Слово "паразит" означает совершенно определенный смысл, т.е. некий организм, живущий за чужой счет. Но, благодаря "Великому и Могучему" ему можно придавать совершенно противоположное значение, в зависимости от того, как его применять. Тем более, что даже в природе иногда встречаются паразиты, приносящие определенную пользу. Вся эта преамбула к тому, что в одном из военно-морских училищ проходил обучение курсант Петр Веревкин, которого начальник факультета ( начфак ) наградил званием "факультетский ". И не то, чтобы он жил за чей-то счет, а просто из-за частых нарушений дисциплины, постоянных залетов и вечным проявлением недовольства по различным поводам.
Веревкин давно уже доконал и факультетское, и ротное начальство. Однако ему удавалось держаться в рамках дозволенного, не доводя свои грехи до отсидки на гауптвахте или крайней меры - постановке вопроса об отчислении из училища. И вот, как-то, проснувшись солнечным утром 18 июля, Петр вдруг осознал, что уже ровно 20 лет живет на этом свете, но сына не воспитал, дом не построил, дерева не посадил - что там ждет впереди? Но резонно при этом подумал, за два десятка прожитых лет имеет полное право достойно отпраздновать первый юбилей сознательной жизни. Наличие двух десяток в кармане курсанта тех времен было серьезным подспорьем, учитывая, что денежное содержание составляло 10 руб. в месяц, но душе хотелось праздника и веселья рублей на сто. И все умственные и физические усилия были брошены на поиски недостающей суммы. Вообще, финансовый вопрос для курсантов в те времена стоял довольно остро. Поэтому, помимо скудного жалования и небольших переводов от родителей, многие сами пытались искать другие источники обретения наличности. Естественно, и Веревкина это постоянно мучило и приводило в уныние. Время от времени мать-учительница присылала ему небольшие переводы, которые быстро заканчивались, да и приходили не всегда в нужное время. Кроме того, еще со времен Нахимовского училища, Петр баловался любительской журналистикой, направляя заметки о жизни курсантов в газету "Советский моряк", где сообщал информацию то о каком-нибудь семинаре по марксистско-ленинской подготовке или о приезде гвинейской делегации женских профсоюзов и традиционно об очередных соревнованиях по гребле. Такие незамысловатые статейки приносили гонорар в пределах 10 руб. На этот раз все усилия по розыску недостающих средств ни к чему не привели. Но Петр, будучи деятельным оптимистом, немного поразмыслив, решил попробовать произвести оригинальный обмен. Он вспомнил о своем однокласснике Витьке Кораблеве, который будучи неплохим и грамотным курсантом, имел своей самой отличительной особенностью неудержимое стремление к карьерному росту. При этом периоды проявления служебного рвения постоянно сменялись глубокими падениями, связанными с грубыми нарушениями дисциплины. Но самое удивительное было в том, что своим банальным пьянкам и опозданиям из увольнения, он умудрялся придумывать такие серьезные причины, что этим сразу же начинал заниматься Комитет безопасности. То его пытались завербовать в какую-то секту, чтобы растлить моральный дух будущего защитника Родины, то, вообще, какая-то антисоветская организация пыталась проникнуть в кузницу кадров ВМФ. Тут надо отдать должное уму и прозорливости Кораблева. Пока комитетчики рьяно разыскивали никогда не существовавшие организации, проходило довольно много времени, подходила сессия, а то и очередной отпуск и все как-то само собой забывалось. Наступала очередная фаза стремления к неудержимому карьерному росту. Из-за всего этого Витька постоянно находился в состоянии неустойчивого равновесия, хотя, несмотря на многочисленные залеты и нарушения дисциплины, ни разу ни на гауптвахте, ни в "академии" не сидел. Так продолжалось довольно долго, пока Кораблев окончательно не понял, что для карьерного роста, не столь важны профессиональные навыки и служебное рвение, как связи и родство. С тех пор имитация бурной деятельности поутихла, и теперь в жизненных планах Витьки красной нитью проходил выгодный брак. Незадолго до описываемых событий Веревкин познакомился с дочкой одного авторитетного адмирала. Оленька, как говорится, была в меру красива и глупа. И, как девица на выданье, она как можно скорее стремилась оторваться от опеки строгих родителей. Петр, относясь к ней не вполне серьезно, решил помочь страждущему Витьке совсем недорого обрести перспективу карьерного роста. Уговаривать обрадованного Кораблева долго не пришлось и в результате удачно проведенной операции под кодовым названием "знакомство", Петр обрел наличность в сумме 15 рублей.
Таким образом, финансовые проблемы были решены и в ближайшие выходные назначен выезд на природу. Мероприятие было решено провести на даче у бывшего суворовца Кузи. Поселок до сих пор остается одним из самых известных курортных мест Ленинградской области. Когда-то в этих местах дачи имели только самые уважаемые люди социалистического общества. Кузиной семье дом достался от деда-генерала, героического участника Великой Отечественной войны. К тому времени он благополучно ушел от боевых ран в мир иной, избегнув репрессий тоталитарного режима, которых нам, рожденным в пятидесятых годах прошлого столетия не довелось испытать. Добравшись на электричке до станции Репино, орава бледных курсантов весело бросилась к берегу Финского залива. Вырвавшись из каменных сводов старейшей кузницы офицерских кадров ВМФ, все были захвачены и очарованы красотой развернувшихся пространств. Высокое, без единого облачка, голубое небо, отороченное каймой морского горизонта, контрастно подчеркивало ослепительную белизну многочисленных суденышек на ослепительной глади воды. Прозрачный воздух, пронизанный хвойным запахом корабельных сосен, теплый мягкий песок, переполняли восторгом и вдохновением. Все было, как во сне, легким и светлым, уносящим прочь все горести и печали. Совершенно не верилось, что час назад все находились в мегаполисе, в котором приходится не жить, а выживать в жаркий летний день. Вдоволь искупавшись, гардемарины отправились к месту временной дислокации - Кузиной фазенде. Хозяйничала на даче мать Кузи Анджела Петровна, одинокая симпатичная достаточно молодая женщина с любовью и нежностью относившаяся к друзьям своего сына. Она с удовольствием присоединилась к компании молодых людей, оказавшись в центре внимания. На большом участке, окруженном вековыми соснами и елями был установлен мангал со всем необходимым. Мясо было заранее приготовлено, и вскоре ароматный шашлык, вызывающий обильное слюноотделение, ознаменовал собой начало празднования скромного юбилея. Компания расположилась за большим деревянным столом, ломившемся от яств, в тени большой раскидистой ели. Видя явный перебор спиртного, хозяйка успела припрятать несколько бутылок. Дело в том, что, несмотря на достаточное количество, приобретенное Петром, почти каждый приглашенный, из-за бедности фантазии и отсутствия средств, подарил юбиляру по бутылке водки. В принципе, спаянная (точнее с приставкой "спо" ) компания уже не в первый раз встречалась на сабантуях, и все хорошо знали привычки и пристрастия друг друга. Весельчак и балагур Сашка Шаламов сразу же начал осаду Анджелы Петровны. Это никого не удивило, поскольку Санька был лучшим другом хозяек всех квартир, домов и дач. Т.е. в какой бы компании он ни находился, обязательно западал на хозяйку, независимо от внешнего вида и возраста. И в этом был вполне закономерный резон, поскольку хозяйка никуда не уйдет, значит и он не останется один, ну и самое главное, можно остаться на ночь. Осада начиналась со скромного разговора и безобидных вопросов, но по мере возлияния, Сашкино ухо все ближе приближалось к пышной груди пятого размера, призывно выпиравшей из глубокого выреза летнего сарафана. И, наконец, в последней стадии, когда Шаламов отчасти терял контроль, плача и рыдая, он умолял усыновить его, как сироту, при этом плотоядно улыбаясь, запевал какой-нибудь старинный романс или серенаду типа: " На призыв мой тайный и страстный войди на балкон, о, друг мой прекрасный". Пока Санька занимался Петровной, ее сын медленно входил в легкий анабиоз. Кузя, будучи натурой творческой, баловался сочинением опусов, виршей и даже стихов, но в компании быстро хмелел, хотя и не до конца. Поэтому, придя в определенное состояние, он тихо сидел, иногда произнося отдельные междометия и покачивая головой в такт исполняемой песни. Спустя какое-то время, он полностью приходил в себя и все начиналось сначала. Но математическое ожидание этих превращений было столь мало, что за один вечер он мог несколько раз переходить из одного состояния в другое.
Наиболее оказались Веревкин и Зайцев, поскольку в них был еще силен дух воспитания в Нахимовском училище. Уж там хорошо учили постоянно держать контроль над собой. Зайцев неторопливо поигрывал на гитаре и вместе с Шаламовым создавал определенный фон всему торжеству. Почти что все тосты произносил Лазарь. Его так давно называли просто Лазарь, что все уже забыли, что это означает, - имя, фамилию или прозвище. Кроме того, он всегда говорил скороговоркой, при этом проглатывая многие слова. После рассказанного им анекдота он тут же начинал громко смеяться, но все другие при этом, ничего не разобрав, молчали. Поэтому Лазарь считал себя веселым юмористом, а остальных не вполне быстро соображающими. Но в конце концов, это прошло и все стали смеяться не над сутью анекдота, а над тем, как Лазарь их рассказывает, при этом все были довольны. Сидя в компании он очень много пил и очень много закусывал, но обязательно наступал момент, когда он полностью терял контроль над собой. И, очевидно, в силу определенных физиологических особенностей, внутреннее естество Лазаря восставало против всего в него влитого, засунутого и прожеванного, и вся эта инородная смесь искала выхода наружу. При этом все происходило так быстро, а смесь летела так далеко, что никто не успевал ничего сообразить. Юбилейное застолье было в самом разгаре, когда вдруг неожиданно сработал эффект Лазаря. Все содержимое его утробы неожиданно вылетело наружу и, перелетев через стол, опустилось прямо на хозяйку и Шаламова. Все засуетились и замешкались, стол неожиданно опустел, и каждый, в меру своего состояния, занялся своим делом. Кузя с Лазарем оказались спящими под сосной. Анджела Петровна с Шаламовым пошли очищать замаранную одежду. Веревкин тщетно пытаясь найти остатки водки, стал выгребать содержимое карманов. Вместе с Зайцевым они еле наскребли на пару бутылок. Затем Петр взял новый Кузин велосипед и, выслушав пояснения Анджелы Петровны, поехал в магазин. А между тем, была только середина дня, самое пекло. Поэтому все, кто еще стоял на ногах, недолго думая, расположились в тени под соснами, обдуваемыми легким ветерком. Проснулись через 2 часа. Веревкина нигде не было. Вся дружная компания, уже пришедшая во вполне нормальное состояние, отправилась в поселок на розыски Петра. После часовых поисков он был найден спящим на пляже под сосной без велосипеда, без денег и с ободранной щекой. Все неторопливо вернулись на дачу. Оказалось, что Веревкин вообще не помнит, что же с ним произошло и куда делся велосипед. Хозяйка, слегка посетовав на пропажу, прибрала на столе, выставив заначку. Но прежнего веселья уже не было. Никто больше особо не захмелел, а все разговоры сводились к воспоминаниям подобных случаев и возможной вероятности находки велосипеда. Кузю пропажа вообще никак не затронула. Лазарь, пытаясь реабилитироваться, без остановки рассказывал анекдоты и произносил тосты. Хозяйка с Шаламовым, после того, как оказались в курьезном положении, несколько охладели и поубавили свой пыл. До Саньки дошло, что распевать серенады уже неуместно. А Веревкина весь остаток вечера мучила одна мысль: "И на фига поехал в магазин, когда оставалось еще достаточно заначки."
Между тем увольнение подходило к . Теплый вечер отказывался отпускать слегка захмелевших гардемаринов в объятья надоевших казарм - ровесников города Великого Петра. Однако все хорошее и плохое когда-нибудь заканчивается. Собравшись, участники юбилейного торжества привели себя в относительный порядок и, собрав волю в кулак, отправились в родное училище. Благодаря довольно длительному пути, все успели придти в нормальное состояние и благополучно, без замечаний, вернуться в "Альма-матер". Прошло довольно много времени. Веселая компания, по мере возможности, общалась между собой, но сабантуев уже не было, поскольку не было и поводов к ним. Приближалась очередная сессия, все были заняты своими делами и будущими планами. Гром грянул, как всегда, неожиданно. В одно прекрасное утро всех фигурантов давно прошедшего юбилея вызвал командир роты и с испуганными, на выкате глазами сообщил, что их вызывает заместитель начальника училища. В первый момент никто ничего не понял и с мыслью, что же могло произойти, все медленно побрели в сторону адмиральского коридора. Первым на ковер был вызван Веревкин. После его выхода из кабинета всем стала ясна причина. Далее были вызваны и подвергнуты разносу все остальные. Кампания как-то сразу разобщилась. Каждого свербила навязчивая мысль:"Кто же все-таки заложил?". Это выяснилось на следующий день, когда экзекуцию прошел Кузя, который до этого был в карауле. Он всем и рассказал, что про подробности сабантуя, во многом их приукрасив, написал своему другу в Рязанское ВДУ. Того в училище не оказалось, и командир роты, вскрыв письмо, от содержания которого волосы вставали дыбом, недолго думая, отправил его фельдъегерской почтой в адрес начальника военно-морского училища. Кузя, конечно, повинился, что понаписал там такого, чего и в помине не было, но поскольку дело было уже сделано, зла на него никто не держал. Все согласились, что произошло невероятное стечение обстоятельств. Участь наших горе-юбиляров в дальнейшем чем-то напоминала судьбу диссидентов всех поколений. Дальнейшие допросы, очные ставки, сопоставления ответов происходили по классическим законам всех расследований. Но бедолагам, к сожалению, было нечего отвечать, поскольку единственным правдивым фактом, указанным в письме, была пропажа велосипеда. В работу по специальности включились политработники, еще больше нагнетая атмосферу и требуя для всех жестокого наказания. Но дело на этом не закончилось. Заместитель начальника, хотя и был настоящим боевым офицером и порядочным человеком, неожиданно решил устроить настоящее театрализованное представление с публичной поркой нарушителей. Что его подвигло на этот шаг так и осталось неизвестно. Такого наверняка не бывало ни до, ни после. Даже более тяжкие и массовые нарушения дисциплины заканчивались обычным расследованием и последующим наказанием по заслугам перед строем роты или взвода. И вот наступил день возмездия. На парадном дворе в форме "каре" был построен весь личный состав. Перед строем, как на эшафоте, стояли новоиспеченные герои необычного литературного опуса. Из всех окон окружающих зданий выглядывали офицеры, преподаватели, лаборантки, секретарши, и даже работники камбуза пришли посмотреть на реанимированное "".
В парадной форме, со всеми регалиями торжественно вышел заместитель начальника и начал зачитывать в микрофон Кузино письмо: " Здравствуй Колька (матерщина). Письмо мое (мат.) ты, наверное, не получишь (мат), но все равно я тебе напишу. (Мат) нас тут донельзя. Недавно справляли день рождения одного (мат). Так он (мат) умудрился потерять велосипед, разбив при этом голову. Голова-то (мат), велика жалко...". В таком духе было написано все письмо. Но как оказалось, основное содержание было посвящено училищным порядкам, характеристикам офицеров и преподавателей, к чему никто, кроме Кузи не имел никакого отношения. После окончания декламации письма начальник строевого отдела зачитал приказ о наказании. Все, за исключением Веревкина, получили по 15 суток ареста. После непродолжительной и не совсем понятной речи начальника политического отдела (о руководящей роли партии) мероприятие было закончено. Необходимо отметить, что во время озвучивания письма, начиная с первой о до последней шеренги, раздавался все более возрастающий по силе звука смех. Но заместитель этого не услышал, поскольку динамики издавали звук такой силы, что граждане, находящиеся на соседних улицах, окружавших училище, с недоумением слушали литературный опус, смысл которого понять было невозможно. Судьба всех участников криминального Репинского банкета, за исключением Веревкина, была решена. Петр сразу же сообразил, что "дамоклов меч" над ним уже занесен. Срок оттягивался лишь из-за отсутствия на месте начальника училища, который находился в отпуске. Только он мог принимать решение об отчислении из училища. Почти весь день Петр проходил, нервно соображая, что же было можно предпринять. Можно было лечь в госпиталь, но это только бы оттянуло агонию. Неожиданно Веревкин вспомнил про Оленьку и ее авторитетного отца. Еще даже не понимая возможного плана действий, он интуитивно сознавал, что лишний звонок и встреча не помешают. К его удивлению, несмотря на прошедшие несколько месяцев и знакомство с Кораблевым, она сразу же согласилась на встречу. Как оказалось, Веревкин был ей более симпатичен, да и проводить время с ним было веселей. Пришлось приложить немало усилий, чтобы заинтересовать девицу в серьезности намерений вновь обретенного кавалера. Это дало необходимые плоды. То, что Витьке не удалось за длительное время, у Веревкина получилось при третьей встрече. Он попал на семейный обед. Вести себя в приличном обществе Петр умел неплохо, но больше всего его волновал вопрос общения с авторитетным адмиралом. Кроме этого форсирование возможной свадьбы, которой он решительно не хотел, могло и не привести к желаемому результату. За мирной, неторопливой беседой обед пролетел быстро. Петр понял, что поднимать больной для него вопрос и неуместно, и не вовремя. Однако встреча возымела свое действие. Заботливого отца, конечно же, интересовала судьба дочери и круг ее знакомств. Он решил позвонить своему хорошему знакомому и навести справки, как там несет службу курсант Веревкин.
Начальник училища, не обладая реальной информацией, ответил стандартными фразами, вполне благоприятно отозвавшись о Петре, что удовлетворило заботливого отца. Будучи руководителем всех инженерных служб Военно-морской базы, авторитетный адмирал поставил начальника в известность, что начинается ремонт на факультетах и с какого бы лучше начать? Руководитель кузницы кадров скорее автоматически, чем сознательно, решил подыграть Семен Семеновичу и предложил начать ремонт с факультета Веревкина. Дело в том, что внешнее состояние факультетов было настоящей болью для начальника училища. Будучи опытным тыловиком, в последние два года он расходовал все силы и средства для облачения в мрамор лестниц комплекса исторических зданий. Кого при этом он хотел увековечить? То ли себя, то ли само сооружение Петровских времен до сих пор неизвестно. Во всяком случае, сообщение его очень обрадовало. Откровенно говоря, состояние факультетов имело действительно жалкий вид. Где-нибудь на периферии квартала можно было увидеть настоящую метаморфозу: мраморную лестницу, достойную служить входом в "Эрмитаж", обрамляли свисавшие со стен хлопья штукатурки, и покосившиеся окна с шатавшимися перилами. Поскольку семейный обед не принес никаких результатов, Петр продолжал мучительные поиски выхода из создавшейся ситуации. Но при этом он все-таки остался верен своим принципам. Вопрос о возможной свадьбе он исключил. Тем временем вернулся из отпуска начальник и Веревкин в большом нервном напряжении стал уже считать дни на часы. Тут еще, выяснив ситуацию, несколько раз приставал Кораблев с упреком: "Сволочь, отдай деньги". Хотя, с другой стороны, это несколько успокоило Петра, потому, что стало ясно, высокие чувства отсутствуют и для ловца фортуны это не более чем сделка. Наконец, настал день, когда начфак пошел с докладом к начальнику училища. Помимо прочих документов, в папке у него лежал рапорт с обоснованием отчисления Веревкина из училища. Однако при входе в кабинет начальника руководитель факультета быль сразу огорошен фразой: "Вот, тут Семен Семеныч интересуется, как проходит служба у курсанта Веревкина?". Начфака это удивило настолько, что он, по своей привычке, высоко подняв голову и задрав к потолку глаза, надолго задумался, не находя, что ответить. Тем временем начальник начал давать указания: "На следующей неделе на факультете начнется ремонт. Вы уж, там проследите чтобы все было организовано". Причем, первую фразу со второй он никак не связывал. Но для начфака это прозвучало таким образом, что сразу же изменило все его намерения. Доложив о текущих делах и подальше припрятав рапорт, он вышел в адмиральский коридор, мучительно соображая, какое отношение Веревкин имеет к ремонту факультета? Почти целую неделю, со дня прибытия начальника училища, Петр жил в ожидании своей участи. Но пошла уже вторая неделя, а никаких санкций не было. Началась экзаменационная сессия и, несколько успокоившись, Веревкин сдавал экзамены, готовясь к очередному отпуску. Вся компания уже отсидела положенные сроки на гауптвахте и инцидент с публичной поркой был совсем забыт. Между тем, на факультете начался ремонт. Все учебные классы и коридоры с подсобными помещениями принимали все более приличный вид. Веревкин почувствовал, что от него как-то все вдруг отстали. Даже начфак при случайной встрече где-то в коридоре уже не занимался обычным разносом, а интересовался успехами в учебе. Его окончательно замучила мысль о причастности Веревкина к ремонту.
А между тем, ответ на вопрос был предельно прост. Во времена советской коррупционно-бюрократической системы, любое, даже случайно брошенное слово большого начальника, стоило намного больше, чем приказ, или даже закон. Так что никакого чуда не произошло. Без всяких данных кому-либо указаний сошлись интересы людей. Авторитетный адмирал успокоился относительно дочери, Начальник училища мог спокойно продолжить воплощение своей мечты в мраморе, а начфак вообще летал от счастья, ибо порядок и состояние факультета освобождало его от массы проблем. Не забудем и про Петра. Его это тоже коснулось, каким образом, понять он никак не мог. Но, тем не менее, отношение с элитной дочерью он постепенно свел на нет, еще больше уверившись в своей неожиданно образовавшейся безнаказанности. Тут же стал заметен повеселевший, воспрявший духом Кораблев. Как-то, вернувшись из увольнения изрядно навеселе, Витька вдруг ни с того ни с сего, вдруг начал всем рассказывать свои будущие перспективы, почему-то вдруг решив, что он уже почти что командир крейсера. Веревкин тут же понял, что Кораблев наконец-то попал на семейный обед и будущая свадьба, вполне очевидно, не за горами. Однако, забегая на долгие годы вперед, отдадим Витьке должное. Служба ему вполне удалась. Состоялся карьерный рост, побывал во многих странах, встречался с интересными людьми. Но после ухода на пенсию, идея будущих перспектив как-то рухнула сама собой, выбив подпорки жизненных основ. Неожиданно развалилась семья, встречи с немногочисленными друзьями и знакомыми становились все реже. Но до сих пор, в редких телефонных беседах, Витька всегда сводит разговор к каким-то заоблачным перспективам, не имеющим под собой никакой основы. Закончился очередной отпуск. Все вернулись в отремонтированный заново факультет. К этому времени начфак окончательно уверовал в причастность Веревкина к ремонту. Запрятанный на всякий случай рапорт об отчислении был, наконец, порван. От кого-то, краем уха, Петр как-то услышал, что начфак в разговоре с командиром роты бросил фразу: "даже факультетский паразит может иногда приносить большую пользу". Мало что понимая, он интуитивно догадывался, что к его неожиданной реабилитации какое-то отношение имеет авторитетный адмирал. Как-то идя по центральному коридору факультета, мимо отреставрированных портретов великих гидрографов, Веревкин неожиданно остановился около карты Великих географических открытий. Неожиданно для самого себя, найдя в очертаниях Антарктиды небольшую бухту без названия, он печатными буквами подписал: "Залив адмирала Веревкина". Его расчет был вполне логичен. Кто же сможет подумать на него? Кроме того, его так и подмывало узнать: "Будут ли возобновлены очередные гонения?". Надпись продержалась целую неделю, пока не была кем-то тщательно заретуширована. Никто не придал этому никакого значения. Даже начфак только посетовал: "Кому это пришло в голову, произвести Веревкина в адмиралы, даже если это только на карте". Наступил Новый год. Весь факультет готовился к построению для увольнения в город. В те времена было принято всех, кроме дежурной и вахтенной службы, по большим праздникам отправлять на берег. Случалось много эксцессов и начальство резонно считало, что пусть лучше они происходят вне стен училища. Начфак обходил строй бравых курсантов, давая последние ценные указания. Задержавшись напротив Петра, он неожиданно произнес: "А Вам, тов. Веревкин, я искренне пожелаю встретить этот Новый год не на елки под елки, а под елки возле елки". Весело блеснув глазами, он продолжил обход строя своих питомцев, всячески стараясь оградить их помыслы от возможного блуда. Веревкин, недолго думая, сразу же сообразил, что все прошлые грехи ему прощены, а за будущие он будет отвечать с нуля. Принимая во внимание все произошедшие события, не будем идеализировать Петра. И в него иногда вселялся бес сомнения. Дилемма была проста. Или спокойная семейная жизнь, хорошее распределение, успешный карьерный рост, или же дальнейшая разгульная независимость в веселой компании друзей. Веревкин выбрал свободу.
Я вспоминаю Петра Зайченко на трибуне общезаводского партийного собрания. Он докладывает, что уже первые 8 тысяч рабочих составили и успешно реализуют комплексные планы повышения производительности труда на каждом рабочем месте. Он сообщает, что новаторское движение стало массовым, получило признание, распространилось на многие предприятия Урала, Москвы, Харькова, Горького. Петр Зайченко — инициатор, зачинатель нового движения. Всегда удивляюсь, каким молодым кажется он, как сразу преображается лицо его, когда он начинает говорить о любимом деле. И сейчас издали невольно любуюсь им. Высокий, стройный, он кажется юношей. Одухотворенностью веет от всей его фигуры. Зайченко докладывает о новых достижениях. Зал внимательно слушает. Слесарь-коммунист Петр Александрович Зайченко призывает к хозяйской заботе о производстве, которой должны быть проникнуты все действия и помыслы, к тому, чтобы творческая мысль новаторов могла всемерно проявляться, находила свое завершение в новых методах...
— Решения партии, — говорит новатор, — дают нам неукротимую энергию, не знающую предела. Грандиозная программа должна быть, будет осуществлена ранее намеченных сроков... Когда я пишу эти строки, уже давно комплексные планы вошли по всей стране в обязательства бригад коммунистического труда. Давно стали естественными, само собой разумеющимися. Многие считают их своим собственным делом, простым и понятным. Им даже кажется странным, что кто-то когда-то впервые предложил составлять эти планы. Бывают песни, любят их люди, а не знают, кто автор. Считают фольклором, народным творчеством. Так и здесь. Дело, начатое Зайченко, подхватили тысячи рабочих. Разлетелась его мысль по всей стране и стала общенародным достоянием. Я думаю о судьбе этого человека. Алексей Максимович Горький как-то заметил: «...До Октября революционер начинался в возрасте семнадцати- двадцати лет, а в наши дни начинается в возрасте октябренка и пионера». И это верно. Жить для людей. Прожить жизнь так, чтобы принести наибольшую пользу обществу. В этом огромное личное счастье. Так думал, наверное, Александр Зайченко, столяр и плотник, когда, снявшись с семьей, женой и тремя детьми, приехал из малого украинского села Рублевки на далекую стройку к горе Магнитной. Сыну Петру, ровеснику Октября, было тогда одиннадцать лет.
. Приехали, когда ничего еще не было на стройке — ни города, ни палаток. Все начинали на пустом месте. Осталось навсегда во взволнованном мальчишеском сердце Петьки Зайченко, сына прораба, воспоминание о рождении Магнитостроя. Ширь безграничных степей, первые станции на пути к будущему городу, ковыль, волки. Выворачивали люди ковыль, складывали глыбы для стройки и строили, даже крышу дома своего делали из огромных кусков дерна. Крепили глиной, глиной замазывали. И вот еще деталь сохранила память: только в одном-единственном бараке был кипятильник. Чай ходили брать туда. Но работала школа, туда и обратно курсировал автобус, действовала узкоколейка. Здесь, на Магнитострое, вступал Петр Зайченко в пионеры, выпускал стенгазеты, играл в самодеятельном духовом оркестре. Глядел Петр, как рождалась первая домна, гордился вместе со всеми, когда был получен первый металл, радовался, наблюдая, как закладывались фундаменты первых настоящих домов, домов города, которого еще не было, но который будет. Само время воспитывало мальчишку в уважении к труду рабочего человека, учило гордиться делами и жизнью его. И не тогда ли, при виде смелости и дерзости людей труда, преобразующих жизнь на земле, родилась у Петьки Зайченко великая затаенная мечта — научиться помогать людям, облегчить им их труд. И еще было в детстве событие, оставившее яркие воспоминания. Петр Зайченко с небольшой группой магнитогорцев поехал в «Артек». Ехал через всю страну, оставив далеко позади новый город Магнитогорск. Никогда не забыть ему «Артека». Как стал барабанщиком, как барабанил «зорю», как пел над морем у горы Аю-Даг: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры — дети рабочих...».
. Много было потом событий, горьких и радостных. Отец заболел, и пришлось вернуться в Рублевку. Умерли родители в один год. В 1933 году окончил семь классов, приехал в Ленинград. Потом ФЗУ, завод Аврова. Слесарь механических мастерских Зайченко упорно подбирался к механике, пошел учиться в школу инструкторов. Вскоре комсомол послал его в город Батуми обучать товарищей работе на новых станках. Но за полгода командировки он, кроме того, помог создать в аулах и кишлаках духовой оркестр, самодеятельность. А в 1940 году после демобилизации из армии, как был в шинели, пришел на Кировский завод. Давняя это была мечта! — Скажут обо мне, в рубашке родился, — как-то в разговоре обмолвился Петр Александрович. — В детстве Магнитку строил, в «Артек» попал. Здесь, на заводе, получил орден Ленина за коренные усовершенствования в производстве, тысячи людей страны по нашему почину стали участниками движения за выполнение комплексных планов. «В рубашке родился»... Я слушаю его, а на меня словно в упор из далеких лет глядит тонкошеий парнишка в ватнике у черных тисков в холодном блокадном цехе, где винтовка неизменно стоит рядом, прислоненная к стене. Несдающаяся энергия молодости обожжена не тем ли огнем далеких годов? Все последние годы и сейчас в свои пятьдесят Зайченко — член Ленинградского комитета защиты мира. Всю жизнь ведет его за собой заветная мечта — сделать людей счастливыми, облегчить труд, все вокруг делать ярким и интересным. Когда-то давно впервые сразился Зайченко с мучительной операцией — опиловкой навалов, тормозившей весь цех. Двадцать слесарей во взмокших рубахах едва с нею справлялись. Петр перерыл уйму книг, работал за слесаря, сборщика, сам точил и сваривал детали. Не ушел даже в отпуск. И станок все же придумал! В первый же день сделал на нем столько деталей, сколько за неделю не успевала делать бригада из двадцати слесарей.
Слесарь-инструктор передовых методов труда П.А. Зайченко у созданного им резьбонарезного полуавтомата. 1 октября 1958 г.
Потом Зайченко предложил применить свой копировальный механизм к «крылатке», сложной детали из особо прочного металла, требующей при обработке до 800 часов тяжелейшего ручного труда. И... 40, максимум 50 часов без особых усилий стали тратить рабочие на это! Ради мечты, чтобы «сразиться с врагом во всеоружии», в 40 лет Петр Зайченко поступил в техникум. Это тогда же одержал он свою победу в соревновании с инженером, известным на заводе изобретателем. С тех пор много нового предложил Зайченко: пневматические тиски, притирочный станок, полуавтомат внутренней нарезки деталей. Но постоянная, главная его забота — развивать и поддерживать в людях осмысленное стремление работать по-новому. У слесаря Петра Александровича Зайченко такой уж стала и должность: инструктор по внедрению передовых методов труда. Когда в рабочем коллективе спрашивают, чем встретим съезд партии, нужно отвечать совершенно конкретно. Кому нужны пустые слова? Пустобрехам житья на заводе не будет. Тут надо так: сказал — сделай. А иначе... Если человек хочет пожинать славу, ничего не делая для общества, он очковтиратель. Возможен ли такой очковтиратель в цехе? Нет, конечно, долго не продержится. Исключено.
. Рис. В. Васильева
Все у этаких в порядке, не язык, а маслобой. Служит и играет в прятки с партией, с самим собой.
Отвечать нужно совершенно конкретно... Вот так и началось. Любой серьезный замысел требует «лаборатории» для отработки. Помощники — друзья и товарищи, добровольные, активные, на заводе всегда с тобой, всегда рядом. Вот и на этот раз пришел Петр Александрович к молодому рабочему-фрезеровщику Александру Логинову. — Как по-твоему, — спросил он его, — сумел бы ты повысить производительность, если бы тебе дали дополнительно некоторые приспособления и инструменты? — Еще бы! Факт, смог бы. — С тех пор, как мы узнали нашего земляка в герое шолоховского романа, слово «факт» Семена Давыдова стало излюбленным у многих рабочих. — Пожалуйста. Дайте мне, например, круглый поворотный стол с червячной передачей. — Зачем? — спрашивает Зайченко. Хитрец, неужели не понимает, почему именно это требование предъявляет Логинов? — Да ясно же зачем, Петр Александрович, перестану отработанную деталь поворачивать вручную. Подсобное время превратится в полезное. В этом и резерв. — Ага. Хорошо. А еще что нужно? — Еще? Факт, нужны малогабаритные поворотные тиски.
— А это зачем? — опять спрашивает Зайченко. И ведь все понимает прекрасно. Но у него всегда так: хочет послушать — вдруг какая новая мысль у товарища? Такой уж педагогический прием у нашего Петра Александровича. — Как зачем? — даже удивляется Логинов. — Нужен, факт. Да я вдвое, а может быть, и втрое сокращу вспомогательное время на установку и выверку деталей. — Теперь понятно. А еще чего бы надо, а? Зайченко только спрашивает. Нет, он пока ничего не подсказывает, не советует. Пока он преследует только одну цель: от самого Логинова узнать, что ему нужно, чтобы смог тот работать лучше и быстрее. — Ладно. Ты еще подумай. С ходу-то все и не определишь, — говорит Петр Александрович Зайченко. — Сделай так: планируй, словно сидишь у «скатерти-самобранки». Подсчитай, как потом сможешь работать, за счет чего и насколько больше дашь продукции. Понял? Попробуем составить такой продуманный план, который бы все необходимое охватил. Ну, назовем его, скажем, комплексным техническим планом. Интересно, полезно, как считаешь? — Интересно. И очень даже полезно. Здорово, факт! Так появился первый комплексный план, план Логинова. Первый в цехе... На заводе... В Ленинграде... В стране... Нет, не зря называем мы его историческим документом. Его изучали инженеры и техники, обсуждали в цехкоме с начальником цеха. Пламя разгоралось снизу. Движение быстро и сразу поддержали, подхватили многие передовые рабочие. Пожалуй, главная сила нашей жизни в неутомимой активности людей труда, которую вызвали общество, наш советский строй, в щедрости и требовательности людей друг к другу. Сколько поэзии сегодня для каждого из нас в первом договоре на соцсоревнование! Как много говорят сердцу и уму сухие и строгие цифры! План Логинова из того же истока.
. Мне довелось присутствовать на заседании партийного комитета завода, когда обсуждали вопрос, как распространить этот опыт по всем цехам. Послушали Зайченко и Логинова. Потом начался серьезный, взволнованный разговор. «Да, — думал я, — вот это и есть разумное управление хозяйством, подлинная советская демократия. Рабочие предъявляют счет хозяйственникам — те принимают. Хозяйственники предъявляют требования нам, рабочим,— ясно, учитываем. Ведь у всех нас общие цели, нас роднят интересы социалистического государства». Внедрение комплексных планов очень полезно для производства, к такому выводу пришли все. Одна интересная деталь. Логинов перечислил в плане семь необходимых ему к определенному сроку инструментов и приспособлений. Он точно ссылался на образец-чертеж или ГОСТ. При условии выполнения данных мероприятий, писал Логинов, обязуюсь повысить производительность труда на 20 процентов. Все, что требовалось, Логинову дали, но расчет, вероятно, был неточным. Александр Логинов стал ежедневно перевыполнять нормы не на 20, а на 80-100 процентов. Так вот что значит выявить резервы! Родилось движение, которое вскоре переросло рамки завода. О новом почине было принято специальное решение областного комитета КПСС. Потом Александр Логинов ездил в Москву, делал доклад в министерстве. Государственные деятели, видные инженеры, ученые слушали рабочего, обсуждали почин, решали, как лучше, вернее открыть дорогу комплексным планам по всей стране.
На дворе начало девяностых. Вечно рулит страной. Новоиспеченные банкиры и прочие агенты влияния США разрушают и разворовывают бывшую "Империю зла" (Р.Рейган) Продукты по талонам, водка также. Моментально открылись коммерческие магазины, откуда она уходила в народ по 25 р. за бутылку. Сказочник Чубайс с внуком легендарного А.Гайдара дурят мозги народу ваучерами, обещая по автомобилю "Волга" на каждый. Бандюганы в красных, желтых, зеленых пиджаках мочат друг друга, вырывая зубами, руками лакомые куски товарно-сырьевого пирога многострадальной России. О Армии и Флоте как-то подзабыли, а, вернее, просто на них забили. Офицерам стали регулярно задерживать денежное содержание. Кто-то из слабонервных стрелялись, не в состояние прокормить свои семьи. Более продвинутые начали торговать оружием, снаряжением. Самые рисковые, не отягощенные остатками марксистко-ленинской философии, ушли в откровенный криминал, взяв на вооружение формулу бородатого классика "Товар-деньги-товар".
Посмотрев на этот всероссийский бардак П.Веревкин как-то на дежурстве по воинской части серьезно побеседовал со своим помощником Севой Салищевым на вечную тему российской интеллигенции "Кто виноват и что делать". Сева будущий художник-эротист в это время заочно учился на курсах в художественной академии и флотская карьера его абсолютно не интересовала. Петр, прослужив 15 лет в части центрального подчинения ( отстойник для блатных), давно понял, что карьера может состояться только лишь в следующих случаях: - выгодный брак; - хороший блат; - ежедневное жополизание начальству, которое не оценит твоих стараний, как в том анекдоте:- сколько начальнику жопу не лижи, все равно скажет: - либо язык холодный, либо шершавый. Все эти варианты не подходили Веревкину (служить бы рад, прислуживаться тошно). Времени на дежурстве было предостаточно чтобы принять историческое решение - демобилизоваться. Как в преферансе:- не попал в козыря, меняй масть. К утру оба несостоявшихся флотоводца нарисовали рапорта на дембель. Пенсия была, комнату от МО, с кровью и потом, вырвал после развода, гак что наступило время нырять в мутную воду дикой рыночной экономики. Первое время , конечно, пришлось повертеться, как тому карасю на сковородке. Продавал армейские бушлаты, фляжки, саперные лопатки и прочее. Все что вывозили из Прибалтики. Трудно доставались первые американские рубли. Как-то Петру впарили 100 пар валенок на резиновой подошве на левую ногу. Интернета в то время не было, но он умудрился, также втюхать всю партию в артель инвалидов. В стране было полное отсутствие всякого присутствия предметов бытового назначения, поэтому, когда он достал партию импортных унитазов и подарил один комплект своей подруге на день рождения , то восторгу не было конца. Круче, чем Шанель № 5. О времена, о нравы, хочешь плачь, а хочешь смейся. Вот таким образом и переходим к основному содержанию данного рассказа, а именно, как молодой пенсионер МО заработал первые 100 долларов. Начало осени 1992 г.Ничего не подозревающий Веревкин попивал пивко в своей квартире по адресу: Ленинский пер. д. 7/7, бывшем Казачьем. Философски рассуждая, Петр задумался на тему: Как же его обложил Володя Ульянов-Ленин: - г. Ленинград: - Ленинский р-н: - Метрополитен им. В.И.Ленина: - Квартира в Ленинском переулке, рядом с квартирой-музеем В.Ленина, а ныне музеем истории революционно-демократического движения, шикарная двухкомнатная квартира. Квартира абсолютно непосещаемая, хранящая память о соратниках и соратницах , готовивших Великий хаос в России. Но, к слову сказать, И.Сталин, ради спокойствия Советского народа со всем своим усердием перемолол их в лагерную пыль в благодарность за их труды. Как-то несправедливо, что люди, жизнь, которых была превращена в сплошной Ленинский субботник, почитают его, как идола, вернее, конечно, сейчас делают вид, но квартира-то пустая.
Размышляя, таким образом, о бренности и безвестности собственного бытия, Петр услышал звонок в дверь. Визитеров он не ждал, но друзьям был всегда рад. Открыв дверь, он увидел Сергея Мартова, однокашника по училищу Фрунзе с высоким, незнакомым мужчиной средних лет. Зайдя в дверь, он представил своего спутника - Поль Делонже, приятель из Франции - в командировке. Петра в свою очередь представил: "Бабушка Петя". Веревкин взвился; Серж ты что ох...л в прыжке, какая я тебе бабушка, мне еще и до дедушки далеко. Достав бутылку, Сергей пояснил: "Если хочешь заработать 100 баксов, будешь "бабушкой". Как выяснилось дальше, француз захотел сэкономить на суточных и искал на 10 суток квартиру в центре с одинокой бабушкой-старушкой, с оплатой 10 баксов в сутки. Вторая комната у Петра была свободна, 100 американских рублей на дороге не валяются, таким образом, Петр превратился в бабушку. Языкового барьера особо не существовало, так как Поль свободно владел английским, а Веревкин в далеком прошлом был военным переводчиком. Очень вовремя у Петра оказалась двадцатилитровая бутыль с напитком "Вишневый сад", а проще, разведенный спирт на вишне. Быстро организовав закусь под названием "Холостяцкая паста", то бишь тушенка с макаронами, политая кетчупом, начали общение с иностранным гостем. Где-то после третьего-четвертого стакана (чашки) открылись чакры души. Ленивая память начала выплевывать давно забытые английские слова и фразы. Вспомнили Наполеона, Андре Моруа, Нормандию-Неман, Достоевского и т.д. и т.п. До баб в тот вечер не дошло - клиент быстро сошел с дистанции. Утром предупредительный Веревкин, постучавшись в дверь комнаты, где ночевал француз, вежливо спросил: "Поль, What do you like - a cup of tea? or a cup of vodka? .Охреневший с перепоя, Поль с ужасом застонал: "No, No only coffee". Со словами: "Русскому водка, французу аспирин", Петр засадил чашку "Вишневого сада", и, напевая: "Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек, а девушек потом!", довольный затрусил к ТЮЗу на ежедневную пробежку - пьянка пьянкой, а спортивный режим нарушать никак нельзя. Таким образом, Поль за 10 баксов имел ночлег, завтрак и вечернее бухло, от которого не болит голова. Бабушка-Петя оказался находкой для экономного, а проще, скуповатого, т.е. настоящего парижанина. Пребывание Поля плавно подходило к концу, когда он пригласил бабушку в ресторан "Астория" на отвальную. Гостеприимный Веревкин, недолго думая, решил сводить француза перед рестораном в "Казачьи бани", которые находились в 100 м. от его квартиры. Настоящая дровяная баня-экзотика от Веревкина. Быстро собрались, и, пройдя без очереди, кое-как устроились у знакомого банщика.
Поль удивленно хлопал выпуклыми французскими глазами, глядя на разномастную публику общего класса. - "Не хрен таращиться на голых мужиков, могут неправильно понять, и прореагировать", - как мог объяснил Петя. - "Париться пришли, а не на волосатые жопы пялиться". Пар в этот день был чудо, как хорош. Сделав несколько заходов, Поль въехал, наконец-то, во всю прелесть русской дровяной бани. Время заканчивалось, пора было собираться, но Поль попросился еще на один заход. Веревкин от всей души хлестал его рыхловатое тело двумя вениками, когда наступил момент истины, а проще - полный пипец. Банные полати были достаточно высоки и крутоваты. Спускаясь, потный француз поскользнулся, и его нелепая фигура, размахивая руками и ногами, начала падать вниз, ударяясь обо все, что только можно. - "Хотел, как лучше, а получилось как всегда", - подумал гостеприимный Петр. Хрен с ним, жалко, что банкет накрылся - хоть и цинично, но все равно обидно. Но на этот раз всем повезло. Сидящий на нижней полке тщедушный мужичок, погасил удар 115-кг фигуры. Мат, перемат, но отделался Поль лишь только синяками и ушибами. Кряхтя и прихрамывая, кое-как добрались до квартиры. Обработав ссадины йодом, вызвали такси, и вовремя приехали к Астории. Все гости оказались пунктуальны и банкет начал набирать обороты, с шутками и прибаутками Военно-морского флота. Позже Поль, уже приняв изрядную порцию наркоза, смеясь, сам рассказал о бане, куда его затащила "бабушка". На его голове банный слалом особо не отразился, так что счет, предъявленный в конце вечера, он тщательно проверил своим калькулятором, и даже обнаглевшие, прожженные официанты Астории не смогли содрать с него ни цента. Полезней русской бани для мозговой деятельности ничего не придумали, конечно, в разумных пределах. "Бабушку-Петю" наш француз запомнил надолго. Приветы через Сергея передавал часто, но в гости ни разу не пригласил, видно, чего-то опасался.
Гости поглядывают друг на друга, пожимают плечами. Потом один из них не то снова спрашивает, не то просто размышляет вслух: — Это как же? Странно! Обыкновенный рабочий, фрезеровщик и... господин депутат, заседает в парламенте... — Ну и что же тут необычного? — говорит Леонов.— У нас таких людей много. — А у нас, — возражает гость, — господа депутаты есть это... есть солидные люди. С положением. — А что значит с «положением»? — переспрашивает Леонов. — С капиталом, что ли? При слове «капитал» гость оживляется, отвечает с улыбкой: — Деловой человек нет без капитал... это невозможно. Из вежливости, рассказывал Леонов, он еще раз стерпел и промолчал. Хотя очень хотелось спросить гостя — сам-то он кто? И почему «солидный», «деловой», человек «с положением» только тот, у кого капитал, деньги, а «просто рабочий» в его представлении нечто несолидное? Чем дальше продолжался разговор, тем «непонятнее» становился Леонов для гостей. А когда они узнали, что в цехе десятки рабочих совершенствуют технику, не скрывая друг от друга профессиональных секретов, что они безвозмездно делятся достигнутым опытом, то просто растерялись. Прощаясь, сказали: — Вы, советский рабочий, — непонятный рабочий...
«Обыкновенный рабочий», фрезеровщик... и господин депутат Иван Леонов
«Непонятный рабочий»... Это, конечно, проще сказать, чем признать слишком ясную правду о Советской стране — стране, где один рабочий является выдающимся изобретателем и общественным деятелем, другой известен как ученый-путешественник, третий — автор учебника, а четвертый — заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР. Совсем невероятно. Неправда ли? Так, чего доброго, можно оправдать перед своими трудящимися советское общество, можно мигом смыть ушаты грязной лжи, которые выливают наши враги при одном упоминании об СССР. Но вот беда, и умолчать-то обо всем этом невозможно! Правда пробивается — живая, сильная, ее не упрячешь. Едет правда по туристской путевке, выступает на конференциях ученых, поджидает у любого станка на советском заводе. Что же делать с ней? Хорошее, удобное слово: «Непонятно»... Непонятно, и все. Раздумывая над этим, перелистываю страницы давно читанной мною книги видной американской профсоюзной деятельницы — «Автобиография бабушки Джонс». Давно еще, в тридцатые годы, издана книга. И бабушке Джонс было почти сто лет, когда она писала эти страницы, каждая из которых повествует о тяжелом положении рабочих хваленой «демократической» Америки, о жестоких кровавых расправах. И... о том, как капиталисты уже тогда боялись правды о России.
. Вот две интересные страницы: «Однажды, находясь в Монсене, я зашла в дом, откуда доносились рыдания женщины. — Они увели моего мужа, не знаю, куда они его дели. К грязному фартуку женщины прижимались двое плачущих детей. Слезы женщины падали на их маленькие головки. — Я разузнаю, где он. Расскажите мне, что случилось? — Вчера двое людей ворвались к нам в комнату. Они заявили: «Ваш муж должен уехать в Россию! Он большевик!» — «Кто вы?» — спросила я. «Мы — большое правительство Соединенных Штатов, — отвечали они. — Мы большие сыщики!» Потом они взломали сундуки, разбросали все по полу, отобрали все, что мы привезли с родины. Они сказали, что мой муж никогда не вернется, что он должен уехать в Россию, а может быть, они его и повесят, прибавили они. — Они его не повесят. Ваш муж большевик?
. — Нет, он чернорабочий. Человек без профессии, как вы выражаетесь в Америке. Он познакомился с одним приятелем. Приятель был очень добр к нему и приходил сюда много раз. Они играли в карты, говорили о проклятом хозяине, о чертовой работе, вообще о всякой чепухе. Как-то раз приятель его и говорит: «Вы любите Россию? Ведь теперь рабочий народ нашел там себе родину». — «Конечно, я люблю Россию, — ответил муж. — В России работают по-настоящему. Может быть, рабочим там будет хорошо». Потом приятель его говорит: «Ты любишь чай?» — «Конечно», — отвечает муж. Скоро они ушли вместе, и муж так и не приходил домой. Его не было всю ночь. На другой день приходит сыщик и говорит, что мой муж — большевик, что даже его приятель так его называет. — Вы ходили в тюрьму? — Да. Мне сказали, что мужа там нет. Они говорят, что он уехал в Россию. — Вот вам пять долларов, — сказала я. — Займитесь-ка малышами, а я разузнаю насчет вашего мужа. Муж ее сидел в тюрьме, я его нашла. Он был арестован тайными агентами американского правительства, работавшими совместно с частными сыщиками Стальной компании. В тюрьме сидело множество рабочих, арестованных по подозрению в радикальном образе мыслей. Их обвиняли в радикальном образе мыслей и в то же время наказывали расстрелами, тюрьмами и пытками, — людей, выдвигавших требования, которые поддерживаются даже консерваторами: сокращение рабочего дня, более высокая заработная плата и право на организацию. Впоследствии он был освобожден вместе со многими другими. Против него не было никаких улик... Я выступала в Минго. На митинг собралась большая толпа. Большинство из собравшихся были иностранцы, но они стояли целыми часами и слушали ораторов, стараясь уловить в английских словах свои собственные чувства. Они пристально глядели мне в глаза. Тонкая пыль стальных заводов въелась в морщины их лбов, в тонкие линии губ. На них лежала неизгладимая печать стали. Они принадлежали стали, были заклеймены ею, как клеймится степной скот скотоводами...
.
Когда я хотела уже сойти с маленькой эстрады, я увидела, что в углу зала толпа сбилась в кучу. Какой-то человек пытался раздавать листовки, а организатор останавливал его. Я слышала, как организатор говорил: — Нет, сэр, это очень хорошо, но вы этого не можете здесь делать. Вы хотите посадить нас в тюрьму. Человек, раздававший листовки, продолжал настаивать. Я протолкалась к тому месту, где происходили пререкания. — Паренек, — сказала я, — покажите-ка мне одну из этих листовок. — Тут написано о России, матушка, — сказал организатор. — А вы ведь знаете, что мы не имеем права распространять такую литературу...» Когда, о каком времени это написано: о 1920-м или 1966 годе? Легко и ошибиться... Как далеко ушла за эти годы техника в США и сколь неизменны государственные устои жизни: сегодня в Америке — в который раз! — снова идут гонения на коммунистов. Однако правду не упрячешь. Девяностолетняя бабушка Джонс боролась за нее в двадцатые годы нашего века. В начале шестидесятых годов его вступил в запрещенную партию американских коммунистов девяностотрехлетний доктор наук Дюбуа. Правда о коммунистической России его убедила, правда о русских рабочих толкнула его на этот путь.
.
Ты заметил, читатель, некогда привела человека в тюрьму одна невинная фраза: «В России работают по-настоящему. Может быть, рабочим там будет хорошо»... Сама мысль об этом была угрозой для хозяев сталелитейной компании, даже в первые годы революции, даже когда наша страна переживала разруху. Во сколько же крат она им опасней теперь? Не потому ли предпочитают капиталисты твердить: «Советский рабочий есть непонятный рабочий»? Но факты не скроешь. О них, «непонятных» недругам нашим советских рабочих, о моих товарищах и друзьях, хочу я рассказать. Первый эпизод — совсем небольшой, к разговору о Макдональде, премьере Англии. Нет, не о том, что был однажды в истории Великобритании такой казус, и не о том, что при Макдональде, его «рабочем» правительстве, была самая большая забастовка горняков в Англии, а этот, подкупленный, из «рабочих», стал лордом. Ведь тут важно не только то, кем был и кем стал, важно, какой ты, как говорил Ленин, пролетарий — не по бывшей своей профессии, а по действительной своей классовой роли.
.
Эпизод связан с Иваном Леоновым. Как-то в цехе один из рабочих сказал о Леонове: — Конечно, ему хорошо. Для него создаются особые условия, вот и работает с такими показателями. Леонов услышал. Подумал: улыбнуться и пренебречь? Ведь он-то знает, что работает по-честному и в таких же условиях, как и остальные. Нет, Иван Леонов так поступить не смог. Он ведь не «вышел из народа» — поднялся вместе со своим народом, как ответила когда-то Паша Ангелина, дочь народа — трактористка. И было так. — Хорошо, — сказал Иван Леонов тому рабочему, слова которого слышал. — Вот с завтрашнего дня и начнем соревноваться. Подготовься. Утром и начали. — Какие условия? — спросил Леонов. — За любой станок становись, только не за свой. — Хорошо. На каком работать, говори. — Вот здесь, рядом со мной.
.
Двое стали за станки, совершенно одинаковые. — Что будем делать? — Выбирай сам, — предложил Леонов. Решили обрабатывать одну и ту же деталь. Горка изделий росла около Леонова, а сосед еле успевал. Он делал даже бракованные детали. И не понять, почему. Фрезеровщик-то он был совсем неплохой. Но, может, волновался, не ожидал такого оборота дела, а может, чувствовал, что неправ — сболтнуть-то легче, а теперь вот доказывай. — Ты не нервничай, — говорит Леонов товарищу. А сам работает на загляденье! Скажу по совести, не многие умеют так автоматически вести подачу, словно это не рука ведет стол, а автомат — ни грана, ни миллиметра доводки и ни секунды упущенной! «Рывок» Леонова был так велик, что сосед вытер руки ветошкой и сдался. Товарищи расступились. Соревнующиеся ушли обедать. Разговоров не было, все стало ясно. — Извини, Иван Давыдович. Я был неправ. — Чего уж... Надеюсь, и ты понимаешь, почему я так поступил? Ведь я не Макдональд, сам рабочий. Обиду ведь словом не смыть. И завтра, может, не меня, — тебя изберут, а в нашем рабочем государстве нет ничего выше чести рабочей для человека, что бы ни делал он... Да, а фрезу-то мою ты, может, возьмешь? Стоящая. Попробуй. К ней только приноровиться надо...
Гидрографическая партия атлантической экспедиции проводила промерные работы на Ладожском озере, постоянно изменяя дислокацию, переходя с одного места на другое. Параллельно меняли свое положение береговые станции радионавигационной системы Си-Фикс. Одна из таких станций оказалась на мысе Красивый. Август на Ладоге выдался прекрасный. Инженеры и техники жили, как на курорте. Живописный обрывистый берег, валуны, нагретые северным солнцем, белые ночи с их неповторимыми пейзажами наводили на романтическое настроение и способствовали хорошим условиям для работы. Ко всему этому добавлялся богатый урожай и ягод на любой вкус. Что еще необходимо для заслуженного инженера-гидрографа, чтобы спокойно провести полевые работы, учитывая их короткий срок.
Система Си-Фикс требовала к себе бережного отношения, особенно двенадцатиметровая антенна, закрепленная на 24 оттяжках, вход в действующее поле которой был запрещен инструкцией. Кроме того, сигналы, принимаемые корабельными приемоиндикаторами, автоматически не устраняли многозначность фиксации места. Для этого выставлялись вехи с четко определенными координатами, привязанными к берегу. Это позволяло начинать и заканчивать работы с высокой точностью. Кроме того, при сбое отсчетов, приходилось каждый раз возвращаться к вехе и начинать все с начала. Это представляло большие сложности и приносило лишнюю головную боль для персонала. Береговую станцию на мысе Красивый обслуживали инженер Шендрик и техник Васильев. Был обычный рабочий день. Несколько катеров производили промер, ориентируясь по хорошо налаженной радионавигационной системе. Сидя у палатки, гидрографы собирались обедать, как вдруг на горизонте появилась маленькая посторонняя точка, которая, увеличиваясь в размерах, явно направлялась в их сторону. Наблюдаемый объект превратился в прогулочный катер небольшого водоизмещения. Разудалая музыка, крики и песни сопровождали толпу экскурсантов, высадившихся на небольшой, едва заметный причал. К удивлению наших гидрографов, вся эта биомасса любителей природы направлялась в их сторону. Тропинка проходила через антенное поле и дальше уходила вниз, через валуны к едва заметной пещере. Впереди вышагивала дама гренадерских размеров. Что-то быстро объясняя туристам, она широко размахивала руками, явно указывая на путь рядом с антенной. Водное путешествие, близкое общение с употреблением алкогольных напитков, сделало толпу неуправляемой. Дама-гид, наконец-то сообразив, что непонятную конструкцию необходимо обойти, тщетно пыталась убедить в этом своих подопечных, но было уже поздно. Неуправляемая толпа ввалилась на антенное поле и, спотыкаясь, разнесла один за другим все колышки, которые вместе с оттяжками полетели в разные стороны. Антенна рухнула вниз. Наши гидрографы даже не успели ничего предпринять, поскольку находились на довольно почтительном расстоянии. Восстановить упавшую конструкцию вдвоем было невозможно. Тут, внимание Шендрика привлекла обстановка на озере. Он увидел, что катера, производившие промер, стали метаться из стороны в сторону, совершая беспорядочные движения и ходить непонятными курсами. Дело в том, что отсутствие сигнала из-за упавшей антенны, производители работ восприняли, как неопределенную многозначность. В конце концов все собрались у вехи, от которой должен начинаться отсчет и спустя некоторое время поняли, что радионавигационная система просто не работает. Успокоившись, все вернулись в место постоянного базирования, а планируемые работы были сорваны.
Как выяснилось позже, неожиданное появление экскурсии было следствием того, что археологи обнаружили пещеру с наскальными изображениями, которая в древности была стоянкой первобытных людей. Одно из шустрых турагенств быстро организовало новый маршрут и гид Виктория Андреевна стала регулярно возить пытливых экскурсантов в этот богом забытый уголок. Туристы с любопытством глазели на рисунки наших далеких предков и, сфотографировавшись вместе и врозь, разбегались по берегу. К вечеру, оставив на экологически нетронутом берегу банки, бутылки, кучи мусора и с трудом погрузившись на катер, экскурсанты покидали мыс. Так продолжалось три дня. И хотя антенна была восстановлена, такие ежедневные набеги, сопровождавшиеся шумом и гамом, с постоянной угрозой повторного падения конструкции, мешали планомерному и спокойному продолжению работ. Заслуженный инженер Шендрик задумался. Надо было срочно что-то предпринять. У Николая Ивановича, здоровенного мужика, бывшего десантника, награжденного орденом Славы от злости поднялось артериальное давление. На следующий день, как по расписанию, вновь появился прогулочный катер. Но когда туристы начали подниматься по тропинке к пещере, то увидели мужика в телогрейке, сидящего на валуне с зубилом и увесистым молотком в руках. Шендрик с видом поддатого работяги, что-то сосредоточенно выбивал на камне. Когда Виктория Андреевна подошла ближе, он во весь голос закричал: " Я же просил, чтобы экскурсантов везли завтра. Не успел еще я выбить нужные рисунки, как мы с вами договаривались ". Недоуменный экскурсовод была застигнута врасплох и не нашлась, что ответить. Но тут раздался возмущенный ропот прибывшей группы туристов. "Как же так?" - наперебой все стали спрашивать друг друга: "Мы платим деньги, тратим время, а нам показывают сфальсифицированную древность?". Посовещавшись, все дружно решили, что обманывать себя не позволят. Немного побродив по острову, вся группа пошла в сторону причала. Гиду Виктории Андреевне ничего не оставалось, как последовать вслед за ними. С этого дня экскурсионные катера к мысу Красивый больше не подходили, но инженер Шендрик, на всякий случай, еще несколько дней с утра восседал на валуне, изображая ваятеля. Вскоре группа перешла на другое место дислокации и промерные работы продолжились по плану, но дело на этом не закончилось. Через месяц из Министерства культуры Карелии в Управление Гидрографии пришла "телега" на 3-х листах о "непозволительном отношении гидрографов к многовековому наследию древности, находящемуся под охраной ЮНЕСКО". Инцидент вызвал некоторый шум и ажиотаж, но никого не удивило, что выводы были сделаны как всегда: " наказали невиновных, поощрили непричастных ". Вот так закончилась та навигация, которая больше всего запомнилась жарким летом и обилием грибов.
