26 фильмов, 12 стран, есть шедевры.
Важное
Японский министр обороны обозначил курс на атомные подлодки
Новые возможности для экспресс-анализа металлов и сплавов 
|
Последние сообщения блоговМеждународный кинофестиваль "Люди и корабли"22.11.201419:4222.11.2014 19:42:08
26 фильмов, 12 стран, есть шедевры. Морская соль. Н.Г.Жданов. Часть 2.22.11.201400:1122.11.2014 00:11:51
Дорога
В сумрачные предосенние дни, когда свинцовое небо низко висит над водой, , прекрасное в другую погоду, кажется суровым и нелюдимым. Бурые белогривые волны, вырываясь из мглы, с злобным буйством мчатся к берегу и, оскалясь, набрасываются на валуны; ветер гнёт к земле ветви прибрежных сосен.  Вдоль берега почти повсюду тянулась ломаная линия проволочных заграждений, надолб и противодесантных препятствий, сохранившихся здесь после войны. Это ещё более усиливало суровость картины. Одинокие чайки с тоскливым криком носились над водой. Едва выехали за город, как начался дождь и поднялся сильный ветер. Брезент намок, обвис, и вот прямо за воротник Дусе упала холодная капля, просочившаяся сквозь тент. — Давайте-ка поглубже, — сказал мичман. Дуся и Тропиночкин забрались на мешки и прижались спинами к ещё тёплому хлебу.  — Знаешь, на какой машине едем? — тихо спросил Тропиночкин. — На какой? — «ГАЗ» это, горьковчаночка. Я сразу узнал. У нас на фронте такими пушки перетаскивали. Дуся с удивлением посмотрел на своего спутника. — Ты на фронте был? — спросил он недоверчиво и с невольной завистью. — Ещё бы нет!.. Вот, смотри! Тропиночкин неторопливо распахнул бушлат, и Дуся увидел прицепленную на фланелевке круглую белую медаль. — За отвагу! — внушительно сказал Тропиночкин, не спеша застегнул бушлат и стал смотреть на дорогу с видом человека, считающего излишним говорить о том, что само собой ясно.  Нахимовцы-фронтовики: Г.Михайлов, К.Гавришин, В.Федоров, П.Паровов, А.Старичков, Н.Сенчугов. Дождь наконец перестал. Сквозь щель в навесе виден был мокрый булыжник. Вдоль дороги простиралась низина: вода шевелилась в траве, и кусты плавали в воде, как утки. За кустами справа виднелось большое, должно быть недавно вспаханное, рыжее, глинистое поле и над ним бледно-фиолетовые тучи. Но вдруг на глинистом взрытом пространстве мелькнули белые гребни. Дусе показалось, что всё поле ворочается, как бы дышит. — Море! — воскликнул он невольно. И оба мальчика стали жадно вглядываться в низкие берега. Они были почти на одном уровне с морем, и казалось, что, если бы вода поднялась хоть на полметра, она затопила бы и мелкие кочки по сторонам, и дорогу, и всё, всё до самого горизонта. Потом машина долго шла редким сосновым лесом. За стволами деревьев виднелась железная дорога — она то исчезала, то показывалась снова, — мелькали дощатые постройки, заборы, столбы. Но вот машина свернула влево и остановилась. Хлопнула дверца кабины, и шофёр, опять показавшийся Дусе огромным, как великан, подошёл и заглянул к ним под брезентовый полог. — Не холодно им тут? — осведомился он у мичмана. — А то в кабину можно, там у меня теплее. — Не замёрзли, ребята? — спросил Гаврюшин. Дуся не чувствовал холода, но ехать в кабине казалось ему очень заманчивым, и он молчал. — Давайте по очереди. Вот хоть ты первый, — сказал шофёр, трогая Дусю за рукав.  