С другой стороны, вспоминая то время, мне сейчас стыдно за себя и, прежде всего, за то, что я, выступая перед матросами на политических занятиях и политинформациях с неиссякаемой убеждённостью горячо доказывал, безудержно агитировал, призывал и убеждал, чему сам тогда искренне верил, ссылаясь на партийные документы очередных партийных съездов, что наше поколение будет жить при коммунизме. Вспоминаю, что моя бурная деятельность была замечена политотделом Отряда и по этому поводу даже была выпущена листовка-плакат под заголовком «Активный боец идеологического фронта». Но в реальности, как показали дальнейшие события, вся политическая агитация и пропаганда оказалась пустыми словами. Помимо специальной подготовки, несения боевой вахты, политических занятий, индивидуальной воспитательной работы, чем мне непосредственно приходилось заниматься, личный состав группы принимал участие в различных мероприятиях, проводимых как в масштабах Приёмного Центра, так и по плану всего Отряда. Особенно большой объём работ, на которые привлекались не только матросы и старшины срочной службы, но мичманы и офицеры, был связан с благоустройством территории части в первые месяцы после передислокации на новое место, а затем со строительством футбольного поля, открытого плавательного бассейна и большого количества других спортивных сооружений. Спортивной работе в Отряде уделялось очень большое внимание. Систематические тренировки и соревнования проводились летом и зимой не только в масштабах подразделений, но и в составе сборных Отряда по различным видам спорта, в том числе по различным аспектам специальной подготовки радиотелеграфистов. Многие представители Отряда, в том числе и нашей группы, становились призёрами, чемпионами и победителями целого ряда соревнований, показывая высокие спортивные результаты. Сборной командой Отряда по лыжным гонкам руководил мастер спорта капитан Владимир Иванович Байков. Представитель нашей группы Евгений Шевцов, командир отделения, специалист 1-го класса, отличник ВМФ, имел большие успехи в лыжном спорте, выполнив норму кандидата в мастера спорта, неоднократно занимал первые и призовые места по бегу на лыжах. Евгений Егорович Шевцов и в своей дальнейшей жизни, насколько мне известно, не только не расстался с военной службой, но и продолжал совершенствоваться в своих спортивных достижениях. Став офицером, он определённый период проходил службу на Северном флоте, где в одной из дивизий подводных лодок исполнял обязанности начальника по физической подготовке и спорту.
Военная служба разнообразна. Само собой разумеется, что без каких-либо текущих, повседневных замечаний и недостатков не обходилось, но в целом дисциплина и порядок поддерживалась, я бы сказал, вполне на удовлетворительном уровне. Во всяком случае, на моей памяти каких-либо чрезвычайных, серьёзных, грубых происшествий в группе не происходило. Конечно, некоторые матросы, порой, расстраивали своим поведением, к ним приходилось принимать и дисциплинарные меры, если устные убеждения и увещевания не достигали положительных результатов. В своей работе с личным составом группы, в числе которых были представители многих национальностей как русские, так и украинцы, белорусы, молдаване и другие, я старался давать инициативу в воспитательной работе старшинам, командирам отделений и мичманам, строго следя за недопущением неуставных взаимоотношений из-за различий в сроках службы или проявлений каких-либо элементов ксенофобии. Хочу честно сказать, что за мою практику командования группой не было ни одного случая не только маломальского намёка на неуставные отношения, но и о злосчастной «дедовщине» вообще не знали, да и слова-то такого не слышали. Старослужащие матросы по третьему и четвёртому году службы не имели каких-либо преимуществ и привилегий, также принимали участие в приборках и хозяйственных работах, выполняли обязанности дежурной и дневальной службы, расписывались на все вахты, в том числе и ночные, наиболее сложные. Даже более того, в периоды повышения и усиления боевой готовности, наиболее опытным старослужащим радиотелеграфистам доверялось на боевых постах нести ответственные вахты. И надо сказать, что это воспринималось как большое доверие со стороны командования, к которому моряки относились с большой отдачей и напряжением.
Вспоминая о тех годах своей службы, скажу следующее: в принципе, я был удовлетворён своим настоящим положением, но всё чаще и чаще стал задумываться о дальнейшем, ведь не всё же время быть командиром группы. Некоторые офицеры предпринимали попытки получить академическое образование или второе высшее, например, инженерное по радиотехнической специальности. Тогда повальное было увлечение стать инженером. Даже командные училища выпускали офицеров с инженерными дипломами. Для начала, по примеру старшего лейтенанта Юры Антонова, моего сослуживца по Отряду, и некоторых других приятелей я тоже решил поступить на платные курсы английского языка, которые проводились в вечернее время в одной из общеобразовательных московских школ. Хотя мы оказались в разных учебных группах, но, чаще всего, отправлялись на занятия вместе, если кто-либо из нас не был занят служебными делами. Занятия были интересны не только из-за того, что в большинстве своём контингент учебных групп состоял из молоденьких и привлекательных особ женского пола, общение с которыми только в ходе учебного процесса было приятно. Главное заключалось в том, что занятия были результативны, поскольку достаточно быстро удалось восстановить навыки разговорной речи и пополнить словарный запас на бытовую и повседневную тематику. Ничего не делается зря, и, как показали дальнейшие события, учёба на этих полугодичных курсах для меня явилась весьма полезной, что в вскоре подтвердилось при других обстоятельствах. Но тогда эти занятия, порой, казались просто занимательным и удобным для нас времяпровождением, когда при следовании на курсы мы вдруг без предварительной договорённости заворачивали в какую-нибудь столовую или кафе, где за дружескими разговорами о том, о сём распивали бутылку водки или какого-нибудь вина, и, естественно, пропускали очередные уроки.
Однако мысль получить инженерное образование тоже не оставляла меня, и я на основании перерасчёта дисциплин и количества часов имеющегося у меня в наличии диплома поступил сразу на третий курс заочного отделения радиотехнического факультета где проучился целых два семестра, сдав необходимые курсовые, зачёты и выполнив целый ряд лабораторных работ. Но вот однажды у нас в Приёмном Центре произошло почти незаметное для общественности событие, которое никем не объявлялось и осталось бы незамеченным, если бы не освободившаяся должность командира второй группы, на которой успешно трудился капитан-лейтенант Дмитрий Тищенко. Отсутствие длительное время одного из офицеров в подразделении вызвало естественный интерес: невольно приходилось думать, что же могло случиться? Вскоре всё-таки просочились сведения, что Д.И.Тищенко поступил в Военно-Дипломатическую Академию Советской Армии. Обстоятельства поступления и характер его обучения никому не были известны. Соседи по месту проживания в военном городке ближайшего Подмосковья, прежние офицеры-сослуживцы по Отряду поговаривали, когда видели его в гражданской одежде, возвращавшегося на городском автобусе из Москвы, что Дима сильно изменился, в руках всегда держал записную книжку, по которой что-то бубнил себе под нос, в общении стал замкнут, неразговорчив, дескать, не до вас мне, ребята, на пустые разговоры время тратить. В таких случаях, как обычно бывает, любая неясность вызывает ещё больший интерес, и появляются разные домыслы и пересуды-разговоры. Не свихнулся ли наш общий знакомый? Тем более, что причины к таким размышлениям существовали. Стали вспоминать, что за год до этого один наш сослуживец из Отряда также поступил в эту Академию, но не прошло и несколько месяцев его учёбы, как он по неизвестным причинам неожиданно повесился. Этот трагический факт всячески постарались широко не освещать и он, действительно, вскоре забылся, а затем и фамилию этого человека никто не мог вспомнить. К счастью с Димой Тищенко было всё нормально, просто языковая подготовка, как я сам испытал на себе несколько позже, требовала терпеливости и повышенного внимания. В конце концов, он успешно отучился положенный срок, а затем уже на других ответственных участках также успешно продолжал военную службу до выхода на пенсию.
