2 августа в 6.00 по трансляции прозвучало: «Команде вставать, койки вязать!». Быстро «связали» подвесные койки в аккуратные цилиндры высотой 1 м 15 см и поставили их в отведенные гнезда. Тщательнее чем обычно скатили и пролопатили верхнюю палубу. Проглотили завтрак и в 7.50 построились по обоим бортам на подъем Военно-морского флага. Сразу после подъема флага на корабль прибыл комендант Кронштадтской крепости вице-адмирал И.И.Байков. Он обошел строй и сказал короткую речь с пожеланием с честью пронести Военно-морской флаг Советского Союза по морям и океану. Два рейдовых буксира нетерпеливо пыхтели у борта. Как только высокое начальство покинуло корабль, Началась съемка с якоря и швартовых. Курсанты в этих мероприятиях не участвовали, стояли в строю и с удовольствием наблюдали, как на стоящих в гавани боевых кораблях взлетают вверх и трепещут на ветру флажные сигналы с пожеланием: «Счастливого плавания!». Наш оркестр, построенный на юте, заиграл марш «Прощание славянки». Перед нами открылась панорама Красногорского рейда. По бортам как бы проплывали легендарные форты Кронштадта. Вытащив нас на рейд, буксиры коротко свистнули и побежали в Купеческую гавань.
«Седов» отдал якорь и замер на зеркально гладкой поверхности воды. В этих идеальных условиях было проведено два учения. Первое – подъем по вантам до «Марса» и «Салинга» первого грота и спуск с противоположного борта. После распределения по мачтам и реям, инструктажа по мерам безопасности и раздачи страховочных поясов – второе учение, под руководством командиров мачт: подъем по вантам до своего рея, расхождение по пертам до своего места на рее и спуск в обратном порядке. Такие учения, но уже с установкой и уборкой парусов неоднократно повторялись на ходу. Погода этому благоприятствовала – был полный штиль. Шли, используя механический двигатель. Машина обеспечивала ход – 5 узлов. Экипаж «Седова» и наши училищные преподаватели сделали все возможное, чтобы курсанты не чувствовали себя «экскурсантами». Несение вахты, различные занятия, приборки по корабельному распорядку не оставляли свободного времени, за исключением «адмиральского часа». Перерыв на обед и послеобеденный отдых – святое дело, но если не стоишь на вахте (парусной, сигнальной, рулевой). Занятия были самые разнообразные: по изучению вооружения судна (рангоута, стоячего и бегучего такелажа и парусов); по морской практике (изучение шлюпки, такелажного дела, организации покрасочных работ и т.д.). Эти занятия проводились под руководством командиров мачт и главного боцмана мичмана Калинина.
Курсант Лавров принимает семафор, передаваемый товарищем с полубака. «Седов». 1955 г.
Училищные преподаватели руководили ведением навигационной прокладки, занятиями по астрономии (днем и ночью), занятиями по гидрометеорологии и т.п. Для ведения навигационной прокладки на люках устанавливались оригинальные штурманские столы в виде раскрытых чемоданов. Внутри раскладывалась навигационная карта и навигационный журнал. Данные для прокладки курсанты добывали сами (курс у рулевых, отсчеты лага на юте, пеленги с репитеров, установленных в разных местах корабля). Сразу было объявлено, что для получения зачетов в конце практики надо будет представить 100 решенных задач по определению места корабля по солнцу и звездам.
Парусная вахта ставит фор-бом-брамсель. Фото август 1955 г.
Балтийское море прошли без замечаний, часть пути – под парусами. При хорошей погоде и умеренном ветре курсанты получили первичные навыки в работе с парусами, как на палубе, так и непосредственно на реях.
Курсанты убирают нижний и верхний брамсель второго грота. Фото сентябрь 1955 г.
Подошли к Датским проливам. Убрали паруса. В узких и запутанных фарватерах проливной зоны при интенсивном встречном движении затруднено управление судном. Прошли проливы Зунд и Каттегат. Датские паромы пересекают проливы, никому не уступая дороги, но при этом не забывают приветствовать наш Военно-морской флаг.
Датское судно приветствует УПС «Седов», приспуская свой флаг. Фото август 1955 г. Проливная зона.
В проливе Скагеррак ветер – как в трубе. Маяк на мысе Скаген шлет свои сигналы, предупреждая об опасности. «Седов» держится ближе к норвежскому берегу. Вышли в Северное море. Курс прокладывается так, чтобы подойти к берегам Великобритании в районе приметного мыса Флемборо-Хет. Все это время на мостике рядом с вахтенным офицером была видна высокая сухощавая фигура командира корабля капитана 2 ранга П.С.Митрофанова. Трое суток потребовалось, чтобы пройти Северное море. Шли под парусами. На траверзе Дувра с заходом солнца ветер совсем стих. Было принято решение убрать паруса. Сыграли аврал – курсанты побежали по вантам, торопясь свернуть и закрепить паруса на реях до наступления полной темноты. Я был расписан на втором гроте. Не успев добежать до бом-брам-рея, остановился пораженный: солнце, которое зашло минут 15 назад, снова появилось над горизонтом, и его полный яркий диск освещал ослепительно белые отвесные меловые скалы Дувра, на вершине которых зловеще чернел древний замок. Позднее я где-то прочитал, что в интерьерах этого замка гениальный Шекспир поместил своих героев одного из своих произведений. А тогда я просто замер, не слыша не совсем дипломатичных выражений тех, кто стоял на вантах ниже меня. Все объяснялось просто: увеличилась «высота глаза наблюдателя», следовательно, увеличилась дальность видимости горизонта. В эти сутки я дважды наблюдал заход солнца. Убрав паруса, шли под двигателями, но скорость была более пяти узлов. Помогало сильное отливное течение в Английском канале. Убедились в этом с подсказки преподавателя, который посоветовал рассчитать истинную скорость и поправку лага по обсервациям (определение места корабля по пеленгаторам). Траверз мыса Лизард, крайней юго-западной точки Англии, прошли в полной темноте, пеленгуя вспышки маяка. Восход солнца встретили уже в Атлантическом океане. Курс – в Бискайский залив.
В Бискайском заливе, славившемся своими штормами, нас встречает самое худшее, что можно придумать для парусного судна, – это полный штиль и крупная мертвая зыбь, накатывающаяся с океана. По зеркально гладкой поверхности как бы вспухающего океана судно поднимается на высоту пятиэтажного дома. А затем скользит в пропасть, которая образуется между двумя гигантскими валами. Изматывающая душу болтанка выворачивает все внутренности. Заблеваны гальюны, шпигаты, палуба. Страдают не только люди. Но и свиньи. На них больно смотреть. Когда судно, заваливаясь на борт, скользит к подошве волны, хрюшки, упав на коленки, тоже скользят по заблеванному загону, сбиваются в кучу у борта и орут «нечеловеческим голосом». Холодок страха забирается в душу, когда осознаешь, какие нагрузки испытывает судно. В вахтенном журнале зафиксирован максимальный крен – 400. Но ведь и при меньших значениях крена можно себе представить амплитуду размаха мачт 50-метровой высоты и возникающие при этом силы инерции. В таких условиях можно легко потерять стеньги и верхние реи. К счастью, мы не остались без хода. Наш, хоть и маломощный, двигатель своей безотказной работой обеспечил управляемость судна. А опыт людей, управляющих кораблем, и, прежде всего, командира капитана 2 ранга Митрофанова, позволил выбрать оптимальный курс, чтобы избежать попадания в гибельный режим резонансной качки. Сколько по времени это продолжалось, память не сохранила. Но точно помню, что поспать в эти сутки не удалось никому: из подвесных коек просто выбрасывало, а о том, чтобы примоститься на рундуке, и говорить не приходилось. Наконец, зыбь начала стихать. Подул ветер от зюйд-веста и принес туман, стелящийся над водой. Однако в разрывах полосы тумана удалось увидеть маяк Финистерре, установленный на обрывистых скалах мыса с тем же названием. Вышли из Бискайского залива вполне оморяченные. Ночью на траверзе мыса Сан-Винсент, юго-западной оконечности Пиренейского полуострова, налетел шквал с хорошим проливным дождем. Затем установился уверенный норд-ост – именно то, что требовалось для выполнения программы похода. Подгоняемый этим благоприятным ветром «Седов», имея ход 7-8 узлов, под парусами вошел в полосу субтропиков. День – ослепительно солнечный, небосвод – ярко голубого цвета, и ни одного облачка! В прозрачной бирюзовой воде за бортом просматриваются гигантские медузы. Из воды вылетают непонятные существа и, перелетев поперек палубы, плюхаются в воду с другого борта. Те, которым не повезло, втыкаются в паруса или рангоут и падают на палубу. И тут мы понимаем – это летающие рыбки! Все это воспринимается как награда за испытания, выдержанные нами в Бискайском заливе. А вечером – еще одна награда: музыкальный концерт-лекция. Лекцию, посвященную творчеству Н.А.Римского-Корсакова, читал начальник нашего училища контр-адмирал К.А.Безпальчев, а оркестр под управлением военного дирижера подполковника Докшицера «иллюстрировал» лекцию исполнением отрывков из произведений великого композитора. Представьте себе теплую южную ночь на широте Гибралтара или чуть южнее. Опрокинутый купол неба, словно из черного бархата, усеян яркими крупными звездами. И тишина (идем под парусами), только легкое журчание вдоль борта. Да светящийся планктон в кильватерной струе. Все свободные от вахты собрались на юте. Расположились на люках, на разножках и просто на прогретой солнцем палубе. Лица музыкантов слабо освещены лампочками на пюпитрах. Такая же маленькая лампочка освещает трибунку адмирала.
Контр-адмирал Безпальчев К.А.
Спокойным глуховатым голосом он знакомит нас с биографией Николая Андреевича, выделяя период, когда он после окончания Морского корпуса совершил кругосветное плавание на клипере «Алмаз». Пауза… и вдруг зазвучала музыка! Что мы, дети войны, знали о классической музыке? В эвакуации музыкой считались разухабистая гармонь да частушки с матерком. Когда из черной тарелки репродуктора звучало что-то другое, я говорил маме: «Выключи эту симфонь». А тут, в бескрайнем море, полилась музыка, которая сразу взяла за душу. Смолк оркестр. Снова зазвучал голос адмирала: «Вы прослушали отрывок из сюиты “Море”, написанной композитором в период кругосветного плавания». Далее звучали отрывки из опер «Садко», «Сказка о царе Салтане» и других произведений. Меня поразило, как композитор смог оркестровыми красками изобразить море. После концерта не мог уснуть: что-то большое и светлое вошло в мою жизнь. В 4.00 заступил на вахту. После этого концерта в тех случаях, когда ощущал потрясающую красоту океана, страшно переживал свою бездарность. «Ну почему всю эту прелесть, которую вижу, я не могу передать, донести до других в музыке, стихах, отобразить в картине?» – думал я. Однако известно, что жизнь – как тельняшка моряка: полоска белая, полоска черная. За какую-то провинность я обратил на себя неблагосклонное внимание боцмана Калинина и схлопотал наряд вне очереди – на хлебопекарню. Такая же «кара» была уготована и Арно Паркелю. К назначенному часу мы пришли на пекарню и представились главному пекарю – на полтора-два года старше нас по возрасту и старшему матросу по званию. Пришли в форме, объявленной по кораблю: босиком, в брюках от рабочего платья и с белым чехлом от бескозырки на голове. На палубе была жара 35-36 градусов, в пекарне, видимо, за 40, хотя электрические печи еще не были включены. Проинструктировав нас по технике безопасности, пекарь велел раздеться до трусов, то есть снять брюки, и показал «фронт работ». В продолговатом ящике подходило тесто для выпечки черного хлеба, а в двух дежах – для белого. Задача: замесить тесто для черного и белого хлеба, разложить по формам и поставить в печи, по его команде вытащить формы и сложить хлеб на стеллажи. Мы бодро приступили к работе и довольно быстро справились с замесом черного хлеба, периодически вытирая лицо белыми чехлами, стараясь, чтобы пот не попадал в тесто. Затем начали месить белое тесто. Паркель был посильнее меня, сопел, но справлялся. Я же, погрузил по локоть одну руку, а затем и вторую, не мог их вытащить и согбенно застыл над дежой. Пекарь принес ведро воды, помог мне «вытащиться» из теста, велел смочить руки по локоть и месить тесто до тех пор, пока оно не будет прилипать к рукам. Я продолжал месить тесто, весь мокрый от пота, который стекал прямо в дежу. Искры сыпались из глаз. Руки онемели, болела поясница, а тесто все прилипало и прилипало. К тому же были включены электропечи, и температура в пекарне поднялась выше 50 градусов. Наконец, пекарь прекратил эту пытку. Велел обмыть пот в ведре с водой. Еще раз попробовав рукой белое пышное тесто, сказал, что оно густовато, и вылил в тесто ведро воды, в котором мы только что обмывались. Не разрешив нам перекурить, велел раскладывать тесто в формы, а сам, надев брезентовые рукавицы, ловко забрасывал эти формы в раскаленный зев печи. Мы с Паркелем, пошатываясь, выбрались на палубу. Всходило солнце. Океан был спокоен и величествен. К подъему хлеб был готов и извлечен из печи. Уложенный на лотки в хлеборезке, он источал непередаваемо вкусный аромат. Перед завтраком за ним выстроились в очередь бачковые. Я же недели две не мог есть белый хлеб. Потом все забылось, кроме заповеди: тесто нужно месить до тех пор, пока оно не перестанет прилипать к рукам.
Стайка дельфинов. Фото август 1955 г. Атлантический океан
В конце августа «Седов» приближается к острову Мадейра. Стайка дельфинов долго сопровождает нас по правому борту. Вдали наблюдаются живописные горы, просматриваются величественные ущелья, угадываются горные потоки, срывающиеся с отвесных скал в океан. Пик Рунво (высота 1845 м) теряется в облаках.
Остров Мадейра. Фото август 1955 г. Атлантика
Тепло, поначалу приятное, переходит в жару, далее – в изнуряющую жару. Форма одежды – голый торс, босиком и белые чехлы на голове.
На полубаке «Седова» курсанты: Бондаренко, Соколов, Лавров. Вдали – скалистые берега острова Мадейра. Фото 09.08.1955 г. Атлантический океан
Мало кто из пользователей Интернета не встречался с какой нибудь статьей посвященной потоплению немецкого лайнера «Вильгельм Густлоф». Многие статьи «обличительные», в которых командир «С-13» А. Маринеско представлен прямо таки «кровожадным» преступником. Возможно, эту злобную ересь кто то принимает «за чистую монету». Поэтому, для того чтобы разобраться справедливы ли обвинения в адрес Маринеско попробуем разобрать один интересный вопрос: Кто был на борту «Вильгельма Густлофа»? Гауляйторы, высокопоставленные чиновники или только бедные немецкие «сироты»? Еще с советских времен было известно, что на ряду с немецкими подводниками на лайнере погибли высокопоставленные чины в том числе 22 гауляйтера. Но вот пришли новые времена появились «новые» данные, причем в основном из немецких «уст» в которых информация о чинах нацистской администрации, партийных функционерах, чинах гестапо и полиции, жандармерии, администрации концлагерей бывших на оккупированных территориях и принимавших непосредственное участие в злодеяниях нацистов, и которые могли бы быть в качестве пассажиров на «Вильгельме Густлофе» полностью отсутствует, для примера приведу список пассажиров, которые опубликовал Хейнц Шен - человек, уцелевший после потопления лайнера «Вильгельм Густлоф», как его называют, как он уцелел об этом мы еще поговорим. 918 - офицеры, унтер-офицеры и курсанты 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок 173 - члены гражданского экипажа (моряки торгового флота) 162 - тяжелораненые солдаты из госпиталей Данцига и Готенхафена 373 - женщины вспомогательного состава ВМС 8956 - беженцы, в большинстве своем женщины с детьми и старики из Восточной, Данцига, Готенхафена и Западной Пруссии. Всего: 10.582 человека. Каково? Школяры-курсанты, девчонки из вспомогательного состава, тяжелораненые солдаты (обратите внимание на количество 162!), старики, женщины, дети. Все невинные овечки, не запятнанные, ни в чем не замешанные, «сиротки». Ну, прям не лайнер, а «сиротский пароход». Ну и правда возникает невольное возмущение – ну как поднялась рука утопить такой пароход. Браво! Могут прикинуться сирыми и убогими, когда им надо, эти немецкие ребята, «уцелевшие после потопления лайнера». Аж, на слезу пробивает. Молодцы! Только возникает не совсем уместный в данной ситуации вопрос – А, начальники то где? Что взяли винтовки в руки и пошли в окопы фатерлянд защищать - вряд ли. Уступили свое место на лайнере бедным сиротам, а сами на старых лайбах веслами стали грести – то же вряд ли. А, может их и не было ни жандармов, ни партагеноссов, ни районных и областных начальников и т.д. и т.п. – нет, все таки были. Ну, а теперь успокоим эмоции и проведем небольшой анализ состава пассажиров, комфортабельных кают на лайнере, и порядок посадки на лайнер. И, так, 1945 года «Вильгельм Густлоф» стоит в порту (тогда называвшегося немцами Готенхафен ( Gotenhafen) на причале возле корабля тысячи людей в основном женщины и дети, стоят на морозе уже несколько часов, но их на борт не пускают! Подняться на борт можно только по спецпропуску. Интересно если на борту лайнера по утверждению г-на Шена и ему подобных плыли одни «сироты» кого по пропускам то пускали? - женщины и дети мерзнут на причале, ясно не их, раненые, курсанты и девчонки из вспомогательного батальона прошли по «разнарядке». На причал одна за другой подъезжают легковые автомашины, из которых вылезаю важные господа с большими чемоданами, окруженные домочадцами, и снисходительно поглядывая на замерших до синевы ребятишек уверенно поднимаются на борт, предъявляя заветный пропуск, это и были чины нацисткой администрации, и функционеры национал-социалистической партии, принимавшие непосредственное участие в зверствах фашистов на оккупированных территориях, причисленные г-ом Шеном и «иже с ним» к бедным старикам, женщинам и детям. И другой вопрос, сколько было пропусков? На лайнере имелись комфортабельные каюты (в трюм «таких людей» не поселишь) на 1500 человек, можно с уверенностью предположить, что таких виппассажиров было не менее 1300 человек (включая членов семей). Ну, тогда остаются еще каюты на 200 человек, кто поселился в них? В начале этой статьи я обращал Ваше внимание на странно мизерное количество раненных «бойцов вермахта». Идет наступление Красной армии, ведутся упорные бои, надо полагать, что все госпиталя забиты ранеными. А грузят на лайнер только 162 солдата – ага, первых попавшихся взяли, которые ближе к двери лежали, тех и отправили на лайнер. Нужно быть очень наивным чтобы поверить в эти «сказки» г-на Шена. Естественно, что и раненые (как выяснится далее, эти раненые были не такие уж и раненые) были не простыми солдатами, а высокопоставленными офицерами, что и подтверждается размещением в комфортных условиях, да и последующими событиями, но о них чуть позже. Несколько кают заняли офицеры и их семьи из 2-го и вспомогательного батальонов. И так, на борт погружены «блатные», все каюты заняты (то, что каюты заняты нацистскими бонзами подтверждает тот факт, что даже женщин из вспомогательного батальона разместили в пустом бассейне, а не в каютах), начинается погрузка, окоченевших на ледяном январском ветру женщин и детей размещают где попало – в трюмах, коридорах, подсобных помещениях и т.п. Загрузившись «Вильгельм Густлоф» выходит в море, как Вы могли убедиться пароход оказался не таким уж и «сиротским» и там было кого утопить «за все их хорошее». То, что невинные дети стали невольными жертвами, печальный факт, но вины Маринеско в этом нет. Он не топил женщин и детей, он как солдат своей Родины сражавшейся со смертельным врагом, исполнил свой долг, уничтожил вражеский транспорт, шедший в составе конвоя. В «Вильгельм Густлоф» попало три торпеды - на первой было написано «За Родину», на второй «За советский народ», на третьей «За Ленинград». Ну, что здесь можно сказать, это расплата за зверства и злодеяния, за наши потопленные санитарные транспорты («Абхазия», «Грузия», «Антон Чехов», «Белосток» и.