Корабль вошел в бухту Киви и стал на якорь. Это была надежная бухта, убежище даже от десятибалльных штормов. От корабля к берегу отошла шлюпка. Совет «клуба волнующих встреч» решил пригласить на беседу капитана первого ранга в отставке Крамского.
Крамскому есть о чем рассказать. Всю жизнь служил флоту — воевал, учил других, — до того как от старых ран ослабло зрение (а он всегда славился зоркостью даже среди глазастых сигнальщиков). Но Крамской не сдался. Он преподавал в мореходном училище, читал лекции, писал книги о воспитании молодых, а сейчас диктует Елене Сергеевне книгу о своей жизни; ее прочтут с интересом все моряки. Да и только ли моряки? Юрию Михайловичу Крамскому жить нелегко: каждый раз он просыпается с мыслью: «А вдруг не увижу света?» У другого бы нервы сдали. Он — держится. Ростислав поджидал отца в своей тесной каютке. На столе фотография Али, веселой, смеющейся Али. Под абажуром смешной медвежонок с флажком. На флажке надпись: «Я всегда с тобой. Аля». Через комингс перешагнул вислоухий пес, любимец всего экипажа. Его притащил на корабль Орел — голодного, тощего, как скелет. Теперь Вертолет отъелся. — Уходи отсюда, не озоруй, — гонит его Ростислав. Помахав хвостом, пес направился на камбуз. Кок — его лучший друг. Ростислав спрятал в стол пачку писем и две официальные бумаги. Не станет же он портить отцу настроение рассказом о том, зачем его вызывал на днях Сухов. С укоризненным взглядом комдив разложил на столе несколько писем и исполнительный лист. — А ну-ка, Крамской, попытайтесь-ка оправдаться.
были подписаны незнакомыми фамилиями, правда, каждое сопровождалось солидной припиской: «лауреат», «заслуженный», «член КПСС»... Они дышали благородным негодованием: офицер флота, член партии, пренебрег своими сыновними обязанностями, бросил без всяких средств к существованию воспитавшую его престарелую мать — неутомимого труженика (мать всю жизнь нигде не работала). «Позор и презрение подобному выродку» — так и было написано в одном из писем. Исполнительный лист предписывал платить матери алименты. — Не ожидал от вас, Крамской, — сказал с пренебрежением Сухов (Ростислав знал, комдив не любит его). — Передовой офицер, ай-ай-ай, — комдив покачал головой. — Ну, что скажете? Ростислав молчал. Не перед Суховым же открывать душу, не Сухову же рассказывать все, как было! На прощание Сухов сказал: — Я считаю, что подобное отношение к сыновним обязанностям подрывает авторитет офицера, капитан-лейтенант. Ростислав и на это ничего не ответил. Он представил себе, как «нетрудоспособная престарелая мать» заигрывает с людьми его возраста, все еще надеясь водворить в свою приличную квартиру на улице Горького нового постояльца. Меньше всего его огорчало то, что последует вслед за вызовом к Сухову: перед собранием коммунистов он готов раскрыть душу. Его поймут. Нынче не те времена, когда человек с его думами, горестями и радостями, с его живым и трепещущим сердцем не раз бывал подрублен под корень. Те времена прошли. Моряку, воспитанному комсомолом и партией, поверят. О происках матери он, разумеется, отцу сегодня не скажет ни слова. Не стоит его огорчать. — Товарищ капитан-лейтенант, разрешите... — Входите, старшина.
— , что посылали за капитаном первого ранга, у трапа, товарищ капитан-лейтенант. — Иду. — Прикажете собирать людей? — Собирайте. Надев фуражку, Ростислав поднялся на палубу, встретил поднявшегося по трапу отца. Он предупредил посланных на берег моряков: «Капитан первого ранга Крамской плохо видит, приглядывайте, чтобы не оступился. Но виду не подавайте». — «Понятно», — сказал богатырь Ураганов. — Пойдем в каюту, отец. Сын попытался поддержать его под руку. Но отец легко сам спустился по узенькому железному трапу. Привычка! — Завидую тебе, сынок, — сказал он, оглядев каюту.— Ну, как командуешь? — Пока все благополучно, отец.
— А дома? — С Алей мы живем дружно... Мне повезло, — сказал Ростислав, с любовью глядя на загорелое, мужественное лицо отца, сожалея о том, что отец заметно стареет. — Глебка недавно приезжал с Инной. Работает; тоже, кажется, удачно женился. — Денег просил? — Нет. — Но ты сам навязал? — Люди молодые. Им нужно. — У тебя у самого мало. — Нам хватает, Слава. — Тебе виднее, отец... — Товарищ капитан-лейтенант, все в сборе, — доложил старшина, легонько постучав в дверь. — Пойдем, сынок. Хуже всего, когда люди ждут...
2
полон. Душно, хотя и отдраены иллюминаторы. Крамского окружает молодежь, немного усталая после дня, проведенного в море, молодежь с внимательными ждущими лицами и натруженными руками. Открывает вечер мичман Варварин: — Сегодня нам повезло. У нас в гостях представитель старшего поколения моряков-балтийцев — Юрий Михайлович Крамской. Мы, товарищ капитан первого ранга, горячие споры ведём. О подвиге. Одни говорят; «Какие сейчас могут быть подвиги? Вот в космосе — дело другое». Другие утверждают, что подвиги совершаются лишь во время войны. Я с ними не согласен. Вот недавно надо было разгрузить поднятую со дна баржу с минами. Минерам оно по штату положено, но вызвались и другие. От нас Евгений Орел пошел, старшина гидроакустиков. Его, казалось бы, это и вовсе не касалось, а он геройски провел операцию. — Товарищ мичман, простите, что перебиваю вас, — поднялся с дальней банки Орел, — а только я никакого геройства не совершал. Я минер по второй специальности... — А работа наших минеров в мирное время — не подвиг? — продолжал мичман. — Вообще говоря, подвиг у нас понимают по-разному. Вот некий товарищ в отпуску в Ленинграде перед девчонкой хотел отличиться: «Хочешь, для тебя с моста прыгну?» А девчонка, глупая, его подзадорила: «Ну, попробуй». Он и прыгнул в Неву... Вообразил, что совершил подвиг. Веселый смех покрыл слова мичмана. — А после полета Гагарина заявления подавали: «Прошу откомандировать в космонавты...» Так попросим товарища капитана первого ранга рассказать, что он об этом думает, — закончил мичман Варварин и вытер вспотевший лоб белым с синей каемкой платком.