Дуся проворно соскочил на землю и вслед за шофёром взобрался в кабину и сел на потёртое кожаное сиденье. По стеклу кабины ещё стекали редкие капли влаги. Шофёр, положив большие руки на рулевое колесо, внимательно глядел на дорогу. Дусе очень хотелось заговорить с ним, но он боялся помешать вести машину. Наконец он всё-таки решился. — Это «ГАЗ», да? — спросил он робко. — Машина-то? Нет, это будет «ЗИС». Они, верно, похожи, но только у этой тяга сильней. — Она пушки возит? — Всё возит... и пушки возит. А ты разве видел? — спросил шофёр и внимательно посмотрел на Дусю. — Я-то нет, — сказал Дуся с сожалением, — а мальчик, который со мной едет, он видел. Он на фронте был. У него даже медаль есть, настоящая. — Вон что! — удивился шофёр. — А у тебя, значит, нет? — А у меня нет, — ответил Дуся и подумал, что шофёру, вероятно, было бы интереснее ехать с Тропиночкиным. — Хотите, я его позову? — предложил он. — Только вы остановите машину. — Погоди, чего торопиться, — сказал шофёр. — Тебе разве тут, у меня, надоело? — Нет, что вы! Мне тут очень хорошо. — Ты что же, новичок? — спросил шофёр. — Новичок. — Отец на флоте служит?  — Он на служил. — На Баренцевом? — переспросил шофёр. — Как фамилия? — Парамонов. — Подводной лодкой командовал? — Командовал, — подтвердил Дуся. — Только он погиб там. — Слыхал, — сказал шофёр и опять внимательно посмотрел на Дусю. — Вы его знали? — спросил мальчик. — Видели? Какой он? — Ты что же, разве не знаешь? — Шофёр даже убавил ход машины. — Я был ещё маленький. Меня тётя Лиза в эвакуацию увезла. Бабушка даже скучала. — Ишь ты! Тебе что ж, теперь лет девять-десять? — Десять {1}, — подтвердил Дуся. — Ну да, — продолжал размышлять шофёр, — с тех пор уж пятый год пошёл, где тут помнить... А отец твой был моряк настоящий. Он четыре немецких транспорта потопил и ещё крейсер, кажется, или миноносец.  Слева направо: командир - Ордена Ушакова 1-й степени Краснознаменной Бригады подводных лодок Герой Советского Союза капитан 1 ранга Иван Александрович Колышкин; командир Гвардейской подводной лодки «К-22» капитан 3 ранга Виктор Николаевич Котельников; командир Гвардейской подводной лодки «М-172» Герой Советского Союза капитан 2 ранга Израиль Ильич Фисанович; командир Гвардейской подводной лодки «М-171» Герой Советского Союза капитан-лейтенант Валентин Георгиевич Стариков; командир Краснознаменной подводной лодки «Щ-421» Герой Советского Союза капитан 3 ранга Николай Александрович Лунин. — Это мне бабушка говорила. — Вот то-то, брат... А матери у тебя, что же, нету? — Матери у меня нету. Я когда родился, она сразу же умерла. — Сирота, значит, — сказал шофёр и добавил: — Да, брат, такие-то дела... Они оба долго молчали. — Отца твоего там, на Севере, очень моряки уважают. Помнят о нём, — сказал шофёр, и лицо его стало серьёзным и строгим. Дорога свернула влево, к самому морю. Сквозь шум движения Дуся услышал свист ветра. Грязная пена тянулась неровной полосой вдоль воды, и мутные брызги поднимались над камнями, о которые билось море. От всего этого веяло какой-то угрюмой силой. Дуся ощущал её и жадно вглядывался вперёд. Но дорога опять свернула вправо, мелькнуло несколько крашеных дощатых домиков, потом снова начались перелески. — А вы тоже на фронте были? — спросил Дуся. — Не без этого, как же не быть. Там вот, на Севере, и был, где отец твой. Только я на суше, в морской пехоте, вернее сказать. «Катюши» такие есть... Слышал небось? — Из «катюши» стреляли? — воскликнул Дуся.  — Ну, сам-то я, правду сказать, не стрелял. Я так шофёром и был. Её, «катюшу»-то, на машине возят, на грузовике. Вот я при ней шофёром и был. Часть наша — гвардейская миномётная. А «катюша» была кочующая. Подъедем куда поближе к нему, ударим как следует — и в другое место. Он нас только засечёт, начнёт из своих пушек лупить, а нас уж и след простыл. Мы в другом месте, а он по этому лупит! — Не ранили вас? — Всё было. Мне, правду сказать, ни пули, ни осколка снарядного не досталось. А я на мине подорвался с машиной вместе. Вот так же ехали, и дорога широкая, обкатанная. Свернул я немного в сторонку: разъехаться надо было со встречной, да задним колесом её и задел, мину-то! — Ну и что же? — спросил Дуся. — Ну, тут что же... взрыв, конечно. Вылетел — не помню как. Лежу, тошно мне, силы нету. Потом снегу поел, полегчало. — А куда вас ранило? — Ты лучше спроси, куда не ранило. Весь я, брат, раненный был. И грудь зашибло, и голову, и ноги обе. А хуже то, что контузией меня встряхнуло очень. Еле я отошёл. Дуся с почтительным удивлением смотрел на большую, плотную фигуру шофёра.  — Что смотришь? — усмехнулся тот. — Теперь-то я опять в свою силу вошёл. А в был тебя слабее... Зовут-то тебя как? — Дуся меня зовут. — Это что же, по-настоящему выходит Денис, что ли, или Данила? — Денис, по-настоящему я Денис, а это меня тётя Лиза так зовёт и бабушка... ну и другие. — Вон что... Денис, значит, — шофёр тяжело вздохнул и продолжал: — У меня тоже братеник был Денис, да вот убили его. Тоже там, на Севере, у Баренцева моря... Продолжение следует.  Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru ВСЕ ПРОЙДЕТ21.11.201407:2321.11.2014 07:23:20
Все пройдет… В песне, исполняемой Михаилом Боярским с таким названием, эти слова повторяются в припеве: « Все пройдет – и печаль, и радость, все пройдет – так устроен свет, все пройдет только верить надо…».
Эти слова служат своего рода утешением, которые мы произносим в каких-то ситуациях, когда не находятся какие-то другие: «Все пройдет…» тихонечко шепчем мы. Всегда, когда начинается дождь, мы знаем, что он закончится. После бури наступает затишье. Самая темная тревожная ночь уходит с рассветом. Когда нам причиняют боль, рана заживает. Каждый момент дает новое начало и новое завершение. Ничто не длится вечно… Очень-очень давно я прочитала однажды историю о древнем артефаке - кольце Соломона, дающем мудрость, силу и просветление своему владельцу, возвращающем ему душевное спокойствие всякий раз, как только он взглянет на него. По-моему, это был тогда вот такой вариант легенды, потому что вдруг захотелось иметь кольцо с такими словами: «Соломон был мудрейшим правителем, но его постоянно одолевали резкие перепады настроения. Тогда царь обратился к мудрецам Иерусалима с просьбой помочь ему решить эту проблему. На следующий день главный мудрец подарил правителю перстень, на внешней стороне которого была надпись: «Это пройдет…». Соломон постоянно носил украшение, и когда его мучили переживания, он смотрел на слова и становился спокойней. Но однажды эта фраза не произвела обычного эффекта, а разозлила еще больше. В гневе он хотел выбросить кольцо, но вовремя разглядел надпись на внутренней стороне кольца: «И это тоже пройдет…». С тех пор кольцо это стало его талисманом».  А недавно на сайте «Тесен мир», ( да и вообще в интернете много чего есть о кольце Соломона ), я прочитала, что до сих пор у самых любознательных и даже ученых нет единого мнения о внешнем виде и предназначении кольца. И о том, что существует как минимум пять (а я думаю, что их гораздо больше) версий о легендарном артефаке. Каждая из них уникальна и вполне может оказаться достоверной. Есть такая, которая носит романтический оттенок, но концовка ее неожиданная: На закате своего правления, делая последние приготовления перед переходом в небытие, Соломон сидел и размышлял о своей жизни. Он взял свой талисман, прочел известные уже почти стершиеся надписи и подумал о тленности бытия. И вдруг на ребре кольца проявилась еще одна