того. После поворота в 17.08 отряд Того шел генеральным курсом NNW до 17.32. Его корабли обстреляли брошенный командой «Урал» и поврежденную плавмастерскую «Камчатка», а «Микаса» и «Сикисима» выпустили в «Урал» по торпеде. Торпеда с «Сикисимы» (дистанция 12 каб.) попала, и через несколько минут «Урал» затонул. В 17.32 Того изменил курс на WNW, однако заметив несколько русских эсминцев, временно отвернул на NE в 17.36. В 17.37 на дистанции 35 каб. на WNW были замечены два броненосца типа «Бородино», идущие на север, и в 17.40 Того снова лег на курс NNW и открыл огонь. Русские броненосные корабли шли в следующем порядке: «Бородино», «Орел», «Николай», «Апраксин», «Сенявин», «Александр», «Сисой», «Наварин», «Ушаков», «Нахимов», причем «Александр» находился справа от «Сенявина», а между «Орлом» и «Николаем» и между «Сенявиным» и «Сисоем» имелись промежутки. Сначала японцы сосредоточили огонь на «Бородино», дистанция медленно падала, дойдя до 30 кабельтовых в 18.05. Лучи заходящего солнца, отражаясь от поверхности моря, затрудняли наблюдение падений снарядов, поэтому огонь японцев стал более медленным. Вскоре условия видимости, очевидно, стали для японцев более благоприятными, и в 18.13 на «Микасе» наблюдали много попаданий в «Бородино». «Бородино» скрылся в дыму и некоторые корабли перенесли огонь на «Орел». «Орел» стрелял точно и столбы воды от близких падений его снарядов часто обрушивались на мостики японских кораблей. Русские постепенно склонялись к западу, и к 18.22 дистанция возросла до 36 кабельтовых, что вынудило японцев в 18.25 повернуть на NW. Русские, однако, повернули еще больше влево, и расстояние постепенно увеличилось настолько, что японские 6 дюймовые орудия прекратили стрелять; главный калибр продолжал вести медленный и точный огонь. Главной целью японцев был «Бородино», и в 18.20 на «Микасе» зафиксировали на нем сильный пожар, а Пэкинхэм (английский офицер, находился во время боя в статусе наблюдателя на «Асаме») в 18.37, когда дистанция равнялась 42 кабельтовых, отметил очевидное попадание. Однако первым из строя вышел «Александр». В шесть часов, сильно накренившись, он вышел из строя. Вид у него в это время был ужасный. С массою пробоин в бортах, с разрушенными верхними надстройками, он весь окутался черным дымом. Из проломов, из кучи разбитых частей вырывались фонтаны огня. Очевидцы с других русских кораблей видели, что его носовая оконечность была почти разрушена, а в левом борту ближе к носу зияла огромная пробоина. На рострах бушевал сильный пожар, и «Александр» начал отставать, имея сильный крен на левый борт и подняв сигнал бедствия. Казалось, что огонь вот-вот доберется до бомбовых погребов и крюйт-камер и корабль полетит на воздух. Но броненосец через некоторое время оправился и, слабо отстреливаясь, снова вступил в боевую колонну. Это была последняя попытка оказать врагу сопротивление. Что происходило во время боя на его мостиках, в бое¬вой рубке, в башнях и на палубах? Кто же именно был тем фактическим командующим, который так талантливо маневрировал в железных тисках японцев? Был ли это командир корабля, капитан 1-го ранга Бухвостов, его старший офицер Племянников или под конец последний уцелевший в строю младший из мичманов? А может быть, когда никого из офицеров не осталось, корабль, а за ним и всю эскадру вел старший боцман или простой рулевой? Это навсегда останется тайной. Но поведение этого гордого корабля в самом ужасном морском бою, какой только знает история, у многих будет вызывать удивление. Броненосец, вступив снова в строй, переместился уже в середину колонны, вступив в кильватер «Сенявину», а свое почетное головное место усту¬пил однотипному собрату «Бородино». Здесь, на новом месте, «Александр III» продержался еще каких-нибудь двадцать-тридцать минут. Достаточно было ему подвергнуться еще нескольким ударам крупнокалиберных снарядов, чтобы окончательно лишиться последних сил. На этот раз он выкатился влево. Очевидно, у него