У нашего праздника счастливая судьба — из обычного рабочего дня, когда только фронтовики скромно себя поздравляли с победой, он превратился в величайший праздник, единственно способный объединить всех и вся в нашем государстве. Помню, как в 1965 году мы оказались в Москве и готовились к параду, когда этот день впервые сделали нерабочим праздничным днем. Москвичи были полны такой любви к военным, что редкое застолье обходилось без того, чтобы в веселой компании не оказался военный, случайно встреченный на улице и приглашенный к семейному столу. Потом все друг перед другом хвастались, кому кого удалось пригласить в великий для нашего народа день. И хотя празднование этого исторического события продолжается, но мне почему-то подумалось, что тогда мы были великим народом, а сегодня стали среднестатистической нацией.
Почти сто лет назад Оскар Уайльд пророчески сказал: «У нас перед историей один долг — переписать ее заново». И сегодня понятно, почему не бывает вечных побед. Почему великую мы должны отстаивать заново — для себя и для наших потомков. Кое-где уже запрещены ношение советских наград и другая советская символика, к которой отнесли даже георгиевскую ленточку. Вслед за Гавриилом Поповым стали повторять, что Советская Армия никого не освобождала, а, наоборот — поработила народы Европы, предварительно изнасиловав всех женщин. Алла Гербер утверждает, что представители великой германской культуры не могли уничтожать евреев на территории Советского Союза, что это дело рук коллаборационистов, возненавидевших евреев за «жидо-большевистскую революцию 1917 года». Современный английский историк пишет, что победа под Сталинградом оказалась возможной только благодаря тому, что в рядах немецкой армии оказались 30 тысяч русских, носивших немецкую форму, но не желавших воевать. Современный немецкий историк, растиражированный недавно нашими телеканалами, утверждал, что в битве под Прохоровкой победу одержали немцы, поскольку с советской стороны было потеряно более 250 танков, а с немецкой — только 5. В одной из недавних телепередач старичок-ветеран говорил, что на Сталинград немцы бросили 2000 самолетов, а встретило их только семь наших истребителей. «Мы думали, что сражаемся геройски», но Жуков сказал, что деремся плохо и «нас за это расстреливали». Жукову вообще достается больше всех — он, оказывается, терпел поражение от немцев под Ржевом, истребил всю морскую пехоту под Ленинградом, одерживал победы над немцами только потому, что засыпал их горами трупов. А главное — один тоталитарный режим сражался с другим тоталитарным режимом, и теперь оба должны каяться перед народами Европы. В Швеции начались съемки фильма «Оккупированная», который расскажет о том, как в будущем российская армия оккупирует Норвегию. Такой вот незатейливый фантастический боевичок. Во многих местах в Западной Европе погашен вечный огонь, зажженный во славу воина-освободителя. Даже в Болгарии знаменитый «памятник Алеше» хотели было снести. Сегодня многие молодые историки считают хорошим тоном пересказать по-своему великую беду Хатыни, заново переписать трагические дни начала войны. Есть люди, которые внушают молодежи, что вся борьба была бессмысленна и победа исторически нецелесообразна. Некоторые «белоленточники» требовали, чтобы коммунальщики Москвы подали в суд на Министерство обороны за нанесение ущерба городу и создание автомобильных «пробок» во время репетиций праздничного парада. Сомнительную услугу воспитанию подрастающего поколения оказывают телевизионные каналы, показывающие глупые поделки «о войне», не способные вызвать высокого патриотического чувства. Часто из уст режиссеров и сценаристов можно услышать: «Мы, конечно, поступились исторической правдой, но зато были верны правде художественной». Это ложь, потому что художественная правда — это всегда вымысел, а переписывание истории продолжается.
Но несмотря на все мерзости тех, кого до сих пор корчит от нашей Победы, завтра в Москве и других городах состоится военный парад. Уверен, что не останутся забытыми многочисленные могилы, где лежат павшие смертью храбрых великие защитники нашей родины, милые мальчишки, грудью своей заслонившие Родину от страшной беды. Что детские ручки положат цветы и у поклонных крестов, и у братских могил, разбросанных на всем пространстве от Волги до Одера и Шпрее. Что, любуясь великолепием праздничного салюта, молодежь вспомнит о своих стариках, чью молодость опалила война. Что, глядя на пламя вечного огня, нет-нет да и смахнут слезу наши девчонки и мальчишки, у которых хотят украсть Победу.
С великим Праздником Победы, дорогие мои друзья и товарищи, однокашники и старики, которым посчастливилось дожить до наших дней и знать, что мы помним об их подвиге! Пусть вечно живет в сердцах людей благодарность тому поколению, которое не только выстояло, но и сломало хребет самой жестокой силе в истории человечества.
С Праздником! Слава России!
Один из героев рассказа Вячеслава Кондратьева "День Победы в Черново", бывший солдат, стоя на месте самого тяжелого в его фронтовой судьбе боя, говорит: «Почему же сейчас... я не могу избавиться от ощущения какой-то вины по отношению ко всем тем, кто остался тут навсегда? Почему хочется шептать: простите, ребятки, простите, что я остался жив...".
Действительно, почему многие из нас, фронтовиков, чувствуют себя виноватыми перед погибшими товарищами? И мне кажется, особенно это чувство остро у тех, кто командовал небольшими подразделениями- отделениями, взводами. Перед глазами этих командиров - до сих пор стоят парни, бывшие для них не просто подчиненными, а зачастую и друзьями. Все кажется, что не так командовали, не такие принимали решения, что из-за их ошибок неоправданно погибали бойцы. Иногда, чтобы успокоить свою совесть, старые солдаты внушают себе: не за что себя казнить, ибо все находились в равных условиях...
Так что это - случайность? Да! И случайность, в силу которой при попадании снаряда или мины в гущу людей одни падали, сраженные насмерть, а другие отделывались испугом. Но мы бы грешили против истины, если бы только случайностью объясняли гибель на войне.
Надо признать, что основная масса сложивших свои головы на алтарь Отечества относится к тем, кому выпало первыми подниматься в атаку и идти в первых рядах атакующих. Это, как правило, те, кто первыми штурмовал укрепления врага, кто, прикрывая амбразуру дота собственным телом или бросаясь на заминированное проволочное заграждение, ценой своей жизни сохранял жизни другим, кто стоял насмерть, прикрывая отход товарищей, кто со связкой гранат бросался под вражеский танк... Словом, все те, кому военная необходимость предъявляла по большому счету.
Они, погибшие, в основной своей массе сделали для Победы больше нас, оставшихся в живых.
А все ли мы делаем для увековечивания их памяти, заботимся ли о том, что их подвиги стали достоянием истории?
Мы постоянно рассказываем о живых участниках войны. Сами они выступают с воспоминаниями. Их хорошо знают в трудовых коллективах. А что, например, мы, знаем о тысячах погибших в войну северодвинцах? Пока очень и очень мало. Фамилии их являются достоянием только архивов, в то время как уже давно они должны были появиться на мемориальных досках.
Большой долг в этом отношении за фронтовиками, на глазах которых совершали подвиги и гибли их боевые товарищи. А ведь достаточно каждому из них рассказать хотя бы об одном человеке и официальная фраза - «ПАЛ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ» наполнится конкретным содержанием, прославляющим не просто «неизвестного солдата», а чьего-то сына, мужа, отца, деда...
И тысячу раз прав писатель Константин Симонов утверждавший: «У нас, у живых, есть много человеческих прав... Но одного права у нас, у живых, нет и никогда не будет. У нас нет права забывать, что сделали наши мертвые товарищи во имя Победы...».
Вот я и хочу обратиться к товарищам фронтовикам. БРАТКИ! Не так уж много нас осталось, да и память нам порой начинает изменять. Пока не поздно, давайте вспомним о тех, кого мы оставили на поле боя в тысячах и тысячах братских могил... Вспомним и напишем о них, что знаем, приложим их фотографии и отправим письма в музей на их родину или в места их призыва на военную службу. Ведь именно там, вероятнее всего, живут их родственники, для которых каждое новое слово о погибшем близком - и по сей день огромная ценность. Не поленимся, сделаем ради памяти павших последнее, что мы можем сделать!!!
Е.И.Шахов, Ветеран войны.
Счастья, здоровья, благополучия Вам и Вашим близким. И Победы над "" и "вероятным противником" - Вам, вашим детям и внукам.
В свою очередь Фрол с удовольствием выполнял матросские поручения — бегал в лавочку, носил любовные записки боцманским дочкам. Но Фрол никогда не соглашался приносить на корабль водку. Слишком памятен был ему отцовский ремень. Дружа с матросами, Фрол растерял своих товарищей — сверстников. Девчонок он презирал всей душой. Они дразнили его то «рыжим-бесстыжим», то «красным-несчастным», то спрашивали, почем он продаст фунт веснушек, и он, словив двух или трех насмешниц, понял, что если драка с мальчишками доставляет огромное удовольствие, то драться с девчонкой вовсе не весело: сразу пускает слезу, орет, будто ее режут: «Ой, мама», а сама норовит запустить тебе когти в глаза или в кровь расцарапать лицо. И он перестал обращать внимание на девчонок и на их приставания, а они, видя, что, как его ни дразни, он истукан каменный, оставили его в покое. И Фрол шел на тральщик, смутно надеясь, что когда-нибудь отец смилостивится и возьмет его с собой в море. Просить об этом отца он не смел. Шальная мысль забраться куда-нибудь в укромное место и вылезти только в открытом море, во время траления, быстро сменялась страхом перед ужасным возмездием — отец, он это твердо знал, за такую проделку его не помилует. А Фрол очень дорожил своей сильно попорченной, но все же дорогой ему шкурой. В ночь на июньское воскресенье сорок первого года отец ночевал дома. Их разбудил густой гудок Морского завода. Отец вскочил, словно по тревоге, быстро оделся и, сказав лишь одно кроткое слово «пока», ушел в темноту. А по небу уже чертили прожектора, лучи скрещивались, что-то нащупывали, лихорадочно бегали взад-вперед, и Фрол, выскочив во двор голышом, увидел медленно спускающиеся с неба парашюты. Он знал, что такое воздушный десант, но в эту ночь самолеты сбросили на парашютах мины, пытаясь закрыть Черноморский флот в бухтах. Мать, держась за больную грудь, в ужасе смотрела в беснующееся небо; во дворах тревожно выли собаки; они забились под крыльцо и навесы, как только корабли открыли по небу стрельбу. А по крышам защелкали гулко осколки, словно пролился из невидимой тучи металлический .
На другое утро Фрол наблюдал, как стремительно бегали катера, чертя бухты, и как то один, то другой катер исчезал в фонтане поднявшейся за кормой грязно-белой воды — и всякий раз оглушительно бухало: катера рвали мины. Отцовский тральщик уходил расчищать фарватеры транспортам, привозившим с Кавказа в осажденный город снаряды и продовольствие и увозившим раненых. Его называли везучим. Но однажды он не вернулся. Фрол мог поклясться, что среди многих взрывов, которые он слышал в тот день, от одного сжалось сердце. Фрол был в душе убежден, что именно этот взрыв и возвестил о гибели отцовского тральщика, и эта убежденность так и осталась в нем навсегда. Фрол, как и все севастопольские мальчишки и даже девчонки, не сидел без дела. Как и они, он учился в подземной школе. Как и они, старался принять участие в битве. На Историческом он подносил снаряды зенитчикам. Он подгребал деду-яличнику Макару, перевозившему на Корабельную увешанных оружием моряков. Он собирал для танкистов пустые бутылки. Он подсоблял сбившимся с ног санитарам перетаскивать раненых. Он привык к непрерывному грохоту боя; он знал, что почти сто лет назад такие же, как он, севастопольские мальчишки на Историческом подносили ядра к орудиям, вместе с яличниками перевозили раненых и таскали воду на бастионы. Фрол повидал немало смертей — на улицах осажденного города, на героических батареях; он видел, как умирали внезапно сраженные осколками люди, как умирали женщины и его сверстники. Он привык видеть смерть; почему-то вовсе не приходила в голову мысль, что он сам может стать ее жертвой. Смерть отца чрезвычайно озлобила его сердце. Отец был молод и мог прожить много лет. И десятки лет он бы еще мог ходить на своем тральщике в море, и, быть может, Фролу довелось бы служить вместе с ним. Теперь этого никогда не случится. Мать почернела от горя и начала заговариваться. А Фрол снял со стены отцовский ремень и подпоясался им. Ему казалось, что от ремня исходит знакомый запах — запах отца, человека сурового, но справедливого и всегда желавшего сыну добра. К ремню вместо злобы он впервые почувствовал нежность.
Фрол всей душой возненавидел врага, квартал за кварталом разрушавшего его родной , и готов был со всем мальчишечьим пылом идти на передовую линию с автоматом, до передовой было «рукою подать». Но автомата ему никто не доверил. Он готов был обвязаться гранатами и лечь под танки, как это делали, знал он, матросы. Но кто бы пустил его на такое дело? А он, подвернись ему случай, не задумываясь не пожалел бы собственной жизни. Ему было всего одиннадцать лет, но война его сделала взрослым. Однажды мать ушла за хлебом и не вернулась. Фрол целый день проискал ее среди дымящихся развалин! Он нашел ее под вечер, в переулке, возле разрушенного белого дома, изуродованную упавшей стеной. Она лежала с открытыми глазами, глядевшими в небо, с рукой у сердца, переставшего биться; кусок бурого хлеба валялся в холодной пыли. Фрол поднялся с колен, погрозил крепко сжатым кулаком тем, кто ее убил, ее, не причинившую никому никогда никакого зла, и, шатаясь, побрел, ничего не видя от заливавших глаза слез, к пустынному и удивительно спокойному морю. Он долго сидел один на камнях, подперев подбородок ободранными руками, пока не заметил в сумерках крадущийся силуэт канонерской лодки. Это была «Гроза», часто швартовавшаяся бок о бок с отцовским тральщиком. На «Грозе» Фрола знали. В ту же ночь он ушел на Кавказ. В Севастополе у него ничего не оставалось. На канонерской лодке Фрол почувствовал, что он нужен. «Гроза» была переполнена ранеными, и матросы сбивались с ног. Фрол поил водой раненых, разносил хлеб и похлебку, подтирал кровь на палубе, чистил и мыл гальюны — появлялся повсюду в своем перешитом бушлате и в отцовской старой фуражке без «краба». Наконец-то он очутился в море, на корабле, в боевой обстановке. Не раз из воды появлялась игла перископа, и от перископа бежала зловещая пенистая дорожка. Тогда липкий пот выступал под тельняшкой — Фрол отлично знал, что это скользит торпеда, скользит сама смерть.
На третий день они увидели кавказские берега. Трое раненых в пути умерли. Это были совсем молодые ребята. Наверное, им хотелось еще долго жить и сойти хоть на костылях на берег. В далеком кавказском порту, куда только изредка залетали самолеты врага, сгрузили раненых и отправили в госпиталь. «Гроза» стала нагружаться боеприпасами и продовольствием, чтобы опять идти в Севастополь. Фрол превратился в грузчика и, кряхтя, таскал тяжелые ящики, только отмахиваясь, когда убеждали, что он надорвется. Командир «Грозы» смотрел на него с мостика, вспоминая сына. Его сын, такой же, как Фрол, мальчуган, остался в степном городке Украины, занятом немцами. Приближался уже час отхода. Командир позвал Фрола. Фрол взбежал на мостик. У командира были грустные и усталые от бессонницы глаза. Он протянул Фролу пачку розовых тридцатирублевок и надавал ему всяческих поручений. Фрол охотно побежал в город — он уважал этого спокойного и храброго человека. Южный базар шумел. На углях жарились шашлыки. В больших серых мешках лежали светло-зеленые мандарины. Под полосатым навесом загорелые усатые люди пили вино и кофе, и можно было подумать, что войны нет и нигде не падают с неба бомбы. Фрол обегал все ларьки и несколько магазинов, прежде чем нашел то, что ему было нужно. Счастливый, что выполнил поручение, он поспешил на набережную. Солнце уже садилось. На горах над глубокой бухтой порозовел снег. Золотились веера пальм, окна домов сверкали, словно драгоценные камни. Фрол выбежал к морю и оторопел — «Грозы» не было. Он не поверил своим глазам и заметался, как заяц, надеясь, что лодка перешла к другому причалу. Он запыхался. Пот лил по его щекам. Он обегал всю набережную, все причалы, весь мол. Совсем стемнело, когда он снова очутился на том самом месте, где сегодня грузилась канонерская лодка. Сомнений не было. «Гроза» ушла без него. Опоздал, опозорился! В кармане шуршали неистраченные тридцатирублевки. Он вынул их, пересчитал. И вдруг сразу вспомнил грустные глаза командира, брошенные им как-то слова, что Фрол очень похож на его сынишку, и его осенило: командир нарочно надавал ему множество поручений и не зря дал ему столько денег. Командир не хотел, чтобы Фрол снова шел с ними в Севастополь. И он оставил Фрола в чужом, незнакомом городе с большими деньгами, чтобы Фрол не пропал...
Мальчик долго сидел на скамейке под пальмой, размышляя о многом, о чем еще год назад он вовсе не стал бы размышлять — о любви человека к человеку. Тускло светились в бухте синие огни. Синие огни светились у него за спиной на бульваре. Ночь была тихая, теплая, и он провел ее на скамейке. Наутро он пошел на базар и до отвала наелся. А через несколько дней он узнал от подводников, что по пути в Севастополь «Гроза» погибла со всем экипажем. Вскоре Фрол нашел новых друзей. Похожий на сложившую крылья серую птицу торпедный катер покачивался на легкой светлой волне у причала, и толстый моряк с устрашающими усами распоряжался погрузкой. Фрол стоял и смотрел на толстого боцмана, а боцман в свою очередь веселыми рачьими глазами уставился на мальчишку. — Тебе чего? — спросил он. — Ничего. —— А ты кто? — Я Фрол Живцов, — А ты что тут делаешь? — Живу хуже не надо. — Здешний? — Севастопольский. — Севастопольска-ай? — удивился усатый. — Отца, мать имеешь? — Никого у меня больше нет, — сдавленным голосом сказал Фрол.
Фокий Павлович Сомов — так звали боцмана торпедного катера — соскочил на стенку, порасспросил об отце, о матери, о том, как Фрол собирается дальше жить. Фрол в свою очередь поинтересовался: — Воюете? — Ну, воюем. — Ну, и я хочу воевать. — Вое-ва-ать? — протянул Фокий Павлович. — Я уже больше не маленький! — озлобленно крикнул Фрол. — Сами, что ли, не видите? Боцман поглядел на него — ему полюбился весь взъерошенный от злости рыжий мальчишка-земляк, севастополец. Фокию Павловичу даже вдруг показалось, что он знал Алексея Живцова или во всяком случае слышал о нем. И он подумал: куда денется этот севастопольский мальчуган в тельняшке, в отцовском бушлате и в отцовской фуражке? Не пропадет ли он здесь, в чужом городе? А ведь он свой, «флотский». И Фокий Павлович решил: — Ну нет, уж я-то его не оставлю. Фрол увидел, что боцман подтянулся и с лихостью отдал честь подходившему лейтенанту. Лейтенант оказался боцману по плечо, он был очень молод, и у него были очень белые брови и светлые усики, похожие на зубную щетку. Лейтенант посмотрел на Фрола, взглянул на ручные часы, спросил боцмана, все ли готово к походу. Боцман что-то тихо стал ему докладывать, поводя глазами и усами на Фрола. Лейтенант взглянул на мальчишку с явным сочувствием и принял решение: — Ну что ж. Беру на свою ответственность. И в самом деле, не пропадать севастопольцу. Грузись! — крикнул он коротко. Фрол мигом перемахнул на покачивающийся борт катера, не заставив себя приглашать второй раз. В его душе все пело. Он еще раз ощутил потрясающую силу человеческой ласки. Он уже любил всей душой и этого грозного на вид толстого боцмана, и маленького лейтенанта с усами, похожими на зубную щетку, и бескрылую птицу, подрагивающую перед тем, как рвануться вперед и вырваться из тесной бухты в широкие морские просторы. Так началась его боевая жизнь.
3
Из устья маленькой речки, извивавшейся в топких болотах Колхиды, катера уходили к тем берегам, где шла битва не на жизнь, а на смерть. Недолгий отдых катерники коротали на замаскированном деревьями пароходе пассажирской линии Одесса — Батуми. Пароход этот, когда-то ослепительно белый, нарядный, внутри сверкавший полированным деревом, медью, давно уже вышел в тираж. Но жить на нем катерникам было удобно. Фрол поселился в кубрике с прошедшими огонь и воду матросами; сначала они посмеивались над ним, и он, словно еж, выпускал иглы и оборонялся с грубостью аборигена Карантинной слободки. Он всеми силами старался стать со взрослыми на равную ногу, и его хлесткие словечки вызывали в кубрике взрывы хохота. — А ты, парень, свойский, — похлопывали матросы его по плечу. И Фрол, недавно чувствовавший себя таким одиноким, отогрелся и полюбил свою новую грубовато-ласковую морскую семью. Его зачислили на паек воспитанником — об этом похлопотал командир катера лейтенант Русьев — и снабдили новой тельняшкой, кем-то сданными брюками и перешитым бушлатом. Выдали и бескозырку с ленточкой, на которой горела надпись: «Торпедные катера». Фрол выполнял всю матросскую работу и не раз заслуживал одобрение Фокия Павловича. Попутно он пытался освоиться с катером, выспрашивал обо всем ему непонятном. Боцман проэкзаменовал Фрола и остался доволен: «А ты, брат, у меня на-блюда-тель-на-ай», И как-то так получилось, что Фрола опять взяли в море — один раз, другой, потом стали брать постоянно. Он переболел морской болезнью, как болеют в его возрасте корью, хотя встречаются моряки, страдающие морской болезнью всю жизнь. Он привык к отчаянной тряске деревянного корпуса катера, в непрерывном движении скачущего с волны на волну, к тряске, выматывающей душу и взбалтывающей кишки. Он был крепко сколочен, коренастый, рыжий мальчишка. Он с безразличием смотрел на трассирующие, летевшие над головой пули и только однажды, когда батарея с берега открыла огонь, испытал приступ медвежьей болезни. Зато он упивался каждым торпедным залпом, зажав губы крепкими зубами, ждал, когда там, вдали, взметнутся огонь и обломки. «Вот вам! Вот вам! За батьку! За мать!» — стучало у него в голове, когда катер, сделав широкий разворот, уходил от ополоумевшего от злобы врага.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Учебный центр в Палдиски — комплекс зданий, основной учебный корпус из стекла и бетона. Жилой городок панельных домов. Для семей наших офицеров выделили несколько квартир. Свое семейство я тоже поместил в 2-комнатную квартиру. Начальник учебного центра контр-адмирал Рулюк, тихоокеанец. Встретился еще один улиссовец, начальник цикла капитан 1 ранга Данаконян. Когда-то он добивался меня помощником к себе, но на мне был флотский «фитиль», и ходатайство его не сработало. Обучение в УЦ дало много, не только подготовило меня, ветерана дизельного подводного флота, к освоению техники атомохода, но и в плане общего развития кругозора и знаний офицера-подводника. Преподаватели тут были грамотные и опытные подводники. Особенно мне понравился и пригодился на практике так называемый «планшет анализа гидролого-акустической обстановки». Он исполнялся на большом листе плексигласа, обстановка наносилась цветными стеклографами с учетом законов преломления звуковых лучей в океане, распределения ближних и дальних зон акустической освещенности. Там же удобно было размещать и другую нужную для вахтенных офицеров и расчета ЦП подводной лодки информацию. С планшета можно было считывать дальности возможного взаимного обнаружения ПЛ — ПЛ и ПЛ — НК. У нас на лодке этот планшет непременно висел в центральном посту. К моему удивлению, на других лодках я его редко встречал, хотя почти все экипажи проходили подготовку в Палдиски, а кое-кому удавалось попадать в УЦ и на межпоходовую подготовку. Где-то в середине курса подготовки стало известно, что управление комплектования ВМФ собирается укомплектовать все должности старшин команд и старших специалистов лодки мичманами, выпускниками Одесской школы мичманов, и только должности специалистов будут укомплектованы матросами срочной службы. Это круто меняло наши представления о составе команды подводной лодки. Кое-кто задавал банальные вопросы: «А кто же будет делать приборку? А кто будет стоять с ружьем у трапа? А кто..?». И т.д. Мичмана после выпуска из школы должны были ехать на флоты для стажировки на действующих кораблях и только потом, перед тем, как нам ехать в Приморье всем экипажем на стажировку, присоединяться к нам.
