Степанов Юрий Федорович - командир первой советской атомной субмарины. И первый командир из нахимовцев.
Командир К-3 (1967-1968) Ю.Ф.Степанов. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Суровый морской закон.
Подводная лодка “К-3” была первой атомной субмариной Советского Союза. Когда в августе 1957 года ее спускали на воду, то традиционную бутылку шампанского били не только об киль, но и о реактор!.. За период заводских, государственных испытаний и все последующие десять лет эксплуатации “К-3” не имела ни единого случая травмы или гибели личного состава. И хотя к сентябрю 1967 года на лодке успело смениться три поколения офицеров, старшин и матросов, костяк руководящего звена по-прежнему составляли выходцы первого экипажа. За короткое время экипаж дважды удостаивали высоких правительственных наград: после успешного завершения ходовых испытаний и по итогам не менее успешного подледного плавания на Северный полюс. А трем членам экипажа, Л.Г. Осипенко, Л.М. Жильцову и Р.А. Тимофееву, были присвоено звание Героя Советского Союза. Лодка числилась в любимицах командования и политорганов ВМФ СССР, и, понятно, ей уделялось самое пристальное и лестное внимание. Вот как об этом вспоминает Александр Яковлевич Лесков, в те годы капитан-лейтенант и помощник командира лодки: “В результате бесконечных торжественных, никчемных мероприятий, сопровождавших подводную лодку несколько лет после похода на полюс, из нее сделали фетиш. Очень скоро экипажу стало не до боевой подготовки. Измученные отсутствием настоящего дела командиры тихо спивались, потом их также тихо освобождали от занимаемых должностей...”.
Александр Яковлевич Лесков. «К-147». Средиземное морс. Январь 1971 г. Подводный флот, №7 (2001). Посвящен 40-летию 3-й ДиПЛ КСФ.
А 8 сентября 1967 года на подводной лодке “К-3” произошел пожар, в результате которого погибло 39 человек. И эта авария стала первой крупной аварией на советском атомном подводном флоте, повлекшей массовую гибель личного состава... К середине 1967 года у нас в ВМФ было достаточно много подводных лодок первого поколения, но техническое состояние этих субмарин не позволяло использовать их так же напряженно и регулярно, как предписывали плановые цифры. Ведь не секрет, что у каждого соединения, дивизии и флотилии имелся свой план по использованию боеготовых сил. Что же касается лодок второго поколения, то головные корабли проектов 667А, 670 и 671 уже были построены на Северном машиностроительном предприятии (г.Северодвинск), судостроительном заводе “Красное Сормово” (г.Горький) и Ленинградском адмиралтейском объединении. Однако в то время они только заканчивали ходовые испытания на Белом море. Приемные акты на них подписали четвертого ноября 1967 года, да и то, спеша подгадать с победным рапортом к 50-й годовщине ...
Поэтому, когда в июле 1967 года на первой флотилии потребовалось направить на боевую службу в Средиземное море атомную торпедную субмарину, поневоле вспомнили о “К-3”: сразу две лодки, первоначально “запланированные” для этой цели, по техническим причинам оказались неготовыми. На “обласканную” субмарину срочно назначили нового командира, а экипаж усилили прикомандированными офицерами с других кораблей. Помощника командира Лескова, например, назначили на должность за два часа до выхода в море. “Из-за различных предпоходовых неурядиц выход “К-3” был задержан на трое суток, - рассказывает Александр Яковлевич. — Чтобы наверстать упущенное время и не опоздать на встречу с надводным кораблем, который должен был провести нашу подводную лодку через Гибралтарский пролив, скорость перехода пришлось значительно увеличить. С 14-16 узлов до 21. Следовательно, резко повысилась нагрузка на системы, механизмы и, конечно же, на экипаж. Командиром в том трагическом походе был капитан второго ранга Юрий Федорович Степанов, командиром БЧ-5 - опытный инженер-механик, капитан третьего ранга Виталий Васильевич Зайцев. И уже на третьи сутки похода мы все ощутили, что значит неотработанный личный состав и материальная часть... В 4 часа 30 минут большие кормовые горизонтальные рули, находившиеся в положении “на погружение”, вдруг перестали слушаться управления. За несколько секунд дифферент подводной лодки достиг 20 градусов на нос!.. Дали команду “Реверс!”, то есть произвести срочное переключение с переднего на задний ход. Но своевременно выполнить эту команду растерявшийся личный состав не смог. К счастью, вахтенный офицер капитан третьего ранга Лев Федорович Каморкин распорядился произвести продувание всего главного балласта. Команда трюмных, четко исполнила приказ, и спасла лодку от неминуемой гибели...
Далее было не лучше. В Средиземном море температура забортной воды на глубине 200 метров составляет плюс 21-23 градуса по Цельсию, а в отсеках, хотя на максимальной мощности работают холодильные машины, она достигает 35-40°. В турбинном и вовсе настоящая парилка, под 60 градусов. Люди на вахте не выдерживали более 2 часов. И вот так, без единого глотка свежего воздуха - на протяжении 80 суток! Что творилось на земле, мы, конечно, не знали. А Родина по спецсвязи посылала нам лишь две-три фразы из передовицы “Правды”. На основании этой “информации” обалдевший от безделья замполит допридумывал содержание политбесед с личным составом. Когда, наконец-то, поступила команда возвращаться домой, на Кольский полуостров, мы все облегченно вздохнули. Но, как оказалось, радость наша была преждевременной. До базы оставалось каких-то суток семь ходу, когда получили новый приказ: произвести разведку в районе Фарерских островов. Там вроде должна была появиться американская ракетная подлодка. Нам следовало установить с ней акустический контакт и организовать слежку. Наши разведывательные попытки успеха, однако, не имели. 8 сентября пришла радиограмма: “Закончить разведку и следовать в базу”...
Сгорели заживо.
С нуля часов вахту в центральном посту нес помощник командира капитан-лейтенант А.Я.Лесков. Командир Ю.Ф.Степанов и штурман Олег Певцов (он был также штурманом и при легендарном походе “К-3” на Северный полюс) играли в шахматы в штурманской рубке, расположенной в центральном посту. В офицерской кают-компании резались в нарды, страдая от бессонницы, командир БЧ-5 и замполит. Ничто не предвещало беды. Я снова вернусь к описанию этих минут Лесковым: “В 1 час 52 минуты по громкоговорящей связи “Каштан” раздался короткий вызов. Ни я, ни вахтенный механик Буров не успели заметить, из какого отсека мигнула лампочка. Я включил тумблер и запросил: “Кто вызывает центральный?” Потом отпустил тумблер, и... Сколько лет потом просыпался я среди ночи, заново, во сне услышав те страшные крики заживо горящих людей!.. Эти первые секунды, когда ты еще не знаешь причину опасности, самые жуткие. Они способны напрочь парализовать волю... Но автоматически последовала команда: “Боцман, всплывай на глубину 30 метров!”. А вслед за этим начались отчаянные попытки осознать что-либо: — Первый, второй доложите, что у вас случилось?! Поднялась ручка переборочного люка, и в центральный пост влетели замполит и механик. На мгновение я увидел за их спинами пламя, словно из сопла самолета, и как из первого отсека во второй врываются горящие люди. Но дверь между отсеками тут же захлопнулась. Пожар в первом отсеке, что может быть страшнее?.. В нем расположено два десятка боевых торпед, из них несколько — с атомными зарядами. Лодка всплыла, это было понятно по характерному шуму вырывающегося из шпигатов воздуха. Командир поднялся в рубку, оттуда послышался доклад: — Отдраен верхний рубочный люк! С окровавленной головой командир спустился обратно. Видимо, из-за перепада давления его ударило о массивную ручку люка, кремальеру. Отсек быстро заполнялся угарным газом, все стали натягивать индивидуальные дыхательные аппараты. Однако я не мог себе этого позволить, так как непрерывно отдавал команды и отвечал на доклады.
