«Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который и флот имеет, обе руки имеет».
(Устав морской Петра I, 1720 г.)
НАЧАЛО
21 июня 1944 года было подписано Постановление Совнаркома СССР, в котором было сказано: «Удовлетворить просьбу Ленинградского городского комитета ВКП(б) и Наркомвоенморфлота о создании в городе Ленинграде Нахимовского военно-морского училища (ЛНВМУ) на 500 воспитанников — для устройства, обучения и воспитания сыновей воинов Военно-морского флота, Красной Армии и партизан Отечественной войны, а также сыновей советских и партийных работников, рабочих и колхозников, погибших от рук немецких захватчиков.» В августе 1944 г мой отец — офицер ВМФ привез меня в Ленинград для поступления в ЛНВМУ. Сдал я вступительные экзамены не блестяще, как и многие мальчишки, поступающие тогда в училище. Однако, был принят и зачислен в 4-й класс (4-ю роту). Рота состояла из трех взводов, меня определили во 2-й взвод.
Здание училища пострадало во время войны и не было готово к приему и размещению воспитанников. Требовался ремонт. Поэтому роты, по мере их формирования, отправляли в лагерь, расположенный на озере Суулаярви. 23 сентября и нашу роту отправили на Карельский перешеек. Перед отъездом нас переодели в морскую форму — без погон и ленточек на бескозырках. От Финляндского вокзала мы ехали на поезде до станции Каннельярви. От станции 12 километров до озера Суулаярви мы шли пешком. Этот марш-бросок до лагеря оказался для нас большим испытанием — ведь мы шли без всякой тренировки и, тем более, в новых ботинках. Но мы дошли. Лагерь не представлял собой единого городка. По территории было разбросано несколько деревянных домов, оставленных финнами. Каждую роту разместили в отдельном доме. Самый большой двухэтажный дом отдали под столовую. В этом же доме жили наши командиры и обслуживающий персонал. Рядом со столовой на улице под навесом устроили кухню: печь с двумя котлами. Чуть поодаль находился сарай с чуланом, где хранились бочки с солеными грибами и треской. Рядом с сараем бревенчатый дом, в трех комнатах которого разместилась наша четвертая рота. Этот дом мы называли дачей. В домах не было электричества. Комнаты освещались керосиновыми лампами типа «Летучая мышь», которых не хватало. Поэтому лампы вешались в дверных проемах так, чтобы освещались две смежные комнаты. Спали мы на двухъярусных койках, сколоченных из досок, или на двухъярусных же нарах. Самая трудная задача для наших воспитателей заключалась в том, чтобы занять несколько десятков мальчишек, любознательных и подвижных, каким-то делом. И это дело нашлось — ежедневные походы в лес. На наше счастье, осень была теплая и сухая, в лесу было много черники и брусники. За этими дарами леса мы ходили в сопровождении наших старшин (помощников офицеров-воспитателей), которые были вооружены винтовками: лагерь находился на территории, где за 2-3 месяца до нашего приезда шли бои.
На снимке: у боевого знамени: Игорь Кузьмин, старшина 1-й статьи Сергей Федорович Федоренко и Радий Зубков. Фото М. Романовой.
Мы с восхищением смотрели на нашего старшину роты Сергея Федоренко, который, подняв одной рукой винтовку, выстрелом лихо разбивал керамические электроизоляторы на столбах, на которых не было электропроводов. Возвращались из леса с лагуном (большой алюминиевой кастрюлей), полным черники или брусники. Кормили нас солдатским тыловым пайком. Утром: каша, кружка чая, два куска черного хлеба с топленым салом (лярдом); в обед: борщ или щи, картошка с мясными консервами, компот. Вечером — ужин: каша и кисель из ягод, которые мы приносили из лесу. Большим подспорьем были оставленные финнами огороды с картошкой, брюквой и морковью, куда нас постоянно посылали выкапывать корнеплоды и складывать их в ящики. Конечно, занимаясь работой, мы ели морковь и брюкву, очищая их осколками стекла. В общем и целом, наша жизнь в лагере принимала характер мирного времени, но война не отпускала нас и постоянно напоминала о себе. Перед самым первым выходом в лес мы были предупреждены нашими наставниками о необходимости передвигаться с большой осторожностью и все время смотреть под ноги не только в поисках даров природы, но и чтобы не пострадать от зловещих следов войны. После недавно отгремевших здесь боев мы находили очень много винтовочных патронов, минометных мин, винтовок. Нашли даже склад со снарядами, а как-то наткнулись на самолет-штурмовик с неповрежденным пулеметом. Подобранные финские или немецкие каски мы расстреливали из найденных винтовок и вешали на засохшее дерево. Красноармейские каски мы относили в лагерь. Также в лагерь мы сносили и все подобранные боеприпасы, как было сказано нашими командирами. За два с половиной месяца пребывания в лагере у нас не было ни одного несчастного случая.
Самой неожиданной и значительной находкой, взбудоражившей весь лагерь, оказались тела двух красноармейцев, обнаруженные ребятами в зарослях густого кустарника в полукилометре от нашего жилья. Погребением занимались взрослые, а нас, нахимовцев, привели на могилы, уже оформленные памятниками со звездами и с именами погибших бойцов. Потом у могил поставили ограду. В октябре погода стала портиться , сельскохозяйственные работы закончились и начались строевые занятия под руководством старшин . 7 ноября отметили 27-ю годовщину Октябрьской революции. Был праздничный обед. Нам выдали по плитке американского шоколада, по паре яблок и по несколько печенюшек. Такого угощения мы давно не видели, и оно придало празднику еще больше радости. С этим богатством мы отправились на «свою дачу». Но нашу радость погасил некто К-в — великовозрастный воспитанник нашей роты. Он стоял на крыльце дачи со своими подручными, из одноклассников, и с каждого входящего требовал или яблоко, или печенье, или шоколад. И все покорно отдавали то, что было названо. Все отобранное К-в складывал в фанерный чемодан, так называемый «угол». Так я впервые столкнулся с нравами бурсы. На душе было горько. Через несколько дней, вечером, мы услышали страшный вопль К-ва: он обнаружил пропажу всего, что отобрал у ребят. И после этого не нашел ничего лучшего, как пойти жаловаться командиру роты капитан-лейтенанту Савельеву: «Меня ребята угостили, а кто-то у меня все украл!» Я сейчас уже не помню, чем закончился именно этот инцидент, но уроком он К-ву не послужил, и ему все-таки пришлось расстаться с училищем, о чем я расскажу позже. В ноябре выпал снег. Появилась зимняя забава — катание всем классом с горки на санях-дровнях.
Наконец, 13 декабря наша рота уехала в Ленинград. От Каннельярви до Финляндского вокзала мы ехали на поезде долго, как мне показалось, часов восемь. С вокзала нас сразу же повели в баню в Финском переулке. После мытья нас переодели во все чистое, новое и строем повели в училище, где нашей роте отвели помещение на четвертом этаже в крыле здания, что окнами на Неву. По приходе в ротное помещение нас распределили по кубрикам (спальням) и койкам. После решения организационных вопросов, около 2 часов ночи 14 декабря, нас повели на завтрак. Когда мы поднялись на пятый этаж, в столовую, то были приятно удивлены обилием электрического света, белизной скатертей на длинном столе и фарфоровой посудой — в лагере ничего подобного не было. В этот день спали до обеда, а после нас развели по классам, раздали учебники, тетради, перьевые ручки с чернильницами и карандаши. За каждым воспитанником закрепили место за партой.
СТАНОВЛЕНИЕ КОЛЛЕКТИВА
Началась учеба и создание здорового детского коллектива. Сформировать коллектив только усилиями командования училища и воспитателей — задача трудно выполнимая. Необходимо желание самих воспитанников добиваться здоровых отношений внутри классов (взводов) и рот. Такое желание в 4 роте было. Сначала «разобрались» с тем самым К-вым, который продолжал заниматься поборами. Его побили и попросили командира роты убрать «сборщика податей» из училища, что и было сделано. Затем наступило время вице-старшины третьего взвода В.Гр-са, который вел себя во взводе, как «пахан на малине». Он и внешне был отталкивающим: круглое лицо, испещренное синими точками (очевидно, следы от пороха), маленькие глазки, толстые красные губы, которые он постоянно облизывал. В спальне он занял койку у окна, расположенную по диагонали от двери. К своему спальному месту он проходил прямо по койкам, наступая на ребят, если они там лежали. Завел себе «персонального коня», на котором ездил в гальюн. По натуре он был садистом, одному своему однокласснику на лбу он нацарапал иглой звезду. Кроме того, он не скрывал своего юдофобства. Его поведение привело к взрыву возмущения одноклассников. Били Г-са все и чем попало. На следующее утро воспитанники взвода пришли к командиру роты и попросили удалить Г-са из училища. Просьба была незамедлительно удовлетворена.
Смирнов Николай Максимович
Примерно в это же время произошло чрезвычайное событие:. Пропал пистолет «ТТ» младшего лейтенанта Смирнова Н.М., офицера-воспитателя. Довольно быстро ребята установили, что пистолет украл воспитанник нашей роты по прозвищу Пончик. Он до поступления в училище жил на Геслеровском проспекте, который пользовался дурной славой криминального и хулиганского района. Вероятно, Пончик похвастался тамошним обитателям о возможности «стырить» пистолет. И получил заказ. Украденный пистолет спрятал в недостроенном крыле дома возле училища. Пропажа пистолета взволновала ребят, так как Смирнову грозили большие неприятности. С Пончиком ребята провели «работу», и он повел их к спрятанному оружию. Пистолет был возвращен владельцу, а незадачливого похитителя отчислили из училища. После этих событий обстановка в роте резко оздоровилась.
«ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО»
Когда были освоены жилые ротные помещения и учебные классы, нас, мальчишек, стали привлекать и другие, менее доступные места. Собралась компания единомышленников, которую манила полукруглая башня здания училища. Виталий Долгов, Евгений Скворцов, Игорь Дуркин и я, Вадим Внуков, залезли через чердак по трапу в помещение под самым шпилем. Ничего материального. кроме пыли, мы там не обнаружили. Самым замечательным и интересным было то, что мы забрались на самую высокую точку училища, откуда нам открылся великолепный вид на город, на Неву. Заработала мальчишеская фантазия. Мы договорились никому об этом помещении не рассказывать, хранить нашу тайну. В знак нашего «открытия» решили чем-нибудь отметить это событие. Кто-то предложил на левой руке у каждого сделать наколку в виде чайки, взмахнувшей крылами. Игорь Дуркин имел понятие о том, как это делается. Я первым подставил руку. Игорь взял пучок иголок, прокалил на огне и тушью наколол чайку. Рука покраснела и вспухла, но все обошлось. Виталий Долгов сделал наколку вслед за мной, но попросил добавить фонарь, который чайка несет в клюве. Дуркин и Скворцов от наколок отказались. Вскоре эти восхождения наскучили, и мы перестали забираться под шпиль. Но как память о той мальчишеской романтике наколка на руке у меня осталась на всю жизнь. И еще фотография Виталика с надписью: «На долгую память Вадиму от Виталика Долгова. г. Ленинград ЛНВМУ. 19.II.47 г». Внизу нарисованы якорь и чайка с фонарем в клюве.