— Я тоже видел, — подтвердил Крамской, — юношей, которые после полета шли с плакатом: «Я — следующий». Они просто не представляют, как упорно готовился Гагарин к тому, чтобы совершить свой полет. Вся подготовка к полету была тоже подвигом. Подвиг совершили и те безымянные люди — их тысячи, — которые подготовили этот полет. В войну — вы это знаете — такие же, как вы, молодые матросы совершали подвиги, о которых никогда наш народ не забудет. Вы скажете: ну, эти подвиги совершались по велению сердца, внезапно. Какая уж тут подготовка... И — ошибетесь. Подвиг — не ухарство. Недисциплинированный боец погубит и себя, и других. Один такой герой, когда мы высаживали десант, с воплем «у-у, гады!» выскочил из-за прикрытия, хотя командир приказал не высовываться. Смельчак? Нет! Малодушный истерик. Матросы осуждали его: сложил голову ни за понюх табаку. Не хватило выдержки, дешево отдал свою жизнь и поставил товарищей под удар. Вспоминаю другой пример. Однажды, стоя на якоре, мы заметили мину. Кораблю грозила беда. Впередсмотрящий прыгнул за борт и осторожно провел мину вдоль всего борта. Когда я спросил его, вымокшего, замерзшего: «Знали ли вы, чем рискуете?» — матрос спокойно ответил: «Знал, но ведь мог погибнуть корабль и товарищи». А бывает и так: человек не закрывает собой амбразуру дота, не бросается под гусеницы танка, не спасает от смерти товарища. И все же то, что он совершает... Впрочем, я расскажу.
...В двадцатом году я служил в . Председатель — питерский рабочий, поседевший в тюрьмах и ссылках, ревностно выполнял волю партии, железной метлой выметавшей все, что мешало движению революции. Он бережно относился к тем, кто споткнулся, но еще мог подняться и снова встать встрой, и в то же время был беспощаден к врагам революции. А врагов было много: контрреволюционеры, бандиты, трусы, хапуги, пьяницы, карьеристы и подлецы. Трибунал передвигался вместе с дивизией в теплушках воинских эшелонов, на подводах по размякшей степи. С председателем не расставался его сын Гошка, безалаберный и безудержный, — он выполнял обязанности младшего писаря и бойко отстукивал на «ремингтоне» протоколы распорядительных заседаний, допросов и приговоры. Однажды в одном украинском городке, со всех сторон окруженном бандитами, засевшими в лесах, Гошка исчез. Мы не могли представить, куда он девался. Вскоре все выяснилось. В домишко, где жил председатель, сунули под дверь записку: «Если ты... — дальше следовали неприличные эпитеты, — подведешь под стенку ни в чем не повинного Чиркуна, твой щенок получит медленную и мучительную смерть. Если Чиркун получит тюрьму, хотя бы даже двадцатку, твой пащенок останется цел-невредим. Жду ответа. Пискун». Пискун был предводителем шайки, опасным и неуловимым бандитом, за которым безуспешно охотились и Особый отдел, и войска ЧОНа. А Чиркун — его сподвижник, погубивший немало человеческих жизней, — был опознан на базаре, отстреливался, убил троих, нескольких ранил и теперь ожидал суда под охраной отряда ревтрибунала. Председатель наш поседел от горя — был он вдовцом и души в своем Гошке не чаял. Пискун предлагал ему сделку. Да, сделку с собственной совестью. Чиркун заслужил расстрел. Меньшее наказание было бы насмешкой над памятью убитых бандитом. Председатель прекрасно понимал, что вызволить из лап бандитов в лесах Гошу не удастся, если даже мобилизовать все имевшиеся в наличии в городке войска внутренней охраны республики. На старика было тяжко смотреть.
«» (1964), по мотивам рассказов Михаила Шолохова «Шибалково семя» и «Родинка».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Виталий Бекренев. Отец рассказывал, что он встречался с Шандором Радо. Отец просил его написать книгу, и он ее написал «» (с перевернутым псевдонимом). 1971 год. Встреча в Военно-дипломатической академии с прославленным разведчиком Шандором Радо.
В 1943 году он сообщил о плане немецкой операции «Цитадель». Той операции, которая в нашу историю вошла под названием «Битва под Куском», где немцы были разгромлены. О подготовке Германии к нападению на нашу страну доносили Военный и Военно-морской атташе в Берлине. К ним приходили местные граждане – доброжелатели, опираясь на широко распространенные в городе слухи: немцы морем перебрасывают в Швецию войска с последующим переходом в Заполярье, в северные провинции Норвегии и Финляндии. Разведка западных приграничных округов и флота тоже доносила о накоплении у наших границ немецких войск и об активности немецкой военной разведки на наших границах. Таким образом, силы и средства, созданные выдающимся организатором Советской военной разведки Я.К.Берзиным, своими донесениями своевременно и с достаточной полнотой вскрывали направленность военного строительства империалистических держав, их коварные антисоветские замыслы, подготовку фашистской Германии и милитаристской Японии к войне против СССР, показали динамику нарастания военной угрозы первому в мире и единственному в те годы социалистическому государству. Ход боевых действий немецких войск на германо-советском фронте подтвердил достоверность сведений, добываемых в предвоенные годы и в первые военные годы , и достоверность сведений о позиции, занятой Японией в ходе германо-советской войны.
Все сведения показанного содержания незамедлительно докладывались государственному руководству страны и руководству Наркомата Обороны СССР. Нельзя обойти молчанием беспечность, или, как некоторые говорят, «просчеты» высокого политического и военного руководства нашей страны, в частности, в вопросах своевременного приведения Вооруженных сил в полную боевую готовность, отразить нападение фашистов на Советский Союз. Для принятия такого решения Правительство и высокое военное руководство страны имели полное основание. Им своевременно докладывала советская военная разведка достоверные данные, раскрывавшие важнейшие положения плана войны Германии против Советского Союза и динамику нарастания военной опасности. В 1964 году Рихарду Зорге (посмертно) было присвоено почетное звание Героя Советского Союза. В Москве названа улица его именем, поставлен .
Виталий Бекренев. Этот памятник стоит в начале улицы Куусинена с левой стороны в скверике издательства Министерства обороны. Там в конце 80-х годов издавалась книга, написанная «под наблюдением Бекренева В.Л.», как тогда отмечалось авторство - «Правила подготовки групп особого назначения надводных кораблей и подводных лодок ВМФ СССР», там же издавалось «Руководство по боевой подготовке ВМФ», где мною было разработано «Руководство по использованию мобильных средств разведки ВМФ». Будет возможность, об этом подробнее напишу.
