Замечательный французский писатель Сент-Экзюпери очень метко сказал, что все мы родом из детства. Но далеко не все сохранили чистоту, чуткость души, искренность, свежесть чувств, которыми в детстве наделяет нас природа. Многие огрубели душой, стали черствыми, равнодушными, эгоистичными.
У Кудрина же до конца его дней душа оставалась чуткой, полной доброты, любви и нежности. Это в сочетании с природным музыкальным талантом и дало ему возможность создать такие замечательные, наполненные солнечным теплом и светом песни, как "Перепелка", "Деревенька моя", "Хлеб - всему голова", которые сразу покорили сибиряков, а потом и всю Россию. Но при всей своей славе Николай Михайлович был очень скромным, простым человеком. И обстановка в его новосибирской квартире по улице Кошурникова, в доме № 10, где он жил последние годы, тоже была очень скромной, типичной для рядового труженика, выходца из русского сибирского села, с которым он сохранил связь и после переезда в город. Песни Кудрина в большинстве своем были посвящены селу. И создавал он их за простым, деревенского типа, деревянным столом, который вместе с тем служил ему и столом обеденным. Сдвинув записи на нотной бумаге в одну сторону стола, на другую его сторону он ставил тарелки с едой. А рядом на тумбочке, под рукой, стоял неразлучный друг его жизни - баян. Так что можно сказать, что и трапезу Николай Михайлович совершал без отрыва от своего композиторского производства... Кудрину пришлось испытать много трудностей, перенести много невзгод и в юности, и в зрелом возрасте, когда он работу в филармонии сочетал с учебой на заочном отделении Московского института культуры, пробивая вместе с тем дорогу для публикации своих песен. И эти невзгоды отрицательно сказались на его здоровье. Последние годы он стал часто болеть. Рослый, кряжистый, во время выступлений на концертах он казался здоровяком. Но мы, его друзья, знали, что здоровье у Николая ухудшается. Однако он не сдавался. Проходил курс лечения в поликлинике или, когда становилось особенно плохо, в областном госпитале для ветеранов войны. И снова садился за свой рабочий стол. Творил. Писал музыку новых песен, пока "скорая помощь" не увезла его в больницу. И там, в реанимации, 28 августа 1997 года Николай Михайлович умер, не дожив немного до 70 лет. Но песни его живут. И в них продолжает на вечерней заре кричать перепелка, колышутся под ветром хлебные нивы, зовет к себе русская деревенька "в веснушках черемух", слышится звон ручья, шелест листьев на деревьях, плывут в океанах рассветы, закаты... И все это сливается в чудесную гармонию звуков, пробуждая в сердце все самое сокровенное. Вот почему автор этих звуков так близок и дорог народу. Вот почему его песни поет Россия. И очень хорошо, что в Новосибирске, по решению мэрии, в день рождения Николая Михайловича, 19 декабря, стали проводить праздники Кудринской песни. И хотя декабрь - месяц зимний, холодный, но праздники эти проходят с таким теплом и светом на душе, как будто зори вешние. Потому что такими являются сами песни, написанные Кудриным. А в конце 2000 года произошло еще одно знаменательное для памяти о нем событие. После опроса новосибирцев Николай Михайлович Кудрин, как один из самых популярных и достойных наших земляков, стал "Гражданином ХХ века Новосибирской области". Затем его именем была названа одна из улиц Новосибирска, появившаяся в городе в новом столетии. Она закрепила память о нашем любимом народном композиторе Кудрине и для будущих поколений сибиряков.
Леснов Вячеслав Васильевич
В 12 лет Слава Леснов поднялся по трапу на шхуну "Капитан Воронин", принадлежащую "Дальзверотресту". Шел 1940 год, и в экипажах многих судов работали мальчишки - юнги. Бойкий пацан не чурался никакой работы, был матросом, поваренком на подхвате у кока, грел воду для зверобоев, возвращавшихся в конце дня с богатыми трофеями моржового жира, мяса, шкур и клыков. Детство Вячеслава прошло в городе Владивостоке на знаменитой Миллионке. Все свободное время он с мальчишками, такими же сорванцами, как и сам, проводил на море. Гурьбой бегали на Набережную, купались, загорали, ловили рыбу, и многие из них прямо из детства заступали на морскую вахту, чтобы помогать семьям.
Когда началась война, поредели экипажи судов. Часть моряков была мобилизована на военный флот, часть ушла на фронт. Трехсотый приказ наркома морского флота П. П. Ширшова открыл двери школ мореходного обучения. С 1943 года мальчишки, надев курсантскую форму, через два-три месяца, окончив ускоренную подготовку, вливались в штат Дальневосточного пароходства. Вячеслав Леснов после окончания мореходки получил назначение на пароход "Кубань" и на нем первым рейсом в должности кочегара оказался в порту Сан-Франциско. В Америке перешел на либертос "Баку", полученный по ленд-лизу, и полтора года ходил на нем, в основном в Штаты, да еще успел один месяц отработать палубным учеником у легендарного капитана Анны Ивановны Щетининой на "Жане Жоресе", а в 1945-м получил назначение на пароход "Ванцетти". Так началась одиссея юнги, поднявшегося впоследствии в своей карьере на капитанский мостик. Но это будет потом, когда отгремят залпы победы, пройдет пять лет срочной службы на ТОФ, где, не теряя времени даром, Вячеслав окончит десятилетку, да еще там же художественную студию, и после учебы на курсах штурманов маломерных судов при ДВ пароходстве и окончания Дальрыбвтуза с дипломом капитана он отработает на море десятки лет. Вся же его морская вахта будет длиться почти полвека. А пока идет война, Вячеслав исправно несет трудовую вахту. Он и матрос, и кочегар, и электрик, и, как все юнги, второй номер на эрликоне - двадцатимиллиметровой автоматической пушке. С мальчишеским задором радовался, когда удавалось во время учений выпустить очередь трассирующими, таинственно светящимися снарядами. В июле 45-го в Николаевске пароход "Ванцетти" принял на борт танки, солдат и спустился по Амуру в Татарский пролив. Здесь 9 августа получили известие о начале войны с Японией и пошли в Отомари. Под обстрелом японской артиллерии и авиационным налетом выгрузили танки, солдат и продолжили рейс на Итуруп. При входе в бухту Касатку, известную тем, что именно отсюда японцы в декабре 1941 года "стартовали" на Перл-Харбор, наблюдатели увидели, что в сторону "Ванцетти" были направлены расчехленные стволы орудий, спрятавшихся в нишах скал. Несколько часов, пока судно, имевшее на борту сорок танков и полторы тысячи солдат, двигалось к причалу, пушки неприятеля "вели" его и теплоход "Пионер" с десантом, легендарными "катюшами" и 45-миллиметровыми пушками на борту.
А утром над всеми фортами самураев развевались огромные белые флаги и спрятанные под чехлы орудийные стволы уже не представляли опасности. Выгрузив вооружение и десантников, приняли на борт военнопленных. 3101 солдат и 100 офицеров заняли трюмы, твиндеки и угольный бункер, а в каюте лоцмана был помещен плененный генерал Танака. Это был последний рейс парохода "Ванцетти" из Великой Отечественной войны, едва не окончившийся бедой. Самураи подняли бунт, когда проходили пролив Лаперуза. Экипаж судна был вооружен. Всем морякам выдали автоматы ППШ, а у сотни солдат, сопровождавших пленных, было установлено восемь пулеметов Дегтярева, и у каждого было личное стрелковое оружие. Но что 140 человек против разъяренной толпы? Когда японцы, сломав переборки, полезли сплошной массой на палубу, капитан Рудой решил дать команду открыть огонь, и только вмешательство генерала Танаки, узнавшего о решении капитана, спасло жизни пленников. - Еще одним рейсом доставили 3000 военнопленных в Ванино, - неторопливо, вспоминая подробности тех дней, - рассказывает Вячеслав Васильевич, - а потом пошли в корейский порт Сейсин за нашими солдатами, и в мае 1947 года я простился с Дальневосточным пароходством. Мы разговариваем в квартире ветерана на Пограничной. На стенах портреты родных ему людей - матери, отца, братьев - морских капитанов - Михаила и Василия, любимой женщины. Но больше всего в дорогом его сердцу занятии живописью, с которым не расставался никогда, он отдавал предпочтение морю. Бурному и спокойному, безбрежному и окаймленному скалистыми и живописными берегами... После службы в армии Вячеслав Васильевич ходил в моря на краболове "Коряк" вторым помощником у капитана Николая Платоновича Манжолина. В "Камчатрыбпроме" он встал на капитанский мостик и закончил морскую вахту в 1988 году по состоянию здоровья.
В 1985 году юнга "огненных рейсов" Симон Калистратович Чистяков организовал в Находке совет юнг, в котором числились 58 человек. Они вели патриотическую работу среди молодежи и школьников, вспоминали свое детство, опаленное войной, и мечта теперешнего председателя совета юнг Вячеслава Васильевича Леснова установить стелу в память о детях, смело вставших на военную вахту в грозные годы войны как дань уважения и признательности их подвигу. Он и место выбрал для нее в одном из многолюдных уголков Находки. Сейчас в списке совета юнг остались восемь человек, и стоит назвать их всех поименно: ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВИЧ БЛИЗНЮК, ВАСИЛИЙ МИТРОФАНОВИЧ ВОЛИК, НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ КОНОНЕНКО, ПЕТР ПЕТРОВИЧ КОРОБКИН, ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ КЛИМОВ, ВЯЧЕСЛАВ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛЕСНОВ, АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ МИХАЙЛОВ, ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ МОВИЛЬЯН; недавно разыскали еще двоих - ИВАНА АЛЕКСАНДРОВИЧА КЛЮТКОВА и ФЕДОРА СЕМЕНОВИЧА НАЙДЕНОВА. Все они, как отметил Валентин Пикуль, "вписали свою страницу в историю Великой Отечественной войны".
Малько Евгений Николаевич
Муниципальное общеобразовательное учреждение «Средняя общеобразовательная школа № 16 г. Владивостока» в марте 2007 года торжественно отмечало 100-летие со дня образования. 100 лет - значимый отрезок времени для школы. Именно в эти волнующие дни школе присвоено имя Щетининой Анны Ивановны и установлена в здании школы в ее честь мемориальная доска. Право открыть мемориальную доску было предоставлено Миськову Виктору Михайловичу, капитану дальнего плавания, почетному гражданину города Владивостока. Первая женщина-капитан, водившая суда в порты многих зарубежных стран, вызывавшая восхищение преданностью морю и своему делу, родилась во Владивостоке, детство прошло на станции Океанская. Ее жизнь, ее судьба - это история и довоенных, и военных, и послевоенных лет нашей страны, нашего города и, какой-то степени, нашей шкоды. Ведь Анна Ивановна - выпускница школы 1925 года. Мы трепетно храним память об этой легендарной женщине, нашей бывшей ученице. Центральная экспозиция музея истории школы, который был открыт почти 30 лет назад, посвящена Анне Ивановне Щетининой: портреты Анны Ивановны, газетные публикации о ней, книги, ею написанные, в которых есть строки о родной школе и учителях. При жизни Анна Ивановна была частым гостем в нашей школе, встречалась с учащимися, участвовала в мероприятиях. Об этом свидетельствуют и фотографии экспозиции. В нашем музее есть книги из ее личной библиотеки, штурвал с дарственной надписью, юбилейная медаль. Все это Анна Ивановна передала во время своих посещений в подарок школе. Вспоминая детали жизни шумного многоголосого школьного мира, Анна Ивановна в книге «На морях и за морями» писала, что дух нашей школы был, безусловно, здоровым. Мы прилагаем все усилия, чтобы он оставался таким и по сей день, сохраняя память о прошлом, о событиях, о людях. Анна Ивановна Щетинина многое успела сделать в жизни. Сотни людей, связавших свою судьбу с морем, вспоминают доброго, отзывчивого и требовательного наставника. «Ее пример, участие сделали из нас настоящих моряков», - вспоминает Николай Иванович Кириленко, ветеран ДВМП, участник Великой Отечественной войны. Николай Иванович и более десятка других 15-лет-них мальчишек в годы Великой Отечественной войны были приняты юнгами на пароход «Жан Жорес», капитаном которого 9 февраля 1943 года была назначена Анна Ивановна Щетинина. «И вот представьте наш восторг - впервые на пароходе, впервые видим настоящего капитана, и впервые за несколько голодных военных лет мы увидели на столе горку белого хлеба, масло, обед из трех блюд. Так и начиналась с 15 лет наша морская жизнь». Анна Ивановна Щетинина стала для своих воспитанников образцом. Из воспоминаний Н.И. Кириленко узнаем, что 52 года отдано морю, старший сын тоже работал в море.
Год постройки: 1943 г. Спущен на воду 21.01.1943 г. Место постройки: California SB Corp, Terminal Is, США (заводской N Yard No 126) Грузовместимость GT (gross tonnage): 8403. Судно получено по ленд-лизу.
Помнил своего капитана 1944 года, когда у берегов Сахалина моряки высаживали десант, и юнга парохода «Жан Жорес», воспитанник Анна Ивановны Евгений Николаевич Малько. В послевоенные годы ему посчастливилось встретиться со своим капитаном-наставником. С 1944 года прошло 15 лет. Старшему штурману Малько на государственном экзамене по астрономии задает дополнительный вопрос председатель экзаменационной комиссии Щетинина Анна Ивановна. Нет, она не узнала бывшего юнгу с парохода «Жан Жорес». А Евгений Николаевич не мог не узнать своего Учителя! Юнга, матрос, штурман, капитан. Пройдя все ступени служебной лестницы, работал Е.Н. Малько и капитаном-наставником ледокольного флота. В одной из своих книг бывший начальник ДВМП, Виктор Михайлович Миськов, описывая один из трудных случае в Арктике, очень хорошо отзывается о работе Евгения Николаевича, награжденного орденом «Знак Почета». В книге ДВМП «Рейс длиною в 125 лет» есть фотография участников I слета юнг (1983 год). Рядом с Анной Ивановной Щетининой ее воспитанник Евгений Николаевич Малько. Ходил моряком на пароходе «Жан Жорес» и журналист газеты «Дальневосточный моряк», писатель-маринист Валерий Владимирович Ботков, окончивший ШМО № 7 в первом наборе. А вот Токарев Станислав Семенович был, наверное, самым маленьким юнгой в 1945 году на пароходе «Жан Жорес». Но и этот «малыш» до 1972 года сменил 20 пароходов и вырос от кочегара до механика. Образцом, примером для подражания Анна Ивановна была и для девочек, мечтающих стать моряками. В годы Великой Отечественной войны в тех-никуме рыбного хозяйства на судоводительском отделении училась группа девушек. Среди них Алла Ефремовна Сапрыкина (Резнер), до поступления - юнга парохода «Ильич», ставшая впоследствии штурманом дальнего плавания. По картотеке межшкольного музея юнг в 1943 году был юнгой на пароходе «Сучан» выпускник школы № 16 Бурцев Иван Андреевич, а в 1942 году на пароходе «Сахалин» Филоненко Василий Тимофеевич, награжденный позже медалью за доблестный труд. В характеристике на капитана п/х «Жан Жорес» А.И. Щетинину от 25 ноября 1944 года за подписью начальника ДВ ГМП Мезенцева, начальника Политотдела ДВ ГМП Полипиенко говорится: «Товарищ Щетинина заботливый и чуткий командир по отношению к своим подчиненным и в то же время требовательная к себе и подчиненным. Является образцом дисциплинированности для всего личного состава». Да, действительно, Анна Ивановна была и строга. Так, один из юнг после неоднократных нарушений дисциплины и положений о поведении за границей был ею списан, и уже никогда не стал моряком. Прекрасным наставником была и первая женщина-капитан китобойца Герой Социалистического Труда Орликова Валентина Яковлевна, поступившая в Ленинградский институт инженеров водного транспорта на два с половиной года раньше А.И. Щетининой. Орликова В.Я. командовала дивизионом «плохой погоды»: «Шквалом», «Ураганом», «Штормом» и т.д. С 1953 года работала в Министерстве рыбного флота. Затем Мурманское пароходство. В 1991 году в Мурманске названа ее именем улица. Бороздит морские просторы супертраулер «Капитан Орликова». Один из членов экипажа, которым руководила В.Я. Орликова, вспоминает: «За 5 лет ушли только на повышение 5 помощников. Стали капитанами, директорами китобойных флотилий». Многие капитаны Дальнего Востока считали и считают себя учениками Анны Ивановны Щетининой. Умный, неординарный человек, талантливый Капитан, прекрасная женщина, она воспитала молодых специалистов морского флота и незримо воспитывает примером своей жизни молодое поколение в настоящее время.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Давно дело было, еще в застойные семидесятые. Уж год точно не помню, но прибыл я на побывку с Тихоокеанского флота в свой в августе.