На освободившиеся вакантные должности командиров радиотелеграфных групп Приёмного Центра вместо убывшего на учёбу Д.И.Тищенко и назначенного, как уже ранее упоминалось, командовать женским коллективом А.И.Лапшева прибыли только что окончившие ВВМУРЭ имени А.С.Попова энергичные, инициативные, работоспособные и деятельные лейтенанты Валерий Яковлев и Михаил Лепик. В этот период я почувствовал себя в какой-то степени опытным командиром группы и мог даже что-то подсказать и порекомендовать молодым лейтенантам. Но, в основе своей, они быстро освоили новое дело, вошли в курс событий и, приобретя первоначальный опыт, весьма плодотворно выполняли свои обязанности на порученных участках сложной и многоплановой работы с личным составом. В эти годы я познакомился со старшим лейтенантом Александром Модестовичем Ивановым, который также как и я сравнительно недавно был назначен в Отряд на малопонятную в те годы должность инженера-программиста электронной вычислительной машины, которая предназначалась для обработки данных в интересах Пеленгаторного Центра. С характером нашей службы ранее Александру не приходилось встречаться, поэтому, можно сказать, он оказался настоящим «новичком на стадионе». Да и с программированием, как мне казалось, Александр не особенно был силён. Шкафы его ЭВМ занимали более половины огромного зала. В одиночку наладить и запустить в работу эту технику, как мне помнится, ему так и не удалось. Как-то так произошло, что мы на первых порах сблизились и даже подружились, так мне казалось. Саша Иванов был старше меня года на три-четыре, достаточно опытный в жизни, сдержанный, рассудительный и терпеливый, держался независимо, без заносчивости и хвастливости. Мне такая линия его поведения импонировала, хотя я чувствовал, что инициатива в наших отношениях принадлежит ему, но я это воспринимал без сопротивления. Обычно беседуя друг с другом в период довольно продолжительной дороги из Москвы, где мы оба проживали, до Отряда и обратно, мы рассказывали друг другу о себе, предыдущей службе, настоящем своём положении и обсуждали возможные планы на будущее. Он для меня был интересным человеком как по своей биографии, так и по опыту жизни. Во мне, вероятней всего, он видел ещё не очень устоявшуюся личность по характеру и поведению, поэтому, как мне стало впоследствии ясно, терпел меня до поры до времени.
Саша Иванов, родители которого жили в Москве, окончил Высшее Арктическое училище в Ленинграде по специальности океанолога-гидролога и неоднократно участвовал в многомесячных полярных экспедициях, дрейфуя во льдах в районе Северного полюса. Познав суровую жизнь полярников среди белого безмолвия ледяных торосов, шквального ветра и жгучего мороза, поседев и закалившись, решил, как он говорил, перебраться на материк, в Москву поближе к своей семье, где только что родился сын Дима, и к престарелым родителям, требующих постоянного ухода и присмотра. Осуществить задуманное оказалось делом не лёгким. Пришлось обращаться за помощью к своему дяде генералу армии С.П.Иванову, Герою Советского Союза, служившему тогда на Дальнем Востоке. По воспоминаниям Саши, отец его Модест Павлович по каким-то своим личным причинам принципиально не захотел обращаться к своему младшему брату Семёну за протекцией для сына. Саше самому пришлось просить дядю оказать содействие для его перевода в Москву. Об этом факте Саша вспоминал всегда с неохотой и старался всячески избегать разговоров на эту семейную тему. Вот таким образом А.М.Иванов оказался в нашем Отряде и очень скоро получил долгожданное своё очередное воинское звание инженер-капитан-лейтенант, которое казалось недосягаемым на его предыдущей службе. Мои приятельские отношения с Александром не ограничивались только дорожными разговорами во время следования на работу и обратно. Мы иногда встречались и после работы, находили возможность отдохнуть и провести свободное время вместе. Я был у него дома, где недалеко от Филёвского парка проживали его родители. На встрече очередного Нового года в ресторане где мы по общей договорённости заказали семейный столик на четырёх человек, Саша познакомил меня со своей женой. Мы довольно часто посещали тогда очень популярное в Москве кафе-мороженое на улице Горького, где он, высокий, стройный, молодой, но уже седовласый военно-морской офицер имел не малый успех среди московских любительниц не только мороженого, а он им со своей стороны во внимании никогда не отказывал. Для того и ходили, простаивая километровые очереди, чтобы оказаться в приятной обстановке среди светской молодёжи.
Размышляя о дальнейшей службе, Александр однажды предложил поступать вместе в Военно-Дипломатическую Академию. Доводы для принятия такого решения он выдвигал весьма убедительные. Главными препятствиями являлись некоторые жесткие критерии для получения академического образования. Предельный возрастной ценз для поступления на очное отделение любой Военной Академии ещё позволял нам выступать с ходатайством о рассмотрении нас в качестве кандидатов на зачисление. Мы могли рассчитывать на поступление, само собой разумеется, только по своему профилю специализации в Военно-Морскую Академию. Но второй критерий штатная должность должна была быть не ниже звания «капитан 3-го ранга» полностью исключала такую возможность. Поскольку я имел весьма смутное представление о ВДА, основываясь только на некоторых весьма сомнительного характера известных фактах, у меня не было веских причин и каких-либо доводов возразить напористым и убедительным, как мне казалось, предложениям Александра. Не особенно утруждая себя глубокими раздумьями, я написал рапорт на имя командира Отряда капитана 1-го ранга С.А.Арутюнова с ходатайством рассмотреть мой вопрос о поступлении в ВДА, который подал, как положено, по команде начальнику Приёмного Центра капитану 2-го ранга О.С.Капустину. Рапорт аналогичного содержания написал и Саша Иванов. Буквально по истечении нескольких дней меня вызвал к себе командир Отряда, с которым у меня произошел какой-то странный разговор. Семён Арсентьевич Арутюнов не стал меня ни отговаривать от поступления, ни убеждать в правильном решении, а как-то по-отечески, не официальным тоном спросил о том, отдаю ли я себе отчёт в своих действиях, знаю ли я куда поступаю, и что меня может ожидать в будущем. Мне показалось, что мой ответ разочаровал командира Отряда, когда я неуверенно и сбивчиво говорил, что, хотя я никоим образом не осведомлён ни об учёбе, ни о дальнейшей службе, однако полагал бы возможным получить новое академическое образование и зачем-то невпопад добавил, что не быть же мне вечным командиром группы в звании капитан-лейтенанта. После таких слов Семён Арсентьевич Арутюнов пристально посмотрел на меня, судя по всему, полагая, что я хотел бы услышать от него какие-то заверения в продвижении по службе вместо отказа от поступления на учёбу. Однако он, не продолжая разговора, завершил беседу и тут же поставил свою резолюцию на моём рапорте.