В базу по радио уже дали сигнал аварийной тревоги. Но напряжение в центральном посту стремительно росло: ожидали взрыва в торпедном отсеке... Прошло еще несколько минут. И вдруг из трюма второго отсека раздался звонок: - Товарищ капитан-лейтенант, спасите меня, пожалуйста, спасите... Это был мичман Мусатов, шифровальщик корабля. Шифр-пост, где находился мичман, герметичен, поэтому, видимо, Мусатов сразу не погиб... Не знаю, обещал ли я, что мы его спасем, или слушал молча. Просто не могу это вспомнить. Наверно, есть вещи, которые не под силу хранить человеческой памяти...”. Чтобы спасти Мусатова, надо было пройти во второй отсек. И прежде всего - отдраить переборочный люк, за которым уже вовсю бушевало пламя и клубился смертоносный газ... Но в соседнем, третьем отсеке расположен центральный пост. В нем сосредоточено все управление кораблем. Значит, огонь захлестнет и главный командный пункт, а далее пойдет по остальным отсекам, выедая их один за другим, пока не погибнет весь корабль... Последняя запись в вахтенном журнале “К-3” за 8 сентября была сделана А.Ф.Лесковым в 1 час 59 минут. С момента объявления аварийной тревоги прошло всего семь минут, но сколькими драматическими событиями они оказались насыщены!.. После бесплодной мольбы горевшего заживо шифровальщика Александр Яковлевич потерял сознание. Пришел в себя только в госпитале Североморска, на пятые сутки после аварии.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
И все-таки, что мы называем памятью ? Как мы запоминаем ?. Почему в моей памяти стерлись лица одноклассников, с которыми учились в школе десять лет, но помню всех моряков-подводников с нашей подводной лодки С-95, хотя прошло более сорока лет, хотя встречи эти были короткими. Почему не можешь вспомнить соседку, с которой почти ежедневно сталкивались на лестничной площадке, а встреча с человеком, длившаяся минутами врезается в память на всю жизнь ? Может быть потому, что одни события и люди, участвующие в них, были чем-то будничным, привычным, а другие - затронули какие-то неведомые струны где-то в глубине души, сердца, какие-то мозговые клетки, отвечающих за долговременную память .А может потому что были окрашены эмоциями ( благодарностью, необыкновенной душевностью, щедростью, нежностью, может быть неповторимым чувством любви, сильным волнением… ) В поиске ответов заглянула в научные труды о головном мозге. Конечно, много узнала такого, чем до этого и не интересовалась. Но главное не ошиблась в раздумьях: " что удивительная способность человека помнить и забывать, пока еще остается одной из самых больших загадок для науки ..." Что " эпизодическая память - самая надежная из всех известных на сегодняшний день. Потому что хранит ЛИЧНЫЕ, ЭМОЦИОНАЛЬНО ОКРАШЕННЫЕ СОБЫТИЯ, затронувшие нас непосредственным образом... и они настолько сильны, что фиксируются памятью мгновенно и надолго "...
Все как-то стало понятно. А то ведь сетуем не по одному разу в день : " что-то с памятью моей стало ..." Все нормально. Так и надо. Помним долго самое яркое, даже ,если это был миг, взгляд, слово, звезду, упавшую на твоих глазах с небосклона, страх, испуг, стресс, волнение, неожиданную радость, необычный подарок, людей, которые оставили чем-то особый СЛЕД в жизни, в судьбе, в памяти…
УРОК НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ
И сейчас , спустя десятилетия, искренне могу сказать , что электроприборный завод, где я проработала 10 лет - это моя судьба. Там я приобрела профессию - журналиста, которая началась с небольшой зарисовки в заводскую многотиражную газету. Заметили, оценили и стала рабочим корреспондентом. Затем - пригласили в штат редакции. Мне в жизни везет на встречи с хорошими людьми. Вот и в редакции у меня были классные учителя : редактор - человек необыкновенной душевной теплоты, широкого кругозора, умудренный богатым жизненным опытом , умеющий защищать не только себя, но и постоять за правду, не дать обидеть любого из редакционного коллектива. Ответственный секретарь - это ЖУРНАЛИСТ до мозга костей. Он умел все ! Написать блестящий фельетон. Небольшую, корявую по стилю зарисовку, превратить в яркий очерк. Эпиграммы, шутки, юморески. Передовые статьи... ну, не было газетных жанров, которыми бы он не владел. А главное - мог передать это умение другим., разбудить талант , если видел его даже в зачатках. Какой авторский коллектив был у нас в помощниках - только позови !. Не зря наша многотиражка была одной из лучших среди других заводских газет, и мы не раз занимали призовые места в журналистских конкурсах. Здесь я ВЫУЧИЛАСЬ. Да, работала и шесть лет училась заочно на факультете журналистики. Терпели мое отсутствие на сессиях в другом городе. И длительный отпуск на подготовку диплома. И на защиту его и госэкзамены. Ну и я выкладывалась. Начиная с первого и до последнего курса была отличницей . А как могла иначе? Столько глаз следили за моими успехами. И радовались, если у меня все получалось, как надо. Уважение. Признание. Доверие. Востребованность. Поддержка. Известность. Оценка труда ( медаль " За трудовую доблесть ", Почетные грамоты, Журналистские премии в конкурсах... ) - все это давало " крылья " и просто СЧАСТЬЕ. Я любила писать о людях завода. В каждом старалась найти свою особинку, понять , почему человек делает именно так, в чем секрет его успеха, за что его ценят и уважают. Даже сейчас, встречаясь на улице, многие заводчане узнают меня, называют по имени и говорят о том, что хранят газету с очерком или зарисовкой о них. А еще, наверно, по молодости , «петушиной» задиристости, «зубастости» удавались критические материалы. Как-то настораживалось начальство, когда я приходила в цех или отдел и начинала чем-то интересоваться. Но я не о себе хотела рассказать. О ЧЕЛОВЕКЕ, который оставил СВЕТ в моей душе на всю мою оставшуюся жизнь . Это директор завода ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ ПОПОВ. Для меня это был не просто руководитель высокого ранга. Что-то отцовское я видела в нем. Наверно, неслучайно. У меня рано умер отец , и как многим, мне не хватало почему-то в жизни - отцовской поддержки, внимания, взыскательности , одобрения, каких-то подсказок.. . И Петр Николаевич сыграл большую роль в моем становлении, взрослении, понимании жизненных принципов, взглядов, устоев. Для меня его мнение, отношение, оценки были чрезвычайно важны. Я не буду рассказывать, какой это был СПЕЦИАЛИСТ, РУКОВОДИТЕЛЬ. Об этом есть в интернете и оценка дана директором, который сейчас руководит приборостроительным объединением. Да мне просто всего и не рассказать. Скажу о своем, личном. Он не только одобрил ШЕФСТВО над подводной лодкой С- 95., а принимал самое активное участие и проявлял неподдельный интерес к этой работе. Не обходилось без него, когда мы готовились к поездкам на Балтику. Заранее составлялся список, подарков, всегда самых нужных в хозяйстве подшефных ( завод изготавливал немало товаров народного потребления ) , приобретались на выделенные деньги сувениры ( картины с видами Перми , фотомонтажи, барельефы...) . На 15-летие лодки С-95 разрабатывался эскиз, а потом по спецзаказу изготовлялись значки для моряков ( они изготовлялись впервые в цехе ) И опыт удался. Таких значков во всем мире нет. Эксклюзив, а теперь и раритет. Выделялся транспорт, чтобы отправить нас , нагруженных до предела на вокзал , сопровождающие лица. А когда готовились встречать очередную делегацию моряков в Перми, о том, что надо и что сделано, секретарь комитета комсомола лично докладывал Петру Николаевичу. Для каждой делегации подводников, он устраивал приемы ( как самым дорогим гостям ) , лично знакомился, расспрашивал о службе, приглашал работать на завод., если вдруг что-то не сложится в родных местах . И не ради какого-то имиджа ( тогда и слова то этого не было в обиходе ). Просто этому ЧЕЛОВЕКУ до всего было дело. И наша газета была в центре его повседневного внимания. Петр Николаевич умел ценить ее роль в воспитании коллектива завода. Выпуская очередной номер, мы в редакции " боялись " не цензоров, которые вчитывались в каждую строчку ( не дай бог, хоть намеком раскрыть какую-то тайну о том, что производит завод ). "Боялись" ...КРАСНОГО КАРАНДАША директора завода, которым он разрисовывал каждый номер. Мы знали значение птичек, кругов, подчеркиваний, восклицательных и вопросительных знаков... да и слова " молодцы" , "согласен", "будем исправлять ", непрофессионально ", поверхностно " и другие были хорошим "кнутом" и " пряником ". Нет, он не давил своим авторитетом. ЭТО БЫЛА ТАКАЯ НАУКА, которую и оценить, и описать невозможно. Среди всех многочисленных встреч мне запомнилась особенно одна. Это был урок, который он преподал мне ЛИЧНО. И на всю жизнь . Написала я хлесткую, едкую статью про неумелое руководство ( как мне казалось ) одного молодого начальника цеха. Как еще до сдачи в номер, Петр Николаевич узнал об этом, до сих пор не могу понять. Возможно, сам "герой" пришел пожаловаться и воздействовать, чтобы корреспонденция не появилась в газете.
