У меня тоже в ходе передачи возник ряд вопросов. Например, в первые дни в СМИ проскочила информация, что спасательные аппараты не могут присосаться к комингс-площадке люка 9-го отсека в связи с тем, что лодка имеет крен около 20 градусов, а потом крен отошел до нуля. Хотелось бы уточнить: это был крен или дифферент на нос? Может СМИ по некомпетентности перепутали понятия крен, дифферент? Отчего бы быть крену? Разрушен нос, затоплены носовые отсеки, что дает дифферентующий момент на нос. А кренящих-то моментов нет! И если действительно первоначально в течение какого-то времени был дифферент на нос 20 градусов, то, следовательно, кормовая оконечность была довольно близка к поверхности моря, а люк девятого отсека был на глубине порядка 60 метров. Кормовые отсеки лодки первоначально были сухими, но постепенно заполнялись, наверно, из-за разрывов резинометаллических патрубков забортных отверстий и неплотностей дейдвудных сальников линий валов. Вопрос: сколько времени прошло с момента прихода спасательных сил в район до момента покладки лодки на грунт на ровный киль? А если бы в район гибели пришло водолазное судно типа ВМ проекта 535М, которое имеет на борту спасательный водолазный колокол, группу водолазов, которые должны быть отработаны на погружение до 100—120 м? ВМ пр. 535М имеет скорость хода 18 уз, мореходность до 6 баллов. Так может быть, хватило бы времени, чтобы выставиться над аварийной лодкой, спустить колокол к люку, осмотреть его, договориться перестукиванием по таблице с подводниками о взаимодействии и вывести их по очереди «мокрым способом», пока воздушная подушка в девятом отсеке была еще на уровне нижнего среза юбки тубуса спасательного устройства отсека. Еще вопрос: с каких это пор и по каким канонам спасательные аппараты, не осмотрев аварийную лодку, не оценив ее состояние и возможность стыковки по зеркалу спасательного устройства, оголтело и безуспешно пытаются пристыковаться? И так до 20 раз! И это компетентно утверждает комфлота?! Несколько рассуждений по версиям. Кажется, все согласились, что лодка погибла от взрыва боекомплекта торпед при ударе о грунт. Но что привело ее к грунту? Что явилось первопричиной развития аварийной ситуации? Что такое первый «взрыв», эквивалентный примерно 100 кг тротила? Например, мог рвануть отсек окислителя торпеды в результате мгновенного разложения перекиси водорода. Но запасные торпеды, находящиеся на стеллажах, постоянно подключены к системе аварийного сброса перекиси за борт. Торпеды в торпедных аппаратах тоже обычно подключены к системе аварийного сброса и отключаются только непосредственно перед стрельбой. Если бы рванула перекись в отсеке, то это вряд ли бы засекли сейсмостанции и ГАКи американских АПЛ, а если засекли, то, значит, рванула перекись торпеды в ТА. А если перекись рванула, а не сброшена за борт, значит, система отключена, значит, ТА готовился к выстрелу. Но тогда, где цель, по которой стреляют, где торпедолов, который должен был ловить торпеду, где руководитель торпедных стрельб? Как правило, он должен был находиться на корабле-цели или корабле обеспечения при испытательных стрельбах. Тогда почему хватились лодки только после 23 ч 00 мин, когда она не вышла на сеанс связи?
Но, вообще-то, предположить, что перекись рванула сама по себе — большая натяжка. Что ее могло инициировать? Сотрясение от столкновения с иностранной ПЛ? Маловероятно. Скользящее соударение довольно мягко. Прямое разрушение, например, пером стабилизатора АПЛ? Но предположение, что перо пробило обшивку легкого корпуса (это стальной лист толщиной 6—8 мм, покрытый жесткой резиной толщиной до 90 мм), межкорпусные стальные конструкции, корпус торпедного аппарата (толщиной не менее 15 мм, до него еще надо дотянуться метра 1,5-2) и корпус самой торпеды, также невероятно. Так, может, все-таки острый нос надводного корабля? Ведь для чего-то переложены кормовые горизонтальные рули «Курска» на погружение. Попытка уклониться от таранного удара? А может, действительно в лодку попала инертная боевая часть противокорабельной ракеты, которую выпустил какой-то из кораблей на учении? Тот же «Петр Великий»! Роковым образом вмазал по носовой части, попал в ТА, где хранилась перекисная торпеда, там в отсеке окислителя баллон ВВД, керосин... Взрыв, вырвало переднюю и заднюю крышки ТА... Обломки торпеды, пламя, ударная волна, затем вода в отсек... Дифферент на нос... Удар о грунт — второй взрыв, мощный взрыв! Да, но тогда после первого взрыва, который не должен был разрушить переборку между 1-м и 2-м отсеками, командир ПЛ должен был бы аварийно продуть главный балласт и всплыть! И не перекладывать КГР на погружение. Наоборот, надо бы КГР на всплытие! Времени-то достаточно, около двух минут между взрывами. Да, вопросы, вопросы, вопросы... Будут ли ответы? Подождем.
БОЕВОЕ ПАТРУЛИРОВАНИЕ
До конца декабря благоустраивались, осваивались на новом, теперь уже постоянном месте базирования. А с начала нового 1973 года интенсивно занялись боевой подготовкой. По результатам перехода на Камчатку мы закрыли задачу № 2 и часть элементов задачи № 3. Ближайшая цель— в кратчайший срок выйти по уровню боевой подготовки в 1-ю линию и войти в состав боевых сил постоянной готовности. Ожидалось, что первый боевой поход нам могут спланировать уже в мае-июне.
Однако жизнь поторопила. Несколько успешных на доработку элементов по задаче № 3, на торпедные стрельбы и зачетную ракетную стрельбу позволили уже 1 марта доложить о готовности к выходу на боевую службу. Надо сказать, что уже где-то в середине февраля комдив завел разговор о возможности выхода на БС (боевая служба) в более ранний срок, вроде бы штаб флота запрашивал способность дивизии выставить лодку на БС во внеплановый срок вместо какой-то лодки, выход которой срывался по техническим причинам. Наш доклад о готовности был встречен «на ура!», нас распирало от гордости — еще ни одна лодка в столь короткий срок после вступления в строй не выходила на БС. В первых числах марта я дней на десять улетел во Владивосток готовить и докладывать решение на выполнение поставленной задачи. Собственно, «поставленной задачи» еще не было, так как наш выход досрочный, и оперативное управление еще не успело подготовить план похода. Мне повезло: предложили поучаствовать в разработке плана похода, а по существу, я его сам и разработал. Появилась возможность, в отличие от предыдущих походов лодок, которые для патрулирования направлялись в определенный район, предложить и спланировать боевое патрулирование на протяженном маршруте, все время находясь в пределах досягаемости ракет, назначенных для поражения целей. Маршрут проложил так, чтобы, проходя мимо и поблизости от предполагаемых мест установки гидрофонов американской стационарной гидроакустической системы «SOSUS», не быть ими обнаруженным. При этом я полагался на исключительную бесшумность нашей лодки и предусматривал специальное маневрирование на оперативном и тактическом зигзаге (возможности нового инерциального навигационного комплекса позволяли это делать, не снижая немедленной готовности ракетного комплекса). Оперативникам идея понравилась, и они помогли «пробить» оригинальный план в верхних инстанциях. Поддержал идею и начальник разведотдела штаба флота капитан 1 ранга Штыров, бывший командир подводной лодки, мой сослуживец по Улиссу. Он же снабдил дополнительной развединформацией, особенно по системе «SOSUS». Маршрут боевого патрулирования был довольно длинный, начинался на подходе к заливу Аляска от подводной горы Кин-Мей и заканчивался почти на траверзе Калифорнии. Для обеспечения скрытности выхода на маршрут патрулирования переход в исходную точку предусматривался на малошумных скоростях, значительно меньших, чем ранее оперативники планировали, и, кроме того, я предусмотрел «крюк» для скрытного обхода района развернутой цепочки гидрофонов «SOSUS» вблизи Камчатки и района патрулирования американской многоцелевой ПЛА. Предполагалось, что «SOSUS» обнаруживает выходящий из базы наш РПКСН, наводит на него ПЛА, та садится на «хвост», отслеживает до потери контакта или передает для периодического контроля по маршруту развертывания базовой патрульной авиации. «SOSUS» мог и сразу выдать данные непосредственно противолодочному патрульному самолету «Орион».