О своей аудиенции у командира Отряда и характере разговора, оставившем у меня не совсем приятный осадок, я поделился с Сашей Ивановым. Новость, которую я узнал от него, совершенно меня расстроила и повергла в уныние, он заявил, что после своей беседы с капитаном 1-го ранга С.А.Арутюновым отозвал свой рапорт и отказался от поступления в Академию. Причин, объясняющие такие свои действия, Александр не назвал, а я не стал их выяснять. Однако он снисходительно и с некоторым превосходством напутствовал, что, дескать, там, в этой Академии, тебя отучат от стеснительности, перестанешь по любому поводу краснеть, привыкнешь много пить, и в заключение добавил: «Цирроз печени тебе обеспечен». Мне запомнились его мало дружелюбные слова, и такое резкое изменение в поведении показалось маленьким предательством. В наших отношениях наметилось отчуждение, а затем мы совсем перестали встречаться, перезваниваться, делиться новостями и вообще поддерживать какую-либо связь. Буквально вскоре А.М.Иванов был переведён в Вычислительный Центр, находящийся в подчинении Министерства Обороны. Видимо, опять надёжно сработала «генетика». Моему рапорту капитан 1-го ранга С.А.Арутюнов незамедлительно дал ход, потому что через некоторые время меня сначала вызвали на беседу в Главный Штаб ВМФ, затем беседовали, инструктировали в Генеральном Штабе, где мне пришлось заполнять анкеты, писать автобиографии в нескольких экземплярах, собирать медицинские справки и другие бумаги. Худо ли бедно ли, но процесс пошёл, который, как оказалось в реальности, не такой уж простой.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Круглолицый, с приличным брюшком крепыш в черной флотской шинели с погонами старшего лейтенанта и повязкой «Рцы» на рукаве, выхватил пистолет из болтающейся на ремне кобуры. - Всех перестреляю! Сегодня на бербазе неприемный день! Быстро вышли все вон! Зверский взгляд начальника службы ГСМ Толи Зубова не вызывал сомнений – перестреляет всех! Ствол «Макара» он направлял точно между глаз. Кто его, скотину, знает, дослал ли он патрон в патронник? - Придурок, убери оружие, - убегали на безопасное расстояние корабельные, - доиграешься. Толик Зубов, перед этим нещадно выдранный командиром береговой базы ракетных катеров капитаном 3 ранга Плужником за неурочное шастанье катерных просителей по кабинетам бербазы, грудью встал на защиту священных рубежей родимой части. Зубов в должности уже три года и даже успел получить старлея. Но, судя по всему, дорога его к достижению новых рангов и должностей будет весьма
Всю оборотную сторону его карточки поощрений и взысканий Плужник исписал своим корявым почерком полностью и скоро вставит вкладыш для новых взысканий. В славные семидесятые дежурство по бербазе неслось при оружии – пистолет Макарова и шестнадцать патронов в двух обоймах. Это потом, дежурных обезоружили – кто-то, где-то прошляпил пистолет, и по распоряжению командующего ТОФ пистолет и патроны должны были храниться в сейфе и передаваться по дежурству. Так вот Толик очень любил пугать всех пистолетом, когда его назначали дежурным по бербазе. - Всех перестреляю!!! – ага, это Зубов производит подъем личного состава. Годки по подъему любят понежиться в коечке. До дембеля всего ничего, пусть, мол, теперь молодые за нас побегают. Но этот толстенький беспредельщик уже всех достал. Толик делает стопроцентный подъем моряков следующим образом – стреляет несколько раз через все помещение в противоположную стену. Пули рикошетят и летят на лежащих бойцов. Укрываясь одеялами и матерясь, годки выскакивают в холодное туманное утро. По распорядку на площадке перед зданием береговой базы должна проводиться утренняя зарядка. Конечно, зарядку делают караси, а годки курят в сторонке. Но и это уже успех. Главное, что в кубрике, как по-корабельному называется спальное помещение, никого не осталось. Правда, услышав пальбу, из своего кабинета выскакивает полуодетый командир бербазы. Он заночевал в части после посиделок с офицерами штаба за
- Зубов, гадюка, ты опять стрелял? – орет Плужник. - Я неумышленно, товарищ командир. Это был несанкционированный выстрел – потупясь отвечает Толя. - Зубов, я слышал три выстрела, и что все три были несан…акц …тьфу ты…ниро-ванны?. Через секунду Плужник, выпучив глаза, смотрит, как Толина рука лезет в кобуру. - Так точно, товарищ капитан третьего ранга! – молодецки рубит Зубов и медленно вытаскивает пистолет. - Ну, хорошо, хорошо, - трусовато соглашается с ним Плужник и отходит на всякий случай, - несан… нечаянно, так нечаянно. Ты только не забудь зайти на склад боепитания к мичману Гудыменко, пополни обойму. Влипнешь тут с вами, дураками. Ну, как маленькие! Толя Зубов не всегда был безалаберным существом. Таким сделала его служба на береговой базе. Толя в свое время был списан с корабля за то, что, находясь в море, произвел удачную для себя сделку -произвел замену трех тонн солярки на три литра спирта с каким-то рыболовецким судном. Спирт был ему жизненно необходим, поскольку у Толика был день рождения, а компания на застолье подобралась большая. Весь корабельный спирт, даже из магнитного компаса, был выпит. Не соляром же поить сослуживцев? Как потом говорил Толя, его бес попутал. Море Зубов всегда вспоминал с теплотой и легкой грустью. Он служил в бригаде охраны водного района на помощником командира. Был исполнительным и примерным офицером. Обеспечение корабля всеми видами снабжения, включая продовольствие – было его основной обязанностью. Великий ассортимент продуктов, находящихся в его заведовании, сделал его гурманом и сибаритом.
