Особой достопримечательностью наших мастерских был точильный
камень. Ну, тут уж точно каменный век какой-то. Он приводился во
вращение рукояткой и был на треть опущен в ванночку с водой, которая
размещалась в подставке.
И вот ты одной рукой крутишь точило, а другой удерживаешь нож для
рубанка на этом влажном камне и таким образом пытаешься его заточить.
Анахронизм, да и только. Попытки ни к чему хорошему не приводили, и
приходилось кого-то просить покрутить точило, чтобы нормально двумя
руками произвести заточку инструмента.
Уроки труда вёл Францман Владимир Андреевич, это был грамотный и
очень вежливый преподаватель и к тому же, по его словам, он был какой-
то далёкий родственник мне по его жене.
Когда я спросил отца, не знает ли он такого Францмана и кем из
родственников он нам приходится, отец удивленно повторил фамилию и
задумался.
- Я точно знаю, что евреев в нашем роду никогда не было, а кто он я не
знаю. Опять примазываются к нашей фамилии, теперь уже Францманы,
- в точности копируя дедовские заскоки относительно неприкасаемости
своей фамилии, ответил отец.
- Откуда мне знать еврей он или русский, да и какая мне разница,
главное чтобы человек был хороший. А он вроде бы нормальный мужик
и уроки ведёт понятно и сам всё показывает, что и как правильно делать,
- соображал я про себя.
В общем-то, мне этот учитель нравился, и я записался в очередной
столярный кружок к Францману. Очередной потому, что я уже посещал
ботанический под руководством Лины Савельевны и авиамодельный в
Доме пионеров. Когда только успевал.
На занятиях в столярном кружке Францман учил нас всему понемногу,
и в процессе обучения мы делали детскую игрушечную мебель для какого-
то детского сада.
Мне в частности досталось творить детское трюмо, с настоящей
рамкой-зеркалом и столиком с точёными ножками. Поэтому срочно
пришлось осваивать токарный станок по дереву.
Освоил, долго, что ли. Только один-единственный раз нарушил
инструкцию преподавателя и посильнее нажал на проходной резец при
первичной обработке заготовки для ножки своего трюмо.
Говорят же тебе 'Делай вот так!', надо и делать так, а тут хотелось
побыстрее обточить заготовку и начать ваять фигурные вырезы и
округлости. Короче заготовка лопнула и её вырвало из зажима станка, я
чудом не получил удар в лоб. Болванка улетела вниз, и страха особого я
не испытал.
Только после эмоционального объяснения Францмана в красках, что
могло произойти несколько в другой ситуации, я сообразил, что так
делать нельзя. Нарушать инструкции чревато нехорошими последствиями
для собственного здоровья. Зато за одного битого двух небитых дают.
Францман позже меня первого допустил к работам и на токарном станке
по металлу.
На уроках труда мальчики занимались отдельно от девочек, поскольку
у них была другая программа по домоводству. На уроках мы, приступая
к новой теме, сначала изучали теорию, а потом уже осваивали теорию на
практике.
Так было и, когда мы начали изучать обработку металлов на станках.
Францман рассказывал нам на уроке устройство токарного станка и на
полном серьёзе объяснял про шпиндель, суппорт, и другие детали и их
взаимодействие.
А на улице весна, акации и каштаны зацветают, и даже крапива цветёт,
а тут такие нудные и сложные вещи, как токарный станок. Настроение у
всех пацанов в классе было явно не располагающее к усвоению тяжелого
металла, а когда Владимир Андреевич произнёс:
- Берём конус и вставляем его цилиндрической частью в отверстие
задней бабки, - то все, как один, грохнули от громкого хохота.
Не знаю, кто, о чём подумал, но бедный Францман, не понял, что вдруг
случилось с его учениками и что могло вызвать такую бурную реакцию.
Он долго стоял и соображал, что делать и как себя вести.
Потом вдруг разозлился и повыгонял с урока особо весёлых,
сразу человек 6 за дверь, в их число попал и я. Громкий хохот стоял в
коридоре ещё целых пять минут, пока не прошла наша глупая ассоциация
металлических предметов с живыми организмами. Вот тут то мы и стали
соображать, как выкручиваться из создавшегося положения.
- Сима, давай, ты первый иди. Он же твой, какой-никакой, но
родственник. Наверно простит, - посоветовал мне Зуб и другие.
Мужик, то ведь был хороший, и у него тоже могут быть из-за нас
неприятности, и я решился. Постучав и приоткрыв дверь, я за всех
попросил:
- Владимир Андреевич, мы больше не будем дурака валять! Можно мы
будем присутствовать на уроке?
Он, конечно, пожурил нас придурков за глупую выходку, и урок
продолжился своим чередом. Потом, уже в перерыве в коридоре он мне
сказал, что от кого – кого, но от меня он никогда подобного не ожидал.