Вариант построения противолодочного рубежа в западной части Тихого океана: Корейский залив—Курильские о-ва—Алеутские о-ва (А.Т.Штыров).
Моя предусмотрительность привела к увеличению времени развертывания в район досягаемости назначенных целей. Чтобы уложиться в установленные каноном сроки нахождения на позиции и общего времени похода, пришлось назначить более ранний срок выхода на БС и увеличить скорость на переходе при возвращении в базу. Оперативники возразили: — Но ты ж нарушишь скрытность на возвращении. На таком ходу тебя сразу засекут! — Да, но я постепенно буду разгоняться по мере удаления от «SOSUS». И, кроме того, маршрут возвращения проложу через маршруты развитого судоходства, где общий шумовой фон повышен, к Камчатке подойду с юго-юго-востока. С доводами согласились, план отправили в генштаб на утверждение. — Если не утвердят, пойдешь по банальному плану. План придет пакетом, вскроешь после отхода от пирса. До того — молчок, общая схема подготовки. В назначенный срок, предусмотрев суточным планом обычный выход в море на боевую подготовку («домашняя заготовка» против агентурной разведки), вышли в свою первую «автономку». Пока шли по внутреннему рейду Авачинской губы вскрыли пакет. Ура! План мой. Как правило, в первый поход с молодым командиром, а на атомоходе я таковым и был, в автономку на борту выходит кто-либо из командования дивизии, комдив или замкомдива, или НШ. Не помню почему, то ли все были в разгоне, но со мной старшим послали командира другого РПКСН, имевшего уже опыт боевой службы, капитана 1 ранга Агавелова. В мои действия он практически не вмешивался. В вечерних сумерках, удифферентовавшись в бухте, продув только среднюю группу главного балласта, всплыли в позиционное положение и, передав на корабль-конвоир прожектором «Свободен. Дальше иду », тут же на выходе из бухты вновь погрузились и легли на курс выхода в исходную точку развертывания. Это была еще одна «домашняя заготовка» по скрытности.
Вышли на маршрут развертывания, погрузились на 100 м, дали минимально малошумный ход. Теперь можно внимательнее изучить документы пакета, ознакомить в части, касающейся офицеров, поставить задачу экипажу, главное внимание обратить на скрытность, бесшумность поведения в лодке. Агавелов, ознакомившись с планом похода, подивился и по сути, и тому, что самому дали разработать план. — Ты автор, ты и рули сам. Я не вмешиваюсь. Плывем. Только раз в сутки, практически не меняя обороты винта, чтобы не создавать условий кавитации, всплываем на сеанс связи для приема радиоинформации с берега; корректура координат своего места еще реже. В заранее рассчитанных точках маршрута производим специальный маневр проверки отсутствия «хвоста», то бишь следящей лодки супостата. Все чисто. Жизнь в лодке идет размеренно, часы во всех отсеках выставлены по московскому времени, все записи в журналах ведутся по московскому времени. Распорядок дня, жизненный ритм тоже особые, для каждой боевой смены свои, подчиненные удобству несения и смены вахт каждые четыре часа, бодрствования подвахты, приема пищи и отдыха. Камбуз, коки, камбузные работники во главе с мичманом Дудченко работают в непрерывном режиме, подстраиваясь к каждой боевой смене. Все это под контролем замполита Задояна, помощника Белозерова и начмеда старшего лейтенанта Шараевского. Между прочим, Георгий Юрьевич Шараевский сейчас генерал-майор медицинской службы, начальник медицинской службы ВМФ России. Командирскую вахту на ГКП по восемь часов, посменно несем я, старпом Кайсин, помощник Белозеров со старшим на походе Агавеловым. Штурманскую вахту также по 8 часов тянут командир БЧ-I капитан-лейтенант Калиш и командир электронавигационной группы старший лейтенант Германов. Вахтенные офицеры: командир БЧ-II капитан-лейтенант Чекин, командир ракетной группы старший лейтенант Волков, командир БЧ-III капитан-лейтенант Рудой. Вахтенные механики: командиры дивизионов БЧ-V капитан-лейтенанты Капитонов, Прийма и Антонов. Сам командир электромеханической боевой части (БЧ-V), кстати, самой большой БЧ, капитан 3 ранга Евсеенко Феликс Александрович — на особом положении, в связи с особой ответственностью за энергетику, средства движения и живучесть корабля, свой рабочий день регламентирует самостоятельно, сообразуясь с обстоятельствами похода. Конечно, и другие офицеры постоянно несут полную ответственность за свое заведывание, подчиненный личный состав, за порученное дело, неважно, на вахте они или нет. Вне вахт и деятельность начхима старшего лейтенанта Казарина. Важность систематического контроля радиационной обстановки на атомоходе сама собой разумеется. Так же, как и контроль над химическим и процентным составом воздуха, системой очистки и регенерации воздуха, выработки и раздачи кислорода. Здесь их совместная работа с начальником медслужбы. Замполиту, конечно, тоже до всего есть дело. Он сам себе строит работу, кажется, круглосуточно ползает по отсекам, по боевым постам, общается, беседует с каждым. Ежесуточно, а то и по нескольку раз в сутки информирует меня о положении на корабле, о взаимоотношениях между людьми. 90 суток в закрытом объеме, 90 суток одни и те же лица... Может быть и стресс. Замполит Виктор Антонович Задоян на страже. Хороший был замполит. Имел всего, кажется, два недостатка. Во-первых, некоторая косноязычность и неспособность говорить достаточно короткими фразами. Длинные предложения, как комом обрастали нескончаемыми деепричастными и причастными оборотами, закончить фразу уже не хватало воздуха, звук пропадал... Оратор в изумлении, а слушатели в ожидании — что же дальше? Во-вторых, страдал излишней подозрительностью. Тут его приходилось несколько сдерживать. Он же полагал, что он просто бдителен.