С Виталием у нас сложились добрые, товарищеские отношения. Он благотворно влиял на меня своим добросовестным отношением к учебе. Домашние задания он выполнял красиво. Был аккуратен, усидчив и трудолюбив. Я сидел с ним за одной партой и старался писать и чертить так же чисто, правильно, как и он. Списывать он никогда не давал. Училище Виталий закончил с золотой медалью. В числе прочих «романтиков и исследователей » учился в нашем классе Валентин Бородин. Он приехал в училище из Севастополя и сразу обратил на себя наше внимание тем, что рисовал матросов Черноморского флота, бросающихся под немецкие танки. Поведение его тоже отличалось от поведения одноклассников — его тянуло на «подвиги». В правом крыле основного корпуса училища расположена лестница, которую мы называли адмиральским трапом. Кроме лестницы там был лифт. Кабина лифта имела необычную крышу в виде шлема витязя , сработанного из меди. Это было произведение искусства. Однажды Бородин открыл дверь шахты лифта на втором или третьем этаже с тем, чтобы, ухватившись за тросы лифта, спуститься на крышу кабины. Он прыгнул, ухватился за трос и начал спускаться. Но от трения руки обожгло, Бородин тут же рухнул на крышу лифта и смял ее, испортив красоту. А красота спасла его от тяжелых травм.
Андрей Евгеньевич Мороко.
Андрей Мороко был старше нас на 3 года, и уже в седьмом классе курил. Учился он хорошо, обладал музыкальными способностями, и поэтому ему было позволено посещать занятия по игре на фортепиано во время основных уроков. На некоторых уроках Андрей поднимал руку и говорил преподавателю: «Тыш Пыш, прошу разрешения идти пофагать на рояле». Нахимовцы замирали и смотрели на преподавателя испытующе: неужели он ничего не понял? Учитель радушно говорил Андрею, чтобы он шел на урок музыки. Мороко шел в гальюн и там курил, хотя курение было категорически запрещено. А его просьба означала: «Товарищ преподаватель, прошу разрешения пойти покурить».
1947 г. Первый ряд слева направо: Олег Николаевич Авдеенко, Вадим Дмитриевич Внуков, второй ряд: Кирилл Игоревич Родионов, Монолит Леонтьевич Рябоконь, Виталий Анатольевич Долгов. 1947 г.
О НАШИХ УЧИТЕЛЯХ
В Нахимовском училище было принято учителей называть преподавателями. Но некоторых из них хочется называть Учителями, так как они были ими по своей сути и учили нас своим предметам с полной отдачей, оставив по себе очень добрую память. Упомяну лишь о тех учителях, которые оказали на меня большое влияние, и я вспоминал о них и когда был курсантом Высшего военно-морского училища (1-е ВВМУПП), и когда был офицером-подводником, и у меня появились подчиненные, и особенно, когда стал преподавателем кафедры кораблевождения во ВВМУРЭ им. А.С.Попова.
УК "Гангут", дальний штурманский поход в Гавану на Кубу, август-октябрь 1977 г. Контрольное измерение высоты солнца. Слева курсант Бояркин, справа Белов А. В центре - Внуков В.Д.
Очень хорошую память о себе оставил П.Д. Вознесенский. Он учил нас русскому языку и литературе. Павел Дмитриевич был крупным человеком с большими натруженными руками. Говорил размеренно и внушительно. Он старался передать нам свою любовь к русской культуре, языку и особенно к литературе. И, как я со временем понял, любовь к Родине. Так дополнительно к школьной программе, он познакомил нас с творчеством А.К.Толстого. Его стихи об Илье Муромце мы учили наизусть, и я их помню до сих пор. Речь Павла Дмитриевича изобиловала пословицами и поговорками и, в том числе, на латыни: «Gutta cavat lapidem»(капля камень точит). «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» (кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен). Запомнилось его знаменитое: «Скажите ротному, чтобы он достал автобус. Поедем в Лавру. Экскурсоводов мне не надо. Я вам сам все покажу». В 1946 году его не стало. Мы так и не съездили в Лавру, но память об этом замечательном человеке осталась. Через много лет, на кафедре кораблевождения ВВМУРЭ им. А.С.Попова, я применял слышанные когда-то от Павла Дмитриевича слова Катона-старшего о Карфагене. Так, преподаватели на предметно-методической комиссии готовили по 30-60 вариантов контрольных работ, чтобы определить знания каждого курсанта. Каждый преподаватель должен был разработать 10-12 вариантов к определенному сроку. На доске в преподавательской появлялась надпись: «Карфаген должен быть разрушен к ...». Дальше обозначалась дата окончания разработки задания, и это было неотвратимо.
Мещерская Софья Николаевна, преподаватель английского языка.
Софья Николаевна Мещерская пришла к нам преподавателем английского языка прямо с институтской скамьи. Такт и выдержка, проявляемые в общении с нами, вызывали к ней большое уважение и действовали лучше строгих нравоучений. Однажды в 10-м классе на одном из уроков английского языка я сидел за задним столом, который принадлежал Сергею Юзефовичу из первого взвода. В ящике стола я обнаружил томик Ги де Мопассана на французском языке. (Сергей владел этим языком). Меня заинтересовали иллюстрации, и я не слышал, как подошла ко мне Софья Николаевна. Она посмотрела на книжные картинки и тихо сказала мне: «Я думала, что Вы переболели этим в 9-м классе.» Я покраснел, задвинул ящик и больше никогда не отвлекался на ее уроках. Всегда одетая в строгий черный костюм, никогда не повышавшая голоса, ровная со всеми воспитанниками, - такой она осталась в моей памяти. Любовь Алексеевна Соловьева преподавала нам русский язык и литературу с 1947 года. Прививая нам любовь и вкус к литературе, она учила нас правильно выражать свои мысли, требуя честного и логического изложения. Помню, как она рассказывала нам, что в студенческие годы посещала выступления Маяковского в Политехническом музее, и с тех пор сохранилась ее любовь к его творчеству и знание его поэзии. И эту любовь она передала нам. Стихи Маяковского она читала с таким подъемом, что невольно увлекала нас, и мы тоже с удовольствием их учили наизусть.
Любовь Алексеевна Соловьева принимает рапорт дежурного.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
2015 год объявлен в России годом литературы. Приближается день, горький для каждого честного человека, - 27 января. В это день в 1837 году состоялась роковая дуэль Александра Сергеевича Пушкина, на которой он был смертельно ранен. Через два дня после тяжелых страданий великий поэт ушел от нас в вечность, «Солнце русской поэзии» погасло. Он ушел, оставив нас сиротами. «Прекрасный, редкий цветок отцвел, ласковая звезда погасла. Трудно жилось ему: быть честным человеком на Руси дорого стоит». Личность А.С.Пушкина уже два столетия привлекает нас не только как великого литератора, но и как свободолюбивого Человека, глубоко русского патриота, задыхающегося в тисках царского самодержавия и царской цензуры. Гражданин и Человек А.С.Пушкин велик и любим нами тем, «что чувства добрые он лирой пробуждал, что в свой жестокий век восславил он Свободу и милость к падшим призывал». О таких редких людях Алексей Максимович Горький сказал: «Беднеет наше время хорошими людьми. Насладимся грустью воспоминаний о них, о красоте этих светлых душ, любивших беззаветно людей и весь мир, о сильных людях, которые умели работать для счастья Родины своей. Вечная память честным людям!» Я осторожно, с трепетом и робостью, хочу прикоснуться к великому сыну России Александру Сергеевичу Пушкину, своей жизнью и смертью украсившему ее историю.
Капитан 1 ранга Касатонов В.Ф.
Прикосновение к Пушкину
Новелла
«Есть великие люди среди маленьких людей и есть великие люди среди великих людей».
Бернард Шоу
С Пушкиным по жизни. Каждый раз при входе в свою комнату я уважительно здороваюсь с Пушкиным: «Здравствуйте, Александр Сергеевич!» Юный лицеист Александр Пушкин порывисто и восторженно кричит мне: «Приветствую тебя, питомец моря смелый!» Он, присев на красивую банкетку, и склонившись над маленьким ажурным столиком, в поэтическом порыве записывает рождающиеся стихи. Эта элегантная фарфоровая с позолотой статуэтка уже несколько десятилетий сопровождает меня по жизни. Она стоит у меня на письменном столе и, как напевал Булат Шалвович Окуджава: «Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье…», я разговариваю с Александром Сергеевичем. Много на Руси было поэтов, немало из них было хороших, несколько - очень хороших, и только один из них писал божественно – Александр Сергеевич Пушкин. Единственный и неповторимый - вот уже на протяжении двухсот лет. Гений тем и отличается от остальных людей, что он на многие десятилетия и даже столетия определяет направление развития своей «отрасли», в данном случае литературы. Вся русская словесность, как говорят специалисты, началась с Пушкина. Удивительно и даже мистично, что моя жизнь коренного ленинградца и морского офицера, буквально с детства сопровождается виртуальными встречами с Александром Сергеевичем. Поразительно - мы с ним соседи по проживанию в Петербурге на набережной реки Мойки. Более того, Пушкин, останавливаясь в молодые годы в номерах гостиницы - трактире Демута, (что располагалась на берегу этой реки), жил за стенкой со мной. Он в доме № 40, я в доме № 42. А последний в его жизни адрес в Петербурге – набережная реки Мойки, дом № 12. В этом доме Александр Сергеевич Пушкин жил с 12 октября 1836 года до своей смерти 29 января 1837 года. Дом, построенный в классическом стиле, принадлежал княгине Софье Григорьевне Волконской и был построен еще в 18 веке. Он расположен в ста метрах от Зимнего дворца, и хозяйка выгодно сдавала его как доходный дом. В договоре о найме дома говорилось: «Нанял я, Пушкин, в собственном ее светлости княгини Софьи Григорьевны Волконской доме... от одних ворот до других нижний этаж из одиннадцати комнат состоящий со службами... сроком впредь на два года...» Я был .
