Дорогие друзья, печальная новость. 11 декабря с.г. в реанимации скончался наш друг, однокашник, в прошлом офицер-подводник, один из основателей Оргкомитета "46-49-53" и ежегодных встреч однокашников у памятника миноносцу "Стерегущий", незаурядный поэт и сценарист документальных фильмов.Николай Евгеньевич Загускин. Мы Все выражаем глубокие соболезнования семье Николая Евгеньевича. Светлая ему память! Прощание и отпевание Николая Евгеньевича Загускина начнётся в 11.45 в субботу 14-го декабря с.г. в зале прощаний морга Больницы 26. Вход со стороны Кубинской улицы, где въезжают машины в Больницу. Юрий Громов
Загускин Николай Евгеньевич
Нет слов, чтобы выразить свою скорбь. Коля действительно до последних своих дней был особенным, прежде всего благодаря своему оптимизму с подготских дней и несгибаемой воле. Прощай, дорогой друг, и царство тебе небесное. С прежним уважением Ю.Квятковский
Сокрушаюсь, скорблю вместе со всеми Вами - родными, близкими и друзьями Николая Евгеньевича! Николай Евгеньевич один из глубоко уважаемых и любимых товарищей содружества Подготов-Первобалтов, талантливый человек, добрый и верный товарищ, героический подводник, человек, прошедший трудный, полный труда и героизма путь, но в то же время проживший полную, интересную и романтичную жизнь! Светлая память и низкий поклон Николаю Евгеньевичу! С глубоким уважением, Марина Евгеньевна Бурмистрова
Уходит поколение моряков, которое вошло в историю под символическими цифрами "46-49-53". Одним из самых ярких представителей этой замечательной когорты, этих рыцарей морских глубин был Николай Евгеньевич Загускин. Оптимист по жизни Николай Евгеньевич оставил в нашей памяти целую россыпь прекрасных добрых дел, в том числе документальные фильмы о жизни своего поколения.
Любовь к Флоту, любовь и уважение к морским офицерам пронёс Николай Евгеньевич через всю жизнь. Тактичный, вежливый, прекрасно образованный, с элементами флотского юмора - таким он останется в наших сердцах. Светлую память о нашем дорогом старшем товарище мы, моряки Союза военных моряков Республики Беларусь, надолго сохраним в наших сердцах. Глубокое соболезнование высказываем его сыну Николаю Николаевичу и всем родственникам Николая Евгеньевича Загускина. По поручению Союза военных моряков Республики Беларусь капитан 1 ранга Касатонов В.Ф. Брестская крепость-Герой. Город Брест.
Подгот Коля Загускин
Загускин Николай Евгеньевич – капитан 2 ранга в отставке. Окончил в 1949 году Ленинградское военно-морское подготовительное училище, в 1953 году минно-торпедный факультет 1-го Балтийского ВВМУ, в 1968 году, заочно, сценарный факультет ВГИК. 1953-1957 годы – ЧФ, БФ, СФ, ТОФ – командир БЧ 2-3 ПЛ 613 проекта С-223. При плавании по Северному Морскому Пути зимовал в Крестах Колымских. 1957-1965 годы – Петропавловск-Камчатский и Ленинград, разные должности в линейных органах военных сообщений (ВОСО). В 1969-1975 годах – Военная академия тыла и транспорта – преподаватель кафедры ВОСО, затем научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории ВОСО. Уволился в запас в 1976 году.
Инструктор-методист на туристских теплоходах, иногда и поездах Ленинградского бюро путешествий. Начальник агит-теплохода «Ленинградец» Бассейнового комитета профсоюзов. Уполномоченный Мингазпрома в Ленинграде и Выборге по контролю за морскими перевозками для газопровода Уренгой-Помары-Ужгород. Представитель Торгово-промышленной палаты в Ленинградском порту. 1992-1998 годы – главный редактор киновидеостудии Санкт-Петербургского государственного университета. С киностудиями и Лентелефильмом сотрудничал с 1964 года. Автор более 40 документальных, научно-популярных и учебных фильмов. Член Союза кинематографистов.
К сожалению, Николай Евгеньевич немного не дотянул до своего 90-летия, которое мы планировали отмечать в мае 2020 года, после 60-й ежегодной встречи однокашников у "Стерегущего".
Напомним друзьям и читателям нашего дневника некоторые творения нашего брата-подгота, замечательного друга Николая Евгеньевича Загускина.
Моим друзьям и внуку Никите
Я – И ГОСУДАРСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ (БИОГРАФИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТИКИ)
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Коля творил всё время...
Смолоду я был склонен к авантюрам, которые многим осложняли жизнь, а то и причиняли прямой ущерб. Сейчас, после семидесяти, самое время покаяться… Но не во всём же сразу! Для этого понадобился бы целый роман. Да и есть ли смысл описывать банальные нарушения воинской дисциплины – как я становился в строй между командами «Шагом…» и «…Марш!», как дремал на посту, прислонившись к стенке и опершись на штык, как бегал в самовольные отлучки? И есть ли смысл говорить о хроническом моём «дамоклианстве» – о привычке делать что-либо только если над головой занесён меч, дамоклов или не дамоклов, ну, например, впервые открывать учебники в ночь перед экзаменами?.. Всё это не так уж интересно, а главное, не нужно, поскольку исчерпывается двумя словами ротного старшины Петра Евтухова: «Обнаковенный разгильдяй!».