Не помню, кому пришла в голову замечательная идея. То ли старпому, то ли помощнику, но не мне. Я же за нее ухватился сразу. Короче, когда приехал из Москвы офицер-комплектовщик, мы поставили вопрос о том, чтобы наших мичманов после выпуска из школы на флоты не отправлять, а направить напрямую к нам в Палдиски. Тут мы их после своих занятий обучим тому, чему сами научились, тут мы их сразу лучше изучим и воспитаем под себя, тут начнется наше сколачивание как единого экипажа, тут мы им не дадим разболтаться и т. д. Офицер-комплектовщик, спасибо ему, идею подхватил. Написали ходатайство, идею пробили. Конечно, некоторое неудобство для УЦ, лишние, несвойственные УЦ заботы, лишняя нагрузка на офицеров, вместо вечернего отдыха —проводи занятия со своими подчиненными... Но зато уже идет совместная отработка на действующих стендах и макетах, на действующей ядерной энергоустановке, где почти в полном составе отрабатывается БЧ-V по вводу, эксплуатации на МКУ и выводу ее из действия. В полном составе ГКП и боевых постов БЧ-II отрабатывалась и ракетная атака — венец действий РПКСН в океане. Когда подвезли и третью часть своего экипажа, и ее включили в общий процесс. Отрабатывались и в отсеке живучести борьба с пожаром и водой, отрабатывались и в качающемся отсеке по дифферентовке подводной лодки. Как это все здорово сказалось в ближайшем будущем! Вопрос с моим очередным званием вновь возник здесь же в Палдиски. Как-то в вестибюле встретился Рулюк: — А что у вас со званием? — Должны были давно послать представление с Камчатки. Жду. — Зайдите к кадровику, скажите, пусть уточнит по телефону в Москве.
Уточнили. Конечно, ничего там нет. Написали вновь за подписью начальника УЦ. Когда летел на Камчатку за третьей частью экипажа, при пересадке в Москве задержался на пару суток, навестил отца. Созвонились с управлением кадров Министерства обороны и на другой день вечером уже по чуть-чуть отметили задержавшуюся на два года очередную звезду. На Камчатке в один из дней, когда подбирали личный состав, случайно на территории эскадры подводных лодок встретились с Катченковым. ЧВС КВФ был занят разговором с офицерами политотдела, но меня явно увидел, узнал и не смог скрыть изумления, а на мое «отдание чести» только кивнул. Замечательному, к сожалению, короткому периоду жизни в Прибалтике пришел конец. Экзамены, вручение очередного «Свидетельства с отличием», и опять дальняя дорога. А воспоминания приятны. И вспомнить есть что. Не только четко организованная учеба, но и благоустроенные быт и часы отдыха. Уютные уголки Старого Таллина, выходы в лес по грибы в окрестностях Палдиски, коллективный выезд на рыбалку — все это и другое хранится в уголках благодарной памяти. Дальняя дорога — это сборы, отправка контейнеров с семейными пожитками, а теперь и экипаж оброс солидным интендантским имуществом, организация перевозки воинского подразделения, то бишь «воинского эшелона», где по ж/д, где самолетом. Морока, но надо. Досадно только, что это придется делать еще не один раз. Пока все отправляется по адресу, указанному в предписании, в Приморье на ж/д ст. Дунай, поближе к месту базирования соединения атомных подводных лодок, где нам предстоит стажироваться и сдать первые две курсовые задачи боевой подготовки.
ПРИМОРЬЕ
Прибыли. Разместились. Для экипажа выделили в одной из казарм кубрик с парой кают для офицеров и канцелярией там же. Семьи со скарбом рассеяли по Союзу у родственников и знакомых. Я для семьи получил квартиру в пос. Тихоокеанском. Это закрытый военный поселок панельных пяти и более этажных домов для семей офицеров надводных кораблей и подводников, базирующихся на залив Стрелок. Стажировались на головной ПЛАРБ Комсомольского завода. Первая курсовая задача № 1а — организационная. Основные требования: чистота и порядок в кубрике, чистая отглаженная форма одежды, аккуратная прическа, на спецодежде соответствующая маркировка, книжки «боевой номер», знание ее и эксплуатационной документации своего заведования на лодке, знание и соблюдение требований радиационной безопасности и многое другое. Венец — допуск к самостоятельному управлению, соответственно по должности, боевым постом, командой, группой, боевой частью, кораблем. Вторая курсовая задача № 2а — практика, т. е. умение приготовить к действию, запустить, эксплуатировать, управлять опять же материальной частью своего БП, командой, группой, боевой частью, кораблем. Короче, умение плавать и управлять кораблем в надводном и подводном положении. Напряженный труд всего экипажа в течение поздней осени 1971 года и зимы 1971/1972 года не мог не увенчаться успехом, и весной мы вновь собрались и двинулись в Комсомольск-на-Амуре. То, что написал, это не для моряков. Они все это знают. Это для детей наших и внуков, если читать будут.
КОМСОМОЛЬСК-НА-АМУРЕ
Комсомольск встретил нас весенним солнцем. Разместились в расположении бригады строящихся подводных лодок прекрасно. Все семьи, что были с нами, тоже получили квартиры или комнаты. Территория большая, ухоженная. Здания просторные и добротные. Пусто. Мы пока единственный экипаж. В бригаде только один истосковавшийся на службе штаб — комбриг, капитан 1 ранга, небольшого роста, более чем полный человек с красным лицом (мы его за глаза звали «сеньор-помидор»), доказал нам это в первые же дни. Казалось бы, первым делом допусти людей до строящегося корабля, хоть просто покажи, но нет. Первым делом все вымой и вылижи, выровняй, заправь, причешись, наклей нужные бирки... Короче, подтверди задачу № 1а вновь. Дошло до того, что как-то смотрю мои мичмана моют асфальтовые дорожки на территории части палубными щетками, макая их периодически в тазики с водой. Воду таскают из ближайшего гальюна казармы. Вмешался. — Вот торчат из земли пожарные гидранты, подключите шланги и скатите всю грязь водой. Что вы ее размазываете щетками?! И что же? Получил от комбрига нагоняй: «Не вмешивайся, таков установленный порядок. Нечего газоны водой заливать!» И поделом! Звучит очень убедительно. Я, конечно, кое-что со своей стороны высказал, тем более что в пререкания включился нач. ПО капитан 1 ранга Панин. Тем не менее дня через два оформили пропуска для прохода на завод. Свое «томление по боевой деятельности» комбриг удовлетворил и в тактическом кабинете, благодаря нам существенно выполнил план по тактической подготовке. Каждую неделю, а то и дважды, проводились семинары, групповые упражнения или тактические летучки. Обучаемых в группе командирской подготовки комбрига было двое — я и мой старпом Кайсин. Как правило, это было так. В огромном, расцвеченном стендами о «вероятном противнике» кабинете по одну сторону длинного стола рассаживались комбриг, начальник штаба Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Слава Виноградов (сосланный сюда за что-то), кто-либо, в зависимости от темы, из флагманских специалистов, иногда нач. ПО.
начал свой путь спецшкольником, продолжил подготом.
Руководитель занятия, то бишь комбриг, хорошо поставленным голосом в никуда зачитывал из отпечатанного «Плана...» очередной вопрос и вопрошал: — Кто будет отвечать? Все, естественно, смотрели на меня или старпома. Обремененные свежими знаниями из академии и УЦ, либо я, либо он, как школьники поднимали руку, вставали и четко излагали. — Так. Следующий вопрос... Кто будет отвечать? И так до конца вопросника. Комедия эта, видимо, комбригу нравилась. Остальные представители бригады, как правило, сидели с непроницаемыми лицами. Временами комбриг делал какие-то пометки в напечатанном тексте варианта ожидаемого ответа, тихо шептал Виноградову: «Надо поправить...». Наверно, это был метод повышения самообразования в этом «медвежьем углу». Как-то, помню, на очередном занятии не выдержал, говорю: мол, «нет у нас времени, сидеть здесь ломать комедию, лодкой надо заниматься. Да и вам зачем весь план на нас делать, скоро очередной экипаж приедет. Чем их занимать будете?». Пустое! «Найдем, чем. Не ваше дело». Однако вскоре отстал, я думаю, нач. ПО помог. Действительно, вскоре прибыл очередной экипаж (монтаж их лодки шел в соседнем эллинге), стало полегче. Правда, одно действо комбрига вспоминаю с благодарностью, помог сколачиванию, спайке экипажа. Вернее не спайке, а спойке. С прибытием нового экипажа назначен был строевой смотр. Смотр завершается прохождением с исполнением строевой песни. Два экипажа— естественно, здоровое соревнование. Кто лучше? После прохождения с первой песней нам скомандовали повторить. Песню не помню, но исполнили здорово. В чем дело? Идем на второй заход. За спиной у меня тихий галдеж, что-то обсуждают. Спрашиваю: «Еще песня есть?». «Есть!». И как дали... «...Ты-ы не плачь, не плачь, моя Маруся, Я к тебе-е не-е вернуся...» И припев: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там. По-о морям-м, морям, морям, морям... Эх, нынче зде-есь, а завтра там!» И все это с запевалой, с посвистом... Лихо прошли!.. Ясное дело, первое место. Оказывается, первое прохождение и песня тоже понравились, потому и приказали повторить. Молодцы! Заслуга моих помощников— Кайсина, Белозерова и Задояна. По вечерам, когда я уже уходил домой, они оставались в кубрике разучивали и репетировали.
Строевой смотр. Прохождение экипажа с песней. Комсомольск-на-Амуре. 1972 год
Первое знакомство с кораблем потрясло. Вид огромной лодки в эллинге на стапелях — это не то, что на плаву! 20 м вместе с рубкой в высоту, почти 130 м в длину, 6-7-этажный и 6-подъездный дом! Работы идут полным ходом. Корпус кроют противогидролокационным покрытием. Скоро спуск на воду, достройка на плаву у стенки завода, подготовка к физическому пуску ядерного реактора. Встретились с главным строителем, договорились о порядке взаимодействия. Экипажу задача: быстро детально изучить корабль, выявить отличия от головной, откорректировать книжки «Боевой номер», углубить знания своей материальной части. И еще одно, контроль действий рабочих. Это и негласная просьба генерального директора судостроительного завода Героя Социалистического труда Деева. «Бди!». Помнится, такой же был наказ и в 1955 году, когда «С-334» находилась на достроечной базе этого же завода во Владивостоке. И не зря! Уже на плаву в одном из подшипников линии вала был обнаружен песок. Хулиганство? Диверсия? Или попытка сорвать своевременный выход и гарантировать трудовую занятость? Сроки готовности корабля к сплаву по Амуру на заводе стремятся обеспечить гарантированно, так как проход транспортного дока по мелям Амура возможен только в полные воды. Специальная служба строго отслеживает уровень воды в реке, прогнозирует осадки, стоки и т.д. Торжественный спуск на воду, бутылка, брызги шампанского! Наконец, физический пуск ядерной энергетической установки. Все по плану, в срок. Электромеханическая боевая часть экипажа была задействована в полном составе. Наши управленцы ГЭУ показали себя хорошо, даже, помнится, высказали кое-какие предложения по совершенствованию технических средств. Вообще говоря, рационализаторская работа на корабле развернулась практически с первого дня. Между прочим, я тоже лично принял в этом участие, предложив улучшить конструкцию системы связи и переговорных устройств «мостик— боевая рубка — центральный пост». Все «рации» оформлялись и премировались законным путем. Я тоже получил что-то около 60 рублей. Внедрение некоторых «раций» потребовало присутствия генерального конструктора проекта, и он прилетел из Ленинграда. Если память не изменяет, фамилия его была Ковалев.
Наша лодка на заводе строилась четвертым корпусом, и хотя значилась тем же проектом, что и первые три, пр. 667А, но существенно отличалась от предыдущих. У нас был установлен новейший навигационный комплекс «Тобол», инерциальный. Это значительно улучшало не только чисто навигационные характеристики корабля, но и боевые, связанные с использованием основного оружия, кроме того, повышало скрытность плавания. С приближением срока транспортировки по Амуру становилось ясным, что наша отличается еще кое-чем. Предыдущие лодки к моменту транспортировки имели недостаточную техническую готовность к самостоятельному плаванию, и по выходу из устья Амура их на буксире вдоль берегов Приморья отводили в бухту Большой Камень на достроечную базу. Там доводили «до ума» технически, доотрабатывали экипаж, но в основном с заводским сдаточным экипажем (заводскими рабочими), наконец, выпускали в море на заводские испытания. Техническая готовность нашего корабля к плаванию была очень высокой, а к планируемому сроку заводки в транспортный док ожидалась без малого 100%. В связи с этим генеральный директор заранее начал беспокоить командование флота, а затем и ВМФ требованием обеспечить лодку отработанным практическими плаваниями экипажем. Минсудпром рассчитывал эту лодку сдать флоту досрочно, для чего планировал заводские испытания начать с ходу, от устья Амура без захода на достроечную базу.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Он хорошо запомнил прощальный вечер в Тбилиси: дворик с каштанами, свечи в стеклянных колпаках на празднично накрытом столе, звезды над бурной Курой и Антонина — в длинном белом шелковом платье. В эту ночь у него словно раскрылись глаза: он увидел новую, чудесную Антонину. Не девочку, не подростка, а девушку. «Ах, если бы ты не уезжал, Никиток...» Но и она, и он знали, что не уехать ему невозможно. Они стали видеться редко: Ленинград далеко от Тбилиси. Только в самые страшные дни его жизни, когда умерла его мама, Антонина приехала к нему. Она стояла с ним рядом на кладбище; на могильных холмиках медленно стаивал снег, и промерзшие комья земли стали падать, падать и падать, глухо стучась в крышку гроба...