«Уважаемый ! Спасибо за присланный мне «». Прочитал с большим вниманием. Ваша работа позволяет читателю понять: - ради какой цели была предпринята операция «Рамзай» и что эта операция не рядовое, обычное мероприятие разведки, а специальное, целенаправленное, с жизненно-важными для нашей страны задачами тех лет, решение которых являлось первостепенной необходимостью; - что выполнить эти задачи мог человек, обладавший такими идеологическими качествами, которыми обладал Р.Зорге, проявивший их еще на работе в Китае, поэтому-то Берзин и остановился на нем, отозвав его из Китая; - почему именно деятельность Зорге получила признание подвига. В Вашей работе предметно показаны: - сложность международного положения нашей страны в те годы, над которой нависла опасность одновременного нападения империалистов Запада и Востока; - «кухня» тайных сделок империалистических хищников, совершаемой на приемлемой для каждой из них антисоветской платформе, с одновременным раскрытием их тайных замыслов, направленных друг против друга; - донесения Зорге в Москву, отвечавшие своим содержанием на актуальные и самые главные вопросы, интересовавшие советскую разведку и помогавшие, в итоге, нашему правительству ориентироваться в то тяжелое время во внешнеполитических хитросплетениях империалистических держав и предпринимать для защиты интересов государства и его безопасности соответствующие меры, которые обусловили победу;
- способность Зорге разобраться в противоречиях империалистических держав и правящих кругов внутри Японии и придти к смелым, высокой ответственности выводам относительно степени угрозы нашей стране и своевременно доложить о своих выводах в Москву по конспиративным каналам связи. В этом плане Ваша работа отличается от работ других авторов, «бравшихся за Р.Зорге». В работах некоторых авторов усматривается увлечение, сказал бы, детективной стороной дела: как Рихард проникал, в частности, в осведомленные круги немецкого посольства в Токио, добивался для себя авторитета, какие применял приемы, чтобы добыть интересовавшую его информацию, скрыть и маскировать истинные цели своего пребывания в Японии, как поддерживал конспиративную связь и т.п. Нет слов, надо конечно, показать конспиративное мастерство выдающегося разведчика, действующего в условиях страны с жестким контрразведывательным режимом. Но этот показ не должен затмевать первейшую и главнейшую цель «операции Рамзай» и суть самого подвига, хотя и совершен он высокой волей и незаурядным умением действовать конспиративно. А то ведь увлечение детективом приводит некоторых авторов к тому, что Зорге изображается чуть ли не сверхчеловеком, «для которого не было тайн». Нет, Р.Зорге был обыкновенным советским человеком. И на вопрос западников: «Кто Вы доктор Зорге?» - можно ответить. Зорге был коммунистом, образованным и убежденным марксистом-ленинцем, отдавшим жизнь в борьбе за мир на земле, за дружбу и счастье народов. Он был образцом разведчика нового типа – разведчиком социалистического государства, до конца и с честью выполнившим свой долг перед Родиной.
С уважением. Л.Бекренев»
В деятельности советской разведки явно проявился принцип пролетарского интернационализма. Вместе с русскими на невидимом фронте борьбы против империализма рука об руку сражались болгарин Иван Винаров и немец Макс Клаузен, японец Одзаки и югослав Вукелич, поляк Сверчевский и латышь Салнынь. Перечень таких разнонациональных пар можно было бы значительно продолжить, вписать сюда французов и эстонцев, швейцарцев и голландцев, финнов и бельгийцев и т.д. Все эти имена прямо связаны с именем Берзина. По мере приближения разгрома гитлеровской Германии, правящие круги США и Англии начали проводить агрессивную, реакционную политику. За спиной Советского Союза они вступили в переговоры с Гитлером о заключении сепаратного мира и односторонней капитуляции гитлеровской армии. Капитуляции только перед английскими и американскими войсками с тем, чтобы сохранить остатки недобитой немецкой армии для последующих, совместных с ними, угроз Советскому Союзу. Это коварство союзников было вскрыто и разоблачено советской разведкой, так же как и нарушение Японией договора о нейтралитете и оказание Турцией помощи нацистской Германии.
.
Для обеспечения боевых действий войск оперативная и тактическая разведки забрасывали в тыл врага на всю глубину фронта диверсионные и разведывательные группы. Только при битве за Москву, например, в тыл врага было заброшено более 500 разведчиков. В 1943-1945 годах было заброшено 1236 разведывательных и диверсионных групп общей численностью около 10 тысяч человек. На оккупированной территории было привлечено к разведывательной работе свыше 15 тысяч советских патриотов. Нельзя не отметить того, что агентурные подразделения всех действующих флотов утратили связь с зарубежными организациями, созданными в предвоенные годы на территории вражеских государств, как только началась Великая Отечественная война. Это весьма серьезный урок, который без сомнения подлежит учету в деятельности разведки флотов. Характер агентурной разведки, применявшийся в годы войны, можно свести к двух основным методическим направлениям: к традиционному приему по легализации разведчика (агента) на территории, оккупированной врагом, в одном из крупных городов; и к нелегализованному, скрытому оседанию разведчика (агента) на оккупированной территории. Оба этих направления применялись разведчиками всех флотов, за исключением Северного флота, у которого условия характеризовались заметными отличиями от условий других флотов. На театрах военных действий последних в оперативной глубине противника находились крупные приморские города. Поэтому и черноморцы и балтийцы с успехом и довольно широко применяли переброску разведчиков в тыл врага с намерением легализовать их в том или ином городе, интересовавшим разведку.
У североморцев данный метод был практически исключен, неприменим. Провинция Финмаркен была характерна мелкими городами, населенными пунктами, разбросанными по побережью фиордов. Большинство мужского норвежского населения ушло в горы, в леса, в партизанские отряды. Жители каждого такого пункта в лицо знали друг друга. За укрывательство пришельца был объявлен расстрел на месте. Города Киркенес, Вадсе, Варде, Хаммерфест тоже были малонаселенными. Численность немецких гарнизонов в этих городах была 5-15 тысяч человек, что значительно превышало численность местного населения. Эти города практически находились в прифронтовой зоне. То же самое имело место в северных финских городах. В Петсамо, например, вовсе не было в годы войны гражданского населения. В таких условиях легализовать в населенном пункте агента, переброшенного разведкой, не представлялось возможным. А северные фиорды для разведки представляли огромный интерес. В них сосредотачивались маневренные крупные военно-морские группировки, включавшие линкоры, тяжелые и легкие крейсера, эсминцы, подводные лодки и другие классы кораблей. Из фиордов они выходили для борьбы на наши коммуникации, в фиордах противник держал свои противолодочные силы, формировал конвои и силы их охранения. Рядом с фиордами находились аэродромы врага. Чтобы держать морские и воздушные силы противника под наблюдением, североморцы и пошли путем создания на побережье агентурных разведывательных групп и наблюдательных постов со скрытым их пребыванием в тылу противника. Группы формировались из норвежцев, наблюдательные посты – из краснофлотцев.
Командующий Северным флотом адмирал А.Г.Головко вручает орден «Красной звезды» начальнику разведки Северного флота Л.К.Бекреневу.