Нет, я расскажу о событиях более острых, об эпизодах, в которых высвечиваются мои отношения с органами и службами, обеспечивающими правопорядок и государственную безопасность. Каковы же эти отношения в принципе, с каким они знаком – плюс или минус? Отвечу, не таясь: ни на Лубянке, ни возле питерского Большого дома памятника мне не поставят. Но если отношения были негативными, а поступки никоим образом не были образцово-показательными, то для чего посвящать повествование друзьям и внуку? Друзьям – для того, чтобы они стали свидетелями покаяния, а внуку – чтобы не повторял чужих ошибок… и активней совершал свои собственные. Некоторые фамилии изменены, хотя этого можно было и не делать – многих уже нет в живых, да и «срок давности» давно истёк.
ПОДРЫВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ
«Раз и два, раз и два, – где нога, где голова? Нет ни глаза, ни руки – подрывники, подрывники!»
Таков был припев к «Маршу подрывников», сочинённому мной в Костроме в 1943 году. Тем летом мы со Славкой Савичевым обитали вместе с отцами – майорами-преподавателями – в учебном лагере Военно-транспортной академии, эвакуированной из Ленинграда. Жили в палатках. У слушателей были практические занятия по подрывному делу. Лёжа поблизости, за кустами, мы со Славкой прошли своего рода ликбез: виды ВВ, детонаторы, шнуры и тому подобное. Однажды, когда заложенный в яму фугасный заряд уже начали засыпать землёй, наступил обеденный час. Группа во главе с проводившим занятие капитаном двинулась в столовую, оставив одного слушателя для охраны взрывчатки и прочего сапёрного имущества. Охранитель порылся в карманах, выбросил пустую папиросную пачку и, оглядевшись, пошёл к палаткам, очевидно за куревом – ну что может случиться за какие-то пять минут на закрытой для посторонних территории.
И всё-таки случилось. Многоопытному капитану показалось, что взрыв прозвучал слабее, чем следовало. Он приказал осмотреть воронку и выбросы из неё – нет ли почему-то не взорвавшихся толовых шашек. Неразрешимая для капитана загадка имела простое объяснение. За несколько бесконтрольных минут мы успели докопаться до взрывчатки, благо лопатка была тут же, и умыкнули две четырёхсотграммовые шашки, а, кроме того, оттяпали метра два бикфордова шнура и прихватили из коробки три капсюля-детонатора. Вскоре один из капсюлей – лишний – опробовали под маневровым паровозиком. Нам показалось, что передняя колёсная пара малость подпрыгнула! Паровозик дал реверс и замер. Машинист высунулся и стал смотреть вверх – не бомбят ли?.. Да, тринадцатилетние не слишком задумываются о последствиях. К счастью, колесо, наехавшее на детонатор, не лопнуло.
Толовые шашки были использованы для глушения рыбы, а остатки шнура пригодились в Ленинграде, куда осенью 1944-го возвратилась академия. Преподавателей с семьями поселили в жилом городке на Таврической, возле полуразрушенного Суворовского музея. Однотипные пятиэтажные дома составляли прямоугольное каре, внутри которого был большой двор, разрезанный пополам бетонным тиром – вот уж где мы постреляли из «личного оружия» в вечернее и ночное время с последующим разбеганием во все стороны! Особенно бесконтрольным и безнаказанным это стало в начале 1945-го, когда академия в полном составе убыла на 2-й Белорусский фронт для транспортного обеспечения стратегических операций, завершавших войну. Почти все ленинградские пацаны, а в особенности, не охлаждённые блокадой «возвращенцы», были «на ты» с оружием и боеприпасами. И то, и другое находили под городом в великом множестве. Несчастные случаи не отбивали пытливости и азарта, помноженного на хулиганские навыки, почерпнутые в эвакуации или приобретённые вследствие повальной безотцовщины. Во дворах, а то и в школьных коридорах зигзагами летали дымящиеся пороховые «макаронины». От щёлканья ружейных патронов вздрагивали и плевались горящими угольками школьные печи.
Мы со Славой, как и примкнувший к нам Витя Ипатов по прозвищу «Хобот» (он учился в одном с нами классе и жил в нашем дворе), «детскими шалостями» не занимались. Наша деятельность была целеустремлённей и изящней. Например – художественный подрыв почтовых ящиков у некоторых «зловредных» обитателей городка. Ящики были в те времена на каждой двери. Убедившись, что в намеченном ящике нет писем,– как видите, мстители не были лишены благородства, – мы всовывали туда старые газеты и детонатор с коротким бикфордовым шнуром. За 15-20 секунд горения успевали либо выбежать во двор, либо взлететь на чердак. Фанерные ящики разлетались в щепки, жестяные разворачивались, как цветок, и газетное «конфетти» устилало всю лестничную площадку. Домохозяйки большого двора поговаривали, что орудует «Чёрная кошка» и присочиняли, что на месте ящика всегда нарисован крест. После третьего взорванного ящика появился академический «смершевец». По слухам, он тщательно изучал биографии потерпевших, вероятно, искал нечто общее, переcекающееся, известно же: отыщешь мотив – найдёшь и преступника. Но, видно, не догадался он спросить, а не ругают ли потерпевшие ребятишек, играющих во дворе в футбол и в «12 палочек», а не гоняют ли их из тира?.. Хочу запоздало извиниться перед потерпевшими – не слишком-то мы были разумными.