Звонок в редакцию и меня просят с напечатанным на машинке уже материалом, зайти к директору завода. Я заволновалась, но и ощетинилась, готовая отвечать за достоверность каждой строчки. Я всегда проверяла и перепроверяла факты, цифры, примеры. Но тут - то мало ли чего ? Петр Николаевич читал, а я не без волнения следила за мимикой его лица. Любопытное зрелище, скажу я вам.: он то хмурился, то "хмыкал" удовлетворенно , то качал головой. Дочитал. Сняв очки, взглянул . Как бы в раздумьи , молчит. У меня все похолодело внутри. Сделан макет номера, зарезервировано место под этот материал, надо везти в типографию, иначе можем опоздать с выпуском. А тут... не знаешь, чего и ждать. - Ну, Светлана, - сказал он, - жестко ты его.... Факты все точные ? " Я кивнула. И вдруг слышу : «А я хочу попросить тебя : кинуть ему мосточек " . Я оторопела, какой-такой мосточек ?. Видя. мое непонимание, говорит : " Ты же его припечатала в концовке. А он - начальник цеха. Нет опыта работы. Недостатков у него,конечно, много. Я согласен с тобой. Но ведь, как ему руководить, если твоя статья выйдет в таком виде. А ты ему мосточек под ноги, чтобы осознав, мог видеть, куда ему дальше двигаться и в нужном направлении "... И спокойно, терпеливо стал рассказывать про перспективы цеха, и надежды, которые он возлагает на этого человека… Я все поняла и ... переписала концовку материала, используя сказанное директором. У нас в университете преподавали специальный курс - ЭТИКА ЖУРНАЛИСТА. Но такой УРОК о "мосточке" - шансе , исправить то, что было неладно, извлечь урок, выпрямиться и идти вперед мне запомнился ЯРЧЕ всех основ этики. И вообще у журналистов моей поры , почти у каждого, БЫЛА ТОГДА СВОЯ НРАВСТВЕННАЯ ЧЕРТА, через которую он не переступал. ВРОДЕ заповеди в каких-то случаях – « не навреди «. Конечно, я выросла, воспитана и работала в той системе, о которой почему-то все больше сейчас стесняются говорить. А мне не стыдно. Жизнь и в те времена учила меня. И чаще всего жестко. Но какие замечательные люди были всегда рядом. Благодаря им не ожесточилась душа, не озлобилась. Я многого достигла, состоялась в профессии , сложилась судьба, семья, до сих пор много друзей. Вот только не все перемены, которые начались в девяностые, принимает душа и голова, хотя и ностальгия, если и бывает, то только по каким-то отдельным моментам прошлой жизни. Особенно не по себе, что исчезает настоящая журналистика, вернее, основы ее этики. С души воротит, когда, включив программу, попадаешь на передачи ( а их так много ), где забыты и напрочь отброшены честь, совесть, чистота, мораль и нравственность, где перетирают косточки " кто, где, с кем, сколько стоило "… да не по одному разу. И , словно, каждый хочет в своих измышлениях перещеголять другого . И как бриллианты в куче навоза - все реже встречаешь рассказы о порядочности, честности, долге, ответственности, самопожертвовании, помощи в беде и героизме... Пожалуй ,только в воспоминаниях, рассказах и событиях прошлого века, что делает их неоценимыми. Мне говорят : такое сейчас время - вывернутое наизнанку. А сердце не хочет мириться. Есть вера и надежда ,что пройдет и оно. И люди изменятся . И жизнь человеческая, и сам ЧЕЛОВЕК, его интересы , заботы, тревоги, , проблемы бытия и существования станут в центре внимания. Не будет обманутых, оскорбленных, обиженных. Потому что люди научатся слышать и слушать станут терпимее и бережнее друг к другу. Непременно выведут на свет все темные дела и делишки, подлянки, совершаемые «прыщами» земли русской и каждому воздастся по его заслугам. Если даже не по закону, так по суду чести и совести, людскому, и вселенскому. И станут они притчей во языцах. Хотя и грустно немного от того, что это так еще далеко, и что не каждый из нас доживет до той прекрасной поры. А пока… « Около узкого входа в грядущее В длинной толпе, потеснив настоящее, Ждет свою очередь прошлое, Злющее, но все равно неотступно стоящее !» ( А.Жуков) Так и живу: ум устремлен – в будущее, память – в прошлое, сердце довольствуется настоящим. ( Тоже по мудрому совету от А. Лень). Нет, лукавлю чуть-чуть. Сердце не всегда довольно настоящим.
Каким бы курсом ни следовали советские подводные лодки, они натыкались на корабли ПЛО США. Над районами патрулирования ПЛ постоянно действовала американская авиация, оснащенная поисковой аппаратурой. Выполняя приказ командования ВМФ СССР о соблюдении скрытности действий, командиры ПЛ практически не могли всплывать на поверхность и действовали в подводном положении. Однако подводный ход обеспечивался только электродвигателями, поэтому требовалось либо всплывать на поверхность для зарядки аккумуляторных батарей, либо проводить эту зарядку через РПД (работа двигателя под водой). Во втором случае следовало действовать на перископной глубине, а прозрачная вода позволяла американским самолетам обнаруживать лодки даже в подводном положении.
Экипажам подводников, находившимся почти все время в подводном положении, приходилось действовать в нечеловеческих условиях. По свидетельству участников похода, температура воздуха в отсеках достигала 50-60 градусов, вахтенные через 15-20 минут теряли сознание, их выносили в концевые отсеки, где они, придя в себя, снова возвращались на вахту. В самых «холодных» концевых отсеках температура достигала свыше 40 градусов при стопроцентной влажности. При такой жаре электролит в аккумуляторах разогревался до 50 градусов, что, во-первых, сильно замедляло зарядку батарей, а во-вторых, происходило усиленное выделение водорода, что чревато опасностью пожара и даже взрыва, в-третьих, аккумуляторы насыщали воздух в ПЛ парами серной кислоты. Приборы сжигания водорода и регенерации воздуха еще сильнее разогревали воздух в отсеках. Постоянная влажность, не просыхающий пот на телах экипажа, приводили к появлению незаживающих язв. По словам не склонного к патетике В.Н. Агафонова, «остановить нас могла только гибель». Трем из четырех советских Ш1 пришлось всплыть, и происходило это в окружении американских кораблей. Первой пришлось всплыть Б-130 под командованием Н.Шумкова. 25 октября 1962 г. на ней вышли из строя все три дизеля и после безуспешной попытки отрыва от преследования подводным ходом, когда аккумуляторные батареи разрядились почти «до воды», командир отдал приказ на всплытие. Лодка всплыла в окружении 4-х американских эсминцев, практически лишенная хода. Телеграмму Шумкова в Москву о вынужденном всплытии пришлось отправлять 17 раз: американцы забивали все каналы радиосвязи. Отремонтировать судно не представлялось возможным, для этого требовалось ставить его в сухой док. В условиях тяжелого похода не выдержал металл. Правда, еще до выхода из базы было известно о наличии микротрещин в коробках приводов двух дизелей, а аккумуляторные батареи практически выработали свой ресурс, однако подлодка отправилась в этот поход. Находясь в окружении американских эсминцев, в условиях тесноты моторного отсека, экипажу удалось восстановить один из 3-х дизелей и в сопровождении американского эсминца медленно двинуться на встречу со спасательным буксиром, высланным ей на помощь.
под командованием А.Дубивко, практически прорвавшись в Карибское море, получила приказ вернуться в покинутый район, где ее обнаружили корабли американской ПЛО. Трое суток лодка пыталась вырваться из окружения подводным ходом, но при разряженной почти до нуля аккумуляторной батарее, вынуждена была всплыть на последних ампер-часах. Всплывшую лодку вместе с 4-мя другими эсминцами и авианосцем держал под наведенными на лодку орудиями, эсминец «Чарльз П. Сесил». Командир авианосца получил радиограмму от Дж. Кеннеди: «Всплывшую подводную лодку держать всеми силами и средствами». По словам начальника радиотехнической части лодки Ю.Жукова «мы по настоящему боялись, что американский эсминец может нас таранить. Мы не были уверены, что не идет война». Не обращая внимания на сопровождающий эсминец, лодка, подняв флаг СССР, провела полную зарядку батарей и, улучив момент, совершила срочное погружение и ушла от преследования.