И она нежно и бережно повела его от ... Вечером они долго сидели вдвоем, он и его верный друг Антонина. Ему было тогда девятнадцать. А ей? ...И еще прошло два длинных года — две зимы в аудиториях, классах и два упоительных лета — в учебных плаваниях. На днях он навестил Антонину. Она окончила институт, стала ботаником. Парк, весь залитый солнечным светом, опускался ступенями к светло-зеленому морю; экскурсанты фотографировались под пальмами; экскурсоводы показывали гигантские кедры, распластавшие над аллеями ветви, толстостволые секвойи, заросли кактусов и самшита, вечнозеленый лавр и магнолии с глянцевитыми листьями, словно покрытыми лаком. Он с трудом нашел Антонинину комнату. Она соскочила с подоконника, на котором сидела, понеслась ему навстречу, как ветерок, положила ему руки на плечи, сказала, разглядывая: — Я так рада, что и сказать невозможно! После завтрака они бродили под деревьями с багровой хвоей; в бассейнах резвились пучеглазые бронзово-красные рыбки; заросли стройного молодого бамбука чередовались с мощными эвкалиптами. Вечером сидели у моря, тесно прижавшись друг к другу. Казалось, все сказано и все ясно. — Я живу своей жизнью, — прошептала она в темноте, словно боясь, что кто-нибудь ее услышит. — Самый родной, самый близкий мне человек — это ты... Он почувствовал прикосновение губ и стал целовать ее — жадно и неумело, словно давным-давно ждал только этого часа. Она вырвалась и, сбросив на бегу туфли, побежала по еще не остывшей гальке. Он догонял ее; ее ноги засветились под водой, как две стройных березки.
нагнулась, зачерпнула воды и плеснула ему в лицо. Потом снова пустилась бежать, он нагнал ее, и она, теряя голову, торопливо отвечала на его поцелуи. Их спугнул кто-то, тяжело шагавший по пляжу. И они долго искали на песке ее туфли, и их руки и губы то и дело встречались. Она спрашивала: — А за что ты меня полюбил? — За то, что ты очень... очень хорошая... — И давно? — допытывалась она. — Давно. — Когда? — Я и сам не знаю когда... С какой грустью она проронила: — Я опять не увижу тебя целый год или два... — Повторила: — Целый год или два... А Никита не решился предложить ей поехать на Балтику — ведь он сам не знал еще, где и как он устроится. И он хорошо понимал, что она любит свои цветы, дело жизни своей, любит — рай на земле, который ее окружает.
Оторвать ее от любимого дела? Нет, он — не эгоист. Они снова расстались. Надолго или нет — неизвестно. Это было на днях... Да, совсем на днях...
8
— Ну, что же Фрол не идет?—забеспокоился Никита. За окнами начинало смеркаться, и в комнате потемнели углы; он больше не различал темных прямоугольников на обоях. Фрол ушел за билетами. Сегодня вечером они едут. Послезавтра начнут свою флотскую службу. Друзья стали неразлучны; окончив училище, решили и дальше не расставаться и выбрали оба Балтику и малые корабли, дорогие не только по воспоминаниям детства: и практику и стажировку проходили на таких кораблях. Как была бы счастлива мама, увидев его с кортиком, в офицерских погонах! И как бы она переживала с ним вместе все его радости! Послезавтра он увидит новых начальников, своих сослуживцев. Он будет самым молодым среди них и самым неопытным. Как его встретят и примут? Начало службы на корабле — переломный момент в его жизни. Может ли он быть командиром? Он задавал себе все новые вопросы. Вспоминал напутствия преподавателей и особенно Степана Андреевича Глухова. К нему, в прошлом боевому командиру Черноморского флота, Никита приходил разрешать самые трудные проблемы. И Степан Андреевич находил выход из любого тупика, в который по молодости и неопытности забирался Никита, да и не он один. Глухов сказал на прощанье: «Помните: вы больше не курсант. Вы — офицер. С вас вдвое спросится. И партийный билет вам вручат лишь в том случае, если ваш корабль будет на отличном счету, если вы сумеете воспитать своих подчиненных. Вспомните, как мы, старики, помогали вам. Так же помогайте матросам и вы, чтобы они росли, становились специалистами первого класса, старшинами, шли в училища, чтобы стать, как и вы, офицерами».
Очередной выпуск офицеров флота. - Там за Невой моря и океаны: История Высшего военно-морского училища им.Фрунзе /Г.М. Гельфонд, А.Ф. Жаров, А.Б. Стрелов, В.А. Хренов. - М. 1976.
Никита вспомнил и разговоры с отцом в Севастополе. С отцом, который пропадал и вернулся: он партизанил в крымских предгорьях. Много было переговорено в его славной каютке. Никита любил отца всей душой за то, что тот с детства готовил его в моряки, и за то, что отец остался до сих пор верен матери — он не женился и, пожалуй, не женится никогда. На проспекте вспыхнули фонари, а Фрола все не было. Где же Фрол?
ГЛАВА ШЕСТАЯ ФРОЛ
1
— Ах, оставьте, пожалуйста, ну как вам, в самом деле, не стыдно! — отбивалась девушка от подхвативших ее под руки двух юнцов в длинных фиолетовых пиджаках и коротких и узеньких бирюзовых брючках. — Петрусь, действуй! — И в самом деле, чего тут ломаться! Проведем вечерок! — Нет, да что же это? Хоть бы вступился кто... Слезы брызнули из глаз девушки.
— Одну минуту. Прошу прощения, — сказал кто-то позади, и жертва почувствовала себя на свободе. Рослый, плечистый моряк-лейтенант в новой тужурке крепко держал под руки хулиганов. — А-а, знакомый. Петрусь, не так ли? — заглянул в лицо одному из них лейтенант. — Вот мы и встретились и теперь уже не расстанемся. Вы пройдете с нами в милицию? — спросил он обиженную. — Конечно... конечно, — пробормотала девушка, видя, как наливаются кровью веснушки на круглом лице лейтенанта. Через несколько минут в дежурной комнате отделения милиции юнцы с негодованием поправляли свои обезьяньи галстуки, девушка, глотая слезы, жаловалась, что от «стиляг» не стало прохода на Невском, а лейтенант, предъявив удостоверение личности на имя Фрола Живцова, внушал дежурному размеренно и увесисто: — Хулиганов надо выметать железной метлой. Кстати, вот этот, Петрусь, мне давно известен. Он — скупщик радиоприемников. В позапрошлом году он завлек одного моего однокурсника в свои грязные махинации. Этот тип шантажировал, обещая донести морскому начальству, что курсант халтурит ремонтом приемников. Помните, я заходил тогда в вашу скверную лавчонку и отправил вас в уголовный розыск? — напомнил он «Петрусю». — Ах, имеете, значит, привод? — оживился дежурный и взялся за листок протокола. — Спасибо вам. Большущее вам спасибо, — протянула девушка руку Фролу, когда они вышли из отделения, оставив двух хулиганов в распоряжении .
— Не за что, — сказал Фрол. — До свидания... — Тася... — подсказала девушка, глядя ему благодарно в глаза. — До свидания, Тася. Осторожнее ходите по улице. Откозыряв, он пошел к остановке трамвая. Девушка проводила его восторженным взглядом. Фрол шагал уверенно, рослый, плечистый, ни разу не оглянувшись. Когда он сел в трамвай, Тася вздохнула и подумала, что лейтенант, наверное, так же уверенно шагает по жизни. Рыжий, симпатичный и смелый...
2
Фрол Живцов родился в Севастополе, городе Черноморского флота. Алексей Живцов, отец Фрола, служил на тральщике и подолгу пропадал в море. Мать, дочка старого боцмана из Карантинной слободки (звали ее Алевтиной) , всегда хваталась за сердце, когда слышала взрыв, доносившийся с моря. Это у нее стало привычкой. И, бывало, стирая белье и услышав глухой грохот в синем безоблачном небе, она долго не могла отдышаться, держа руку на впалой груди. Бывали случаи, что тральщики подрывались. Но Алексей возвращался, коротко здоровался с женой, гладил по огненной голове сына («И в кого ты, рыжий такой, уродился») и садился за стол. Человек суровый, он с ранних лет стал вырабатывать у сына характер. Фрол изведал вкус отцовского ремня с трехлетнего возраста. Дожив до десяти, сообразил, что отец ни разу зря не ударил — всегда лишь за дело. Отец научил пятилетнего сына плавать — попросту взял Фрола за шкирку и бросил в глубокое место. Фрол барахтался, как щенок, и отплевывался, захлебывался с выпученными от страха глазами, а отец, плавая рядом, не приходил к нему на помощь, хотя и зорко следил, чтобы сын не пошел ко дну. Фрол стал плавать как рыба и далеко опережал всех мальчишек Карантинной слободки.
А так учили плавать в Рижском нахимовском училище.
Море стало ему почти родным братом; он собирал на безлюдных отмелях креветок и мидии — большие черные раковины; мать отваривала их с рисом, получалось удивительно вкусно; ловил съедобную и несъедобную рыбу; в залатанной лодчонке переплывал бирюзовые бухты. Его тело было обожжено солнцем, нос лупился, коленки были все в ссадинах, и отец поглядывал на сына с удовлетворением — вырасти у него белоручка, слюнтяй, он бы его презирал. В школе Фрол начал было учиться неважно; на помощь сразу пришел отцовский ремень — и Фрол, к удивлению учительницы, стал получать пятерки. Отец разрешил ему забегать на свой тральщик, и Фрол стал входить во вкус флотской жизни, проводя вечера на баке с матросами, «травившими» небылицы. Фрол быстро научился отличать правду от «травли» и фантастику о выловленном тралом гигантском спруте воспринимал как занятную выдумку, зато с увлечением слушал рассказы о минах, забредающих на фарватеры, о том, как машина тральщика отказала, когда уже был подожжен фитиль «рогатой красотки», — мало ли настоящих историй могут порассказать под вечерними звездами моряки? Товарищи отца, забавляясь, посылали Фрола «попить чаю на клотик», но он быстро стал отвечать, что басней о клотике его не проведешь. Тогда смышленого мальчишку стали, шутя, обучать матросскому делу — швабрить палубу, драить медяшку, вязать морские узлы, даже чистить орудия. Фрол весь начинялся морскими терминами и нипочем не назвал бы комингс порогом, палубу — полом, переборку в кубрике — стеной, а подволок — потолком. Он твердо знал, что такое стенка, пирс, ковш, фарватер, где на корабле бак, а где — ют, и даже стал соображать кое-что насчет флажных сигналов. Фрол не надоедал матросам расспросами — это было не в его характере, унаследованном им от отца; но в удобную минуту, когда сигнальщик, передававший семафор, покуривая «Беломорканал», благодушествовал, осторожно наводил разговор на только что переданную весть. И сигнальщик, сам человек любознательный, охотно удовлетворял любознательность Фрола.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Пройти по «большому кругу» — это значит, например, сформировать экипаж будущей ПЛ на Камчатке, перелететь с экипажем в Эстонию, в Палдиски для обучения в специальном учебном центре, перелететь на Дальний Восток, в Приморье для стажировки на действующем атомоходе в течение полутора-двух месяцев, по железной дороге переехать в Комсомольск-на-Амуре к месту строительства своей подводной лодки, достроиться и вместе с кораблем по Амуру сплавиться в специальном транспортном доке в Японское море, отплавать заводские и государственные испытания при достроечной базе Комсомольского судостроительного завода в бухте Большой Камень, перейти в пункт временного базирования в Приморье, отработать и сдать курсовые задачи по боевой подготовке, получить «добро» для перехода на Камчатку и, наконец, совершить этот долгожданный переход. «Большой круг» длится полтора-два года, для некоторых и больше. И все это время большинство семей офицеров корабля следуют за своими мужьями, бедствуют и ютятся на временной и случайной жилплощади. Начали свой «большой круг» и мы.
Капитан 1 ранга А.Н.Луцкий — командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-258». 1971 год.
КАМЧАТКА
На Камчатку в конце августа 1970 года я прилетел один, семья до переезда в Палдиски осталась в Питере. За пять лет, прошедших с прошлого моего захода на дизельной ПЛ «С-150», здесь многое изменилось. Развернуто строительство. Формируются новые соединения атомных лодок. Потом будет самостоятельная флотилия ПЛА, а пока эскадра подчиняется КВФ. Моей дивизии еще нет, хотя командир уже назначен. Это мой однокашник по академии капитан 1 ранга Громов Борис Иванович. А мой экипаж формируется при другой дивизии —дивизии атомных подводных лодок, основным оружием которых являются крылатые ракеты для удара по берегу и кораблям. Командир здесь капитан 1 ранга Ганрио, известный мне еще по Улиссу. Лодок мало, еще строятся или временно базируются на Приморье. В будущем эта дивизия будет нацелена только для удара по авианосным соединениям. А пока в ее штабе озабочены разработкой методики боевой подготовки и тактикой действий ПЛАРК против АУГ.
Пока собираются, подъезжают из отпусков мои офицеры, начальник штаба привлек и меня для разработки документации и схем действий ПЛАРК. После академии эти проблемы мне хорошо знакомы. Кстати, тогда же я им предложил отрабатывать в ходе боевой подготовки групповой метод действий лодок в едином боевом порядке. «Ну, что ты! Нам бы пока одиночные действия освоить. Одни стрельбы чего будут стоить...». Знаменательно, что через четыре года я приду в эту дивизию командиром и займусь именно групповыми действиями этих лодок. Так что нынешние мои тактические разработки мне еще пригодятся. Формирование нашего экипажа происходило поэтапно. Сначала здесь, на Камчатке, скомплектовали офицерскую часть экипажа. Из 32 человек только семь имели опыт службы и плавания на атомных подводных лодках первого поколения. Все младшие офицеры, командиры групп и управленцы БЧ-V были молодыми выпускниками училищ. Вторая часть экипажа, самая многочисленная — молодые выпускники Одесской школы мичманов — прибыла к нам в середине обучения в Палдиски. Это были молодые парни, совсем без опыта флотской службы, поступившие в школу мичманов сразу после десятилетки. И третью часть экипажа, самую малочисленную, мы с помощником капитан-лейтенантом В.И.Белозеровым привезли с Камчатки уже к концу обучения в учебном центре. Здесь были два мичмана сверхсрочной службы, боцман Мамонов и баталер Дудченко, и полтора-два десятка моряков срочной службы, которые на других кораблях числились за штатом и в море не ходили. Белозерова уговорили забрать почти всех заштатников, мол, пригодятся. Мичман Мамонов был опытным и очень толковым моряком. Баталер Дудченко, вообще-то, был не мичманом, а прапорщиком, так как служил до этого на зенитной ракетной батарее в войсках ПВО. Вот такой, по существу малоопытный экипаж почти с «нуля» предстояло обучить и научить управляться с современнейшим ракетным подводным крейсером стратегического назначения, вооруженным 16 баллистическими ракетами средней дальности, соответственно с малым временем подлета к назначенным целям и значительным боекомплектом торпед для действий против кораблей в океане после решения основной задачи — удара по береговым целям. Между прочим, по состоянию на 1972 год наша лодка была самой укомплектованной по численности мичманами среди лодок ВМФ, за что мне приказом главкома ВМФ была объявлена благодарность. Однако я думаю, основная заслуга в этом была не моя, а управления комплектования ВМФ, старпома Ю.А.Кайсина и помощника В.И.Белозерова.