Жара под сорок, народ изнывает, в холодок прячется. На улице жуткое пекло, но самые отчаянные совершают марш броски на рынок или, как все здесь говорили, «базар». Там на углу рынка, образованного улицами Подвойского и Меньшикова находилась вожделенная пивная точка, где можно было утолить жажду свежим и холодным жигулевским пивом на разлив. Баночного пива тогда никто и в глаза не видел, в бутылках пиво быстро прокисало, поскольку (о, благостные времена!) никаких консервантов в пиво не добавляли. Поэтому разливное пиво, как и сейчас, ценилось превыше всего. И цена была вполне демократичной – 22 копейки кружка. И вот, в один из прекрасных дней моего отпуска, Тихорецкий пивзавод, пыхтя из последних силенок, выдал на гора очередной скромный вклад жаждущему населению в виде закупоренных двухсотлитровых деревянных бочек (какие ещё кеги? Шо цэ такэ?). Ранним утром следующего дня зашел ко мне мой сосед и друг детства Володя Бейман (тогда художник-дизайнер завода «Красный молот», а ныне известный тихорецкий скульптор) и предложил прогуляться до рынка, охладиться пивком.
К этому походу я уже созрел – жара донимала, остервенело кусались мухи и запотевшие мерещились как миражи в пустыне. Тем более, что у мамы в холодильнике прохлаждались вареные раки, заготовленные впрок. Как известно, раков без пива есть нельзя (от этого, говорят, наступает импотенция) и эти красные чудовища покорно ждали своей участи – быть проглоченными и запитыми ячменным нектаром. За квартал до «базара» был слышен гул. По прибытию в точку от децибел мужских охрипших голосов глохли и вяли уши. Очередь!!! Огро-о-о-мная!!! Сто или больше потных мужиков яростно сражались за вожделенный напиток. В этих битвах в те советские времена, наверное, сражались все, кому сейчас за сорок и старше. Собственно и очереди никакой не было. Самые мордастые и горластые окружили стойку пивнушки и стояли насмерть. Мафия. Их друзья и друзья их друзей передавали громилам трехлитровые банки. Нас сразу вытеснили из толпы, и ни с какой стороны поднырнуть к прилавку было невозможно. Ну что делать? Неужели наш культпоход пройдет безрезультатно. - Надо идти к истокам, - задумчиво потирая надорванное ухо, произнес Володя. - Как это? - не понял я. - Ну, его же это пиво, где-то делают! Это место и будет исток, а мы по ошибке пришли в устье - объяснил Вова. - Ну, где же делают еще? На нашем конечно. - Правильно, Юрок! Туда и пойдем. Не погибать же бесславно здесь под копытами этих кабанов. Я изначально не верил в эту авантюру. Как мы туда попадем, там же на проходной вахта? Вход по пропуску, а у нас никаких пропусков не было, и что мы скажем? Типа, разрешите вашего замечательного пивка попить, а то уж очень на улице жарко? Володя невозмутимо шагал не отвечая на мои тревожные вопросы. По дороге зашли к нему на работу, где мой дружок взял лист ватмана с прорезанными в нем буквами, банку с краской и широкую кисть. - Я буду приглашенный на пивзавод художник, - произнес Вова,- а ты будешь мой ассистент. Твоя задача - держать этот трафарет с лозунгом, пока я буду махать кистью (ха-ха! Прямо по Ильфу и Петрову).
На проходной предъявили трафарет. Лозунг был политически грамотный, а на наших лицах было столько дерзновенного вдохновения перед предстоящей работой, столько творческого энтузиазма, что огромная вахтерша ни на минуту не засомневалась в нашей порядочности. Через минуту мы уже гуляли по пивзаводу. Было обеденное время. Посреди двора, под тентом стоял стол, за ним сидели увесистые женщины и пили пиво, зачерпывая его полулитровыми банками из ведра. Мужчины на пивзаводе почему-то больше предпочитали «гадюку» - фруктовую эссенцию, которая в малых дозах добавляется в лимонады, а в больших - употребляется внутрь пивзаводскими знатоками для кайфа. Добавлю, что после употребления такого «лимона» или «тархуна» целую неделю от работника за пять метров несло соответствующим напитком. Мы медленно продвигались вдоль какой-то серой бетонной стены и шлепали на ней «Слава КПСС»... Слава КПСС»... В одной руке у меня болтался пакет с раками, а другой я помогал Володе придерживать трафарет. Никому мы были не нужны. Я шел и думал, что если вот, сию минуту не умру от жажды, то, когда я закончу свою флотскую службу и вернусь в Тихорецк, обязательно устроюсь на пивзавод, хоть дворником, хоть вахтером. Только бы вот так, как эти тетки во дворе, в знойный полдень, нимало не заботясь об окружающих проходимцах, таких, как мы сегодня, зачерпывать кружкой ледяное свежее пиво и пить... пить... Вдруг в нескончаемой стене – открытая дверь! Спускаемся с Володей вниз по ступенькам. Лестничная площадка, а на ней столик: кругленький мужичок в прохладном сумраке пьет пиво из чуть початой банки. Мы с вожделением уставились на янтарное холодной пиво. - О! У нас гости! А я тут один - одинешенек, даже поболтать не с кем, - явно обрадовался нам незнакомец. Он с трудом приподнялся и закричал вниз в подвал, где тускло светила лампочка: - Катька! Катьк! Неси еще пива! Катька оказалась работницей подвала и была приставлена к танкам с бродящим пивом. Кроме того, она была женой нашего нового друга.
Пока она ходила с эмалированным «гостевым» ведром за нефильтрованным свежайшим пивом, мы очистили стол от рыбных скелетов и вытащили Этими существами мы окончательно покорили пришедшую хозяйку подвала. - Третий день сидит, барбос! Отгулы, видите ли у него, – притворно жаловалась на мужа Катя, смачно высасывая рака, - дома столько дел, а он, паразит, только пиво пьет да сс...т. Но на круглом лице её было написано, что Катя всем довольна: и мужем, и нами, и раками, и вообще своей работой на пивзаводе. На всю жизнь осталось это приятное воспоминание от тех давних советских времен – и в длинных очередях на знойных пятачках возле желтых бочек, и в столпотворении народа в вокзальных буфетах и тройных очередях в пивбары (в само помещение, к кассе, к стойке), при общем жутком дефиците пива в Советском Союзе и, в частности, лучшем из его городов - Тихорецке: я, Володя и Катин «барбос» сидим в уютном прохладном подвале перед полным ведром! холодного! пенистого! нефильтрованного! живого! пива и мирно беседуем о политике, Рейгане, Брежневе, космосе и флоте.