т.д.) с ранеными, женщинами и детьми, за тысячи детей умерших от голода в блокадном Ленинграде… Для дальнейшего продолжения разговора о пассажирах лайнера давайте посмотрим список спасенных, пережили катастрофу 1239 человек, в том числе: 528 - подводники 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок (57,5%) 123 - женщины вспомогательного состава ВМС (33%) 86 - тяжелораненые (53%)(!) 83 - члены экипажа (моряки торгового флота) (48%) 419 – беженцы и нацистские преступники (4,7%) Состав спасенных говорит о многом, представьте -получив в борт три торпеды лайнер накренился, и стал тонуть на судне началась страшная паника, огромная толпа пассажиров, давя друг друга, бросилась к шлюпкам. На трапах и лестницах началась жуткая давка, которая усугублялась наличием у людей значительного количества огнестрельного оружия. (Спасательные средства лайнера включали в себя 12 больших шлюпок, рассчитанных на 50-60 человек каждая, 18 катеров на 30 человек и 380 надувных плотиков на 10 человек, т.е. только на 5000 человек, после того как лайнер накренился, спасательными средствами правого борта уже нельзя было воспользоваться поэтому реально средств к спасению набиралось на 2500-3000 человек). Но крепкие ребята из 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок растолкав всех женщин и детишек быстро себя эвакуировали, при этом может возникнуть вопрос их было 918 у остальных 390 совесть проснулась? Да нет, конечно, кто поверит в теорию массового, совестливого суицида. Дело в том, что когда раздались взрывы торпед капитан судна, согласно инструкции, приказал заблокировать водонепроницаемые отсеки в нижних палубах, тем самым отрезав пути эвакуации для части команды лайнера и пассажиров. От ребят из 2-го батальона не отставали девчонки из вспомогательного состава ВМФ, лихо перепрыгнув, а где и растоптав попавших под ноги ребятишек они прорвались к шлюпкам. Здесь опять пытливый читатель может спросить, но их было 373 у 250 возможно совесть проснулась, и они решили свое место в шлюпках уступить детям. Опять мимо, вторая торпеда ударила в борт как раз напротив бассейна, в котором располагались «помощницы» при этом большое количество было ранено кусками разлетевшейся облицовочной плитки и контужено. В результате они не догнали своих более резвых и удачливых подруг и по видимому были затерты толпой. Члены команды лайнера тоже себя не забыли и, не заботясь о пассажирах, начали спасать самих себя во главе с капитаном лайнера (благополучно пережили катастрофу уже упомянутый помощник капитана г-н Х. Шен, корветтен-капитан Цан, командир 2-го батальона и распоряжавшийся на борту судна капитан Петерсен и пр. Все те, кто по морским (писанным и не писаным) законам должны были бороться за жизнь пассажиров до конца). Хочу обратить особое внимание на количество спасенных раненых из 162 спаслось 86. Естественно у настоящих тяжелораненых не было ни малейшего шанса на спасение, вряд ли кто про них в такой панике вспомнил бы, и предпринял попытки к их спасению. Поняв, что дело «пахнет керосином» эти «тяжелораненые» побросали не нужные костыли, посрывали «липовые» гипсовые повязки и, выхватив табельное оружие толпой бросились к шлюпкам по пути расстреливая и расталкивая всех кто им мешал, добравшись до шлюпок, они быстро залезли в них, сбрасывая за борт лезших к ним женщин и детей (здесь нет никакого преувеличения или «сгущения красок», в той ситуации занять место в шлюпке можно было только так: кого то отпихнув, выкинув за борт и пр.). Вероятно, что среди «липовых» были и настоящие раненые, которые не смогли пробиться к шлюпкам. Из 8956 брошенных после «доблестной эвакуации» с тонущего корабля курсантов, помощниц и членов экипажа лайнера, женщин и детей (в т.ч. нацистские преступники и члены их семей) удалось спастись только 416, это были те, кому невероятно повезло попасть на шлюпку или спасательный плот. Многие, надев спасательные пояса, прыгали за борт. В ту далекую январскую ночь температура воздуха была -180, температура морской воды около 00 физически крепкий человек даже при наличии спасательного жилета в такой воде сможет выжить не более 20 мин. Пытливый читатель здесь может сказать – А, где же функционеры? Отвечу на этот вопрос выдержкой из книги Грасса Г. «Траектория краба»: «… Я могу лишь изложить то, что приводится в различных источниках в качестве свидетельства очевидцев, переживших эту катастрофу. Стариков и детей затаптывали насмерть на широких лестницах и узких трапах. Каждый думал только о себе. Заботившиеся о других пытались опередить мучительную смерть. Рассказывают об одном офицере-преподавателе, который застрелил в своей каюте из служебного пистолета сначала троих детей, потом жену, а затем застрелился сам. То же рассказывается и о партийных функционерах и их семьях, которые занимали спецапартаменты, предназначавшиеся некогда для Гитлера и его верного сподвижника Лея и ставшие теперь кулисами для акта самоликвидации». О партийных функционерах никто ни думал и не заботился, а если они и пытались командовать и обращать внимание на свои персоны их просто игнорировали. Пробиться в одиночку к заветным шлюпкам было невероятно трудно, хотя не исключено, что каким-то мордастым партагеноссам удалось, отпихнув несчастных детей, занять место в шлюпке и попасть в счастливую цифру - 416 спасенных (по утверждению г-на Шена) женщин и детей. Прошло много лет и сейчас эти господа «уцелевший после потопления лайнера «Вильгельм Густлоф»», а точней, как крысы, сбежавшие с тонущего корабля, и «отечественные» кликуши пытаются через трагедию тысяч невинных людей ставших заложниками нацизма, очернить, опорочить честное имя героя-подводника Александра Ивановича Маринеско воевавшего с фашизмом за свой народ и свою страну, и внесшего свой весомый вклад в нашу общую Победу над фашисткой Германией. Пытаясь на фоне трагедии обелить зверства фашизма (мол, не мы одни черные, вон у вас тоже пятно на рукаве) эти «господа» набирались наглости обращаться в суд для признания А.И. Маринеско военным преступником (это после того, что они натворили в нашей стране, для этого надо иметь «луженую» совесть). Однако вот какое заключение вынес Институт морского права в Киле: «Вильгельм Густлов» являлся законной военной целью, на нем находились сотни специалистов-подводников, зенитные орудия… Имелись раненые, но отсутствовал статус плавучего лазарета. Правительство Германии 11.11.44 объявило Балтийское море районом военных операций и приказало уничтожать все, что плавает. Советские вооруженные силы имели право отвечать тем же». А, трусливая крыса, Хайнц Шен пользуясь «демократией» ездит по нашей стране с лекциями и рассказывает нам какие мы «нехорошие звери». Привожу выдержку из статьи Морозов М. «Гибель «Вильгельма Густлофа»: правда и домыслы»: «Здесь хочется вспомнить о событии, состоявшемся в 1991 г. в калининградском "Зале Дружбы". Здесь Хайнц Шён сделал свой первый на русской земле доклад о судьбе "Вильгельма Густлофа". В дополнении к словам докладчика аудитории был показан фильм "Ночь опустилась над Готенхафеном". По сообщению присутствовавшего там немецкого корреспондента, после просмотра встал пожилой человек (из русских) и произнес: "Наконец-то мы узнали правду. Теперь мы знаем, что на этом судне были не только нацисты и экипажи подводных лодок. Я попрошу присутствующих встать и почтить память погибших женщин и детей". Весь зал встал, многие плакали». Самое печальное в этой истории не то, что люди встают и почитают погибших противников, а то, что никто не встает, например, и не почитает плывших на «Армении», сограждан (вот уж поистине Иваны не помнящие родства), до сих пор, даже, не установлены точные координаты гибели судна с 5000 пассажиров на борту, не встают не почитают память безвинно погибших на других судах, печально, что никто не ездит за границу и не рассказывает о понесенных нашим народом жертвах, и страданиях. Кто там «за бугром» знает о наших потопленных санитарных транспортах («Виениба», «Композитор Бородин» и т.д.), о сожженных вместе с мирными жителями деревнях (вспомните белорусскую деревеньку Хатынь), кто знает, как немецкие танкисты давили гусеницами танков, детей из разбомбленного эшелона в 1941 г., о сотнях тысяч погибших в блокадном Ленинграде (вспомните дневник Тани Савичевой) и т.д., может, и знают – единицы! Почему, да потому, что эти кликуши носятся с «Вильгельмом Густлофом» как с «писаной торбой» тычут им в нос, где надо и не надо, а мы о своих, погибших от рук фашистов, забыли. Во время ВОВ работала комиссия по зверствам фашистов, был собран огромный материал, от которого стынет кровь, почему эти материалы не выложены для общего доступа, почему не обращаемся в суды для признания (пусть и посмертно) виновных в военных преступлениях на территории нашей страны. Если бы все граждане нашей страны знали, хотя бы малую часть фактов из собранного материала Х.Шен вряд ли бы выступал в России со своими лекциями, проливая крокодильи слезы, по невинно погибшим детишкам, которых он сам же и бросил.
Штаб бригады, хотя он и не имел некоторое время постоянного начальника, оказался слаженным, дружным. Обязанности заместителя начальника штаба, которого по штату не полагалось, в какой-то мере, так уж это сложилось, исполнял флагманский штурман капитан-лейтенант А.Н.Тюренков, человек компетентный и обстоятельный, сразу ставший для меня надёжной опорой. Легко нашли мы общий язык и с моим коллегой по первой флотской специальности — флагманским минёром С.И.Иодковским, да и с другими специалистами штаба. Знакомиться с кораблями и людьми очень помогли мне хорошо знавшие их флагманские специалисты штаба, а также работники отдела политической пропаганды, который возглавлял бригадный комиссар Г.М.Обушенков. Почти весь командный состав бригады уже имел квартиры в городе. У нас с комбригом семей тут не было, и мы редко отлучались из расположения соединения. По вечерам Египко обычно приглашал меня к себе, в просторную флагманскую каюту под ходовым мостиком «Иртыша», и мы обменивались впечатлениями дня, обсуждали наши дела. Став начальником и подчинённым, мы не перестали быть добрыми товарищами. Оставшись вдвоём, говорили друг другу, как привыкли в академии: Николай Павлович и Лев Андреевич.