Да, я же отвлекся от механика! А хотел подтвердить, что у командира БЧ-V все же свой статус. Недаром на следующем уровне флотской иерархии, в соединении статус флагманского электромеханика был поднят до заместителя командира соединения по ЭМЧ. Правда, у Евсеенко на этой почве развился «пунктик» излишней значимости, и он частенько конфликтовал со старпомом на тему «Who is who», должен ли он считаться подчиненным старпому. Приходилось мне и замполиту вмешиваться, гасить страсти. Каждые четыре часа в четвертом отсеке выстраивается весь личный состав заступающей вахты, под руководством вахтенного офицера и вахтенного механика производится инструктаж, разбираются замечания предыдущей вахты. Там же со своей особой ролью и командир БЧ-V. По команде с ГКП: «Готовность № 2 подводная ... -ой (-ей) смене заступить!». Очередная вахта заступает, получив доклад о приеме вахты. ГКП же командует: «Подвахтенным от мест отойти!». И так 3 месяца или 90 суток, или 2160 ч, и более чем 540 раз! Почему больше? Потому, что равномерное течение жизни перемежается плановыми и неплановыми событиями, сигналами «Боевой тревоги» и т.п. Событие прошло — и вахта вновь заступает. Опять тишина, размеренная жизнь. Как-то, уже на курсе в открытый океан произошло такое неожиданное событие. Глубина 150 м, малый ход под одной турбиной. Лодка хорошо удифферентована, вертикальный и горизонтальные рули на «автомате», стрелки указателей положения рулей чуть-чуть иногда колышатся. В ЦП тишина, вернее, ровное чуть слышное гудение включенных приборов, периодические доклады вахтенного гидроакустика: «Горизонт чист». Вдруг... Дры-ды-ды-ды... Лодка затряслась, как будто сползает по гигантской стиральной доске... Под селезенкой вакуум, как при спуске в лифте... Тут же доклад вахтенного рулевого: — Глубина 210 м, дифферент О! Все стихло. Лодка держит глубину, заданную скорость. «Явление» продолжалось всего несколько секунд. — Что это было? Вопрос остался без ответа. Все, кто был в ЦП, недоуменно смотрят на меня. Из отсеков поступают доклады о «явлении», но замечаний в отсеках нет, акустический горизонт чист, под килем почти 6000 м. Подхожу к карте у штурмана, размышляю... Наконец, кажется догадываюсь: лодка прошла границу встречи двух течений — теплого Куросио и холодного ().
Здесь они встретились, холодное нырнуло под теплое, чуть смешались и повернули на восток. На границе образовалась «горка» переменной плотности воды — и мы с нее «съехали». Интересное явление, на всякий случай — соответствующая запись в вахтенный журнал. Заодно произвели гидрологический разрез от поверхности до рабочей глубины, определили оптимальную глубину скрытного хода, проверили отсутствие «хвоста». Идем дальше. Тишина. Разъяснительная работа о соблюдении скрытности дала свои результаты. По мере движения на восток в сторону залива Аляска, температура забортной воды падает. Приглашаю комдива-1 Капитонова подумать, нельзя ли, учитывая малую мощность ЯЭУ, выключить циркуляционные насосы, перейти на охлаждение второго контура на «самопротоке». Шумность ЯЭУ должна уменьшиться. Через некоторое время докладывает: — Я думаю, можно. — Что, что, что? — Вмешивается Евсеенко, разговор происходит в ЦП. — Товарищ командир, зачем эти эксперименты?! Скорость хода маленькая, какой самопроток? — Механик, не кипятись, давай попробуем. Еще несколько минут дебатируем, затем механики уходят «пробовать». На ходу вижу, Евсеенко вполголоса выговаривает Капитонову, чтоб «не лез поперэк батьки в пэкло». Я-то знал, что если пойду по субординации, то идея погибнет сразу. Где-то через час механик возвращается из кормовых отсеков, то ли докладывает, то ли информирует: — Да нет, тянет... Посмотрим. Через несколько суток, когда до горы осталось миль 200, предлагаю Евсеенко (однако в присутствии всех его комдивов, чтоб не увильнул) другую идею:
— Мех, может перейдем на электромоторы? — ..? Что это даст? — Как же, отключим ГТЗА (турбозубчатый агрегат), он ведь самый шумный. — А если вдруг нужен будет ход? Мало ли что. — Ну, потренируйтесь, попробуйте. Время есть.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Это были дни, недели и месяцы непрерывных боев, когда по возвращении удивительными казались рыбаки, мирно ловившие рыбу. Фрол с превосходством поглядывал на горланивших чернобровых мальчишек, сушивших сети. «Они и понятия не имеют, где я побывал, и отдали бы, пожалуй, всю свою рыбу и все свои сети, чтобы хоть раз выйти в море на катере». Случилось и то, о чем впоследствии Фрол не любил вспоминать, хотя сначала вспоминал вслух на каждом шагу: катер их попал в «вилку». Фрол увидел обливающегося кровью Фокия Павловича и поникшего на штурвале Русьева; он осторожно отстранил командира и — теперь он бы и сам не мог рассказать подробно, как все произошло, тогда он действовал будто во сне,— стал к штурвалу, вывел катер из-под огня и привел его в базу. И как во сне пошел, шатаясь, по болотистым кочкам, пока за его спиной уносили в лазарет раненых командира и боцмана. Его вырвало где-то на кладбище, и лишь спустя час или два он пришел в себя и смог более или менее связно доложить о случившемся. Во всяком случае, положение его упрочилось, и вскоре среди награжденных орденами стоял в строю и воспитанник Фрол Живцов. Адмирал передал ему красную коробочку с орденом и пожал его шершавую руку. Но так как адмирал тут же порекомендовал командиру соединения больше не пускать Фрола в море, Фрол принялся глотать слезы, и адмирал с его насмешливыми глазами сразу ему разонравился. Зато вечером Фрол вознаградил себя «травлей» на баке — он очень красочно, смешав правду с вымыслом, разглагольствовал о «вилке», о том, как Русьев крикнул ему: «Выручай, Фрол Живцов, катер во славу Родины!» И как гнались за ним катера врага и как оставил Фрол их в дураках. И катерники верили ему и, сочтя за взрослого, брали его на вечеринки к чернобровым смуглянкам в деревню. Фрол смотрел, как танцуют под аккордеон и гитару и то одна, то другая парочка выходит из круга, чтобы поцеловаться в тени старой чинары. Он оторопел, когда одна из проказниц подошла и, сказав: «Вот какой, говорят, ты герой», — звонко поцеловала. Он оттолкнул ее: «Ну, еще чего выдумала, лизаться!» И все вокруг засмеялись, глядя, как он трет рукой губы. Засмеялась и девушка, хотя он сделал ей больно. Он оправдывал себя — не он, мол, виноват, в другой раз не полезет. И ничуть не огорчился, увидев, что смуглянка целуется с весельчаком Васькой Роговым. На другой день двух участников вечеринки не было больше в живых — с моря они не вернулись. И бренчавший на гитаре моторист Гуськов вздохнул: «Превратность судьбы». А смуглянка все спрашивала, где Вася, и никто ей ничего не ответил... Фрол огрубел, ходил в развалку — ему казалось, иначе и не может ходить настоящий моряк, — и стал разговаривать на жаргоне, составленном из словечек, услышанных в разных местах. Только Русьев, выйдя из госпиталя, заметил, что Фрол говорит уродливым языком. Другие поощряли мальчишку, и он сыпал словечками, которых нет ни в одном словаре. Внушение любимого командира пошло Фролу на пользу. Он стал воздерживаться от полюбившихся ему выражений.
послужил прообразом Русьева.
Когда Русьев спросил однажды: «Фрол, ты хочешь быть моим сыном?» — Фрол сначала оторопел, а потом ответил, что своего отца он ни на кого другого менять не намерен. Русьев объяснил, что он совсем одинок и жениться не собирается раньше победы, а потому хочет сделать человека из Фрола. — Это как же вы меня человеком-то будете делать?— спросил независимо Фрол. — Ты хочешь стать моряком? — Собираюсь. — Ну вот и отлично, пойдешь учиться, как только воевать кончим. В местном загсе Русьев оформил усыновление. Фрол пожелал остаться Живцовым. Русьева он за глаза называл «усыновителем». Отношения их не изменились, хотя Русьев все больше и больше привязывался к своему приемному сыну. Они продолжали уходить на своем залатанном катере в море — теперь Фрол стал полноправным членом его экипажа. Впоследствии все бои вспоминались ему как один сплошной, непрерывный бой.
4
А в те времена — в тысяча девятьсот сорок третьем году — Фрол порядком-таки зазнавался. Он был упоен своей славой. Его портрет поместили во флотской газете. Если кто-нибудь упоминал: «наш герой», Фрол немедленно принимал это на свой счет и прямо-таки раздувался от самодовольства. Когда по распоряжению капитана первого ранга его из матросского кубрика переместили в отдельную крохотную каюту, он вообразил, что переводят его за боевые заслуги. Он не знал, что капитан первого ранга попросту решил отделить его от взрослых, огрубевших в боях. Радужное настроение Фрола было омрачено, правда, одним тяжелым событием. В одной операции, в которой действовал и их катер, враг подбил катера Гурамишвили и Рындина, лучших в соединении офицеров. Катера пошли ко дну. Фрол увидел плывущих в багровых волнах моряков. Пытались их подобрать, но враг открыл сумасшедший огонь, и катер Русьева сам едва дотянул до базы. На другую ночь Русьев, отремонтировав катер, снова пошел в море на поиски пропавших людей. На этот раз подойти к берегу ему не удалось. Двух матросов тяжело ранило. Русьев, потемнев от отчаяния, доложил о неудаче. Капитан первого ранга, командир соединения, выслушав Русьева, в заключение разговора сказал: — Попридержи-ка ты пока в базе Живцова. Пропадет ни за грош. Воевать — дело взрослых, а у мальчишки вся жизнь впереди. Моряком вырастет... Вот, гляди... И показал только что полученный циркуляр: в Тбилиси открывается первое в Советском Союзе нахимовское училище, и всем кораблям и соединениям надлежит откомандировать туда малолетних воспитанников. В тот же день в тесную каютку Фрола матрос привел еще одного жильца, к которому Фрол отнесся с презрением и с полным сознанием совершенного над ним превосходства. Это был типичный «маменькин сынок», темноволосый и сероглазый, в куцем пальтишке и в пресмешной детской курточке с матросским воротником. Мальчик был худенький — наверное, наголодался в тылу. Фрол милостиво разрешил ему присесть на край койки и свысока усмехнулся, перехватив взгляд «маменькиного сынка» на трофейный его автомат.
«Маменькин сынок» уставился на грудь Фрола, которую украшали медали и орден, и Фрол удовлетворил его любопытство, с удовольствием, очень красочно описав, как и где он заработал отличия. Самодовольно ухмыльнулся, заметив, с каким уважением «сопляк» попросил разрешения прилечь на верхнюю койку. Умышленно свернул очень толстую самокрутку и заволок всю каюту удушливым дымом. А когда «маменькин сынок» принялся вздыхать и всхлипывать у него над головой, прикрикнул, приказав ему спать и не надрывать душу. И сосед притих, а утром Фрол подергал своего жильца за ногу и сообщил, что идет воевать, в море, в бой, и насладился, видя, как широко раскрылись глаза этого недотепы и как он завидует... С каким чувством полного превосходства над всеми своими сверстниками бежал Фрол в это утро на катер: он — боевой матрос Черноморского флота!
5
Но его ждал тяжелый и непоправимый удар. Русьев, мрачный, ушедший в себя, отослал его: «Не пойдешь больше в море». Фрол оторопел. А Русьев уже приказал отдавать швартовы. Фрол стоял как пришибленный, глядя на стремительно уходивший катер. Ноги его подломились. Он сел на мокрую кочку. Потерев рукой щеку, он понял, что ревет, как девчонка. Оглянулся, не видит ли кто, что незабываемый герой плачет, и встретился взглядом со спешившим проводить его в бой «сопляком». «Сопляк» смотрел на него с самым явным сочувствием. — Тебя как зовут? — догадался, наконец, спросить Фрол. — Никитой, — ответил тот. — А фамилия твоя? — Рындин. Рындин! Ах, вот он чей сын! Почему Фрол вчера не спросил фамилии «маменькиного сынка»? Ему ярко вспомнился плывущий к берегу командир катера, которого не смогли они подобрать, командир катера Рындин, о котором на корабле рассказывали и которого Фрол уважал всей душой.
— Ты — Рындин? — поспешил переспросить Фрол. — Ну да, я же сказал тебе. — Ты что же, приехал к отцу? — Да... — Твой отец в море. — Я знаю. Мне сказал капитан первого ранга... У Фрола пересохло в горле. Давно ли он сам проводил отца в море, ждал его и услышал тот взрыв, один среди многих взрывов, заставивший сразу забиться сердце? И теперь он знает, что никогда не увидит отца, никогда! Он согласен на ежедневную встречу с ремнем, лишь бы отец вернулся. Но он никогда не вернется. Фрол рассматривал Никиту, словно видел его в первый раз. Очень похож! Ну, конечно, как же сразу он не заметил? И глаза, и губы, и волосы... рындинские. Очень похож! И отец его тоже никогда не вернется. А он и не знает ничего... Вот бедняга! Фрол от всей души протянул бывшему сопляку шершавую руку и сказал грубовато, но со всей лаской, на какую был только способен: — Что же ты вчера не сказал, что ты — Рындин? Я с тобой дружу. Никита запылал до самых ушей. В таком он восторге был от предложенной дружбы.
6
Узнав, что его отправляют в нахимовское, Фрол твердо решил: «Сбегу на Малую землю, туда, где воюют». Правда, срока побега он себе не поставил. Сначала решил посмотреть, что за штука училище. Сбежать всегда можно.
