Вскормлённые с копья - Сообщения за январь 2011 года

На набережной у крейсера стояли туристические автобусы. После молодежного фестиваля в стране стало модным собирательство всего иностранного, в том числе и значков. Некоторые особо шустрые кандидаты “отирались” рядом и выпрашивали у иностранцев монеты. Подержать диковинные кружочки в руках было интересно. Но заставить себя добывать их таким образом могли далеко не все.



«У советских – собственная гордость. На буржуев смотрим свысока». Большинство из нас не уважало ни буржуев, ни нищих.
Уже по тому, как ребята были одеты, было видно, что жили они в семьях разного достатка и воспитывались в неравных условиях. Леша Мирошин, например, выделялся своей неимоверной клетчатой кепкой. Братья Козловские носили аккуратные прибалтийские школьные фуражечки, вызывавшие у нас смех. Впрочем, усмешек над собой они терпели не долго, первые наши драки начались тогда же и имели одну цель – сравняться!
Петров продолжал корчить из себя начальника, но при этом ложился спать поверх простыней, а укрывался гольным одеялом. Его маленькая «хитрость» заключалась в том, что через неделю он в отличие от других ребят смог бы поменять простыни местами. То, что, через неделю все постельное бельё ему поменяют на чистое, он не мог и представить. Пятки у Коли были твердыми, как подметка, в деревне он мог спокойно бегать по стерне, он и здесь босиком бегал в гальюн, и, вернувшись, вновь нырял между верхней простыней и одеялом. Москвич Саша Иволгин, напротив, был очень мягким и чувствительным мальчиком. Когда он ел, то непременно оттопыривал свой пухленький мизинчик.

***

Хоть наш приём и был по сути экстренным, но все-таки брали не всех подряд, и кандидата зачисляли в списки училища лишь при прохождении медицинской комиссии и сдачи экзаменов – по русскому и арифметике. А мандатная комиссия проверяла правильность представленных документов и результаты испытаний.
Сначала все проходили медицинскую комиссию, от которой в памяти остался вертящийся стул для проверки вестибулярного аппарата. Стул был с подлокотниками и специальной застёжкой в районе пояса, чтобы не потерять испытуемого во время вращения.



Проверка вестибулярного аппарата кандидатов в космонавты.

После долгого раскручивания надо было самостоятельно покинуть стул и пройти по прямой к врачу, который сидел за столом. Но вот вращение заканчивается, а в твоей голове все продолжает крутиться, и почти у каждого из нас этот «поход» получался, чуть ли не по дуге большого круга. Одним удавалось молодцевато вытянуться в струнку и отдать честь, других неведомая сила валила с ног, под гогот соседей, таких же удальцов с торчащими лопатками.
Вообще проверка здоровья была придирчивой, и не всем удалось ее благополучно пройти. А заканчивалась она осмотром глазного дна, для чего в глаза сначала закапывали атропин. Зрачки от этого расширялись так, что не было видно радужки, и все мы стали вдруг одинаково черноглазенькими. Вместе с этим нарушалась фокусировка, подобно тому, как уменьшается глубина резкости у фотообъектива с расширенной диафрагмой. Витя Крылов, однако, посчитал, что он слишком старательно подставил глазки (видимо, очень хотелось поступить), и, когда вскоре надо было писать диктант, перед глазами стоял туман, и буквы на бумаге не различались. Пришлось его от экзамена в тот день освободить. Примерно два дня мы видели все размыто и, чтобы как-то занять себя в таком состоянии, гоняли 5-копеечные монеты по двору училища, а чтобы не потерять монету из вида следили за ней через узкую щелку между пальцами.
Проверка знаний была не слишком сложной: простейший экзамен по арифметике, диктант и устный опрос - и все. В. Грабарю попался пример на порядок действий, М. Московенко - на сложные дроби. Миша отвечал вместе с парнем по фамилии Скляренко, экзаменаторы еще шутили: Московенко и Скляренко, хотя последнему было не до шуток. Все было так быстро и просто, что у многих и воспоминаний от экзаменов не осталось. Тем не менее, по результатам обоих испытаний: медицинского и интеллектуального, был отобран состав ребят, из которых могли получиться настоящие моряки. Так мыслилось.
Этот очевидный факт тут же было опровергнут. Конкурс был небольшой: 2 -3 человека на место, но и это означало, что, как минимум 100 человек всё же испытали: кто горечь поражения, а кто облегчение. Но вскоре стали уходить и прошедшие конкурс. Женя Беляев вспомнил, что с нами поступал будущий киноактер Юра Богатырев, сын офицера Главного штаба Военно-Морского Флота. Экзамены в училище он успешно сдал и в училище поступил, но его тонкая психика не выдержала стресса первых дней, и Юра вскоре училище покинул, причем самостоятельно уехал в Москву. Еще один мальчик, Н. Зибирев, начал скучать по дому и «тяготиться режимом закрытого учебного заведения». Несмотря на то, что родители его забрали только 21 сентября, этого мальчика не запомнил никто. Из тех, кто не прошел испытаний, запомнилась одна только «твердая» фамилия, звучавшая на вечерней поверке – Фундамент.