-Спасибо за доверие, дорогой Владимир Андреевич, но чем же я лучше
остальных,- думал я про себя, но внезапный конфликт был решён мирно.
Наш класс находился рядом с актовым залом, в котором всегда стояло
много рядов обычных стульев скреплённых рейками по 5 штук. Когда
выходишь на перемену из класса в зал, вольно или невольно взгляд
всегда упирался в огромную картину, висящую на противоположной
стене актового зала. Картина была внушительных размеров, метра 2 на
1,5. Автора я не помню, но на неё нельзя было не обратить внимание.
Называлась она 'Приём в комсомол'.
Рядом с ней размещалась ещё одна, которая была, пожалуй, известна
всем школьникам Советского Союза. Это была знаменитая картина
народного художника СССР Ф. Решетникова 'Опять двойка'. Своей
злободневной темой она напоминала детям о двоечниках и прогульщиках
школьных уроков и почти все в своё время писали сочинение по этой картине.
На левой стене, напротив окон, был ещё один шедевр, изображающий
А.С.Пушкина с вьющимися на ветру кудрями волос и бакенбард
и с развевающимися полами плаща - 'Здравствуй племя младое,
незнакомое!'
Часто и я обращался к полотну, на котором была нарисована симпатичная
отличница в нарядном белом школьном фартуке с белыми бантами
в косичках. Она стояла не ковровой дорожке перед большим столом,
покрытым зелёным сукном, за которым величаво восседала горкомовская
комиссия по приёму в комсомол. Комиссия, по всей видимости, задавала
вопросы, вступающей в Коммунистический Союз Молодёжи и очень
волнующейся будущей комсомолке.
- Вот оказывается, как принимают в комсомол, - думал я, потому что
привлекательная девушка эта почему-то напоминала мне не нашу Верку
Мерзликину, а скорее Зою Космодемьянскую.
Ту, обмороженную и стоящую в ночной рубашке со связанными
руками перед развалившимися за столом фашистами, которые мучили её,
добиваясь от неё признаний о месте расположения партизанского отряда
и других объектах.
Настало время и нам вступать в комсомол. Где-то в апреле классная
сказала, чтобы желающие написали заявления о приёме в комсомол и
собрали рекомендации как можно скорее.
Заявления написали почти все, кому исполнилось 14 лет. Мы
объединились с Сашкой Мараловым и пытались вместе с ним разобраться
в сложных для нас терминах Устава ВЛКСМ про демократический
централизм и в громоздкой структуре комсомольской организации.
Сашка жил рядом с моим домом, на улице Комсомольской в старом
одноэтажном кирпичном доме, похожем на старинный особняк. Но в
этом особняке у них были только две комнаты с высокими потолками. Я
приходил к нему домой, и мы вместе зубрили наизусть положения устава и каких-то инструкций.
Маралов Александр
Зубрили потому, что нам многое было непонятно в вопросах
политической организации и взаимосвязи с КПСС и другими
общественными организациями. В 14 лет, по-моему, до конца эти вопросы
никто из нас не понимал, но раз надо, значит надо.
Здесь, в домашних условиях я понял, что Сашка не только спортом
занимается, но и хорошо играет на пианино и интересуется не только
Уставом ВЛКСМ. Отец у него был водителем-дальнобойщиком и особых
заслуг в науках не имел, но уделял много внимания образованию своего
сына. Когда я увидел Сашкиного батю, то моментально понял, что Сашка
его точная копия, но только тот поуже в размерах и чертах лица. В нём
было что-то от азербайджанских или армянских кровей.
Рекомендации для вступления в комсомол мне дали два коммуниста:
это были учитель труда Францман и племянница деда Марфа Никитична.
Этого было вполне достаточно.
После короткого, но объёмного по содержанию, инструктажа
секретарём комсомольской организации школы нас предупредили, чтобы
мы не позорили лицо нашей образцовой школы и чётко отвечали на
вопросы приёмной комиссии в горкоме комсомола. Чтобы готовились
серьёзно и основательно, а уже завтра в 14 часов всем прибыть в горком
в парадной форме.
С уже начинающимся чувством лёгкого мандража мы в последний раз
с Маралом собрались у него дома и судорожно пытались сообразить, что
такое 'выборность всех руководящих органов снизу доверху' и что такое
подотчётность их наоборот, 'сверху донизу'.
Но в последний день в голову ничего уже не лезло, а перед моими глазами
периодически начинал всплывать устрашающий образ комсомолки Зои
с картины, висевшей в актовом зале нашей школы, и от этого на душе
становилось совсем тревожно. Короче переживали мы это дело страшно.
На следующий день в 14.00. были в горкоме комсомола и стояли
очумевшие от предчувствия предстоящей встряски у дубовых дверей
кабинета секретаря ВЛКСМ города.
Все что-то повторяли про себя, заучивая наизусть, у каждого в руках
были уставы, газеты с материалами Пленумов ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ.
Томка Демьяненко, по-моему, даже похудела и побледнела, от чего
веснушки на лице стали ещё чётче просматриваться.
Когда же кончится это ещё не начавшееся моральное истязание, думал
я про себя, видя, как за тяжёлую массивную дверь на экзекуцию заходит
очередная жертва.
Сесть было негде, уж больно велика была толпа желающих вступить
в комсомол. На нескольких стульях в коридоре уже сидели и тряслись
будущие комсомолки. Поэтому приходилось стоять у стенки и, подпирая
её, сдерживать собственную дрожь в коленках.
Да ладно бы ещё знать, кто и за кем в этой очереди. Они там за дверью
вызывали как-то хитро, по своему списку. Наконец очередь дошла и до
меня. Ни живой, ни мёртвый от изнурительного ожидания и непонятного
страха я зашел в кабине и сообщил свою фамилию.
Вы представить себе не можете, но всё ведь было в точности, как на той уже мерещившейся мне картине из нашего актового зала про 'девушку
Зою'. И те же ковры и сукно, и молодые лица комсомольских вожаков за
столом и один затесавшийся среди них ветеран-коммунист для полного
комплекта.
Стоя на ковровой дорожке, лицом к лицу с комиссией, я вдруг
совершенно успокоился. Отвечая на обычные вопросы, я успел
осмотреться по сторонам. Лучше бы я этого не делал, и всё бы оставалось
чинно и благородно.
А тут я заметил, как молодой симпатичный комсомольский вожачок
своими ногами под столом жмёт красивые ножки в капроне своей соседке
напротив. Сукно, что та кольчужка, оказалось коротковато и не прикрывало
видимый пейзаж под столом.
А вожачок с деловым видом свободными при этом ручками даже писал
что-то. У комсомолки и красавицы на лице ни один мускул не дрогнул,
должно быть уже привыкла к таким встречам под столом.
- Ну! Мастаки! Где б такую работу найти,- подумалось мне. - Хоть бы
сукно своё на столе пониже опустили. Да им совершенно до лампочки,
что я им тут отвечаю.
- Как у вас обстоят дела с учёбой? – спросил обжимальщик.
- Хорошо. Учусь на 4 и 5, - совсем уже успокоился я и подумал о том,
что бы я делал в подобной ситуации с такой красивой соседкой, да ещё и
будучи руководящим работником горкома комсомола.
Наверно полез бы немного повыше, если бы, конечно, точно знал, что
за моими действия не наблюдает молодой и любопытный кандидат в
комсомол, стоящий перед столом. Она ведь не против.
- Ну, а, сколько вы деревьев посадили?- не унимался деловой
руководитель.
- Я, собственно не считал, но много. Мы у себя во дворе все деревья с
родителями сами сажали, - отрапортовал я.
Последний вопрос был о моих родителях, кто, да кем работают. Здесь
я с гордостью ответил про своих фронтовиков, здесь мне стесняться было
нечего. Такими родителями любой может только гордиться.
- Комиссия считает Вас принятым в члены ВЛКСМ, с чем вас и
поздравляет. Будьте достойным продолжателем традиций ваших
родителей, - мне пожали руку, и я, словно свалив огромадный камень с
плеч, вышел с ангельской сияющей счастьем рожицей за дверь.
А тут всё ещё тряслись от страха мои одноклассники. Сразу бросились ко
мне с расспросами. Какие вопросы задавали, что ещё могут спросить?
-Чего трясутся. Не так страшен чёрт, как его малюют, - вспомнилась мне
дедовская присказка. - По-моему, это все для галочки. Все эти вопросы,
а о принципе демократического централизма, как основы строения
первичной комсомольской организации так и не спросили, а я то, дурак,
зубрил с Маралом, старался, - думал я, глядя на то, как Марал, Томка
и другие потенциальные комсомольцы переживают и исходят на нет в
ожидании своей очереди.
Теперь после этой процедуры приёма в комсомол мне казалось, что
я знаю ответы на любые вопросы по уставу и всем существующим
комсомольским инструкциям и наставлениям.
- Хорош трястись! Там такие же люди в комиссии сидят, им тоже
всё человеческое не чуждо, - успокаивал я своих одноклассников, как
опытный комсомольский вожачок.
В комсомол мы все вступили, кто подавал свои заявления. Но почему-то никто не бросился, засучив рукава, ни на целину, ни на строительство
Братской ГЭС. Всё оставалось так же как и в прежней жизни.
Важное
.jpg)
Важное
Важное
Важное