А вот другая «изящная» история. Как-то Женька Юдкин, – тоже с Большого двора, но уже восьмиклассник, – раздобыл целый короб немецких патронов. Можно бы пострелять от души, да нет подходящей винтовки. Но мы видели такие в залах Музея обороны Ленинграда. Огромный был музей, с танками, самолётами, орудиями, не говоря уже про всякую стрелковую мелочь. Главная роль досталась Женьке. Дело было ранней весной, на улицах ещё лежал снег, в музее не раздевались. Женька пришёл в тулупе и в валенках, опираясь на инвалидную палочку и активно хромая, – видно было, что нога в колене не гнётся. На всякий случай «ассистенты» акцентрировали на Женькиной ноге внимание охранников при входе: – Ну чё шкандыбаешь, тянешься как сопля! Навязался на нашу голову. – Бесчувственные вы! – ругнула нас старушка-вохровка. Двое отвлекали смотрительницу зала, трое прикрывали Женьку. Вожделенная винтовка была закреплена еле-еле, поскольку экспонат не слишком ценный, да и вынести невозможно. А зачем выносить? Винтовка покинула музей самоходом: ствол – в валенке, цевьё и приклад – под тулупом. Теперь Женькина нога в самом деле не гнулась, и он вполне реально хромал целых два квартала, до парадной, где был припрятан мешок.
Нанесенный нами ущерб не сопоставим с тем, что произошло года три спустя. Москва, ревниво охранявшая свой приоритет во всём, приказала уничтожить музей, запечатлевший подвиг Ленинграда... Но это уже за рамками моей темы, это другой, более высокий уровень отношений с госбезопасностью. Летом тройка самодеятельных подрывников – Слава, Витя-Хобот и я – приступила к крупномасштабным загородным операциям. Идея была светлой: незримо помочь сапёрам в уничтожении бесхозных боеприпасов и тем самым защитить от увечий пацанву, не обладающую нашей теоретической и практической подготовкой. Ездили мы на станцию Мга, в лесах под которой всего было навалом. Натаскивали в ДЗОТ, в землянку или в окоп ящики со снарядами, миномётные и противотанковые мины и прочую взрывчатку, найденную поблизости. К коротенькому бикфордову шнуру прилаживали самодельный фитиль-замедлитель – обработанный селитрой пеньковый канатик длиной и толщиной с сигару. За 40-50 минут, пока он тлел, мы успевали вернуться на станцию и мирно беседовали, сидя на скамеечке – этакие благопристойные ребятишки, приехавшие по грибы. И вот, километрах в трёх, вспышка, мощный взрыв и столб чёрного дыма. На станции переполох, а мы преисполнены гордости – получилось!.. Пригородные пассажирские поезда ходили редко, но нас устраивал и товарняк – были тогда вагоны со служебной укрытой от дождя площадкой, где находилось колёсико ручного тормоза. Как тут не вспомнить фразу из учебника немецкого языка: «Дети возвращались домой усталые, но довольные». В один прекрасный день поездки закончились. Прекрасным называю этот день лишь потому, что было солнечно и сухо, но это один из двух самых страшных дней в моей жизни.
В бору, километрах в пяти от станции, набрели на нехоженое местечко: ящики со снарядами и горка ранее нам не попадавшихся мин – штук 30-40, ну прямо мечта! Взяли одну, с самого верху, принялись изучать. Противотанковая или противопехотная? Для противопехотной крупновата и слишком тяжела. Гладкий стальной цилиндр, а из верхней крышки торчат три проволочных усика. Вероятно, противотанковая. Попросил Славу и Виктора отойти – так и в кино показывали, когда герой разоружал незнакомую мину. Отошли. Я осторожненько выкрутил усики вместе с трубкой, уходившей вглубь цилиндра. Внутри трубки оказались пружина, боёк и на конце маленький капсюль типа охотничьего «жевело». Одним словом, устройство совершенно безобидное, что я и продемонстрировал, слегка надавив на усики – система сработала, капсюль исправно щёлкнул. Соратники подошли для дальнейших исследований. Перевернули мину и потрясли над травой – непременно должен вывалиться капсюль детонатор. А его нет, пусто, только чёрные порошинки посыпались совсем уж изнутри, от самого донышка. Точно такой же оказалась и вторая разоруженная нами мина. Проанализировали ситуацию. Скорей всего, мины собранны и обезврежены нашими сапёрами – ведь детонаторы кем-то вынуты. Хотя возможен и другой вариант: немецкие сапёры вкладывали детонаторы непосредственно перед установкой мин и эту партию просто не успели подготовить. Пожалуй, мины всё-таки противопехотные и при том подпрыгивающие – именно для этого в поддон насыпан порох. Без детонатора взрыва быть не может, но прыгать-то, мины не разучилась? Надо бы посмотреть, как они прыгают. Можно лечь рядом и стукнуть по усикам палочкой, но куда после прыжка упадёт корпус, весящий килограмма два, не менее?.. Решили смотреть чуть издали, а на усики нажать бревном, выдернув из-под него подставку с помощью найденной в карманах верёвочки длиной метров десять.
Задумано – сделано, мина под бревном, бревно на подпорке, осталось только потянуть за верёвочку, я уже и слабину выбрал. На всякий случай залегли. – А что если нам ещё раз её осмотреть?.. – задумчиво произнёс несколько флегматичный, всегда молчаливый Витя. Признаться, я тоже чувствовал некоторую неуверенность, хотя и не подавал виду, поскольку был за старшего. – Ну, что ж, давайте, бережёного Бог бережёт. Извлекли мину из-под бревна, снова выкрутили усики. Но на сей раз выкрутили и три винтика, образующих на верхней крышке равнобедренный треугольник. Ранее мы считали эти винтики просто крепёжными, однако под ними оказались глубокие полости… из которых вывалились сразу три детонатора!.. Доступными стали и внутренности, скрытые внешней оболочкой: примерно шестисотграммовый столбик взрывчатки, окружённый двумя рядами шариков шрапнели. Такая мина, выпрыгнув из земли, способна угробить целую роту. Только тогда стало страшно. Поняли что это значит – «быть на волоске». – Драпанём-ка отсюда, пока ноги шевелятся? – А мины?.. Сколько «трофейщиков» может подорваться! И не хотелось, но выполнили обычные процедуры и подожгли замедлитель. Едва начали отход, тот же Витя, можно сказать герой дня, вдруг хрипловато крикнул: – Стоп!.. Взгляните… вот, возле ноги!
Замерли. Осмотрелись. Увидели усики, на которые чуть не наступил Витя, а поодаль ещё одни, прикрытые жухлой травой. Значит, часть мин немцы всё-таки успели поставить. – Вляпались!.. Пойдём медленно, друг за другом, след – в след. Через бор шли не менее получаса, высоко, как аисты, поднимая ноги и высматривая куда ступить. Выйдя на тропинку, ведущую, вроде бы, к железной дороге, побежали. Взрыв прогремел, когда мы, с корзиночками, где лежало несколько сыроежек, уже пересекли "железку" и оказались на более обжитой территории. По пути на станцию нас отловили то ли милицейские, то ли какие иные оперы, оба в штатском, очень сердитые. – Эй, грибники херовы, на той стороне были? – Не, мы туда не ходим. – Может, видели кого? – Нет, только взрыв слышали. – Марш на станцию! И никогда сюда не ездите, минные поля вокруг.
Уехать удалось только вечером, на открытой платформе с углём, да и то лишь до ленинградской сортировочной. Больше по Мгинским лесам не шастали – хорошенького понемножку. От последнего похода остались два капсюля детонатора. Один хранился у меня, другой – у моего друга Николая Кармалина, который, хотя и не был безразличен к подрывным делам, но предпочитал «стрелковый спорт», используя для этой цели старенький Смит-и-Вессон, сохранившийся, вероятно, ещё с предыдущей войны. Мы с Кармалиным зимой 1945-46-го, наряду со стрелковыми упражнениями (в коридоре садили в какую-то политическую книгу), издавали многостраничный, хорошо иллюстрированный «подпартный» журнал «Премудрый пИскарь», снискавший большую популярность в нашем хулиганистом, но прогрессивно мыслящем 7-м классе 157-й школы. Сейчас четыре номера этого журнала стали вполне легальными – переданы в школьный музей.
Однако, вернёмся к детонаторам. Хранили мы их со всеми предосторожностями, обернув в вату, – как-никак, могут взорваться от любого нажима или от падения на пол. Но хранили так долго, что и вовсе про них позабыли. Вспомнили через несколько лет, когда мы с женой были в гостях у Кармалиных. Их годовалая дочка Леночка вышла из соседней комнаты… удерживая в зубах хорошо знакомый алюминиевый цилиндрик! Я первым обрёл дар речи: – Леночка, деточка… дай дяде карандашик!.. Есть у меня глубокая убеждённость, что взрывчатка злобно выискивает, как отомстить своим пользователям, стремится на чём-нибудь их подловить. Не удалось! Последний детонатор немедленно был спущен в канализацию. О.Генри справедливо утверждал, что «дороги, которые мы выбираем, живут внутри нас». Витя-Хобот окончил «Военмех» и всю жизнь был связан с оружием.
Я, окончив Подготовительное, а затем Высшее военно-морское училище подводного плавания, стал минёром-торпедистом. Опыт подрывника очень пригодился при освобождении из ледового плена на Колыме, где в 1956-57-м зазимовали подводные лодки, не пробившиеся на Дальний восток по Северному морскому пути. Слава Савичев в 1946-м поступал в «Подготию» вместе со мной, но, неожиданно для себя, оказался дальтоником. Это не помешало ему по окончании «Ин'яза» стать, как пишут иной раз, «сотрудником одной из спецслужб». Не различая зелёный и красный, он великолепно водил машину, ориентируясь по движению транспортных потоков и расположению огоньков на светофорах. Подрывал ли он где-нибудь что-нибудь, кроме устоев капитализма, – не знаю, говорить об этом Слава воздерживался, а сейчас уже и не спросишь – нет его на белом свете. Один Коля Кармалин остался, вроде бы, мирным и безоружным – стал торговым моряком. Но кто же, как не он, возил оружие и боеприпасы во многие «не наши точки» для обеспечения «наших государственных интересов»? А кроме того он, как и я, нередко оказывался «подрывником» в переносном смысле слова, о чём будет рассказано ниже.
Руководство Главного управления Генерального штаба Вооружённых Сил РФ с глубоким прискорбием извещает, что 4 декабря 2019 года на 82-м году жизни скончался контр-адмирал в отставке КАСАТКИН Владимир Петрович. В.П.Касаткин родился 12 апреля 1938 года в Москве. С 1956 года его жизнь связана с Вооружёнными Силами. Он прошёл славный боевой путь от нахимовца до контр-адмирала, занимал руководящие должности в Главном управлении Генерального штаба Вооружённых Сил, выполнял ответственные задачи за рубежом.
Нахимовец Володя Касаткин
Светлая память о высочайшем профессионале, прекрасном человеке, верном сыне России контр-адмирале Касаткине Владимире Петровиче навсегда сохранится в наших сердцах. Выражаем соболезнование родным и близким покойного.
От питонов. Володя связал свою судьбу с Военно-морским флотом в далёком 1950 году, поступив в Ленинградское Нахимовское военно-морское училище. Успешно пройдя весь курс обучения он окончил Питонию в 1956 году. Не у всех наших друзей служба была на виду, поэтому единственный раз нам довелось увидеться с Владимиром только в 2004 году, во время празднования 60-летия родного училища.
Выпускники ЛНВМУ 1956 года на праздновании 60-летия ЛНВМУ. Владимир Касаткин - 4-й справа
Уходят друзья нашего детства, сердце сжимается от очередной потери. Вечная тебе слава и память, ПИТОН и АДМИРАЛ, наш БРАТ - Владимир Петрович Касаткин!
Звезда, прочертив небосвод, Скатилась в пучину вод, Скатилась в ночной океан, Как будто попала в капкан С простора, где скорость была, Где тихо луна лишь плыла Похожая чуть на медузу, На шарик воздушный без груза, Без груза земных забот, Она их швырнула за борт. К чему ей привычки людей, Живущих в плену страстей И верящих в глупость примет До самых преклонных лет. Ах, жаль, не успел загадать Желанье. Успела пропасть Звезда, как кусочек от счастья, В котором не принял участия.
Ветер ласкался котёнком игривым, Храбро лохматил волн пенные гривы, Что набегали с упорством суровым, Даже пытались пугать скалы рёвом. Бриз же их пыл остужал весьма смело, Только касаясь чуть косм поседелых. Волны смущались – дитя ведь резвится, Что же шуметь-то напрасно и злиться: Он ведь ласкуша, он сущий ребёнок. Волны ж от века не знали гребёнок. Так или эдак, всегда ведь лохматы, Всклочены вечно их гривы, как вата, Вечно они постоянно в движении. Как к шалуну не иметь снисхождения Им, что суровы, могучи да грозны? Быть недовольными к детям курьёзно.