Жуков Юрий Александрович.
Острота Карибского кризиса достигла наивысшей точки 27 октября. Всплывшая ночью для зарядки окончательно севших батарей, Б-59 капитана В.Савицкого оказалась в окружении американского авианосца «Рэндолф» и 11 эсминцев и фрегатов. Самолет штурмовой авиации, патрулировавший район всплытия дал несколько залпов по курсу и вдоль бортов лодки. За весь период зарядки ПЛ, которая продолжала идти курсом на запад, эсминец «Бэрри» совершал провокационные действия: резал курс, сбрасывал глубинные бомбы, самолеты противолодочной авиации имитировали боевые заходы. Эсминцы перекрывали лодке все румбы для выхода из окружения. В этих условиях нервы командира не выдержали, и он хотел отдать приказ на пуск торпед по кораблям противника. Обстановку разрядил находившийся на борту начальник штаба дивизии капитан 2-го ранга В.А.Архипов, убедивший командира отказаться от применения оружия. (В октябре 2002 г. в Гаване прошла конференция, посвященная 40-летию Карибского кризиса. Бывший министр обороны США Р.Макнамара. присутствовавший на ней, отметил, что ядерная война была значительно вероятнее, чем это считалось ранее. Один из организаторов конференции, Томас Блэнтон из университета Джорджа Вашингтона, заявил, что «парень по фамилии Архипов спас мир». В.А.Архипов в 2003 г. посмертно удостоен Национальной премии Италии - премии Ротонди за стойкость, мужество, выдержку, проявленные в экстремальных условиях). Зарядив аккумуляторные батареи, Б-59 внезапно, на глазах американцев, ушла на глубину и, резко изменив курс, смогла оторваться от преследования.
Единственная лодка, которую американцы не смогли поднять на поверхность, оказалась Б-4 под командованием Р.Кетова. Несмотря на полностью разряженные аккумуляторы, ей удалось уйти от противника. 27 октября советскими зенитными ракетами на Кубе был сбит американский самолет-разведчик, пилот которого погиб. Это еще больше накалило обстановку. Американское командование готовилось отдать приказ на начало военных действий против Кубы. По сообщению директора ФБР Э.Гувера, президенту Кеннеди, советские дипломаты приготовили к уничтожению секретные документы в своем посольстве. Мир отделяло от войны несколько часов. В это время поступило сообщение, что около 20 советских судов остановились и уходят от линии карантина. Именно в этот день руководителям двух сверхдержав удалось найти компромиссное решение. Хрущев вынужден был согласиться с предложением Кеннеди о вывозе советских стратегических ракет под наблюдение представителей ООН. В свою очередь, Америка пообещала убрать свои ракеты из Турции и не начинать военных действий против Кубы. Карибское противостояние пошло на убыль. Компромисс достигался усилиями обеих сторон. Но не следует забывать, что согласие СССР демонтировать и увезти ракеты и бомбардировщики с Кубы стало известно в Вашингтоне менее чем за сутки до назначенной правительством США атаки военно-воздушных сил, морских и сухопутных частей. Однако ПЛ не сразу были отозваны из района конфликта. Они продолжали патрулирование в районе Багамских островов. Приказы на возвращение на свою базу в г. Полярный стали приходить только во второй половине ноября. Кстати, радиооператоры Б-4, получившей приказ на возвращение 20 ноября, перехватили переданную открытым текстом телеграмму командующего ВМС США в Атлантике, в которой выражалась благодарность находившимся здесь советским подводным лодкам за предоставленную возможность поучаствовать в совместных предприятиях. Это подтверждает мнение капитана Р.Кетова. что американцы точно знали об их походе и полученных приказах. Просто они не смогли принудить к всплытию все советские ПЛ. В начале декабря подлодки стали приходить на базу на последних остатках горючего. Выходя в поход, топлива не жалели, так как считалось, что ПЛ идут только в один конец. Последние мили, уже перед входом в Кольский залив, одна из лодок шла на смеси моторного масла и остатков топлива, использовав опыт Великой Отечественной войны. Каждую подводную лодку встречали представители Главного Штаба ВМФ. Комиссию по разбору итогов похода возглавлял контр-адмирал Иванов. Она сосредоточила усилия на выявлении допущенных нарушений. В расчет не принимались необычные условия плавания, техническая неприспособленность подлодок к такого рода операциям, явные ошибки командования при подготовке к походу и во время него, а, главное, реальное соотношение противоборствующих сторон. Никто не хотел слушать о новой тактике при действиях против американских противолодочных сил. Разбор кубинскою похода состоялся в январе 1963 г. в Министерстве обороны СССР с участием высшего руководства ВМФ и Северного флота, а также командиров ПЛ. Заседание проводил зам. министра обороны А.А.Гречко. Главный вопрос, который волновал маршала: почему командиры нарушили приказ о скрытности перехода и дали обнаружить себя американцам. Никто из командования ГШ ВМФ СССР не взял на себя ответственность за результаты похода. Пояснения пришлось давать командирам подводных лодок. Они объясняли, что дизельные подводные лодки не могут постоянно находиться под водой, поскольку им необходимо периодически всплывать для зарядки аккумуляторов. Оказалось, что военно-политическое руководство страны, в том числе и лично Хрущев, считали, что на Кубу были отправлены АПЛ. которые могут совершать длительные плавания без всплытия на поверхность. Но в 1962 г. ни одна из имевшихся подводных лодок (проект 658, по классификации НАТО - «Хотел») с ядерной энергетической установкой не была готова к несению боевой службы. Почти все они проходили заводской ремонт после обнаруженных неполадок. Именно поэтому командование Северного флота приняло решение о направлении на Кубу дизельных подлодок. Кроме того, лодки такого типа в 1962 г. могли применять баллистические ракеты только с надводного старта. Установку Д-4 с возможностью запускать ракеты из-под воды имела только лодка К-142, которая в тот момент проходила испытания. Переоборудование ПЛ этого проекта с ядерной энергетической установкой и дизельных проекта 629 (по классификации НАТО -«Гольф») на подводный старт ракет началось в 1963 г. Первой из атомных подводных лодок стреляла из-под воды лодка К-19 летом 1964 г. Скорее всего, по этой причине (невозможности скрытно использовать ракеты), были сняты с похода на Кубу 7 подводных лодок проекта 629, которые планировалось направить туда вторым эшелоном. Именно лодки этого проекта, имевшие на вооружении ракеты Р-13 с дальностью полета 350 миль, составляли основу советского подводною флота.
По свидетельству Н.Шумкова, только вице-адмирал , начальник Управления связи ВМФ, в разговоре с командирами лодок признал: «Командиры, вина и ошибки не ваши, а наши». С этим утверждением следует согласиться, поскольку командиры действовали фактически в условиях информационной изоляции. Им не сообщили о введении американцами военно-морской блокады вокруг Кубы, и для них оказалась непонятна резкая активизация ВМФ и противолодочной авиации США, применение ПЛО ручных гранат и глубинных бомб для вынуждения советских подлодок подняться на поверхность. Сеансы связи с Москвой устанавливались на 00.00 часов по московскому времени, однако, в Западном полушарии в это время — разгар дня. Всплывая для связи, лодки легко обнаруживались американскими самолетами и средствами ПЛО. О местонахождении друг друга командиры также не информировались. Кроме других ошибок, допущенных в организации похода, по словам контр-адмирала В.Г.Лебедько, следует отметить изначально нереальные сроки и режим перехода, направление лодок не в обход, а напрямую через противолодочные рубежи, игнорируя разведданные, переданные Н.Натненковым, командиром Б-75, посланным в этот район заранее. Анализируя поход лодок, на Кубу В.Г.Лебедько делает вывод о том. что, скорее всего, командование ВМФ СССР руководствовалось не законами военно-морского оперативного искусства, а конъюнктурными, политическими соображениями, стремясь продемонстрировать угрозу со стороны моря. И эта цель, в общем-то, была достигнута. В целом, высшим военным руководством СССР поход подводных лодок был признан неудачным. И хотя вина за неудачу возлагалась на командиров ПЛ, никто из них не был наказан, никто не был и награжден. А ведь экипажи лодок находились в плавании более 2 месяцев, при экстремальных условиях (температура в отсеках - свыше 60-ти градусов, влажность - 98 %, при недостатке кислорода и т.п.), прошли за время плавания - до 12 тыс. миль. Тем не менее, советский подводный флот приобрел значительный опыт по результатам похода на Кубу. Была пересмотрена организация связи ВМФ, на подводных лодках стали устанавливать специальное оборудование для плавания в тропических широтах. Командиры получили практику преодоления американских противолодочных рубежей, изучили методы противолодочной борьбы и приемы уклонения от преследования. Результаты Карибского кризиса дали в Советском Союзе мощный импульс для строительства атомных подводных ракетоносцев. Если за первые 15 послевоенных лет в СССР было построено почти 350 дизельных подводных лодок, то к концу 1964 г, флот располагал 46 АПЛ. В том числе 8 - с баллистическими ракетами и 19 - противокорабельными. Куба осталась независимой республикой, свободной делать выбор развития в мировом сообществе, что соответствует принципам «многополярного мира».