Зина вспыхнула и надулась. Ничего, пусть позлится! Ее самодовольство злило Евгения: рада, что не искалечена, здоровая, как норовистая лошадка. Зина ушла с Артемом, и так было лучше. Они сидели на кровати — больше не на чем было сидеть — с горкой подушек, покрытых вышитой накидкой, сидели, тесно прижавшись друг к другу, раскрыв окна и погасив свет. Он гладил ее шелковистые волосы, круглые плечи и повторял почему-то одни и те же, ему казалось, на все отвечающие слова: — Ах, дурочка! Ах, какая же ты дурочка! Ах, дурочка ты моя! Она пыталась что-то сказать, он зажимал ей рот поцелуем: — Молчи! Молчи! Все знаю. Не говори! Он обнимал ее уже не робким мальчишеским объятием, а крепко, уверенно, как мужчина. — Машенька... Ты моя, Машенька... Я знал, ты ничья, ты только моя, Машенька... — произносил Евгений, как заклинание. — На всю жизнь. Любовь моя, Машенька...— Опрашивал: — Как ты могла подумать? Да нет, ты молчи! Молчи, Машенька... А я как мог такое вообразить — про Артема? — смеялся он счастливым смехом. — Да Артем и не в твоем вкусе вовсе, не правда ли, Маша? Вот Зине — он под стать. А когда Маша, воскликнув: «Какой ты хороший», наклонилась, чтобы поцеловать его руку, Евгений рассердился, отдернул руку, вскочил: — Хороший с улицы Хорошей! Такой, как все моряки! Ты меня не приукрашивай!
10
Они проснулись от шума базара, от неизвестных большому городу звуков — блеяния овец, мычания коров, лошадиного ржания. Их головы лежали рядом — и тут только они поняли, что Зина и Артем не пришли ночевать, оставили их вдвоем. Окна остались раскрытыми, любопытные могли бы к ним заглянуть, но их надежно защищали герани и фикусы, лимонные деревья и уродливые кактусы. Маша, в одной рубашке, босая, вскочила и заплясала по солнечным пятнам, лежавшим на натертом воском полу и на домотканых ковриках. Она нараспев повторяла: «Мне весело, весело, весело», подбегала, целовала Евгения в щеки, в нос, в губы, закрыв его лицо своими чудесными волосами. И шрамики на щеке ее нисколько не портили, ну, конечно, немного портили, но когда она раскраснелась, они почти исчезли. Они поели крутых яиц и выпили топленого молока. Появились Зина и Артем. Артем оказался славным, хотя и грубоватым парнем. Маша и Зина пошли принимать своих пациентов, и Евгений наблюдал, как ласково Машенька спрашивала у какой-нибудь овцы, словно та может ответить: «У тебя что болит?» Женя видел, с каким уважением к Машеньке относятся хозяева пациентов, именуя ее «товарищем доктором» и «Марией Власьевной», и как ловко управляются Зина и Артем с недобрыми быками, — Артем на ветпункте проходил .
Евгений любовался ловкими Машенькиными руками, ее лучезарной улыбкой, сияющими глазами, всем тем, что всегда ему было в Машеньке дорого, а хозяева пациентов удивлялись, увидев в приемной молодого матроса. Какая-то полная женщина попросила его подержать раскормленного и сонного кота и принялась рассказывать о кошачьих болезнях. Евгений встречал то и дело лучистый взгляд Машеньки. Ему было хорошо, он был счастлив; смешны были вчерашние подозрения. Когда прием наконец был закончен (слишком долго, как показалось Евгению, он продолжался), они пошли в чайную обедать. Увидев вывеску «ЗАГС», не сговариваясь, свернули и очутились перед молодой регистраторшей. Она знала Машеньку и приветливо им улыбнулась. Но порядок есть порядок, и работник загса не могла нарушить его даже ради всеми уважаемого молодого врача и моряка, приехавшего, очевидно, чтобы жениться. Заявление регистраторша примет сегодня, брак зарегистрирует через три недели. Делается это потому, охотно пояснила она, что, бывает, за эти контрольные три недели будущие молодожены разочаруются друг в друге и не регистрируются совсем. Это, конечно, ни к Марии Власьевне, ни к моряку не относится, но изменить порядок она не может, придется им потерпеть. Они вышли, оставив на столе заявление, и взглянули друг другу в глаза. — Но ведь через три недели ты не сможешь приехать? Тебя не отпустят? — Через три месяца я приеду к тебе .
— Ты? Ко мне? — Не в Ленинград же, раз ты работаешь здесь. Завтра пойду договорюсь о работе и я. Он объяснил, что приехал бы и раньше, но решил задержаться на флоте: нужно сдать состязательный поиск, он не хочет подводить свой корабль и своего командира. А то через два месяца он был бы здесь. Где они будут жить? — В нашей комнате, — ответила Машенька. — Зина от нас переедет.., Вечер прошел как во сне; они не разбирали, что едят, пьют, смотрят в кино, отвечали невпопад на расспросы Артема и Зины. Заснули, смертельно усталые, на той же тесной кровати, на той же вышитой наволочке. На другой день Евгений сразу же договорился о работе в районной мастерской по ремонту телевизоров и приемников. Ему обещали, что возьмут с радостью. «Флотская дисциплина известна, мы флотских приветствуем», — сказал усатый директор. Потом Евгений зашел на ветпункт, где Машенька заканчивала прием; увидел, как она оперировала барана, смотревшего на нее глазами, полными ужаса и надежды. — Люблю я своих зверушек, — сказала она. — Человек, когда заболеет, может сказать врачу, что у него болит. А животное — бессловесно. Смотришь ему в глаза и понимаешь, как оно страдает, бедняга... Машенька проводила Евгения на вокзал. Когда он поднялся на подножку почтового , она подняла руку, прощаясь еще раз, и так он ее и запомнил — счастливую, улыбающуюся, с высоко поднятой загорелой рукой...
11
Евгений готов был рассказывать всем, какая у него Машенька, что через три месяца он демобилизуется и уедет к ней. Он охотно отвечал на вопросы соседей по вагону и, наверное, так сиял, что все вокруг улыбались и радовались его молодому счастью. В пределах возможного он рассказывал о флотской жизни, чуть приукрашивая ее, но приукрашивая искренне, так как любил и корабль, и товарищей. До Ленинграда доехал незаметно. Забежал на улицу Скороходова, поразил матерей, свою и Машину, сообщением о женитьбе. Они прослезились, обнимали его, целовали. Женя предупредил возможные похвалы: — Я любил ее, люблю и буду любить всю свою жизнь. Ничего выдающегося за мной не записывайте. Вечером Евгений уехал в Эстонию — кончался срок отпуска. На корабле Евгений сказал, что женится на подруге детства, ветеринарном враче. — Некоторым особям весьма полезно иметь под боком ветеринара, — услышал он за спиной дешевую остроту Черноуса. Это было оскорблением, но он промолчал. О Машином увечье Женя рассказал одному командиру... И был благодарен ему — командир и не подумал назвать женитьбу Евгения благородным поступком...