Игорь Задворнов дома. Лето 1959 года.

Мама Игоря Задворнова, узнав, что ее сын принят, произнесла сквозь слезы: «Сыночек, может, заберешь документы, и поедем домой?» Мать – гладильщица на фабрике-прачечной, сын – единственный мужчина в семье (рост 1 м 35 см), и он твердо ответил, - «Нет!»
Среди поступивших – 17 детей, то есть пятая часть поступивших (а раньше бывало – не менее половины), были из неполных семей. В то время это зачастую означало, что нет отца. У Заслонкина умерла мать, у Ерошкина и Берзина не было ни отца, ни матери. У троих отцы погибли в мирное время. Отец Володи Михатайкина был убит в 1948 при организации колхоза в Латвии. У Зиборова отец был лётчиком, погиб в 1954, в то время в полках шло освоение реактивных самолетов. Отец Миронова, мичман запаса, погиб 30 июля 1958, как раз перед отъездом Володи в Ленинград.
Внешне же хлопотливое детское сообщество не производило впечатления несчастного. Взрослые, объединенные, кто общим прошлым, кто общими заботами, тут же знакомились. Это знакомство передавалось и детям. Действовал и еще один, давно известный способ обретения друзей – землячество. Тут тоже есть кое-что интересное.
Вместе с Витей Крыловым приехали из Мурманска Миша Голубев и Витя Жидких. Витя Жидких жил с ним в одном подъезде, а Миша Голубев на одной улице, в том же подъезде, что и сестра отца. Все трое в училище поступили.
С первого по третий класс учились вместе и дружили Толя Кашников и Саша Белогуб. Их родители были в приятельских отношениях, потому и, как только Саша начал готовиться к поступлению, тотчас об этом узнали родители Толи. Так друзья вновь оказались вместе, уже в Нахимовском. Там им встретились и другие знакомцы Саши, которые еще дошколятами отдыхали с ним в детском санатории в Тарховке под Сестрорецком. Это - Вадим Иванов (его мама тоже работала в «Дзержинке» в санчасти) и Толя Литвин.
В одном классе, начиная с первого, учились вместе Миша Хрущалин и Валя Овчинников. В начале сентября 1958 года Валина мама встретилась с матерью Миши и конечно похвасталась тем, куда поступил ее сын. А на ушко сообщила ей, что в училище недобор и есть смысл попробовать устроить своего парнишку. Родители принялись уговаривать Мишу в целесообразности такого шага. О флоте Миша и не думал. Тем не менее, 20 сентября 1958 года (в один день с Сашей Сиренко) он также оказался в училище. А Витя Зиборов запросился в училище, увидев, как во дворе его же дома в Гатчине гордо вышагивает в морской форме сосед Вася Семенов.



Василий Семенов (слева) и Виктор Зиборов. Гатчина, осень 1958 года.

Когда в московском дворе у Миши Московенко появился суворовец Саша Пономарев, то его «алые погоны» Мишу не привлекли вовсе. Но стоило там появиться нахимовцу из соседнего дома Володе Мурашкину с бело-синим воротником на полспины, и Миша тут же решил попытать счастья. И вот они идут с мамой по Пеньковой улице, а навстречу - красивый нахимовец Мурашкин, возвратившийся из летнего отпуска. Миша говорит: «Мама, смотри, этот нахимовец тоже из Москвы, с нашего двора». А Володя успокоил: «Не волнуйтесь, Кира Леонтьевна, - а он ее знал - я за Мишей пригляжу». Одному было 14, другому всего 10 лет.
У каждого из поступивших последние гражданские денечки отлетали вместе с остриженными волосами. В конце концов, суета улеглась. И вот родители или заменяющие их лица, распрощавшись со своими чадами, уехали. Оставленный в училище мальчик должен, по идее, испытывать глубокий стресс. Домашний ребенок, который всю жизнь прожил с родителями – и в казарму! И главное здесь - не перемена условий, а именно разлука с родителями. Общее чувство - была щемящая грусть и тоска. Но большая часть ребят перенесла всё это относительно легко. Были, конечно, и слезы в подушку. Однако никто о них не вспомнил. Этому факту может быть только одно объяснение: все, кто плакал, вскоре из училища ушли. Остались ребята с относительно крепкой, закаленной в дворовых баталиях психикой, такие и нужны были флоту. Тоску быстро заменило состояние восторженности и непреходящего чувства новизны, какой-то неизвестной сопричастности к чему-то очень важному и нужному.