По-соседски. Хозяина не было, но все напоминало о нем – и огромное количество книг, и вещи, принадлежащие ему, и диван, на котором он, раненый на дуэли 27 января 1837 года, после двух дней страданий вымолвил: «Кончена жизнь… Жизнь кончена!» - повторил он внятно и положительно. «Тяжело дышать, давит!» - были последние слова его». (В.А.Жуковский) Меня, восьмилетнего мальчика поразило, что на столике стояли старинные часы, точь-в-точь как у нас дома, с которыми мы с братом Виктором и двоюродной сестрой Галей малышами играли всю блокадную ленинградскую пору, пока окончательно не сломали, и их пришлось выбросить. Даже уходя из музея-квартиры Пушкина, я ошеломленный не мог оторвать глаз от часов: «У этого великого человека были такие же часы, как у нас». Не менее удивительно, и даже мистично, что родился я 27 января (через 102 года) - в день, когда «поэт–невольник чести» Александр Сергеевич Пушкин был смертельно ранен на дуэли. Александра Сергеевича так же, как и меня, рано оторвали от дома, определив в 1811 году, двенадцати лет от роду, в Царскосельский лицей, в закрытое учебное заведение, где воспитанники жили на «казарменном положении». В нем он проучился шесть лет. Совершенно столько же я с одиннадцатилетнего возраста прошел «морское становление» в Ленинградском Нахимовском училище. Царское Село - город Пушкин, где прошло детство Александра Сергеевича, (до 1918 — Царское Село, до 1937 — Детское Село) я впервые посетил в 1944 году. Весной. После освобождения Ленинграда от фашистской блокады 27 января (!!!) 1944 года и передислокации наших войск мамин старший брат Борис Алексеевич Игольников со своей лётной частью оказался на аэродроме в окрестностях освобожденного города Пушкина. Узнав это, мама собралась проведать его. Мы с трудом добрались до некогда красивейшего пригорода Санкт-Петербурга – летней резиденции русских царей. Все было разрушено, кругом обгоревшие развалины. Кое-где на искореженных огнем металлических конструкциях балконов сверкали остатки позолоты. Меня поразило, что стены немногочисленных домов, оставшихся не разрушенными, закопчены дымом из труб, торчащих почти из каждого окна. Мама объяснила, что люди топили комнаты самодельными «буржуйками» и дым из небольших труб выходил прямо в окна.
По пути я, такой шустрый пятилетний мальчик, поймал молодого скворца и распираемый от счастья нес его до огромной палатки, конечной цели нашего похода. Там проживали человек двадцать девушек-летчиц. Нас напоили чаем и меня уложили спать, перед этим вся жители палатки ловила скворца, который хотел спастись от меня бегством. Девушки думали, что это какая-то заводная игрушка, и очень удивились, когда «игрушка» начала клевать их. Одним словом, я им устроил «девичий переполох». В дальнейшем, во взрослой жизни, я много раз бывал в городе Пушкине по делам службы. Там в Александровском дворце расположился 14 научно-исследовательский институт радиоэлектроники Военно-морского флота, с которым мы, моряки-испытатели, взаимодействовали. Находясь на заседаниях Ученого совета и обсуждая план научно-исследовательских и испытательных работ, я каждый раз поражался красоте внутренних интерьеров дворца; восхищался в Красном зале блестящей полировкой настоящего красного дерева, неподвластного времени; терялся в огромных коридорах и гигантских комнатах, разделенных на клетушки для научных работников. И у меня появлялись крамольные мысли, стоило ли отдавать военным такую красоту – народное достояние. Тем более, что и в Феодосии штаб нашего 31-го научно-испытательного центра ВМФ размещался в доме Ивана Константиновича Айвазовского. Посещая город Пушкин, я находил возможность пройти по парку и поздороваться с бронзовым памятником юному Александру Сергеевичу. Скульптор Роберт Романович Бах (1859—1933) сумел передать состояние поэтического вдохновения поэта. «Бронзовый мечтатель» — истинно романтический памятник А.С. Пушкину. Открытие состоялось 15 октября 1900 года. (См. иллюстрацию № 1 в конце новеллы) Когда смотришь на прекрасное произведение искусства, кажется, что шестнадцатилетний юноша, уединившись в зелени парка, сидит в непринужденной, поэтической позе и сочиняет свои полные юношеского переживания строки:
«Эльвина! Почему в часы глубокой ночи Я не могу тебя с восторгом обнимать, На милую стремить томленья полны очи И страстью трепетать? И в радости немой, в блаженстве наслажденья Твой шепот сладостный и тихий стон внимать И тихо в скромной тьме для неги пробужденья Близ милой засыпать?»
Да… В шестнадцать лет! Я в свои шестнадцать лет видел только «грудь четвертого человека, считая себя первым». У нас в Нахимовском училище, как говорили «ветераны-питоны», юность была перетянута ремнем. Этим мы отличались от лицеистов. Видимо, поэтому из Царскосельского лицея вышли большие неординарные Личности. Один из них был моряк Федор Матюшкин.
«С лицейского порога ты на корабль перешагнул шутя, и с той поры в морях твоя дорога. О волн и бурь любимое дитя!»
Именно ему позавидовал Александр Сергеевич, не Данте или Гомеру, а простому моряку:
«Завидую тебе, питомец моря смелый, под сенью парусов и в бурях поседелый!»
Какая все-таки притягательная сила в океанской волне! Нет людей равнодушных к морю! За четыре года после окончания вместе с Пушкиным лицея он уже успел обернуться вокруг Света и в 1821 году принял участие в экспедиции Врангеля по изучению северных районов Сибири. Мичман Матюшкин совершил пеший переход с материка и описал приколымский островок Четырехстолбовый. И навечно оставил свое имя на навигационных картах – мыс Матюшкина. Записки его о кругосветном плавании в советское время не были полностью не опубликованы. Возможно, это связано с тем, что будущий адмирал Ф.Ф.Матюшкин не одобрял офицеров-декабристов, поэтому в юные годы мы мало что о нем знали. Но именно он отправил в Сибирь Пущину пианино. Он не разрешал бить матросов и считал, что молиться, ходить, спать, сидеть, петь, плясать по дудке – убивает человека сначала духовно, а потом и физически. Именно по его настоянию соорудили в Москве первый памятник Пушкину. Вот как это было: «В 1870 году на торжественном лицейском обеде на просьбы о создании памятника Пушкину в Петербурге император Александр II ответил: «В Петербурге и без того есть много важных памятников». Товарищ Пушкина по Лицею адмирал Ф. Ф. Матюшкин предложил воздвигнуть памятник в Москве, чем отмечалось бы его общенациональное значение. В торжественной обстановке 6 июня 1880 года на Тверском бульваре был открыт памятник Пушкину работы А. М. Опекушина». (См.иллюстрацию № 3 в конце новеллы) Вот оно настоящее лицейское братство! У нас, моряков подготов и питонов, и сегодня действует эта традиция под названием «Морское братство», а девиз его – «Морское братство нерушимо!» Адмирал Федор Федорович Матюшкин похоронен на Смоленском кладбище в Петербурге. Александр Сергеевич всегда был неравнодушен к морю. В Крыму в городе Феодосия, где я прослужил два десятка лет моряком-испытателем, установлен памятник поэту и мемориальная доска в память о пребывании его в этом южном городке. (См. иллюстрацию № 4 в конце новеллы). Он провел в Феодосии два дня с вечера 16 августа до утра 18 августа 1820 года, путешествуя морем вместе с семьёй генерала Н.Н.Раевского из Кавказа в Гурзуф. Путешественники после небольшого отдыха в Феодосии отплыли в Гурзуф на борту брига «Мингрелия». Именно на корабле ночью Пушкин написал:
«Погасло дневное светило; На море синее вечерний пал туман. Шуми, шуми послушное ветрило. Волнуйся подо мной угрюмый океан…»
Много-много раз, проходя возле памятника Пушкину в Феодосии, следуя в «» в штаб Керчь-Феодосийской военно-морской базы на бесчисленные совещания, я цитировал:
«Гляжу как безумный на черную шаль, И хладную душу терзает печаль. Когда легковерен и молод я был, Младую гречанку я страстно любил. Прелестная дева ласкала меня; Но скоро я дожил до черного дня...»
Гений Александра Сергеевича, его божественные стихи, наполненные глубоким содержанием, его великолепная проза помогали мне пережить черные дни. А они бывают у каждого из нас – по службе, по работе и в семейной жизни. Откроешь, бывало, на любой странице «Капитанскую дочку» или «Повести Белкина» - и невозможно оторваться. Настолько плавно, логично идет повествование прекрасным певучим русским языком. В прозе Пушкина есть какая-то магия, волшебство. Я много раз ловил себя на мысли, что пора остановиться, и не могу. Как будто мчишься по шоссе, не ощущая скорости, на машине с мягкой подвеской, ни каких тебе ухабов и колдобин, настолько интересно, увлекательно и легко читаются его повести. А какие простые, понятные и увлекательные сюжеты. Меня до сих пор волнуют и заставляют вновь и вновь возвращаться к ним «Повести Белкина». Всего пять небольших рассказов. Но каких!!! Как мог дворянин придумать простой житейский сюжет «Станционного смотрителя»? Волнующая вечная тема - «родители и дети». До Пушкина никто и никогда не писал о простом человеке, о родительской любви и «жестокости» детей, вырастающих и забывающих своих стариков. И сегодня через столетия эта тема является актуальной. Какой пронзительно печальный фильм создал уже в наши дни Сергей Соловьев (1972 год) по этой, казалось бы, простой повести. Дуня - юная дочь станционного смотрителя Самсона Вырина, не сказав отцу, уезжает с «проезжим молодцом» в столицу. Он снимает ей квартиру и содержит, как наложницу. Страдающий и переживающий отец забыт. Он пытается найти дочь, но его прогоняют взашей. Счастливой дочери сейчас он не нужен. С горя отец запил и вскоре умер. Через несколько лет «барыня с тремя маленькими барчатами» приехала к отцу, ей показали могилу. Она долго рыдала на могиле отца, только теперь понимая, что он был единственный на белом свете самый близкий ей человек, кто любил ее бескорыстно.