- Для меня лично кок всегда готовил на ужин обжаренную на сале картошечку, - рассказывал Толя, - подавал мне в каюту на большо-о-ом таком блюде. На блюдо помещалось две горки – одна из жареной картошки, другая из отварных нашинкованных кальмаров в майонезе, а вокруг этих горок размещались соленые огурчики и помидорчики. Я разбавлял спирт водой из холодильника пополам на пополам, выпивал и закусывал огурчиком, а потом поедал все, что было на блюде. От его гастрономических воспоминаний у нас начинали течь слюнки. В штабной столовой, где мы, бербазовские офицеры, питались, кормили неплохо, но на гарнир обычно подавали шрапнель или пшенку. Картошку жарили только по великим праздникам. А уж о кальмарах или крабах и говорить не приходится. Наконец, дострелялся Толя Зубов из пистолета до того, что командир запретил ему дежурить с оружием. Годки теперь нагло валялись по подъему и ухмылялись. Зубов, поначалу безуспешно сдергивал их с коек, потом обратился ко мне. - Химик, налей полбутылки хлорпикрина. Хлорпикрин, кто не знает, - это учебно-боевое отравляющее вещество слезоточивого действия для проверки герметичности противогазов. - Зачем тебе, - удивился я, - не дам, он на строгом учете у начальника химсклада. - Юра, я тебя прошу, мне срочно надо, а ты спишешь на газоокуривание, мне надо тараканов дома потравить - упрашивал меня Зубов. - Ладно, черт с тобой, пошли на склад. Мичман Карл Карлович Штумф, - начальник склада из заволжских немцев, предупредил Зубова, чтобы он обращался очень осторожно с веществом и не потравил людей. - Не потравлю, - пообещал Толя. Забегая вперед, скажу, что он действительно никого не отравил, все остались живы, но от пережитого страха некоторые годки стали заикаться и дергаться при команде «Подъем». Толя Зубов, неутомимый борец за дисциплину, в следующее своё дежурство за пять минут до подъема, закрыл выходные двери, открыл пирамиду с противогазами, сам надел противогаз и зашел в мирно спящий кубрик. Там он взял чьё-то ножное вафельное полотенце и вылил на него весь бывший у него хлорпикрин. Отравленное полотенце он засунул под кровать в самом центре кубрика. В теплом помещении началось бурное испарение отравляющего вещества. Радио пропикало шесть часов утра. Зубов сделал глубокий вдох, снял маску, заорал «Подъем!!! Химическая тревога!!!», и снова надел противогаз. За это время слезоточивый газ достиг самых отдаленных уголков кубрика. Спросонья, истекая соплями и слезами, моряки бербазы, стали ломиться в закрытые на ключ выходные двери. Зубов указательным пальцем невозмутимо показывал на пирамиду с противогазами. Напялив первые попавшие под руку маски, народ столпился у выхода. Когда все надели средства защиты, Толик открыл дверь.
С диким воем мимо капитана третьего ранга Плужника, прибывшего проверить организацию подъема, пронеслась обезумевшая орда в противогазах. - Зубов, что это? – испуганно спросил командир бербазы. - Так ведь подъем, тащ командир! – снимая маску противогаза, бодро ответил дежурный Зубов. - А почему все в противогазах? - Так ведь я сыграл им химическую тревогу, проверял выполнение норматива №1 по надеванию противогаза - сказал Толя. Почуяв недоброе, Плужник, через две ступеньки, взлетел на второй этаж в кубрик, схватил полной грудью отравленного воздуха и забился в конвульсиях. - Тащ командир, наденьте противогаз, что ж вы так торопитесь-то, - виновато топтался Зубов, - вот ваш размерчик, второй номер. Я… тебя… самого... сейчас… надену, сволочь такая, - сквозь удушающий кашель отозвался Плужник, - сгною на губе, урод пузатый. О, боже! Как же ты меня уже доста…а…а…л! Слизистые оболочки командира бербазы во всю мощь вырабатывали свою продукцию. Продукция текла ручьями изо всех лицевых отверстий Плужника и стекала на китель и на брюки. Зубов в противогазе скакал по кубрику, открывая окна для проветривания помещения. Через полчаса не осталось даже запаха хлорпикрина.
Такие радикальные меры по организации подъема личного состава береговой базы привели к тому, что узнавший от Плужника о последней выходке Зубова командир бригады капитан первого ранга Пискунов, развел руки: - Ибя…я, - сказал он, - Эту скотину больше дежурить не ставить, объявить ему оргпериод, сход домой запретить. Отпуск – в январе.. А вы, Плужник, воспитывайте своих офицеров сами, не надо тут расписываться в собственной беспомощности. Сидите вечерами с вашим Зубовым и долбите уставы и заодно, кстати, инструкцию дежурного по береговой базе. Я вас лично начну ставить дежурным по бербазе, когда сдадите мне зачет.
В 1991 году в столице Поморья состоялся праздник "Дервиш-91", посвященный 50-летию первого северного конвоя, который причалил в Архангельске 31 августа 1941 года. - В Архангельск пришли английские суда, приехали ветераны. Был парад, играл оркестр королевских военно-морских сил, праздник был грандиозный, - рассказывают ветераны. Тогда же, в 91-м, в Соломбале на набережной Двины установили закладной камень - памятник тем, кто навеки остался в море. Камень заложили с большим размахом, в присутствии областного и городского начальства. - Семнадцать лет прошло, а камень и ныне там, - сокрушаются моряки-ветераны, - неужели пять тысяч наших товарищей, погибших на Севере, не достойны памятного знака! Оброненная медаль В этом году День Победы Алексей Иванович Высоких, Юрий Петрович Копытов и Юрий Александрович Будиев встречали в Лондоне. В Англию они отправились по приглашению лондонского клуба участников полярных конвоев. Девятого мая северян пригласили на крейсер-музей "Белфаст", где состоялась встреча моряков. Председатель клуба Гордон Лонг присутствовать лично не смог, он прислал своим друзьям письмо. Из официальных лиц на "Белфаст" прибыли посол России в Великобритании Юрий Федотов и двоюродный брат Королевы Елизаветы II, принц Майкл Кентский. Английским и российским ветеранам вручили памятные медали.
- Мы вспоминали прошлое, но и проблемах говорили. Нам, ветеранам войны, грех жаловаться: пенсия по сравнению с другими пенсионерами побольше, льготы есть, но особо не пошикуешь. Мы приехали в Лондон за счет архангельских предпринимателей, спасибо им большое, а англичане к нам приезжали за свой счет, и в Австралию для них полететь не проблема. - После встречи на крейсере с россиянами, работающими в Лондоне, отмечали праздник в маленьком пабе на воде. Помянули погибших, пели "Катюшу", простые англичане нас искренне поздравляли и предлагали выпить. Даже посетители соседнего с пабом гей-клуба предлагали к ним зайти, но мы тактично отказались. - Поздним вечером девятого мая мы возвращались в гостиницу, и я не заметил, как на асфальт упала одна из медалей,- рассказывает Юрий Петрович Копытов, - а подросток, нашедший ее, бежал за нами, чтобы вернуть. Я был очень растроган и обрадован такому отношению.