Как заключил, подумав, В. Полынько: «Такая вот сложилась гармония!»  

***

А наши отцы уже отмечали успех поступивших сыновей, да, надо думать, и свой собственный. Это подтверждается многими воспоминаниями, и можно считать достоверным. Отец Славы Калашникова, Вадим Иванович, человек довольно общительный, быстро познакомился с отцом Володи Грабаря – Константином Калиновичем и отцом Юры Монахова – Владимиром Васильевичем. С первым его объединили фронтовые воспоминания. Вадим Иванович принимал непосредственное участие в боевых действиях в 1941-1943 годах на южном фланге советско-германского фронта. Являлся участником обороны городов-героев Одессы и Севастополя, а также десанта в районе Мысхако под Новороссийском под командованием Цезаря Куникова. После сильнейшей контузии (23 суток без сознания) был эвакуирован в один из госпиталей города Тбилиси, может быть тот самый, где впоследствии разместилось Нахимовское училище. Константин Калинович был направлен на Центральный фронт в 1942 г. из дальневосточной бухты Ольга Владимиро-Ольгинской ВМБ (Не потому ли Ольга Дмитриевна назвала родившегося в 1946-м сына Владимиром?). В 1943 году был тяжело ранен (множественные осколки в груди) и на том война для него закончилась. Вадим Иванович был уволен из рядов ВС СССР в 1956 году по II группе инвалидности, а Константин Калинович – в 1957 в виду сокращения штатов. Теперь они вспоминали войну, сетовали на сниженную пенсию (ок. 1100 рублей). Наверняка не обошлось без фронтовой чарочки. Ведь им тогда было чуть больше сорока. Владимир Васильевич Монахов был еще моложе, но медаль «За Победу над Германией», говорила о том, что и ему было, что вспомнить.



Старшина 2-й статьи Владимир Васильевич Монахов. 17 мая 1946 года. Ровно через одиннадцать месяцев в его семье родится сын Юрий...

Если же говорить о родителях в общем, то их возраст и положение были очень разными.
Отец Володи Полынько, старшина флота, с началом войны сошел на берег, и в составе бригады морской пехоты защищал Севастополь, Москву, Заполярье. Отец Гены Кислякова тоже морской пехотинец старший сержант Василий Павлович Кисляков, первый Герой на Северном флоте. Тот, кто один в течение 7 часов удерживал высоту "Безымянная" в районе устья реки Западная Лица. В 1943 году он прошел курсы переподготовки офицерского состава в Архангельске, а в 1945 году прибыл командовать ротой автоматчиков-десантников на Дунайскую флотилию. О нем интересно рассказать еще, что проездом он побывал в Москве в гостях у сестры и познакомился с ее подругой Лелей Подъюровой. В январе 1946 года они вновь встретились, и сразу поженились. А в феврале 1946 в семье Кисляковых уже родился первенец Геннадий.
Отец Толи Комарова был главным механиком БФ, родился он в 1896 году и в молодости дружил с легендарным Анатолием Железняковым, анархистом, который еще в январе 1918 года произнес знаменитую фразу, прервавшую первое и последнее заседание Учредительного собрания: «Караул устал!» Дома у Толи висела фотография, на которой были запечатлены бравые матросы: Александр Комаров и Анатолий Железняков. Александр Александрович и своих сыновей назвал: старшего по семейной традиции Александром, а младшего, наверное, в честь друга Анатолием.
Отец Олега Осипова – контр-адмирал, знаменитый катерник Балтийского флота, командир отряда торпедных катеров, в 1942 ему присвоено звание Героя Советского Союза, а в 1958-м он служил в ВМОЛА им. К.Е. Ворошилова.



Родители нахимовцев в лагере училища. Слева направо: Герой Советского Союза контр-адмирал С.А.Осипов, В.Д. и Л.Н.Моисеевы, А.И.Хламкова. Лето 1959 года.

Отец Московенко - полковник военно-морской контрразведки, участник польской кампании, Финской и Великой Отечественной войн. Еще с довоенных лет он был знаком с начальником Нахимовского училища Г.Е.Грищенко, тот тоже служил на различных должностях Разведуправления НКО СССР, а в Испании был шифровальщиком у будущего Главкома ВМФ Н.Г.Кузнецова.
Отец Вити Градосельского - полковник затем генерал-майор инженерных войск, начальник управления КГБ. А отец Валерия Завалишина – начальник медицинской службы Минобороны СССР генерал-лейтенант.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru