На нахимовцев старшего курса возлагалась большая ответственность. Мы стали взрослыми и нас по праву стали называть «питонами». На старшем курсе нам разрешили носить короткую аккуратную прическу. Волосы, привыкшие к постоянной стрижке наголо, никак не хотели ложиться в нужном направлении. Их приходилось укладывать на ночь, используя влажный платок и другие приспособления. Уши все равно торчали при стрижке «полубокс». Однако значок «За дальний поход» на форменке вызывал у прохожих чувство уважения. Мы были уже не салаги, а вполне опытные моряки, прошедшие практику в различных боевых частях боевых кораблей. Наш курс по-прежнему жил на «Авроре». Из всех мест на корабле оставалась неприкосновенной койка Георгия Федякова. Он был как бы навечно был внесен в список нашей роты. Об этом знали все, но даже политический отдел нас не трогал. Осень завершалась погрузкой угля в бездонные бункера легендарного крейсера. Это нас не смущало. Мы считали, что будущий офицер должен уметь все, в том числе и грузить уголь. Это была своеобразная традиция. В учебном курсе появились новые предметы: военно-морская история, электротехника, астрономия и т.д. Следует отдать должное майору Широкову Леониду Григорьевичу, преподавателю физики, который научил нас производить измерение параметров различных электрических сигналов. Благодаря нему, мы стали разбираться в электротехнике.
В кабинете физики
Леонид Григорьевич Широков получил звание лейтенант в 1949 году, а закончил подполковником – начальником цикла физики ЛНУ ВМФ в 1970. В электротехнике он разбирался прекрасно, но был и неплохим психологом. «Двоечников» вычислял по шелесту бумаги учебника. В педагогическом подходе к обучению нахимовцев между ним и Б.Ф.Блошкиным было много общего. В частности творческий подход к изучению предмета. Его боялись и уважали за требовательность. Занятие начиналось с постановки задачи, затем следовал короткий опрос и далее практика. Снисхождений ни для кого не было. Вызов к доске показывал насколько нахимовцы усвоили предыдущую тему и готовы к новой. Он никогда не вызывал к доске тех, кто не листал учебник, а преданно смотрел ему в глаза. После постановки задачи Широков смотрел на нахимовцев, выискивая жертву, и произносил: «Эй ты, «болван», иди к доске». Нахимовец плелся на эшафот, что-то объяснял и получал соответствующую оценку. Психологический прием преподавателя был понятен, и его стали применять для получения хорошей оценки. К занятию готовились заранее, а перед преподавателем тщательно листали учебник. Результат был положительным. Дополнительно к основным занятиям по английскому языку прибавился курс военного перевода. Эти занятия вел Давид Иосифович Эльянов. В мае 1960 года наша рота была на параде в Москве. Парад прошел хорошо, мы выполнили свою задачу. О том, что 1 мая в воздушное пространство нашей страны вторгся американский самолет-шпион Локхид U-2, мы узнали только из газет. Подробности не сообщались.
Давид Иосифович Эльянов давно вынашивал мысль об организации курсов военных переводчиков в Нахимовском училище. Требовалось решение ВМУЗ. После долгих дебатов Нахимовское училище получило сертификат на подготовку военных переводчиков, и в новом учебном году началась реализация программы. В программу включили знание табелей о рангах в английском и американском флотах, основные понятия о подводных лодках и их конструкции и т.п. В программу входил и допрос военнопленного. Его примером и стал американский летчик Пауэрс. Неясно откуда Эльянов раздобыл пленку с записью допроса Паэрса и стал нам прокручивать на магнитофоне. Слова были понятны, неясна была организация допроса. Что хотели выяснить следователи у сбитого летчика. Урок строился в режиме диалога. Один из нахимовцев играл роль следователя, другой – Пауэрса.
Вокруг Скандинавии
Я никогда не собирался писать воспоминания. Ими занимаются люди, у которых много свободного времени. Все зависит от того, насколько востребован интеллект человека. Люди, которые занимают активную жизненную позицию, пишут, другие молчат, считая, что жизнь уже прожита и ничего интересного в ней не было. Мне кажется, что это неправильно. Копаясь в собственных архивах, я случайно обнаружил записи, имеющие отношение к последнему году обучения в Нахимовском училище. Читатель простит, если я перейду от повествовательной формы изложения событий к дневниковой.
14 января 1962 года. Новогодние каникулы пролетели быстро. До выпуска осталось совсем немного. Ребята жмут на учебу. Никому не хочется быть в последних рядах. Зима выдалась снежной. По утрам вместо физзарядки убираем лопатами снег с палубы знаменитого крейсера. Дежурный по кораблю относится к нам доверчиво и не гоняет после отбоя из разных «шхер», куда мы забираемся, чтобы почитать книгу или поговорить. Вообще чувствуется, как меняется к нам отношение офицеров-воспитателей и педагогов. Возможно, мы сами взрослеем у них на глазах. Младший курс смотрит на нас с завистью. Появились слухи о том, что выпускная рота больше жить на «Авроре» не будет. Планируют газификацию корабля. Паровые машины порядком выношены, и уже не могут «кушать» уголь. В училище началась повальная борьба с курением. На втором этаже вывесили списки. Черным цветом написаны фамилии курящих, а красным тех, кто бросил курить. Все смеются, потому что курят и те и другие. Сделали очередной номер газеты «Гюйс». Содержание стало жестким и злым. Юра Великий изобразил капитан-лейтенанта Тихонова, который поймал нахимовца в сачок для бабочек. Нахимовец был с большой папиросой в зубах. Сетка порвалась, и нахимовец вывалился из сачка. «Ушла добыча»! – свидетельствовала надпись из уст капитан-лейтенанта. Тихонов обиделся на Юру Великого, считая, что этой карикатурой подрывают его авторитет. Выручил Блошкин. Он взял Тихонова за рукав, отвел в канцелярию и что-то ему сказал. Газета осталась висеть на стене нашего коридора. В.П.Пименов ходил, заложив руки за спину, и посмеивался, вспоминая о том, как капитан-лейтенанту Тихонову приколотили галоши к палубе «Авроры».
Капитан-лейтенант Леонид Михайлович Тихонов
10 февраля 1962 года. На занятиях по английскому языку подполковник Д. Эльянов объявил, что желающие могут сдать экзамен на военного переводчика. Это вызвало в классе бурную дискуссию. Одни считали, что это нужное и полезное дело, скептики утверждали обратное. Витя Турук по привычке хихикал: «Офицеру достаточно знать три языка: командный, матерный и русский со словарем. Вы что, в плен захотели»? Я посоветовался с мамой. Она одобрила мое желание сдавать экзамен на переводчика, после чего все сомнения отпали. Требования были жесткими: знать военно-морскую терминологию на английском языке, уметь допрашивать военнопленного, свободно читать газету “Navy News”, вести диалог на заданную тему. Встречался с Юрой Кузнецовым – выпускником 1960 года. Он рассказал, что в ВВМУРЭ им А.С.Попова будут большие перемены. Образуется факультет вычислительной техники. Приказа еще нет, но классы уже формируют на факультете радиосвязи. Будут набирать две группы: эксплуатационников и программистов. 12 апреля 1962 года. Сегодня отмечали первую годовщину полета Юрия Гагарина в космос. Это событие четко врезалось в мою память. Год назад в этот день занятия шли как обычно. На втором уроке дверь в класс неожиданно открылась и лысая мальчишеская голова прокричала: « Наши запустили человека в космос»! Преподаватель остановился на полуслове и бросил взгляд на дверь, которая быстро закрылась. Наступила пауза, которую никто не знал чем заполнить. Кто-то из ребят вспомнил, что у нас есть портативный радиоприемник. Его быстро включили и услышали сообщение ТАСС. Вскоре послышался шум в коридоре. Мы поняли, что занятий больше не будет. Согласно телефонограмме на этот день была запланирована встреча нештатных корреспондентов газеты «Советский моряк». На эту встречу командировали Юру Латышева и меня. В.П.Пименов выдал нам увольнительные, и мы направились в Матросский клуб на площадь Труда.
Город гудел как растревоженный улей. На улице появились студенты с : «Даешь советский космос», «Все там будем», «Слава советской науке» и т.п. Самовыражение было полным. Люди устремились на Дворцовую площадь. Какой-то парень висел на сучке дуба Александровского сада с плакатом: «Меня тоже зовут Юра» Такого ликования я никогда до этого момента не видел. Встреча в Матросском клубе не состоялась, поэтому мы отправились на «Аврору» пешком. Городской транспорт стоял. Его движению мешали потоки людей, заполнившие городские улицы. Стихия охватила всех без исключения. Старухи молились, устремив глаза в небо. Мужики осаждали кафе и забегаловки. Молодежь рвалась на площадь. Мы пробирались сквозь толпу, стараясь не потерять друг друга. Вокруг Александрийского столпа образовалось кольцо молодых людей, которые, взявшись за руки, ходили хороводом вокруг столпа, кричали и смеялись. Кольцо сжималось и разжималось. Люди шарахались то к столпу, то обратно. Девицы визжали, заставляя кольцо действовать еще более энергично. Каким-то третьим чувством, мы поняли, что идти сквозь кольцо нельзя. Нас просто раздавят. Поэтому решили держаться ближе к Зимнему дворцу и пройти по Миллионной улице к Троицкому мосту. Навстречу двигалась толпа студентов СЗПИ и Педагогического института. Мне показалось, что во время штурма Зимнего в 1917 году, людей было значительно меньше. Мы свернули в переулок и вскоре оказались на набережной Невы. Нахимовцы собрались на баке крейсера у знаменитого орудия. Ребята курили и обсуждали события дня. Сообщения радио транслировались по корабельной трансляции. Диктор передавал репортажи из других городов. Ликовала вся страна. День закончился грандиозным фейерверком с Петропавловской крепости и импровизированным концертом нашей самодеятельности. Мир перешел в космическую эру. 15 мая 1962 года. Мне 18 лет. Не верится. Мама приготовила мне подарок – костюм. Чувствую в нем неловко. Видимо, привык к форме. День рождения отмечали дома. Пришли мои друзья бывшие нахимовцы Юра Кузнецов, Витя Волянский. Говорили о будущей учебе в ВВМУРЭ. Отец делился своим служебным опытом. 30 мая 1962 года.
Сдавали первый выпускной экзамен – литературу. Сочинение писали в актовом зале. Н.В.Панина была в нарядном платье. За столом сидел подполковник С.В.Полуботко, заслуженный учитель РСФСР. Начальник училища контр-адмирал Н.М.Бачков вскрыл конверт и объявил темы сочинений. Я выбрал патриотическую тему: «В.И.Ленин в произведениях В.Маяковского и А.Горького». Писали долго, часа полтора. Все это время в зале стояла торжественная тишина. Проверив текст, я собрал листочки и сдал их экзаменаторам. С Надеждой Венедиктовной у меня сложились особые отношения. Она прекрасно знала классическую литературу, но мало интересовалась современной. Библиотека училища была богатой и получала все периодические издания. Особенно интересны были журналы «Вопросы литературы», «Вопросы философии» и другие серьезные сборники статей. Из них можно было узнать много нового, что выходило за рамки учебной программы. Из популярных журналов читали «Юность», «Иностранную литературу, «Октябрь». Говорить о творчестве Стейнбека или Солженицына, опубликовавшего роман «Один день Ивана Денисовича» с ней было нельзя. Она всеми фибрами своей души боролась с любым вольнодумством в среде нахимовцев, и самое неприятное состояло в том, что наши разговоры становились достоянием политического отдела. Это нас обижало и отталкивало от преподавателя. Позднее от Сергея Васильевича Полуботко мы узнали, что Надежда Венедиктовна начинала свою педагогическую карьеру в Ново-Петергофском военно-политическом училище НКВД им. К.Е.Ворошилова. Это училище готовило политработников для пограничных и внутренних войск НКВД. В сентябре 1941 года училище было передислоцировано сначала в Ленинград, а в апреле 1942 г. в Саратов. Во время войны Панина оставалась на преподавательской работе в училищах, эвакуированных в Баку, а затем в Калининграде, Риге и ЛНВМУ. 14 июня 1962 года. Все экзамены сдал на «хорошо» и «отлично». Пришел приказ о нашем распределении в ВВМУ. Все пожелания ребят удовлетворены. Основная часть нахимовцев пошла в ВВМУРЭ им. А.С.Попова. Другие ребята распределились в ВВМИОЛУ им. Ф.Э. Дзержинского, ВВМУ им. П.С.Нахимова и только Женя Кардаильский остался верен ВВМУ им. М.В.Фрунзе. Присягу принимали на крейсере «Аврора» 22 июня 1962 года. Потом нам вручили новые ленточки на бескозырки, и мы перестали быть нахимовцами. Последнюю практику проходили на крейсере «Железняков». 18 апреля 1961 года корабль был выведен из состава ВМФ и переклассифицирован в учебный корабль. С этой целью на крейсере оборудовали штурманский класс, увеличили количество репитеров гирокомпаса и пеленгаторов. Вместе с нами практику проходили курсанты других училищ. Нас по традиции расписали по боевым частям.
Эпилог
21 июня 2012 года исполняется 50 лет с момента, как наш выпуск расстался с Ленинградским Нахимовским училищем. Встречались редко, в основном, по инициативе наших заводил Лени Тарасова и Юры Шуваева. Последнего уже нет в живых, да и интересы людей за прошедшие полвека жизни изменились. Училище тоже стало другим, хотя многое и сохранилось.
Их имена остались на перилах Ленинградского Нахимовского училища ВМФ.
Наш след остался на перилах, где выгравированы наши фамилии. Мы гордимся тем, что здесь учились и мечтали. Хочется встать и спеть:
Солнышко светит ясное, Здравствуй страна прекрасная, Юные нахимовцы тебе шлют привет! В мире нет другой, Родины такой! Путь нам озаряет точно утренний свет Знамя твоих побед!..
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Как вспомнить сейчас все по порядку? Я восстанавливаю в памяти год за годом. Позади уже много поисков и находок. Значит, этот путь пройден? Да, конечно. Остались на нем вехи, черточки-зарубки: помощь идущему вслед и себе ориентир в неустанном движении. Большими вехами-перевалами встают передо мной «дни новатора», которые регулярно проходят у нас в Ленинграде. Проводят их в Доме техники, на предприятиях, в отдельных цехах газета «Ленинградская правда», наш боевой друг — многотиражка «Кировец», заводские стенгазеты.
. Запомним одну особенность: «день новатора» не терпит пустой болтовни, в какой бы красивой одежде она ни появлялась. Тут надо отчитываться в том, что сделал, каков результат. Словом, семь раз отмерь, потом доложи. И ни один из «дней» даже в городе не проходит без наших коммунистов. Павел Алексеевич Башилов или пошлет кого или, если только здоров, придет непременно сам. — Ничего, держись... — подбодрит. И как-то сразу спокойней тебе станет. В лабораторию резания к нам на завод съезжаются со всех предприятий, а демонстрируешь новое ты один. Хорошо, когда рядом с тобой товарищ, поддержит тебя. ...Встают в памяти дорогие дни. Январь 1954 года. Дворец труда. Подводятся итоги социалистического соревнования рационализаторов и изобретателей города Ленинграда и Ленинградской области. Токарь-наладчик Кировского завода Карасев решением областного совета профсоюзов удостоен звания «Лучший рационализатор Ленинграда». Это итог долголетней работы над усовершенствованием режущего инструмента, работы, которая стала уделом моей жизни... Всем известно: сердцевина машиностроения — инструментальное хозяйство. Потому что от момента создания эскиза до появления новой машины львиную долю времени и материальных затрат съедает именно инструментальное хозяйство — подготовка производства, инструментальная оснастка. Непродуманная организация дела, недостаточная стойкость инструмента, малая культура эксплуатации его, да что там, просто неверная заточка — и гигантские средства расходуются напрасно. Москвичи — — подсчитали: от некачественной заточки только твердосплавного инструмента ежедневные потери в течение года составили 1 миллион 500 тысяч рублей, или более 400 миллионов за год. Сколько раз бывает на заводах, когда и станки неплохие, и рабочие квалифицированные, а дело не ладится. И часто причина таких неудач — плохой инструмент.
В этом я и мои товарищи по бригаде убеждены. На острие резца, фрезы, сверла, маленького резачка подчас исход дела, залог успеха. Это не раз подтверждает практика. Помню, в нашем механическом цехе были большие неприятности при сверлении отверстий в деталях легкого сплава. Многие считали, что причина в небрежной работе. А я был убежден, беда тут в неподходящем инструменте, четырехперой развертке. Решил попытать счастья. Так появилась трехперая развертка с переменными углами резания. Режущую часть ее укоротил и придал ей иную форму. Теперь и охлаждение инструмента происходило нормально. Не было больше и налипания стружки, и на самых больших скоростях размеры изделия перестали искажаться. Полностью был ликвидирован брак. Это ли не успешный результат! И все же... В «день новатора» рассказываю товарищам о том, что не сразу получила признание развертка наша. Чтобы тут же, на заводе, узаконить и распространить ее, требовалось... ни много ни мало восемь месяцев. В поисках решения множества вопросов, возникающих в процессе проектирования инструмента, советуемся не только с инженерами и рабочими нашего завода. Как и все кировцы, мы вступили в соревнование с родственным коллективом харьковчан. И в навыках, и в находках рабочих и инженеров Харьковского завода изыскиваем для себя немало полезного. Харьковчане тоже благодарят нас. Широко используют резцы нашей конструкции. Так уж повелось в нашем государстве — передавать друг другу свои достижения: рабочий — рабочему, коллектив — коллективу. Двигаем технический прогресс сообща. Зорко следим за всем происходящим, изучаем опыт новаторов, технические новинки. «Скоростными» техническими диспутами выглядят почти всегда наши бригадные собрания. Обсуждаем, хорошо ли все продумано, нельзя ли лучше, нет ли подобного на других предприятиях. Сейчас, когда пишется эта книга, вспоминая прежнее, мы с Николаем Викторовичем Романовым просматриваем наши старые записи. «Резец Колесова»... — Вот и расскажи о нем, — говорит Романов. — О резце? — Ну и о резце для начала.
В.А.Колесов демонстрирует приемы работы с резцом своей конструкции. - .
Да, это верно, не раз отличные, кажется, новинки, пришедшие к нам издалека, тоже подвергались обсуждению и даже... изменениям. Так произошло и с резцом токаря-новатора Средневолжского станкостроительного завода Василия Колесова. Мы применили его при скоростной обработке стальных и чугунных деталей. Всем вроде был хорош этот новый инструмент, но практика показала, что и тут есть над чем подумать. Мы тогда действительно долго бились и, наконец, модернизировали резец. — А вывод, Якумыч? — Вывод? Убедились еще раз, как полезно сверять свои мысли с делами и мыслями своих товарищей, где бы они ни жили и где бы ни работали. Мы постоянно стремимся использовать положительный опыт новаторов, анализируем, обобщаем лучшие приемы Борткевича, Колесова и многих других. — И все? — спрашивает Романов. — С резцами-то справились. А с человеком что-то не сработало. Вот о чем напиши, если уж анализируем. Да, это верно. И должно написать о том, о чем не раз говорили мы в бригаде. Лучшие производственники, новаторы... Жаль, что имена некоторых из них порой незаслуженно быстро забываются.
Много последователей было у Василия Колесова. Имя его гремело на всю страну. И вдруг человек умолк. Трудно ответить, почему. Как-то в Куйбышеве в ответ на этот вопрос мне сказали: — Выпал из тележки. Так и сказали. — А не потеряли в походе? — спросил я. — Да нет, творчески отстал. —- Кто, Колесов? — Да, и малость зазнался. Воспитываем... Но разве так воспитывают? Нет, дорогие мои товарищи, это не воспитание. Замолчали о человеке, его работе, и все. Обезголосили. Несправедливо. Другие есть меры воздействия. Творческим человеком знали мы в нашей стране Колесова. Таким его запомнили и в других социалистических странах. И еще знали его боевым и напористым. Это черты многих изобретателей и рационализаторов. И хорошие черты, коммунистические. Но всем ли по душе эта страстная неистовость изобретателей? Нет! Есть такие, кто очень не любит и сильно боится людей «беспокойных». Не таких ли встретил на своем пути и Колесов?! Не может талантливый новатор перестать творить. Колесов вошел в биографии многих людей, в том числе и в мою. И мы не хотим вырвать его имя из своей памяти. Неверно это. Бережливыми нам быть положено. В бурные годы развернутого строительства коммунизма стране нужны тысячи, миллионы новаторов. И я верю, верят товарищи из нашей бригады, что еще услышим мы голос Василия Колесова. Более 30 конструкций различных инструментов и немало вспомогательного инструмента создала наша бригада. Это подрезные и проходные резцы с пластинками твердого сплава, употребляемые для обработки стали. Ими можно работать вдвое дольше обычного и без переточки. Это и особые резцы для обработки изделий сложнейших конфигураций. Где другие, обычные, бессильны, наши выдерживают очень большие скорости. Камень преткновения в токарной работе — отрезной резец, разрезающий металл. Многие работали над ним, искали. Работал и я. Сделал тогда «петушка» — так назвали его ребята, — похожим получился резец на шейку петушиную. Сколько было неудач!.. Но уж если мысль упорно работает, везде ищешь ответа, всматриваешься пытливо в любое явление жизни.
Произошел со мной занятный случай. Работал я над отрезным резцом и в цехе, и в лаборатории резания, и дома чертил. Не выходит! Ломается при самой малой стружке. Однажды дома после рабочего дня мельком гляжу на экран телевизора. Объявлены «Новости техники». На экране канавокопатель. Новая конструкция. Рассеянно слушаю диктора. Канавокопатель... Действительно, какая интересная форма! Он похож на большущий лемех, мягко входит в землю, и та отваливается плотной литой лентой, как морская волна, которую режет киль корабля. Однако на что же похож этот лемех?.. Вот это да! Ну, конечно же, на огромный резец! И если сделать резец вот такой формы, стружка не будет скручиваться. Она просто станет «выходить» в виде тонкой гофрированной спирали. Мысль крепко засела и уже не дает покоя. Мы попробовали. После десятков экспериментов новые резцы, наконец, испытываются в производственных условиях. Как же волнуемся все мы, когда токарь, закрепив наш резец, включает суппорт и вдвое увеличивает подачу... Но проходит секунда, другая. Все идет нормально, резец выдерживает! Все детали сданы с оценкой «отлично». За смену — две с половиной нормы. Многие станочники начинают работать нашими резцами. В течение 30 секунд таким резцом можно разрезать болванку диаметром в 100 миллиметров, вместо 20 деталей за смену обработать 60! И еще один резец. Его сконструировали мы с Митрофановым. Проходной резец с механическим креплением пластинки из твердого сплава. Теперь нет нужды припаивать, просто меняй твердосплавную пластину, перетачивай и используй неоднократно. Резец трудится вдвое дольше, и качество работы улучшилось.
Харьковский завод МТМ, апрель 1954 г. т. Сорокин работает резцами конструкции Карасева
На новый режущий инструмент обратили внимание и в Германской Демократической Республике. Много говорили доброго и много писали. И вдруг читаю: кто-то, не вникнув толком и не разобравшись, назвал наш проходной резец «самозатачивающимся»! Названо было совсем неверно, ничего общего с принципом самозаточки не было в нашем резце. Но от этого слова повеяло на меня таким незабываемым, дорогим временем. Всплыла в памяти встреча в стеклянном здании Оргаметалла, словно получил привет от давнего друга. И даже нечто вроде поддержки и напутствия услышал я в том слове, как когда-то на заснеженной московской улице...
НОВЫЙ РУБЕЖ
Весна 1954 года отмечена большими и волнующими для меня событиями. Член партийного бюро цеха в течение последних лет, я послан делегатом на областную партийную конференцию от коммунистов Кировского завода. На конференции меня избирают в члены пленума обкома партии. Большое доверие. Огромная ответственность. В том же 1954 году с советской профсоюзной делегацией уезжаю в Германскую Демократическую Республику. Берлин, Лейпциг, Дрезден, Карл-Маркс-Штадт... — наш маршрут. В программу входят поездки на многие промышленные предприятия. Нас знакомят с рабочими, инженерами. Однако я вижу огонек недоверия в их глазах. Что такое? Позже товарищи признались: думали, что для красного словца сказано «токарь-наладчик», для «живой агитации». Но все обычно решало первое же рукопожатие — мозолистые руки, значит, «арбейтер», рабочий... — Раз в профсоюзной делегации новатор, — просят, — пусть покажет, пожалуйста, как работают советские рабочие.
Я нигде не отказывался. На «Герман Борзик» сразу иду к станку. Но я не предполагал, что придется работать, и своего инструмента у меня с собой нет. Приходится перетачивать здешний по-нашему. Показываю заточку. Сейчас это просто сказать, а тогда... Ведь я впервые в своей жизни представлял за рубежом отечественные методы работы! — Резец выдержит, — говорю я, — потянет ли ваш станок, не знаю. Не верят, думают, хвастается человек. Проверив станок и установив деталь, я закрепляю резец. Включаю мотор и почти тотчас же останавливаю. — Сломался резец? — спрашивают взволнованные рабочие. — Нет. Он цел, деталь уже обработана. Но станок на таком режиме идти больше не может. Был еще — на другом заводе — такой случай. Попросил меня рабочий переточить ему «резачок» по-нашему. Я переточил. А в конце смены директор просит — «шнельдрейр» звали они меня: — Покажите, пожалуйста, завтра нашим товарищам ваше советское скоростное и силовое резание. Наутро, как было договорено, прихожу в цех. — Не знаю, как вам и сказать, работу придется отложить, вы уж не посетуйте — смущенно и весело улыбаясь, встретил меня директор. — Тут наши товарищи всю ночь трудились. Вашим резачком воспользовались. Уж не знаю, чего добились, но, кажется, результат неплохой. Болванки той, что мы специально приготовили, больше нет... Всю сточили... Практиковались... Очень приятно было это услышать. Стал показывать еще и еще. Хотелось передать друзьям опыт во всех деталях. Как раз в это время за кордоном, в Западной Германии, радио подняло шум совсем уж другого свойства. Карасев, мол, действительно, вовсе не агитатор. Нет. Но он ведь и не рабочий. Он-де инженер, ученый. А Советы выдают его за рабочего. Ведь вот какая глупая болтовня! А злит.
Читаю и другое, что рассказывает в те дни писатель , побывавший в Западной Германии. В цехе одного из западногерманских заводов наша делегация увидела нечто вроде закутка, обнесенного деревянными щитами. «Что это?» — спросили наши товарищи. — «Где? А, это... .Тут работает наш отличнейший мастер, — говорят. — Но у него свои секреты есть, и он не хочет, чтобы кто-нибудь взглянул, как он работает». И смех и грех! Горько сознавать, что где-то совсем рядом возможны еще такие нравы. Нечего сказать, вперед «шагнули» со своей цивилизацией! Человек от людей в клетке хоронится. Даже Никола Зернов такого никогда бы не сделал. Пора. Прощаемся с друзьями из ГДР. Спешим домой, на Родину. И едва возвращаюсь, наша бригада берет новые социалистические обязательства. Среди них обещание: каждый ежемесячно помогает трем рабочим, не выполняющим норм. Потому что ведь в конечном итоге успешное выполнение обязательств, взятых заводом, зависит от непрерывно нарастающего повышения производительности труда на каждом рабочем месте, у каждого рабочего. Работе нашей бригады посвящены многие технические листки «Кировца». Добрым словом о нас говорят в «Правде», «Труде», «Известиях». Интерес к нашему коллективу большой. Все чаще мы выполняем заказы друзей по труду. По запросам других заводов наш Кировский выслал уже 27 комплектов чертежей разных усовершенствований, созданных бригадой, — в Ригу, Москву, Свердловск, Барнаул, Калинин и другие города. Общая экономия за 1954 год, которую дала заводу бригада, 100 тысяч рублей.
«Июнь! Начало лета – веселая кипень! Мы в поле за цветами идем в июньский день. Зелеными ветвями украсим дом, как водится… Ведь сегодня праздник – День Святой Троицы!» Да, сегодня пятидесятый день после Пасхи. Большой православный праздник. Троица. Светлый от солнца, красивый от свежей зелени, пробудившихся, раскрывшихся во всей своей красе берез, дубков, рябины, в яблоневом, вишневом, калиновым бело-розовом убранстве, неповторимыми запахами увядающей сирени, золотистых «огоньках» мать-мачехи, заполонившей все вокруг… Как праздник отмечается с 14 века. Способствовал его распространению Сергий Радонежский. Троица – символизирует жизнь, процветание, включает понятие образа семьи Бога: Бога Отца, Богоматери, Бога Сына, олицетворяет в том числе и необходимость освободиться от всего чуждого в духе человека. Признаюсь, знала с детства о Троице прежде всего то, что накануне праздника, в субботу ходили семьей на кладбище, чтобы помянуть тех, кого нет с нами. Есть старые фотографии, где мы всей родней, с детьми в просторной ограде около памятника моему отцу, который раньше других старших родственников, ушел из жизни. Она была первой от ворот и здесь мы собирались, обойдя с цветами все другие, не менее дорогих нам людей… Теперь знаю больше. Праздник с веточками березы, которыми украшают храмы и дома, с праздничной красивой службой для всех, кто живет с молитвами и ходит в церковь, с присущими только этому дню традициями и приметами. И мне он нравится, какой-то светлый, с теплом, радостными надеждами и верой в хорошее. Таким он был и для наших предков много веков. Его с нетерпением ждали, умели красиво отметить. Связывали с ним исполнение своих сокровенных помыслов и дел. Так уж был устроен их мир. С утра пекли праздничные караваи, нарядные с веточками березы шли на праздничную службу в церковь. Но несли не только веточки березы – дерева, благословенного в России, а цветы и пахучие травы. Складывали их в церкви снопом, в центре которого находилась праздничная троицкая свечка. А потом пучки этой травы засушивали и хранили, считая, что их присутствие убережет дом от гроз и молний. Во второй половине дня девушки шли в березовую рощу на гулянку. Подтягивались туда и молодые ребята. Расстилались самые красивые скатерти, выкладывались караваи, украшенные цветами. Они считались символами будущей счастливой жизни в браке. Водили хороводы, «развивали березки», плели венки. Парни приглядывали для себя невест. Недоеденный каравай уносили домой, засушивали на сухари, которые позднее в день свадьбы замешивали в тесто свадебного пирога. Бывало и такое, венки с головы девчата отдавали тайно своим любимым, как вестник согласия о браке. А когда темнело и веселое празднование затихало, девушки кидали в воду венки, загадывая самое сокровенное. До нас же дошли только частичные его традиции: массовые гуляния с представлениями, конкурсами, играми, задорными песнями, исполняемые фольклорными коллективами, хороводами, где звучат русские напевы. Да и то, возможно, как у нас в Пермском крае, такие гуляния проводятся в этот день в музее русского зодчества на берегу реки Камы. «В Троице славим Всевышнего! В праздничный этот момент вспомним о горестях ближнего, сделав новый акцент…» - вот такие слова встретила в одном из поздравлений, посвященных празднику. Не знаю, что имел в виду автор их, наверно, что-то свое… А я не могу умолчать об акценте этого праздничного дня 2014 года. Солнышко яркое, день светлый, зелень, цветы… и словно, черная тень заслоняет все это, вот уже несколько месяцев. События в Украине – нерв и сегодняшнего дня: стреляют, уничтожают, разрушают, гибнут ни в чем неповинные люди, растет число беженцев…, столько горя, отчаяния, беды, глаз, переполненных слезами, лиц мужчин, женщин, задающих главный для них вопрос: «За что? «. Не меньше вопросов и у нас. Устали слышать про дестабилизацию, эскалацию, санкции и газ… разум не вмещает противоречивой информации, рассуждений, оценок, прогнозов… из чего понимаешь главное – это надолго. Надолго… И это сегодня, судя о происходящем, не оспоришь . Видела сюжет по телевизору: в Киеве где-то за баррикадами на «майдане», укладывали новую брусчатку, взамен вывернутой для сражений. Возможно, очистят и все другое и Киев похорошеет вновь. Только когда очиститься память людская? Мы не убивали, не жгли, не накрывали огнем квадраты, где школы, больницы, детские сады, дома… Но мы все это слышали и видели. И запоминали. А память «устройство» сложное… Даже, если сегодня или завтра, рано или поздно найдутся решения острых, больных вопросов, наступит затишье, придет какое-то успокоение, при слове «Украина» долго еще будут всплывать в памяти и кровь на брусчатке, слезы и проклятья матерей в адрес властей, страх, отчаяние, дети в подвалах и та пятилетняя девочка, которая рассказывает: «как бомбануло один раз, потом опять бомбануло»…, и те четверо мальчишек, в костюмах и галстуках, с красивыми лентами через плечо, на которых значилось «выпускник», которые 1 июня, в День защиты детей, пришли в школу № 13 города Славянска, чтобы самим себе «дать» последний звонок, записанный на мобильный телефон, так и не прозвучавший для них и одноклассников… Школа была разрушена снарядами в тот момент, когда они репетировали выпускной вечер , где им должны были вручить документы об окончании школы. И дети, которых заставили идти через границу в Россию, пешком… И та девочка, лет семи, которая уже в Крыму, рисуя что-то цветное, не по-детски говорит:» У нас война… мы с мамой приехали сюда, чтобы все это пропустить и вернуться в нормальный мир…». Нормальный мир! – слова-то какие...из уст ребенка, которого, как и сотни других, приютил Крым, Ростовская другие области и города, семьи просто людей, для которых чужой беды не бывает. А я думаю: что сохранят эти дети в памяти, вступив в новую для себя жизнь? Не тот ли вопрос- «гвоздь»: «ЗА ЧТО?». А может, подрастая, взрослея, будут каждый по-своему искать ответ на другие вопросы: «Кто виноват за все причиненное зло: за разрушенные дома, больницы, школы, за убитых взрослых и детей, за то, что не состоялся выпускной… ?». Что будет в их головах, на словах и на деле… А мы сами? Как скоро забудем хлынувшую потоком ненависть к нам, русским, копившую под личиной доброжелательности, уважения, признательности, дружбы, взаимопонимания…, если никак не уходит растерянность, горечь, непонимание, как можно говорить одно, делать другое, искать более нормальной жизни для детей и внуков именно в России ( прозвучала цифра, что около пяти миллионов украинцев живут бок о бок с нами, хотя за ее точность не ручаюсь ), и предавать ее, поливать грязью все и вся, когда представился случай… Вековая мудрость гласит: нужно сделать много поступков, чтобы заслужить доверие и один, чтобы потерять его навсегда. И в данном вопросе еще долго ничего не вылечит даже время. Из-за несходства мыслей, оценок, понимания, восприятия происходящего нарушены многочисленные родственные связи, разорваны узы дружбы…Можно не встречаться, не разговаривать друг с другом, вычеркнуть номера телефонов, но память – это не интернет – не удалить из нее одним кликом. Не умею правильно молиться, не знаю нужных молитв по случаю…, но верю, что мысли материальны и посланные истово небесам просто хорошие слова, будут услышаны Вселенной в этот день, когда, как утверждают верующие люди, мы ближе к небесам… Пусть силы небесные пошлют благоразумие и укажут, как можно скорее, верную дорогу, ожесточившие сердца смягчатся, и заполнятся светлыми мыслями и помыслами, души омоются теплом и светом. Истинный покой придет в дома и не будет столько зла, ненависти, злобы, смертей, предательства, недоверия, непонимания… Надо жить, а значит строить, в том числе и наши взаимоотношения. На каком-то новом уровне. Но как это будет трудно. Ждали инаугурацию избранного, как утверждается, президента Украины. «Его превосходительство», как было написано в приглашениях (об этом подчеркивалось в интернете) обещал озвучить первоочередные задачи выхода из происходящего и прежде всего об окончании войны против своего народа. Узнали только о том, что он лично приедет в Донбасс. И про Крым: «Я четко это вчера заявил российскому руководству в Нормандии – Крым есть и будет украинским. Точка. Ни с кем не может быть компромиссов в вопросах Крыма». Опять, да снова… Иногда, жалея о сказанном сгоряча или не подумав, говорят: черт меня дернул это сказать ( не в праздник будет помянут). Так вот и здесь кто-то или что-то «дернуло» его это сказать. И ружье солдат почетного караула нечаянно уронил в тот момент, когда «его превосходительство» проходил. Не к добру. Примета плохая… «Мир – главное, чего жаждет народ. Я не хочу войны и не жажду мести, хотя перед глазами большие жертвы, принесенные народом»,- сказал господин Порошенко в своей речи. Про жертвы – это правильно. И у нас они перед глазами… И верно, что мир – это главное! «Флаг в руки»,- как говорят в таких случаях.
Смотр прошел блестяще. Адмирал обошел строй офицеров, матросов и курсантов. Остановившись у роты нахимовцев, он обратил внимание на Сашу Петрушкова. Рыжеволосый пацан маленького роста стоял на шкентеле и пожирал адмирала глазами. - А ты, почему не вырос? Плохо кормят? – спросил адмирал Орел Сашу Петрушкова. - Кормят хуже, чем в ресторане, но лучше, чем во время блокады Ленинграда, – отрапортовал Саша. - Ты еще и остряк, – заметил адмирал и, улыбнувшись, продолжил осмотр корабля.
.
В такой поход нахимовцы ходили впервые в истории училища. Пройдя проливную зону, крейсер вышел в Северное море. Вскоре за кормой остался пролив Ла-Манш и нас встретил Атлантический океан. Далее корабль прошел недалеко от Исландии, обогнул Фарерские и Оркнейские острова и возвратился в Балтийск. Всего было пройдено более 6520 миль. Особенно всем запомнилась проливная зона. Слева берега Дании, а справа в туманной дымке кое-как проглядывалась Швеция. Аккуратные острова, домишки с красными черепичными крышами и даже старые ветряные мельницы радовали глаз. Яхты с ослепительно белыми парусами пересекали курс крейсеру. Иногда они оказывались совсем близко от борта, и мы могли рассмотреть любопытных яхтсменов, которые видимо восхищались красотой русского корабля. На выходе наш крейсер подвергся воздушной атаке. Два самолета типа F-104 сделали горку и пошли в атаку на корабль со стороны солнца. Они снизились до высоты 50 метров и, обдав нас воздушной волной, разошлись в разные стороны, оставляя дымный след от работающих двигателей. Командир крейсера не ожидал такой наглости со стороны пилотов НАТО и объявил воздушную тревогу. Матросы быстро заняли места у зенитных автоматов и стали наводить стволы пушек на летящие самолеты. Летчики видимо решили не повторять маневр с облетом корабля и, помахав крыльями на прощанье, скрылись за горизонтом. В это время я и Женя Трофимов стояли на ходовом мостике. Начальник РТС вручил нам здоровую камеру для аэрофотосъемки и приказал фотографировать все, что летает. О подходе самолетов к крейсеру операторы РЛС доложили своевременно. Об их маневрах никто не знал. Офицеры считали, что самолеты по международному Морскому праву не могут близко приближаться к военному кораблю иностранного государства. Мы смотрели и ждали, что произойдет дальше. Когда самолеты пошли в пике, мы стали снимать их на фотопленку. От удара воздушной струи у нас подкосились ноги. Камера чуть не выпала из рук. Мы спрятались за обвес ограждения мостика и высунулись только тогда, когда самолеты улетели.
После прохода проливной зоны крейсер вышел в открытое море. Наш курс лежал в пролив Ла-Манш. Море встретило неласково. Через сутки попали в . Крейсер проваливался и поднимался на высоких волнах. С мостика было видно, как волна ударялась в нос корабля и прокатывалась по носовой палубе. Мощный удар воды приходился на вторую носовую орудийную башню. Вода рассыпалась на мелкие брызги, которые попадали на стекло ходовой рубки и пугали рулевого. Время подходило к обеду. Командир корабля приказал прекратить движение по верхней палубе. Хуже всех приходилось бачковым, которые разносили пищу по кубрикам. Во время очередного удара волны моряк не успевал среагировать, и супчик выпрыгивал из бачка на палубу. Ели молча с большой неохотой. Кое-кого выворачивало наизнанку. Нахимовец валился на койку, и поднять его на вахту уже невозможно. Пролив Ла-Манш был более приветлив. Вдоль правого борта в дымке тянулись берега Туманного Альбиона. В бинокль виден остров Уайт и высокие меловые скалы. Заход в зарубежные порты не предусмотрен. А жаль. Часто заглядываем в штурманский класс, где курсанты ведут прокладку курса. Нам интересно. Карту мы знаем, но без лоции не обойтись. Кроме этого имеется книга «Огни и знаки», где указаны координаты всех маяков. Мы помогаем курсантам брать пеленги на видимые навигационные знаки. В проливе много судов под разными флагами. На спор отгадываем их принадлежность. Авиация нас не трогает. Зато появились корабли береговой охраны. Крейсер уверенно расходится с ними и приветствует флагом. Мы становимся лицом к борту и приветствуем иностранных коллег. На посту РЛС П-10 скучно. Станция постоянно выходит из строя. Моряки копаются в схемах. Электропитание выключено, блоки вытащены из мест крепления, идет проверка соединительных шлейфов. Ремонтом руководит инженер РТС - капитан-лейтенант. Мы проверяем контакты разъемов с помощью тестера. Пока все в порядке.
, расходящихся от встречного судна. Обозначения на фото: 1 – отражения от морского волнения вокруг судна, 2 – механический визир, 3 – подвижное кольцо дальности радиолокационной станции, 4 – расходящиеся корабельные волны.
Вахту в ходовой рубке несем вдвоем. Один нахимовец следит за целями по индикатору кругового обзора работающей РЛС «Нептун», другой – записывает в журнал время обнаружения целей, докладывает курс, скорость и дистанцию вахтенному начальнику. Здесь интересно хотя бы потому, что видишь, куда идет корабль и как им управляют люди. Курс корабля фиксируется на автопрокладчике. Пересекли нулевой меридиан и вошли в восточную долготу. Ночью справа мелькнул яркий огонь маяка. Это мыс Лизард. Кроме огня ничего не видно. На этом маяке провел свое детство известный английский писатель Стивенсон, который воплотил воспоминания о пиратах в роман «Остров сокровищ». Северная Атлантика встретила хорошей погодой. Светило яркое солнце. Крейсер уверенно рассекал форштевнем светло-зеленую воду. Берегов не видно. У курсантов начались занятия по мореходной астрономии. Вооружившись секстанами и секундомерами, они брали высоту солнца и отсчитывали время по Гринвичу. Этого мы еще не проходили, поэтому с интересом следили за действиями курсантов. На крейсере оборудован штурманский класс, где каждому курсанту отведено свое рабочее место. Вахта курсантов меняется каждые четыре часа, как и положено на боевом корабле. Класс оборудован репитерами гирокомпаса, эхолота и лага. В руках записная книжка штурмана, карандаш, циркуль, параллельная линейка и транспортир. Пеленгаторы установлены вдоль бортов корабля.
Берега Англии скрылись в дымке тумана, и видимых ориентиров нет. За движением корабля следят два самолета-разведчика НАТО «Нептун» и «Орион». По тому, как они меняются, можно судить об удалении от берега. Наш курс ведет к берегам Исландии. На юте становится неуютно, дует холодный северный ветер, поэтому надеваем бушлаты. Вахты меняются одна за другой. Нахимовцев в кубрике мало. Кто-то спит, кто-то читает книгу. Встречаемся только во время приема пищи, где и обмениваемся впечатлениями. Борис Сердюков, Женя Трофимов и Юра Латышев быстро принимают пищу и спешат на вахту подменить тех, кто еще не поел. Хуже всех достается бачковым, которые после всех должны помыть посуду. Мойка одна, людей много. Толя Горячий все время ругается на очередь в посудомойке. Не хватает горчицы или хозяйственного мыла. Запасы мытьевой воды ограничены, поэтому надо успеть помыть посуду вовремя. В противном случае в жирную посуду не положат даже каши на ужин. Хлеб пекут в корабельной пекарне. Там стоят большие чаны для закваски и печь. К работе по выпечке хлеба привлекают весь личный состав корабля срочной службы, в том числе и практикантов. Выпечкой хлеба руководит главный старшина сверхсрочной службы. В его задачу входит заложить закваску, дождаться подхода теста, а затем разложить в формы и поставить их на выпечку. Для этой работы привлекались матросы и курсанты, прошедшие медицинский осмотр у врача. Раздевшись до трусов, мы мыли руками огромные чаны из нержавеющей стали. Качество работы проверял главный старшина. Он придирался к каждой залипухе, оставленной на стенке чана. Затем мы выбирались из емкости и шли в душ. Работа была не из приятных, но мы терпели. Каждому после выпечки полагалось две буханки свежего пшеничного хлеба. Кушать хотелось всегда. Молодые организмы не терпели пустоты в желудке. Получить в море две буханки теплого с запеченной корочкой было верхом блаженства. От перловой каши и твердых, как камень, сухарей порою просто тошнило. Не знаю почему, но горбушку хлеба прозвали «птюхой». Это название стало нарицательным и отсутствует в словарях русского языка. Такой хлеб, как выпекали на крейсере, я ел только на острове Валаам. Его выпекали в монастырской пекарне. Буханку разорвали на части, но корочка досталась не всем.
Курсанты осваивали секстаны. Определять место корабля в открытом море при отсутствии видимых ориентиров было не просто. Требовалась хорошая погода днем и ночью. Днем брали солнце, а ночью занимались мореходной астрономией. Меня и моих товарищей интересовало, когда звезды на небе стали путеводными для судоводителей. Какие из звезд могли указывать направления на север, и где Полярная звезда, и как можно по ней ориентироваться? Вопросов было много. Нам было интересно знать то, что не входило в программу нашего обучения. На траверзе Ирландии крейсер развернулся и пошел курсом на север. От курсантов мы узнали, что корабль должен обогнуть Оркнейские острова и снова войти в проливную зону. В районе Оркнейских островов предполагалось дозаправить нас топливом и пресной водой. Юра Латышев, дублируя оператора РЛС воздушной обстановки, доложил об отсутствии воздушных целей в районе на ГКП. Оттуда передали распоряжение о продолжении наблюдения. Средний морской танкер «Яхрома» вышел на связь с крейсером и доложил, что находится в точке встречи и лежит в дрейфе. Принимать топливо было принято кильватерным способом, т.е. с кормы шлангами с танкера. На крейсере сыграли боевую тревогу. Нам со стороны станции П-10, расположенной на корме, был виден весь процесс передачи топлива. Танкер аккуратно подошел к корме и двигался со скоростью крейсера. С крейсера произвели выстрел из линемета и подали на танкер трос, по которому поползла черная змея шланга. Матросы прикрепили шланг к патрубкам, в которые полилось топливо. Передачу воды произвели траверзным способом. После заполнения цистерн крейсера танкер отошел в сторону и пожелал нам «Счастливого плавания». На индикаторе РЛС появилась цель. Маленькая светящаяся точка двигалась в направлении крейсера. Оператор доложил: «Воздушная цель, дистанция 80 км высота 1200 м, скорость 350 км/час». Данные тут же были переданы на ГКП, откуда последовал ответ: «Продолжать наблюдение и докладывать о перемещении».
Самолет со снижением медленно приближался к крейсеру. Это был хорошо известный по проходу проливной зоны патрульный «Нептун». Пройдя вдоль курса движения корабля, он ушел в сторону открытого моря. За время плавания мы многому научились, и начальник РТС предложил нам вместо зачета сдать экзамен на классного специалиста. На классного специалиста пытались сдавать многие. Уровень третьего класса не требовал глубоких знаний по специальности, второй класс был на порядок выше. Если бы на морской практике распределяли в одну и туже боевую часть или службу, то можно было претендовать на более высокий уровень классной квалификации. Во время ремонта РЛС нас привлекали к различным видам радиоизмерений. Молодые головы быстро запоминали последовательность проверок материальной части, поэтому сдача экзамена не представляла особого труда. Так, например, я собирался поступать на кораблестроительный факультет ВВМИОЛУ им Дзержинского, но, увидев на практике, чем занимаются его выпускники, изменил этому решению.
был утвержден приказом ГК ВМФ № 149 от 22 мая 1961 года для награждения наиболее отличившихся военнослужащих и служащих ВМФ за участие в дальних и специальных походах. Награждение знаком производилось приказом ГК ВМФ по представлению командующего флотом. Награждение проводилось один раз в течение всей службы. По возвращению всех участников похода наградили жетонами «За дальний поход». В те времена иметь такой жетон моряки считали за честь. Теперь никто не мог сказать, что мы салаги. Наш выпуск был первым и единственным, кто удостоился такой чести. Корабельная практика нахимовцев была поставлена на высокий уровень с учетом желания каждого. Теперь это называется профессиональной ориентацией. Тогда такого выражения не было. Офицеры-воспитатели старались учесть пожелания нахимовцев и их склонность к будущей профессии.
Глава IV. Четыре красные курсовки
Нахимовец Владимир Мигачев
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Обеденный перерыв идет к концу. Возвращается народ из столовой. Подошел, как всегда в эти последние недели, Павел Сергеевич Фоменков. Остановился. И сразу, видно, уловила душа «болельщика» суть разговора. — Не рассуждать — делать надо, — говорит он. — Может, подскажешь, как, человек сообразительный? — спрашивает Романов. Фоменков молчит. До чего ж все-таки он и сейчас похож на того упрямого выпускника фабрично-заводского обучения, каким я помню его перед войной. Такой же высокий, ладный, такой же круглолицый. И так же, как тогда, говорит медленно, вроде подбивает слово к слову. Но резок. И как при этих особенностях умудряется он быть отличным учителем для новичков? Удивительно. Ведь обязательно заставит человека работать по высшему разряду. Будет доказывать, рассказывать, помогать. «Ему бы педагогом быть», — с хорошей завистью как-то сказал сам Михаил Павлович Решетов. — Заговорил — так договаривай, — наступает Романов. — Что делать надо, мы и сами знаем. Ты скажи, как? — Пожалуйста... Вот ты ответь, можно, по-твоему, одной соломинкой печь натопить? — Не знаю. Это тебе не ФЗО и не викторина веселых вопросов и ответов. Ты их детям задавай.
. — А ты чего кипятишься-то? Я серьезно. Потому что, выходит, можно. Если, к примеру, каждый житель по соломинке к печке принесет. — То есть? — То есть сообща думать надо — вот что. Дела хватит всем. С «вьюнком»-то работа была вроде артельной. — А ведь это, я вам скажу, неплохая идея, дорогие товарищи! И можно, пожалуй, шире, — говорит Назаренко. — Помнишь свою бригаду, дядя Володя, бригаду рационализаторов, которая до войны была? Я у Николая в дядях хожу еще с тех пор, как он на завод пришел. Разница-то в возрасте десять лет. — Ты, что же, хочешь, чтобы наш Карасев мемуары писал? — засмеялся Романов. — А что, я не шучу. И мемуары тоже вещь нужная и полезная. Но это и вправду хорошо — сколотить бригаду. Вместе повести наступление. Сколько нас, и профессии разные. Свои инженеры будут. Митрофанов, например. И Максаков, думаю, не откажется. — Ну что ж, в самом деле, а? — По правде сказать, ребята, — говорю я, — сам все думаю об этом. — Давай, дядя Володя, начинай. Подготовительную работу тебе по старой памяти поручаем, — теперь Назаренко улыбается весело и открыто. — У каждого из нас что-то свое найдется. Завком и партком поддержат. Не сомневаюсь в этом. Павел Алексеевич Башилов голосует «за»: — Обеими руками. Во всем помощь будет. От партбюро, от всех коммунистов. Ну что ж. По старой проложенной верной тропочке идем в БИХ, к Александру Григорьевичу Максакову. Тот сразу и охотно поддерживает нашу идею. — Нужно подбирать людей, — говорит он. «Подбор кадров» поручен мне.
Назаренко Николай Минаевич, Фоменков Павел Сергеевич
Работать в бригаде согласны безусловно и Митрофанов, и Фоменков. Кого, еще? Решаем предложить Штукатурову. Он очень помогал нам, когда работали над прессом. Идем к нему. Согласится ли? — Да я с удовольствием, — говорит Штукатуров. — Только что я могу? Руками, если что, довести до дела. — Бензин ваш, идея наша, — смеется Митрофанов. — Прямо как у Ильфа И Петрова. Хитрюга ты, Анатолий. — Да уж куда мне, безземельному, податься? — ухмыляется Штукатуров. — «Вьюн» же свил нас одной веревочкой. Отступать нельзя. К кому следующему? Решаем единогласно — к Шехтману. Не может отказаться, не должен. А нам важно вместе работать. Толковый человек и самый близкий нам «родственник» — инструментальщик! — Задачу я понимаю правильно? — спрашивает Лев Григорьевич, когда узнает, с чем мы пришли. — , коллективные усилия, чтобы повышать производительность труда. Так? И для того — создание прогрессивного инструмента, удлинение жизни его, сокращение вспомогательного времени на каких только возможно операциях. Таковы ближайшие планы?
Ну чего лучше! Вот уже вроде бы и первый статут сформулирован. — Как же не согласиться, — продолжает Шехтман. — Да я ведь как начальник инструментального отдела завода в этом заинтересован в первую голову. Мы тоже понимаем, что это так. И очень довольны, что Лев Григорьевич входит в наш коллектив. Если бы меня спросили, какое главное качество Шехтмана как начальника отдела, я бы ответил — смелость в действиях. Есть ведь и такие начальники, у которых на каждое предложение один ответ: «Еще подумаем, как оно получится. Посмотрим». Шехтман уверенно решает. Он может, проверив, отвергнуть предложение и с той же решительностью утвердить без дальних согласований: «Хорошо. Делай так!» Кого еще пригласить в бригаду? Решаем: Порфирия Васильевича Быкова, заместителя начальника БИХа. Его рекомендует Максаков: — Инструментальщик замечательный и умеет все сделать сам. Слов пустых не будет, будут дела. Потом мы часто убеждались, какой верной была эта рабочая характеристика. Порфирий Васильевич охотно согласился войти в бригаду. Что же, теперь, кажется, хватит. Осталось последнее — пойти в лабораторию .
Это уж так повелось: что бы ни задумал рабочий-новатор, он идет сюда. Здесь, в заводской лаборатории, выслушают, поглядят внимательно, посоветуют, дадут возможность отработать на станке, помогут выявить суть. И если удача — рассчитают ее в цифрах и графиках показателей, станут вместе с тобой наблюдать и выхаживать новое детище, бороться за его «право под солнцем». А если замысел неудачен — разложат перед тобой недостатки столь же ясно и зримо. Работай, приходи, думай за станком. Работники лаборатории всегда в цехах — такой уж тут стиль, вся лаборатория в совершенной близости к производству, потому что сам начальник, инженер Гольдберг, вникает в каждый зубец и угол заточки. У нас с ним старая дружба, еще с дней блокады. — Давненько ты у нас не бывал, Владимир Якумович. С какими вестями пожаловал? — говорит он. Я рассказываю. И по тому, с каким интересом относится к моим словам начальник лаборатории, чувствую — задел за живое. — Интересно, — говорит он. — Хорошо, что с мертвой точки сдвинутся. Народ-то какой собрался! И сочетание отличное: рабочие, инженеры. Пора, давно пора хорошенько с Барановым потягаться. — А кто это? — Да главный инженер Всесоюзного научно-исследовательского института инструментальной промышленности. Там уже сколько лет любовно обхаживают фрезу, да до свадьбы еще, видно, долго. — Неподатлива? — невольно вспоминаю я слова Назаренко. — Ничего. Мы ее переборем и без Баранова. — Да нет, без Баранова нам, Владимир Якумович, не обойтись, — Моисей Исаакович говорит очень серьезно. — Никак не пойму, ты пугаешь, что ли? И вдруг мы оба громко смеемся. — Делим мы, Карасев, шкуру неубитого медведя. — Да и то, напугал... — Ну посмотрим, — примирительно заключает Гольдберг. — А что выйдет у вас — убежден. Я еще по прессу видел. — Так поддерживаете нашу идею? — Конечно. И на помощь нашу можете всячески рассчитывать, всей лаборатории проверять, отлаживать новое придется.
. Итак, бригада создана. Первое «общее собрание». Приступаем к решению организационных вопросов. Кто будет бригадиром? — Тут, по-моему, и выбирать нечего, — говорит Назаренко. — Опыт у Карасева хороший есть. Ему и руководить. Выдюжит, старая морская хватка... Я молчу, мне вдруг становится очень грустно, что нет больше Василия Дырочкина, умер недавно, что далеко где-то сейчас Ефрем Кутейников. И что все-таки молодость уже прошла. — Да и старше всех нас дядя Володя, — словно подслушивая мои мысли, говорит Быков. — Ну что же. Спасибо на добром слове. И за доверие спасибо. Я согласен. — А теперь нам еще секретаря нужно выбрать. Ученого секретаря, — предлагает Митрофанов. — А что? И верно, ученого, — подтверждает Фоменков. — Дело большое, я так считаю. — И предлагаю лично я Романова, — говорит Митрофанов, — Николая Викторовича Романова. Все согласны. Решаем: порядок прежний, тот, который был у нас когда-то. Автор идеи — «главный конструктор», все остальные — друзья, помощники, критики, верные товарищи. Каждый вносит свое. И никакой обезлички. Радости и ошибки, неудачи и поощрения — все делится по справедливости. — И еще ничего не бояться — тоже условие. Если бы вот значок полагался... — говорит Митрофанов. — И что бы ты на нем начертал? Давай вариантик, — под общий смех серьезно произносит Штукатуров.
— Чего смеетесь? Нарисовал бы вьюнок и фрезу, — говорит Митрофанов. — Что же еще? И слова, как у Каверина в «Двух капитанах»: «».
ДЕЛА И ДНИ
Беспокойный народ у нас в бригаде. Все разные но характеру. Но в работе дружны. Каждый вносит в общее дело свою мысль, выдумку. Очень непохожи они друг на друга — Романов и Максаков, Быков и Штукатуров, А соберутся — и сразу мысль, поданная кем-то одним, пошла, как мяч при умелой подаче. Целеустремленно, уверенно ведет она к цели всю «команду». И если кто оплошал, устал или сбился с ритма, вдруг сам потерял веру в задуманное, товарищи поддержат, встряхнут по-доброму. Очень интересно наблюдать, как учимся мы мыслить, действовать коллективно, как каждый претворяет в жизнь общее дело на своем участке. К нам присматриваются с интересом. Относятся уже с уважением. А вскоре начинают поступать и заказы. Получил цех задание отфрезеровать большую плиту. Дело нелегкое. Заказ срочный, а на наших станках едва можно справиться с ним за длительный срок. Как быть? — Может, мы возьмемся? — спрашивает Назаренко. Не так давно изменилось у него рабочее место. Назаренко закончил техникум и выбран председателем цехкома. Скажу по правде, думали мы: перейдет в кабинет, потеряет интерес к бригаде. Но опасения оказались напрасными. Вот и теперь он не только подал хорошую мысль, но и предложил свой проект-конструкцию нового станка. Создали станок быстро. Получился очень простым и очень удобным. И даже жалко как-то, что заказ от нас так скоро уходит... На столе нашего председателя цехкома теперь часто увидишь чертежи. Разрабатываются здесь новые конструкции, идут в кабинете горячие споры. Умеет выслушать, понять товарища, убедить его, разъяснить все толково активный рационализатор Назаренко: самая это профсоюзная работа...
Опять недавно предложил: давайте подумаем, как бы устранить шум при работе станков. Настоящий спор затеял с техническим отделом. Не выйдет, говорили те, у вас ничего. А мы не соглашались с ними. Узнали: в Горьком проектируется большой фрезерный комбайн. Но когда-то еще попадет он в цехи. И сделали резиновую прокладку. Шум уменьшился. А когда в цех пришел очередной массовый заказ, тут уж без дальних разговоров передали его нам: «Решайте, придумывайте!» Много мороки было. Но придумали. Собственно, головой всему стал тут Павел Сергеевич Фоменков. Помолчал, посерчал и предложил «совсем простое решение»: снять эту деталь с токарного станка и делать резку... абразивом. Вот тебе и решение — счет на секунды, и одна деталь берет теперь втрое меньше времени. Такой скачок! — Да и то сказать, откуда родом-то знатный токарь Павел Фоменков? Из Калининской области, Тверской в прошлом. Земляк Михаилу Ивановичу Калинину, — говорит Романов, занося, как «ученый секретарь», новую победу бригады в свой «регистр». Но и сам наш «ученый» не только держит в образцовом порядке хозяйство бригады — отлично работает. Вот совсем недавно: не хватало на радиально-сверлильном станке скорости подачи для обработки одной детали. Романов мигом предложил очень толковую модернизацию. И сделал. Все, что улучшает работу в цехе, нас касается. И все, что может повысить производительность труда и снизить себестоимость продукции, даже техника безопасности, — наше дело! Есть такой ограничитель холостого хода электродвигателя. В моменты остановок шпинделя, при холостом ходе станка электродвигатель надо специально отключать. Очень это неудобно. И ограничитель ставится Максаковым в нашу «повестку дня».
— Вот видите, что получается: наш ограничитель соединен с фрикционом станка, и, значит, пока замеряешь, снимаешь и закрепляешь деталь, нет у нас полной гарантии от случайного включения. Получается, что не исключена возможность несчастного случая, — рассуждает Александр Григорьевич. — Я уже не говорю о напрасном износе станка и фрикциона. Александр Григорьевич Максаков теперь заместитель начальника нашего цеха. И поражает — не меня одного — удивительное качество в нем: пройдет раз по цеху и уже все знает — какой станок нужно отладить, какие детали идут, на каких операциях и кто как работает. Его не проведешь. Такой же въедливый Максаков и в бригаде. Думали мы про него: станет начальником, пропадет для бригады, не будет у него интереса к нашей работе. Пока был в БИХе, изобретательство, рационализация как-то, естественно, касались его, а у руководителя цеха много ведь и других дел. Да и что скрывать, иногда та рационализация поперек горла стоит начцеху. Но, оказалось, не всякому. Еще больше появилось у Максакова интереса к нашим делам, внимания ко всей жизни бригадной. Вот хотя бы история с ограничителем. Ведь это его предложение, и очень интересное, важное. Занимаемся им кропотливо, с увлечением. Уже не первый «вариантик» предлагает Митрофанов; он, кстати, тоже «пошел на повышение» — начальник технологического бюро цеха теперь. Наконец, наша конструкция ограничителя холостого хода электродвигателей токарных станков создана. Она обеспечивает полную безопасность в работе и дает значительную экономию электроэнергии, не говоря уже об износе станка и фрикциона. Такими устройствами оснащены десятки станков. Нет, не однодневка работа наша. Проверенный в творческой бригаде, опробованный в деле мы передали на суд всех наш ограничитель. Он вызвал интерес посетителей и долго демонстрировался в ленинградском Доме научно-технической пропаганды...
.jpg)