... А красных ароматных раков еще очень и очень много, а пива у Кати - полный подвал и поэтому импотенция нам пока, что не грозит.
Тень Н.А.Некрасова не должна возмущаться таким нахальным выбором названия этой главки: речь пойдёт не о парадных подъездах, как символах несправедливого эксплуататорского общества, а о парадах в буквальном смысле этого слова. Дважды в год: к революционным праздникам первого мая и седьмого ноября, советская страна демонстрировала свои наиглавнейшие достижения. Поскольку любые невоенные дела к таковым могли иметь только косвенное отношение, упомянутые демонстрации начинались масштабными военными парадами. И в качестве воспитанников и курсантов, то есть не очень обременённых другими важными обязанностями военных людей, мы постоянно принимали участие в этих мероприятиях. «Подготами» мы маршировали без оружия (всё-таки оно для большинства из нас было тяжеловато), а потом перешли на упражнения со своими любимыми трёхлинейками в положении «на плечо». Справедливости ради следует сказать, что это была не самая тяжёлая разновидность строевых упражнений. Во-первых, мы оставляли в пирамидах свои палаши (то-то было бы зрелище до зубов вооружённых матросов!), а, во вторых, – кое-кто ходил на парадах с такими же винтовками и ручными пулемётами Дегтярёва «наперевес». Покончив таким образом с сухой констатирующей частью парадной жизни, обратимся к её обыденным деталям. Подготовка к парадам начиналась за месяц до «красной» даты календаря. Сразу после послеобеденной тройки уроков или лекций все не занятые в нарядах курсанты строились во дворе училища, и начиналось движение на Кировскую площадь, которая из ближайших к училищу наиболее подходила для проведения тренировок своими размерами, отсутствием интенсивного движения и досужих зевак (гранитный вождь тоже не обращал на нас внимания, его занимала коммунистическая перспектива).
Тренировка на Кировской площади.
На переходе по грязным улицам фабричной окраины бывшей имперской столицы и на самой площади гремела музыка нашего оркестра (а он был одним из лучших в огромном гарнизоне), мы сосредоточенно держали равнение, «печатали» шаг и предавались прочим воинским забавам. На самой площади строевые упражнения проводились как в общем строю, так и в индивидуальном порядке. Один из моментов такой работы в карикатурном варианте показан на приведённом справа снимке. На нём автор замысла – Коля Загускин – изображает Тараса Шевченко в период солдатчины, а я (большой начальник в ранге командира отделения) – свирепого фельдфебеля. Правда, участники представления недостаточно серьёзны для аналогий с николаевскими временами, но мы простим их за это. Зато снимок запечатлел наше истинное отношение к шагистике.
Наш строй на парадах представлял собой батальонные прямоугольники, составленные из десяти шеренг по двадцать человек в каждой. Держать равнение в таких длинных шеренгах и не потерять ритм строевого шага под громкую музыку духового оркестра (на Красной площади он составлен из тысячи музыкантов) – дело не простое. Из-за своей долговязости я всегда попадал в первую шеренгу (её участников украшали боцманские дудки), что дополнительно усложняло мои личные сложности выполнения воинского долга. Поскольку штатскому читателю всех премудростей строевого дела всё равно не понять, я закончу их перечисление... В конце тренировки, как правило, было контрольное прохождение перед взором самого старшего начальника. Иногда оно заканчивалось порицанием какого-нибудь подразделения и позорным повторным прохождением перед грозными очами проверяющих. Тренировки перед ноябрьскими парадами проходили в слякотный и всё более холодный период (дожди не были причиной отмены строевых упражнений). Наоборот, в апреле с каждым днём становилось всё приятнее шагать на свежем воздухе. Но в обоих упомянутых случаях аппетит, и без парадов не удовлетворённый до конца, разгорался до неприличных размеров. Каждая тренировка отрывала нас от основного дела на два-три часа (а при выездах в Москву, о которых я расскажу чуть позже, – и вовсе на две недели), но вычислений по убыткам от парадной жизни никто не вёл, думаю, что даже мысль об этом никому и не приходила в голову. Сначала я подумал было в данном сочинении восполнить пробел и гневно осудить пустую трату курсантского времени. Но потом вспомнил о ежедневных вахтпарадах николаевского времени и перед лицом очевидного прогресса в частоте публичных демонстраций военной мощи бросил затею с никому не нужными расчётами. Тем более, что в последнее время парады почти полностью отменили. А чтобы люди не совсем о них забыли, продолжим наш рассказ... Наконец до поистине долгожданного праздника остаются считанные дни. Назначается генеральная репетиция. В Ленинграде она проходила прямо на Дворцовой площади в натурных условиях будущего парада, правда, – спозаранку, чтобы сильно не тревожить жителей города.
От училища до а это порядочное расстояние, мы вышагивали, естественно, пешком, создавая изрядные помехи уличному движению. Но в городе, который «с детства» привык быть большой казармой, это никого не удивляло и, уж тем более, – не возмущало. В день парада мы поднимались тоже спозаранку и в девять утра уже стояли на исходных позициях. Сами парады большинство советских людей старшего поколения столько раз видело в телевизорах, что я не стану тратить времени и энергии на их описание. Пожалуй, стоят упоминания только лошади, на которых тогда разъезжали командующие парадом и старшие начальники, которые «принимали» парад. Меня всегда занимало, как выдерживают напряжение большого публичного спектакля не только люди, но и примкнувшие к ним животные, даже такие умные, как лошади. Говорили, что лошадей перед парадом не кормят, чтобы не конфузиться с навозом. Но такие неприглядные случаи имели место на моих глазах. А так как вместе со мной ещё тысячи человек смотрели на непотребное действо животного, зрительский успех последнему был поневоле обеспечен. Один раз кобыла завалилась на скользких камнях мостовой вместе со стареньким генералом Верёвкиным-Рохальским. Я тогда подумал, что практика конного выезда на парад придумана для отправки стариков на пенсию: в те времена возрастной порог длительности службы не особенно учитывался при определении дееспособности военных людей, или я о нём просто не знал. Ну и, конечно, очень забавен средневековый вид оркестра, Чего стоит один только тамбурмажор, который задаёт такт своим шаманским бунчуком (или как там его зовут, точно не знаю). Непростым делом было возвращение после парада с главной площади города в свой родной «чудильник», так как навстречу нам валили бессчётные толпы демонстрантов, жаждущих тоже выразить (без винтовок, но с многочисленными знамёнами, портретами и плакатами) преданность родной коммунистической партии и советскому правительству. Поскольку порядок выделения на предприятиях особых представителей для этого важного дела ещё не был введён указаниями свыше, толпы эти (практически всё дееспособное население города) имели циклопические размеры. Буквально продираясь через лавины ликующего советского народа, мы или долго стояли, зачастую промерзая на промозглом ветру, или бежали, довольно быстро потея (на нас было напялено второе тёплое белье). Именно таким способом я угодил после ноябрьского парада 1947 года в госпиталь с воспалением лёгких. Особое место в парадной жизни занимали выезды в Москву для участия в главных спектаклях описываемого вида. Нам пришлось участвовать в таких мероприятиях дважды: в мае 1950 и 1952 года. Столь частые поездки в столицу объяснялись якобы тем, что в 1951 году военно-морское училище маршировало с некоторыми изъянами, и начальство вспомнило о нашем удачном опыте 1950 года (вообще-то морские училища посылались на московский парад поочерёдно). Как я уже упоминал, отправлялись мы в Москву за две недели до праздника, к великой радости «москвичей» (и примкнувших к ним ребят из Подмосковья): мы получали дополнительную оказию свидания с родными местами. Контингент курсантов морских училищ, которые по сложившейся традиции являются непременной частью парада на Красной площади, на время подготовки размещали в полуземлянках возле посёлка Чёрный Лебедь. Лебедь так Лебедь, время было весёлое – весеннее, воздух деревенский чистый, воды в больших умывальниках с огромными корытами сколько угодно. Флотские харчи на этом самом чистом воздухе сметались как никогда быстро (опять я принялся за свою любимую тему). К месту тренировок на пустынной площади возле речного вокзала (навигация ещё не начиналась) или к другим пунктам начала парадных шествий нас доставляла колонна выкрашенных в морские бело-голубые цвета американских грузовиков марки «Форд», хорошо сохранившихся со времени своего поступления в нашу страну по ленд-лизу. На борту этих замечательных машин красовались изображения военно-морского флага, так что и без нас жители Москвы знали, с какого рода транспортом они имеют дело. Матросы-водители были хорошо натренированы для быстрого движения колонной, а немногочисленный тогда штатский транспорт покорно уступал им дорогу. Я только сейчас сообразил, что, среди прочего, во время езды в кузовах этих незабываемых «Фордов» сбылась моя давняя мечта 1943 года, о которой уже знают читатели первой части воспоминаний: летом того далёкого военного года мы с матерью пешком шли «за хлебом», а недоступные заокеанские грузовики мчались мимо нас. Так что никогда не теряйте надежду: смотришь, пройдёт всего лишь семь лет, и вы на коне (простите, – в кузове настоящего грузового автомобиля).
А весной 1950 и 1952 года мы весело мчались по пустынному Ленинградскому шоссе или московским улицам, сопровождаемые восхищёнными взглядами народа, ведь что ни говори, а Флот всегда был любимцем страны. Как водится, в любой бочке мёда обязательно присутствует ложка дёгтя. Один наш парень спрыгнул из кузова за сдутой ветром бескозыркой и тут же был насмерть сбит проезжавшей мимо машиной... Как я уже говорил, тренировались мы целыми днями на большой площади возле речного вокзала, расхаживая «гусем» поодиночке и строем в разных сочетаниях. Родители курсантов-москвичей, которые, в отличие от их ленинградских коллег, имели меньшие возможности наблюдать строй моряков, часто приезжали на вокзал, чтобы пообщаться со своими чадами. Мне запомнилась мама одного из наших курсантов, которая беззвучно плакала, глядя, как мы вышагиваем под падающим и быстро тающим весенним снегом. Нас этот тёплый снег вовсе не угнетал даже во время обеда, который проходил на открытых верандах всё того же вокзала. Наши тренировки посещали даже военно-морской министр – тогда по второму заходу вице-адмирал Н.Г.Кузнецов и начальник главного морского штаба адмирал А.Г.Головко. Нам бросилось в глаза как уважительно относился министр к своему подчинённому, который, вдобавок, был моложе его на шесть лет (они вместе приехали в большом чёрном лимузине). Генеральные репетиции московских парадов проходили на Ходынском поле, где расположен городской аэропорт. В качестве главного куратора на них выступал маршал Будённый. Кавардак от большого скопления войск на этом мероприятии не поддаётся описанию. Для самого дела эти репетиции, по моему мнению, были просто бесполезны: тесную Красную площадь с предательской для строевого шага горбатой брусчаткой бетон взлётной полосы никак не моделировал. Во время подготовки к параду 1952 года для нас устроили прохождение по улице Горького от Белорусского вокзала до Красной площади. Движение по центральной магистрали столицы было перекрыто, мы шли прекрасным солнечным днём под гордо развевающимся Военно-Морским Флагом опять же в атмосфере уже упомянутой народной любви к Флоту. Из первой шеренги нашего парадного расчёта мне запомнилась встреча с Сергеем Мартинсоном: в конце улицы Горького наш любимый артист в лёгком сером костюме как раз вышел из гостиницы «Националь» и улыбаясь приветствовал наш строй. Хорошо хоть, что в ответ мы не заорали «Ура!»