Я поражен кинофильмом «» по повести Пушкина (режиссер Владимир Басов, 1964 год). Изумительно романтический сюжет. Красивые артисты – Валентина Титова, Георгий Мартынюк, Олег Видов. И бессмертная музыка современного классика Георгия Свиридова. Помню, я пришел с моря. Усталый, как может устать в шестидесятые годы прошлого века единственный штурман на дизельной подводной лодке 613 проекта на трехсуточном выходе в море. Включил телевизор и оказался в «серебряном 19 веке» среди благородных красивых людей. Я вместе с ними переживал высокие чувства любви, долга, ответственности. Я потерял счет времени. Я наслаждался гением Александра Сергеевича Пушкина и композитора Свиридова. Сегодня музыка Свиридова исполняется как самостоятельное произведение под названием «Музыкальные иллюстрации к повести Пушкина «Метель», включающие в себя семь самостоятельных музыкальных шедевров, это: «Тройка», «Вальс», «Весна и осень», «Романс», «Пастораль», «Военный марш» и «Венчание». И нет людей, которые оставались бы равнодушными, нет людей, у которых не появлялись бы слезы на глазах, когда звучит волшебный «Романс». Моя любимая актриса Наталья Гундарева, однажды услышав его, сказала своей родственнице: «Когда я умру, пусть эта музыка прозвучит на моих похоронах». В 2005 году, когда хоронили Наталью Георгиевну Гундареву, «Романс» из музыки Свиридова к кинофильму «Метель» звучал при прощании с ней печально-торжественно и в тоже время – оптимистично. Каждый из нас знает музыкальную картинку «Тройка», с нее начиналась телевизионная программа «Вести» с изображением мчащийся тройки лошадей. Александр Сергеевич Пушкин, я думаю, был бы доволен. Он любил музыку и ему принадлежит сакраментальная фраза: «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает. Но и любовь - мелодия». (Я мысленно перевел это высказывание на язык математики и понял, что же у Александра Сергеевича на первом месте и что на втором. И я с ним полностью согласен!)
А как прекрасна чистота первой любви молодых людей в повести «» (режиссер Алексей Сахаров, 1995 год). Какие привлекательные красивые нежные лица юных артистов в фильме по этой повести - Елены Кориковой и Дмитрия Щербины. Какие трогательные переживания в увлекательном сюжете, придуманном Александром Сергеевичем. Как аккуратно показана зарождающаяся любовь молодых людей. Какие чистые отношения. Никаких современных вольностей. Ведь в то время, в начале 19 века, мужчины падали в обморок при виде туфельки женщины, выходящей из кареты. Великий французский артист Жан Габен сказал однажды: «Чтобы фильм был хорошим, надо три вещи. Первое – сценарий, второе – сценарий, третье – сценарий». В фильмах, названных мною по повестям Пушкина, все три требования выполнены. Сам Александр Сергеевич понимал, что «Повести Белкина» у него получились неплохие. Вот, что он писал П.А. Плетневу 9 декабря 1830года: «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдино писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда…{он перечисляет огромное количество стихотворных произведений}. Еще не все (весьма секретное): написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржет и бьется – и которые напечатаем также Anonyme – под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает». А вот другой отзыв современника: «Вскоре по выходе повестей Белкина» (середина октября 1831 г.) я на минуту зашел к А.С.; они лежали у него на столе. Я не подозревал, что автор их – он сам. «Какие это повести? И кто этот Белкин?» - спросил я, заглядывая в книгу. «Кто бы он там ни был, а писать повесть надо вот этак: просто, коротко и ясно» (П.И.Миллер. Встреча с Пушкиным. Рус. Арх.,1902, III,234.) Я уже заканчивал свое восхищение А.С. Пушкиным, как литератором, уже закрывал ученые книги, когда обнаружил фразу, которая подвергла меня в шок. Только великий, глубоко порядочный человек мог посетовать на свои действия: «Я всякий раз чувствую жестокое угрызение совести, - сказал мне однажды Пушкин в откровенном со мной разговоре, - когда вспоминаю, что я, может быть, первый из русских начал торговать поэзией. Я, конечно, выгодно продал свой Бахчисарайский Фонтан и Евгения Онегина, но к чему это приведет нашу поэзию, а может быть, и всю нашу литературу? Уж, конечно, не к добру. Признаюсь, я завидую Державину, Дмитриеву, Карамзину: они бескорыстно и безукоризненно для совести подвизались на благородном своем поприще, на поприще словесности, а я?» - Тут он тяжело вздохнул и замолчал». (С.Е.Раич. Галатея, 1839, ч.4, №29, стр.197.)
Личность Пушкина.
1. Люди, близко знавшие Пушкина (Нащокин, кн. Вяземский, В.А. Жуковский), утверждали, что их друг, за что бы ни принялся, во всем был велик и гениален. (П. И. Бартенев. Рус. Арх.., 1899, 11, 146.) 2. Нащокин повторяет, что Пушкин был не только образованнейший, но и начитанный человек. Так, он очень хорошо помнит, как он почти постоянно держал при себе в карманах одну или две книги и в свободное время, затихнет ли разговор, разойдется ли общество, после обеда - принимался за чтение. (П.И. Бартенев. Рассказы о П-не,47). 3. Никого не знала я умнее Пушкина. Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли – бывало, забьет их совершенно. (А.О. Смирнова-Россет по записи Я.П. Полонского. Голос Минувшего, 1917, №11, 154) 4. У Александра Сергеевича был самый счастливый характер для семейной жизни: ни взысканий, ни капризов. Одним могли рассердить его не на шутку. Он требовал, чтоб никто не входил в его кабинет от часа до трех: это время он проводил за письменным столом или ходил по комнате, обдумывая свои творения, и встречал далеко не гостеприимно того, кто стучался в его дверь. Его кабинет был над моей головой, и в часы занятия или уединения Пушкина мне часто слышался его мерный или тревожный шаг. (С.Н.Гончаров (брат жены П-на) в передаче Толычевой. Рус.Арх., 1877,II,98.) 5. Пушкин был неутомимый ходок и иногда делал прогулки пешком из Петербурга в Царское Село. Он выходил из города рано поутру, выпивал стакан вина на Средней рогатке и к обеду являлся в Царское Село. После прогулки в его садах он тем же путем возвращался назад. Может быть, в одно из таких путешествий задуманы были «Воспоминания в Царском Селе», помеченные в тетради его: «Декабрь 1829 года, СПБ». (П.В. Анненков. Материалы,225.)
О любви.
Начну с себя. А.С.Пушкин помог мне жениться…. После окончания училища я прибыл для дальнейшего прохождения службы на Северный флот, самый сильный, самый сложный, самый суровый. Все свои молодые нерастраченные силы отдавал морской службе, что очень радовало начальство. Через несколько лет я вдруг понял, что если так пойдет дело, то мне не удастся создать семью. По вечерам, когда лодка находилась в базе, все офицеры сходили на берег – домой к женам и детям, а я, как холостяк, - всегда «вечный обеспечивающий» должен был сидеть с матросами. Надо было срочно что-то делать. Самый простой путь – поступить в Академию. Только с третьей попытки получил разрешение готовиться к поступлению в военно-морскую академию. Успешно сдал вступительные экзамены. Ура! Три года учиться в Ленинграде! Испытав себя «глубиной погружения», пройдя школу выживания на Севере и на Черном море, я спланировал: на первом курсе – жениться; на втором – родить дочку. Когда я увидел на Невском проспекте скромное неземное создание, все другие женщины перестали для меня существовать. Через месяц были смотрины. Мама одобрила. Я, помню, гуляя в районе станции метро «Владимирская» - это улицы Рубинштейна, Пушкинская, Кузнечный переулок, мы впервые увидели скромный, но красивый, малоизвестный памятник Александру Сергеевичу Пушкину, открытый, как я узнал позднее, 7 августа 1884 года, в честь 85-летия великого поэта. (Скульптор Опекушин Александр Михайлович (1838-1923), архитекторы Бенуа Николай Леонтьевич (1813-1898) и Лыткин А.С.) (См. иллюстрацию № 2 в конце новеллы). Строго следуя плану, еще через месяц, подойдя к памятнику, и как бы приглашая Александра Сергеевича в свидетели, я «встал на колено» и, в старинных традициях русской интеллигенции, попросил руки у моей «пассии». Юная избранница была в шоке, и, видимо, постеснялась грозного и серьезного Пушкина А.С., чтобы отказать. А он как бы сказал мне: «Молодец! Удачу надо хватать за волосы, даже если они белокурые!» Сразу же пошли подавать заявление во Дворец бракосочетаний на набережной Невы, где оказалась большая очередь «брачующихся». Я хотел, было, уйти, мол, придем в другой раз. Но тут моя невеста проявила такую настойчивость, что я ее невольно зауважал. (Позднее я понял психологию женщины – «женихи на дороге не валяются, их надо хватать, пока они не передумали».) И, наконец, сыграли свадьбу - 27 января. (Так совпало! На другой день после окончания зимней сессии в военно-морской академии.) Да, день нашей свадьбы 27 января, в день моего рождения. Более того, в этот же день была свадьба моих родителей в 1935 году. Просто магия даты – 27 января! И вот сегодня в 2015 году 27 января - ровно сорок восемь лет совместной жизни, аметистовая свадьба. А кажется, что все начиналось вчера! Спасибо Александру Сергеевичу! У меня такое ощущение, что он меня вдохновил. До сих пор считаю, что самый серьезный шаг в жизни – это жениться. Второй раз не стал бы этого делать.
Вера Николаевна и Валерий Федорович Касатоновы.
А теперь о Пушкине.