12
В праздник Флота Евгений вызвался разгружать затопленную баржу с минами. Через час он сидел в «четверке» с Полищуком, опытным минером с корабля Беспощадного. Полищук ждал с безмятежным лицом, пока водолаз застропит в глубине и подаст на поверхность новую мину. Солнце светило, словно в праздничный день, море, пенясь, переливалось, и трудно было представить, что в глубине притаилась смерть. Стоит взорваться лишь одной мине... и взорвутся от детонации другие. «Внимание», — предупредил Полищук. На поверхность всплыл размокший, разбухший ящик, затянутый водорослями и слизью. В щелях лопались пузырьки. Полищук нагнулся, осторожно взял ящик в руки и передал его на баржу. Перед обедом «четверка» подошла к кораблю. Матросы, с нетерпением поджидавшие Орла, подняли шлюпку. — Ну как? — спросил командир. — Все закономерно, товарищ капитан-лейтенант. — Мины? — Противотанковые. Шипят, дьяволы, когда перетаскиваешь. — Неприятно, я думаю? — Страшновато, — ответил Орел.— Водолаз говорит, их там непочатый край... — Послать другого после обеда? — Никак нет, справлюсь, товарищ капитан-лейтенант. — Идите обедать.
Орел с большим аппетитом ел жирные щи и пельмени. После короткого отдыха возвратился с Полищуком к молу. Попадались мины без ящика, обросшие илом и водорослями. Их приходилось прижимать к груди, прежде чем передать на баржу. И Орлу казалось, что они ехидно пофыркивают. Он бормотал сквозь зубы: «Врешь, выдюжу». Это выражение он слышал от своего командира. — Ты чего? — спросил Полищук. — Я сказал — выдюжим. — Оно конечно, а почему бы и нет? Вот только ты некурящий, а мне до слез курить хочется! Солнце висело высоко. До ужина — далеко. Придется тебе, Полищук, потерпеть! «Мы сидим на солнышке, — думал Евгений, — а Большаков там, внизу, в темноте, на илистом грунте. В любой момент он может зацепить тяжелой галошей мину и она взорвется. Выдержку надо иметь...»
Внимание! Еще одна обросшая илом и водорослями мина. Страшно взять ее в руки! Евгений, почувствовав легкую тошноту, взял ее осторожно, как новорожденного. И так же осторожно передал дальше... Опустела набережная; матросы красными флажками предупреждали об опасности, о том, что ходить здесь запрещено до тех пор, пока продолжается работа у мола. За триста метров от Орла и его товарищей были очищены пирсы — на случай, если противотанковая мина взорвется у кого-нибудь из них в руках... Существует традиционная шутка: «Минер ошибается только раз в жизни». Орел ошибаться не собирался. Зачем? Вся жизнь еще впереди... Но если противотанковая мина взорвется в руках... Что тогда?
Перед выходом в море Орел пришел к Ростиславу: — вы знакомы лучше меня, товарищ капитан-лейтенант. Того и гляди, на нас так же, по-подлому, нападут, как в сорок первом году. Я хочу остаться... не на сверхсрочную, нет, — продолжал он, — я уже твердо решил: после увольнения к Маше поеду и работу себе в том городке подыскал... а пока хочу задержаться. В любую минуту может быть сыграна боевая тревога... время такое... Маша меня подождет... Кого я должен просить? Вы, я знаю, сами решить не можете... — Да, не могу. Но доложу о вашем желании адмиралу. А ваша свадьба, Орел? Жизнь есть жизнь. И в годы войны люди любили друг друга, женились, создавали семью... — Я женюсь на Маше, — тихо сказал Орел. — Мы и заявление подали в загс. — Я отпущу вас на несколько дней после поиска. А ваша мать знает о вашем решении? — Я писал ей. Вот, ответ получил... Он протянул командиру письмо. Мать писала: «Здравствуй, дорогой Женя! Ты пишешь, что хочешь задержаться на службе. Знаю, какова обстановка сейчас во всем мире. И не скрою, тяжело мне от мысли, что этой осенью мы, возможно, с тобой не увидимся. Но я не падаю духом. Твое желание и отец бы одобрил. Знаю, одобрит и Машенька, хотя ей без тебя тяжело. Целую тебя. Твоя ».
— Я сделаю все, что могу, — сказал Ростислав. — Доложу. Ростиславу Крамскому был понятен и близок порыв молодого Орла...
Он понятен и мне, хотя я вдвое старше Ростислава и почти втрое старше Орла. Сорок... нет, сорок два года назад мы добровольцами записывались в Красную Армию. Гражданская война была для нас делом жизни. Делом жизни являлась служба в армии и после войны. Красная Армия была школой боевого мастерства, общеобразовательной школой, нашим университетом. В личное дело красноармейца, пришедшего в часть, нередко заносилось изжитое ныне слово «неграмотный». Прошло всего тридцать лет, а приди сейчас на корабль или в часть неграмотный, на него смотрели бы как на чудо. В батальоне, в котором я в те годы служил, были и поморы, и горожане, и краткосрочники, служившие год вместо двух, они окончили среднюю школу. Сейчас все приходят с семилетним или средним образованием. Мимо бурых кирпичных казарм по высокой насыпи стучали колесами поезда — из Ленинграда на Волховстрой. Все на Волховстрой. Возле казарм была непролазная грязь, ее освещали редкие фонари, а на Волховстрое все было залито электрическим светом: стройка, плотина, река; он был первенцем электрификации, завещанной Ильичом.
И мне казалось, что все, что мы делаем, для чего существуем — все это для того, чтобы и другие новые электростанции могли освещать Ленинград, всю страну, уже оправляющуюся от гражданской войны и открывающую счет пятилеткам. В лагерях мы жили в палатках. Вокруг росли вековые дубы, извивалась узкая, но судоходная Мста. За рекой дымились костры рыбаков (должно быть, вкусную уху они ели!), и нельзя было не очароваться прекрасной русской природой — прозрачной рекой среди лесов и кустарников, полями, золотыми от поспевшей ржи с голубыми васильками, березками, бегущими друг за другом. А ночи здесь были темные, звездные, отличные от бесцветных ночей Ленинграда. Деревня и лагерь спали без огней. Приходило новое утро — и начиналась страда. Мы все, в выцветших гимнастерках и в брезентовых летних фуражках, похожих на блин, наводили новую переправу, и в легком тумане, в нежарком осеннем дне возникал мост... Кто мог подумать в те дни, что не пройдет и двадцати лет, что не успеем мы еще состариться, а в Россию придет враг, примнет танками рожь с васильками и выжжет и тихую деревню, и вековые дубы и испоганит чистую реку? ...Мы воевали. Старились. Многих уж нет. Погиб на Ладоге. Погиб в Новороссийском десанте. Погиб в фашистском застенке. Погиб на ледяной северной сопке. В армии и на флоте служат наши наследники — молодые орлы. И радуешься, что они берегут покой Родины уже не с трехлинейной винтовкой, а вооруженные великолепным и грозным оружием. Молодые орлы сейчас летят в космос, осваивают новые земли и побеждают природу.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
До Тромсе долетели без событий, без приключений. Решили сделать круг над островом Тромсе. Сделали один круг, тишина. Пошли на повторный. Смотрим на землю, а там, пожалуй, до тысячи человек, бегут мужчины, машут руками. По направлению их бега поняли, что где-то рядом находится водный аэродром (а мы летели на самолете-лодке «Каталина» американской конструкции). Приводнились рядом с пирсом. Видим, к нам от пирса отошел катер с тремя немцами. Я тут же скомандовал: «К турелям (к пулеметам). Немцы подошли к нам и попросили фалень (канал небольшой толщины), чтобы доставить нас на пирс. Что было на пирсе, у меня и сейчас перед глазами! И сейчас я вижу ту огромнейшую толпу со слезами на глазах, слышу их возгласы «Ура! Да здравствует Советский Союз!». То были русские пленные, находившиеся в лагерях. Увидев красные звезды под крыльями самолета, они буквально бросились бегом на пристань. На пристани они помогли мне встать на пал (тумбу), на котором удерживаются у пристани корабли, самолеты, катера. Я поздравил их с Великой Победой. Опять вспыхнуло раскатистое «Ура!, Слава Советской армии». Попросил их поддерживать порядок в лагерях, сказал, что в ближайшие дни сюда придут советские пароходы и доставят их в Мурманск. А далее, займутся военкоматы. Спросил, имеются ли среди них командиры. Сказал, что пойду сейчас к старшему норвежскому начальнику, и скажу, чтобы незамедлительно убрали от них немцев. Чтобы они подобрали старших товарищей для поддержания порядка в лагере. У пирса стояла автомашина, ожидая нас. Повезли нас к старшему начальнику гарнизона Тромсе, норвежскому капитану первого ранга. Кстати, и у меня было в то время такое же воинское звание. Любезно поздоровались, представились. Я сразу же, немножко на высоком тоне сказал: «Прошу вас, сейчас же при мне вызвать соответствующего офицера и приказать ему убрать из лагерей немцев, следить за порядком в лагерях будут избранные старшие командиры. На днях сюда придут русские корабли.
Разведка
В годы Гражданской войны, навязанной мировым империализмом молодой Советской республике, разведчики проникали в штабы Колчака и Деникина, Врангеля и Юденича, добывали их шифры и секретные документы, вскрывавшие их черные замыслы. Разведчики действовали в тылу белогвардейских войск, обеспечивали командование Красной Армии ценной разведывательной информацией. Советская разведка полно и подробно освещала в те годы состояние вооруженных сил Германии, Польши, прибалтийских государств, Болгарии, Турции, других капиталистических стран, агрессивные планы, вынашиваемые их правительствами.
- прообраз
«В обеспечение выполнения задач, стоящих перед Вооруженными Силами, большую роль сыграла Советская военная разведка. Она своевременно давала командованию данные о группировках, численности, техническом оснащении, о политическом и моральном состоянии войск противника, о его планах и намерениях. Советское Правительство высоко оценило деятельность советских разведчиков» («50 лет Вооруженных Сил», Воениздат 1968 г.). «Советские разведчики сумели своевременно добыть многочисленные данные о подготовке германских вооруженных сил к нападению на Советский Союз, об общем стратегическом замысле, о силах, их группировке, сроке нападения. Через одиннадцать дней после принятия Гитлером окончательного плана войны против Советского Союза (18 декабря 1940 года), этот факт и основные данные решения германского Командования стали известны нашим разведывательным органам. В последующие месяцы сведения наших разведчиков о военном приготовлении Германии накапливались и ширились» (А.А.Гречко «Военно-исторический журнал», № 6, 1966 г.). Ныне хорошо известны советской и зарубежной общественности имена ряда выдающихся советских разведчиков, проявивших героизм и мужество. Их высокий морально-политический облик и верность трудовому народу, явились откровением не только для генералов, но и для послевоенных буржуазных исследователей.
Славные дела и подвиги разведчиков отмечены высокими государственными наградами. Десятки разведчиков, действовавших в годы Гражданской войны, награждены орденом Красного Знамени. Около двухсот тысяч разведчиков награждены орденами и медалями за годы Великой Отечественной войны. Сто двадцать одному разведчику присвоено звание Героя Советского Союза, а некоторым - дважды. Почет и награды разведчиков не приходят со вступлением на поприще этой почетной службы. Они добываются честным, настойчивым трудом, результаты которого способствуют защите государственных интересов нашей Родины, ее безопасности! Например, успехи Зорге были настолько велики, что удивили прожженных капиталистических шпионов и их руководителей. Удивили не только успехи, но и стойкость, мужество, идейная убежденность.
Будучи арестованным, в своих письменных показаниях Зорге отмечал: «Главная цель моей работе в Японии заключалась в том, чтобы поддержать социалистическое государство СССР, чтобы отвести от него различные антисоветские политические махинации, нападение, защитить Советский Союз. Советский Союз не имеет и не желает иметь с другими странами, в том числе и с Японией политических конфликтов или военного столкновения. Нет у него намерений выступать с агрессией против Японии. Я и моя группа прибыли в Японию не как враги. Мы совершенно отличаемся от того значения, которое обычно приписывается слову «шпион». Лица, ставшие шпионами таких стран, как Англия или США, выискивают слабые места Японии, с точки зрения политики, экономики, военных дел, и направляют против них удары. Мы же, собирая информацию в Японии, исходили отнюдь не из таких замыслов...».
«Я коммунист, – отвечал Зорге на вопросы следователей, - Октябрьская революция указала мне путь, которым должно идти международное рабочее движение. Я тогда принял решение поддерживать мировое коммунистическое движение не только теоретически и идеологически, но и действенно, практически в нем участвовать». Еще в январе 1939 года Зорге доносил о постановке Гитлером задач германскому военному руководству по разгрому Польши, Франции, Англии, а также покорения Европы, намерении напасть на Советский Союз. Зорге родился в России в 1895 году. Мать русская, отец немец. Член Компартии Германии с 1919 года. В 1924 году приехал в Советский Союз. С 1925 года член КПСС. Находясь в Японии, Зорге докладывал: Сентябрь 1939 год. Германия напала на Польшу. Началась Вторая мировая война. Декабрь 1940 год. На границе с СССР сосредоточено 80 немецких дивизий. Немцы собираются оккупировать территорию по линии Харьков – Москва – Ленинград. Апрель 1940 год. Немецкий Генеральный штаб полностью закончил подготовку к нападению на Советский Союз. Май 1941 год. Берлин информировал своего посла в Японии, что война начнется с Советским Союзом во второй половине июня 1941 года. Главный удар будет нанесен левым флангом. Немцы рассчитывают на то, что выдвинутое расположение Красной Армии дает им возможность разгромить ее в первом же крупном сражении.
Не менее ценная информация поступала от о позиции Японии, состоявшей в антисоветском сговоре с Германией. Февраль 1940 год. Зорге донес о полном составе и группировках Японской армии в Корее, Китае, Манчжурии, Японии. Июнь 1941 год. В случае возникновения Германо-Советской войны Японии потребуется 6 недель, чтобы начать наступление на Советский Дальний Восток. Июль 1941 год. Если Красная Армия остановит немцев под Москвой, то Япония не выступит против Советского Союза. Сентябрь 1941 год. Японское Правительство решило не выступать в текущем году против Советского Союза, однако Вооруженные силы будут оставлены в Манчжурии на случай выступления весной будущего года при условии поражения СССР к тому времени. Это дало возможность снять с Дальнего Востока несколько дивизий и перебросить их к Москве. Вот донесения другой агентурной группы, находившейся в Берлине, руководителем которой была немка, антифашистка, работник Германского министерства иностранных дел Ильзе Штебе.