Группа командного состава штаба (флагманские специалисты) 1-й бригады подводных лодок. Слева направо. Первый ряд: Яковцев, В.П.Чалов, С.И.Иодковский, И.А.Краснов. Второй ряд: Б.В.Иванов, Поздняк, А.Н.Тюренков, И.Е.Залипаев. Либава, начало июня 1941 года
Работать с Египко было легко. Как правило, у нас совпадали оценки людей и явлений, мнения о том, как решать ту или иную задачу. Мы сознавали, что нам вверены лучшие на Балтике подводные лодки. Во 2-й бригаде лодок было почти столько же, однако в основном «Щуки», уступавшие по боевым возможностям преобладавшим у нас «эскам». Подводные лодки новейших типов и серий, в том числе крейсерские типа «К», входили в бригаду строящихся, и это была ещё не сегодняшняя, а завтрашняя боевая сила.
Боевая готовность вызывает озабоченность
Лучшие на Балтике подводные корабли, достаточно опытные командиры, хорошо укомплектованные экипажи... Всё это было так. Но боевая готовность соединения, о вступлении в командование которым капитан 1-го ранга Египко телеграфно донёс в Таллин, не могла не вызывать озабоченности. Как мы понимали, боеготовность подводных лодок (не только нашей бригады) весьма заботила и командование флота. Из всех подлодок, которыми располагал Балтийский флот, лишь несколько официально числились в мае 1941 года кораблями первой линии. Остальные ещё не отработали и не сдали ряда курсовых задач, прежде всего, — огневых. Иными словами, многие командиры не подтвердили, что обладают достаточными навыками применения торпедного оружия, выполнения дневных и ночных атак. Некоторые командиры, командуя данной подводной лодкой менее года (быстрый рост подводных сил обусловливал частые перемещения командного состава), вообще ещё не выходили в торпедную атаку на том корабле и с тем экипажем, которые были им сейчас вверены. За десятилетия базирования всех кораблей в замерзающем надолго восточном углу Финского залива, на Балтике привыкли плавать только летом. Перед ледоставом подводные лодки укрывались за гранитными молами Кронштадта или становились на ремонт к причалам ленинградских заводов. И никаких походов до весны! А весной, чтобы восстановить утраченные за зимнюю стоянку навыки, всё начинали сначала, с первых задач курса боевой подготовки... Тем более что за это время изменялся и состав экипажей, уходили отслужившие свой срок, приходили молодые. До торпедных стрельб дело доходило обычно лишь во второй половине летней кампании. И сами торпедные стрельбы проводились, как выяснялось, большей частью в упрощённых условиях: обычно по тихоходным кораблям, идущим постоянным курсом. Быстроходные корабли предоставлялись в качестве мишеней редко. На Дальнем Востоке, где оборона морских рубежей налаживалась в обстановке нависшей военной угрозы, сама жизнь заставляла активнее изживать упрощенчество и, как я уже говорил, многое в боевой подготовке обстояло иначе. Молодой Тихоокеанский флот с самого его зарождения плавал круглый год. Вести себя по-другому не позволяла обстановка. Здесь же одного года, прошедшего после того, как балтийцы получили незамерзающие базы в Либаве и на Ханко, и ненадолго замерзающий Таллин, оказалось недостаточно, чтобы изменить устоявшийся, привычный порядок. И даже опыт финской кампании, когда лодки вели боевые действия в зимних условиях, и даже плавали подо льдом (тихоокеанцы делали это ещё раньше), оставался пока опытом немногих экипажей, не успел широко распространиться. Конечно, и на Балтике уже не всё было, как прежде. Как я узнал, например, в дивизионе «Малюток», которым командовал капитан 2-го ранга Е.Г.Юнаков (дивизион этот входил в расформированную 3-ю бригаду подводных лодок, а теперь перешёл во 2-ю), в середине мая уже проходили курс торпедных стрельб, отработав предшествующие задачи в зимние месяцы.
Командир дивизиона «Малюток» Евгений Гаврилович Юнаков
С Евгением Гавриловичем Юнаковым я познакомился в прошлом году во время академической стажировки и вспоминал этого опытнейшего подводника с глубоким уважением. Правда, его дивизион базировался на Ханко, где имелись удобные для отработки торпедных атак полигоны, а в Либаве с этим обстояло хуже. Между тем, именно на огневую подготовку следовало, как говорится, нажать. Поэтому при первой же поездке в Таллин для доклада командующему флотом капитан 1-го ранга Египко поставил вопрос о том, что боевую подготовку наших подлодок целесообразно перенести в Рижский залив. Это было наше общее с комбригом мнение. Решение в Таллине сразу не приняли, и мы возвращались к этому вопросу вновь и вновь. Имелись и другие причины на то, чтобы вывести из Либавы хотя бы часть бригады. Либавская военная гавань и акватория судоремонтного завода «Тосмаре» были буквально забиты различными кораблями. Такое сосредоточение их в самой западной базе Балтийского флота, к тому же ещё недостаточно защищённой с воздуха, представлялось не очень оправданным даже при спокойной международной обстановке. А тогдашнюю обстановку никак нельзя было считать спокойной: в Европе шла война. Из мемуаров Николая Герасимовича Кузнецова теперь известно: мысли о том, что Либаву надо разгрузить, возникали не только у нас с Египко. Но вопрос был сложнее, чем нам тогда казалось, и он не мог быть запросто решён даже наркомом. Перебазирование, хотя бы и частичное, крупного корабельного соединения не скроешь от посторонних глаз, и высшее руководство страны стремилось избежать любых передислокаций, которые могли быть истолкованы по-разному. И всё же во второй половине мая приказ о перебазировании был получен. Т огда подумалось: возымели всё-таки действие наши настойчивые телеграммы в штаб флота, сработали излагающиеся в них доводы. Однако как понимаю теперь, заслуга тут была в основном не наша.
«Эски» перешли в Усть-Двинск
Из Либавы уходили командование и штаб бригады, обе наши плавбазы «Иртыш» и «Смольный» и два дивизиона подводных лодок, — все «эски», кроме двух ремонтировавшихся. Оставались в Либаве два других дивизиона: подводные минзаги и «Малютки». И, конечно, службы береговой базы соединения, которая отнюдь не свёртывалась. Старшим в либавской группе бригады комбриг назначил капитана 3-го ранга А.К.Аверочкина. Нашей новой базой становилась Даугавгрива, иначе Усть-Двинск, как мы и называли этот небольшой населённый пункт на левом берегу Даугавы у впадения её в залив, по существу предместье Риги. И снова верилось, — тут обоснуемся надолго! Николай Павлович Египко, надев ордена, отправился к председателю Совнаркома молодой Латвийской ССР. Им был тогда известный латышский писатель Вилис Лацис. Представился, рассказал о нуждах соединения.
Выдающийся латышский писатель и государственный деятель Вилис Лацис
Лацис отнёсся к прибывшим подводникам очень внимательно. В числе прочих, был решён вопрос о жилье для семей комсостава и сверхсрочников. Мы с комбригом тоже выписали в Усть-Двинск наши семьи. Но, конечно, не эти заботы были на первом плане.
Выполнение практических торпедных стрельб
Не дожидаясь, пока всё наладится на новом месте базирования (в гавани Усть-Двинска, которую только начали для этого оборудовать, неудобств хватало), стали форсировать боевую подготовку. Для обеспечения торпедных стрельб штаб флота прислал эсминец «Энгельс», служивший отличной быстроходной целью, и бывший латвийский тральщик «Иманта». Другой эсминец «Артём» обеспечивал на соседних полигонах стрельбы подлодок 2-й бригады, пришедших в Рижский залив со своей плавбазой «Полярная звезда», бывшей царской яхтой, знаменитой тем, что на её борту работал Центробалт — большевистский штаб балтийцев и проходил в предоктябрьские дни съезд революционных моряков Балтфлота.
Плавбаза подводных лодок «Полярная звезда»
«Учиться тому, что нужно на войне», — это требование подчёркивалось в приказах наркома Военно-Морского Флота. Дальнейшее, правда, показало, что при проведении торпедных стрельб мы тогда ещё далеко не в должной мере учитывали вероятную обстановку и условия настоящего боя. Ближайшая задача виделась в том, чтобы в максимально короткий срок поднять боеготовность всех подлодок, переведённых в Рижский залив, до уровня, необходимого кораблям первой линии. Отрабатывались дневные торпедные атаки — под перископом, и ночные — в надводном положении. Комбриг или я, находясь на борту корабля-мишени, назначали его курс, скорость, характер маневрирования с таким расчётом, чтобы для командира выходящей в атаку подлодки было не так уж просто поразить эту цель. Маневренные возможности эсминца позволяли делать это, а командир «Энгельса» капитан 3-го ранга В. П. Васильев, понимая дела подводников, свою роль в стрельбах играл активно. Результаты стрельб бывали разными. Что-то приходилось отрабатывать повторно, и это делалось настойчиво, неотступно. Те полигонные недели в Рижском заливе, неполные четыре недели перед самой войной, стали учебно-боевой страдой, державшей в напряжении командиров и экипажи стрелявших лодок, комдивов и специалистов штаба, словом, всех. И чего-то мы достигли. До приказа командующего о переводе подлодок в первую линию дело не дошло: выполнить всё необходимое для этого не хватило времени. Но становилось всё ощутимее, что люди и корабли уже не такие, какими пришли из Либавы. Особенно это касалось лодок, вступивших в строй позже других.
Эскадренный миноносец «Энгельс» типа «Новик» выполнял роль цели при отработке торпедных атак подводных лодок
Могли ли мы сделать за эти недели больше? Тогда казалось, — делаем максимум возможного, уплотняя каждый учебный день. Вокруг происходило уже немало такого, что заставляло поторапливаться. И всё же, видя остававшиеся недочёты, недоработки, верили, — ещё успеем устранить их, ещё будут учебные выходы в море, в которых отшлифуется командирское и всех подводников мастерство. Знай мы все, как мало у нас на это времени, наверное, сумели бы напрячь силы так, чтобы достигнуть большего.
Обстановка накаляется
В академии я привык к тому, что Египко редко заговаривает об Испании, о том, что повидал и пережил там. Сдержанность в этом отношении проявляли, впрочем, и другие сражавшиеся за Пиренеями добровольцы. Так было принято — о «спецкомандировках» особенно не распространялись, хотя все знали, где человек побывал. Но в Усть-Двинске Николай Павлович, оставаясь со мною наедине, всё чаще стал вспоминать Хихон, Картахену и то, что происходило там три-четыре года назад. И начинал вслух размышлять о повадках фашистов, их тактических приёмах, о том, чего от них можно ожидать. Эти его воспоминания и раздумья явно были навеяны происходящим вокруг сейчас. На Балтике становилось неспокойно. Штаб флота информировал командование соединений о том, что видят в море корабельные дозоры и лётчики. Наблюдалось, например, довольно интенсивное движение немецких транспортов в порты Финляндии, причём нередко они шли с грузом в охранении лёгких боевых кораблей. А возвращались оттуда в балласте. Закономерно возникал вопрос: что перевозят немцы в Финляндию? Не войска ли? Так оно и оказалось. Какие-то, неизвестно чем занимающиеся суда, обнаруживались в устье Финского залива, на дальних, а то и не очень дальних подступах к нашим базам. Учащалось появление над советской территорией или нашими территориальными водами, в том числе вблизи военно-морских баз, неизвестных, а иногда, безусловно, немецких самолётов. В ряде случаев были все основания полагать, что они производят фотосъёмку. Однако открывать по ним огонь, хотя бы для отпугивания, запрещалось. Тут действовала формула: «не поддаваться на провокации». Помню, как Египко в первый раз прямо, со спокойной убеждённостью высказал то, что так упорно лезло в голову, но от чего всё ещё хотелось отмахнуться: — Слухи слухами, пакт пактом, но, кажется, война в самом деле не за горами. Пожалуй, может начаться вот-вот... И, очевидно, надо исходить из этого во всём. Он стал говорить, что всю стратегию и тактику гитлеровцев пронизывает идея внезапного удара. Удары с воздуха, уничтожение авиации противника на земле, неожиданные воздушные десанты, — так они начинали вторжение в страны Европы. Вероятны, считал он, и морские десанты.
Командир 1-й бригады подводных лодок КБФ Николай Павлович Египко
— Они не остановятся ни перед каким вероломством, — входили же в норвежские порты под британским флагом! — Т ак закончил свои тревожные раздумья Николай Павлович. Всё это легко было себе представить, так как за событиями на Западе мы следили внимательно. Правда, газеты освещали их как-то слишком нейтрально, слишком дипломатично, избегая называть агрессию агрессией. «А в академии, — думалось мне, — нам почти ничего не говорили о тактике самого вероятного противника, о том, с чего он может начать, к чему надо быть готовыми. Что-то отставала тут от жизни наша военная наука. Или не решалась об этом говорить?» Исходить из того, что война близка, означало для нас прежде всего ускорять боевую подготовку, отработку огневых задач, что мы и старались делать. Думали и о том, как ускорить строительство причалов и прочих сооружений в нашей новой базе, чтобы было удобнее ею пользоваться в военное время. За саму эту базу особенно не беспокоились. И что можно будет отсюда посылать лодки в боевые походы, тогда не сомневались. В Рижский залив немцы не прорвутся. Ирбенский пролив перекрыт минными заграждениями... О том, что враг способен дойти до Риги по суше, ещё не было и мысли. А кто поверил бы в то время, что он дойдет до Ленинграда? Мы прочно усвоили: бить врага надо на его территории, своей земли не отдавать ни пяди!.. И хотя я не мог знать, например, о том, насколько отстаёт по своим боевым возможностям наша авиация (новые, более совершенные самолёты только начали поступать), почему-то верилось, что отбить нападение на Советский Союз удастся относительно малой кровью. Ведь так нас учили. Такие взгляды на войну с империалистами были, можно сказать, официальной точкой зрения, которая постоянно высказывалась многими высокими военачальниками. Даже после трудной финской кампании у нас ещё не выветрились упрощённые представления о будущей войне.
Начальник штаба 1-й бригады подводных лодок КБФ Лев Андреевич Курников
Но за Либаву мы тревожились: она на переднем крае. И в Первую мировую войну флот, как известно, не смог предотвратить захвата её кайзеровской Германией. Либава находилась совсем близко от германской территории, от захваченного гитлеровцами два года назад Мемеля (ныне Клайпеда). Но казалось, что уязвимее всего она с моря. Хватит ли установленных там береговых батарей, чтобы отразить высадку десанта? Комбриг требовал от флагманского механика сведений по каждой ремонтировавшейся в Либаве подлодке: что ещё осталось сделать и сколько это займёт времени? Ускорение ремонта зависело не от нас, но меры к этому, как мы знали, принимались. Пока мы проводили в Рижском заливе торпедные стрельбы, в Либаве побывал командующий флотом. Е го, конечно, заботила готовность передовой военно-морской базы ко всяким возможным неожиданностям. В Усть-Двинске, совсем недалеко от «Иртыша», стояла у причала многопалубная «Вирония» — мобилизованное пассажирское судно, на котором разместился со своим штабом контр-адмирал П.А.Трайнин, командир нового оперативного объединения — Прибалтийской военно-морской базы.
Командир Прибалтийской военно-морской базы Павел Алексеевич Трайнин
Насколько я знал, она создавалась для управления через неё всеми базами, развёрнутыми в новых советских республиках, но пока это объединение существовало практически номинально, находясь в начальной организационной стадии. Не был укомплектован даже штат, а «Виронию» ещё не успели оснастить средствами связи, и Трайнин пользовался радиостанцией «Иртыша».
Пассажирский пароход «Вирония». Балтийское море, 1941 год
Живой, общительный Павел Алексеевич бывал частым гостем на «Иртыше». Он работал в тесном контакте с сухопутным командованием, почти ежедневно посещал штаб Прибалтийского особого военного округа и нередко, возвратясь из Риги, подъезжал на машине сразу к нашему трапу, чтобы поделиться известиями, которые получал от армейских разведотдельцев. К середине июня эти известия стали особенно настораживающими. Через Трайнина мы узнавали раньше, чем по другим каналам, о новых случаях вторжения немецких разведчиков в советское воздушное пространство, о том, что продолжается сосредоточение гитлеровских войск у наших границ, в том числе под Либавой. Из штаба флота поступали предписания повысить бдительность всех вахт и дежурной службы, усилить наблюдение за воздухом и водой. Продолжалось рассредоточение кораблей флота. В Усть-Двинск уже перешёл Отряд лёгких сил (ОЛС) во главе с крейсером «Киров».
Краснознамённый крейсер «Киров»
В такой обстановке 19 июня был получен приказ командующего: перейти на повышенную оперативную готовность, готовность номер два. При складывавшихся обстоятельствах приказ не явился неожиданным. Просто стало ещё яснее, насколько серьёзно положение. Проводить боевую подготовку так, как велась она в последние недели, стало уже нельзя. Что успели сделать, то успели, а учиться боевому мастерству не перестают ведь и на войне. Пока же лодкам надо было срочно принимать боезапас, топливо, продовольствие и всё остальное, что должно быть на борту в боевом походе. Увольнение краснофлотцев в город было прекращено, связь с берегом ограничена. Из Либавы Аверочкин донёс, что и там это делается, как положено, что три «Малютки» из дивизиона Матвеева, а также Л-3 готовятся к выходу в дозор. Этим распоряжался Клевенский, получавший приказания от командования флота. А Аверочкин со своей группой лодок подчинялся командиру Лиепайской военно-морской базы в оперативном отношении. Для усиления дозоров мирного времени, которые неслись постоянно, нам было приказано направить в район западнее Ирбенского пролива одну из находившихся в Усть-Двинске «эсок». Решили послать подводную лодку С-7 капитан-лейтенанта Лисина. Снаряжена она была как для боевого похода. Люди уходили, зная, что в море надо быть готовыми ко всему. И всё же как-то не верилось, что война может застать лодку вот в этом дозоре. А немецкие подлодки уже начинали ставить мины в устье Финского залива, но мы этого не знали. Ещё одна подлодка — С-4 капитан-лейтенанта Абросимова, тщательно проверенная флагманскими специалистами штаба, заступила на дежурство в одночасовой готовности к выходу в море на полный срок автономности. Настал вечер 20 июня. После моего доклада комбригу о сделанном на бригаде за день, мы уточняли, что надлежит выполнить завтра. К трапу плавбазы подъехала машина, и на борт «Иртыша» поднялся контр-адмирал Трайнин. Он был мрачен и заметно взволнован. Торопливо поздоровавшись, Павел Алексеевич сообщил, что он прямо из штаба округа, где получил такую информацию: перебежчик с германской стороны, перешедший границу сегодня, рассказал, что немецкие войска готовятся напасть на нас в ночь на 22 июня. Верить или не верить? В слухах о близкой войне, ходивших в Прибалтике, упоминались разные сроки её начала, и некоторые из называвшихся сроков уже остались позади. Но и отмахнуться от такого известия было невозможно. Неспроста же флот перешёл на повышенную оперативную готовность. Ясно было одно: надо ещё энергичнее, не теряя ни часа, делать то, что мы уже делали, — готовить бригаду к войне. Информацией Трайнина мы поделились с бригадным комиссаром Обушенковым, с комдивами и двумя-тремя работниками штаба с тем, чтобы никуда дальше она не пошла. На большее не имели права. Следовало полагать, что показания перебежчика уже известны штабу флота. Мы ждали, не дадут ли оттуда тем или иным способом понять, как относиться к этим сведениям. Но ничего, вносящего ясность, не последовало. Штаб флота лишь удостоверялся в том, что готовность номер два действует. Поступали привычные уже разведданные об интенсивном движении судов на коммуникациях, ведущих к финским портам. Только теперь транспорты под флагом со свастикой следовали преимущественно с востока на запад и шли незагруженными. Не совсем обычными были наблюдения, о которых в последний мирный день донёс в штаб флота (до нас это дошло, позже) командир дозорной «Малютки» из 2-й бригады капитан-лейтенант А.И.Маринеско, очень известный впоследствии балтийский подводник. В ночь на 21 июня мимо его позиции прошло более трёх десятков транспортов, в основном немецких. Когда стало рассветать, на некоторых судах заметили подводную лодку, и на палубах начиналась суматоха, кто-то даже бросался к спасательным шлюпкам, их готовили к спуску на воду... Такого ещё не наблюдалось на мирной Балтике! 