Последние сообщения блогов

И снова мы ожидаем выход мощного циклона...наша смена заступила на работу в ночь. Все начинается с легкого снежка и северного ветра, который через пару часов переходит в штормовой и снег уже несется гроизонтально и усиливается с каждой минутой. А аэродромная служба начинает борьбу, за ночь 4 раза очищая полосу и перрон. В результате к 5 часам утра дают коэффициент 0, 45. Можно летать. В принципе. Но видимость падает...падает...упала...до 450 метров, надо 900. А к нам летят два борта один из Москвы, второй из Бангкока. Командиры приняли решение... в надежде на что? Удачу, ошибку синоптиков, возможный просвет? А раз летят самолеты, значит надо собирать смену, значит пассажиры едут в аэропорт в страхе опоздать на рейс. Но видимость ухудшается до 250метров и значит все, отлетались. Да и снег все усиливается, принимаем решение закрыться на сутки-не справились, слишком мощный циклон. Автобусы ходят плохо, решаем смену в город вывозить на служебном автобусе. А мне директор выделил свой джип Toyota Land Cruiser 200. Эх, прокатимся! И ехали мы на этом..."жипе" 40минут до КПП, обычно я пешком дохожу за минут 8! Видимости практически нет, буксует через каждые 20метров. Доехали до КПП и застряли. Да простят меня поклонники Тойот, но разочаровалась я в этой машине, за что такие деньги дерут? Я не спец, но не для наших снегов эта машина. Позвонила в аэродромную, попросила выслать помощь. выехали, застряли, сами откапываются, не ждите. А на КПП собирается народ, транспорт не ходит, куда деваться? Решили идти в аэровокзал. Идти до него метров 100. Вышли. Никогда мне не было так страшно. Ветер сбивает с ног, ничего не видно, ориентацию теряешь сразу. Снег по грудь, идем уцепившись друг за друга и в голове песня "Там с степи глухой замерзал ямщик..." Товарищи, это по настоящему страшно. И понимаешь, что если заблудишься, то выбьешься и сил и все. Но, видимо, у мужчин чувство направления лучше, вывели они нас, слава богу! А в аэровокзале полно народу, все таки успели доехать. И все мы в плену у стихии. Сидим...в аэровокзал заносят детей:автобус столкнулся с такси и спасатели детей принесли на руках. Это был последний автобус сегодня. Прослушиваем переговоры по рации:аэродромная служба выехала кому то на помощь и потеряла ориентацию, наткнулись на КАМаз, стали выяснять чей и где стоит. Оказалось а/к САТ, стоит возле склада. Только так выснили свое местоположение. Теперь хоть знают в какую сторону надо двигаться. Едут дальше, наткнулись на "Газель" на всякий случай проверили есть ли люди, вдруг кто то встал и замерзает. Застряли, выслали к ним на помощь ротор, тоже потерялся, опять ищем ориентиры, нашли, двинулись дальше. Директор запретил все передвижения по территории. Прошли сутки, как я заступила на смену...пишите мне письма "мелким почерком...":(

— А уж об этом мы позаботимся, — улыбнулся Глухов. — А вы в свою очередь постарайтесь убедить друга, что, строя корабли, он всю жизнь будет близок к флоту. Читали воспоминания Крылова?
— Еще бы!
Кто из нас не прочел с увлечением книгу старейшего русского кораблестроителя? Он был моряком, но на берегу провел большую часть своей долголетней жизни, которой может позавидовать каждый.
— И о Бубнове слышали?
— Как же!
Бубнов тоже был знаменитым строителем кораблей.
На другой день Юра долго беседовал с Глуховым. Я призвал на помощь товарищей. И вечером, сидя у старого форта и глядя на мелкое, все в черных валунах море, мы расписывали самыми яркими красками Юре его будущее.
— Корабли строить, — говорил Илико, — прекрасная вещь!
— Ты подумай, — убеждал Фрол, — настроишь ты кораблей-красавцев, любо-дорого будет на них посмотреть! И мы с Никитой, с Игнатом и с Ростиславом будем плавать на твоих... ты подумай, на твоих кораблях! У тебя светлая голова, ты башковитый парень и настроишь ты их немало!
— Да и сам поплаваешь вволю! — подхватил я.
— А ты знаешь, Юра, — говорил Ростислав, — отец мой плавал всю жизнь. Но вот война кончилась, и ему приказали командовать разрушенным портом Далеким. Отцу это было совсем не по сердцу. Он никогда бы не променял каюту на корабле на береговой кабинет. Но приказ есть приказ — и отец покорился. Порт Далекий лежал весь в развалинах; все сожгли и взорвали гитлеровцы — я приезжал к отцу из Нахимовского, видел своими глазами. Кроме моряков, никого не было. А на другой год приехал — уже было много людей, они строили город. В этом году опять к отцу ездил — в Далеком уже есть театр и судоремонтный завод, в порту стоят корабли, и целые улицы новыми домами застроены. Отец мог бы теперь уйти из Далекого и командовать соединением катеров или крейсером, а не хочет, пока не достроит... Ты знаешь, Юра? Служить флоту можно и на фортах, и на береговых батареях, и на заводе, строя новые корабли...
— А, пожалуй, вы, братцы, правы, — сказал Юра, повеселев. — Ведь я буду все же на флоте! Сегодня же пойду, скажу Глухову, что согласен.



Военно-морской флот СССР 1945-1991 / В.П. Кузин, В.И. Никольский

— Иди, не раздумывай! Ура кораблестроителю! — заорал Фрол.
Юра ушел, а мы долго сидели, глядя на море. Совсем стемнело. Море глухо плескалось у подножия старого форта.
— Ленинград белофинны отсюда обстреливали? — спросил Фрол.
— Да, мы находимся как раз за старой границей, — сказал Ростислав.
— Гады какие! Это они, может, и трамвай тот разгрохали! (Фрол не мог забыть разбитый трамвай, стоявший в музее; в этом трамвае погибли все пассажиры.) А как ты думаешь, Кит, когда судили военных преступников, в зал суда принесли тот обломок трамвая и дневник той девочки, у которой вся семья умерла от голода? Ведь вот что я думаю. Сейчас эта девочка училась бы в институте, как Стэлла, и стала бы инженером, врачом или агрономом. Нет, я бы им не простил! Мне думается, — продолжал он, — надо написать книгу, в которой все описать: и про трамвай, и про девочку, и про голод, и про все остальное. И перевести эту книгу на все языки и разослать всем народам. А в конце книги поместить фотографии военных преступников, висящих на виселицах, и чтобы надпись была:
«Так случится со всеми, кто осмелится снова стрелять по нашим городам или морить людей голодом».
В темноте запахло водорослями и мокрым песком. Далеко за мысом небо вдруг осветилось.
— Пожар? — спросил Фрол.
Ростислав отозвался:
— Нет. Огни Ленинграда.
Горн в потемневшем лесу звал нас на поверку.

* * *



Строевую подготовку закончили, вернулись в училище. Проводили Юру: его, как отличника, быстро приняли на кораблестроительный факультет. Мы подарили ему множество, по нашему мнению, необходимых вещей: записные книжки, бумажник, портсигар, все книги о кораблестроении и кораблестроителях, которые только нашли в магазине «Военная книга» на Невском. Прощание было душевным и дружеским. Юра обещал часто нас навещать. В нашем училище одним нахимовцем стало меньше.

Глава пятая. ПЕРВОЕ ПЛАВАНИЕ

— Мы идем в плавание! — придя домой, объявил я отцу.
— До начала занятий? Тебе повезло. И далеко идете?
— В Таллин, в Либаву... Увидим всю Балтику.
— Ну, положим, не всю. А на чем пойдешь?
— На канлодке.
— Покачает!
— На крейсере я не укачивался.
— На канонерской лодке в шторм сильно потряхивает. Что ж? Привыкай, моряк, привыкай, — похлопал отец меня по плечу. — Смотри, приглядывайся получше. Тебе по этому пути придется водить корабли... Ну, а меня тоже можешь поздравить. Завтра еду на Черное море.
— На катера?
— Угадал.



Канонерская лодка "Храбрый" (после 31 декабря 1922 г. - "Красное Знамя", с 7 апреля 1956 года - учебная канонерская лодка, после 6 апреля 1959 г. - "ПКЗ-152".

— В свое соединение?
— Да. Командиром. Не окончи я академии, ни за что бы не получил соединения. Время шагает вперед и опережает нас, грешных. Техника — новая, вооружение — новое, тактика — новая... Ну, что же, Кит? Будем собирать чемоданы?
— Вот вы и оба уходите от меня, — с грустью сказала мама.
— Зато будешь получать письма и с Черного моря и с Балтики, — утешил отец.
— Письма... Ой, чуть было не забыла! — Она протянула мне пачку конвертов.
— У тебя огромная корреспонденция, Кит! — заметил отец.
— Нахимовское товарищество!
— Молодцы! Дружба — великая вещь!
Забравшись на диван, я стал читать письма. Забегалов писал из своего училища:
«Я получил первое содержание. Ты представляешь, как приятно купить на свои деньги матери теплый пуховый платок, а братишкам — по паре ботинок! У нас в Решме — зимы холодные, осенью — слякоть. И я смогу каждый месяц посылать матери сто рублей! Мы с Бунчиковым часто вас вспоминаем. Привет Фролу, Юре, Илюше...»



Другое письмо было от Антонины. Она писала:
«Скоро в институте начнутся занятия. Получила открытку от Хэльми. Если будешь в Таллине, зайди, она будет рада. У тебя есть ее адрес?.. Скажи ей, что мы со Стэллой часто ее вспоминаем. Дед здоров. Книга получается замечательной. Отец сообщает, что у него в личной жизни какие-то перемены. Я немного догадываюсь, но не хочется верить. Тяжело сознавать, что мамино место займет другая. А может быть, я ошибаюсь...»
Нет, ты не ошибаешься, Антонина!
Я спросил отца:
— Как ты думаешь, Серго женится на Клавдии Дмитриевне?
Отец обернулся:
— А тебе, собственно говоря, какое до этого дело?
Мама, накрывавшая на стол, оказала:
— Для Антонины это, конечно, трагедия.
— Ну, она не ребенок, — возразил отец матери. — Сколько ей лет? Восемнадцать? Она совсем взрослая. А потом злые мачехи бывают только в сказках.



— Мне думается, Серго не найдет с этой женщиной счастья.
— Ему виднее. По правде сказать, я тоже от нее не в восторге. Но не отговаривать же его! Он ее любит, по-видимому.
Пришел Серго и принес с собой вина и шампанского.
Он получил назначение — командиром соединения на Черноморский флот. Он сообщил, что женится на Клавдии Дмитриевне и она едет с ним в Севастополь.
Пришел и Русьев — его назначили в соединение к отцу командиром дивизиона.
Поздно вечером я написал Антонине:
«Твой отец завтра женится. Мне эта женщина вовсе не нравится. Мама говорит, что она не принесет твоему отцу счастья. Тебе, я думаю, не страшна никакая мачеха. Ты — самостоятельный человек. И у тебя есть я, правда? И я тебя никому в обиду не дам. Я завтра ухожу в плавание. Твой портрет стоит передо мной, и я говорю ему: «Спокойной ночи, родная! Как я хочу, чтобы ты была счастлива!»
— К тебе можно, Никита?
Ко мне вошла мама.
— Обещай мне беречь себя.
— Обещаю.
— Обещай мне писать.
— Обещаю.
— По письму из каждого порта?
— По письму из каждого порта.
— Желаю тебе счастливого плавания!
И она крепко поцеловала меня.



Женщина, машущей платком уходящим в море мужчинам. И тем, кто вернётся и тем, кому не судьба… Памятник в Рейкьявике изваян московским скульптором В. Суровцевым.

* * *

И вот, ранним утром, когда Нева вся искрилась и в воздухе скользили паутинки, я поднялся на борт канонерской лодки «Десна».
Многим из новичков было не по себе; форму они морскую надели, но моряками не стали: их все же тянуло на берег, где под ногами ощущаешь твердый гранит.
— Бодритесь, бодритесь, — повторял наставительно Фрол. — Не то еще будет! — добавлял он с ехидцей. И бедняги трепетно озирались: «А что еще будет?»
— Не кажется ли вам, Рындин, что надо отвлечь их от мысли о качке? — спросил слышавший назидания Фрола Глухов. — Показать им корабль, рассказать о Кронштадте, фортах, об истории Балтики. Займитесь-ка вместе с Булатовым, он в истории, по-моему, очень силен. Так мы их постепенно и к морю приучим, и к корабельным порядкам. Никто ведь на корабле не родился. Я сам, например, до флота в Вятке на маслобойке работал. Увидел море, когда призвали во флот, в Севастополь. Влюбился в него...
Уже в лагере я заметил, что Глухов к каждому пытливо приглядывается. Отец говорил мне (он знал Глухова по Черному морю), что Глухов обладает даром удивительно быстро распознавать мысли и настроения подчиненных, умеет заглянуть каждом в душу и в сердце...
— Обживутся, — кивнул Глухов на новичков. — Да, вот еще что, нахимовцы, — обратился он ко мне, к Фролу, к Игнату. — Позаботьтесь, чтобы все жили дружно. Ссора на корабле — явление абсолютно недопустимое.
— Ссор не будет, — обещал твердо Фрол.
— В первом плавании, — продолжал Глухов, — мы увидим, кто искренне идет к флоту, а кто пошел в училище лишь потому, что не устроился в другой вуз, — окажутся и такие. Но и среди них мы найдем будущих моряков. Мы должны стремиться, чтобы плавание расширило кругозор новичков. Я думаю, вместе-то справимся?



— Справимся, — снова пообещал уверенно Фрол. Отрывисто прозвонил машинный телеграф; под ногами тихо застучала машина.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru