Всей компанией забрались в «Волгу», ожидавшую у подъезда. Добросердов сел за руль, рядом посадил Жеку. Они побывали на Вышгороде, путались в узких улочках — повсюду висели знаки, запрещающие проезд. Вырвались на Нарва-маантеэ, к «Русалке» и в Пириту, бродили у руин древнего монастыря — весь двор его был усыпан багряными листьями кленов; обедали в ресторане над рекой; Жека веселилась от души, Аля была не в духе.
«Что с ней? — удивлялся Ростислав. — Чем она недовольна?» Добросердов, как видно, любил поесть и ел с большим удовольствием; сообщил Ростиславу, что он работает «по ракетному делу, а посему, сами понимаете, капитан-лейтенант, о работе — молчок, как и вы о своей», и принялся рассказывать смешные истории — во многих он оказывался главным действующим лицом. — Зачем ты его привезла? — спросила Аля, когда они с Жекой, оставив в зале мужчин, нашли в вестибюле зеркало. — Я думала, тебе будет приятно, — простодушно оправдывалась Жека, подмазывая губы. — И он так просился, так ужасно просился, я никак не могла отказать. Он, наверное, все еще тебя любит... — Глупости, — оборвала Аля подругу. — Мне не нужен ни он, ни другие. Меня совесть мучает. Славка такой хороший, а я сделала вид, будто я с Добросердовым незнакома. Я не хочу, чтобы Слава мучился, переживал. — Чепуха! — Жека потрепала ее по щеке. — Мужчины — они народ простодушный. Поверь моей опытности... А Слава — он тебя обожает... Когда они вернулись к столу, Добросердов рассказывал Ростиславу о новой симфонии Шостаковича, которую слушал на днях в Ленинграде. Ростислав оживился — они наперебой говорили о Хиндемите и Бриттэне, о Стравинском, Дебюсси и Равеле. Их вкусы сходились — оба больше всего любили Чайковского. Аля невольно вспомнила, как в Филармонии два года назад была с Вениамином на Четвертой симфонии... Она взглянула на Добросердова, на Ростислава — и вдруг сообразила, что Слава все понял. Да, он понял и прервал разговор. — А не пора ли нам в город?..
Ехали берегом моря; уже начинало темнеть, за бухтой чернели городские башни, загорались огни. Добросердов не спеша вел машину; Жека болтала, то и дело к ним оборачиваясь; Аля сидела притихшая. Ростислав все ждал, что Добросердов тоже оглянется — и тогда он поймает взгляд, обращенный к Але — конечно же к Але, но Добросердов не оборачивался. «В конце концов, она честно сказала, что она влюблялась, в нее влюблялись. Почему бы Добросердову и не быть одним из них?..» Но в душе закипала злоба, когда он пытался представить Алю в объятиях Добросердова. Добросердов не был ему противен, он не стиляга и не пижон, как видно, серьезный парень, и Аля вполне могла им увлечься — почему бы и нет? Подъехали к дому. — Очень рад был познакомиться. — Добросердов пожал Ростиславу руку. — Мы должны торопиться; и Жеке, и мне — утром на работу. Всего хорошего. Желаю вам полного счастья. Голос его был искренним и доброжелательным. — Я рад, что вы именно такой, каким описывала вас Жека, — сказал он Ростиславу. — Жека склонна к преувеличениям. И Добросердов. еще раз дружески пожал ему руку. Машина скрылась за поворотом, а Ростислав все смотрел ей вслед. — Пойдем? — Аля достала платок и стерла помаду у него со щеки — след от поцелуя Жеки. Аля легко взбежала по лестнице. Ростислав тяжело поднимался за нею. Он не хотел копаться в прошлом — ее прошлое принадлежит только ей. Но сегодня его обманули. Почему его обманули?
Они вошли в свою комнату, зажгли свет. Аля сняла с него фуражку, положила на плечи руки, посмотрела в глаза (ничего лживого не нашел Ростислав в ее взгляде) и сказала просто — иначе, уверен был Ростислав, не могла бы сказать: — Так глупо все получилось, Слава! Зачем они придумали эту комедию? Всё Жека — у нее всегда чепуха на уме. «Добросердов», — передразнила она, а я, как дура: «Крамская». Я должна была сразу сказать: «Это Вениамин». Он, ты сам видел, неплохой и неглупый, а я не знала тогда, что все же встречу тебя. Нет, лгать она не способна. От сердца отлегло. Ревность к прошлому? Это просто смешно... (хотя сердце все же поскребывал лапкой злобный зверек). — Вот что, девочка, — сказал Ростислав.—У нас где-то есть еще бутылка шампанского. Выпьем за то, чтобы поменьше у нас было всяческих недомолвок. Пробка щелкнула в потолок. — Всегда, обо всем — только начистоту? — спросил он. — Начистоту! — ответила Аля. — Но и ты — тоже. — И я. Всегда все начистоту! Да, — вспомнил он.— А что ты мне обещала сказать? Гости тебе помешали. — Слава, милый... Мне кажется, у нас будет... Что ты делаешь, Славка, с ума сошел! — закричала она, отбиваясь. — Радуюсь! Он залпом выпил шампанское и, к ужасу Али, разбил бокал. Бокалы были только что куплены.
4
Ростислав спешил на корабль, чтобы поспеть к подъему флага. Едва не проспал! Повезло, поймал такси. Гавань жила обычной жизнью. Он вдохнул ее запах: «Эх, хорошо!» Солнечные зайчики бегают по бортам кораблей; матросы возятся с корабельным псом Вертолетом. Ростислав поднялся по сходне; принял рапорт Игнаши, остававшегося за него: «происшествий никаких не случилось». В том, что происшествий не будет, Ростислав был убежден, но переспросил — вчера было воскресенье: — Из увольнения явились все вовремя? — Так точно. — Ну и отлично. Он пожал руку другу: Игнаша — молодец, на него положиться можно. Подняли флаг. Начался корабельный день. Мысли Ростислава опять вернулись к его промаху в море. «Будь строг к подчиненным, будь строг и к самому себе», — говорит отец. Он вспоминал шаг за шагом учение. Гидроакустический контакт с лодкой удерживали прочно, хотя она все время маневрировала, Ростислав был уверен, что ей не удастся уйти от преследования. И вдруг эхо от цели стало изменяться, а потом и контакт пропал. Тогда он поставил себя на место «противника». И — разгадал маневр. А когда счастливый своим открытием снова «поймал» подводного «врага» — тут-то чуть было и не дал маху. Поторопился. А в море горячиться нельзя. Когда нужно было успокоиться, Ростислав всегда вспоминал командира корабля, описанного : «Что-то спокойное, неторопливое, скромное и в то же время уверенное было в его манерах, походке, в чертах серьезного, энергичного лица, в спокойном взгляде черных глаз... Сразу чувствовалось, что это человек твердой воли, умеющий владеть собой при всяких обстоятельствах... Он так же спокойно и неторопливо распоряжался во время шторма, как и в обыкновенное время; все знали, с каким хладнокровием и находчивостью этот человек выбросился во время бури на берег, чтобы спасти судно и людей...»
Парусный флот канул в вечность, но все черты того командира хотелось видеть в себе: спокойствие, неторопливость, скромность, находчивость в море... ведь только в море он может хорошо обучить молодежь, сколотить крепкий противолодочный расчет; единым целым должны быть во взаимодействии с командиром акустик, оператор, рулевой... особенно акустик... «...Особенно — акустик! Недавно при сверке прокладки курсов лодки и корабля оказалось, что мы прошли над лодкой, не обнаружив ее. Промах? Промах. Чей? Молодого акустика Марфина. Может быть, Беспощадный прав, не допуская на учениях молодых к станции? Нет, все же не прав! В тот раз была неблагоприятная гидрология моря. Акустик пусть привыкает...» Ростислав вызвал Орла. Старшина пришел, как всегда, спокойный, улыбается. Поговорили о предстоящих гидроакустических дальномерных учениях. О том, что Марфин устал, когда проходили над лодкой, и потому не услышал эхо-сигнала. Тренировать, тренировать надо молодых на длительность поиска цели!.. Орел посерьезнел. — Прошу разрешения провести завтра комсомольское собрание для разбора дела Черноуса, Презентова и Небогаткина. — А что они натворили?
— Да Черноус в воскресенье получил от отца посылку с продуктами. На что ему? На корабле досыта кормят; а тут ветчина, сыр, семга и резиновая с чистейшим спиртом. — Что? Грелка? — Так точно, спирт. Черноус пригласил приятелей отпраздновать его рождение — сигнальщиков Презентова и Небогаткина. Друзья на берегу напились и, когда возвращались, услышали от старшины с корабля Беспощадного: «Эй, вы, зайцы во хмелю!» Слово за слово — затеяли драку на пирсе; в нее ввязались дружки старшины. У Черноуса — синяк под глазом, у Небогаткина и Презентова физиономии опухли. Так... От Орла Ростислав узнал то, что должен был узнать от своего помощника, Барышева. Скрыл от командира! Скрыл тихий Игнаша! — Назначайте собрание и всыпьте им по первое число... — Есть. Орел ушел. Ростислав приказал позвать Барышева.
5
И вот Барышев сидит у него в каюте. — Почему скрыли чепе?
— П... почему? — стал заикаться Игнаша. — Да, почему, я вас спрашиваю? — Ты... ты понимаешь, Слава... — Вы разговариваете с командиром. — Понимаете, товарищ капитан-лейтенант, едва мы их разняли и водворили в кубрик, пришел Беспощадный... — Ну? — И убедительно рекомендовал .
— Вы согласились? — Беспощадный настаивал.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
К нему спешил человек, которого он меньше всего хотел бы увидеть, — Федя. Немного обрюзглый, но все еще молодой, деятельный Федя, к которому Ростислав никогда не питал симпатии, хотя тот ему ничего дурного не сделал. — Снимаем фильм по моему сценарию, вот я и мучаюсь. На Феде было хорошо сшитое голубое пальто, под ним — сиреневый пиджак. Федя всегда одевался по последней моде. — Я очень рад, что встретил тебя. Ты, говорят, женился? Молодец! Познакомишь с женой? (Ну уж нет, Ростислав не станет знакомить Федю с Алей). А твоя мать, я слышал, судилась с тобой? Сходи к юристу. Она уже замужем — за персональным пенсионером — и не имеет права на алименты. По своей воле можешь посылать, разумеется, но по суду... — Федя покачал головой. — Я ей все оставил. Начал новую жизнь. Флора! Флорочка! — позвал он. Подошла молодая женщина в розовых брюках и в синем джемпере с белыми лилиями. Глаза у нее были хорошие, глубокие, темные. — Познакомься, моя жена. Флора в жизни, в фильме — Жанна, участница Сопротивления. Флора протянула Ростиславу выхоленную ручку.
— Как видишь, в Таллине снимаем Марсель. Говорят, что похоже, — ухмыльнулся Федя. Ростислав знал, что, если кинематографистам нужна Германия, едут в Таллин. Париж, Марсель — тоже в Таллин. — Флора, Флора, сюда, ваша сцена!—закричали из-под юпитера, и Флора, наспех ткнув свою ручку Ростиславу, пошла, покачивая бедрами, на съемку. Федя проводил ее восхищенным взглядом. — Так вот, милый мой, и процветаю. Торопишься? Очень жаль. Зашли бы с тобой в «Старый Тоомас». Ну нет, с Федей он не стал бы сидеть в «Старом Тоомасе»! Там когда-то он встретил Алю! И Ростислав откозырял. Увидев витрину цветочного магазина, зашел и купил хризантем. Их завернули в хрустящую розовую бумагу. Теперь на автобус — и к Але! Он знал, что она его ждет. Он чуть не бегом устремился от остановки автобуса к дому. И не успел позвонить, как Аля открыла дверь: — Я была уверена, что сегодня ты придешь... обязательно... мой родной! Какие чудесные хризантемы!
Аля накрыла на стол: «Я ждала тебя, забежала под «» (забежать под «Глорию» — значило зайти в магазин готовых закусок под лучшим таллинским рестораном). Живя с матерью, Аля совсем не умела готовить, но это Ростислава не огорчало. Она работает в конструкторском бюро, где же ей еще возиться с обедами! Без него она ходит в столовую. Они ели фаршированную рыбу, салат, холодный язык, пирожки с капустой, пили кофе со сливками. Новое шерстяное платье цвета морской волны очень шло к Але. Он сказал: «Чудное платье!» Она просияла: «Правда? Какой ты милый, что замечаешь. А Люся жалуется на Бориса Арефьевича — ничем не интересуется, ничего не замечает... Нам ужасно обидно бывает, когда мы стараемся, для вас ведь стараемся, а вы... Ну, рассказывай, милый, рассказывай...» Она всегда интересовалась, как он жил без нее, и он ей рассказывал все, что мог,— о штормах, походах, о подводных «противниках», о своих товарищах. Рассказал об Орле и о несчастье, случившемся с Машей. — А другой бы, пожалуй, оставил ее, — сказала Аля. — Другой бы, да не Орел. Ты бы знала, какой это парень! Да и все они у меня — молодцы. Не подведут...
Он призадумался. — Правда, есть еще два-три с червоточинкой. Ручаться за них не могу. И это мучает... Да, ты знаешь, сегодня я Федю встретил! Вот тип, ты бы видела! Есть такие у нас: скользкие словно угри; такие и в коммунизм попытаются пронырнуть... — Он вспомнил Алину мать — и осекся. — Знаешь, пойдем-ка мы в «Старый Тоомас», Федя уже, наверное, убрался оттуда. А из «Старого Тоомаса» — в оперу. Тийт Куузик поет. Нет-нет, не переодевайся, это платье тебе очень идет... В «Старом Тоомасе» было полно, но они нашли два местечка — и удивительно — за тем же самым столом, за которым встретились после долгой разлуки. Ростислав напомнил ей — она ждала, что напомнит, — завтра первая годовщина их свадьбы. — Ты не раскаялся? — Нет. А ты? — Тоже нет. — Значит, есть что отпраздновать! Выпив ликера и кофе, они отправились в театр «Эстония». Шел «Летучий голландец» Вагнера. Тийт Куузик пел капитана-скитальца. Они сидели притихшие, молчаливые.
Возвращались домой по безлюдным улицам. Аля шепнула: — Завтра я что-то тебе скажу. — Что, дорогая? — Завтра, завтра, ты потерпи... А ночью Аля вдруг закричала во сне, заметалась. Он разбудил ее: — Что с тобой, девочка? — Дым, дым... — Какой дым? Она открыла испуганные глаза. — Ой, Славочка, мне показалось, что кругом дым и !
С нею так часто бывает. Снится та страшная ночь. А ведь прошло уже много лет, пора и забыть! Ростислав тоже, случается, вспоминает пожар на «Риге». Он обнял худенькое тельце жены, привлек к себе, словно защищая от призраков: — Спи, милая. — Я засну. Дыхание ее теперь стало ровным. Лицо было, как у ребенка. Она спала, положив руки под щеку. Он лежал, боясь пошевельнуться. Мерно тикал будильник. «Пройдут годы, — думал он, — мы поседеем, но ты всегда будешь для меня славной девочкой». Утром он проснулся от поцелуев. Она целовала его в лоб, в нос и щеки: — Поздравляю, поздравляю, поздравляю! Он вскочил: — Жить нам с тобой еще сорок лет! — Почему сорок? — Ну, пятьдесят. До золотой свадьбы! За окном чернели дубы, наполовину растерявшие золотую листву. День был солнечный, яркий. Сегодня они целый день будут вместе, целый огромный день! — Ты завтра опять уйдешь в море? — спросила она, наливая в белую чашку кофе. — Да, возможно, уйду. — И надолго? — Не знаю, девочка. — Ну что ж, я .
3
За стеной отчаянно ссорились ребята, и Беспощадный, которому не дали выспаться, сердито кричал: «Да кончится ли это безобразие? Люся, уйми же их!» Звонок. Кого еще там несет? Жена Беспощадного стукнула в дверь: «Крамские, к вам гости!» Так рано? Ничего себе гости... — Молодожены дома? — Жека, вот радость-то! — воскликнула Аля и, опрокинув стул, кинулась на шею подруге. — Я не одна, — сообщила Жека. — Я — с другом. Он возится внизу с машиной. Я запомнила ваш день свадьбы— и вырвалась! Поздравляю! Вот тебе, всё тебе, всё тебе, — передавала она Але подарки. — А у вас тут чудесно! «Приют любви, приют священный», — пропела она. — Здравствуй, Слава, великолепнейший морской волк, непревзойденный красавец, обладатель лучшей в мире жены! Жека чмокнула его в обе щеки. Спросила Алю: «А в губы можно?» Поцеловала и в губы. «Виват Крамским!» Она была в чудеснейшем настроении, ничуть не устала от дальней дороги. — Ну и кутнем же сегодня! Со Славой на славу! — скаламбурила Жека и сама своим каламбуром осталась довольна. — У нас с собой коньяк и шампанское. Милые вы мои, до чего же я по вас соскучилась! — А замуж не вышла? — спросил Ростислав. — Собираюсь, — подмигнула Жека. — Да и пора уж, не оставаться же холостячкой! Она была в экстравагантном костюме цвета бычьей крови, и на голове у нее было сооружено из волос нечто совсем фантастическое, похожее на птичье гнездо. И все же она была славная, Жека...
За дверью кто-то спросил: «Разрешите?» Вошел незнакомый молодой человек. — Незваный гость, говорят, хуже... а впрочем, поздно оправдываться. Добросердов, — протянул он руку Але. — Крамская, — сказала Аля почему-то упавшим голосом. — Очень рад. Много слышал. И вот, когда Жека предложила поездку, упрашивать не пришлось. К молодоженам! Вперед! В старинный город! К башням и к морю! Жека уже разворачивала коньяк. Вениамин Добросердов оказался славным, общительным малым, усердно ел, пил только лимонад, рассказывал веселые истории, над которыми потешалась больше всех Жека, потом предложил «обозреть старину и окрестности».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Традиционно после того, как улягутся волнения первых школьных дней, в Косинском детском морском клубе собираются на «Арбузник» дети из разных смен лагеря активного отдыха «Чарли».
Название лагеря «Чарли» напрямую связано с морской тематикой.
Есть такой Международный свод сигналов… Наверное, многие видели сигнальные флаги на кораблях и в фильмах, и в жизни. Так вот, третий флаг Charlie (латинская буква «С») обозначает утверждение «Да».
Вот так… «ЧАРЛИ значит - «ДА!» Очень позитивный слоган, не находите?
Косинский детский морской клуб стал основателем программы воспитания юных моряков «Та сторона, где ветер…», которая проходит в Польше на Мазурских озерах. Место, хорошо известное любителям парусов. Там ежегодно проводятся самые важные в Польше парусные соревнования высокого ранга.
Нашей базой стал Центр водных видов спорта Зофиювка на Рынском озере.
Озеро – не из самых больших в системе Мазур, но вполне подходит для наших задач: обучения парусным премудростям и получения удовольствия от этого. Длина озера около 20 км. ширина – чуть меньше 2 км. Так что при желании совершить длительный поход или устроить парусную регату, нам вполне будет где разгуляться.
Что немаловажно, Рынское озеро не только входит в систему Мазурских озер, но соединено с другими озерами судоходными протоками. Это позволяет нам, при достаточном уровне знаний и умений (которые и прививаются в лагере) ближе к концу смены совершить большой двухдневный поход с заходом в совершенно замечательный город Миколайки, расположенный на берегах трех озер: Миколайском, Талты и Шнярдвы (самом большом озере в Польше).
Основными судами на смене являются двухмачтовые шлюпки DZ и швертботы Omega.
Те ребята, которые уже побывали на парусной смене программы и прошедшие яхтенную и шлюпочную подготовку, получают удостоверения яхтенного рулевого на торжественном построении в Косинском детском морском клубе.
А чтобы подтвердить полученные навыки, устраивают парусную регату на озере Белое в Москве.
А какой «Арбузник» без демонстрации фильмов и фотографий с прошедших смен, без общих песен и воспоминаний, без вкусного чая и горячих шашлыков?!
Конечно же все это было в изобилии.
И даже пасмурная дождливая осенняя погода не смогла омрачить радость встреч ребят, подружившихся под парусами.
Крамской — дернуло же его! — не постеснялся задать комдиву вопрос: — Товарищ капитан третьего ранга, а не находите ли вы, что все «артисты своего дела», по образному выражению Бориса Арефьевича, — старослужащие, а молодые в ответственные моменты не занимают боевых постов? Но Сухов живо его осадил: — Капитан-лейтенант Беспощадный прав, он не хочет рисковать заслуженной репутацией своего корабля. Старослужащие подтянут молодых, в этом я лично не сомневаюсь. Молодые тоже станут «артистами своего дела». Не сегодня, так завтра. — А не лучше ли сегодня, чем завтра? — не унимался этот заводила Крамской. — Я считаю достаточным, — оборвал его Сухов, — что сегодня у Бориса Арефьевича нет неклассных специалистов, все — отличники и нет нарушителей дисциплины. Еще раз предлагаю брать пример с Беспощадного. И с той поры при каждом удобном случае Сухов предлагал Беспощадному выступить — на совещании или во флотской печати... Беспощадный был очень доволен. Напомнишь о себе лишний раз, и тебя не забудут. «Отличный корабль, которым командует офицер Беспощадный...» Глядишь, прочтет кто-нибудь наверху раз, другой, третий — и запомнит фамилию. Главное — достигнуто. Остается крепить достигнутое и не давать в свою среду затесаться паршивой овце. А уж если такое и случится — мигом спишу! Начальство всегда поддержит: мой корабль — отличный. И у меня все возможности к продвижению вперед: об этом уже не раз говорил Сухов...
...Сегодня просмотрел списки, отметил птичками тех, кого надо заставить изучить и третью специальность. Чтобы рапортовать общественности перед состязательным поиском. И перед начальством товар лицом показать: не люди — автоматы! Каждый в своем деле артист. И показать, разумеется, без всякого риска. Крамской рискнул во время учения посадить на станцию молодого гидроакустика. К счастью, не влопался. Я — не рискну. Старшина Сапетов — заслуженный деятель гидроакустического искусства. Аппарат, а не человек, такие уши и не приснятся другому! Феномен! ...В наш век космоса весь ум, все сознание человека должны быть направлены на технику. Пока он служит, его должны занимать только порученные ему механизмы. Все остальное — помеха. Раз я застал Кораблева за слушанием музыки. — Что вы слушаете? — Симфонию Сибелиуса, товарищ капитан-лейтенант, передают с фестиваля. Черт его знает, что за Сибелиус и почему Кораблева интересует Сибелиус! Но я и виду не подал. Приказал: — Лучше прослушайте глубину хорошенько и доложите. — Есть, товарищ капитан-лейтенант. Прослушал и доложил: «Слышу шум винтов катера». Правда, этого и слушать не стоило — катер командира соединения с палубы был виден как на ладони, но Кораблева я похвалил. — Вот видите, а вы этого слушали, как его там, Сибелиуса.
Пока поговорили, передача закончилась. Больше я не замечал, чтобы Кораблев слушал музыку. Уважает «батю», понял, что я недоволен, не хочет огорчать... ...Молодцы они у меня, молодцы! Вот сегодня прошел я по кораблю, вооружившись ослепительно чистым платком. Проводил им по поручням, леерам, по «медяшке», зная, что ни одного пятнышка не появится. Встречал прямые, доброжелательные, полные уважения (а быть может, любви) взгляды серых, черных, карих и голубых глаз. Матросы были одеты в рабочее платье, очень чистое, словно на сцене в театре, с аккуратнейшими беретами на хорошо подстриженных головах (один из матросов по моему настоянию приобрел третью специальность — парикмахера). Соколы они у меня! На вопросы отвечают лихо, хотя иногда и нарушая устав. Спрашиваю Сапетова: — Не посрамим своего высокого звания на учениях? — Никак нет, товарищ капитан-лейтенант! Море не космос, лодка не ракета, от нас никуда не денется. Лихой ответ. Красавец парень, любо глядеть! Правда, недавно опоздал из увольнения, но за лихость и преданность своему командиру все простить можно. Пожурил, отчитал; Сапетов обещал, что никогда больше промахов не допустит, часы, мол, его подвели. Да и в самом деле, был уже поздний вечер, отбой предстоял, службе опоздание не повредило. Зачем же марать репутацию — и Сапетова, образцового старшины, и свою, и своего корабля? ...А вот и дом! Далеконько. ...
Двое славных ребят, Орфей и Марина, невзирая на поздний час, с радостью встречают Бориса Арефьевича: — Папа, папа, а у нас сегодня вареники! Вареники, чудесно! Ай да Люся! Ай да жена! И тут повезло! Полненькая, розовощекая... Над древним городом и над Балтикой — ночь. Темная, с холодными осенними звездами. Ее прорезает яркий луч; он пробежал по покатым крышам, выхватил из тьмы башни с острыми шпилями, задержался на верхушках деревьев. И погас, успокоившись. В гавани мирно светятся огни кораблей.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПОЕДИНОК
1
Через неделю Ростислав записал в заветную тетрадь, хранившуюся в ящике письменного стола: «В субботу вернулись с . Опять штормило, и поход был тяжелым. Но только в трудном походе можно проверить закалку своего экипажа, да и себя самого. Никто не застрахован от промахов. Корабль идет большими ходами, решения надо принимать мгновенно. Вчера атаковали подводную лодку в сложной обстановке, группой и, ринувшись в атаку, вдруг я вспомнил, что забыл предупредить об этом сзади идущего. Весь в холодном поту исправил ошибку. Отец рассказывал, как два «охотника» во время войны разыскивали подводную лодку врага. На первом «охотнике» недалеко от берега обнаружили перископ. Командир сразу ринулся в атаку, забыв предупредить сзади идущего. Стоявший у руля второго «охотника» старшина увидел, что с головного катера полетели в воду глубинные бомбы и его корабль мчится туда, где вот-вот встанут белые столбы разрывов. Впервые в жизни без приказа рулевой резко и круто переложил руль вправо. Командир даже слова вымолвить не успел, с левого борта грохнули взрывы.