Корзунов Андрей Михайлович
60-летие начала войны отозвалось в сердцах людских, особенно ветеранов, долгим эхом. Нахлынула волна новых острых воспоминаний, возрос поток писем. Одно из них поступило в редакцию нашей газеты от петербуржца В. С. Щетинина. Он рассказывает о своем друге, жителе Пушкина, человеке волнующей, неординарной судьбы, с которым посчастливилось недавно снова встретиться. “Мы сидим с ним на скамейке... Над нами голубое небо, вокруг густая зеленая листва и тишина. Что еще нужно для беседы?” Собеседником Владимира Сергеевича был Андрей Михайлович Корзунов. По словам Щетинина, Андрей — намного моложе его, еще “салага”. Скамейка, на которой протекал их неторопливый дружеский разговор, стояла невдалеке от дома на Артиллерийской улице, где живет с женой и двумя детьми А. М. Корзунов. — До войны, — рассказывал он, — я с сестрой и мачехой жил на улице Радищева, в доме номер девять. Был еще дошкольником и забавлялся с пацанами детскими играми: гоняли мячи, запускали бумажных змеев, “громили врага” деревянными саблями, командовал нами “легендарный Чапаев”. Сестра была старше меня, проводила школьные каникулы в местном пионерском лагере, каких в Пушкине было несколько. Помню, мы бегали глазеть на смуглых мальчиков и девочек в пилотках с кисточками. Их привезли из Ленинграда и разместили в детском доме на Пушкинской улице. Сестра говорила, что они приехали из Испании, где шла война. Фашисты бомбили города. Маленьких испанцев временно поселили у нас, дав им возможность погостить под мирным небом...
Но и в нашей стране небо недолго оставалось мирным. “В понедельник, 23 июня, мне должно было исполниться семь лет, и мачеха хотела испечь пироги. Приказала сидеть дома. Но в воскресенье мы услышали ужасное: германские фашисты напали на нашу страну, началась война”. В августе на семью обрушилось и личное горе. Как поведал Андрей, от них ушла мачеха. Писем с фронта от отца не было, она подумала, что скорее всего его нет в живых и бросила пасынков на произвол судьбы. “Я почувствовал себя совсем взрослым, семейным кормильцем. Чтобы раздобыть пищу, стал бегать то к бабушке, которая жила в доме у Египетских ворот, то к тетушке на Песочную улицу, а то и к деду, работавшему кочегаром в кинотеатре “Теремок”, ныне “Авангард”. Один покормит, другой попоит чаем, третий пошлет сестре хлеба. Ведь мы стали беспризорниками...” Потом начались бомбежки. Однажды налет немецких самолетов застал мальчика у деда в кинотеатре. Хорошо, что рядом, в подвале соседнего дома, было бомбоубежище. Спустя несколько дней ребята перебрались к бабушке. Там тоже вблизи от дома находилось укрытие от бомб. Уходя туда, люди брали с собой кое-какие пожитки, съестное: ведь воздушные налеты длились иногда подолгу. “Время от времени, — вспоминает Андрей Михайлович, — мы ходили из этого убежища за водой к ручью, пробегавшему невдалеке от Египетских ворот. Как-то в середине сентября бабушкина соседка тоже решила раздобыть воды. Вскоре она вернулась, но с пустым ведром. Расстроенная, взлохмаченная, едва переводя дыхание, женщина выпалила: “В городе немцы!”
— В моем воображении, — рассказывал А. М. Корзунов своему собеседнику, — немцы представлялись псами-рыцарями в касках с рогами, такими, как я видел их в кинофильме Но те, кто ворвались в нашу землянку, оказались обыкновенными бандитами, никак не похожими на киногероев. Сначала послышался шум мотоциклов. Мы затаились. Все отчетливее до нас доносился какой-то лающий говор. Потом мы увидели, что в проем двери влезает верзила с фонариком. Стал освещать наши жалкие пожитки. Как истинный крохобор он забрал у нас весь хлеб и с килограмм изюма. В те страшные дни мальчику и его сестренке пришлось пережить и смерть дедушки. Он не выдержал глумления над ним фашистов. Бабушке с внуками удалось похоронить деда во дворе бывшего дома Кокорева, на Московской улице. Конечно, никаких следов от наспех вырытой могилы теперь не осталось. Когда Корзуновы возвращались с похорон, перед их глазами предстала еще одна леденящая душу сцена: у здания бывшей аптеки, которая находилась на углу Московской и улицы 1 Мая, ныне Конюшенной, стояли виселицы с повешенными горожанами. Спустя некоторое время немецкие власти стали выселять людей из оккупированного города. — Как во сне помню, — продолжал свой рассказ Андрей Михайлович, — погрузили меня на подводу и куда-то повезли. Через несколько дней выкинули на территорию какого-то лагеря. Оказалось, что это была Гатчина. Я опух, видимо, от голода, и не мог двигаться. Долго находился в забытьи. Очнулся уже в небольшой, опустошенной деревушке под Невелем. Как сложилась бы дальнейшая судьба Андрея и его родных, будь они и дальше под пятой гитлеровских захватчиков, — можно только гадать. Но вскоре положение круто изменилось. В 1943 году настал для Корзуновых час освобождения. Мальчик, на хрупкие, изможденные плечи которого легло столько горьких испытаний, наконец-то оказался под надежной защитой. И не одного-двух людей из числа близких, друзей, знакомых, а под опекой целого воинского коллектива. Девятилетнего парнишку приняли в дружную боевую семью гвардейского артиллерийского полка. Юный изгнанник из Пушкина стал сыном этого полка.
Но бои за освобождение родной земли продолжались. Гвардейцев перебрасывали на различные участки фронта — под небольшой городок на Псковщине Пустошку, под Витебск, Оршу... Шел уже 44-й год. Десятилетний боец Андрей Корзунов старался нести службу так же исправно, как и все его однополчане. Четко выполнял возложенные на него обязанности связного, под обстрелом противника перебегал от одного поста к другому, разнося пароли... — Наша гвардейская дивизия, — вспоминает А. М. Корзунов, — участвовала в операции “Багратион”, освобождала Белорусию, Прибалтику. По окончании наступательных боев многих из нас наградили. Мне вручили медаль “За боевые заслуги”. После войны Андрей Корзунов долго еще не расставался с военной формой. Служил юнгой на одном из тральщиков Черноморского флота, освоил морскую специальность штурманского электрика. Был удостоен и других правительственных наград, в том числе медали Ушакова. Но та, солдатская медаль, полученная им в десятилетнем возрасте, для него — самая памятная, дорогая. Напоследок хочется сказать спасибо за письмо Владимиру Сергеевичу Щетинину, тоже бывшему юнге, за то, что он проследил за судьбой и по справедливости оценил заслуги и моральные качества своего друга, пережившего столько невзгод, но оставшегося несломленным. Наоборот, пройденный им тенистый путь закалил его, определил правильное, полноценное отношение к жизни. Вполне закономерно, что ветеран войны Андрей Корзунов и по сей день активно трудится, причем на важном, ответственном посту — в области изучения космоса.
Курамшин Игорь Александрович
... Взять хотя бы самый первый очерк - «Всем штормам назло». Его герой - кавалер ордена Ленина - член совета ветеранов Мурманского тралового флота, бывший старший мастер лова Игорь Курамшин сидел на праздничном вечере в ДК имени Кирова по соседству с автором. Читатели «Мурманского вестника» знают Игоря Курамшина как автора интересных очерков и зарисовок о людях Мурманского тралфлота. Но мало кому известно, какая удивительная жизнь за плечами Игоря Александровича, кавалера ордена Ленина, бывшего юнги Черноморского флота, морского пехотинца, разведчика в суровые годы войны и одного из самых удачливых промысловиков МТФ в мирное время. Книга Владимира Бабуро восполняет этот пробел...
Я ЛЕТАЛ ВАС БОМБИТЬ. Игорь КУРАМШИН. -
Это услышал ветеран от немецкого гостя
В прошлом году, когда праздновалось 60-летие Победы, в музее Мурманского морского пароходства собрались ветераны войны. На встречу прибыли гости - из Германии, Англии, Америки. Рядом с Николаем Малыгиным оказался немец. Разговорились. Мурманчанина очень удивил уверенный и бойкий русский язык соседа - где так сумел изучить? - В Магадане, - охотно ответил тот на вопрос. - Десять лет в советских лагерях я прилежно постигал вашу речь. И, как видите, преуспел. Оказалось, в плен немец попал после того, как его самолет сбили над Мурманском. - Я летал бомбить ваше знаменитое судно - ледокол «Иосиф Сталин», - с некоторой даже гордостью сообщил он. Николай Иванович на мгновение онемел. - А я в это время там кочегарил, - произнес он наконец. - Думал, живым не выйду... Этот ледокол, как вспоминает Малыгин, одним своим именем приводил фашистов в ярость. По слухам, существовал даже приказ Гитлера - утопить этот гигант любым путем. А потому служить на «Сталине» было что сидеть на пороховой бочке с горящей папироской в зубах. Немецкие подлодки постоянно охотились на корабль, самолеты методично утюжили небо над ним, осыпая бомбами. Как-то раз (Коля Малыгин в ту пору перешел из кочегаров в машинисты) ледокол уцелела лишь чудом: бомбы ложились буквально в паре метров от борта.
- Не вышло у вас, - сказал немцу Малыгин. - Цел ледокол остался, и мы тоже, - и улыбнулся. А сидевшие напротив английские и американские ветераны чуть ли не зубами скрипели, глядя на былого противника, - не простили. Николай Иванович тоже особого расположения к соседу не чувствовал, но отнесся к ситуации философски. Столько времени прошло, да и к тому же все были солдатами, все выполняли приказы - и наши, и враги. История уже расставила по местам правых и виноватых. Коренной архангельский помор (дед, отец, пятеро братьев - все были рыбаками) Николай Малыгин оказался в Мурманске восьмилетним пацаненком. Старшие ловили треску рядом с Восточной Лицей -там, на побережье находилось семейное становище, а маленький Копя помогал чинить сети, кашеварил, участвовал, как мог, в промысле. Иной стези, чем морская, он для себя не мыслил. Подрос, рыбачил, потом грянула война... Ее тревоги и напряжение даром для Малыгина не прошли. Уже в мирное время, в 1953 году (как раз умер Сталин), аукнулись: 34-летнего Николая разбил инсульт. Казалось, болезнь решила взять то, что не сумела война. Но он выкарабкался. И не просто остался жить, а вновь вступил в рыбацкий строй и работал еще долгие годы в полную силу. Поначалу был заместителем ректора высшей мореходки по мореплаванию. Командовал учебным отрядом судов, одновременно был его флагманом и механиком-наставником. С 1955 года отряд вошел в состав Мурманского тралового флота. И с тех пор вся жизнь была связана с этим, старейшим на Мурмане, рыбацким предприятием. В ту пору тралфлот активно покупал с помощью государства новые суда – и в стране, и за границей. Николай Малыгин трудился в перегонной команде. Перегонщики доставляли рыбакам современные по тем временам траулеры, сейнеры и другие суда. Именно тогда стал особенно заметен дефицит специалистов, и в рыбацкую отрасль охотно брали вчерашних военморов. Потомственный помор Николай Малыгин не одного знакомого еще по военным будням моряка-североморца сумел обратить а рыбацкую веру. Причем отбирал самых опытных специалистов-механиков, способных работать с полной отдачей, - других бы в ставший родным тралфлот он не привел. Когда работал групповым механиком предприятия, на нем лежала непростая задача состыковать ремонтные ведомости своих подопечных траулеров с требованиями судоремонтных заводов. Тут Николай Иванович был на высоте. Эрудированный, принципиальный, вооруженный огромным профессиональным опытом, он хорошо знал возможности практически всех мурманских СРЗ, оснащенность их цехов. Не терпел разгильдяйства и безответственности, а это не могло не сказаться наделе. И подведомственные ему суда всегда выходили в море в отличном состоянии. Кстати, морская династия на моем герое не прервалась. Сорок лет отходил капитаном в «Севрыбхолодфлоте» его сын Борис Малыгин.
И. Дружинин. "Ледокол "И. Сталин" на пути в Мурманск".
А сам Николай Иванович ныне является заместителем председателя совета ветеранов тралфлота. Забот хватает, но на недостаток времени и сил он не жалуется. Живет, как в песне: «Старость меня дома не застанет...» И все же, чем быстрее бег времени, тем чаще вспоминается юность. Как работал еще до войны на зверобойных шхунах, как ходил под бомбами на «Иосифе Сталине», а после - старшим мотористом на полученном от американцев по ленд-лизу американском ледоколе «Северный ветер»...
Игорь Курамшин: "Она никогда не давила своим авторитетом, - Валентина Яковлевна была требовательна и справедлива. Ее приказы никогда не обсуждались. Для судокоманды они были законом. Женщина, полюбившая море... Между собой мы называли ее мамой. Помню, как на свои деньги она купила для матроса Васи Шубина телевизор и подарила от нашего экипажа."
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Не всегда так весело в этой жизни, как хотелось бы. Не служил бы я на флоте, если б не было смешно – такая, вроде, поговорка ходит среди нас? Вспомнилось трагическое. И это закономерно при воспоминаниях о днях службы, потому что каждый из нас, прослужив 15–20 лет на флоте, всегда сталкивался с экстремальными и аварийно-трагическими ситуациями. И дней рождения у большинства из нас по два-три. У меня – три, основное в январе, когда на свет появился, остальные в июле и августе (пожар в отсеке и поступление забортной воды с хреновыми последствиями, но выжил, значит, родился заново). 1982 год. До конца автономки трое суток. Сегодня наша боевая смена готовит пельмени на весь экипаж. Я подошел под самый конец, сел рядом с Володей Рыбальченко (ИГДУ, командир 8-го отсека), слепил десяток пельменей, попал на фотоаппарат ЗКПЧ и появился на фото в стенгазете как самый ярый ударник коммунистического труда по лепке пельменей. Действительно, надо вовремя оказаться в нужном месте. Ночью получили радио: вам коридор глубиной 120 метров, скорость 24 узла и все это на оставшиеся трое суток. КДД и механик сажаютт меня на пульт ГЭУ бессменно на все это время (мол, опытнее нет никого), я выжимаю из обеих установок все возможное и невозможное, и мчимся через Фареро-Исландский рубеж, почти как «Катти Сарк». Перед обедом (питание мне на пульт и приносили!) в 8-м отсеке вырывает прокладку циркуляционного насоса главного конденсатора.