испортился рулевой привод, руль остался положенным на борт. От циркуляции получился сильный крен. Вода, разливаясь внутри броне¬носца, хлынула к накренившемуся борту, и в 18.40 или несколькими минутами позже внезапно опрокинулся. С крейсеров «Адмирал Нахимов» и «Владимир Мономах», следовавших за броненосцем, видели, как он повалился набок, словно подрубленный дуб. Многие из его экипажа посыпались в море, другие, по мере того как перево-рачивалось судно, ползли по его днищу к килю. Потом он сразу перевернулся и около двух минут продолжал плавать в таком положении. К его огромному днищу, поросшему водорослями, прилипли люди. Полагая, что он еще долго будет так держаться на поверхности моря, на него полезли и те, которые уже барахтались в волнах. Издали казалось, что это плывет морское чудовище, распустив пряди водорослей и показывая рыжий хребет киля. Ползающие на нем люди были походки на крабов. Оставшиеся корабли, сражаясь с противником, шли дальше. Свободно гулял ветер, уносясь в новые края. Там, где был «Александр III», катились крупные волны, качая па своих хребтах всплывшие обломки дерева, немые признаки страшной драмы. И никто и никогда не расскажет, какие муки пережили люди на этом броненосце: из восьмисот человек его экипажа не осталось в живых ни одного.
Эскадренный броненосец «Бородино» В кильватерной колонне эскадры «Бородино» шел третьим по счету матеолотом после «Суворова» и «Александра» поэтому имел незначительные повреждения. Между 14.00 и 14.40 у входа в боевую рубку разорвался японский снаряд крупного калибра, разрушивший весь мостик. Старший штурман Чайковский и младший штурман де Ливров были разорваны. Старший минер, лейтенант Геркеи, был отнесен в операционный пункт в бессознательном состоянии. Старший артиллерист, лейтенант Завалишин, сам спустился с мостика, но из его распоротого живота вываливались внутренности, - он упал и через несколько минут умер. Были убиты телефонисты и рулевые. У командира Серебренникова оторвало кисть правой руки. Командовать судном он больше не мог, и его отправили в операционный пункт. Боевая рубка с артиллерийскими приборами, со штурвалом, с машинным телеграфом, с переговорными трубами окончательно вышла из строя. Управление кораблем перешло в центральный пост. За командира вступил в командование старший офицер, капитан 2-го ранга Макаров. Выходили из строя орудия и люди, разрушались приборы, увеличивалось число пробоин в бортах. Управлять броненосцем из центрального поста оказалось делом очень трудным. Чтобы следить за боем и принимать соответствующие меры, командир должен был находиться или в батарейной палубе, или в одной из орудийных башен. Свои распоряжения он отдавал голосом по переговорной трубе в центральный пост, расположенный на самом днище корабля, а оттуда эти распоряжения, повторенные другим офицером, уже поступали в остальные части корабля. Стрельба орудий, взрывы неприятельских снарядов, выкрики трюмно-пожарного дивизиона, вопли раненых - все это мешало правильному командованию. Путали слова, переспрашивали. Каждый вновь вступающий в обязанности командира быстро выходил из строя. Пока на его место приискивали кого-либо другого из начальствующих лиц, командование броненосцем обрывалось. Один за другим вышли из строя «Суворов» и «Александр III». За головного остался «Бородино». Отстреливаясь, он шел вперед, едва управляемый оставшимися в живых мичманами. Японцы применили к «Бородину» первоначальную свою тактику - бить по го-ловному кораблю. До сих пор «Бородино», несмотря на повреждения и большие потери в людях, держался стойко. На нем еще действовала кормовая двенадцатидюймовая башня и три шестидюймовые башни правого борта. Подводных пробоин корабль, по-видимому, не имел. Но теперь, под залпами шести неприятельских кораблей, энергия его быстро истощалась. Казалось, на него обрушивались удары тысячепудовых молотов. Он запылал, как деревенская изба. Дым, смешанный с газами, проникал во все верхние отделения. В