фраза, до этого дня невидимая его взору — «Ничто не проходит...» Кольцо Соломона – притча или древний артефак? Над этим до сих пор бьются многие исследователи, но однозначного ответа никто не может дать. Легенды рассказывают о том, что драгоценность эта находится в усыпальнице царя, охраняемом двуглавым драконом. А тот, кто отыщет его, станет владыкой всего мира. Когда-то найдется разгадка, возможно. А пока мы произносим слова: »Все пройдет…», порой не задумываясь, что они - одна из древних истин. Только вот песня… с которой я начала (стихи Л. Дербенева, музыка М.Дунаевского). Современная, абсолютно земная, с очень какими-то добрыми словами, рядом с теми, что на кольце Соломона: «Вновь о том, что день уходит с Земли, в час вечерний спой мне, этот день, быть может, где-то вдали, мы не однажды вспомним. Вспомним как прозрачный месяц плывет над ночной прохладой…Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо. Спой о том, как вдаль плывут корабли, не сдаваясь бурям. Спой о том, что ради нашей любви весь этот мир придуман. Спой о том, что биться не устает сердце с сердцем рядом. Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо… Все пройдет – и печаль, и радость. Все – пройдет – так устроен свет. Все пройдет – только верить надо, что любовь - не проходит, нет!» И утверждение, и отрицание? Но есть какая-то «магия» слов, как заклинание. Но мы знаем и другое: все, что случается в жизни, оставляет свой след. И только каждый из нас знает, какой он ? Но оставляет ведь. «Все проходит. Не все забывается»,- утверждал Иван Бунин. И с этим не поспоришь.  Возможно, подобные размышления привели к тому, что появился вариант легенды ( или притчи) со словами: «Ничто не проходит..». О книге «Проливом Дрейка». В.Н.Ленинцев.21.11.201400:4721.11.2014 00:47:16
Вышла из печати новая книга писателя-мариниста Соколова Валентина Евгеньевича "Проливом Дрейка", командира АПЛ Героя Советского Союза. Книга издана в издательстве «Атлант», Одесса, Украина. Издана хорошо, в твёрдом красочном переплёте. В книге 254 страницы и значительное количество фотографий, сделанных в прочном корпусе пл.
Стоимость книги 360 рублей  Командир АПЛ Валентин Соколов живо и ярко рассказывает о беспримерном подвиге экипажа атомной субмарины, совершившей переход в 22000 миль за 70 суток без единого всплытия(!!!), при этом пройдя из Атлантики в Тихий океан суровым и мрачным проливом Дрейка(!!!). И это не фантастика! По вопросам ознакомления и приобретения книги рекомендуем обращаться по E-mail-адресу: Валентин Соколов <valentin-odessa@mail.ru или, что проще: к ГОРЛОВУ Олегу Александровичу Е-mail commander432@mail.ru тел. в С-Пб 232-74-23 моб.8 911 783 3500 И ещё: Написана книга просто, доходчиво и интересно.. Много уделено и нашему времени службы. Отмечены и не публиковавшиеся ранее факты. Советую приобрести.  Виталий Ленинцев Морская соль. Н.Г.Жданов. Часть 1.21.11.201400:1221.11.2014 00:12:40
 Повесть «» посвящена жизни маленьких моряков-нахимовцев в первые годы после Великой Отечественной войны. Издания 1951-го, 1955-го и 1984 годов. Рисунки В.Панова и В.Коновалова. Сыну Алёше Новичок  Дом стоит на берегу Невы и похож издали на корабль. Над крышей, будто корабельная рубка, высится башня, а над ней на мачте развевается морской флаг. В круглой нише над окнами второго этажа видна бронзовая фигура Петра I. У главного входа стоят две старинные пушки, тоже бронзовые, зеленовато-чёрные от времени. У дверей — дневальный, в полной морской форме, с плоским штыком на ремне.  