Вице-адмирал Юрий Анатольевич Кайсин на встрече с однокашниками-нахимовцами.
Кто первым появился из моих офицеров, не помню, кажется, это были выпускники училищ. Размещались в каютах плавказармы. Знакомились. У них дни в основном проходили в унылом ожидании. Я же был занят довольно плотно. Начал формироваться штаб родной дивизии, прибыл командир дивизии капитан 1 ранга Б.И.Громов, начальник политического отдела капитан 1 ранга Е.Д.Зародов и кое-кто из флагманских специалистов. Комдив возложил на меня обязанности начальника штаба. Привели на буксире новую плавказарму. Ее установкой к берегу между пирсами, естественно, пришлось заниматься мне. Эти и другие дела по формированию штаба, разработке документации, предложений по обеспечению зимнего базирования кораблей нашего проекта и т. д. занимали все время — с утра до поздней ночи. Так что всю работу с офицерами собственного экипажа вели старпом капитан 3 ранга Ю.А.Кайсин, замполит капитан 3 ранга В.А.Задоян и помощник капитан-лейтенант В.И.Белозеров. Когда пришло время улетать в Палдиски, старпом просто сказал: «Все готово. Можно улетать». От прощания с комдивом и начальником ПО запомнился коротенький эпизод. — А что бы его не назначить начальником штаба, а?.. — это начальник политотдела. — Справляется ведь. — Не назначат. Рано, — возразил комдив. Так и не пришлось мне послужить начальником штаба, только и.о. в академии да тут. Но все же одно представление на меня с дивизии ушло, только не с родной, а с дивизии формирования, формально мы числились там. Срок хождения в звании «капитан 2 ранга» давно вышел, в академии представлять не могли, так как слушателем я был с должности командира корабля 2 ранга, а теперь «ранг» РПКСН позволял. Написали. Недели через три случайно встретившийся кадровик проинформировал: «Представление застряло в политотделе КВФ». — А кто сейчас ЧВС на КВФ? — Капитан 1 ранга Катченков. — Иван Архипович? —Да.
. И.А.Катченков проводил тренировку предстоящей комсомольской конференции флотилии. Начальники политотделов изображали публику: выступали, голосовали, читали резолюции, пели гимн Советского Союза и Интернационал и даже имитировали обеденный перерыв. И.А.Катченков следил, кто как поёт и говорил: "...Вот ты слабо поёшь, не слышно твоего голоса..." И вот этим они занимались три дня. - А.С.Берзин.
— Так, я завтра же и съезжу к нему на прием. Приезжаю. Дежурный по политотделу преградил дорогу, прием по личным вопросам в другой день. — Да Вы доложите обо мне, он примет. Точно. Провели к кабинету. — О-о-о, здравствуй, дорогой. Проходи, садись, рассказывай, с чем пришел... Где, как, что ты? — Да вот, Иван Архипович, кончил академию, назначен на атомоход, формирую экипаж... — Очень хорошо, молодец, рад тебя видеть... Как мы с тобой у Кодеса воевали, а?.. Ну, ладно, а ко мне-то что? — Да вот, представление мое на «первого ранга» где-то у вас в политотделе завязло. — Да-да, правильно, оно у меня... — порылся в бумагах на столе, положил перед собой, почитал, — а конспекты где? — Какие конспекты? — Конспекты первоисточников по марксистско-ленинской подготовке. У нас порядок, когда приглашают на собеседование в связи с представлением на звание или на должность, надо приносить с собой конспекты лекций и первоисточников по МЛП. — Иван Архипович, я же здесь накоротке, с портфельчиком, все мои вещи в Ленинграде, там и конспекты. Я же только что академию окончил, с отличием, в представлении об этом же есть. Да и вечерний университет марксизма-ленинизма во Владивостоке, вы же знаете, тоже с отличием. Так что какие могут быть сомнения в уровне моих знаний марксизма-ленинизма? Иван Архипович, да вы ж меня знаете, как облупленного! — Да, конечно, но конспекты где? Вы же тут уже месяц. Что нового законспектировали? — Он перешел на «вы». — Например, по материалам последнего ?
— Ну, конечно, есть. Я же сам со своими офицерами занятие проводил... — Хорошо, приноси, разберемся, а представление пошлем. Будь здоров, заходи, вспомним былое... Ушел. Заходить и клянчить звания больше не хотелось — в душе ощущение оплеванности. В начале декабря первый эшелон нашего 1-го экипажа РПКСН «К-258», офицеры, улетел в Палдиски, вернее, в Таллин, а в Палдиски электричкой.
Вот наши имена.
Список офицерского состава 1-го экипажа РПКСН «К-258»
1. Командир капитан 2 ранга Луцкий Анатолий Николаевич 2. Ст. пом. командира капитан 3 ранга Кайсин Юрий Анатольевич 3. Замполит капитан 3 ранга Задоян Виктор Антонович 4. Пом. командира капитан-лейтенант Белозеров Владимир Иванович 5. Ком. БЧ-1 капитан-лейтенант Калиш Виктор Андреевич 6. Ком. ЭНГ лейтенант Германов Николай
. Выпускник ТОВВМУ им. С.О. Макарова 1970 года. Прошел все ступени служебного роста от командира электронавигационной группы до командира дивизии. Участник 26 съезда КПСС. В 1993 году уволен в запас. Скоропостижно скончался в марте 2008г. – похоронен в г. Владивостоке.
9. Ком. БЧ-3 старший лейтенант 10. Ком. БЧ-4 капитан-лейтенант 11. Ком. БЧ-5 капитан 3 ранга Евсеенко Феликс Александрович
12. Ком. Д-1 капитан-лейтенант Капитонов Дмитрий Иванович. Выпускник Ленинградского НВМУ 1958 г., ВВМИУ им. Ф.Э.Дзержинского. 13. Ком. ТГ лейтенант Мачача Виктор 14. Ком. гр. КиП лейтенант Аксеновский Евгений 15. Ком. ГДУ лейтенант Иовлев Владимир 16. Лейтенант Показеев Александр 17. Лейтенант Минский Александр 18. Лейтенант Марков Анатолий 19. Лейтенант Капустин Николай 20. Лейтенант Исхаков Михаил (Мударис) 21. Лейтенант Кирсанов Николай 22. Ком. ГДУ лейтенант Новицкий Анатолий 23. Ком. Д-2 капитан-лейтенант Прийма Владимир Назарович 24. Ком. ЭТГлейтенант Трухан Николай 25. Ком. Д-3 капитан-лейтенант Антонов Владимир Викторович 26. Нач. РТС старший лейтенант Костяев Юрий Михайлович 27. Ком. г/а гр. лейтенант Тропин Юрий 28. Ком. гр. БИУС лейтенант Роженцов Александр 29. Лейтенант Дементьев Виктор 30. Лейтенант Коробков Владимир 31. Нач. Сл-Х лейтенант Казарин Виктор 32. Нач. Сл-М старший лейтенант Шараевский Георгий Юрьевич
Генерал-майор м/с Шараевский Георгий Юрьевич. -
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