этот тяжелый момент в носовой каземат, где находился матрос Семен Ющин прибежал сверху сигнальщик, оторопелый, в разорванной фланелевой рубахе, с лицом, покрытым пятнами крови. - Где офицеры? - оглядываясь, заорал он. - Вон один лежит мертвый, - ответили ему. - А что? - Наверху из строевого начальства не осталось ни одного человека. Ищем по всем отделениям и никого не находим. Либо убиты, либо ранены. Некому стало командовать кораблем. Сигнальщик убежал в сторону кормы. Броненосец «Бородино», содрогаясь от взрывов неприятельских снарядов, продолжал идти вперед. По-видимому, он управлялся только матросами. Огонь его постепенно слабел. Куда он держал курс? Неизвестно. Пока на нем исправно работали машины, он просто шел по тому румбу, на какой случайно был повернут. А вся эскадра при наличии оставшихся в живых многих капитанов 1-го ранга и трех адмиралов плелась за ним, как за вожаком. Вероятно, так же было и в то время, когда вел ее «Александр III». И все это произошло потому, что перед боем был приказ Рожественского: если выходит из строя головное судно, то эскадру ведет следующий мателот. В 18.44 на «Микасе» отметили, что «Бородино» охвачен сильным пожаром и потерял грот-мачту, а в 18.58, когда дистанция равнялась 45 кабельтовых, было зафиксировано попадание двух 12 дюймовых снарядов с «Сикисимы». Пэкенхэм сообщал, что пламя, вырвавшееся из его кормовой батареи, прыгнуло вверх не менее чем на 30 футов и сразу прокатилось по всей ширине корабля, быстро распространяясь в нос. Кормовая башня «Бородино» молчала. Уже наступили сумерки, и, сделав еще несколько выстрелов, «Микаса» в 19.03 повернула на истинный норд и прекратила огонь. Когда «Фудзи» дошел до точки поворота, его последний 12 дюймовый снаряд произвел «сенсацию дня». Вот как описывал это событие Пэкинхэм. «Снаряд попал в верхнюю часть (корпуса) «Бородино» рядом с передней бортовой башней и взорвался; гигантский столб дыма, низ которого рдел от вспышки взрыва и пожара в корме, взметнулся до верха труб. Из всех люков машинного отделения и кочегарок повалил пар, и через две-три минуты весь корабль от фок-мачты до кормы был окутан крутящимися спиралями дыма и пара, ярко освещенными частыми высокими языками пламени. Было ясно, что пожар достиг такой силы, что уже не поддавался тушению, и что дни жизни корабля сочтены, однако никто не сознавал, насколько близок был конец. Хотя и внезапный, он наступил незаметно. На глазах всех наблюдателей несчастный корабль пропал, и его исчезновение было отмечено только гулом, не более громким чем разрывы его собственных снарядов, и сильным увеличением размеров густого облака, окутавшего место, которое занимал корабль. Хотя ветер быстро разогнал это облако, сомнительно, чтобы кто-нибудь на японском флоте наблюдал момент потопления, поскольку в течение нескольких минут не было видно ничего кроме очертаний его форштевня». Представляется очевидным, что последнее попадание привело к взрыву погреба и гибели «Бородино». В различных отчетах имеются некоторые расхождения относительно точного времени его гибели, однако вероятным временем этого можно считать 19.10. Из почти девятисот человек команды броненосца в живых остался только один-матрос Семен Ющин.
Оставшиеся русские корабли отходили на юго-восток, а Того в 19.08 приказал японскому флоту идти на север. В этой последней фазе дневного боя «Орел» также получил несколько попад-ний, однако его повреждения не были критическими. Что же касается повреждений японских кораблей, то в 17.44 на «Микасе» произошел взрыв снаряда в стволе правого 12 дюймового орудия носовой башни и, как и ранее на «Сикисиме» была повреждена крыша башни, а левое орудие вышло из строя до 18.20. «Микаса» также получила попадание 12 дюймовым снаряда в 18.25 и 6 дюймового снаряда, разбившего 6 дюймовое орудие, в 18.06. Около 18.40 12 дюймовый снаряд разбил ствол левого носового 8 дюймового орудия на «Ниссине». В этой фазе боя японские корабли не получили других существенных