И вообще, какая Москва без знаменитых артистов. В это же время проходил роман молоденькой Подъезжая спозаранку к Речному вокзалу, мы часто встречали эту пару, гуляющую в одиночестве, нисколько не скрывающую от народа своих чувств и тоже улыбающуюся нам. Сам помпезный парад на Красной площади под рёв многократно отражённых звуков огромного оркестра был достаточно тяжёлым мероприятием для его участников. Сначала нужно было не упасть в обморок от стояния на жаре (на этот, очевидно, нередкий, случай сзади строя дежурили медики). У нас потерял сознание Юра Фёдоров (по совместительству с основной службой – известный в стране художник-моделист кораблей), и его быстренько оттащили в сторону. Потом следовал идеологический стресс от лицезрения вождя всех стран и народов. Великого человека я видел трижды: в 1940, 1950 и 1952 году. Первый раз отец пронёс меня на своих плечах по Красной площади во время первомайской демонстрации. Но тогда больше Сталина меня поразили многочисленные галуны на рукавах Николая Герасимовича Кузнецова, который стоял с самого края вождей. Мой правоверный коммунистический родитель был очень расстроен, когда я поделился с ним вышеприведённым впечатлением (здесь самое время вспомнить об уже упоминавшемся мною вечном законе, который характеризует истинное содержание младенческих высказываний)... Так что у меня кое-какой опыт общения с вождём уже был, и я, несмотря на искренние чувства обожания коммунистического царя, ни в какой обморок не упал, а только удивился лысине на затылке невысокого человека. А в третий раз, в 1952 году, вождь вообще ушёл с представления через 15 минут после его начала: видимо он уже совсем себя неважно чувствовал. Только не подумайте, что такое приземлённое восприятие любимого руководителя было каким-то смутным началом моих диссидентских настроений, ничего подобного не было ни тогда, ни много лет позже. Просто нам на Красной площади было не до глубокомысленных размышлений о культе личности, мы должны были не оглохнуть от многократного эха, не сбиться с ритма и, уж совсем не дай Бог, – поскользнуться и упасть на брусчатке (наши ботинки были подкованы парой железяк для пущей чёткости морского шага). К счастью, ни первый, ни второй раз в Москве ничего подобного не случилось, и наше официально безымянное училище не осрамило Флот (надпись на Знамени прятали от гражданских, на ленточках у нас было написано «Военно-морские силы» и только курсантские погоны и нашивки выдавали жуткую тайну). Жалко только, что у меня нет ТАССовской фотографии тех лет, на которой явственно видна моя не шибко стройная фигура в первой шеренге, но в общей массе этого недостатка не видно. В целом, я, пожалуй, не стал бы полностью отрицать значение парадных шествий для сплочения воинов и подъёма их морального духа. Что-то в этом деле действительно есть. Но это «что-то» апеллирует к той «муравьиной» части нашего сознания, которую я не очень уважаю, более полагаясь на сознательное восприятие бытия. А по-человечески, в памяти всего радостнее запомнилась солнечная главная улица страны, наш строй с бело-голубым Военно-Морским Флагом и улыбающийся Сергей Мартинсон... На флоте парады подводников выглядят совсем по-иному: без винтовок, тамбурмажора и Так что это уже совсем не та парадная жизнь. брусчатки, вместо неё под ногами узенькая стальная палуба родного корабля.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Байки Бойко. Семь пядей во лбу. Севастопольское ВВМИУ. Третий курс. В конце семестра провалялся я в лазарете пару недель. Вышел на волю, а здесь и сессия подоспела. Подошла очередь сдавать сопромат. Спрашиваю, что там сдавать надо, есть ли вопросы и литература? Дают мне ребята груду брошюрок по сопромату, готовлюсь, пишу «самолеты» на трудные вопросы. «Самолеты» – листы бумаги, на которых пишется ответ на вопрос, и эти листы равномерно распределяются в рукавах голландки. На них в уголке пишется номер вопроса или билета на экзаменах карандашом. Вытащил лист, стер номер резинкой – и к ответу готов! Наступил экзамен. Вытащил билет, сел и начинаю готовиться. Первые два вопроса – без замечаний, а на остальные пришлось вытащить «самолет». Начал отвечать, вроде бы нормально, но на третьем вопросе у принимающего экзамен кандидата наук Маньковского глаза как-то странно засветились. Задал он несколько вопросов, на которые я по другому «самолету» и ответил. Еще пару вопросов – и здесь дикий северный лис начал ко мне подкрадываться уже довольно-таки заметно. Ладно, говорит экзаменатор, иди с Богом, сын мой, четыре балла тебе лишь за то, что ты ответил на вопросы по материалу, который мы будем проходить в следующем семестре».
Вышел с экзамена, разобрался: оказывается, я писал «самолеты» с тех брошюрок по темам сопромата, которые нам начали бы преподавать в следующем семестре. А Маньковкий принял меня за курсанта «…семи пядей во лбу…». А когда я умудрился на экзамене по теоретической механике вытащить три самолета (причем каждый из них был написан разными чернилами!!!), то меня начали звать «Вова – наш младший научный сотрудник».