Когда Дуся, тётя Лиза и бабушка подошли к дому, дневальный шагнул к ним навстречу и, козырнув, осведомился, что им нужно. Тётя Лиза объяснила, показывая на Дусю, что это её племянник — Парамонов Денис, что он уже принят в училище, но по разрешению начальника, капитана первого ранга Бахрушева, отбывал в Кронштадт к бабушке, а теперь прибыл в училище совсем. Тётя Лиза делала особое ударение на словах «отбывал» и «прибыл», как бы желая подчеркнуть, что военные порядки этого дома ей достаточно хорошо известны. — Придётся минуточку подождать, — сказал моряк. Дуся стал было рассматривать пушки, но в это время появился вызванный дневальным матрос-рассыльный и повёл их в комнату дежурного офицера. Оказалось, что воспитанники нового набора уехали за город в лагерь, где пробудут до начала учебного года.  Дуся простился с тётей Лизой и бабушкой и по указанию дежурного офицера сел на лавку у стены, с нетерпением ожидая, что будет дальше. Дежурный офицер с повязкой на рукаве, стройный и ловкий, то и дело снимал трубки телефонов, стоящих на столе, отвечал на звонки, звонил сам. Сбоку, почти над головой Дуси, висел плакат, и, чтобы разглядеть его, Дуся осторожно отодвинулся в сторону. «Вникай во всё, не упускай ничего, учись и ещё раз учись», — прочёл он, и ему стало немножко страшно: сумеет ли он вести себя так, как здесь требуется? В комнату вошёл моряк, полный, краснолицый, в поношенном кителе. Он стал у стола и, приложив руку к козырьку фуражки, сказал: — Мичман Гаврюшин явился. Дежурный тоже на мгновение приложил руку к козырьку. — Капитан первого ранга приказал сопровождать в лагерь двух воспитанников, — сказал он. — Один из них здесь. — Дежурный указал на Дусю. — А второй, наверное, на камбузе. Бумаги на них готовы и находятся у начальника строевой части. Ехать нужно с грузовой машиной, которая повезёт провизию в лагерь. Отправление в пятнадцать ноль-ноль... Всё ясно? — спросил он, закончив объяснения. — Так точно! — сказал мичман и, обращаясь к Дусе, спросил: — Вы обмундирование получили? — Нет, — сказал Дуся, — я только явился. — Тогда идёмте со мной! — приказал мичман. По длинному коридору они прошли в душевую. Дуся вымылся и взамен снятой одежды получил форменную. Но только не совсем такую, как он видел на снимках и на других, настоящих нахимовцах. (Дуся всё ещё не решался считать себя настоящим.)  — Это рабочая одежда, — сказал мичман, — а форма номер три будет выдана особо. Синие полотняные брюки показались Дусе не очень морскими, но всё-таки это были уже настоящие брюки — не то что его штаны с манжетами и пуговицами у колен. Рубашка-фланелевка с откидным матросским воротником очень напоминала те, что он носил и прежде, но она тоже была настоящая. Ботинки оказались совсем новыми — они приятно поскрипывали и ничуть не жали. — А это надо сложить поаккуратнее, — сказал мичман, показывая на снятую Дусей одежду, и куда-то исчез. Но едва Дуся уложил в одну грудку свои лёгонькие штаны и курточку, перешитую для него из бабушкиного жакета, и потёртые на коленях длинные в резинку чулки, как мичман вновь появился. В одной руке он держал на весу безукоризненно чёрный, с якорями на пуговицах, настоящий морской бушлат, в другой — бескозырку, хоть и без ленточки, но тоже, несомненно, настоящую. — Это всё мне? — не смея поверить, спросил Дуся. — А то кому же ещё? — улыбнулся мичман. — Примерь-ка, этот тебе должен быть впору, — добавил он, протягивая Дусе .  