Начало
Осенью нынешнего 2002 года человечество вправе будет отпраздновать свое очередное рождение, вернее, 40-летие окончания Карибского кризиса. А начался он в апреле 1962 года, когда США разместили свои стратегические ракеты, направленные на СССР, на территории Турции. По воспоминаниям очевидцев, советский лидер, Н.С. Хрущев, человек весьма экспансивный, узнав об этом, тут же потребовал принять ответные меры. Уже 20 мая на самом высшем уровне - в ЦК КПСС было принято решение о размещении советских ракет на Кубе и Генеральный штаб приступил к ускоренной разработке секретной операции под кодовым названием "Анадырь" по скрытной переброске на Кубу советских ракет, другого вооружения и техники, а также войск - всего около 60 тыс. человек (личный состав ракетной дивизии, двух дивизий ПВО, мотострелковой дивизии в составе четырех полков, частей обеспечения, ВВС, а также частей ВМФ СССР).
Планом предусматривалось также послать к Острову Свободы эскадру в составе 2-х крейсеров проекта 68-бис (флагман - "Михаил Кутузов" ), 4-х эсминцев, в том числе 2-х ракетных (пр.57-бис), дивизии ракетных подводных лодок (7 кораблей пр.629), бригады торпедных подводных лодок (4 корабля пр. 641), 2-х плавучих баз, 12 ракетных катеров пр.183Р и отряда судов обеспечения (2 танкера, 2 сухогруза и плавмастерская). На Кубу должны были перебросить и части береговой обороны (ракетный полк и минно-торпедный авиаполк (в составе 33-х самолетов Ил-28). Массированная переброска войск и боевой техники началась в ночь с 7 на 8 июля 1962 г., когда от причалов Севастополя, Новороссийска, Ленинграда, Николаева и Североморска отошли первые транспорты. Принимая во внимание важность операции и строжайшую секретность, в которой она проводилась, на всех стадиях исполнители на местах знали только то, что им положено было знать в каждый конкретный момент. Даже капитаны судов и командиры воинских частей до самого выхода в нейтральные воды не знали, куда и зачем они направляются. До второй половины сентября на Кубу беспрепятственно была доставлены большая часть вооружения и боеприпасов будущей группировки, включая ядерные. Оказалось, американцы просто не придали никакого значения усилению интенсивности морского сообщения между СССР и Кубой. Но во второй половине сентября американцы присмотрелись и стали внимательнее относиться к тому, что происходило у них, что называется, на ближнем подворье. Американские ВВС начали регулярные облеты следовавших на Кубу советских транспортов на малой высоте, а корабли ВМС- интересоваться местом назначения и характером перевозимого груза. Тем временем на Кубе уже были развернуты части ПВО, береговой обороны и ВВС, а также собраны первые 6 самолетов морской авиации. Каждый из них мог нести 12-килотонную ядерную бомбу или обычное вооружение в виде бомб или торпед. Было начато строительство стартовых позиций для баллистических ракет.
На остров также были доставлены и развернуты три дивизиона ракетных катеров (это после они были переданы кубинцам, а в те дни на борту катеров находились советские экипажи, готовые по первому приказу совместно с авиацией атаковать своими ракетами приблизившийся к берегам Кубы флот агрессора. Катера базировались на порты Мариель (2 дивизиона) и Банес (один дивизион). Ракетные дивизионы прикрыли десантоопасные направления, к тому же они были снабжены ядерным боезапасом. Со своей стороны, США сосредоточили в Атлантике 8 авианосцев и три противолодочные авианосные группы, предназначенные для осуществления блокады Кубы, а также начали сосредоточение войск и подготовку к высадке десанта, о чем официально была поставлена в известность советская сторона. Напряжение возрастало с каждым днем и к 27 октября мир практически уже стоял на пороге ядерной войны. В конце концов, политический компромисс, предусматривавший взаимный вывод советских баллистических ракет с Кубы, а американских из Турции, был достигнут. Кроме того, США брали на себя обязательство не нападать на Кубу. 29 октября начался демонтаж советских ракет… Но еще 25 сентября, учитывая резкое осложнение позиции США, установивших фактическую блокаду Кубы, в Москве решили отказаться от посылки на Кубу советской эскадры. Вместе с тем, решение о перебазировании на Кубу подводных лодок (операция "Кама" ), причем, только торпедных, оставалось в силе. Это, надо полагать, делалось уже из чисто политических соображений, поскольку реально 4 одинокие субмарины вряд ли могли противостоять всему американскому флоту… разве что только в качестве фактора устрашения.
Сурков и Кудряшов не раз нам рассказывали, что матросы на их кораблях в перерывах между боями сидели над книжкой: одни готовились, как только кончится война, пойти в высшее морское училище, чтобы стать офицерами, другие — в какой-нибудь другой вуз. Мы внимательно слушали воспитателей, и нам становилось стыдно. Люди воюют и успевают учиться, а мы только учимся — и сплошь да рядом плохо готовим уроки Мы горячо осуждали лодырей. И как весело и радостно было отчетливо ответить выученный урок по истории, решить на доске трудную задачу, найти на карте города, острова и реки, прочесть наизусть большое стихотворение! В такие дни, когда все шло гладко, мы были довольны преподавателями, а преподаватели — нами.
С каждым днем в училище прибавлялось что-либо новое. Однажды на площадке парадного трапа появился написанный масляными красками портрет адмирала Нахимова во весь рост. В другой раз нас позвали выгружать множество ящиков. Мы снесли их в комнату; на двери появилась надпись «Библиотека», и на следующий день пришли столяры, чтобы сделать книжные полки. Через несколько дней библиотека была открыта. Все стали читать запоем. Как-то Горич пришел с заговорщическим видом, приказал нам построиться и повел всех в дальний конец коридора, к наглухо запертой двери. Он достал из кармана ключ и велел дежурному открыть дверь. Мы очутились в военно-морском кабинете. Там стояли модели кораблей, катеров и подводных лодок, развешаны были по стенам морские карты. Мы рассыпались между столами. Военно-морской кабинет был делом рук Горича, и он им очень гордился. Он часто стал запираться в кабинете после занятий с Фролом, с Забегаловым или с Девяткиным, и появлялась парусная яхта или гребная шлюпка с тщательно выточенными миниатюрными веслами. Адмирал приказал назначить заместителей старшин из воспитанников. Заместителем Протасова был назначен Девяткин. Это не понравилось Фролу: он должен был подчиняться Юре. Но Юра не возгордился, и Фрол поостыл. Начальник и офицеры изо всех сил старались сделать училище похожим на корабль. Оно всегда отличалось корабельной чистотой. Я никогда не подумал бы дома вымыть полы, а тут, вооруженный шваброй, надраивал палубу. По субботам, во время большой приборки, новый заместитель старшины не командовал и не распоряжался, а сам, засучив рукава и брюки, первый вооружался шваброй и ведром с водой и показывал всем пример, как надо драить палубу так, чтобы она блестела. И класс, и кубрик, и наш участок коридора, и парадный трап, которым мы, как старшие, владели, сверкали такой чистотой, какой славятся корабли на флоте. И если Авдеенко возмущенно заявлял, что дома его никто никогда не заставлял мыть полы, это всегда делали другие, — Юра спокойно отвечал, что он тоже дома даже не прибирал за собой тарелок. И Авдеенко, морщась и боясь запачкаться, лениво тер шваброй пол. Все остальные охотно участвовали в авралах. Наблюдавший за нами Кудряшов подбадривал нас, говоря, что мы бы с нашим усердием не посрамили даже его «морского охотника». Но тут же добавлял, что нерадивых (он намекал на Олега) матросы не потерпели бы. — Ленивый и нерадивый человек подводит товарищей, — говорил воспитатель. Не знаю, доходило ли все это до Авдеенко.