К передаче информации о подготовке Германии к нападению на СССР приступила в начале 1940 года. Доносила о движении в восточные районы Германии железнодорожных эшелонов с войсками, оружием, боеприпасами, горючим; о перебазировании бомбардировщиков; об организации противовоздушной обороны городов восточной Германии; о численности и боевом составе трех армейских группировок, сосредоточенных у восточной границы; о фамилиях их командующих; о направлениях первых стратегических ударов каждой группировки: Ленинград – Москва – Киев; донесла о сроках нападения 22-25 июня 1941 года. Февраль 1941 год. Подготовку театра военных действий и сосредоточение войск приказано закончить ко 2 июня. Член этой конспиративной организации, работающий в Германском посольстве в Бухаресте (Румыния), доносил о сосредоточении немецких, румынских и Венгерских войск у южной границы Советского Союза, о завозе сюда боеприпасов, снаряжения, горючего, о прибытии танковых и пехотных механизированных формирований. Другой член организации Ильбе Штебе, работавший в немецком посольстве в Москве, утром 21 июня вызвал на связь нашего товарища и сообщил: «Я убежден, война начнется в ближайшие 48 часов».
– венгр, руководитель агентурной организации в Швейцарии, работавший против Германии. В феврале 1941 года донес о сосредоточении у Советской границы ста пятидесяти немецких дивизий. В последующем доносил: о работе немецкой военной промышленности, о выпуске танков новой конструкции, о запасах промышленного сырья. Своего промышленного сырья Германия не имела. Железную руду она вывозила с севера Финляндии, а никель – с севера Норвегии. В годы войны наш Северный флот, а вернее, его подводные лодки, авиация, торпедные катера топили немецкие транспорты и в том числе с упомянутыми выше грузами. Гитлер не раз требовал от своих моряков ни в коем случае не прекращать доставку руды и никеля в Германию, так как это может серьезно повлиять на строительство подводных лодок и самолетов, а следовательно и на ход войны. Весной 1942 года Шандор Радо донес, что в летнюю кампанию немцы будут наступать в южном направлении, на Ростов.
А утром приходило письмо — и ночные сомнения рассеивались. Но вдруг Маша перестала писать. Он не знал, чем объяснить ее беспричинное молчание. Он не получал больше простых голубых конвертов с адресом, написанным четким ученическим почерком. Написал матери. Мать отвечала: не беспокойся, Машенька очень много работает, наверное, ей некогда писать. Некогда написать ему, Жене? Не поверил. Написал Машиной матери: «В чем дело? Может, Маша его разлюбила? И не имеет мужества об этом сказать? А может быть, она нездорова?» Машина мать ответила, — правда, не сразу: «Маша прихварывала, теперь снова работает, работы по горло, обещает как-нибудь написать!» «Как-нибудь»? Нет, тут что-то не так! Другой бы, может, пошел на танцы в матросский клуб, туда приходят красивые девушки, охотно знакомятся с моряками, нашел бы себе другую, возможно, даже лучше ее. Так сделал Илья Ураганов, когда узнал, что его Галя ему неверна. А Женя — не мог. Он любил одну Машу и только с ней хотел прожить жизнь. Может быть, он обидел ее? Он вспоминал все свои письма; нет, никогда он не написал ничего такого, что могло бы обидеть ее. Евгений твердо решил — поехать и выяснить. А если что и случилось, если Маша, его Маша, нашла другого по сердцу — он увидит того, другого, своими глазами.
Днем в работе Евгений забывался. Но стоило лечь на койку — начинались . Он не мог заснуть, хотя сильно уставал за день. Наконец он получил отпуск. В тот же день поздно вечером был в Ленинграде. Мать не предупредил. Она ахнула, когда он вошел. Милая мама, она все стареет! — Где Маша, мама? — Все там же. Живет и работает. — Почему мне не пишет? — Спроси, сынок, Александру Александровну. Сейчас я ее позову. Машина мама тоже постарела — старость людей не щадит — и как-то осунулась. Появились мешки под глазами. Она обняла Женю и вдруг зарыдала. — Что с вами, тетя Шура? — Ничего, ничего, Евгешенька, нервы совсем расшатались. Без заснуть не могу. Пили чай. Мать расспрашивала о службе.
— А что у вас говорят о войне? Уж очень они там обнаглели. По радио слушаешь — думаешь: неужели опять, как в сорок первом году? — Врасплох не застанут. Коли сунутся, такого получат!.. — Дай-то бог, дай-то бог... Не удержался, спросил: — Тетя Шура, скажите, почему Маша забыла меня? Вы ведь знаете... — Все знаю. — Александра Александровна прикрыла рукой заслезившиеся глаза. — Евгеша, милый, Машенька хочет, чтобы ты не думал о ней. — Замуж вышла? — Нет, что ты, что ты! — замахала на него тетя Шура руками. И опять расплакалась. — Я поеду к ней. — Нет-нет, она не хочет, чтобы ты приезжал. — Не хочет? Завтра же поеду, все выясню. — Евгешенька, лучше не надо. Бедная девочка... Александра Александровна вскочила и ушла рыдая.
— Зачем, Женечка, ты расстроил ее? — спросила мать. — А почему вы не скажете мне всю правду? И она, и ты? Почему? — Тетя Шура чистую правду сказала, Женечка. Маша не хочет, чтобы ты приезжал. Я сама читала: не хочет. Ну и не езди. Против воли не будешь люб. — Буду! — ударил он кулаком по столу. На другое утро он уже ехал к Маше.
8
«Она не хочет, чтобы я приезжал... Ну нет, я выясню, в чем дело. Все выясню и, если она счастлива, уеду со спокойной душой. Со спокойной ли? Да, со спокойной, потому что Машино счастье мне дороже всего. Но если она несчастна? Что я сделаю, если Маша несчастна? Не знаю. Там будет видно». Поезд шел медленно, подолгу стоял на станциях. Старик, сидевший в вагоне напротив, расспрашивал, куда и зачем едет моряк. Евгений отвечал невпопад, а то и вовсе не отвечал, не боясь показаться невежливым. Бойкий мальчишка одолевал вопросами: что у него за нашивки, кто он, ефрейтор или сержант, и как это будет по-флотски, и на каком корабле служит, на атомном или простом. А мамаша вместо того, чтобы остановить сына, восторгалась им: «Ах, он у меня такой любопытный, нет покоя от него ни днем ни ночью!»