Лодка была потоплена, но оплошность командира головного катера, кончившаяся благополучно только благодаря находчивости рулевого второго «охотника», долго служила суровым уроком для моряков... ...Сегодня я спохватился вовремя. А если бы замешкался? Какими глазами я бы смотрел в глаза товарищам? Это уже не условное поражение в условном бою, а непростительный промах... «Море не космос, а лодка не ракета...» Откуда это? А, да, дешевое остроумие красавца старшины с корабля Беспощадного. Борис Арефьевич в восторге спросил: — Не правда ли, остроумно, а? Я удивил своим ответом Бориса Арефьевича: — А я бы вашего Сапетова за такое остроумие взгрел. — Взгрели бы? А почему? — Да потому, что это бахвальство, а не уверенность в своих силах. И не только бахвальство — пренебрежение к силе противника. А это — опасно. Противник силен и хитер, его силе и хитрости надо противопоставить свою хитрость и силу. А шапкозакидательством боя не выиграешь. Я борюсь с подобными настроениями, борюсь и с пренебрежением к своему оружию. Были и у меня такие философы: мол, в век спутников и космических кораблей все корабельное оружие безнадежно устарело. Один острослов подошел как-то к миномету, похлопал: «Эх, милый, скоро тебя в архив, по космосу будем нацеливаться». Пришлось втолковать — и не ему одному: «Друзья дорогие! Наше с вами оружие вполне современное и при хорошей сноровке — повторяю, при вашем умении и сноровке — безошибочно уничтожит врага, готового всплыть, чтобы выпустить ракеты на ваш родной город, в ваших жен, матерей. Так цените это оружие, не пренебрегайте им, в архив его сдавать рано, еще нам послужит». Вот поэтому я и не поощряю шуточек, которые вам, Борис Арефьевич, так нравятся.
Система принята на вооружение в 1957 г.
Ростислав закрыл тетрадь, в которую записывал все, что его волновало. Призадумался: может быть, я сухарь? Ну, нет, я не Сухов... Он полистал, перечитал прежние записи. «Не повезло мне с комдивом. Что такое Сухов? — часто задаю себе вопрос. Он окончил то же училище, что и я, слушал тех же преподавателей, что и я, служил на малых кораблях, был начальником штаба у отличного, преуспевавшего комдива Основоположникова. Уже все экипажи в дивизионе были отличными, когда Основоположников тяжело заболел, и было ясно, что он в дивизион не вернется. Командовать дивизионом стал Сухов. И тут — приказ: «Дивизиону, которым командует Сухов, присвоить звание отличного». Фотография Сухова— полагаю, случайно — помещена во флотской газете. Командир отличного дивизиона! Как тут не загордиться? А тут и наш Алексахин собрался в академию. Дивизион— без комдива. Присылают нам Сухова. Он приголубливает Бореньку Беспощадного (как же, отличный корабль, с ним возни уже не будет), конфликтует со мной (его методы руководства людьми резко отличаются от моих), идет в море с Желановым и, вместо того чтобы помочь молодому командиру в трудную минуту, кричит на него. А говорят, уж не повезет, так не повезет. Так не повезло и Саше Желанову. Выслушивают лодку. Стопорят моторы. А лодка, как назло, тоже стопорит. Желанов нервничает. Сухов одергивает. Акустика совсем с толку сбили — и что? Лодка всплывает, чуть ли не вспоров перископом им брюхо. Сухов — вне себя. Бедный Саша от отчаяния чуть не плачет. А Сухов, вместо того чтобы Сашу подбодрить, записывает его в отстающие... Сухова в дивизионе не любят. И он, по-моему, любит и ценит лишь тех, на ком рассчитывает заработать капитал. Я чувствую, что с ним не сработаюсь. А жаль! Хотелось бы учиться у своего комдива...»
2
Оставив за себя на корабле Барышева, Ростислав пошел на берег. Ему редко удавалось видеться с Алей; обстановка тревожна; в Западном Берлине ершатся оголтелые реваншисты и их покровители; корабли НАТО маневрируют в Балтике... почти непрерывная боевая готовность... Невеселая осень! Солнце скрашивает ее, расцвечивая золотую листву, бросая блики на старые башни, на черепичные крыши; кирка Олая пронзает своим острым шпилем чистое небо, словно нарисованное голубой акварелью. Ростислав шел по узким улочкам старого города, зашел в кондитерский магазин, купил Але ее любимых яблок из марципана, слив и груш. Дальше путь был прегражден; громоздкие юпитеры упирались в асфальт железными ногами; вспыхивал свинцовый слепящий свет; толпились зеваки, распоряжался милиционер. Шла обычная для Таллина съемка. Кто-то окликнул: — Слава! Вот неожиданность-то!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
— Я в театр не хожу. Мне бы дивизион в отличные вывести. Один к победе привел... — Ты привел, Виктор Викентьевич? А не предшественник твой? Я ведь кое-что слышал. Ты свой прежний дивизион почти готовеньким получил от умершего Основоположникова, осталось приказ огласить да объявить благодарность командирам, матросам, старшинам, главным виновникам торжества. И замполиту твоему бывшему, Чаусову. Это они не спали ночей... Сухова передернуло. Он сказал раздраженно: — А я и нынче ночей не сплю. — Не ты один, Виктор Викентьевич. И Крамской, и я, и Желанов. Кстати, зачем ты Желанова решительно записал в отстающие? Крылья ему подрезаешь. Его поддержать надо, а ты ему на каждом шагу: «От вас ничего не жду я хорошего». От подобных напутствий у любого руки опустятся. — Так ведь Желанов подвел! — почти выкрикнул Сухов.— Меня подвел! — Та-ак. Тебя. Ты опять за свое. Что же он, со злым умыслом, что ли? Желанов — офицер не хуже других, ему просто не повезло. — Лодку-то он прозевал?! — Чистая случайность, я проверял. Подводничек ему хитрый попался. Желанов моторы застопорит, прослушивает — и подводник замрет. Желанов ход дает — и подводник дает полный ход. С тобой такого никогда не случалось? Помнишь, ты утверждал, что лодку нащупал, а на самом деле это был всего-навсего косяк рыбы и эхо не настоящее, ложное? Сухов гмыкнул. Вспоминать промахи не очень приятно.
— А ты Желанову , — продолжал Петр Иванович. — «Отстающий!» Да ведь без экипажа Желанова наш дивизион не сможет отличным стать! А я верю: дивизион будет отличным! — Не сомневаюсь. Дело чести моей... — Ну что ты за человек! Моя честь, мой дивизион, заслуги мои и слава моя... и та, завоеванная чужими руками, и та, что я здесь завоюю, — тоже чужими... Сухов от волнения расстегнул китель — выперло брюшко... — Скромности у тебя мало, Виктор Викентьевич; самодовольство наслаивается, как жир. — Я бы не хотел такое выслушивать... даже от своего замполита, — втянув живот и барабаня пальцами по столу, сказал недобро и угрожающе Сухов. — Живых человеческих чувств тебе не хватает, Виктор Викентьевич, — с укоризной продолжал Петр Иванович. — С партийной организацией мало считаешься, с комсомолом говоришь свысока. Крамской инициативу завидную проявляет — ты то и дело стараешься подсечь его начинания. Беспощадному мозги не вправишь. Желанова подавил. Ты прости меня, но я тебя предупредить хочу, как коммунист коммуниста: одумайся! — Мне не в чем одумываться. — Еще раз тебе повторяю: ты о роли партийной организации на корабле позабыл; прислушиваться к ней перестал. Сам, все сам... До добра не доведет твоя самостоятельность. — Я — единоначальник, — продолжал упорствовать Сухов.
— Единоначальник хорош лишь тот, кто тесно связан с партийной организацией, с комсомолом. А если ты не хочешь и добрых советов послушать — придется начальству докладывать... о наших с тобой расхождениях. Сухов ничего не ответил, и Петр Иванович ушел.
— О чем задумались? — спросил Ростислав, пододвигая к замполиту табак, — Да обо всем понемножку. — Вы когда-нибудь дома бываете, Петр Иванович? — Редко, — с удовольствием затянувшись, улыбнулся замполит. — Вас ваши ребятишки еще не забыли? — Пока еще нет, но, видимо, скоро забудут. Эх, если бы в сутках было сорок восемь часов! — Вам бы и сорока восьми не хватило. Мне и то с трудом суток хватает. Так у меня лишь один корабль, а у вас... и всюду вы поспеваете. Вы пока еще домой не спешите? — Да нет, — взглянул на часы Петр Иванович. — Мои, поди, уже спят. — Тогда я вас задержу на полчасика. Крамской достал из стола заявление Орла о желании остаться на корабле, «пока международный горизонт прояснится», и письмо его матери. — Отличный почин, — расцвел Петр Иванович. — Надо широко оповестить корабли. Не сомневаюсь, найдутся последователи...
Замполит уселся поудобнее в кресле. Они заговорили о «беспокойных сердцах», о том, что комсомольцы отучают новичков от сквернословия, от ложного понимания флотских традиций — не брюки, перешитые у портного, и не якорь на татуированной груди отличают балтийца... — Мои молодцы составили списки, что читать новичкам о Балтике, собираются литературные вечера проводить... Мне хочется, Петр Иванович, воспитать каждого не только хорошим специалистом, но и разносторонним, начитанным, с красивой душой человеком... Хочется, чтобы человек, носящий матросскую форму, ни в чем не уступал лучшим людям нашего времени, был обаятелен, как Гагарин, любил бы все, что должен любить человек, — литературу, музыку, чтобы не был он половинчатым — или физиком, презирающим лирику, или лириком, не понимающим и не любящим физику; вообще — это глупый спор, но, к сожалению, еще есть у нас много кретинов. Я хочу, чтобы кретинов не было на моем корабле! «Молодец», — одобрил Петр Иванович Ростислава. Беспощадный никогда так не говорил с замполитом — от всего беспокойного сердца, от души. Он не интересуется своими людьми, ему нужны только «физики», люди в совершенстве овладевшие техникой. И он добивается, чтобы его «соколы» всю душу свою без остатка отдавали технике — только ей! А всему остальному? Ведь и у него на корабле есть разносторонние люди! Только не терпит их Беспощадный! Петр Иванович взглянул на часы. — Я, пожалуй, домой уже не попаду, Ростислав Юрьевич. Переночую у вас, вы не возражаете? В Петре Ивановиче Ростислав видел не только начальника. Это был добрый друг и занимательный собеседник. Петр Иванович опытнее его, но ни разу не навязывал ему своего мнения. Он советует, как товарищ товарищу, одобряет не как начальник — как друг. — Вы тоже домой не пойдете? — спросил замполит. — Нет, — вздохнул Ростислав.
В наши дни.
Аля поймет, что он не может приходить часто. Нынче на другом краю моря восемьдесят чужих кораблей проводят маневры. Неподалеку от нашего берега встретили чью-то подводную лодку; надо быть начеку... А Петр Иванович заглянул в кубрик, где матросы обменивались впечатлениями. Богатырь-акустик Илья Ураганов перелистывал «Неделю»: — Служим в море и даже не знаем, что где-то под нами обитают глубоководные гады. Вот пишут, что ураган выбросил на побережье Америки гремучих змей, смертоносных водяных щи-то-мор-ди-ков. Вы не знаете, товарищ капитан-лейтенант, что это за штука такая: щитомордики? Петр Иванович не знал и очень тому огорчился, — И эти ядовитые гады кусали людей. — А о летающем крейсере читали? — подхватил Орел.— Поднявшись с воды, гидросамолет летит в стратосферу. Эдак, глядишь, и подводные лодки станут летать со всем экипажем... С глубины прямо в космос... Об этом Петр Иванович читал и смог поддержать разговор и дополнить Орла. Поговорив по душам с Орлом, пошел в каюту. Только улегшись на койку, он почувствовал, что смертельно устал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. БОРИС БЕСПОЩАДНЫЙ
Беспощадный спешил домой. Учение выполнено отлично, его «соколы» не подвели. Да так и должно было быть. Беспощадный считал, что он — человек сильной воли; он родился под счастливой звездой. Ему везло в детстве, везло в юности, повезло и в женитьбе. И то, что его корабль отличный, о чем торжественно был объявлен приказ, — тоже заслуга его, Беспощадного. Это он сумел сплотить экипаж, нацелить его на выполнение взятого на себя обязательства. У него на корабле нет нарушителей. Все отличники. И они ценят и любят своего командира. Любят так, как любили во время войны своих боевых командиров, называя их «батей», даже если «батя» был немногим старше своих подчиненных. Беспощадного тоже «батей» зовут — он не раз слышал. Себя именуют «беспощадновцами» — тоже как назывались в войну, скажем, «куниковцы». Конечно, одобрять такое — нескромно, но слышать — приятно. Беспощадный отрастил себе бачки. Они росли сначала неважно, но парикмахер на Ратушной площади дал отличное средство... и теперь баки у него, как у матерого морского волка. Однажды Беспощадный слышал — он всегда прислушивался, что говорили о нем матросы: «Другой командир, как проштрафишься, влепит тебе по первое число, а наш «батя» призовет к себе, по душам побеседует, разъяснит, что ты и себя, и его, и корабль свой позоришь, — и отпустит. Ну, а если ты поработаешь во славу своего корабля, «батя» мигом оценит. Тут тебе внеочередное увольнение, а то и внеочередной отпуск. Красота!»
Они правы, размышлял Беспощадный, накладывать взыскания всякий сумеет. А ты попробуй обойтись убеждением, без наказаний. Нужно иметь силу воли и уметь убеждать. Кстати, насчет поощрений: не благодарность матросу нужна, даже объявленная в приказе. Благодарностью сыт не будешь. Ему надо что-нибудь посущественнее, — например, увольнение, отпуск. Он, Борис Арефьевич Беспощадный, отлично знает матроса. Нашел, как говорится, ту струну, на которой можно играть. А началось вот с чего. Когда он, представившись командиру соединения, шел принимать свой корабль, он увидел на стенке не по возрасту располневшего офицера. Офицер грубо кого-то разносил. — Кто это? — спросил Беспощадный шедшего рядом с ним старшего лейтенанта. — Шелесперов, новый начштаба, — ответил тот. — Каждый день наводит порядок. Нас вчера так отчитал — небу жарко... — Зачем выражаться, ведь это же гадость! — возмутился Беспощадный. — Тсс... — многозначительно поднес палец к губам старший лейтенант. — Не критикуйте начальство, товарищ капитан-лейтенант. Услышит — не спустит. Вы слышите? За другого уж взялся. Теперь Шелесперов отчитывал юного лейтенанта, стоявшего «смирно», с видом нашкодившего мальчика, а позади начальника штаба толпилась молчаливая свита.
Беспощадный прибавил ходу. Не из боязни, что гнев Шелесперова обратится на него: он — новый человек, только принимает корабль. Он просто не переносил . Крикунов он считал людьми некультурными и не заслуживающими уважения. Борис Арефьевич давно дал себе слово никогда, ни при каких обстоятельствах не уподобляться таким начальникам, действовать не запугиванием, а лаской. Угрозами и взысканиями достигнешь немногого, а главное — не завоюешь любви подчиненных. «Буду человечным, — решил он. — Стану больше поощрять, меньше взыскивать. Пусть это будет моей системой. Неужели этот новый начальник не понимает, что его будут бояться и не станут уважать? Шелесперова никогда не назовут «отцом-командиром» или «батей». Беспощадный поднялся на корабль со страстным желанием завоевать уважение и любовь подчиненных, стать, невзирая на молодость, «отцом-командиром». Когда команда была построена, он так весело поздоровался с матросами и офицерами своего корабля и так душевно сказал им несколько приветственных слов, что увидел перед собой десятки улыбающихся глаз. Он завоюет этих людей! Завоюет! И они под его командованием, если понадобится, горы сдвинут! Команда оказалась распущенной. Он всех подтянул. Поощрениями. В отличники стали выходить один за другим: раздавал он увольнения и отпуска щедро. Конечно, нелегко было добиться звания отличного экипажа. Вдоволь пришлось потрудиться. Ночей он не спал, все вечера проводил с матросами в кубрике. Авторитет завоевал. «Батя»... Звучит хорошо. «Беспощадновцы»... Еще лучше. При посторонних, особенно при политработниках, — он обрывал. Без посторонних — молчал. И капитан третьего ранга Сухов, когда принимал дивизион, собрал офицеров и, указав на Беспощадного, предложил: — Рекомендую всем равняться по Беспощадному! Подтягиваться. Учиться. Я лично тщательно ознакомился с постановкой дела на его корабле. Отличная постановка дела, скажу...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
— Ну, Леночка, хватит на сегодня... Кто-то скачет на лошади, слышишь? Наверняка Николай Николаевич... Аистов часто навещает Крамского. Они дружат, хотя Крамской старше капитана на двадцать пять лет. Аистов рассказывает последнюю новость — как поймали преступника, пытавшегося бежать в капиталистический мир, Украл рыбачью лодку, собирался отплыть. Дурак, недооценил пограничников. Мудрый навалился на него мощной грудью, повалил на дно лодки и задержал, хотя нарушитель пытался заколоть пса ножом. Порезал на лапе шкуру, а шкура у Мудрого и так уже не раз продырявлена пулями. Первоклассный пес, шесть нарушителей задержал на своем веку! Жаль, приходится его списывать. Дожил до предельного возраста — десяти лет. — А куда вы его спишете? — Положено застрелить. Крамской побледнел от негодования: — Пес служил вам десять лет верой и правдой, и теперь его попросту возьмут и застрелят? Да понимаете ли вы, что говорите, Николай Николаевич? — Таков порядок, Юрий Михайлович, —— Стрелять четвероногих друзей? — К сожалению, да.
— Приказы обсуждать, я знаю, не полагается. Но если приказ противоречит здравому смыслу и гуманизму... Другого выхода нет? — Есть единственный. — Какой? — Если кто-нибудь из офицеров согласится взять Мудрого. Помощник мой холост. Ему пес ни к чему. Мои ребятишки, правда, просят взять Мудрого, да жена — против... — Уговорите жену, — горячо убеждает Крамской. — Прошу вас... Ведь собаки приносят не только пользу, но и радость... Буян подсовывает хозяину под руку лохматые уши. — Жестокость необходима с врагами. Но уничтожать преданных друзей, хотя и четвероногих, — это не укладывается у меня в голове. Я напишу вашему начальству. По-моему, оно не задумывалось над когда-то установленным правилом и изменит его. — Только меня не упоминайте. — Не упомяну, Николай Николаевич, Сыграем в шахматы? — С удовольствием. Елена Сергеевна знает, что «партийка в шахматы» затянется надолго. После она напоит их чаем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПЕТР ИВАНОВИЧ
Ростислав все больше и больше убеждался, что учиться у Беспощадного нечему. Борис Арефьевич относился к нему почти дружески, но покровительственно. Ростислав большой приязни к нему не чувствовал. Его коробило ячество Беспощадного. Он убедился, что Беспощадный любит выступать от имени экипажа на совещаниях и во флотской печати: «Мы, отличники, обязуемся еще выше поднять боевую подготовку, сплотясь...», «Мы, отличники, в ответ на новый запуск спутника в космос обещаем, что мы еще выше...» или же «Мы, экипаж корабля, являющегося примером...» По существу в этом не было бы ничего плохого, если бы обещания не состояли из ни к чему не обязывающих фраз. А на деле? На деле, завоевав звание отличного своему кораблю, ни сам Беспощадный, ни его подчиненные так и не сдвинулись с места и достигать новых высот, как видно, не собирались. Наступило успокоение. А успокоение — опасно. На словах Беспощадный грозился взлететь на невиданные высоты. Но только на словах, не на деле.
«...Нет, я не успокоюсь, как успокоился Беспощадный! — рассуждал Ростислав. — Я не остановлюсь на достигнутом, ведь остановиться — это значит отстать. Может быть, завтра я и мои подчиненные перейдем на новый корабль (говорят, их уже строят) и будем его осваивать. Это будет чудесный корабль, вроде тех ракетных катеров, которые мы встретили в море. Новые катера унаследовали от торпедных их лучшие качества, но удвоили, утроили ход, и. если торпедные катера не переносили большой волны, эти в любую штормовую погоду перебегают с волны на волну. И конечно, наши новые корабли будут грозой подводных лодок, самые мощные и самые маневренные; наука шагает вперед, и кораблестроители, инженеры и техники придумали, разумеется, выдающиеся корабли... Я мечтаю о том, чтобы командовать таким кораблем. Я смогу им командовать только в том случае, если сам буду расти... А сможет ли Беспощадный? Не знаю...»
К вечеру на корабль пришел заместитель комдива по политической части капитан-лейтенант Васьков. Приходу его всегда радовались и именовали за глаза «Петром Иванычем». Именно он, замполит, горячо вступился за Ростислава, когда у него произошел спор с Суховым. На корабле уцелели и «клуб волнующих встреч», и вечерние чтения, и музыкальные вечера. По-прежнему проводились диспуты... Васькову было лет тридцать; он еще не растерял комсомольского задора и пыла, хотя уже был отцом двух детей. — Уж извините, что запоздал. Сначала навестил отстающих. Вы поблагодарили своих орлов? — спросил он Ростислава, — Нет. — А почему?
— Я считаю, что ничего выдающегося мы еще не достигли. То, что акустики, сменяя друг друга, не выпустили лодку, — так они обязаны это делать по службе. Я шел на риск, но на риск обдуманный, Петр Иванович, разрешив Орлу допустить до станции Ураганова. Если не испытать его в море на лодке, он не сможет заменить Орла, вдруг с тем что случится. Механики меняли ходы безотказно, наблюдение было на уровне, глубинные бомбы поразили цель. В бою осечки у нас быть не может... Петру Ивановичу все больше нравился Ростислав: спокоен, вдумчив, настойчив. Скромен и уважает людей. От него не услышат подчиненные ни грубого окрика, ни преувеличенных похвал: незаслуженная похвала тоже может оскорбить человека. И не честолюбец. Не стремится прославиться. В прошлый раз, когда экипаж отлично решил задачу, сказал: «Мы действовали, самое большее, на «четверку». Петр Иванович нынче в море ходил на корабле Беспощадного. Отличный экипаж задачу сдал на «отлично». Поход был нелегкий: на море шторм; но все работали безотказно. Натренированные, выносливые, готовые к любым передрягам воины — любо-дорого смотреть! Поздравления Сухова Беспощадный принял с удовольствием. Он их, казалось, заранее ждал. И он в свою очередь щедро принялся награждать подчиненных отпусками, увольнениями, благодарностями. Его «соколы» стояли в строю, обветренные их лица сияли. Может быть, посоветовать и Крамскому поощрять лучших? — подумал Петр Иванович, но тут же решил: нет, не стоит. Крамской не нуждается в советах. У него своя тактика. — Я очень жалею, Петр Иванович, что вы не с нами ходили, — сказал Крамской. — Я тоже жалею. — Вы бы посмотрели, как работают молодые, Кстати, вы знаете, кто сегодня стрелял? — Кто? — Мотористы. — Вы и на это рискнули?
— А если придется заменить выбывший расчет артиллеристов в бою? — Мотористы стреляли с хорошими результатами? — Этого я и добивался. — А если бы они оскандалились? — Я в них поверил. И они в себя. — Вы волновались, по совести? — Да. У Красноперова жена вот-вот родит. Ясно, что он в смятении чувств. А оплошай он, спрашивать комдив стал бы с меня. — И все же решились? — Решился, Петр Иванович. Иначе считал бы себя плохим командиром. Тут Петр Иванович вспомнил, что Беспощадный так и не разрешил своему акустику посадить на станции молодых. «Это будем делать в другое время», — сказал он старшине Сапетову. «Сапетов у меня артист», — похвастался Беспощадный Петру Ивановичу. Да, Сапетов непревзойденный акустик. До него дотянется разве Орел. «Не уши — инструменты», — гордится им Беспощадный.
К сожалению, еще пока нечем заменить чувствительные человеческие . А ведь они переутомляются. И могут отказать в самую важную минуту. Этот вопрос давно волновал Петра Ивановича, и он сетовал на инженеров, до сих пор ничего не придумавших. Три года назад один акустик до того устал на учениях, что уже не воспринимал звуки, и лодку упустили. Командир, как и Беспощадный сегодня, ни за что не соглашался сменить «незаменимого», в котором был слишком уверен. Он не учел, что человек — не автомат, устает... «А Беспощадный учитывает? — спросил себя Петр Иванович, — Учитывает, что у него на боевых постах стоят люди — со всеми человеческими слабостями? Они же не роботы, прикрепленные к своим орудиям, минометам и гидроакустическим станциям! Крамской — тот всех знает. Он даже знает, у кого рожает жена...» А Сухов, вспомнил Петр Иванович, только сегодня говорил раздраженно: — Крамской мог своими экспериментами завалить учение. Экспериментировать нужно в другое время. Нельзя задачу решать с негодными средствами! — Но люди-то оказались годными, — подчеркнул слово «люди» Петр Иванович. — Его счастье! Я бы на месте Крамского не стал рисковать. Пусть берет пример с Беспощадного — у того все в ажуре. — А я как раз нынче раздумывал насчет Беспощадного. Не слишком ли у него все в ажуре? — Что ты хочешь сказать, Петр Иванович? — насторожился комдив. — То, что у него чуть не девяносто процентов экипажа овладели вторыми специальностями, получили право самостоятельно нести вахту на смежном посту, и... если придерживаться терминологии Беспощадного, — стали «артистами» (это высшая у него похвала). А что толку? Если артисту-дублеру играть не дают, сможет ли дублер сыграть роль на «отлично», когда премьер заболеет? — Погоди, погоди... Ты хочешь сказать... — Что такими методами полноценную замену не подготовишь, Виктор Викентьевич. А значит, наши донесения об их подготовке не что иное, как липа... — Что?
— . Если, доведется, станут их проверять, как пить дать подведут. — Кого подведут? — Беспощадного в первую очередь. Во вторую — тебя. Меня. Весь дивизион. — А у Крамского? — Не подведут. Он — человек с беспокойной душой. — Крамской пришел на готовенькое. Руднев довел корабль почти до отличного... — Крамской был помощником Руднева, ты это забыл? А Беспощадный — тот пережил свою славу. — Пережил, ты говоришь? — Да. Правда, он к славе пришел нелегким путем, долгим, тернистым. Но пришел — и сразу же успокоился. Мы с тобой не предъявили ему новых требований. Он и решил: все достигнуто, чего беспокоиться? Слава вскружила голову. И он страхуется. Теперь к главным ролям у него дублеры не допускаются. — Ты что, артист? — Играю в народном . Бывал и героем, дублировал героев-любовников...
— Ах вот оно что! — А ты и не знал?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Девушка послушно уходит. Тогда Хаас спрашивает: — Вам говорил председатель, что я был «лесным братом»? — Говорил. — Поверили, разумеется? — Нет. Не поверил. — А почему? — Потому что вы не могли им стать, капитан. — Я жил в оккупации.
— Многие жили. — И меня после войны посадили... — Это было ошибкой. Больше того — преступлением. — Вы уверены? — Да. — Ну, тогда помолчим, капитан. Буян повизгивает у двери. Он хочет домой. Туман подполз под самые окна. Два пожилых человека, отдавших жизнь морю, молчат. О чем думает Яанус Хаас? Это не дано знать Крамскому. О чем думает Крамской? Это не дано знать Яанусу Хаасу. Гость поднимается. Хозяин спрашивает: —— Уже уходите, капитан? — .
—— Работаете? — Пишу. —— Счастливец... — Вернее, диктую. —— Глаза сдают? — Сдали. — Мне вас жаль, капитан. Мои видят отлично. Может быть, одолжить? Яанус Хаас нынче шутит! Хороший признак, значит, проходит хандра. — Когда зайдете, капитан Юрий? — Могу завтра. Но вы пойдете на лов... — Если не будет тумана... —— Яанус, а я вам завидую. — Мне? — Вашей стойкости. Скажу по правде, я иногда — отчаиваюсь. — Что вы, капитан? Вы не одиноки. Вы диктуете ваши книги. У вас есть жена, два сына... это самое главное, капитан! Никогда еще Желчный Старик не был так разговорчив. Крамской от души пожал его жилистую руку...
7
Пограничники живут в стороне от Кивиранда, в густом сосновом лесу. Палисадник, цветы на круглой клумбе, старая дача со стеклянной верандой, Тщательно приглажен песок. Колючая проволока. Морская граница... Начальник заставы Николай Николаевич Аистов начинал службу после окончания училища на Курильских островах. Там испытал всякое: и стычку с вооруженной до зубов командой шхуны, потерпевшей крушение, и тайфун, когда волна высотой в семиэтажный дом накрыла подножие сопки вместе с поселком и пограничной заставой. Служба на Балтике кажется раем. Хотя и она нелегка. Пока, правда, на его участке было только одно нарушение границы: громила, ограбивший ювелирный магазин в городе, стремился сбежать, чтобы получить политическое убежище за морем. (То-то бы радио на Западе подняло крик: «Он выбрал свободу вместо советской тюрьмы!») Да и то это было на днях. А раньше корреспонденты, навещавшие заставу, недоверчиво удивлялись: — Так-таки ничего и не было? А вы, товарищ капитан, не скрываете?
— Есть нужда мне скрывать, когда не было! Живем, учимся, много читаем, занимаемся спортом, самодеятельностью, смотрим кино, слушаем радио и, конечно, самое главное, — бережем свою границу. Корреспонденты, записав кое-что для порядка, уезжали ни с чем. Аистов советовал им проехать на заставу имени лейтенанта Козлова — тот погиб, защищая границу от диверсантов; корреспонденты отвечали уныло: — О заставе Козлова уже писали много раз! — Ничем не могу помочь, — вежливо их напутствовал Аистов. Он сел на темно-рыжего Аполлона, молодого коня. Служит еще на заставе меланхоличная Дива, она возит воду для бани и для повара Кишкина. Иногда на Диве ездят на почту. Лошадей пограничники сохраняют лишь в силу традиции. Для поездок в отряд, в управление существуют современные виды транспорта. Аистов поскакал на стрельбище, скрытое в лесу; дощечки на деревьях оповещают: «Не ходи! Здесь стреляют!» Потрескивают сухие выстрелы. Аистов знает: его хлопцы стреляют отлично. Пожалуй, выйдут на первое место в отряде.
8
На спортивной площадке сержант Лимарев занимается с молодым псом Громом. Гром взбирается на отвесную лестницу и спускается с нее вниз. С деловым видом, слегка наклонив голову, ходит по буму. Подпрыгнув и вцепившись сильными лапами в высокий барьер, подтягивает свое крепкое тело, перебрасывает его, мягко встает на лапы и выжидающе смотрит на своего воспитателя, ожидая оценки. Потом на площадке появляется помощник Лимарева, весельчак Храпченко, одетый в ватник с длинными рукавами. Он изображает нарушителя границы. И хотя Гром не раз видел Храпченко на заставе, сейчас он понимает, что Храпченко, надев ватник, уже не Храпченко, а нарушитель, и пес злобно рвет на нем ватник, пытаясь добраться до тела. На днях Гром видел, как на заставу привели настоящего нарушителя, а за ним, прихрамывая, шел старый пес Мудрый. Мудрый, несомненно, рассказал Грому о ножевой ране в лапу. И Гром понял, что хорошего от нарушителей ждать не приходится. Сейчас Мудрый лежит на солнышке с забинтованной лапой. Если бы Гром заглянул в карие глаза старого пса, он увидел бы в них грусть. Но Гром трудится, и ему некогда отвлекаться. Он состоит на штатной должности и не даром ест хлеб. А ветерана заставы собираются списать в расход. К счастью, Мудрый не знает об этом, но, видимо, что-то чувствует и потому так грустен сегодня.