По утрам Юра приносил свежую и до начала уроков прочитывал нам сводку Совинформбюро, а потом показывал на карте, как фронт продвигается к западу. Нас волновало то, что происходило за дальним хребтом, который был виден со двора в хорошую погоду. Наш класс первым захватывал в библиотеке «Красного черноморца», и мы читали вслух о боях, происходивших на подступах к Крыму. Здесь Фрол знал все: что такое «сейнеры», «мотоботы», как высаживается десант. Он радовался, когда в газете сообщалось о нашем соединении, об офицерах и матросах, с которыми он вместе ходил на катерах. Юра с чувством читал стихи:
Ночь... И море вздыблено норд-остом. Вражий берег. Минные поля... Знаем мы: не очень это просто Город свой от немцев вызволять! Смелый штурм! Вперед, на дело чести, С палубы шагнул ты корабля. Подлый враг не скроется от мести! Под ногами — милая земля...
Фрол притопывал, будто под его ногами была земля, отвоеванная у фашистов. — Эх, — говорил он, — наши катера там! — Мой «Серьезный» — тоже, наверное, — подхватывал Забегалов. — И мой батальон, — добавлял Девяткин. Кудряшов, оказывавшийся тут же, подтверждал: — Да, они выполняют боевые задания на пятерки. И, по-моему, нам будет стыдно, если мы будем отставать от своих старших товарищей — моряков и плестись на тройках, в хвосте. Следует и нам подтянуться. Ведь придет день — и мы отрапортуем флоту: «Смена растет и придет на флот знающими и образованными моряками». Не так ли?
Слова Кудряшова заставили многих из нас призадуматься. Мы несли вахты, как на корабле. Нас назначали помощниками дежурного офицера, который встречает всех приходящих в училище — военных и «вольных» — и следит за порядком. Я чувствовал себя в такие дни совсем взрослым, вахтенным офицером, который отвечает за благополучие и порядок на доверенном ему корабле. У меня даже походка переменилась — стала более уверенной, четкой. Однажды на вахте у знамени училища я стал мечтать, чтобы именно в эту минуту зашел в училище фотограф, заснял меня, а потом поместили бы снимок в газете. Или чтобы на меня напали какие-нибудь ворвавшиеся в училище диверсанты (я весьма смутно представлял себе, что за бандиты могут ворваться в училище). Я был убежден, что буду защищаться до последней капли крови и крикну им в лицо: «Умираю, но не сдаюсь!» Или чтобы в училище возник пожар и все про меня забыли, но я стоял бы среди дыма и огня. А когда станет рушиться потолок, я спрячу знамя на груди и выпрыгну в окно. И адмирал скажет: «Вы — настоящий нахимовец, Рындин. Я горжусь вами».
* * *
В воскресенье утром Протасов обрадовал нас: — Сегодня идем в театр.
Фрол, густо намылив голову и подставив ее под холодную струю лившейся из крана воды, отфыркивался и сообщал Бунчикову, что уж если в театре устраивают пожар на сцене, так он настоящий, и чтобы тушить его, вызывают пожарную команду. Я не посовестился соврать, что однажды видел в театре корабль, плывший по настоящей воде. А Авдеенко хвастался, что он в театре бывал чуть не каждый день и видел и оперу, и драму, и балет, и даже оперетту. Что такое оперетта, он так и не сумел объяснить, как мы ни допытывались. Когда мы, позавтракав, построились, перед тем как выйти на улицу, и Кудряшов, одетый по-праздничному, в черной тужурке и с черным галстуком на накрахмаленной сорочке, оглядел нас, он остался нами доволен. Приехав в театр, мы с любопытством рассматривали большой зеленый зал с креслами, крытыми зеленым бархатом. После третьего звонка заняли места в ложах. Рядом со мной сидели Фрол, Девяткин, Поприкашвили, а позади нас — Протасов и Кудряшов. Свет погас, дирижер взмахнул палочкой. Возле ложи в партере сидел молодой лейтенант. Он громко разговаривал с девушкой даже тогда, когда на него сзади зашикали. — Этот офицер плохо воспитан, — оказал шепотом Кудряшов. В антракте он повторил это и горячо стал доказывать, что разговаривать в театре, когда играет музыка или на сцене уже поднят занавес, — это значит быть плохо воспитанным человеком, и только невоспитанный человек будет стучать каблуками или передвигать стулья, усаживаясь, когда опоздает: ведь он мешает другим слушать, а музыкантам и актерам — играть. Но никто из нас и не подумал бы нарушить тишину. Самые отчаянные, облокотившись на плюшевый барьер и опершись на руки подбородком, казалось, оцепенели, жадно ловя глазами происходящее на сцене, настороженными ушами — чудесные звуки. Я поглядел на Фрола. Передо мной сидел новый Фрол, совсем незнакомый, с задумчивым, мечтательным лицом. Вот что делает с человеком музыка! Юра подался вперед, покачивая головой, и беспрерывно шевелились его пальцы, лежавшие на бархате барьера. А Авдеенко, наверное, представлял, что он поет там в черном фраке: «В вашем доме я встретил впервые...»
В мы разглядывали в фойе фотографии артистов. На нас все тоже поглядывали. Старик в золотых очках задал Бунчикову вопрос, сколько лет надо учиться, чтобы стать моряком. Вова заморгал, покраснел и смутился. Кудряшов тут же рассказал старику о нахимовцах, а когда мы вернулись в ложу, сказал: — Нахимовец — будущий морской офицер, а морской офицер должен быть вежливым, общительным и воспитанным человеком. Вы пойдете в дальние плавания и будете встречаться с людьми, которые знают нашу страну только по газетам. Вы должны будете показать им, что такое советский человек. Мы вернулись в училище, и разговоров хватило на целый день. Фрол изображал дуэль Онегина с Ленским, нацеливаясь на Бунчикова подушкой, и требовал, чтобы Вова немедленно спел: «Куда, куда вы удалились...» Поприкашвили, довольно правильно уловив мотив, напевал: «Любви все возрасты покорны...» Все выдумывали небылицы, вроде того, что Олега Авдеенко разыскал директор театра и предлагал ему завтра же выступить на сцене, петь Ленского, что генерал Гремин похож на нашего Горяча и что старик, пристававший с вопросами к Бунчикову, обратился к Кудряшову с просьбой зачислить его в воспитанники училища. И мы хохотали до слез. Я и Поприкашвили завернулись в простыни, как в плащи, и разыграли сцену дуэли. Фрол несколько раз провозгласил хриплым басом: «Убит», тыча меня, лежавшего на полу, босой пяткой, а Авдеенко вспоминал: он в Большом театре в Москве слушал Козловского, и Козловский выходил раскланиваться с публикой после того, как его наповал убили. — И мама сказала, что если я хочу быть скрипачом — я ведь на скрипке учился, — она пригласит самого лучшего музыканта, чтобы со мной заниматься. А отец... — Послушай! — вспылил Юра. — Зачем ты тычешь всем в нос маму и папу? Вот я, например, — продолжал он горячо, — ни за что не хотел бы, чтобы меня только за отца уважали. Я бы добился... и я добьюсь, — оказал он с уверенностью, — чтобы мой отец мог мною гордиться. Я не знаю — может быть, музыку сочинять буду. Кто-то хихикнул. — Ну, чему смеетесь? — спросил Юра. — О Римском-Корсакове вы слышали? — Слышали.
— Он был моряком. Другой композитор — Бородин, который написал «Князя Игоря», был химиком. А Цезарь Кюи — этот был инженер-генералом. Значит, можно быть моряком и в то же время музыкантом. — Мой усыновитель Маяковского читал, — подхватил Фрол, — про советский паспорт. Боцман на аккордеоне играл, химист — на балалайке, а лейтенант пел: «О дайте, дайте мне свободу...» Ну и голосище же у него был! В бараке переборки шатались... Вот и мы можем устроить вечер. — И показать, что и моряк может быть артистом, — добавил Юра. — Отличная мысль! — сказал слушавший наш разговор Кудряшов. — Я поговорю насчет вечера с адмиралом. — Разрешите воспитанникам получить письма, — обратился к нему появившийся в дверях Протасов. Все кинулись в канцелярию — даже те, которые наверняка знали, что никаких писем не получат.
Мы хватали с жадностью , и каждый старался забраться в укромный уголок, чтобы прочесть письмо без свидетелей. Я ушел в кубрик, на свою койку. Один конверт был надписан знакомым почерком матери; другой, серый, из плотной бумаги, был со штампом полевой почты, и почерк был мне незнаком. Когда я вскрывал письмо, руки дрожали.
«Никита! — прочел я. — Мой старый друг, начальник училища, сообщил мне, что ты учишься хорошо, а Живцов старается наверстать упущенное. Я очень рад за вас. Ведь оба вы представители нашего соединения, и я убежден, что вы не запятнаете его недостойными поступками, тем более что, по приказу товарища Сталина, мы отныне — гвардейцы. Мы уже находимся далеко от той тихой речки, где ты был у нас в гостях. Я не могу сообщить тебе, где мы, но мы с каждым днем продвигаемся на запад и надеемся, что и ты и Живцов приедете к нам в Севастополь. Севастополь в непродолжительном времени будет нашим, поверь слову гвардейца! От имени всего личного состава я шлю вам самый горячий привет и пожелание дальнейших успехов. Выше головы, ребята, смело шагайте к морю!»
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Следует отметить, что в ходе реализации плана «Анадырь» советскому командованию удалось скрытно от американцев сосредоточить на острове почти половину из намечавшихся сил. По данным американских спецслужб, в начале сентября, когда операция только началась, численность советских военнослужащих на Кубе насчитывала около 4.5 тыс. чел. К моменту обнаружения советских ракет, то есть к 22 октября. - примерно 8-10 тыс. чел., а неделю спустя - почти 22 тыс. чел. Министерство обороны СССР подготовило соответствующие директивы по выделению войск и отправке их на Кубу, которые 13 июля разослало в РВСН и СВ, войска ПВО. ВМФ и ВВС. В целях повышения организованности и скрытности погрузки войск в действие вводилась специальная инструкция для оперативных групп в морских портах. В соответствии с принятыми решениями все соединения и части оснащались новейшим оружием и военной техникой. Боевым ядром ГСВК являлись ракетные войска стратегическою назначения. Для дезинформации противника план получил название «Анадырь». В соответствии с разработанным планом считалось, что все военные грузы предназначены для переброски на Чукотку. По предварительным расчетам военных экспертов, для переброски ракет требовалось 4 месяца. Как указывалось выше, общая численность группы войск определялась в 44-50 тыс. чел. Погрузку ракет, личного состава и техники предполагалось производить из разных портов: Кронштадта, Лиепая, Балтийска, Севастополя. Феодосии, Николаева. Поти и Мурманска.
К морским портам приходили целые эшелоны с валенками, тулупами, шапками-ушанками и другим зимним снаряжением. Для переброски военной техники и войск привлекалось и Министерство морского флота, в частности, 85 транспортов совершили 180 рейсов на Кубу и обратно. К перевозкам грузов привлекались торговые суда других стран: ГДР, Польши. Болгарии, Румынии и других. Советские суда перевозили наиболее важное военное снаряжение. Возможность использовать на Кубе подводные лодки с баллистическими ракетами на борту, видимо, возникла у Н.С.Хрущева после посещения в июле 1962 г. Мурманской и Архангельской областей. В ходе визита он посетил Северный флот и принял участие в проводимых 21 июля 1962 г. учениях под кодовым названием «Касатка». В операции участвовали 103 корабля и самолета, провели пуск 17 ракет. «Главное блюдо» - подводный старт баллистической ракеты Р-21 с дальностью полета 1600 км. По воспоминаниям командующего Северным флотом В.А.Касатонова, пуск ракеты производился с только что пришедшего на флот атомного подводного ракетоносца К-19. Исходя из успешного запуска, произведенного на испытательном полигоне в Белом море, в районе архангельского села Нёнокса, Хрущев предложил включить в состав группы советских войск на Кубе и подводные лодки с баллистическими ракетами на борту. В Советском Союзе первые испытания по запуску ракет с подводных лодок стали проводить в 1955 г. из надводного положения. США также планировали строительство подводных лодок с надводным стартом ракет типа «Юпитер», однако в 1957 г. перешли к разработке новой программы - «Поларис». Американцы в июле 1960 г. произвели первый подводный пуск «Полариса» из ПЛ «Джордж Вашингтон». На их подводных лодках размещалось 16 баллистических ракет с дальностью полета 2200 км. В ноябре 1960 г. американские ПЛ вышли на боевое патрулирование с ракетами, нацеленными на Советский Союз. На самом деле, на учениях стреляла дизельная подводная лодка К-142. Комплекс Д-4, предназначенный для пуска ракет из подводного положения, еще проходил испытания. То есть советский подводный флот в этот период установками подводного старта ракет не располагал. Однако доложенная Хрущеву информация об учениях «Касатка» позволила считать ему, что СССР располагает целым флотом атомных ракетоносцев, хотя первая лодка К-19 стреляла из-под воды только летом 1964 г.
Для Северного флота участие в Карибском кризисе и реализация плана «Кама» начались в середине августа 1962 г., когда военный был направлен в район Карибского моря для обеспечения топливом советских судов, которые направлялись в данный район. Это было новое судно, вступившее в строй в 1961 г.. являясь, по сути, флагманом вспомогательного флота СФ. Участие в операции «Кама» стало его первым самостоятельным рейсом. Причем команда не знала о цели похода танкера, где и кого они должны были заправлять топливом. Надо подчеркнуть, что информация об участии танкера «Терек» в Карибском кризисе, как и других военно-морских сил, до сих пор полностью не рассекречена. О походе корабля к Кубе можно судить по словам В.Петрова, служившего в те годы на танкере старшим мотористом. Он вспоминает, что рядом с «Тереком» постоянно шли американские сторожевые корабли типа «Клод Джонс», а каждые два часа облет судна совершали патрульные самолеты «Нептун». На запросы американцев о цели и конечной точке рейса с танкера отвечали, что на борту находятся 200 курсантов, проходящих практику. На самом деле, это были моряки -подводники, которым следовало подменять экипажи советских подводных лодок, действовавших в районе Кубы. Практически одновременно с танкером «Терек» к берегам Кубы направилась и подводная лодка Б-75 под командованием капитана 2-го ранга Н.Натненкова. Лодке ставилась задача: действовать максимально скрытно и в случае нападения американских кораблей на наши транспорты с военными и гражданскими грузами отразить атаки ВМС США. Б-75 имела полный боекомплект, включая две ядерные торпеды. Наша разведка недостаточно представляла, какие «ловушки» приготовили США, сколько противолодочных авианосцев и других кораблей может бросить Пентагон на случай возможной войны. В связи с этим подлодка Б-75 имела задачу вести разведку и регулярно докладывать в Москву о диспозиции американского флота. Кроме этого, проводились разведывательные операции в районе Гуантанамо, американской базы на Кубе, а также рубежей противолодочной обороны, выставленных американцами, для обеспечения скрытного перехода подводных лодок 20-й эскадры в кубинский порт Мариэль. Во второй половине сентября 1962 г. началась подготовка перехода основного состава советских подводных лодок на Кубу. Первыми должны были выйти 4 дизельные торпедные подводные лодки типа "Фокстрот": Б-4 (капитан Р.Кетов), Б-36 (капитан А.Дубивко), Б-59 (капитан В.Савицкий) и Б-130 (капитан П.Шумков). Лодки этого проекта (641), самые современные на тот период, начали входить в состав советского ВМФ в 1959 г.
О цели похода экипажи, в том числе командиры, не знали. Но по количеству полученного продовольствия, запасов питьевой воды, боекомплекта, тропического обмундирования, можно было судить, что поход предстоит дальний. Кстати, все эти лодки выводились из состава Северного флота и поступили под непосредственное командование ГШ ВМФ. Тем не менее, Северный флот обеспечивал подготовку и снабжение кораблей к походу. Для ведения разведки дополнительно в составы экипажей ввели группы особого назначения (ОСНАЗ), а сами лодки оснащались специальным радиотехническим оборудованием. Капитан 1-го ранга Р.С.Аникин, будучи старшим лейтенантом во время похода, возглавлявшим подобную группу на Б-36, в своих воспоминаниях отмечает высокий уровень общей и специальной подготовки моряков срочной службы. Все они имели среднее или средне-специальное образование со знанием английскою языка. За сутки до состоявшегося выхода, с полным боекомплектом, на каждую лодку погрузили по одной торпеде с ядерной боеголовкой. Каждую ядерную торпеду сопровождал специально подготовленный человек, не входивший в штатный состав экипажа. За все время похода он ни разу не отлучался от торпеды, спал и принимал пищу рядом с ней. В случае необходимости он должен был подготовить торпеду к боевому применению. Боевая часть торпеды была опечатана свинцовой печатью. Следует отметить, что опыта применения ядерных торпед три командира подводных лодок из четырех не имели. Только командир Б-130 Н.Шумков осенью 1961 г. дважды выпускал ядерные торпеды во время учений на полигоне в районе острова Новая Земля (Архангельская область). На инструктаже перед выходом в море в ночь на 1-е октября 1962 г. первый заместитель Главкома ВМФ адмирал В.А.Фокин в присутствии начальника штаба Северного флота Рассохи вручил капитану 1-го ранга В.Н.Агафонову, назначенному командиром 69-й бригады подводных лодок, приказ на выход в море. Каждый из командиров получил запечатанный пакет, который должен был вскрыть уже в море. На вопрос начальника штаба бригады капитана 2-го ранга А.Н.Архипова о том, когда и в каком случае следует применять ядерные торпеды, был получен ответ, что применять их разрешается только в случае боевого нападения на подводную лодку, принуждения их к всплытию или же по специальному разрешению из .
Применение ядерных торпед несло определенную опасность, поскольку никто не знал, какое действие может оказать взрыв ядерной торпеды на саму лодку. Кроме того, разрешение на применение ядерного оружия, фактически предоставляло командирам лодок карт-бланш на право начать атомную войну с Соединенными Штатами. Тем не менее это разрешение исходило от Политбюро и Первого секретаря ЦК КПСС. Командир бригады шел на лодке Б-4 капитана Р.Кетова, начальник штаба бригады В.А.Архипов находился на подводной лодке Б-59 капитана В.Савицкого. С интервалом в полчаса корабли покинули базу, расположенную в бухте Сайда-губа неподалеку от г. Полярного.
Второй этап
Выйдя в море, командиры лодок вскрыли секретные пакеты, в которых каждой лодке определялся свой курс. Общей задачей бригады являлось следование к берегам Кубы в порт Мариэль. Туда они должны были прибыть к 20-му октября, а в дальнейшем действовать у побережья США в Карибском и Саргассовом морях. Переход должен был быть совершен в условиях строжайшей секретности. Штурманы, рассчитав курс, доложили командирам, что для того, чтобы уложиться в срок, лодки должны были двигаться со средней скоростью не менее 12 узлов, что было практически невозможно. Чтобы обеспечить скрытность перехода, необходимо следовать в подводном положении со средней скоростью в 5 узлов. При следовании в надводном терялся не только элемент скрытности, но и в условиях штормового моря это было просто невозможно. Чтобы уложиться в установленный срок, лодки в ночное время шли максимально возможным надводным ходом в условиях большого шторма. Электролит выплескивало из аккумуляторов, что могло привести к пожару, самому страшному бичу подводных лодок. Матросов выбрасывало из коек, ломало ребра, сигнальщикам выбивало зубы биноклями. По мере продвижения к тропикам повышалась температура в отсеках. Поскольку не имелось системы кондиционирования, температура зашкаливала за 50 градусов. От жары не спасало даже погружение, т.к. вода и на рабочей глубине имела высокую температуру. Экипажам лодок все же удалось незамеченными пройти рубежи противолодочной обороны американцев. Кстати, американцы не могли предположить такую высокую скорость и начали активный поиск советских субмарин после того, как они уже приближались к заданному району. Советско-американское противостояние началось обостряться после 14 октября, когда американский разведывательный самолет обнаружил стартовые площадки советских баллистических ракет средней дальности Р-12 и Р-14 в районе кубинского селения Сан-Кристобаль. Причем одна из стартовых площадок была полностью подготовлена к пуску ракет. На следующий день 6 американских подлодок получили приказ выйти на боевое дежурство в Холи-Лох с ракетами «Поларис» на борту.
Президент США Дж. Кеннеди 16 октября получил схемы стартовых ракетных установок на Кубе. Специально созданный им Исполнительный комитет Совета национальной безопасности США из 14 человек, заседания которого носили секретный характер, должен был найти пути выхода из создавшейся ситуации. На рассмотрение выносилось три варианта: полномасштабное вооруженное вторжение на Кубу; уничтожение поставленных на острове советских ракет точными ударами; и введение военной блокады Кубы. Сенат и палата представителей США принимают резолюцию о необходимости обороны Западного полушария от советской агрессии. Обращаясь к населению вечером 22 октября по американскому телевидению, Кеннеди заявил об установлении вокруг Кубы режима, не допускающего на остров советского наступательного оружия: «Добрый вечер, мои соотечественники. Правительство, как и обещало, провело самое пристальное расследование наращивания советского военного потенциала на острове Куба... Чтобы остановить наращивание этого наступательного потенциала, вводится карантин на все наступательное военное имущество, находящееся на пути к Кубе. Все суда любого рода, направляющиеся на Кубу из любого государства или порта, если будет установлено, что они перевозят наступательное оружие, будут повернуты в обратном направлении». После этого среди населения США началась настоящая паника. Жители южных штатов, бросая дома, бросились бежать на Север. Американские дороги были забиты миллионами автомобилей.
К утру 24 октября режим морской блокады острова был установлен. В планах американского командования предусматривалось в первом эшелоне вторжения на Кубу использовать около 85 тыс. чел. личного состава и 250 тысяч - во втором. Кроме этого, предусматривалось использование артиллерии, включая 12 установок неуправляемых ракетных снарядов (НУРС), бронетанковых сил, истребительной и бомбардировочной авиации, а также свыше 180 кораблей военно-морских сил США. Для поиска и уничтожения советских подводных лодок были созданы поисковые группы, оснащенные радиоэлектронными средствами ПЛО. На каждую лодку приходилось по противолодочному авианосцу (в среднем - 40 самолетов и вертолетов) и более 50 кораблей с современной поисковой аппаратурой. Кеннеди определил 60-й меридиан, как рубеж 500-мильной (926 км) блокады, за который не могли проникнуть никакие советские суда. К моменту введения блокады на пути к «острову свободы» находилось до 30 кораблей, некоторые из них с ядерными боеголовками к баллистическим ракетам средней дальности и крылатым ракетам. Словами Хрущева советское руководство заявило, что остановка и досмотр советских транспортов приведет к необходимости их защиты всеми военными средствами с помощью подводных лодок, включая уничтожение американских военных кораблей. В ответ президент Кеннеди отдал приказ о поиске советских военных лодок, принуждении их к всплытию и даже уничтожению в случае необходимости. В выполнении данного задания участвовали 85 % кораблей и авиации Атлантического флота США. В день установления блокады командование ВМС США опубликовало особое предупреждение для мореплавателей, в котором определялся порядок всплытия и идентификации подводных лодок, обнаруженных кораблями карантина вблизи Кубы. В нем говорилось:
«, войдя в контакт с неопознанными подводными лодками, дадут указанные ниже сигналы, информируя подводную лодку о том, что она может всплыть для своей идентификации. Сигналы: корабли карантина сбрасываю: 4-5 ручных гранат, что может сопровождаться международным условным сигналом «IDKCA». означающий «Подняться на поверхность». Этот гидролокационный сигнал обычно передается на подводном оборудовании связи в диапазоне 8 килогерц. Услышав сигнал, подводная лодка должна всплыть. Сигнал и используемый порядок действий являются неопасными». Эта информация не была доведена до сведения командиров ПЛ советским командованием, поэтому разрыв гранат вблизи лодок мог восприниматься, как начало военных действий, что опять же могло спровоцировать перерастание «холодной» войны в «горячую». Сообщение об американском предупреждении советским подводникам, которые уже находились в кольце американской блокады, передал на свой страх и риск контр-адмирал, командир 20-й эскадрыПЛ Л.Ф.Рыбалко. Причем районы патрулирования советских подводников столь плотно контролировались американскими судами ПЛО, что среди командиров ПЛ возникло подозрение о наличии американского агента в руководстве ВМФ СССР. На самом деле, советским подлодкам, чтобы не обнаружить себя, следовало противостоять мощной системе американской противолодочной обороны «Цезарь», которая включала тысячи километров подводных кабелей и множество гидрофонов. В условиях Карибского кризиса она была приведена в боевой режим. Кроме того, вступила в строй новая секретная поисковая противолодочная система СОСУС, о существовании которой до октябрьских дней знало только ограниченное число людей. Чтобы достичь района действий, определенных приказом, лодкам пришлось преодолеть не менее 5 противолодочных рубежей.