В марте 1955 года на занятиях по минному оружию капитан 2 ранга Константин Емельянович Василенко рассказал курсантам 243 класса, среди которых был и ЮВС, кое-какие подробности и детали потопления лайнера «Вильгельм Густлов». Следует оговориться, что ЮВС долгие годы колебался в том, стоит ли рассказывать об этом странном, из ряда вон выходящем эпизоде, участником которого он сам был и помнит рассказ Василенко во всех подробностях. Но подлинная наша история тихо погружается в Лету и скоро вовсе исчезнет. Василенко тогда сказал: «Я, командир БЧ-2,3 и одновременно помощник командира ПЛ «С-13» днём 30 января 1945 года в Данцигской бухте, находясь на верхней вахте (командир Маринеско был внизу, а лодка в позиционном положении), сквозь разрывы снежного заряда заметил прямо по курсу огромный корабль. Вызывать командира на мостик - значит сорвать атаку. А поскольку в позиционном положении для всех торпедных аппаратов выполнена команда «Товсь!», то я скомандовал: «Носовые аппараты - пли!» и сразу же: «Срочное погружение!». Сигнальщик прыгнул в рубочный люк, я - ему на плечи, а вскоре прогремели три взрыва. Остальное вы знаете». Как говорится, стыдно сознаваться, но грех утаить. Я сам видел Василенко на занятиях и слышал его рассказ. Возникает вопрос: «Кто солгал?». То ли это А.А.Крон с его повестью «Капитан дальнего плавания», то ли сам Василенко? Ю.П.Тутынин, командир ПЛ «Б-133», считает, что помощник без ведома командира не имел права расходовать боезапас, но некоторые офицеры полагают, что Василенко отдал победу командиру (ЮВС убеждён, что в подобной ситуации он поступил бы также, отдав победу своему командиру). В [3, с 34] показано, почему Маринеско заслуживал звания Героя Советского Союза: «Все знали привычку Маринеско не покидать на походе центральный пост, дремать на корточках, привалившись к борту. Возвращение домой всегда опаснее, чем начало похода. Люди смертельно устали, все чувства притупились. Ночью в феврале 1945-го «дремавший» Маринеско внезапно крикнул: «Право на борт!». Закрыв глаза и прижавшись ухом к мокрой стали борта, он слушал море. Услышал торпедный залп, пение торпед и среагировал раньше, чем успел доложить акустик. Чутьё Маринеско и эти секунды спасли всем жизнь. Лодка успела отвернуть. Торпеды, с воем винтов, пронеслись рядом. И закрутился, в глубине ночного моря, поединок с немецкой лодкой. Маринеско возвращался пустой, без единой торпеды. (Сам Маринеско, после длительного успешного маневрирования торпедировал вспомогательный крейсер германского флота «Штойбен»). Немецкая лодка гоняла его так и сяк. Четыре раза била по нему торпедами. Четыре раза Маринеско успевал уклониться. Такое командирское умение дорогого стоит. Затем, то ли он оторвался от немца, то ли немец, израсходовав торпеды, ушёл ...».
То, что вспоминается
В [5] приведены избранные стихотворения подготов всех шести училищ. Однако имеется желание оставить людям ещё и то, что покажет уровень развитости чувства юмора, главнейшей составляющей стойкости морского офицера.
Дует ветер в 40 баллов! Волны в борт подлодки бьют. Рулевые у штурвалов Песни звонкие поют! Молодые капитаны Вечно с трубками во рту, Чтоб согреться, из стаканов Чай гоняют на посту. «Как на румбе?» «Румб на весте!» «Румб на ост переложить!» ... Спустилась ночь на Ленинград, Дождишко моросит ... За батареею висят И сохнут «караси». В родном двухъярусном раю Курсанты мирно спят, Дневальный голову свою Роняет на бушлат ... Беспечный, он спокойно спит, А тут, с небесных сфер, Внезапно на него слетит Дежурный офицер. Пойдёт по койкам проверять ...
Примечание: всё, что вспоминается, ЮВС никогда не видел написанным, всё взято со слуха, с одного раза. Если появятся разночтения и отклонения, то они добросовестны (ведь, сколько времени-то пролетело!).
Молитва морского офицера
«Никола Морской! Преврати море Балтийское в водку московскую! Избави меня, Никола, от матросов нытиков, от старшин критиков ...».
Моя биография, или Как я стал подводником
Родился я в средней полосе России, под кустом. Мать уронила на меня две слезинки. Решил: буду моряком! С трёх лет засыпал с мыслью о море, просыпался по горло в воде. В семь лет сны прекратились. В 13 лет сестра подарила мне козырёк, а брат - тельник. Решил: пора! Убежал в моршколу. Драил гальюны, ел пшённую кашу. Любовь к морю крепла. В 17 лет впервые напился. Побили. Понял: люди злы. Надо крепить бдительность. Отношение к героям - завидую. Отношение к врагам - боюсь и ненавижу. Умереть смогу. Две присказки, всплывшие в момент разделения Первобалта на два факультета, штурманский и минно-торпедный.
Попа в масле, всё в тавоте - Но зато минёр - на флоте! Ты, минер, не будь балдой, И следи за щеколдОй!
Штурман видит в море буй, Штурман мечется, как х,.вост! Но от буя и до буя Он не видит ровным счётом - ничего.
Поэма «Красная Шапочка»
Эта поэма потрясла ЮВС в октябре 1951 года, когда в клубе 1-го БВВМУ (известном всем ныне живущим подготам, ибо там проходят наши Всеподготские встречи) старшекурсники Миша Рябов и Вова Мациевский представили эту поэму в лицах и мастерски. Сила воздействия была такова, что после четырёх прослушиваний ЮВС знал её всю наизусть и два года спустя на спор записал в ученическую тетрадку на 12 листов (24 страницы! Вот каков объём этой поэмы!). Тетрадка хранится у одного саратовского подгота в СПб. Итак, мы начинаем! (Кадры взяты из мультфильма и статьи
Вероятно, каждый знает. Что в Америке давно На экранах процветает Детективное кино. Рекламируют газеты Сотни всяческих картин: «Верность трупа», «Месть скелета», «Убивающий кретин», «Выстрел через крышку гроба», «Кровожадные сердца», «Смерть на крыше небоскрёба», «Поцелуи мертвеца».
На экранах вереницей Перед зрителем летят В страхе скорченные лица, Пистолеты, бомбы, яд, ... Катастрофы, привиденья, Покушенья, грабежи, Преступленья, приключенья, Шайки, банды, кутежи, Полуголые красотки, Детектива жёсткий взгляд, И чугунные решетки Тюрем, сумрачных как ад. Для чего же непрестанно, В пестроте цветных реклам Преподносится с экрана Истерический бедлам?
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