И как он только угадал! Бушлат пришёлся Дусе как раз впору, будто его шили специально для него. Дуся одну за другой застегнул все пуговицы; глубоко вздохнув, расправил грудь и стал примерять бескозырку. Он подумал, что если бы теперь тётя Лиза и бабушка увидели его, то, наверное, не узнали бы. — Готовы? — услышал он голос мичмана. — Теперь пойдёмте на камбуз. Они опять прошли по коридору и потом, миновав столовую, где производился ремонт и весь пол был закапан меловой краской, а столы сдвинуты в одну сторону, очутились прямо на кухне. Здесь, у большой плиты, заставленной медными кастрюлями, на специальной лесенке стоял кок в белом халате и поварёшкой, похожей на весло, помешивал в кастрюле величиной с бочку. У окна сидел за столом мальчик в таком же, как у Дуси, бушлате и в синих полотняных штанах. Он, видимо, уже поел и вытирал губы рукой. Не больше Дуси ростом, но коренастый и широколобый, он казался очень важным.  Кок поставил перед Дусей миску, над которой поднимался аппетитный дымок: — Ну-ка, моряк, отведай нашего флотского. Когда Дуся съел весь , показавшийся очень вкусным, сосед заглянул к нему в миску и сказал: — И мне такого же давали — с мясом!  Дуся только посмотрел на него, но промолчал. В это время мичман Гаврюшин, взяв с подоконника бескозырки мальчиков, повертел их в руках, заглянул внутрь и, положив обратно, спросил: — Кто из вас Тропиночкин В.П.? Дусин сосед быстро поднялся и, краснея, проговорил: — Тропиночкин Валентин Павлович — это я. — Очень хорошо, — одобрительно заметил мичман, — но писать об этом на бескозырке да ещё чернильным карандашом не положено. Садитесь. Ни фамилии, ни инициалы писать прямо на одежде не надо, — наставительно, но не сердито добавил мичман и почему-то посмотрел на Дусю. — Понятно? — Понятно, — проговорил Дуся, хотя он и не знал, что такое «инициалы». — А у меня голова большая, — вздохнув объяснил Тропиночкин. — Если спутает кто-нибудь, мне чужая фуражка нипочём не влезет. — Путать не надо, — заметил мичман, — это у нас не положено. Когда они все трое вышли во двор, там уже стоял грузовик с брезентовым тентом над кузовом.  Шофёр в матросской форме, высунувшись из кабины и в то же время всё-таки ворочая руль, заставлял грузовик пятиться всё дальше в угол двора. Мотор отфыркивался и рычал, как бы выражая недовольство. Но шофёр придвинул кузов машины к самому крыльцу и, выключив мотор, вылез наружу. Он оказался таким большим, что Дуся невольно удивился, как этот человек умещается в кабине. Двое матросов в белых колпаках начали складывать в кузов душистые тёплые караваи хлеба. Затем они втащили туда мешков шесть с какой-то крупой и покрыли всё это брезентом. Шофёр обошёл вокруг грузовика, сильно пнул сапогом сначала одно колесо, потом по очереди все остальные, заглянул в кузов, откинул брезент и спросил, обращаясь к Дусе и Тропиночкину: — А ну, кто есть желающие? Тропиночкин ловко подпрыгнул, уцепился за борт, подтянулся на руках и, закинув ногу, мгновенно очутился в кузове. Дуся тоже ухватился за борт, что есть силы подтянулся и попробовал забросить ногу, но, видимо, грузовик был слишком высок. Дуся едва не сорвался. Тропиночкин сверху подхватил его под мышки и помог перевалиться за борт. Мичман тоже залез в кузов и сел рядом с Дусей на мешок. — Добро! — крикнул он шофёру. Машина вздрогнула и выехала из ворот.  И тут Дуся увидел, что тётя Лиза и бабушка не уехали домой, а всё ещё стоят на набережной против входа в училище. Заметив грузовик, они поспешили к нему, но шофёр, ничего не подозревая, прибавил ходу, и Дуся только услышал голос тёти Лизы: — Счастливо, Дусенька! Бабушка же молча стояла, махая рукой. Она, должно быть, не узнала Дусю, но лицо её было ласковым, добрым и светлым. Продолжение следует.  Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
|