Приехав с Никитой в Тбилиси, в неприютное здание цвета бычьей крови, вояка сразу выпятил грудь с орденом и медалями. Он упивался своим превосходством над «маменькиными сынками» и принялся учить их уму-разуму. Училище только организовывалось, и все пришлось делать своими руками: втаскивать в кубрики койки, а в классы — парты, носить в столовую столы и бачки, а в камбуз — наколотые дрова. Фрол не боялся работы. И ему очень нравилось подгонять нерасторопных и учить, как надо работать. Но когда дело дошло до занятий, выяснилось, что Фрол знает куда меньше «маменькиных сынков»: то, что он учил в севастопольской школе, давно выветрилось из буйной его головы. Фрол обладал все же трезвым умом. Он вовремя понял, что даже «маменькины сынки» подкованы куда лучше его. Он сообразил, что перед ним преклоняются сверстники за его боевое прошлое, самостоятельность, умение не теряться и не скисать ни при каких обстоятельствах и — ну, конечно же, — за его вранье. Как мы уже знаем, его действительный подвиг с течением времени оброс подробностями, которых на самом деле не было и в помине. Фрол часто хвастался тем, что он может сам заказывать сны — сегодня видит Индию и факиров со змеями, завтра — индейцев в Америке, а послезавтра—тигров и львов. В одном из кинематографов Севастополя (этот рассказ имел наибольший успех) он будто бы видел «Чапаева», где Петька, а не Чапаев погиб, а Чапаев выплыл. Фрол врал вполне вдохновенно и сам крепко верил, что может видеть во сне, что захочет, и что на обычном полотняном экране Василий Иванович Чапаев выплывал, сильно раненный, и карабкался на берег...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Нам, опираясь на все вышесказанное об особенностях нашего экипажа, удалось убедить сначала флагманских специалистов бригады, затем гендиректора в том, что мы сами способны справиться с этой задачей. Поверили и направили соответствующее ходатайство прямо главкому ВМФ. Разрешили. К дню сплава по Амуру с небольшим походным штабом на борт транспортного дока, в котором в зачехленном замаскированном виде уже стояла на кильблоках лодка, прибыл командир бригады строящихся и ремонтирующихся на заводах Большого Камня подводных лодок капитан 1 ранга Джанелидзе.
Группа офицеров и мичманов РПКСН «К-258». Комсомольск-на-Амуре. 1972 год
ЗАВОДСКИЕ И ГОСЫ
Через несколько дней к вечеру вышли из дока и встали на якорь в одной из бухт Татарского пролива недалеко от устья Амура. Рядом на якоре заводской морской буксир, на нем группа заводских рабочих, которая будет нас сопровождать в ходе заводских испытаний. У нас на борту небольшая часть заводской сдаточной команды во главе с ответственным сдатчиком. В ночь начали ввод ГЭУ. На всех основных БП и КП (боевых постах и командных пунктах), кроме наших, заводские специалисты, страхуют. К утру благополучно ввелись, вышли на МКУ (минимально контролируемый уровень мощности ядерной установки), перешли на электропитание от парогенераторов. Прогрели турбины и, наконец-то: «По местам стоять с якоря сниматься!». Кажется, не сдержал волнения в голосе. Шутка ли, четыре года прошло с тех пор, как я командовал с мостика дизельной субмарины водоизмещением всего лишь 1350 т! А теперь под ногами огромный атомоход водоизмещением почти в 10 раз больше! Та дизелюха была послушна, как велосипед! Вальс танцевать можно было! А на что способен этот? Идем. Идет красиво! Непривычная тишина, дизеля же не гремят, турбины работают бесшумно. За бортом только шелест пенных усов от овального носа, пена вдоль борта да широкий пенный кильватерный след за кормой! Погода благоприятна, осень в Приморье всегда лучше лета. Заводские испытания идут по плану. На третьи сутки плавания появилось ощущение, что вполне владею обстановкой и могу покинуть ГКП, пройти по лодке, посмотреть, где и что делается, поговорить с людьми, поспрошать работяг: «Как справляются практически наши мичмана?». Но что это? Ни на одном БП нет ни одного работяги, они все или дрыхнут в каютах, или забивают «козла»! Ответственного сдатчика и старпома к ответу! — Да успокойтесь вы. Они знают, что делают. Можете быть уверены, если они спят, то значит на 100% уверены в ваших ребятах, таких еще не видели. Я сам убедился.
Старпом его поддержал: — Все нормально, будьте спокойны. Но замполиту, Виктору Антоновичу, я все же сказал: «Бди!.» Заводские испытания прошли в срок, без захода в базу. Ни один механизм серьезно не барахлил. Управляемость лодки меня поразила! Почувствовал я ее хорошо. Даже при швартовке в стесненной гавани достроечной базы в Большом Камне она не преподнесла никаких сюрпризов. Несколько дней отстоя, устранение мелких замечаний, сбор госкомиссии, изучение и подготовка документации госкомиссии. За это время удалось встретить и разместить семью, «большой круг» продолжался. Государственные испытания, против ожидания, несколько затянулись. Не помню уже почему, но пришлось делать несколько выходов. Хорошо запомнился только один. Повторно пришлось выходить на замер подводной шумности корабля. Дело в том, что результатам первого замера не поверили, подумали, что ошибка: шумность оказалась много меньше, чем ожидалась, почти такая же, как у американских лодок. Кто-то сказал: «Не может быть!». Подготовили спецаппаратуру, судно-измеритель вывесило ее на определенной глубине, и мы прошли под ней пару раз. Ну и что? Подтвердили первый результат. Конструкторы и судостроители поломали головы над феноменом, но объяснить не смогли. А я взял это себе на заметку и еще более требовательно стал относиться к обеспечению малошумности. Главное — соблюдай морскую культуру. Переборочными дверьми не хлопай, все пайолы в энергетических отсеках должны быть жестко закреплены, все вибрирующие кабели, трубопроводы и т. д. как в легком корпусе, так и внутри прочного корпуса закреплены через резиновые прокладки. За время выходов в море на госиспытания экипаж еще более усовершенствовался в эксплуатации и обслуживании своей материальной части, а я хорошо прочувствовал управляемость и надежность .