За окнами проплывали унылые, посеревшие от дождей , мелькали редкие березки. Почему обе матери — и Машина и моя — не хотели, чтобы я к ней поехал? Почему убеждали: Маша не хочет, чтобы я ее видел? Наверное, она вышла замуж. И боится, что я спрошу: «А как же твои обещания? Сама не верила в то, что говорила? Лгала?» Начинало темнеть, люди входили и выходили, мальчишка ел курицу и тайком от матери вытирал о брюки Евгения жирные пальцы, готовый отчаянно зареветь, если его лишат этого удовольствия. Старик мирно спал, открыв рот с подрагивавшими вставными челюстями; проводник объявлял станции. Под потолком зажглась тусклая лампочка, а Евгений все обдумывал, как он войдет к Маше, как поздоровается, спросит, почему она не хотела, чтобы он приезжал. А если она не одна, что тогда? «Тогда тем более, — распалял он себя, — пусть тот, другой, знает обо мне, наверняка от него она скрыла... Или лучше, не сказав ни единого слова, повернуться и выйти?» Проводник назвал станцию. Женя поднял легонький чемоданчик. В тамбуре дул ветер. Огоньки, рассыпанные в темноте, словно редкие звезды, стали собираться в цепочки, замельтешили перед глазами, и поезд остановился у довольно ярко освещенной . Громкоговоритель объявлял, сколько продлится стоянка и как пройти в комнату матери и ребенка. Площадь за небольшим новым белым вокзалом была скудно освещена. Наверное, только что прошел дождь, повсюду блестели широкие лужи. Районный городок, один из сотен районных городков с непременной чайной-закусочной, с пивным киоском на вокзальной площади, со сквериком, где застыли темные тени влюбленных, с кинематографом и клубом, на котором висят афиши: «Сегодня танцы. Духовой оркестр и буфет».
Найдя скучающего милиционера, Евгений узнал, где ветеринарный пункт. Это было не близко — пришлось идти темными переулками мимо шумящих садов; из подворотен хрипло лаяли дворняжки, окна в домах были раскрыты настежь, и за заграждением из гераней слышался смех, звуки радио, патефона. «Сегодня воскресенье, — вспомнил Женя, — и Маши, наверное, нет дома. Пошла со своим в кино. А потом придет домой, и тот будет целовать ее в губы, в шею! Лучше об этом не думать». Широкая базарная площадь. Ветпункт где-то здесь. Надо спросить. Но спросить было некого. Освещая фонариком ворота, дома, закрытые наглухо ставни, в которых светились лишь сердечки, Евгений наткнулся на вывеску «Ветеринарный пункт». Глупо рассчитывать, что в воскресенье вечером он найдет здесь кого-нибудь. Все же он постучал. Разумеется, никого! Постучал еще, погромче. Из соседней калитки вышла старуха, поморщилась от яркого света фонарика, прикрыла лицо рукой: — Ну, чего ломитесь? Прием в понедельник с восьми. — Вгляделась в него в темноте: — А вы нездешний, приезжий? То-то, я вижу, моряк. Вам что нужно? — Ветеринарный врач, Мария Власьевна Снегина мне нужна. — Так она же домой ушла. — Давно? — С полудня. А вы кто ей будете? — Далеко она живет?
— Да тут, за углом, у Мартьянихи. Вон, где огонек . А вы все же кто будете, а? — Она одна живет? — Нет, вдвоем. Бог ты мой, вы не тот ли самый... Да вы разве не знаете, что она... — Знаю, — отрезал Евгений и пошел к дому Мартьянихи, в котором светились окна. Все ясно. Остается увидеть своими глазами. Тяжело... Что поделаешь? По крайней мере — сразу и навсегда... Но подойдя к дому Мартьянихи, он посмотрел на освещенные окна, завешенные занавесками, поставил на землю чемоданчик: — А что, если повернуть — и на поезд? Ну нет! Подхватил чемоданчик, рванул дверь, поддавшуюся со скрипом, вошел в темные сени, посветил фонариком, увидел две высокие двери, наугад стукнул в одну, услышал знакомый голос: — Кто там? Заходите. В ярко освещенной комнате с цветущими на окнах, с двумя кроватями и с отодвинутым в сторону столом стояла на коленях спиной к нему Маша. Склонив голову, как это делала в детстве, решая трудную задачу по арифметике, Маша выписывала на большом белом листе красный заголовок — «Голос ветерина...»
— Это ты, Артем? А я тут маюсь, маюсь... — Это я, — ответил глухо Евгений. Маша стремительно обернулась — он увидел ее глаза, наполненные ужасом; кисть выпала из рук и разбрызгала по белому листу капли краски; Маша, словно защищаясь, прижала руки к груди, до крови закусила губу. — Как... как же ты приехал? — Ты не хотела меня видеть, я знаю, но я должен был видеть тебя. Испугалась? Понятно. Ждала Артема... Она застыла, глядя на него все еще полными ужаса глазами, склонив голову набок. — Не ждала меня. Ясно. Повернулся, поднял чемоданчик. Она закричала: — Женя! — Иди к своему... — К кому? — К Артему! — Женечка! Он обернулся, так жалобен был этот призыв. Что это с ней? Маша не выпрямила головы... подбородок как бы прирос к плечу. А щека? Что у нее со щекой? Мелкие шрамики, словно зашитые.дырки... — К Артему... — горестно всхлипнула она. — Да разве я кому-нибудь такая нужна? И тебе больше не нужна...
Что же это в самом деле? Евгений кинулся к Маше, поднял, прижал к себе, почувствовал, как она содрогнулась и вдруг обвисла, рыдая, на его сильных руках: — Такая разве тебе я нужна? — Маша, что с тобой? Машенька! Вошла рослая девушка в сиреневом платье, настоящая русская красавица: — Приехал, значит? Ну-ка, пусти. Освободив Машу из его объятий, подтолкнула ее к двери: — Умой лицо. А я с ним поговорю...
9
От Машиной подруги Зины Евгений узнал то, что от него скрывали. Маша заночевала в овчарне у трудно ягнившейся овцы. Ночью залезли воры. Испугавшие Машиного окрика, кто-то из них выстрелил из охотничьего ружья. Бандитов поймали километрах в ста от колхоза. А Маша пролежала три месяца в больнице. — Никогда она не сможет выпрямить шею. И щека прострелена дробью — ты видел? А у нас тут есть люди грубые — один осмеет, а другой так пожалеет, лучше бы высмеял. Вот почему и тебя видеть она не хотела. Ты — вон какой красавец... Мой-то Артем сказал как-то— она услыхала: любителей на нее больше, мол, не найдется. — Зачем говоришь такое! — вспылил Евгений, пораженный, но одновременно с облегчением: нет никаких Артемов, есть лишь беда. Что ж, разве от беды, настигшей ее, она стала хуже? Душа стала другой? Нет! Она та же Маша, и в груди ее бьется то же славное сердце! — Я хочу ее видеть, — сказал он Зине. — А твой Артем — мелкий человек...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