21 июня проходило в томительно-напряжённом ожидании какого-то прояснения обстановки. А внешне всё было спокойно. Стояла хорошая погода, в городе заканчивалась трудовая неделя, и люди, наверное, заранее радовались тёплому летнему воскресенью. С «Иртыша» было видно, как спешат по домам рабочие порта и строители, занятые оборудованием базы. Порой представлялось просто невозможным, что вся эта мирная жизнь вот-вот оборвётся. И вопреки всему, что уже знал и как будто успел осмыслить, хотелось думать: может, ещё обойдётся? Может быть, это действительно какие-то местного значения провокации, о которых нас предупреждали? Ведь и на Дальнем Востоке сколько раз казалось, что стоим накануне войны. Как-то успокаивали московские радиопередачи: шла обычная информация о трудовых буднях страны, приятная музыка... Весь день все были заняты своим делом. Готовность номер два не отменяла полностью субботнего распорядка, и вечером на плавбазах демонстрировались кинофильмы. Часть командного состава получила разрешение провести вечер с семьями, заночевать дома. Система оповещения на квартирах была уже отработана и позволяла быстро всех собрать, если понадобится. Тем более что многие командирские семьи поселились компактно, в пригородном посёлке, куда ходил бригадный рейдовый катер. Николай Павлович Египко дал понять, что домой не собирается. Оставался на плавбазе и я. Не отпрашивался на берег, к семье, никто из моих ближайших помощников по штабу. Потом я узнал, что так было в тот вечер и в других соединениях. Для всего последующего оказалось важным, наверное, не только само присутствие командиров и штабистов на своих постах, у средств связи. Сыграло свою роль, думается, также и то, что мы, находясь ещё в неизвестности, уже были внутренне готовы к самому грозному. Телеграмма командующего флотом, помеченная серией ВВО — «вне всякой очереди», продублированная по всем каналам связи, поступила незадолго до полуночи. Это был приказ немедленно перейти на оперативную готовность номер один — полную боевую. И очень скоро мы смогли донести о выполнении приказа, потому что для этого оставалось сделать уже немного. По сигналу боевой тревоги весь личный состав подводных лодок перешёл на свои корабли, быстро вернулись ночевавшие дома командиры и сверхсрочники. Лодки, имея на борту необходимые запасы, рассредоточились в гавани и по причалам на Даугаве. Куда кому встать, командиры уже знали. Заняли свои боевые посты расчёты зенитных орудий и пулемётов. Всё делалось организованно, слаженно. Чётко звучали доклады. На «Иртыше» их принимал уже не дежурный по штабу, а заступивший на первую четырёхчасовую вахту оперативный дежурный по флагманскому командному пункту (ФКП) бригады. Если бы наше соединение управлялось с берега, ФКП полагалось бы развернуть в каком-то укрытии, например, в оборудованном для этого подвале. На плавбазе переходить нам было некуда, и все оставались на своих местах. Флагманским командным пунктом автоматически становилась совокупность помещений, расположенных в корабельной надстройке: рубка оперативного дежурного, каюты комбрига и моя, радиорубка, некоторые другие отсеки и каюты. Очень спокойно держался Николай Павлович Египко, и это передавалось окружающим. О том, война это или не война, никто на ФКП не спрашивал. Становилось очевидным, что это — война. Но в экипажах лодок, вероятно, ещё могли принимать всё происходящее за учение, а сказать всем, что это не так, у нас пока не было оснований. Чувствовалось, как ждут все на бригаде какой-то информации, разъясняющей положение. Но так же напряжённо ждали её и мы с комбригом. Запрашивать о чём-то Таллин считали неуместным. Не сомневались, что всё необходимое сообщат и так. Ждать пришлось не особенно долго. Пришла новая телеграмма командующего, излагавшая, как теперь известно, то, что сообщил на флоты лично нарком ВМФ. Она предупреждала, что сегодня ночью возможно нападение Германии или её союзников, и это нападение приказывалось отражать всей силой оружия. Однако была и оговорка: нападению могут предшествовать провокации, поддаваться на которые не следует... Как отличить провокации от самого нападения?.. В Рижском заливе провокации были маловероятны: здесь всё-таки ещё не граница. Ну а в Либаве?.. Как бы там ни было, теперь мы уже могли сориентировать в обстановке личный состав кораблей, что и сделали без промедления. И это был лучший способ обеспечить общую высокую бдительность, общую готовность выполнить любой приказ. Ночь стояла тихая, очень светлая, как и полагается на Балтике в это время года. Ближе к утру над заливом стал подниматься лёгкий туман. Мы поддерживали связь со штабами Трайнина и Отряда лёгких сил, с другими соседями по базе. Ничего необычного никто не замечал. Долго были спокойными и доклады с береговых постов в устье Рижского залива. До пятого часа утра ничего не происходило и в районе Либавы.
Война началась
О начале войны мы узнали в шестом часу утра 22 июня, когда Военный совет флота оповестил балтийцев:
«Германия напала на наши базы и порты. Силой оружия отражать нападение противника!»
И сразу же была принята немного запоздавшая радиограмма, переданная с нашей береговой базы в Либаве о том, что немцы бомбят город, а на суше идёт бой у Паланги. Клевенский успел донести о том же в штаб флота чуть раньше. Так всё стало окончательно ясно. Капитан-лейтенант А.Н.Тюренков, дежурный на ФКП, начал вести новый оперативный документ — «Журнал боевых действий бригады». Одна из первых записей, сделанных в нём, касалась подводной лодки капитан-лейтенанта Лисина, которая находилась в дозоре западнее Ирбенского пролива, и должна была, если бы ничего не произошло, возвратиться в этот день на базу. Теперь командиру С-7 было передано по радио: «Началась война с Германией. Перейти на дозор военного времени». Вскоре Аверочкин радировал, что три «Малютки»: М-79, M-81 и М-83, а также мощная Л-3, назначенные раньше для усиления дозоров мирного времени, по приказу командира военно-морской базы Клевенского выходят на позиции к западу от Либавы с задачей не подпускать к ней неприятельские корабли. Считалось вполне возможным, что гитлеровцы попытаются высадить там морской десант. Врывались же они в Норвегии прямо в порты!..
«Эска» идёт воевать
А из Усть-Двинска первой выходила в боевой поход подводная лодка С-4 капитан-лейтенанта Абросимова, находившаяся уже третьи сутки в часовой готовности. Поскольку на Балтике имелось две боевые бригады подлодок, действовавших независимо одна от другой, Военный совет в директиве, подготовленной на случай войны, разделил между ними морской театр по параллели, проходящей через южную оконечность острова Готланд. В операционную зону нашей 1-й бригады входила акватория к югу от этой параллели, а 2-й бригады — северная часть Балтийского моря и Финский залив. Командир бригады решил направить первую лодку в район Мемеля и западнее, где должны были пролегать прибрежные коммуникации противника, питающие фронт. Штаб флота с этим согласился. К разработке боевой документации были привлечены флагманские специалисты: штурман А.Н.Тюренков, минёр С. И. Иодковский, связист Тарутин и его помощник Наумов. В приказе, вручаемом командирам, характеризовалась оперативная обстановка на море и в назначенном для боевых действий районе, как она представлялась нам в штабе, и ставилась задача: уничтожение кораблей и транспортов противника. В приказе боевые корабли стояли на первом месте прежде всего потому, что считался вероятным вражеский десант, а он, конечно, не мог бы высадиться без поддержки артиллерии именно крупных кораблей. К выходу в море готовились и другие подлодки. Покидали рейд Усть-Двинска наши соседи по базе — надводные корабли Отряда лёгких сил. Командование флота привлекло эскадренные миноносцы к постановке оборонительных минных заграждений, создававшихся, чтобы преградить противнику вход в Финский и Рижский заливы, прикрыть наши базы. Из того, чему учили нас в академии, следовало, что это не лучшее использование быстроходных эсминцев, способных ставить не оборонительные заграждения вблизи своих берегов, а активные, — у берегов противника. Но на Балтике не хватало минзагов, как и тральщиков, имелось всего два надводных заградителя и один приспособленный для постановки мин транспорт. Обидно было, что Балтийский флот, так выросший за последние годы, не успел к началу боевых действий сбалансироваться по классам кораблей. Нет, пожалуй, другого морского театра, где минное оружие могло быть применено столь широко, как на Балтике. И гитлеровцы делали на него очень большую ставку с самого начала. Масштабы их минных постановок прояснились для нас, конечно, не сразу, но уже в первый день войны штаб флота оповестил соединения о минах, обнаруженных в самых различных районах: и на кронштадтском фарватере, где они сбрасывались с воздуха, и на подходах к Таллину, и в других местах. Минная опасность становилась грозным фактором военной обстановки на огромном водном пространстве. И ещё никто не знал о немецких минах, уже поставленных вблизи Либавы и Виндавы (Вентспилс), а также в устье Финского залива, чего не заметили флотские дозоры. Не успели мы ещё узнать и того, что враг вводит в действие мины совершенно новых типов, которые нельзя обезвреживать обычными тральными средствами. Ещё до полудня, когда из выступления по радио заместителя председателя Совнаркома В.М.Молотова вся страна узнала о нападении фашистской Германии, немецкие бомбардировщики дважды налетали на Ригу, на её аэродром. Гавань и рейд Усть-Двинска они тогда не бомбили. При втором налёте корабельные зенитчики открывали огонь, однако без видимых результатов: поражать фактические воздушные цели тоже ещё надо было учиться. Но самым тревожным было положение в районе Либавы. События там развивались настолько стремительно, что получаемые донесения могли не соответствовать обстановке уже через час. Ясно определилось намерение врага овладеть Либавой ударом с суши. Захватив Палангу, немцы продвигались к Либаве по приморскому шоссе. Фашистская авиация продолжала бомбить военно-морскую базу и город. В таких условиях становилось невозможным дальнейшее нахождение в Либаве оставленных там подлодок. Туда пошла радиограмма с приказанием комбрига капитану 3-го ранга Аверочкину немедленно отправлять в Усть-Двинск с возможным заходом в Виндаву все лодки, находящиеся на плаву и способные драться. Так началась для нас военная страда. В первые же её часы произошло много непредвиденного, и не всё ещё толком укладывалось в голове, особенно такой быстрый прорыв немцами обороны на сухопутной границе под Либавой. Но я видел, в каком боевом настроении уходил в море экипаж капитан-лейтенанта Абросимова, видел, как готовятся к выходу на позиции моряки других лодок. Навалившиеся события ни у кого не вызвали растерянности, подавленности. Очень сильно чувствовалась общая решимость самоотверженно выполнить свой долг. Глядя на тот тяжкий день из нынешнего далека, я прежде всего вспоминаю именно это. И с ещё большей убежденностью говорю: если внезапное нападение врага и поставило нас тогда перед большими трудностями, ошеломить наших людей ему всё равно не удалось. А это значило немало...
Большая подводная лодка — минный заградитель второй серии типа «Ленинец»
Лавров Валерий Николаевич – капитан 1 ранга в отставке, кандидат военно-морских наук, доцент. Из 38 лет службы в ВМФ 15 лет прослужил на дизельных и атомных подводных лодках («С-69», «С-28», «К-135»). Принимал участие в 9 боевых службах. В должности старшего помощника участвовал в походе атомной подводной лодки «К-135» на Кубу в 1970 г. Подводный крейсер, вооруженный крылатыми ракетами, скрытно преодолел все рубежи противолодочной обороны США, всплыл у границы кубинских территориальных вод и, встреченный кубинскими МПК, прошел в порт Съенфуэгос. Учился в Военной академии тыла и транспорта. Закончил её с Золотой медалью и был назначен заместителем командира 37-й дивизии подводных лодок КБФ по тылу. Затем длительное время преподавал в Военно-Морской Академии им. Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова и вел большую научно-исследовательскую работу. Им выполнены более 40 научных трудов. С 1988 по 1991 гг. находился в Ливийской Джамахирии, где занимался подготовкой командного состава Ливийских ВМС. Во время военных действий США в Ираке в ходе операции «Буря в пустыне» был военным советником. Командировка в Ливию стала последним эпизодом военной биографии В.Н. Лаврова. В феврале 1992 г. он уволился из рядов ВМФ. Автор многих статей, очерков, рассказов, опубликованных в разное время в журналах и газетах. В 2006 г. в издательстве «Судостроение» вышла его книга «Первые российские подводные плаватели», посвященная 100-летнему юбилею подводного флота России. В конце 2013 г. то же издательство выпустило в свет его вторую книгу на эту же тему – «Первопроходцы российского подводного флота», представляющую собой второе издание первой книги, дополненное главой «Покорители фантастических глубин» – о создании и судьбе первой в мире боевой подводной лодки, способной погружаться на глубину 1000 м. В соавторстве с известным питерским историком-краеведом Галиной Бунатян Лавровым написаны две книги: «Пригороды Санкт-Петербурга» (2003 г.) и «Царское Село. Здесь жили цари и поэты» (2011 г.). Обе вышли в свет в издательстве «Паритет». В настоящее время В.Н.Лавров пишет книгу «Фамилия», предназначенную для его детей и внуков. Предлагаемые выдержки из этой книги повествуют о том, как для курсантов 2-го Высшего Военно-Морского училища подводного плавания (г. Рига) было организовано ежегодное практическое обучение (после каждого курса теоретического обучения), включая итоговую стажировку выпускников на подводных лодках в качестве дублеров командиров групп (1955 – 1958 гг.)
Использованы фотографии из личного архива В.Н.Лаврова, а также из книги В.П.Митрофанова «».
-
Дальний штурманский поход на УПС «Седов» (02.08. – 02.10.1955 г.)
Ранним утром одного из последних дней июля 1955 г. курсанты 2-го Высшего Военно-Морского училища подводного плавания выгрузились на Балтийском вокзале в Ленинграде и построились в колонну по три. На левом рукаве бушлатов все еще красовалась одна курсовка. Форма-3 и другие личные вещи были уложены в морские чемоданы, называемые кисой, которые вместе с картами, приборами и учебными пособиями были погружены на два грузовика. Автомашины с сопровождающими груз мичманами отправились в Ломоносов, чтобы оттуда на пароме переправиться в Кронштадт. Колонна курсантов пошла пешком к Сенатской площади (пл. Декабристов), где у дебаркадера нас ожидал морской буксир. Многие попали в Ленинград впервые, поэтому то и дело раздавались возгласы восхищения, задавались вопросы курсантам-ленинградцам. Офицеры не обращали внимания на эти вольности в строю, так как в этот ранний час улицы были совершенно пустынны. Не обошлось и без смеха. На Невском проспекте рядом с известным кафе «Север» был не менее известный ресторан «Нева» (сейчас там книжный магазин «Буквоед»). Эту вывеску прочел курсант Арно Паркель. Почему-то посчитав, что вывеска написана латинскими буквами, он громко изрек: «Смотрите, ребята, иностранный кабак “ХЕБА” (НЕВА)».
После погрузки на буксир шли Невой, каналом. Издалека увидели купол Морского собора в Кронштадте. Высадились на стенку Усть-Рогатки, рядом с ошвартованным кормой к стенке красавцем четырехмачтовым барком «Седов». Командиры рот поднялись на борт по трапу, установленному с кормы «Седова». Мы же со стенки с удовольствием рассматривали корабль, которому предстояло на два месяца стать нашим домом. Одно из самых крупных парусных судов, четырехмачтовый барк был построен немецкой фирмой Крупа на верфях в Киле и спущен на воду 14 февраля 1921 г. Судно нарекли «Магдалена Винен» (по имени жены судовладельца).
Главные размерения барка:
Водоизмещение – 6 500 т. Длина наибольшая – 117,5 м Ширина на миделе – 14,7 м Высота надводного борта – 7 м Осадка в полном грузу – 7,5 м Количество мачт – 4 Наибольшая высота мачты (второго грота) – 57 м Общее число парусов – 32 Общая площадь парусов – 4 192 кв.м
Немного из истории. Судно вышло на океанские просторы в роли «Винджаммера» – парусного гиганта коммерческого назначения, то есть , приспособленного для перевозки, так называемых, медленных грузов.
К середине 30-х годов прошлого века разорившаяся судоходная компания продала барк Северогерманскому Ллойду – страховой компании, владевшей большим количеством судов и занимавшейся подготовкой кадров для торгового флота. Барк был переоборудован в учебно-парусное судно и получил новое имя «Коммодор Йонзен». Система подготовки кадров была продумана так, чтобы судно приносило прибыль. Практиканты, исполняя матросские обязанности, не получали жалованья. Кроме того, за свое обучение и питание они вносили плату. При этом в маршрутах и характере перевозимых грузов существенных изменений не было. Таким образом, расходы по содержанию судна снижались, а прибыль увеличивалась. С началом 2-й Мировой войны судно было мобилизовано и использовалось на Балтике для доставки снабжения в порты вблизи «восточного фронта». После Победы над фашистской Германией при распределении ее флота между союзниками «Коммодор Йонзен» был передан Советскому Союзу и получил имя «Седов». В первое плавание под советским флагом барк вышел после выполнения большого объема восстановительных работ в июне 1952 года под командованием большого энтузиаста парусного дела капитана 2 ранга Митрофанова Петра Сергеевича. Наш поход был шестым дальним плаванием «Седова» и вторым – в 1955 году. Несколько позднее стали известны сроки и маршрут похода: – плавание с 2 августа по 4 октября 1955 г.; – по южной схеме – Кронштадт, Балтийское море, проливная зона, Северное море, Английский канал (проливы Ла-Манш и Падекале), Бискайский залив, остров Мадейра, Азорские острова. – возвращение – Центральная Атлантика, Северное и Балтийское моря и Кронштадт. Но пока – подготовка к плаванию. Огромный парусник уподобляется «Ноеву ковчегу». На его борту собираются курсанты двух училищ (Рижского и Архангельского), гидрографическая партия, группа молодых офицеров – слушателей каких-то курсов переподготовки, группа радиоразведки, оркестр нашего училища, несколько корреспондентов и. разумеется, штатная команда «Седова» – всего около 400 человек. В трюмах этого «Ноева ковчега» скрываются двухмесячные запасы продовольствия и пресной воды на эту массу людей, запасы топлива для двигателя и дизель-генератора, запасные паруса и тросы, краска и моющие средства, тысячи морских карт по всему маршруту и сотни таблиц, пособий и навигационных журналов для ведения прокладки курсантами, десятки секстанов и комплектов штурманского прокладочного инструмента, специальное оборудование для гидрографов и радистов и многое другое. Веселое оживление вызвала погрузка двух десятков хрюшек, для которых устроили загон на шкафуте по левому борту. Только повзрослев, мы поняли всю сложность организации подготовки и успешного проведения такого похода с максимальной пользой для будущих офицеров флота. Значительно позднее мы оценили опыт, мудрость и громадную ответственность руководителя похода – начальника нашего училища контр-адмирала Безпальчева Константина Александровича. А ведь ему уже шел шестидесятый год!
Контр-адмирал Безпальчев Константин Александрович (1896 – 1973 гг.) Фото 1953 г. Рига
С окончанием погрузочных работ и размещения личного состава нас уволили в город Кронштадт. Не помню организацию увольнения (кого и до какого часа), но в городе я оказался один. Кронштадт тогда был закрытым городом с мощным судоремонтным заводом и другими предприятиями. Кажется, это был будний день. В Петровском парке встречались только молодые мамы с колясками, на улицах – редкие прохожие, спешащие по своим делам. Я постоял у памятника Петру I, расположенному напротив Усть-Рогатки. На тыльной стороне постамента прочитал его наказ «Оборону Флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело».
открыт в 1841 г. Скульптор Т.Ж.Н.Жак. Отливка П.К.Клодта. Надпись выполнена позднее – в 1881 г.