После аварии
Вода в отсек, насосы с откачкой не справляются, а всплывать нельзя! Запустили все насосы ГОН, да еще насосы ракетчиков на осушение восьмого. Только тогда вода начала держаться в трюме 8-го отсека на пайолах постоянно, причем только при круглосуточной работе насосов. Так прошло трое суток. По просьбе механика командир принимает решение при всплытии на перископную глубину (давление забортной воды спадет) заменить разорванную прокладку циркуляционного насоса. Всплываем под перископ. Механик дает команду при падении давления заменить прокладку. Давление забортной воды упало, но все равно вода просачивается. Механик (сын степей) дает команду создать противодавление в отсеке и работать дальше. Создали давление 0.8. Вода не поступает. Заменили прокладку. У меня на пульте начинают скакать все приборы по конденсатно-питательной системе, грозя сбросить АЗ реактора. Все это от избыточного давления в 8-м отсеке. Механик дает команду запустить компрессоры на снятие давления из восьмого. Запустили. Не справляются. Дает он следующую глупейшую команду – в восьмом открыть переборочную дверь между 8-м и 7-м отсеками, стравить давление. Старший лейтенант Рыбальченко и матрос Мухамметдинов открыли ее со второго раза, пользуясь рычагом. О том, что не могут открыть переборку, Рыбальченко докладывал в ЦП. Открыли и улетели в седьмой. Тела их превратились в мешок костей. Вот так они и погибли за сутки до возвращения в базу. Подумал бы своей головой мех и не давал бы эту команду на открытие переборочной двери, явившуюся смертным приговором ребятам. Механика совесть не мучила. На партсобрании долго искали виновного в аварии, пока я не встал и не сказал: «Хватит. Виновен в гибели ребят командир БЧ-5 капитан 2 ранга Мустафин. Вот его и посылайте сопровождать «груз-200». Сил у меня больше не хватало ни на что, и я прямо после своих слов ушел с партсобрания, не ожидая его завершения. Через полчаса догнали меня мичмана и офицеры экипажа и, выражая слова благодарности за то, что я один из сорока семи членов КПСС лодки сумел сказать правду в лицо, увели
Может быть, за это мне начпо два года препятствовал назначаться на штатную должность помощника командира атомной подводной лодки? А механика наказали: отправили продолжать службу старшим военпредом на родину – в Башкирию…
Во время «раздачи» моряков нашего экипажа по другим кораблям меня увидел бывший начальник штаба бригады «малышей» С.Г.Егоров. К этому времени он стал капитаном 1 ранга и командовал бригадой лодок 613-го проекта, прибывших Северным морским путём. Я уже не раз упоминал, что после этого длительного мероприятия требовались энергичные действия для становления боеспособности вновь прибывших кораблей. В частности, на них заменили всех командиров и «перетрясали» многих офицеров. Мне комбриг ничего не сказал, но через несколько дней я получил назначение помощником на подводную лодку «С-145». На «малыше» помощник, по существу, является старпомом, на этой должности я даже успел в лейтенантском звании получить допуск к самостоятельному управлению лодкой пятнадцатой серии. В этом смысле перевод помощником на среднюю лодку, где первым заместителем командира является старпом, фактически не повышал моего служебного статута. Но это был перевод на современную лодку, и тем всё сказано. Тем более, что на лодках 613-го проекта помощник является и начальником радиотехнической службы, то есть получает возможность практически освоить применение современных гидроакустических и радиолокационных средств. Поскольку подводные лодки 613-го и 611-го проектов составили эпоху в развитии нашего флота (их было построено несколько сот штук, что является беспрецедентным для мирного времени), даже в этих записках имеет смысл подробнее ознакомить читателей с их особенностями. Эти корабли создавались на основе великолепных конструкций немецких лодок XXI-й серии, которые появились в самом конце войны и определённым образом венчали достижения наших врагов в данной области. У немецких лодок был оставлен минимально допустимый запас плавучести 9-10 процентов от надводного водоизмещения: ведь в подводном положении заполненные цистерны главного балласта являются бесполезным грузом для лодки, конечно, пока дело не дойдёт до аварийного всплытия. Мощные аккумуляторные батареи обеспечивали им ход 17 узлов в часовом режиме, а сам корабль предназначался для плавания в основном под водой: под «шнорхелем» (так называется устройство, обеспечивающее работу дизелей на перископной глубине, у нас его обозначают аббревиатурой РДП) или электромоторами. Причём для последнего режима предусмотрены двигатели «подкрадывания» с малым потреблением энергии батарей, её в этом случае хватает на несколько суток. После разгрома Германии и мы, и союзники захватили экземпляры таких лодок и активно использовали технические достижения немцев. К слову говоря, кроме упомянутых лодок с традиционной дизель-электрической двигательной установкой, немцы создали корабли с парогазовой турбиной подводного хода и с устройством работы дизеля под водой по так называемому «замкнутому циклу». Но обе эти конструкции не выдержали последующего соревнования с кораблями, снабжёнными «атомной» энергетической установкой. Здесь самое время вспомнить рассказы инженер-капитана 1 ранга Игнатьева об условиях проектирования советских кораблей.
По всей видимости, не в такой карикатурной форме, как в тридцатые годы, но ситуация непрофессионального давления на создателей послевоенных наших лодок повторилась, так как в результате мы получили «бесцветные», на мой взгляд, излишне подстрахованные от разных неожиданностей корабли. Да, на них присутствовали все известные тогда новшества подводного судостроения, но в каком виде. Запас плавучести был «задран» почти до 30 процентов, в результате чего лодки, даже по формулярным данным, не имели тех скоростей, которые достигались немцами. Многие вроде бы современные механизмы в нашем исполнении получились не особенно удачными: впоследствии много раз переделывали шахты РДП, отказывались работать дизель-компрессоры, гидравлическую систему управления рулями пришлось сделать более сложной, чем у немцев, – двухконтурной и так далее. Немецкие торпедные аппараты, в которых торпеда выталкивается специальным поршнем, в результате чего отсутствует проблема выхода воздушного пузыря, по каким-то причинам вообще не удалось повторить. В дополнение ко всему сказанному, сработал типичный для советского стиля планирования «замах» на глобальное решение всех проблем одним разом: одновременно создавали две лодки: 613-го проекта – «морскую», водоизмещением примерно 1000 тонн, с двухвальной двигательной установкой, и 611-го проекта – «океанскую», водоизмещением 1800 тонн, с тремя валами. При этом предполагались понятные выгоды от унификации элементов кораблей при массовом производстве. С высоты своего сегодняшнего опыта смею заметить, что на самом деле всё обстоит не так просто. Работая в академическом институте математики, мне пришлось долгое время сталкиваться с постановками оптимизационных задач унификации и выбора типажа изделий. И в большинстве самых примитивных таких постановок, действительно, доминируют приведённые выше доводы. Но сложные изделия – это не конструкции из детского набора. Прежде, чем приписывать им подобные свойства «всеядности» к составляющим элементам, следует очень крепко подумать. Например, по аналогичной схеме унифицированного конструирования разрабатывались карбюраторы отечественных автомобилей с разными объёмами двигателей. В результате ни у одной нашей машины нет хорошего карбюратора. А западные фирмы, наоборот, для каждой модификации машин разрабатывают и доводят карбюраторы индивидуально. О сравнительных результатах вы можете расспросить знакомых автовладельцев, если не имеете собственного опыта. Для большинства читателей помещённые выше «технические» тирады могут показаться лишними в составе воспоминаний о давно прошедших событиях. Но автор думает о тех моряках, которых смывало в океан при ремонте всяких «захлопок», эти жертвы на совести недоделанных инженеров и их кураторов. Я уже не говорю о буквально каторжном труде моряков при обслуживании неудачно спроектированных механизмов. Ладно, бросим эту тему и вернёмся в 1955 год... К моменту моего назначения процессы кадровых перемен и наведения флотского порядка на «С-145» были «продвинуты» больше, чем на остальных кораблях бригады. Лодкой командовал очень способный молодой подводник – капитан 3 ранга Рудольф Александрович Голосов, всего на три года старше меня выпуском. Впоследствии он был командующим Камчатской флотилией и начальником штаба Тихоокеанского флота в звании вице-адмирала, всего дальнейшего хода его службы я не знаю.