ЭПРОН – Экспедиция подводных работ особого назначения была создана в 1923 году для поиска золота, которое якобы находилось на затонувшем у берегов Балаклавы британском пароходе «Принц». Нынешняя Аварийно-спасательная служба ВМФ и Черноморского флота России включительно, а также гражданская гидронавтика – это прямые последователи ЭПРОНа. В советские годы Экспедиция была овеяна ореолом романтики, о ней снимались кинофильмы, писали известные литераторы. Ныне об ЭПРОНе знают лишь люди, глубоко увлекающиеся историей водолазного дела, профессиональные ученые, да еще потомки самих эпроновцев. Пришла пора вернуть славное имя ЭПРОН из незаслуженного забвения. 25 сентября по инициативе члена-корреспондента РАН, профессора Российского государственного гуманитарного университета, доктора юридических наук, заведующего кафедрой международной безопасности ФМОиЗР ИАИ РГГУ Василия Степановича Христофорова и научного руководителя общественной организации «ЭПРОН-Клуб» Александра Васильевича Жбанова состоялся круглый стол «ЭПРОН и его значение для развития водолазного и спасательного дела России: история и современность». Впервые за все постсоветское время форум, посвященный легендарной Экспедиции, проводился именно там, где она была создана. Символично, что проходил он в Балаклавском дворце культуры, который был построен 80 лет назад как клуб ЭПРОНа. За «круглым столом» собрались люди разных профессий и поколений, от военных водолазов и спасателей до именитых историков и ветеранов подводного дела, а также писатели, журналисты, библиотекари. В. С. Христофоров познакомил участников круглого стола с изданием «Новые документы по истории Экспедиции подводных работ особого назначения при ОГПУ СССР (1923 – 1931 гг.), архивные документы и материалы». В дальнейшем Экспедиция была передана в ведение Народного комиссариата путей сообщения. Василий Степанович убежден, что на примере ЭПРОНа надо воспитывать будущие поколения, он дает образец того, как надо работать. Итак, как же работал ЭПРОН? Обратимся к статистике. Со дна морей, озер и рек в довоенное время были подняты 450 судов и боевых кораблей общим водоизмещением 210 тысяч тонн. Немалая их часть вновь становилась в строй. Но еще большее восхищение вызывает количество спасенных кораблей – 188. Представьте, сколько человеческих жизней сохранили эпроновцы! Кроме того, страна и флот чрезвычайно нуждались в якорях, цепях, тросах, цветных металлах, а все это эпроновцы извлекали со дна Балаклавской и Севастопольской бухт, словно из того самого сундука с сокровищами, который так и не отдал неуловимый «Принц». В довоенные годы водолазы ЭПРОНа установили несколько мировых рекордов погружения на глубины более 100 метров. На ЭПРОН работал цвет отечественной науки тех лет: академики А. Н. Крылов, А. П. Карпинский, Л. А. Орбели, Е. М. Крепс и другие. По словам профессора В.С. Христофорова, исследователи еще не извлекли из архивов достаточный объем документов, чтобы написать полную и правдивую историю ЭПРОНа. Вероятно, поэтому его история до сих пор покрыта «флером кладоискательства», и не иссякают легенды о сокровищах и подводных «чудо-богатырях». Несомненно, ЭПРОН действительно поражал своими успехами – но эти высокие результаты были обусловлены хорошим подбором кадрового состава. Особенное внимание участников форума привлекали три исторические фигуры, на которых держался ЭПРОН и силами которых он, по сути, был создан. Это комиссар Лев Захаров (Мейер), изобретатель Евгений Даниленко и водолаз Феоктист Шпакович. Евгений Григорьевич Даниленко – герой русско-японской войны 1905 года, участник грандиозного Цусимского сражения. В 1923 году он стал автором «глубоководного снаряда», c помощью которого погрузился на дно Балаклавской бухты. Глубина погружения была просто фантастической для того времени: 123 метра! Можно смело сказать, что это был триумф отечественной инженерной мысли. Только в следующем году во Франции был опробован так называемый «подводный танк» фирмы «Рено». Феоктист Андреевич Шпакович руководил плавучей базой. Впоследствии он стал первым начальником водолазных курсов, открытых в 1924 году в Балаклаве, а затем и созданного там же в 1931 году Военизированного морского водолазного техникума ЭПРОНа, который готовил водолазные кадры и занимался исследовательской деятельностью. Шпакович воспитал тысячи специалистов для работы под водой и сам провел на глубине свыше 10 тысяч часов. Вот лишь один эпизод из его биографии: когда в 1918 году в Севастополь входили немецкие оккупанты, Феоктист Шпакович ухитрился спрятать от них водолазное оборудование…на дне, а когда враг убрался восвояси, поднять – и оно еще долго верой и правдой служило ЭПРОНу. Примечательно, что одной из успешно выполненных задач эпроновцев был подъем эскадренных миноносцев, также затопленных, чтобы они не достались германской армии. Личность Льва Захарова (Мейера) до сегодняшнего дня остается во многом загадкой, о нем мало писали в советское время. Неудивительно: деятельность сотрудника ОГПУ попадала под гиф «секретно», поэтому долгие годы его роль оставалась в тени. А между тем Лев Николаевич – личность незаурядная, о чем свидетельствует, в частности, исследование доктора исторических наук Ю. Н. Гусевой (г. Самара) «Темно-синее море Льва Захарова-Мейера: ЭПРОН глазами его создателя». Лев Захаров родился в 1899 году в крепости Новогеоргиевск Варшавской губернии, то есть на территории нынешней Польши. Дед его, Иван Захаров, был участником обороны Севастополя 1854-1855 годов. По закону дети и внуки ветеранов этой кампании имели право получать образование за счет государства, поэтому учился Лев в московском кадетском корпусе. Отец его, Николай Иванович Захаров (1866-1935) в Первую мировую имел чин надворного советника, а в революционные годы перешел в Красную Армию. Будущий комиссар ЭПРОНа Лев Захаров закончил Михайловское артиллерийское училище. В апреле 1919 года он был направлен на работу в ВЧК, где и получил оперативный псевдоним «Мейер». В 1923 году начальник ОО ОГПУ Г.Г.Ягода приказал ему возглавить Экспедицию подводных работ особого назначения. Можно себе представить, как это необычное новаторское направление увлекло молодого чекиста! Он работал со всем пылом души, сам не раз погружался на дно в новом, еще толком не опробованном глубоководном «снаряде», чем заслужил уважение и доверие эпроновцев. Несомненно, ЭПРОНу с самого начала повезло с руководителями. В феврале 1930 г. Лев Мейер обратился к начальству с просьбой освободить его от работы в ОГПУ, чтобы заниматься только ЭПРОНом. Но произошло противоположное: в июне того же года Льва Николаевича освободили от должности руководителя ЭПРОНа. Это было тяжелым ударом как для него самого, так и для всей организации, где его искренне любили и заслуженно ценили. Некоторые эпроновцы так и не смогли смириться с отстранением Мейера и тоже уволились, остальными овладело уныние. Не скоро удалось справиться с этой потерей, а по большому счету для «старой гвардии» ЭПРОНа он уже никогда не был прежним… Как в дальнейшем сложилась судьба Льва Николаевича? Об этом остались весьма скупые свидетельства, по большей части информация была строго секретной – но все же историки выяснили, что Мейер занимался организацией отправки оружия в Испанию из Одессы и Севастополя. Возможно, и сам участвовал в боевых действиях в Испании. В 1937 году, когда он возвращался в Севастополь из Москвы, его сняли с поезда. Ему было предъявлено абсурдное обвинение в том, что он является «резидентом польской разведки». Возможно, толчком к этому послужило то обстоятельство, что он родился в Польше и у рода Захаровых были польские корни... В ночь с 10 на 11 августа Лев Николаевич был расстрелян. В 1956 году его посмертно реабилитировали. Лев Захаров (Мейер), Евгений Даниленко и Феоктист Шпакович были единомышленниками, относились друг к другу с полным доверием и всячески поддерживали общее дело. Эта сплоченность и энтузиазм передавались всему коллективу, у людей появлялась уверенность в том, что все трудности преодолимы. Более того, руководители ЭПРОНа, не колеблясь, первыми спускались под воду и делали самую трудную работу. К примеру, в июле 1928 г. на Балтике была поднята английская подводная лодка L-55 с глубины 32 метра. Операция длилась месяц под непосредственным руководством Льва Мейера, который в самый решающий момент «взял на себя риск и своей распорядительностью спас положение», как сказано в наградном листе: Лев Николаевич был представлен к ордену. Примечательно, что он был против «героизации» ЭПРОНа, которая активно велась в тридцатые годы. Были планы даже возвести 40-метровый маяк в виде фигуры водолаза. Предполагалось, что за этот проект возьмется архитектор Мухина, автор «Рабочего и Колхозницы». Светить должен был «фонарь» на шлеме этого колоссального эпроновца… На самом деле, там работали очень скромные люди, которые отнюдь не считали себя «морскими богатырями», а просто честно выполняли поставленные задачи. Тем не менее, создавать легенды о «рыцарях глубин» активно взялись советские писатели и журналисты. В результате в прессе время от времени появлялись совсем уж невероятные «сенсации». Так, в 1933 году одна из заметок на полном серьезе сообщала, что эпроновцами был поднят жюль-верновский «Наутилус», который даже приспособили в хозяйстве – в качестве установки для опреснения морской воды. Кстати, до сих пор жива легенда о том, что на самом деле наши водолазы нашли золото «Черного Принца», но утаили его от японцев. В противовес подобным байкам Лев Мейер в 1931 г. составил из документов подробную эпроновскую хронологию, а затем написал научно-популярную книгу «Темно-голубой мир», которую редактировал лично Максим Горький. Она была закончена за год до гибели Льва Николаевича и даже отправлена в одно из московских издательств, но так и не была издана – впрочем, не удивительно: слабо верится, чтобы повесть репрессированного автора пошла в печать! По официальной версии, рукопись сгорела в 1941 году. В том же году вышла в свет повесть Михаила Зощенко о поисках «Черного Принца»... У сестры Л.Н. Мейера чудом сохранились несколько глав, одну из них, в которой Лев Николаевич подробно описывает подъем английской субмарины L-55, напечатали в 1959 году в журнале «Советский моряк». Примечательно, что из текста вырезали абзацы, в которых говорится о том, как предавали Великобритании останки подводников. История ЭПРОНа – это образец верности своему делу, а кроме того – прекрасной дружбы неординарных людей. О величайшем уважении и преданности, с какими они относились друг к другу, свидетельствуют берущие за душу строки из письма дочери Феоктиста Шпаковича к сестре Льва Захарова (Мейера). Живой интерес участников «круглого стола» вызвало выступление писателя Павла Боровикова, много лет занимающегося историей развития водолазного дела в России. Он собрал массу интереснейших архивных фотографий, воссоздающих работу и быт эпроновцев. По словам Павла Андреевича, профессия эта считалась очень престижной, наравне с летчиками. На заре советской власти многие молодые люди мечтали о ней, так как, помимо «престижа», там очень хорошо было с денежным и продуктовым довольствием, что в те суровые годы весьма ценилось. Конкурс в начале тридцатых годов на поступление в техникум ЭПРОНа был несколько десятков человек на место. Кадры отбирали придирчиво. Это в царской России от водолаза требовались лишь недюжинная сила, железное здоровье и такие же нервы. А в ЭПРОНе нужна была также смекалка, быстрота реакции, умение работать со сложными механизмами, ведь никогда не знаешь, с чем придется столкнуться на затонувшем либо терпящем бедствие корабле. Изучали множество дисциплин – от медицины до слесарного дела, даже рисование (чтобы в случае чего изобразить увиденное на дне). Много времени уделялось военной подготовке, что пригодилось в сорок первом… Но и отношение к водолазным специалистам изменилось. К примеру, впервые появилась уголовная ответственность за ЧП во время спуска водолазов, приведшее к тяжелым травмам и гибели. Самое страшное для водолаза – кессонная болезнь, возникающая из-за быстрого подъема с большой глубины, предотвращалась использованием барокамер, которые покупались за валюту в Германии. Для учебы был построен так называемый «гидротанк», имитировавший трюм затонувшего корабля. В качестве «учебных площадок» также использовались отсеки старых, выброшенных на мель судов. А вот на фото молодая женщина в громоздком «трехболтовом» снаряжении, которой явно неуютно: это супруга одного из водолазов проверяет на себе, как тяжел «хлеб» ее мужа – такие вот испытания устраивал созданный при ЭПРОНе женсовет… Наталья Пинчук, заведующая библиотекой-филиалом N 21 имени А. И. Куприна ГБУК Севастополя «ЦБС для взрослых», рассказала о ежегодных «Эпроновских чтениях». Это ее авторский проект, он включает знакомство с книгами, интересными людьми, кадрами кинофильмов, экскурсию по сохранившимся в Балаклаве зданиям, в которых жили и учились эпроновцы. В ходе выступления за «круглым столом» Н. В. Пинчук выразила сердечную благодарность А.В. Жбанову за его книги об ЭПРОНе, подаренные библиотеке, и многолетнюю шефскую помощь. К 1941 году ЭПРОН в своём составе насчитывал свыше трёх тысяч человек. Имел подразделения в Ленинграде, Архангельске, Баку, Одессе, Новороссийске, Туапсе, Керчи, Астрахани, Владивостоке, Хабаровске. Эпроновцы выполняли свой долг до последнего дня обороны Севастополя. На ботах «Надежда» и «ВМ-2» они вырвались из огненного кольца, но, имея только шлюпочный компас, сбились с курса и оказались в Турции. Через месяц, с помощью советских дипломатов, им удалось добиться возвращения на Родину. За годы войны аварийно-спасательная служба ВМФ СССР оказала помощь 745 судам, сняла с мели 840, подняла 1920 кораблей, судов и катеров. А в послевоенные годы пришлось расчищать моря, реки и озера страны от всего, что оставило «в наследство» военное лихолетье, включая тысячи мин… Сейчас имя «ЭПРОН» носит флагман спасательных сил Черноморского флота. 25 октября 1959 года на нем был поднят флаг аварийно-спасательной службы ВМФ. Таким образом, в этом году исполнилось 60 лет этому событию. 24 октября это событие торжественно отметили в севастопольском Доме офицеров флота. В работе «круглого стола» также принял участие И.П. Сиваков, водолазный специалист «Центра подготовки водолазов», который продолжает традиции водолазного техникума ЭПРОНа. Интереснейшее выступление сделал гидронавт-исследователь СССР А.А. Помозов. Планами о создании в Балаклаве музея гидронавтики поделился его коллега Юрий Брага. Идею создать экспозицию об ЭПРОНе высказал директор военно-исторического музея фортификационных сооружений Ю.С. Тарариев. В заключение форума директор Балаклавского дома культуры Марина Ткачёва сообщила о запланированном ремонте исторического здания, который предполагает оборудование специального зала для размещения музея ЭПРОНа. Не обошлось и без интриги. Общеизвестно, что в 1929 г. за многочисленные успешные действия по подъему и спасению кораблей и судов, водолазные и подводно-технические работы ЭПРОН был награжден орденом Трудового Красного Знамени и стал именоваться Краснознаменным. Но где сейчас находится награда? По просьбе А. В. Жбанова исследователи пытаются выяснить это, но пока безуспешно – из документов удалось узнать только, что в 1930 году орден еще не был вручен ЭПРОНу. Виной тому извечная бюрократия или какие-то иные причины, неизвестно. Поиски продолжаются! «Балаклава – сердце ЭПРОНа, но в ней нет ни одной памятной доски, ни одного мемориального свидетельства об этом – несмотря на то, что сохранились построенные эпроновцами здания (включая Клуб ЭПРОНа – ныне Дворец культуры Балаклавы). Нет ни одной улицы, названной именами выдающихся эпроновцев. Они незаслуженно забыты», - заключил свое выступление генерал-лейтенант ФСБ в отставке Василий Христофоров. По его убеждению, задача историков – не только писать книги об ЭПРОНе, о его прекрасных специалистах, но и всячески пропагандировать память о них, чтобы исправить эту несправедливость. По итогам круглого стола были подписаны обращения к руководству Севастополя и Бакалавы, направленные на сохранение исторической памяти, а также патриотического воспитания молодежи.