Невольно подумалось о том, что если бы потомки не выполнили этот наказ, то и Ленинград не устоял бы в течение страшной 900-дневой фашистской блокады. Выйдя из парка, пошел по уютным и чистым улицам города – колыбели Балтийского флота. На якорной площади полюбовался великолепным Морским собором и прекрасным памятником Адмиралу Степану Осиповичу Макарову. Спустя много лет, в разных гарнизонах подводников-североморцев я встречал надпись-завещание великого флотоводца, высеченную на этом памятнике: «Помни войну!». Думаю, что это завещание актуально и сегодня.
Морской Собор в Кронштадте. Построен по проекту архитектора В.А.Косякова в 1903 – 1913 гг. Памятник С.О.Макарову. Скульптор Л.В.Шервуд.1913 г.
Погуляв по городу какое-то время, оказался у кинотеатра, который тогда назывался «Три эсминца». Зашел в магазин. На все оставшиеся деньги купил полтора или два килограмма конфет «Соевый батончик». С этим кульком я отправился на корабль. Вступив на верхнюю площадку трапа, отдал честь Военно-морскому флагу и вдруг осознал, что я уже год ношу флотскую форму, но впервые в жизни возвращаюсь с берега на корабль, на свой корабль, который уже завтра должен выйти в море! В носовом кубрике, куда я спустился, несколько курсантов занимались подготовкой к завтрашнему дню. Я последовал их примеру. Переоделся в чистое рабочее платье. Завернул в непромокаемую кальку Служебную книжку (удостоверение личности курсанта), комсомольский билет, фотографию мамы и почти незнакомой мне девушки с красивым именем Лариса, что в переводе с испанского означает «чайка». Все это спрятал в бумажник, который зашил в кармане формы-3, уложенной в рундуке.
Борюсь сама с собой: надо ли об этом сейчас. Но ничего другого и не лезет в голову. Отправила в черновики уже два написанных поста, тоже событийных. Хотя к обеду, как говорят, написаны были, но посчитала, что не время… Как избавиться от этих дум, знаю способ верный. Поделиться. И если это найдет еще хотя бы в одной душе отклик, значит, будет уже две души. В эти дни довольно часто возвращаюсь мыслями к опубликованному посту 31 января «И все-таки она деревянная «. В этот день по восточному календарю наступал год Деревянной лошади. И я, вся тогда в сомнениях, ставила на блог пост, где рассказывала о предсказаниях астролога на год и ближайшее время. Почему ? Понимала, что, наверняка, если вслух не скажут те, кто это будет читать, так подумает: верит во всякую, чушь…предсказания…звезды… планеты? Нет, не очень верю, прислушиваюсь на уровне простого интереса, поэтому из всех предсказаний, выбрала только главное: о том, что означает символ Деревянной лошади (« много амбиций, авторитарность, стремление потрясти весь мир грандиозностью и эпохальностью решений» ), и о том, что из всех Лошадиных годов, именно 1954 год был годом Деревянной лошади. А февраль того года знаменит тем, что Украине в знак вечной дружбы между народами был подарен Крым, и о том, что мы « сможем отчетливее рассмотреть ситуацию уже в наступающем феврале». Сомневаясь, выбирала слова , которые бы не очень напугали заранее: « легкой ситуация не будет, предстоит вникать, анализировать, думать и принимать правильные, грамотные, взвешенные, логичные решения»… А чуть позднее о марте, месяце начала весны, который тоже потрясет событиями, которые потребуют особой выдержки и почти олимпийского спокойствия, чтобы их «разрулить». Ситуации стали явью. Нелегкой настолько, что все стало валиться из рук, и душа никак не может обрести покой. Я говорю о своей семье и друзьях, с которыми на постоянной связи. С утра слушаем новости по радио, затем периодически включаем вести по телевизору, один канал за другим, чтобы набрать более уточненную информацию, в перерывах между новостями, читаем посты в интернете, в которых нет односторонности, оголтелости, предвзятости, вранья…по нашим ощущениям и вере. Что и говорить ? Так много всего сейчас в интернете, что, даже пробежав глазами только заголовки наваливается столько эмоций, страха, боли, что, кажется порой, и сам свет не мил. И как за соломинку хватаешься, оставляешь в памяти, делишься с друзьями тем, в чем обретаешь успокоение, какую-то уверенность и надежду на лучший исход событий. К примеру, вот этот пост: О ГЛАВНОМ, КОТОРОЕ МЫ ЧАСТО НЕ ЗАМЕЧАЕМ … «Мне кажется, что за Украинскими событиями, которые безусловно важны, мы упускаем некоторые важные смыслы, которые не очевидны и не бросаются в глаза, но они уже так незаметно вошли в нашу жизнь и кажется, что так было всегда..., но не было так еще недавно...
Еще недавно расхожим мнением, которое никто даже не брался оспаривать, было то, что российская армия это сборище не обученных пацанов на ржавом железе, которых гонят на убой, и сопротивляться русская армия может разве что эстонской армии, и то недолго. На этом даже погорели Грузины... Хорошим тоном было смеяться над русской армией...
А сегодня даже самые отпетые либералы называют русскую армию угрозой всему миру! Никому и в голову не приходит заявить, что если русская армия будет вынуждена вмешаться в украинскую гражданскую войну, то лишь бессмысленно погибнут наши мальчишки, армию разобьют и разгонят, как кроликов. Слышатся лишь утверждения и панические крики со всех сторон, что шансов ни у кого против наших воинов нет, а наша техника превосходит любую другую, и единственный кто еще хоть как то может нам противостоять - это соединенный кулак НАТО! Теперь хорошим тоном стало пугать русской армией...
Когда это произошло? Когда произошел этот поворот в сознании россиян и всего мира? Неизвестно. Известно лишь, что произошло это так незаметно и спокойно, что осталось вне внимания.
И так ведь во всем! В экономике - еще десять лет назад Россию рисовали в комиксах Верхней Вольтой с ракетами и называли сырьевым придатком и колонией Запада. А сегодня оказалось, что Запад сам стал нашей производственной колонией и даже санкции к нам применить не способен, чтобы не потерять больше, чем мы. Оказалось, что не мы должны всему миру, а весь мир должен нам. Что мы без них спокойно проживем, поскольку к нам стоит очередь из других партнеров, а они без нас вымрут, вымерзнут и обанкротятся.
Когда произошло это чудо? Неизвестно опять. Медленно, шаг за шагом, это происходило, а никто не замечал, как не замечает отец и мать, что ребенок растет и меняется, оставаясь в глазах родителей все таким же, пока не приходит момент, когда ребенок заходит, вернувшись из армии и говорит "Родители, я вернулся!". И только тогда родители понимают, что сын вырос и стал взрослым мужчиной, сильным, уверенным в себе человеком. Внезапно.
И во внешней политике то же самое - еще вчера нам милостиво разрешили стать участником большой восьмерки на правах пасынка на приставном стульчике, формата 7+1, а сегодня угроза исключения нас из восьмерки вызывает у нас лишь смех. Единичка в этой восьмерке к 2014 году оказалась тяжелее и весомей остальной семерки, поскольку без России сама эта недовосьмерка становится полным нулем.
И если десять лет назад Президент России обрывал телефоны, испрашивая разрешение на какие либо действия, названивая в Берлин, Вашингтон, Париж, то сегодня раскаляется телефон уже у Президента России, а он выбирает - ответить Киеву, Берлину и Парижу, или еще помолчать. Поскольку "пока Русский Президент на рыбалке или Олимпиаде, Европа может и подождать"...
Вот это мы все проспали, не заметили, воспринимаем сегодня как должное. А ведь это та фантастика, о которой в 1999 году не мечтали даже самые смелые писатели этого жанра. Все это произошло настолько плавно, не рывком "по щучьему велению", что нам кажется, что так было всегда и так должно быть. И это очень плохо, поскольку многие продолжают бурчать, критиковать Путина, лишний раз не выскажут властям благодарность за проделанный титанический путь!
И этот путь привел уже к тому, что Новая Россия входит в каждый дом и каждое русское сердце, и говорит нам "Мама, папа, я уже вырос! Я вас защищу! Ничего больше не бойтесь...". Поэтому, когда русские в едином порыве сегодня кричат "Слава России!", то должны помнить, что без Путина ничего этого не было бы. Почаще оглядывайтесь назад, россияне, чтобы помнить, КАК ОНО БЫЛО, и по настоящему оценить, КАК ОНО СТАЛО!
Опубликовано на Эхе Москвы (без купюр) -
Опубликовано: 12 марта, 23:06 Оглядывайтесь почаще назад…. Совет неплохой. А главное он не только для аналитиков, экспертов, политиков, он всем нам. Хотя мы сегодня живем только настоящим. И действительность делает больной душу, рвет по натянутым нервам. Но не можем не наблюдать и удивительные вещи. Президент Барак Обама строчит публичные заявления, угрожает всем и вся санкциями, а наш президент …молчит. Вторят американскому президенту европейские лидеры, а Путин … молчит и просто что-то делает. А они не унимаются, уже по третьему кругу пошли. Очень нервничают : « и хочется, и колется …» Потому что Россия уже не та. Почти 80 процентов россиян поддерживают политику и действия нашего Президента сегодня. И это наглядно показали прошедшие акции по всей стране. И спорт вне политики. И новый сторожевой корабль фрегат « Адмирал Григорович» для Черноморского Флота спустили вчера на воду. А сегодня в Крыму референдум. Сколько оголтелости по этому поводу. А хочется, чтобы вышло все по уму и исторической справедливости, чтобы весь мир услышал голос народа, его желания. Очень хочется… Потому что что-то этакое ворочается в душе и увлажняются глаза, и ком стоит в горле, когда слышишь нестройное, но такое эмоциональное пение собравшейся толпы, которая повторяет строчки :» Севастополь, Севастополь, город русских моряков «… Наступил новый день. Решила заглянуть в календарь лунных суток из-за простого любопытства, посмотреть , что же за день такой и его характеристика подсказывает: «усмирите эмоции и успокойтесь, соберитесь с духом (!), укротите страсти и желания. Сегодня хорошо защищать других, восстанавливать справедливость, быть борцом за счастье «. Во, как ! Хорошо бы это стало правилом в это непростое для всех нас время. Речь истины всегда проста. Она без лишних эмоций, гнева, страстей, раздражения…Да и умение видеть главное в происходящем, которое порой не замечаем, никому еще не мешало.
.jpg)