Да, лодка прекрасно управлялась как в подводном, так и в надводном положении. Был такой случай. Вдруг заболел председатель госкомиссии — прихватила какая-то старая болячка. Донес на берег. Получаю команду: «Больного отправит в госпиталь. Высылаем торпедный катер. Обеспечь безопасность передачи больного на катер». Море, хоть и немного, но волнуется, чуть более 3 баллов. Лодку качает не особенно, но катер у борта не удержится. Надо где-то укрыться от прямой волны, зайти в ближайшую бухту. Ближайшая маленькая бухточка на южном берегу острова Аскольд. Смотрю на карту. Глубины позволяют, но очень уж тесновато, справа камни. Штурман сомневается... А сверху докладывают, что на горизонте от Владивостока полным ходом идет торпедный катер. Уже вышел на связь: «Где будем передавать больного?». А-а, ладно! Решился. Вошли в бухту, катер подошел, больного передали... Сносит к берегу, справа угрожающе пенят камни... Турбины враздрай на полную... Медленно, медленно развернулись и, наконец, рванули на простор. Перевели дух! Но лодка молодец, как велосипед! Возвращаемся в Большой Камень. Есть «добро» на вход. Вошли на внутренний рейд, поворот влево к пирсу достроечной базы... Вдруг от ОД: «Задержаться на рейде!». Отработали «реверс», одержали инерцию, ждем. Ветерком лодку разворачивает, чуть-чуть, но сносит к берегу, бухта узкая. Запросили ОД: «В чем дело?». Оказывается, вышел из строя буксир, договариваются с соседним заводом «Звезда» насчет буксира. Дело в том, что швартоваться нужно кормой к стенке завода, а правым бортом к причальной стенке. При этом от ступиц винтов до стенки по корме должно быть около трех метров, а нос лодки торчит за срез причала почти до рубки. Чистой воды впереди по носу остается метров 100-120, не больше, т.е. на подходе к причалу нужно развернуться почти на месте влево градусов эдак на 100-110 и лагом сместиться к причалу. Такой маневр обеспечивался, как правило, двумя буксирами, в крайнем случае, одним. В данном случае нам не повезло, заводской буксир с крыльчатым движителем вышел из строя, и маленький «бычок» где-то пропал. Ожидание затянулось. Тем временем, периодически работая турбинами для удержания на середине бухты, почувствовал, что и на мелководье лодка довольно хорошо слушается и руля, и упора винтов. ОД все дает: «Ждать, ждать и ждать». А я решился и пошел к пирсу. На стенке завода давно уже собрались специалисты и рабочие во главе с ответственным строителем, выделяется и представительная фигура гендиректора Деева. .
Толпа на причале примолкла, чувствуются тревога и напряжение. Конечно, госы, хоть и затянулись, но закончились успешно и досрочно, а вдруг что на швартовке? Я же уже глубоко поверил в надежность и лодки, и экипажа, команды выполнялись четко. Враздрай развернулись нормально, левой обороты назад — то чуть больше, то чуть меньше... Так, теперь носом вперед... Чистая вода впереди еще... Есть... — Отдать якорь! Левая турбина назад малый... Стоп левая! Та-а-к, теперь опять враздрай... Прижимаемся... — В корме, докладывать расстояние до стенки! Правая вперед малый! Стоп правая! Старпом, подавай швартовы. Подана сходня, схожу на причал. У трапа начальник штаба БРСПЛ (бригада строящихся и ремонтирующихся ПЛ) капитан 1 ранга Шебанин, мой однокашник по академии. — Ты что? Ку-ку! Не мог дождаться буксира? — Так его и до сих пор нет. Надо было задержать лодку на внешнем рейде. А тут как вертеться? Смотри, сколько якорь-цепей и тросов со всех сторон от «мертвяков», и все под меня. Подошел Деев. — Ну, ты даешь! Винты от стенки метрах в двух! У меня сердце трепетало в том же темпе, что и винты. Ты знаешь, сколько стоит один винт? Его же точат на специальном импортном станке! — ..? — ... миллионов! — Больше не буду. — Конечно, больше не будешь. Теперь после ревизии и отделки только на выход. После расхолаживания ЯЭУ на лодку навалилась, наверно, целая рота малярш. Окончательная покраска, отделка, марафет. Торопятся. Торопятся закрепить досрочную сдачу заказа. Как же, праздники на носу! Как-то приглашают к директору достроечной базы. В просторном кабинете гендиректор, члены госкомиссии, ответственные сдатчики. — Ну что, командир, только твоя подпись осталась. — Как это? У меня в центральном посту целый журнал замечаний и недоделок.
— Да все сделаем! Не волнуйся, подписывай! — Нет, экипаж меня не поймет. К концу дня опять приглашают. Оказывается звонили в Москву, говорят, мол, главком рекомендовал подписать. — Что, есть и его телеграмма? — Телеграммы нет, но передали, что он согласен. — Выполнить могу только письменное приказание. В ночь Деев собрал начальников цехов, ответственных сдатчиков, руководство завода. Кого-то снял, кого-то пригрозил снять. Рвал и метал. В ночь же на лодку задвинули человек 150 работяг, бригадиров и малярш. От нас потребовали обеспечить присутствие ответственных приемщиков всех замечаний и недоделок. И так дня три. Вычистили, выкрасили, переделали, что надо, все довели до ума. Экипаж, понятное дело, тоже не созерцал, подчищал, подкрашивал, маркировал — готовились предъявиться по задачам № 1 и № 2, но уже без букв «а». Надо же добиться права на переход на Камчатку! Кроме того, трудоемкая работа — погрузить, разнести по отсекам и разместить по штатным местам корабельное имущество, ящики ЗИПа, установки РДУ, комплекты В-64 к ним, средства выхода из аварийной ПЛ (аппараты ИДА, гидрокомбинезоны и шерстяное водолазное белье). А еще: собрать, упаковать и «растолкать» целесообразным образом заводское приданое: краски, лаки, кисти, скребки, карщетки... А еще постельные принадлежности и полотенца сдаточной команды (это подлежало списанию и утилизации как б/у, но у нас же оно не использовалось, так как заводских сдатчиков на борту было мало) и т. п., т. е. все то, что могло пригодиться в будущем для флотской жизни и службы. Надо отдать должное хозяйственности и предусмотрительности помощника капитан-лейтенанта Белозерова и баталера Дудченко. Несмотря на ворчание и возражения некоторых (и я был среди них, мол «захламляете»), все это (и как!) пригодилось нам потом. Разместить на таком огромном корабле было где, заполнили и пустые торпедные аппараты, кое-что пошло и в пустые ракетные шахты, оружие же принимать будем на Камчатке.
Пришло время и, подняв Военно-Морской флаг СССР и отметив это событие соответствующим образом, мы перешли к пирсу дивизии АПЛ в
КУРС НА КАМЧАТКУ
Здесь мы уже были, стажировались перед отправкой в Комсомольск. Разместились в том же кубрике. Теперь все силы на скорейшее предъявление по задачам № 1 и № 2 — и вперед, точнее на север, на Камчатку! Первую задачу подготовили и сдали без проблем. Проблемы возникли с утверждением плана перехода на Камчатку. Несколько раз пришлось лично ездить в штаб флота. Некоторые «бепешники» (офицеры управления боевой подготовки флота) высказывали сомнения в готовности экипажа к самостоятельному переходу, начали поговаривать о необходимости вызвать с Камчатки перволинейный экипаж для перевода нашего «железа» к месту постоянного базирования, а нас, «несмышленышей», доставить «малой скоростью» рейсовым теплоходом. Такого унижения я, конечно, допустить не мог. Пару раз звонил на Камчатку комдиву Громову, убеждал и просил выручить. Наконец, Борис Иванович прилетел. Одного коротенького выхода в море оказалось достаточно, чтобы убедить его в нашей готовности к самостоятельному длительному плаванию. Однако преодолеть все инстанции в штабе флота и ему удалось с трудом. «Только под личную ответственность!». А как же иначе? «В Лаперуза и в Охотском море уже лед! Придется нырять под лед!» Ну и что? Мы и так собираемся идти под водой. «Да, но они же еще не отработаны?» Как это, как это? Почти два месяца на заводских и госах самостоятельно отплавали и не готовы?!.. «Только под личную ответственность!»
Наконец, план перехода утвержден. Перед выходом в ракетные шахты загрузили ракеты в транспортном варианте, т. е. без боеголовок. Хоть без боеголовок, но тоже под личную ответственность. А как же! Так и пошли. Пронизанные личной ответственностью, с комдивом Громовым на борту быстренько, без замечаний и происшествий добежали до Камчатки. В подходной точке всплыли, вышли на мостик... Кто бы ни поднялся на мостик, не мог не замереть от величественной картины: заснеженные сопки на фоне голубого неба, опрокинутые в зеркальные воды, чуть колышимые мертвой океанской зыбью, вдали скалистые гиганты, за вершины которых зацепилось то ли облако, то ли испарения жерла вулкана... Нет слов! 12 декабря 1972 года РПКСН «К-258» ошвартовалась у пирса в бухте Крашенинникова. Вскоре прилетели и семьи. «Большой круг» завершен. Родное соединение встретило хорошо. Сразу получили несколько квартир. Пока не пришли контейнеры с вещами, семьи разместились на казенном имуществе. Владимир Иванович Белозеров и Дудченко временно «отоварили» матрацами, одеялами и разовым постельным бельем, которые нам презентовал завод. В каждой квартире разместили по 2-3 семьи. У меня в 3-комнатной квартире разместились, кроме моих, семейства Кайсиных и Белозеровых, в «Теремке» поместились 11 человек, из них пятеро детей. Короче, быт вскоре наладился. А устроенный быт — прочный тыл для успешной боевой подготовки. Банально? Казарменный сленг? Но факт!
ЕЩЕ РАЗ О «КУРСКЕ»
На днях в телепрограмме Познера «Времена» опять вернули общественность к проблеме «Курска». Ничего нового. Председатель госкомиссии Клебанов, комфлота Вячеслав Попов, начальник АСС ВМФ (фамилию не запомнил) продолжали отстаивать все те же три версии, но с преимуществом версии столкновения с иностранной ПЛА, утверждали, что все делали правильно и никто бы лучше и быстрее сделать не мог, информацию-де выдавали полную и прямо «с колес», мол, это СМИ, ссылаясь на комментарии некомпетентных экспертов (а лучший эксперт — сам Попов), заморочили голову людям, травмировали родственников и т.д. К сожалению, вопросы, которые в силу действительной некомпетентности задавали представители общественности, сам Познер и ведущая программы «Время», были недостаточно точны и остры и позволили ответчикам ловко уходить от прямого ответа или просто повторяться. Когда же один из бывших специалистов ЦКБ «Рубин» действительно толково начал формулировать возможную ситуацию перед катастрофой, наверно, готовя какой-то неосторожный вопрос, связанный с организацией мер безопасности на учениях, его грубо оборвали (комфлота Попов) и тут же обвинили в некомпетентности. Среди присутствующих я заметил бывшего главного инженера АСС ВМФ контр-адмирала запаса Сенатского. Он отмолчался. А я, думаю, он мог бы задать несколько очень трудных вопросов. Кстати, он тоже ранее выступал с телеэкрана, как эксперт-комментатор. Я его знаю, работали с ним вместе на подъеме «К-429».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
9 мая. Один из моих любимых праздников. Просидев сегодня пару часов в Сети, около трех часов дня я вылетела из дома. Путь мой лежал к Трубном бульвару, где должен был состояться концерт, посвященный памяти Булата Окуджавы. Вылетаю на Пушкинскую площадь. Уже давно на День Победы движение любого транспорта по Тверской перекрывают и улица превращается в пешеходную зону. Народ свободно гулял по середине проезжей части. Но на этот раз по каким-то причинам было иначе. Движение транспорта не прекращалось ни на минуту. Пришлось воспользоваться подземным переходом. Еще несколько минут - и я на Трубной. Музыка слышна издалека. Исполнители сменяют один другого. Звучат чудесные песни Булата Окуджавы. Какие одухотворенные лица вокруг... Флаги, флаги вокруг. Часто среди вывешенных уличных флагов попадается копия знаменитого знамени, водруженного на крыше Рейхстага. Здание ЦУМа. Небольшая сцена напротив..Там идет концерт. Звучат военные песни. Исполнители перед выступлениями рассказывают о своих родных - тех, кто прошел войну. А потом - сквер у Большого театра. Народу - море. И цветы, цветы. Они в руках у ветеранов, они в клумбах, они на плакатах, они везде. С одной стороны от сквера - небольшие шиты со стихами военных лет. Я читаю их. И вновь думаю о тех, кто прошел ту войну, и вспоминаю рассказы своих родных. Никогда, никогда бы нам не знать этих ужасов! Некоторые пришли сюда с гитарами, с баянами. Вокруг них стихийно собираются люди. Звучат песни военных лет. "Моя Москва", "В землянке", "Вечер на рейде", "Марш артиллеристов" и еще многие прекрасные песни - не только военных лет, но и тех, кто писал о войне: М.Анчаров, В.Высоцкий... Жара, но от этих песен мороз по коже.Народ подпевает. И, хотя здесь люди, незнакомые друг с другом, такого слаженного исполнения я не слышала давно. И лица.... Гордые, счастливые, одухотворенные. И мне подумалось, что напрасно хоронят Россию те, кто желает нам зла. Что все то лучшее, что я видела сегодня на улицах Москвы, обязательно воспрянет в людях, и рано или поздно страна станет другой: гордой, свободной, счастливой. Я так пока и не научилась размещать здесь фотографии. Но кто захочет - может посмотреть на них на сайте нашего Союза.
У нашего праздника счастливая судьба — из обычного рабочего дня, когда только фронтовики скромно себя поздравляли с победой, он превратился в величайший праздник, единственно способный объединить всех и вся в нашем государстве. Помню, как в 1965 году мы оказались в Москве и готовились к параду, когда этот день впервые сделали нерабочим праздничным днем. Москвичи были полны такой любви к военным, что редкое застолье обходилось без того, чтобы в веселой компании не оказался военный, случайно встреченный на улице и приглашенный к семейному столу. Потом все друг перед другом хвастались, кому кого удалось пригласить в великий для нашего народа день. И хотя празднование этого исторического события продолжается, но мне почему-то подумалось, что тогда мы были великим народом, а сегодня стали среднестатистической нацией.