Рудольф Александрович Голосов, фото из архива Куренкова Виктора Викторовича.
Мне известно только, что Рудольф Александрович в 1981 году во время описанной ранее гибели командования флотом не попал в самолёт, он провожал командующего после злополучных сборов, «Ту-104» со всеми пятьюдесятью пассажирами и экипажем разбился и сгорел буквально на его глазах. В дополнение к очевидным для всех нас незаурядным интеллектуальным и волевым качествам, Голосов терпеть не мог вранья, которое «через все щели» проникало и в нашу службу. Это касалось не только формальных сведений о дисциплине моряков, но и более важных дел с оценкой боевых возможностей новых кораблей. Такая прямота, скажем прямо, нравилась не всем начальникам. Поэтому впоследствии, узнавая о служебных успехах моего командира, я всегда радовался, так как на людях с подобными моральными качествами и держится Флот. По характеру Голосов был суховат, и я не осмелюсь причислять его к своим товарищам, но вспоминаю только с благодарностью за пример и науку. Старпомом на «С-145» был тоже тихоокеанец, знакомый мне по бывшей службе, – старший лейтенант Валерий Николаевич Патров, он был всего на год старше меня по выпуску. В отношениях с ним никаких проблем не возникало, я «впрягся» в парную упряжку и тянул в силу своих способностей. И то, что мы дружили со старпомом, и он частенько таскал меня домой на семейные ужины, нисколько не вредило службе. Когда я упомянул об упряжке, сказано это не для красного словца. В это время нашу лодку, как наиболее боеспособную и сдавшую все положенные задачи, определили для проведения сложного боевого упражнения – похода на полную автономность без всплытия на поверхность. Насколько мне известно, такие упражнения провели на всех флотах. Наверное, будет лишним говорить о значении таких походов в деле освоения новых лодок. День и ночь мы грузили всяческие припасы, выходили в море для последних тренировок, отрабатывали документы и получали наказы флагманских специалистов. Поход наш интересовал буквально всех. Как поведут себя при длительной беспрерывной работе механизмы и устройства новой конструкции? Как организовать повседневную службу в условиях столь длительного пребывания под водой (а движение на перископной глубине под РДП весьма опасно)? В нашей бригаде первые ответы на все эти и множество других вопросов должен был дать наш поход. Забегая вперед, констатирую – и дал. Все особенности работы и отказы техники были без утайки описаны и доложены командованию. Но, вместо орденов, которыми, например, наградили участников подобного мероприятия на Черноморском флоте, наш экипаж и его командир в результате получили явно несправедливую оценку – «...поход был плохо подготовлен». И это тоже характерный штрих описываемого времени. Но Рудольф Александрович Голосов всё равно врать после этого не начал...
Голосов Р.А. в музее 1-ой ФлПЛ на фоне вымпелов МО "За мужество и воинскую доблесть". -
Что же касается меня, то я в знаменитом мероприятии не участвовал. Свалившись мёртвым сном в один из дней, предшествующих выходу, наутро я не смог подняться: температура была под сорок градусов. К несчастью, случилось это в воскресение, и только в понедельник опытный лекарь срочно отправил меня в инфекционный госпиталь: при отсутствии характерного поноса я заболел дизентерией. А в госпитале меня «догнали» ещё один наш офицер и одиннадцать других подводников, среди которых был и «автор» болезни – кок, который вовремя не обнаружил недомогания. Госпиталь – тоже интересное место. В окружении своих сослуживцев я был совсем как дома, да и с молодыми врачами мне удалось подружиться. Я слушал их лекции и рисовал плакаты с таблицами признаков поганых болезней. Среди обитателей офицерской палаты оказался ещё один выпускник нашего училища – неунывающий парень Фриденберг («Пшёнка»). Он переквалифицировался из артиллеристов в химики и «хлебал» все прелести службы в непривилегированных береговых частях: возил как скот новобранцев (их буквально в эшелонах били палками) и выполнял кучу других неприглядных и неблагодарных поручений, среди которых мероприятий противохимической защиты не числилось. Мне выдался случай ещё раз убедиться, насколько счастливым оказался выпавший на мою долю жребий службы среди подводников. Дизентерию лечат долго, но после госпиталя я свой корабль не застал: автономное плавание ещё продолжалось. После выпуска из училища прошло два года, и мне присвоили звание старшего лейтенанта. Наверное, учтя мой несвежий вид и факт отсутствия служебной нагрузки, начальство отправило меня в очередной отпуск за 1955 год. Таким образом, я «отгулял» в этом году четыре месяца, не мне судить, заслуженно или нет. Во время второго отпуска мы с Лёлей сначала проехались на Украину, в Новокраматорск, где у неё была практика, а затем дождались из Таллина Прасковью Сергеевну, получили её благословение и официально оформили наш брак в замызганном помещении Фрунзенского бюро ЗАГС нашей столицы. И, конечно, после этого посидели за столом в кругу родных и близких на Усачёвке и в Фомино. Все личные дела были устроены, и я возвратился на Дальний Восток готовым к новым служебным свершениям. По приезде я узнал, что назначен старшим помощником командира на соседнюю подводную лодку «С-79». По существу, служба на «С-145» оказалась короткой интенсивной тренировкой перед этим ответственным назначением. Наблюдая работу Голосова и Патрова и выполняя их поручения, я, в какой-то мере, осваивал эталон службы на новых лодках, и представление об этом эталоне здорово помогло мне в дальнейшем, тем более, что «носители» его оставались рядом.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