повреждений. Камимура, который после 17.10 преследовал отходящие на юго-восток русские крейсера, шел по внешней кривой, как оказалось впоследствии, слегка расходящимся курсом, и не смог догнать их. В 17.43 он прекратил погоню и повернул в направлении предполагаемой позиции отряда Того. Примерно в 18.10 на дистанции около 60 кабельтовых слева по носу был обнаружен арьергард русской колонны. Первой открыла огонь «Токива», и к 18.30 остальные броненосные крейсера вели по русским кораблям медленный огонь с дистанции 40-45 каб. В 19.10 огонь был прекращен и в 19.48 Камимура соединился с отрядом Того. Сомнительно, чтобы в этой фазе боя огонь японского 2-го отряда нанес русским кораблям заметные повреждения, а вот «Идзумо» в 18.50 получил попадание 12 дюймового снаряда, которое могло привести к заметным потерям, если бы этот снаряд разорвался. Таким образом, к 19.10 Того одержал полную победу. «Суворов», «Александр», «Бородино» и «Ослябя» были потоплены, «Сисой» и «Наварин» получили серьезные повреждения в районе ватерлинии, а «Орел» был сильно избит. Остальные 5 русских кораблей в любом случае не представляли серьезного боевой силы, однако и все они, кроме «Сенявина», были в той или иной степени повреждены. На японских броненосных кораблях были выведены из строя 3 12 дюймовых и 4 8 дюймовых орудия, однако серьезные повреждения получила только «Асама». С наступлением темноты адмирал Того прекратил артиллерийский бой и направился с главными силами к о. Оллындо (Дажелет) чтобы к утру занять здесь позицию, преграждающую возможность прорыва уцелевшим русским кораблям во Владивосток, а миноносцам приказал атаковать русскую эскадру торпедами. Русская эскадра с наступлением темноты, шедшая вначале на юг, а затем повернувшая вслед за флагманским кораблем Небогатова «Император Николай I» на север, подверглась энергичным атакам неприятельских миноносцев (Около 20 часов 12 отрядов в составе 42 миноносцев (по другим данным 30 больших и 33 малых миноносца), стали охватывать русскую эскадру. Их атаки начались в 20 часов 45 минут одновременно с трех направлений и носили неорганизованный характер. Из 75 торпед, выпущенных с дистанции от 1 до 3 каб., в цель попало только шесть. Отражая торпедные атаки, русские моряки уничтожили два японских миноносца и 12 повредили. Кроме того, в результате столкновений между своими кораблями японцы потеряли еще один миноносец, и шесть миноносцев были серьезно повреждены). Отбивая атаки многочисленного противника, отдельные корабли эскадры постепенно теряли связь с главными своими силами и далее двигались самостоятельно. Не зная намерений командования и имея только указание следовать во Владивосток, корабли эскадры фактически были предоставлены самим себе. После поворота на север уцелевшие броненосцы потеряли связь с крейсерами контр-адмирала Энквиста и транспортами. Вскоре последние также отстали от крейсеров, не заботившихся об их прикрытии. Таким образом, эскадра двигалась тремя отдельными группами, из которых каждая в течение ночи теряла отдельные корабли, отстававшие по разным причинам (повреждения, полученные в бою, неисправности в машине, потеря из виду передних мателотов и пр.). К утру 15 мая русская эскадра как организованная сила перестала существовать. В результате частых уклонений от атак японских миноносцев русские корабли рассредоточились по всему Корейскому проливу и пытались самостоятельно прорваться во Владивосток. Встречая на своем пути превосходящие силы японцев, они смело вступали с ними в решительный бой и вели его до последнего снаряда, до последней возможности. Геройски сражались с противником экипажи броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков», крейсера «Дмитрий Донской», крейсера «Светлана», миноносцев «Громкий» и «Безупречный». Эти корабли погибли в неравном бою, но не спустили своих флагов перед врагом. Совершенно иначе поступил младший флагман русской эскадры адмирал Небогатов, без боя сдавшийся в плен японцам.