Почти сто лет назад Оскар Уайльд пророчески сказал: «У нас перед историей один долг — переписать ее заново». И сегодня понятно, почему не бывает вечных побед. Почему великую мы должны отстаивать заново — для себя и для наших потомков. Кое-где уже запрещены ношение советских наград и другая советская символика, к которой отнесли даже георгиевскую ленточку. Вслед за Гавриилом Поповым стали повторять, что Советская Армия никого не освобождала, а, наоборот — поработила народы Европы, предварительно изнасиловав всех женщин. Алла Гербер утверждает, что представители великой германской культуры не могли уничтожать евреев на территории Советского Союза, что это дело рук коллаборационистов, возненавидевших евреев за «жидо-большевистскую революцию 1917 года». Современный английский историк пишет, что победа под Сталинградом оказалась возможной только благодаря тому, что в рядах немецкой армии оказались 30 тысяч русских, носивших немецкую форму, но не желавших воевать. Современный немецкий историк, растиражированный недавно нашими телеканалами, утверждал, что в битве под Прохоровкой победу одержали немцы, поскольку с советской стороны было потеряно более 250 танков, а с немецкой — только 5. В одной из недавних телепередач старичок-ветеран говорил, что на Сталинград немцы бросили 2000 самолетов, а встретило их только семь наших истребителей. «Мы думали, что сражаемся геройски», но Жуков сказал, что деремся плохо и «нас за это расстреливали». Жукову вообще достается больше всех — он, оказывается, терпел поражение от немцев под Ржевом, истребил всю морскую пехоту под Ленинградом, одерживал победы над немцами только потому, что засыпал их горами трупов. А главное — один тоталитарный режим сражался с другим тоталитарным режимом, и теперь оба должны каяться перед народами Европы. В Швеции начались съемки фильма «Оккупированная», который расскажет о том, как в будущем российская армия оккупирует Норвегию. Такой вот незатейливый фантастический боевичок. Во многих местах в Западной Европе погашен вечный огонь, зажженный во славу воина-освободителя. Даже в Болгарии знаменитый «памятник Алеше» хотели было снести. Сегодня многие молодые историки считают хорошим тоном пересказать по-своему великую беду Хатыни, заново переписать трагические дни начала войны. Есть люди, которые внушают молодежи, что вся борьба была бессмысленна и победа исторически нецелесообразна. Некоторые «белоленточники» требовали, чтобы коммунальщики Москвы подали в суд на Министерство обороны за нанесение ущерба городу и создание автомобильных «пробок» во время репетиций праздничного парада. Сомнительную услугу воспитанию подрастающего поколения оказывают телевизионные каналы, показывающие глупые поделки «о войне», не способные вызвать высокого патриотического чувства. Часто из уст режиссеров и сценаристов можно услышать: «Мы, конечно, поступились исторической правдой, но зато были верны правде художественной». Это ложь, потому что художественная правда — это всегда вымысел, а переписывание истории продолжается.
Но несмотря на все мерзости тех, кого до сих пор корчит от нашей Победы, завтра в Москве и других городах состоится военный парад. Уверен, что не останутся забытыми многочисленные могилы, где лежат павшие смертью храбрых великие защитники нашей родины, милые мальчишки, грудью своей заслонившие Родину от страшной беды. Что детские ручки положат цветы и у поклонных крестов, и у братских могил, разбросанных на всем пространстве от Волги до Одера и Шпрее. Что, любуясь великолепием праздничного салюта, молодежь вспомнит о своих стариках, чью молодость опалила война. Что, глядя на пламя вечного огня, нет-нет да и смахнут слезу наши девчонки и мальчишки, у которых хотят украсть Победу.
С великим Праздником Победы, дорогие мои друзья и товарищи, однокашники и старики, которым посчастливилось дожить до наших дней и знать, что мы помним об их подвиге! Пусть вечно живет в сердцах людей благодарность тому поколению, которое не только выстояло, но и сломало хребет самой жестокой силе в истории человечества.
С Праздником! Слава России!
Один из героев рассказа Вячеслава Кондратьева "День Победы в Черново", бывший солдат, стоя на месте самого тяжелого в его фронтовой судьбе боя, говорит: «Почему же сейчас... я не могу избавиться от ощущения какой-то вины по отношению ко всем тем, кто остался тут навсегда? Почему хочется шептать: простите, ребятки, простите, что я остался жив...".
Действительно, почему многие из нас, фронтовиков, чувствуют себя виноватыми перед погибшими товарищами? И мне кажется, особенно это чувство остро у тех, кто командовал небольшими подразделениями- отделениями, взводами. Перед глазами этих командиров - до сих пор стоят парни, бывшие для них не просто подчиненными, а зачастую и друзьями. Все кажется, что не так командовали, не такие принимали решения, что из-за их ошибок неоправданно погибали бойцы. Иногда, чтобы успокоить свою совесть, старые солдаты внушают себе: не за что себя казнить, ибо все находились в равных условиях...
Так что это - случайность? Да! И случайность, в силу которой при попадании снаряда или мины в гущу людей одни падали, сраженные насмерть, а другие отделывались испугом. Но мы бы грешили против истины, если бы только случайностью объясняли гибель на войне.
Надо признать, что основная масса сложивших свои головы на алтарь Отечества относится к тем, кому выпало первыми подниматься в атаку и идти в первых рядах атакующих. Это, как правило, те, кто первыми штурмовал укрепления врага, кто, прикрывая амбразуру дота собственным телом или бросаясь на заминированное проволочное заграждение, ценой своей жизни сохранял жизни другим, кто стоял насмерть, прикрывая отход товарищей, кто со связкой гранат бросался под вражеский танк... Словом, все те, кому военная необходимость предъявляла по большому счету.
Они, погибшие, в основной своей массе сделали для Победы больше нас, оставшихся в живых.
А все ли мы делаем для увековечивания их памяти, заботимся ли о том, что их подвиги стали достоянием истории?
Мы постоянно рассказываем о живых участниках войны. Сами они выступают с воспоминаниями. Их хорошо знают в трудовых коллективах. А что, например, мы, знаем о тысячах погибших в войну северодвинцах? Пока очень и очень мало. Фамилии их являются достоянием только архивов, в то время как уже давно они должны были появиться на мемориальных досках.
Большой долг в этом отношении за фронтовиками, на глазах которых совершали подвиги и гибли их боевые товарищи. А ведь достаточно каждому из них рассказать хотя бы об одном человеке и официальная фраза - «ПАЛ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ» наполнится конкретным содержанием, прославляющим не просто «неизвестного солдата», а чьего-то сына, мужа, отца, деда...
И тысячу раз прав писатель Константин Симонов утверждавший: «У нас, у живых, есть много человеческих прав... Но одного права у нас, у живых, нет и никогда не будет. У нас нет права забывать, что сделали наши мертвые товарищи во имя Победы...».
Вот я и хочу обратиться к товарищам фронтовикам. БРАТКИ! Не так уж много нас осталось, да и память нам порой начинает изменять. Пока не поздно, давайте вспомним о тех, кого мы оставили на поле боя в тысячах и тысячах братских могил... Вспомним и напишем о них, что знаем, приложим их фотографии и отправим письма в музей на их родину или в места их призыва на военную службу. Ведь именно там, вероятнее всего, живут их родственники, для которых каждое новое слово о погибшем близком - и по сей день огромная ценность. Не поленимся, сделаем ради памяти павших последнее, что мы можем сделать!!!
Е.И.Шахов, Ветеран войны.
Счастья, здоровья, благополучия Вам и Вашим близким. И Победы над "" и "вероятным противником" - Вам, вашим детям и внукам.