«И великий человек – всего лишь человек»
Иоган Вольфганг Гёте
У меня дома любимые книги - "Пушкин глазами современников" два тома и "Пушкин в жизни" В.В.Вересаева. Это подлинные воспоминания о человеке и гениальном литераторе России. В них все - и величие, и человеческие слабости, и страсти, и нелепые поступки. Одним словом, живой образ Александра Сергеевича. Чтение этих книг очень часто вызывает у меня грусть. Тяжела была у него жизнь. Сразу скажу свое жизненное правило: я никогда никого не осуждаю, никого не поучаю и никому ничего не советую, пока меня не попросят. Очень хорошо помню заповедь индийских мудрецов: «Самое легкое в жизни – давать советы». В этом разделе я хочу привести несколько воспоминаний современников Александра Сергеевича, потому что нам не дано судить о нем, о живом человеке. Большие ученые «пушкиноведы» предупреждают, что большинство свидетельств современников сомнительны, ввиду явной их тенденциозности… 1. Однажды на вопрос Баратынского, не помешает ли он ей, если прочтет в ее присутствии Пушкину новые стихотворения, Наталья Николаевна ответила: «Читайте, пожалуйста, я не слушаю». (Павлищев Л.Н. со слов своей матери. Воспоминания, 57.) 2. Однажды вечером, в ноябре 1833 года, я пришел к В.Ф.Одоевскому… Вдруг, - никогда этого не забуду, - входит дама, стройная, как пальма, в платье из черного атласа, доходящем до горла (в это время был придворный траур). Это была жена Пушкина, первая красавица того времени. Такого роста, такой осанки я никогда не видывал! Благородные, античные черты ее лица напоминали мне Евтерпу Луврского Музея. Князь Григорий (Волконский) подошел ко мне, шепнул на ухо: «не годится слишком на нее засматриваться»… (В.В.Ленц. Приключения лифляндца в Петербурге. Рус.Арх.,1878,1,441-442.) 3. Упомяну, что я слышала в 40 году от книгопродавца Смирдина. Он рассказал: «Я пришел к Александру Сергеевичу за рукописью и принес деньги-с: он поставил мне условием, чтобы я всегда платил золотом, потому что их супруга, кроме золота, не желала брать других денег в руки. Вот А.С. мне и говорит, когда я вошел в кабинет: «рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть», и повел меня; постучались в дверь; она ответила «входите». А.С. отворил двери, а сам ушел… «Я вас для того призвала к себе, - сказала она,- чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых вместо пятидесяти. Мой муж дешево продал вам свои стихи. В шесть часов принесите деньги, тогда получите рукопись… Прощайте»…
Я поклонился, пошел в кабинет к А.С. и застал его сидящим у письменного стола с карандашом в одной руке, а другой рукой подпирал голову. И они сказали мне: «Что? С женщиной труднее поладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену; ей понадобилось заказать новое бальное платье, где хочешь, подай денег… Я с вами потом сочтусь». - Что же принесли деньги в шесть часов? - спросил Панаев. – Как же было не принести такой даме? (Головачева-Панаева А.Я. Воспоминания, стр. 247) 4. Какой Пушкин был весельчак, добряк и острослов! Он говорил тенором, очень быстро каламбурил и по-русски, и по-французски… Жена его была добрая, но легкомысленная. Ветер, ветер! Право, она какая-то, казалось мне, бесчувственная. Пушкин ее любил безумно. (Нащокина В.А. по записи Ежова Н. Новое Время, 1899, №8343). 5. Пушкина чувствовала к Геккерену (Дантесу) род признательности за то, что он постоянно занимал ее и старался быть ей приятным. (П.И.Бартенев со слов кн-ни В.Ф. Вяземской. Рус.Арх.,1888, II,311.) 6. Прелестная жена, которая любила славу своего мужа более для успехов своих в свете, предпочитала блеск и бальную залу всей поэзии в мире и, по странному противоречию, пользуясь всеми плодами литературной известности Пушкина, исподтишка немножко гнушалась тем, что она, светская женщина по преимуществу (фр.) - привязана к мужу литератору (фр.), - это жена, с семейными и хозяйственными хлопотами, привела к Пушкину ревность и отогнала его музу. (Гр.М.А.Корф. Записка. Я.Грот,251) 7. Несколько минут после смерти Пушкина Даль вошел к его жене; она схватила его за руку, потом, оторвав свою руку, начала ломать руки и в отчаянии произнесла: «Я убила моего мужа, я причиною его смерти; но богом свидетельствую, - я чиста душою и сердцем!» (Н.В. Кукольник. Дневник. Записки М.И.Глинки. Изд. «Академии», 1930, стр.464.)
8. Пушкин был ревнив и страстно любил свою жену, что нисколько, однако, не мешало ему иногда скучать в ее присутствии. Она его не понимала и, конечно, светские успехи его ставила выше литературных. Александра Осиповна Россет, в замужестве Смирнова, вспоминает о своих беседах с Пушкиным на ниве литературы. «Когда мы жили в Царском Селе, Пушкин каждое утро ходил купаться, после чая ложился у себя в комнате и начинал потеть. По утрам я заходила к нему. (Они снимали дачу по соседству.) Жена его так уж и знала, что я не к ней иду. – Ведь ты не ко мне, а к мужу пришла, ну и поди к нему. – Конечно, не к тебе, а к мужу. Пришла узнать, можно ли войти. – Можно. С мокрыми курчавыми волосами лежит, бывало, Пушкин в коричневом сюртуке на диване. На полу вокруг книги, а у него в руках карандаш. – А я вам приготовил кой-что прочесть, - говорит. – Ну, читайте. Пушкин начинал читать (в это время он сочинял все сказки). Я делала ему замечания, он отмечал и был очень доволен. Читал стихи он плохо. Жена его ревновала ко мне. Сколько раз я ей говорила: «Что ревнуешь ко мне. Право, мне все равны: и Жуковский, и Пушкин, и Плетнев, - разве ты не видишь, что ни я не влюблена в него, ни он в меня». – Я это очень хорошо вижу, говорит, да мне досадно. Я тебе завидую. Когда ты приходишь к моему мужу, он весел и смеется, а при мне зевает». (Рассказы о Пушкине, записанные Я.П.Полонским). 9. Раз, когда Пушкин читал моей матери стихотворение, которое она должна была в тот вечер передать государю, жена Пушкина воскликнула: «Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!» Он сделал вид, что не понял, и отвечал: «извини, этих ты не знаешь: я не читал их тебе». – «Эти ли, другие ли, все равно. Ты вообще надоел мне со своими стихами». Несколько смущенный, поэт сказал моей матери, которая кусала себе губы от вмешательства: «Натали еще совсем ребенок. У нее невозможная откровенность малых ребят». Он передал стихи моей матери, не дочитав их, и переменил разговор. В Царскосельском театре затевался спектакль, и мать моя сообщила Пушкиной, что она получит приглашение. Это привело ее в лучшее настроение, и она сказала моей матери: «Пожалуйста, продолжайте чтение. Я вижу, что ему этого очень хочется. А я пойду посмотрю свои платья. Вы зайдите ко мне потом, чтоб сказать, что мне лучше надеть для спектакля?» (О.Н. Смирнова. Записки А.О.Смирновой, 1, 181.)
Будьте осторожны. Не делайте поспешных выводов. Жене не обязательно быть «кандидатом наук» и знать, как извлекать корень квадратный. У нее другие функции. У каждого своя жена. Но я давно заметил общее правило в семейной жизни, на мой взгляд, – жена обычно недооценивает мужа. Отсюда возникает много проблем.
Заключение
1. В сущности, Пушкин был до крайности несчастлив, и главное его несчастие заключалось в том, что он жил в Петербурге и жил светской жизнью, его убившей. Пушкин находился в среде, над которой не мог не чувствовать своего превосходства, а между тем, в то же время чувствовал себя почти постоянно униженным и по достатку, и по значению в этой аристократической сфере, к которой он имел какое-то непостижимое пристрастие… В семействе он был счастлив, насколько может быть счастлив поэт, не рожденный для семейной жизни. (Гр.В.А.Сологуб. Воспоминания, 175-178) 2. Не могу умолчать об одном маленьком факте, характеризующем отношение известной части общества к великому поэту: после помолвки Наталии Николаевны Пушкиной (в 1844 году) к нам зашел генерал Врангель, начальник московской артиллерии. Я обратилась к нему с вопросом: «Слышали новость?» - «Какую?», - спросил он. «Пушкина замуж выходит». – «За кого?» - «За генерала Ланского». – «Молодец, хвалю ее за это. По крайней мере, муж – генерал, а не какой-то там Пушкин, человек без имени и положения… ». То ли еще моим ушам приходилось слышать о великом поэте! (В.А. Нащокина. Рассказы о Пушкине. Том 2, стр. 236-247) Наталья Николаевна Пушкина-Ланская умерла 26 ноября 1863 года.
Эпилог. Похороны Пушкина.
Вспоминает Екатерина Ивановна Фок, урожденная Осипова, соседка А.С., проживавшая в Тригорском, рядом с Михайловским. В феврале 1837 года тринадцатилетняя Катенька оказалась свидетельницей похорон Пушкина в Святых Горах: «15 февраля 1837 года стоял страшный мороз. После обеда, часу в третьем, видим в окно: едет возок с какими-то двумя людьми, за ним длинные сани с ящиком. Мы с матерью вышли навстречу гостям. Видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. Он рассказал матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь и перезябши вместе с везшим гроб ямщиком, приехали сюда. Какой ведь случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтоб не проститься с Тригорским и с нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла, - ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина, а с ними и мы обе – сестра Маша и я, чтобы, как говорила матушка, присутствовал при погребении хоть кто-нибудь из близких. Рано утром внесли ящик в церковь, и после заупокойной обедни всем монастырским клиром, с настоятелем, архимандритом, столетним стариком Геннадием во главе, похоронили Александра Сергеевича, в присутствии Тургенева и нас двух барышень. Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно. и все прочее устраивала сама моя мать, так любившая Пушкина, Прасковья Александровна (Осипова). Никто из родных так на могиле и не был. Жена приехала только через два года, в 1839 году». (Е.И.Фок. Рассказы о Пушкине, записанные В.П.Острогорским. Том 1, стр. 467-469)
Реквием
О память сердца, ты сильней Рассудка памяти печальной.
Батюшков.
«Прости меня и ты, милый мой, вечнопамятный Александр Сергеевич! Во всяком случае, благодари судьбу; ты родился в лучшее время; учился, положим, «чему-нибудь и как-нибудь», да выучился многому: умному помогает бог. Твои стихотворения не жмутся в тесном кругу России наших дедов; грамотные русские люди читают их всласть; прочтут и чужие, лишь бы выучиться им по-нашему; а не учатся покуда оттого, что, таких как ты, не много у нас. Будут ли? Господь весть! Но мне сдается, что – как говорил Мельник на вопрос Филимона: «Найдутся ли кони?» – «Найдутся, небось, да не скоро». (П.А.Катенин, драматург, критик и поэт. Воспоминания о Пушкине. Том 1, стр. 193-199).
Иллюстрации
№ 1.
В годы Великой Отечественной войны памятник Пушкину покоился в земле. Осенью 1941 года, из-за очевидной угрозы разрушения памятника, жители города закопали его на территории Лицейского садика и сохраняли в тайне местоположение тайного убежища, несмотря на то, что немцы, по некоторым данным, интересовались памятником и даже допрашивали музейного садовника, который впоследствии был убит. Постамент же оставался на месте, и немецкие солдаты упражнялись на нем в стрельбе. В апреле 1945 года бронзового лицеиста подняли, отреставрировали, а 17 июня памятник был вновь открыт. Из письма А. Кучумова жене от 8 июня 1944 года: «Очень было трогательно, что в яме, где видна отрытая нами голова любимого лицеиста, рано утром уже были возложены цветы неизвестным патриотом-пушкинистом. На память об этом дне мы все охраним по кусочку розового гранита от пьедестала памятника, так как одна плита цоколя разбита подрывной шашкой бандитов-немцев на мелкие осколки».
№ 2. , открытый 7 августа 1884 года, в честь 85-летия великого поэта. (Скульптор Опекушин Александр Михайлович (1838-1923), архитекторы Бенуа Николай Леонтьевич (1813-1898) и Лыткин А.С.)
№ 3. 6 июня 1880 года. Памятник выполнен из бронзы, первоначально он был установлен в начале Тверского бульвара на Страстной площади (ныне Пушкинская). В 1950 году памятник переместили на противоположную сторону площади, где и находится до сих пор.
№ 4. . В 1974 году на улице Войкова в сквере, носящем имя Александра Пушкина, был установлен памятник Александру Сергеевичу Пушкину. Это бронзовая фигура поэта, отлитая в полный рост и установленная на гранитном постаменте. Высота фигуры 2,5 м, постамента 2 м. Поэт изображен без головного убора, в сюртуке, с шейным платком. Обращен Александр Сергеевич лицом в сторону моря, краса и величие которого так восхитили его во время путешествия по Крыму. Авторы памятника: скульптор из Коктебеля, Анатолий Иванович Григорьев, архитектор Валентин Николаевич Наугольный, главный архитектор Феодосии. Памятник был установлен к 175-летию поэта. В Феодосии Пушкин был один раз проездом, два дня с вечера 16 августа до утра 18 августа 1820 года, путешествуя морем вместе с семьёй генерала Н.Н.Раевского из Кавказа в Гурзуф. Путешественники останавливались на отдыхе в Феодосии у бывшего градоначальника Феодосии С.М.Броневского. Этот дом сохранился до наших дней и сейчас является одним из корпусов военного санатория. На доме прикреплена мемориальная доска: «Здесь 16-18 августа 1820 г. останавливался проездом в Гурзуф великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин».
Как-то я услышала в передаче радио одну историю. Расскажу ее, как запомнила и только самую суть. В маленьком аэропорту объявили посадку на самолет. Пройдя все необходимые процедуры, пассажиры стали занимать свои места в самолете. И вдруг, в руках одного, другого, третьего… появились небольшие белые листочки, которые они читали. И у всех без исключения на лицах стали появляться улыбки. Кое-кто, взяв такой листочек , в растерянности и смущении оглядывался по сторонам, словно, проверяя, не подвох ли это, но увидев, что он не одинок, «включал» и свою улыбку… Все объяснилось просто: сотрудники аэропорта предложили родным, которые провожали улетающих этим самолетом, написать на листочках свои напутствия в дорогу. Их то и обнаружили на своих местах пассажиры… У каждого несомненно были какие-то свои слова, но сколько бы их не было по количеству, от них светлели лица, и все тревоги, заботы, грусть, внутренний страх перед полетом – все на какое-то мгновенье растворилось, ушло, словно одна на всех радость накрыла их своими крыльями.
А вы говорите какие-то слова, когда родной человек уходит, уезжает? Какие именно это слова? Они бывают разные. Но непременно говорятся…
Может привычные, когда муж, собравшись за продуктами в магазин, у порога непременно скажет: »Ну, я пошел!». А ты в ответ: « С богом!» или: « Недолго ходи. Я жду тебя !». Внучке , когда сдает зачет или экзамен: « Ни пуха, ни пера!» и слышишь в ответ веселое: «К черту!». Шоферу дальнобойщику - «Поменьше крутых поворотов!». А еще прочитала в каком-то рассказе и такое: « Ни гвоздя, ни жезла, чтобы шины были целы и никто не останавливал!», видимо, так требовали условия этого долгого пути.
Уходя из гостей, не задумываясь над смыслом особо, иногда произносим: « Спасибо этому дому, пойдем теперь к другому». Да и более привычное: « В гостях хорошо, а дома лучше!».
В песне велосипедистам желают: « Солнца на спицах, синевы над головой»…
Что самое частое, что звучит на перроне вокзала, перед самым отправлением? «Счастливого пути!», или « Счастливо добраться!». « В добрый путь !» Возможно, и более длинное: «Хороших попутчиков, помни: мы тебя ждем! Как доедешь, сообщи, сразу же!»… Попутного ветра…
Знаем, что «пароходы провожают совсем не так, как поезда». А как, провожают корабли, знают об этом только моряки и их жены…
Что чувствуют от этих прощальных перед отъездом слов, знает только каждый из нас. Иногда сказанное тихо-тихо : « Люблю тебя! Возвращайся скорее! «... – это такой теплый комочек, поселившийся внутри, который просто греет, каким бы не был трудным и долгим твой путь домой. Я говорю только о словах, хотя есть еще и глаза, которые могут сказать больше слов, есть теплые, нежные руки, объятия, поцелуи, Есть… « В кармане маленьком моем есть карточка твоя, так значит, мы всегда с тобой, моя любимая»… Я только о словах… Мы даже не задумываемся, насколько важно, какие именно мы говорим, провожая или расставаясь, даже на время. Но непременно такие, какие сердце подсказывает в эту минуту.
А в прежние времена люди хорошо это осознавали и очень серьезно относились к ритуалам, напутствиям, благословению, считая это программой для будущего, оберегом, талисманом. Вспомните старинные свадьбы с их величальными, речами для молодых. А какие слова нам говорят, когда покидаем школу, получаем дипломы, какие напутствия и пожелания слышат курсанты военных училищ, когда их благословляют в новую жизнь. Они несомненно остаются в памяти и не только… они берутся в дорогу по жизни… Помните песню нашей комсомольской юности, песню – разговор: « Дан приказ: ему - на запад, ей – в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну. Уходили, расставаясь, покидая тихий край… « Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай!» И родная отвечала: « Я желаю всей душой, если смерти , то мгновенной, если раны – небольшой. Он пожал подруге руку, глянул в девичье лицо : »А еще, - сказал он тихо, - напиши мне письмецо». « А куда же напишу я, как я твой узнаю путь?» «Все равно,- сказал он тихо, - напиши куда-нибудь!».
Уходили комсомольцы на гражданскую войну… Времена другие. Войны – другие… Криком, молитвами, заклинаньями рыдает и стонет душа матери, жены, любимой, когда их родные мужчины уходят на войну… и слова: « Возвращайся живым!» в них главные…
Не смогу рассказать, как они действуют, но верю, что очень важно, какие человек слышит слова за своей спиной, закрывая дверь дома или отправляясь в путь.
Слова, как и мысли, имеют огромную силу. Они могут быть благословением, оберегом, могут хранить в пути и, как свет немеркнущего маяка, дать силы непременно вернуться… А есть слова, которые проходят сквозь века.
В них такая мудрость, такая заповедность, глубина, они, как завещание всем поколениям, живущим на этой земле, напутствие, что ничем не измеришь, остается принять, как истину.
После Рождества Христова наступает следующий, не менее важный праздник - «Крещение господне» или по народному календарю – Водокрещи. Косинский детский морской клуб в этот день, 19 января провел Фестиваль «Красоты Косинских озер», целью которого было: пропаганда здорового образа жизни и экологическое просвещение. Фестиваль начался в 9.00 утра. В программе Фестиваля проводились:
- Соревнования по рыбной ловле. - Экологическая викторина на знание фауны Косинских озер. - Просмотр фильма о Косинских озерах. - Акция «Чистый лед». - Мастер-класс по безопасности поведения на льду. - Экскурсия на судоверфь Косинского морского клуба с демонстрацией строительства точной копии Ботика Петра 1.
Организаторами совместного мероприятия стали представители различных направлений при Косинском детском морском клубе, а именно: детский рыболовный клуб «Пионер», руководитель Новиков С.В., экологический центр при Клубе, учащиеся ГОУ СОШ № 2035, руководитель Головнев А.В.
Участники Фестиваля были дети, подростки, молодежь семейные команды, а также взрослые и люди старшего поколения.
Всего насчитывалось около 50 человек. Самому маленькому участнику соревнований по рыбной ловле было 3 года, и ко всеобщему удивлению он первый поймал 3-х рыбок и получил особый приз, как самый удачливый рыболов, ведь это была первая рыбалка в его жизни.
По правилам соревнований по зимней ловле рыбы разрешалось ловить только одной удочкой, оснащенной одной мормышкой.
Территория площадки для рыбалки была огорожена, и каждый участник обозначал флажком свою лунку, которую перед этим они должны были пробурить на скорость, кто быстрей пробурит лунку. И здесь победила дружба.
Самый крупный улов по весу был у Белова Александра - 1020 грамм, за что он получил 1 место. Пантюхов Александр завоевал 2 место – вес 432 г., ну а 3 место досталось Щербинину Ивану, вес его улова составил - 270 г.
Остальные участники были также награждены поощрительными призами, а вся рыба была отпущена обратно в озеро, так как, с точки зрения экологии, мальков необходимо отпускать.
Пока проводились соревнования, группа секции экологов проводили акцию Чистый лед, и убирали мусор оставленный недобросовестными рыбаками.
Каждому рыбаку на озере были вручены мешки для мусора, проведена разъяснительная беседа. Вдруг, у одной из лунок, ребята увидели, как рыбак вытаскивает на лед рыбу линь. Юные экологи сразу определили, что эта рыба занесена в Красную книгу и, ко всеобщему удовольствию и согласию, ценная рыба была отпущена в родную стихию.
После соревнований по рыбной ловле и уборке мусора, все с удовольствием выпили ароматный, горячий чай со сладостями, согрелись в Андреевском зале клуба, и в это время начался просмотр фильма о Косинских озерах, проведена экологическая викторина на знание фауны Косинских озер, а также была представлена презентация школьных экологических программ.
Самую интересную презентацию по экологии представила ученица 4 класса ГБОУ СОШ 2035 Горшенина Анастасия, исследовательский проект по Косинским озерам и получила 1 место. Также награждены были: Смирнова Елизавета ученица 8 кл. за экологический проект по реке Рудневка и Мамаев Виктор, ученик 7 кл. за участие в экологических проектах. Все эти ребята из одной школы.
Затем все участники и гости пошли на судоверфь, где Командор клуба, Шадрин Михаил Георгиевич повел экскурсию и рассказал удивительную историю создания Ботика Петра 1 и все его достопримечательности. Мероприятие прошло в теплой, дружеской и по своему, домашней атмосфере. Представитель от партии ЛДПР вручил всем сувениры от Жириновского В.В. и в 15.00 все гости и участники Фестиваля с хорошим настроением разошлись по домам.
Вскоре мать пригласила всех откушать. Тут Алик заволновался и попытался посадить меня за стоявший в конце комнаты столик с двумя венскими стульями. Тут я наотрез отказался и сел вместе со всеми на ковер, скрестив ноги, чем еще раз заслужил расположение мамы, которая положила за моей спиной подушку. Все женщины покинули комнату, и начался обед, сопровождаемый всеобщей оживленной беседой на русском языке, очевидно из уважения к гостю. Первого блюда не было, и большинство еды приходилось брать руками, а салфеток я не заметил. Однако вскоре появилась жена младшего брата с глубокой посудой, и все поочередно начали ополаскивать в ней руки. Когда дошла очередь до меня, я увидел, что в воде плавают нарезанные дольки лимона, и жир с рук сходит моментально. К концу обеда, когда с непривычки затекли ноги и заболела спина, я с трудом представлял себе, как я смогу встать. Только хорошая спортивная форма помогла мне успешно решить эту проблему. После обеда все разошлись отдыхать, а меня Алик повел в сад, который занимал большую территорию. Из деревьев преобладали высокие грецкие орехи и инжир. Всего пара деревьев были черешни. Алик объяснил мне, что урожай, проданный с одного взрослого дерева ореха или инжира, составляет примерно годовую зарплату советского инженера. Слышать эти экономические рассказы было для меня очень интересно и познавательно. Поздно вечером тепло распрощался с семейством Алика, и он проводил меня до электрички.
Мой друг Володя в дивизионе тоже встречал меня очень тепло. Тумбочка была накрыта газетой, на ней стояли две бутылки вина, две красивых крупных грозди винограда на тарелке и два хрустальных бокала. Просто . Похоже было, что Володя заскучал без постоянного общения. Пришлось мне зачитать ему стих из Навои и развернуть картину Мане. Володя разлил вино по бокалам и поинтересовался, что я с картиной собираюсь делать. Когда я рассказал ему, что намерен повесить ее у себя в каюте, то мой друг Володя отреагировал на это как-то неопределенно. На следующий день я отнес картину в мастерскую к азербайджанцу стекольщику, чтобы тот вырезал стекло и сделал красивую рамку, а Володиного механика попросил сделать на переборке своей каюты крепеж для картины. Уже к вечеру картина висела в каюте, а Володя с нетерпением тянул меня за рукав, чтобы отправиться, как он заявил, послушать канареек. Это, стало быть, лезть на гору в ресторан рядом с огромным памятником Кирову. Отказать было нельзя и неудобно. Кавказский ресторан был, как обычно, наполнен преимущественно одними мужиками Наше внимание никто не отвлекал, и мы долго слушали пение канареек. Наше денежное довольствие мы еще не истратили, поэтому под такое чарующее пение коньяку мы приняли изрядное количество. Под закрытие ресторана мы рассчитались с официантом и, умиротворенные, спокойно тронулись домой. Обычно в южных городах жизнь кипит допоздна, но на аллеях парка культуры было пустынно. Нас это не волновало, мы шли правильным курсом, и спешить нам было некуда. Вдруг из темноты перед нами возник милиционер азербайджанец и начал говорить, что мы идем не так и не туда, а идти нам надо в отделение милиции. Понятное дело страж порядка хотел срубить с нас свою долю рублей. Володя объяснил ему, что мы офицеры и спокойно идем домой, а ему надо идти в ... (адрес ему мы сообщали уже вдвоем и на повышенных тонах). Ускользающие деньги милиционера никак не устраивали. Он шел вслед за нами на почтительном расстоянии и время от времени свистел в свой милицейский свисток, на что мы не обращали никакого внимания. В каком-то районе на свист подошел второй милиционер. Они о чем-то переговорили между собой, и дальше нас сопровождали двое. Свист не прекращался. Наконец появился и третий милиционер. Они что-то долго и громко обсуждали на своем языке. Возможно, третий был более порядочным или рассудительным, и не хотел заниматься вымогательством. В конце концов, двое его убедили, на их стороне были численное преимущество и темная ночь. Скоро они нас нагнали, и начался бестолковый разговор на тему «а ты кто такой».
Видно было, что они хотят нас окружить, но мы этого не хотели, и прислонились спинами к зданию. «Стояние на Калке» продолжалось довольно долго, пока милиционеры не бросились в атаку. Отбивались мы, как могли, но силы были неравны. На наше счастье, или несчастье на пустынной улице показался грузовой автомобиль, который остановился рядом. Автомобиль оказался из городской комендатуры, на нем развозились по районам патрульные группы. Когда выяснилось, что мы офицеры, места в автомобиле нам были обеспечены даже без нашего желания. Попали мы с Володей на офицерскую гауптвахту. Долго приводили себя в порядок, и даже пришлось просить йод и вату. К середине второго дня я рассказал Володе, что эта гауптвахта гораздо комфортнее курсантской и просил дежурного офицера сообщить в дивизион, где нас очевидно уже потеряли. Только в четверг проявилась реакция дивизиона. За нами прибыл командир нашего корабля, очень душевный человек. Он сообщил, что нам пора выходить в море, а без двух офицеров выход невозможен. Лишних офицеров на замену по разным причинам найти не удалось, и комдиву, который рвал и метал, пришлось уговаривать коменданта отпустить нас с гауптвахты. Еще он сообщил, что один из милиционеров попал в госпиталь, и нам грозят неприятности. После этого мы понурые поехали на корабль готовиться к выходу в море. На мне лежала обязанность подготовить предварительную прокладку похода. У Володи были свои проблемы по двигателям, которые были такими же старыми, как и весь наш корабль. С корабля мы старались не сходить, чтобы не встретить никого из командования дивизиона. Командование очевидно тоже не хотело встречаться с нами до поры до времени, так как замышляло показательную экзекуцию. Офицеры корабля, да и весь экипаж очень деликатно делали вид, что ничего не произошло. К вечеру мы знакомой дорогой пришли в район города Астара. Командир в вахтенный журнал записал приказ на охрану государственной границы, а я внизу приписал ожидаемый прогноз погоды.
Моя штурманская вахта с учетом перехода растягивалась почти на сутки. Навигационная обстановка в районе дозора включала один маяк и два световых знака. В ясную погоду все они были хорошо видны, и точность определения места корабля по трем пеленгам была вполне удовлетворительной. Работа штурмана в такой обстановке была достаточно рутинной и . В таких условиях через несколько лет службы квалификацию штурмана можно было потерять окончательно, хотя это никого, кроме меня, не интересовало. В плохую погоду видимость ухудшалась, пеленг можно было брать на маяк и на оконечность мыса на экране радиолокатора. Точность определения места корабля сразу резко падала. РЛС (радиолокационная станция) «Линь» в ночное время работала постоянно, а ее антенна излучала непосредственно над моей головой, когда я выскакивал из штурманской рубки. А определять местоположение полагалось не менее четырех раз в час. Да и вообще находиться в штурманской рубке было небезопасно для здоровья. Уже во второй поход я с ужасом отметил, что вследствие облучения часть моей шевелюры во время мытья головы остается в обрезе (тазу). Вахты остальных офицеров были значительно короче. «Граница на замке» держалась нами по давно заведенному порядку. От скуки, после своей короткой послеобеденной вахты, я стал проводить со своими подчиненными занятия по специальности, чтобы они по прибытии в Баку могли повысить свою классность, сдав соответствующие экзамены дивизионным специалистам. Это давало им возможность получать немного больше денег. Возражений не было, действовал принцип материальной заинтересованности для матросов, а для меня, как оказалось впоследствии, от этих занятий тоже была большая польза.
Продежурив две недели, мы направились в Баку. В этот раз приход в базу не радовал нас с Володей. В ближайшую субботу в ленкомнате дивизиона над нами было устроено судилище. В президиуме восседал комдив, а рядом с ним замполит с заранее заготовленными листами своей обличительной речи. Было ясно, что за две недели сценарий показательного и поучительного спектакля ими был хорошо подготовлен. Комдив сидел с коварной ухмылкой и предоставил слово замполиту. Замполит сообщил, что в повестке дня офицерского собрания обсуждение недостойного поведения двух офицеров нашего дивизиона. Фамилии он даже не упомянул. Он долго говорил о славной истории дивизиона, а затем перешел к делу. Он заклеймил позором за пьянство и разгильдяйство по службе старшего лейтенанта Чумакова, и отметил, что на поводу у него идет молодой и еще «зеленый» лейтенант Жеглов. Оба этих офицера участвовали в драке с милиционерами, и одному из них нанесли серьезные .
После драки они попали в гарнизонную комендатуру, уронив, таким образом, престиж нашего дивизиона. А молодой лейтенант еще и повесил у себя в каюте сплошную порнографию, и непонятно, что чувствует молодой матрос, когда приходит убирать его каюту. Замполиты в стране говорить всегда умели, тем более, что речь произносилась в назидание и другим офицерам. После обвинительной речи комдив предоставил слово обвиняемым. Володя, явно дурачась, сказал: я больше не буду (чем вызвал хихиканье части собрания), но они же первые начали, и видели бы вы наши синяки две недели назад. Когда слово было предоставлено мне, то я подтвердил, что мы тихо и мирно возвращались в дивизион, когда на нас напали, причем в численном превосходстве. Потом я пытался оправдаться по поводу «сплошной порнографии» в моей каюте. Я сказал, что мне лично в картине понравилась чернокожая служанка, моему матросу понравился черный котенок, напоминавший о доме, а вот нашему замполиту почему-то приглянулась в меру обнаженная молодая натурщица. Кому что нравится. Хихиканье в зале усилилось. Я готов принять справедливые упреки в свой адрес, но эта картина французского художника Эдуарда Мане украшает стены знаменитого музея Орсе в Париже, и парижане это искусство порнографией не называют. Похоже, что настоящее искусство нашего уважаемого замполита не волнует. Но меня больше поражает то обстоятельство, что этот морской офицер плохо знает Корабельный Устав, который гласит, что в каюте офицера имеют место быть произведения искусства в рамке под стеклом. Последнее обвинение в свой адрес я решительно не могу принять. Хихиканье в зале принимало откровенный характер. Комдив побагровел лицом и объявил, что собрание закрыто, а все офицеры должны для себя сделать соответствующие выводы. В коридоре офицеры наговорили нам с Володей комплиментов и посоветовали «Так держать». Все разбежались по домам, а мы с Володей отправились в свою комнатку на территории части. Там Володя достал из заначки бутылку коньяку, которую приготовил, чтобы снять стресс после собрания (опыт лечения у него определенно был), но я сказал, что нам пора объявлять пьянству бой. Володя согласился, но сказал, что сегодня выпьем за твою Олимпию (так назвал свою картину художник Мане), и мы потихоньку пили добротный коньяк из хрустальных бокалов, тем более, что закуска у нас после морского дозора была исключительной, благодаря стараниям наших корабельных старшин.
Жизнь после собрания шла своим чередом. Пить мы с Володей по договоренности стали меньше. Замполит стал делать мне заметно меньше замечаний. Мне было разрешено в свободное время водить матросов, желающих заниматься боксом, в ближайший дом культуры нефтяников. Временами я ходил на шлюпке под парусом со своими матросами. Все это разнообразило жизнь и мне и матросам. Один раз удалось навестить семейство Алика Алиева в Бузовнах, где меня очень тепло принимали. Наступала осень, и в саду было полно фруктов. На прощанье мне насыпали огромный хурджин (мешок) фруктов, и я смог угостить не только Володю, но и часть моих матросов. Время летело быстро, и скоро опять пора было выходить в море караулить границу. Через неделю пограничных будней мне пришлось познакомиться с осенними штормами на Каспии. На крупномасштабных картах иногда писалось Каспийское море и в скобках – озеро. Лоция описывала, что по силе штормовых бурь Каспийское море занимает второе место в мире после знаменитого Бискайского залива. Пришлось и мне познакомиться с этим, на первый взгляд, явным несоответствием. Холодный северный ветер стремится осенью на юг, как перелетные птицы. Гряда Уральских гор упорядочивает движение ветров в направлении приволжских степей и Каспийского моря, где ветер не встречает никаких преград и достигает ураганной силы. Ветер срывает с волн шапки воды, и брызги летят выше мачты. На вахту приходится выходить в сапогах, теплых брезентовых брюках и канадке с капюшоном. С мостика в штурманскую рубку заходишь весь мокрый. Журнал не ведется, так как с канадки ручьем течет вода. Ведется прокладка на карте и черновые записи определения места. В такой шторм приходится бросать охрану границы и бежать прятаться в устье реки Куры. Видимость при непогоде ухудшается, и становится трудно определить место положения корабля, но служба продолжается, и при малейшем ослаблении ветра наш корабль продолжает стеречь государственную границу. В одну такую радиометрист докладывает мне, что обнаружена скоростная цель, идущая в море с юга на север, и она уже пересекла линию дозора.
Немедленно докладываю командиру и начинаю решать задачу встречи с нарушителем. Учитывая наши скорости и курсы, встреча может произойти на широте Баку. Командир приказывает объявить боевую тревогу, когда радиометрист докладывает, что цель повернула и движется на нас. Командир БЧ–2 готовит к бою носовое орудие и оба зенитных автомата, под чехлами которых вялятся балыки. Они тут же летят за борт. На мостике и на верхней палубе все застыли в нервном напряжении. Радиометрист докладывает расстояние до цели, постепенно уменьшая интервал докладов. Расстояние стремительно сокращается. Сигнальщикам приказано изготовить к включению прожекторы. Комендоры застыли у орудия. Метрист докладывает, что цель попала в «мертвую зону» РЛС. При наших встречных скоростях через минуты возможно столкновение, и сигнальщики включают прожекторы. На волнах ничего не видно. И тут над головами раздается хлопанье крыльев большой стаи гусей. Тревога отменяется, но волнение у всех нас проходит нескоро. Однако служба продолжается. Жаль только утопленные осетровые балыки, тем более что добыча икры в осенние непогоды резко сокращается, если не прекращается вовсе.
По возвращении в Баку я решаю начать действия по переводу на Тихоокеанский флот, либо – увольнению на гражданку. Мероприятие это очень сложное и почти неосуществимое. Учитывая опыт моего друга механика Володи, писать рапорт на имя комдива бесполезно, а обращаться через голову начальства опасно. Правда, Устав позволяет военнослужащим обходить своих командиров, но это только в случае, если обращение идет в политорганы. Эту лазейку я и решил использовать. Долго пришлось сочинять и многократно редактировать письмо на имя начальника политуправления погранвойск при КГБ СССР. Когда послание было готово, я завел папку для предполагаемой переписки, на которую наклеил красивую обложку журнала «Советский пограничник». В папку приколол копию письма, как документ №1, а оригинал отправил в Москву, не забыв заказать уведомление о вручении.
Служба моя успешно продолжалась. Больше половины матросов моих боевых частей, благодаря нашим занятиям, получили звания классных специалистов. Пили мы с Володей умеренно, и скоро комдив стал ставить меня в пример офицерам дивизиона, как исправного и перспективного служаку. Дней через десять я получил на почте уведомление о получении адресатом в Москве моего письма, и моя папка пополнилась документом №2. Вдохновленный положением дел, я еще энергичнее взялся за учебу своих подчиненных. Попутно занимался самообразованием – с упоением читал художественную литературу. Книжный рынок в Баку был обширный, но литературу на русском местное население читало и покупало не очень активно. Интересные современные русские писатели в Баку еще не появились, поэтому я с удовольствием читал французов, в основном старых. Замечательный литературный стиль, умные философские рассуждения. Время для чтения выкраивал и в море, и на берегу. Так я коротал время в ожидании ответа из Москвы. Бюрократия политорганов в стране работала, как хорошо заведенная машина. Ровненько через месяц на почте меня ждало письмо. Признаюсь, конверт я вскрывал с душевным трепетом, ибо считал, что в нем решалась моя судьба. Оказалось в письме ничего не решалось по существу моей просьбы, а находилась обычная стандартная отписка. По поручению самого главного начальника политуправления погранвойск при КГБ СССР письмо готовил какой-то капитан 3 ранга. Он писал, что Родина затратила на мое обучение много средств, и она лучше знает, где и как мне служить. Политработник каптри и Родина в моей голове никак не сочетались, но делать было нечего. Ответ из Москвы лег в папку, как документ №3, а я принялся сочинять второе письмо. В нем я еще раз написал, что я оканчивал флотское военно-морское училище, и в морские пограничники попал по недоразумению, вопреки моему желанию. С нахимовского училища я мечтал стать адмиралом, а у пограничников такой возможности для меня нет. ВВМУ я заканчивал с хорошими показателями в учебе, выбрал Тихоокеанский флот и службу на эсминцах.
В этой связи, прошу вернуть меня в распоряжение ВМФ СССР для службы на Тихоокеанском флоте. Если такой перевод по каким-то причинам невозможен, прошу уволить меня из состава Вооруженных Сил. В случае повторной формальной отписки, оставляю за собой право принять самые решительные меры на свое усмотрение. Копия этого письма легла в папку, как документ № 4, а уведомление о вручении, как документ №5. Через пару недель пришло уведомление о вручении адресату моего второго письма, и легло в папку, как документ № 6. Стоял конец ноября 1959 года. Мой корабль в очередной раз выходил на охрану государственной границы. По возвращении в Баку я рассчитывал получить более содержательный ответ из Москвы, и готовился осваивать просторы Тихого океана, но на почте, к моему великому огорчению, ничего не было. На второй день после обеда матрос вестовой передал мне приказание комдива прибыть к нему в кабинет. В кабинете комдива сидел незнакомый мне полковник в пехотной форме. Бойко и молодцевато доложил комдиву, что прибыл по его приказанию. Комдив пригласил присесть к столу и объявил, что со мной хочет поговорить полковник из Москвы. Полковник, с приятной располагающей улыбкой, сказал, что он хочет поговорить со мной по поводу моего второго письма. Пришлось мне заметить ему, что обсуждать содержание моего письма на троих не очень удобно. Реакция полковника была благосклонной, и он попросил комдива оставить нас наедине. Комдив побагровел лицом и покинул свой кабинет. Полковник пояснил, что месяц на ответ по моему письму еще не истек, но он привез мое письмо с собой, и ему поручено провести со мной собеседование. Беседа наша проходила, можно сказать, очень даже душевно. Полковник рассказал, что готовится большое сокращение Вооруженных Сил страны, и он приехал проводить эту работу среди погранвойск Закавказья. Попутно ему поручено разобраться со мной. Вернуть меня на флот не представляется возможным, ибо такая практика в системе КГБ не принята. Остается вариант отправить меня на гражданку по сокращению. Я сказал, что такой вариант меня тоже устраивает, но хотелось бы, чтобы это было как-то зафиксировано в письменном виде. Полковник сказал, что письменное решение мне будет отправлено из Москвы, когда он туда вернется, а пока он может дать мне слово офицера, что все будет сделано так, как мы договорились. Этому офицеру хотелось верить, о чем я ему и сообщил. В конце разговора полковник попросил меня неофициально лично ему сообщить, что я имел в виду под словами «вынужден буду принять решительные меры». Учитывая форму нашей беседы, я попросил уволить меня от ответа на данный вопрос, и он спокойно согласился с моей просьбой. Расстались мы очень хорошо. В коридоре я встретил своего комдива, и от его багрового лица можно было прикуривать. В нашей комнате меня с нетерпением ждал мой друг и, как мы говорили между собой, сосед по квартире, Володя. Когда я рассказал ему суть нашей беседы с представителем Москвы, он не поверил, но тут же предложил обмыть это мероприятие, что мы немедленно и сделали. На второй день меня вызвал к себе комдив и угрожающим тоном пообещал засунуть меня в Красноводск, где располагалась часть нашего дивизиона: «оттуда твои письма в Москву мимо нас не пройдут». Мне оставалось только четко развернуться кругом и надеяться на лучшее. К слову, в моем военном билете записано, что с 10 октября (подарок на мой день рождения) я являюсь помощником командира катера в городе Красноводске. К счастью это повышение по службе меня миновало, несмотря на старания моего рассерженного комдива. После очередного возвращения с охраны государственной границы, в дивизионе меня ждал приказ из Москвы об увольнении меня из Вооруженных Сил СССР с 15 декабря 1959 года по статье 59 - сокращение штатов. Верховный Совет СССР 15 января 1960 года принял Закон О НОВОМ ЗНАЧИТЕЛЬНОМ СОКРАЩЕНИИ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР, но в системе КГБ постановления правительства привыкли выполнять более оперативно.
До оставалось считанные дни, а еще необходимо было сдать служебные дела, попрощаться с офицерами (несмотря на большое сокращение, в дивизионе увольняли только меня), попрощаться с моими матросами и старшинами, и достойно отметить событие с моим другом и соратником Володей. На последней неделе декабря в нашей комнате стоял мой багаж: сундук с книгами и сундук с личными вещами и формой. Книги я решил оставить Володе. В дорогу со мной отправился второй сундук, который два моих матроса помогли доставить на вокзал. Моя пограничная служба окончательно закончилась. Поезд Баку-Москва с московской бригадой проводников увозил меня в гражданскую жизнь.
Продолжение:
Глава 8. Все строим коммунизм (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 9. Годы застоя (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 10. Мои друзья мое богатство (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 11. Последний Генеральный секретарь КПСС (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 12. Либеральный демократ Всея Руси (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 13. Россия. Смутные времена (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 14. Россия. Ветры перемен (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 15. Два президента, две страны (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 16. Оранжевые розы (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 17. Паны дерутся, но мы не сдаемся (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 18. От стихий к смутам (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 19. Скажи, кто твой друг... (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Глава 20. Язык мой враг мой (Борис Жеглов) / мемуары / Проза.ру - национальный сервер современной прозы Рецензии, полученные автором Борис Жеглов / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