9
Чудесен лес осенью! Ярко светлеет на солнце полянка. Две женщины собирают бруснику. Аистов здоровается с ними. Он знает и женщин, и девушку в зеленом платочке. Он обязан знать всех и сразу замечать, если в пограничную зону проникнет чужой. Правда, летом в Кивиранде множество дачников, они привозят с собой беспокойство и беспорядок. Купаться им хочется только там, где не разрешается, гулять, где запрещено. Вступают в пререкания. Жалуются в отряд. На что? На то, что Аистов и его пограничники выполняют свой долг? Чудаки! Ведь среди них может затесаться и тот, которому не место возле границы! В Кивиранд приезжают художники — с мольбертами и палитрами. Один из них, Валин — Николай Николаевич Аистов с ним подружился, — работал как одержимый. Он писал лес и море у Кивиранда, портреты рыбаков, рыбачек и пограничников. В амбаре у старого Лукка у него была мастерская, где он хранил десятки эскизов. На заставе Валин устроил выставку, и там нашлись ценители искусства. Уезжая, художник подарил Николаю Николаевичу портреты отличников — их вывесили на веранде. Кому не захочется, чтобы его портрет написал известный художник? Теперь и художники, и дачники разъезжаются. Один капитан первого ранга Крамской останется до поздней осени. Пограничники радуются, когда он приходит к ним на заставу. С ним есть о чем поговорить! Пропагандист — лучше не надо!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Честное слово, хотел написать о двух самых популярных политических брендах — свобода и демократия, которые продаются обычно вместе, но опять увлекся сирийскими делами, потому что информация, которая сама идет в руки, заслуживает того, чтобы вы ее знали. Сначала посмотрим, чем занимались США перед тем, как Керри и Лаврову встретиться в Женеве. После небольшой паузы ЦРУ возобновило поставки вооружения сирийской оппозиции, т.е., ранее разрешенные «нелетальные» виды вооружения были дополнены «летальными». К этому еще нужно добавить усилия Госдепартамента, через который сирийские «активисты» получают невоенные грузы — грузовики и прочее. Учебная база ЦРУ в Иордании уже успела выпустить 300 «специалистов», полностью готовых к использованию современного американского вооружения, и направила их в ряды «активистов». Оживились центры по подготовке «эффективных менеджеров». Это — специалисты по местному самоуправлению, предназначенные для районов, контролируемых оппозицией, особенно тех, где держат оборону связанные с международной Алькаедой отряды, типа фронта «аль-Нусра». Этих специалистов называют «новыми умеренными лидерами», и они должны придать благопристойный имидж умеренной оппозиции. Лобби, которое в США настаивает на американском участии в сирийских делах, в основном, управляется давним другом семейства Бушей — саудовским принцем Бандаром бин-Султан Аль-Саудом, послужной список которого весьма примечателен. Сегодня из его щедрых рук кормятся американские политики, которые не дают забыть обещание, данное еще Бушем-старшим, что «Америка должна покончить с тиранией в этом мире». Ранее он был послом Саудовской Аравии в США, в 1980-е годы участвовал в поставках вооружения никарагуанским контрас. В Афганистане он вооружал моджахедов и содействовал появлению Алькаеды. И вообще, всегда стремился быть там, где пахнет деньгами и оружейной смазкой. Сегодня он возглавляет саудовскую разведку и выступает своего рода координатором всех денежных и материальных потоков, которые идут из стран, поддерживающих сирийскую оппозицию, в Сирию. Если сравнивать масштаб его деятельности с нашим Виктором Бутом, то по американским законам на несколько жизней в американской тюрьме принц давно заработал. Но американцы своих не сдают. Справедливости ради, упомяну вскользь Катар и его «Аль-Джазиру», которые обеспечивают политическое прикрытие. В финансовых схемах Катар тоже участвует, как и Объединенные Арабские Эмираты. Для сторонников неправительственных организаций с большим удовольствием рассказываю, как организованы поставки военных грузов из США. Главным инструментом, с помощью которого происходит «распил» американского бюджета, выделяемого на сирийские дела, является неправительственная организация с невинным названием «Группа поддержки Сирии». Эта организация имеет юридический адрес в Вашингтоне, и была создана несколькими инициативными ребятами во главе с канадским сирийцем по имени Луай Сакка. Он и его единомышленники в декабре 2011 года неожиданно, за баночкой безалкогольного пивка, пришли к мысли, что Сирия больше не может существовать без вооруженной революции. Сириец с канадским паспортом перестал спать, думая о своей многострадальной родине, которой управляет недемократический тиран Асад. В июле 2012 года эта организация получила от американского казначейства специальную лицензию на право по своему усмотрению направлять получаемые из американского бюджета средства на нужды сирийской оппозиции. В ответ только требовалось соблюдать бухгалтерскую отчетность и не забывать вовремя сдавать подписанные генералом Салимом Идрисом (руководитель «высшего военного совета», якобы командующий всей вооруженной оппозицией) расписки в Госдепартамент США. Еще Казначейство требовало, чтобы средства не попадали в руки организаций, которые в США считаются террористическими. Кстати, фронт «Аль-Нусра» в том списке значится. Принц Бандар и в никарагуанских делах довел всё до финансово-политического скандала, и в Сирии у него скоро получится то же самое, поскольку СМИ уже стали подозрительно относиться к писулькам, которые в «Группе поддержки Сирии» именуются финансовыми отчетами. Тот, кто думает, что «распил» — это русское изобретение, просто не знает, что такое Запад и как элегантно бюджетные и иные деньги подвергаются «распиловке» там. Группа на «халявные» деньги создала свои склады на границе Сирии с Турцией и Иорданией, которые работают весьма интересно. На эти склады могут приехать бойцы с доверенностью от полевого командира, получить необходимое на складе, и составить список с точностью до количества ящиков. Иногда просьбы полевых командиров носят совершенно конкретный характер, например, выдать материалы, необходимые для создания автомобиля-фугаса. В документе на «отпуск товара» всего две подписи — представителя полевого командира и завскладом. Так кончают свою позорную жизнь американские бюджетные деньги. На все эти склады есть еще один дополнительный «смотрящий» — бывший сотрудник Пентагона, имя которого не разглашается, как, кстати, и функции. При такой организации работы складов отделить «чистых» от «нечистых», т.е., радикалов от умеренных, конечно, невозможно, да никто всерьез и не старается этого делать. Поэтому оружие в итоге попадает в разные, не всегда чистые руки, и может оседать далеко за пределами Сирии. С удовольствием сообщаю, что среди террористов, захвативших принадлежащий израильтянам магазин в Кении, шестеро оказались гражданами США. Во главе группы, по слухам, стояла «белая вдова», муж которой в свое время взорвал вагон в лондонском метро. Стало быть, у нее и еще одного члена паспорта подданных Великобритании. Это плата за двойные стандарты. Не так давно «Группа поддержки Сирии» выпустила книжку, под названием «Ты — боец, а не убийца». В этой книжке-раскладушке на каждой странице по две картинки: на левой нарисовано то, что должен делать боец «свободной сирийской армии», а на правой — то, что не должен. Мне особенно понравились две страницы. На одной — слева между двумя ладошками нарисован какой-то мальчик-с-пальчик, а справа –перечеркнутая красным картинка, на которой чьи-то добрые руки протягивают ребенку «калашников». На другой — сирийская семья, как живой щит, привязана к «внедорожнику» в кузове которого установлен крупнокалиберный пулемет. И не очень понятно — это запрещено или инструкция к действию? Умилила картинка, на которой вооруженный «активист» не нападает на своего лежащего на земле противника, а помогает упавшему подняться. Самыми последовательными сторонниками идеи свержения Асада вооруженным путем являются американские сенаторы Джон Маккейн и Линдси Грэм. Последний недавно заявил: «Мы каким-то образом создали соглашение, которое работает следующим образом: Путин занимается разоружением Асада. Это хорошая идея? Да, это все равно, что поручить Аль Капоне следить за исполнением «сухого закона» в Чикаго». В предыдущей публикации я уже упоминал группу из четырех сенаторов, потребовавших введения санкций против российских банков как способствующих пребыванию Асада у власти. Интересно отметить, что такими группами легко манипулировать, причем, не только с помощью узаконенных в США лоббистских организаций. Например, в этой группе из четырех человек (два демократа, два республиканца, двое мужчин, двое женщин — совершенно случайно), по крайней мере два сенатора имеют далеко не безупречное прошлое и только «чудом» избежали уголовного наказания, благодаря нынешней сенатской неприкосновенности. Один из сенаторов (специально не указываю пол) на посту прокурора успешно занимался развалом коррупционных дел, а другой делал практически то же самое на посту судьи. Уважаемые мои читатели, это вам ничего не напоминает? Вот поэтому я и хотел написать о свободе и демократии, а написал снова о Сирии, потому что Сирия хотя бы существует на карте, а остальное — только в наших умах, да и то подверженных отчаянному воздействию извне.
Ознакомительная экскурсия была проведена для школьников третьего класса школы самоопределения № 734, 12 сентября. Присутствовало 23 человека, преподаватель и несколько родителей. Ребятам рассказали про историю создания клуба, провели по территории и помещениям клуба, показали все достопримечательности, музей, судоверфь, где строятся и ремонтируются плавсредства Клуба. Познакомили с достижениями двадцатипятилетней работы организации и особенностями клуба, направлениями его работы.
Позже все ребята катались на колесном парАходе «ЕМЕЛЯ» с песнями, викторинами и играми, благодаря которым школьники узнали много нового и интересного, познакомились с необычными морскими терминами, а чтобы они лучше усвоили материал, в конце экскурсии была проведена викторина на его закрепление. Школьники узнали много новых игр и конкурсов. Погода в этот день удалась на славу, солнечная и теплая. После прогулки на колесном парАходе, ребята с большим удовольствием пили фирменный, душистый, морской чай со смородиновыми листьями и различными сладостями.
Общее время проведения экскурсии составило более 3-х часов. В конце экскурсии все дружно сфотографировались у памятника П.С.Нахимову, а М.Г.Шадрин, командор Клуба, выпускник Нахимовского училища, показал военно-морской флаг, где выпускники его группы, ветераны-нахимовцы обозначают знаменательные даты их общих встреч. Школьникам и преподавателю очень понравилась эта идея с флагом и они решили сделать свой флаг, на котором будут записывать знаменательные события школьной жизни.
Ребятам не хотелось уходить, но они твердо пообещали придти в Клуб снова весной и даже поучаствовать в соревнованиях по народной гребле с воспитанниками нашего Клуба.
