По поручению Петра Стефановича Паршикова, первого заместителя главного редактора журнала "Виктория. Большой сбор" размещаю здесь следующую информацию. 7 июня,в пятницу, в Москве, на Поклонной горе, в Музее Великой Отечественной Войны Севастопольское землячество устраивает торжественную встречу с концертом, посвященную 230-летию Севастополя и Черноморского флота. Приглашаются все желающие, в том числе и журналисты. Вход свободный. Начало в 16.00
После моего отстранения от должности в конце сентября 1941 года я написал рапорт члену Военного совета Ленинградского фронта адмиралу И.С.Исакову, изложил свое мнение о прорыве трех подводных лодок на Север. Он сообщил Н.Г.Кузнецову, после чего пришла телеграмма: «Со снятием Египко с должности командира бригады не согласен. Прошу направить его в Москву для доклада». Это решило мою судьбу. Добирался я до Москвы очень долго. Сначала по «Дороге жизни», затем на военном катере через Ладогу, дальше в Москву санитарным поездом. Я явился на доклад к наркому, изложил суть дела. Он сказал, что я прав. Я обратился с просьбой восстановить меня в должности командира бригады. Николай Герасимович сказал, что может это сделать, но все же советует мне не возвращаться на Балтийский флот во избежание дальнейших конфликтов, а остаться либо заместителем начальника Главного штаба ВМФ, либо стать наблюдателем за боевыми действиями английского флота. Тогда как раз велись переговоры в Москве об этой взаимной связи наших флотов. Еще он сказал, что 31 августа прибыл в Архангельск первый союзный конвой помощи нашей стране. А у меня был опыт службы в иностранном флоте, и эта должность для меня была наиболее подходящей. «У английского флота есть чему поучиться. Будет полезная информация — присылайте нам», — сказал мне Н.Г.Кузнецов. Я дал свое согласие на назначение в Англию.
Я сразу же решил готовиться к поездке на «Home fleet» Англии (британский флот Метрополии). Приказ наркома о моем назначении в аппарат военно-морского атташе при посольстве СССР в Лондоне был подписан 27 октября 1941 года. До этого времени я учил английский язык, знакомился с имеющимися материалами по британскому флоту. В это время мне шили необходимое обмундирование и знакомили с работой за рубежом и особенностями службы в Лондоне. Мысленно я часто возвращался к подводной службе на Балтике в первые месяцы войны. Анализировал наши недостатки и преимущества. Особых преимуществ у флота не было, хотя наличие подводных лодок на путях следования кораблей противника в Швецию за стратегическим военным сырьем пугало, а может и ограничивало движение германских судов. Недостатков у нас было много и, главное — это малое количество тральщиков, которые не всегда использовались по своему назначению, и отсутствие необходимых данных разведки о постановке противником минных преград и сетевых заграждений. Из-за этого большое количество наших подводных лодок погибло от вражеских мин. Я считаю, что система управления действующими подводными лодками также имела свои недостатки. Были приказы по выходу лодок на боевые задания и от начальника штаба, и от командующего флотом, и от командира базы, сопровождение было малое, а иногда и вовсе отсутствовало.
Я считаю, что основные выводы о результатах первых месяцев войны на Балтике состоят в следующем: — начало войны с германским фашизмом было для флота не совсем неожиданным. Мы знали о надвигающейся опасности, располагали донесениями с кораблей о нахождении в море иностранных лодок, имели указания наркома; — базы, в которых находились подводные лодки, не были полностью оборудованы всем необходимым для защиты при базировании и ремонте кораблей — это, прежде всего, Либава; — гибель подводных лодок и их экипажей происходила, главным образом, из-за наличия в море большого числа мин различных типов, плохой разведывательной информации об их расположении и малого числа тральщиков на флоте; — объединение всех подводных лодок в одну бригаду создало значительно более благоприятные условия для их боевого использования; — скрытность — это основное оружие подводной лодки, но в то время надо было демонстрировать присутствие подводных лодок, особенно в районе острова Борнхольм, то есть на путях перевозки из Швеции руды, необходимой для военной промышленности Германии; — опыт использования подводных лодок на Балтике говорит о целесообразности иметь подводные лодки и надводные корабли, способные вести борьбу с врагом в мелководных шхерах, заливах и проливах, для успешного решения боевых задач на этом театре военных действий. Необходимы были малые подводные лодки прибрежного действия, имеющие повышенную скрытность и мощное вооружение; — целесообразно было также готовить квалифицированные кадры подводников, обладающих практическим опытом управления и эксплуатации кораблей флота.
Оценивая действия подводных лодок и других кораблей Балтийского флота за весь период войны, необходимо указать, что враг продвигался вперед по суше, а нам приходилось отступать и выводить уцелевшие корабли из баз. Подводные лодки вели боевые действия в море, но этому мешали многочисленные постановки мин и вражеская авиация. Погибло большое количество наших подводных лодок вместе с экипажами. В моей 1-й бригаде за два с небольшим месяца войны, то есть до 1 сентября 1941 года погибло 12 подводных лодок (пять из них были взорваны нами в Либаве). А всего за всю войну на Балтике погибло около 50 подводных лодок флота. Многие лодки гибли с личным составом корабля. Это огромный урон.
Примечания научного редактора
Во время Великой Отечественной войны Краснознаменный Балтийский флот потерял 47 подводных лодок, включая взорванные в Либаве лодки 1-й бригады.
Успехов на море у нас было не так уж много. Следует отметить легендарного подводника Александра Ивановича Маринеско, он с экипажем подводной лодки С-13 нанес огромный ущерб врагу. Были потоплены два крупных корабля, и Германия лишилась многих подготовленных к плаванию на строящихся подводных лодках экипажей подводников. На минах, поставленных подводной лодкой Л-3 под командованием П.Д.Грищенко, погибло несколько кораблей противника.
П.Д.Грищенко
Подлодка С-13 — единственная из лодок типа «С» Балтийского флота, оставшаяся невредимой, все остальные погибли за время войны. Интересно, что бывший командир отделения трюмных В.И.Поспелов, служивший на памятной мне Щ-117, возглавлял партийную организацию на подводной лодке С-13. Таково переплетение судеб подводников. Отлично воевали подводники Я.П.Афанасьев, С.А.Богорад, И.М.Вишневский, И.С.Кабо, В.К.Коновалов, П.С.Кузьмин, М.С.Калинин, А.А.Клюшкин, Р.В.Линденберг, И.А.Логинов, С.П.Лисин, Л.А.Лошкарев, С.С.Могилевский, Е.Я.Осипов и другие. Многие получили звание Героя Советского Союза. Балтийский флот, и в том числе подводники, оказали огромную помощь в защите Ленинграда от врага. Личный состав кораблей отважно сражался на берегу в батальонах морской пехоты. Мощные орудия надводных кораблей отражали наступления противника. Была вера в победу, и это придавало силы в ожесточенной борьбе. В конце сентября 1941 года я уезжал в Москву для доклада наркому. Прощай, Ленинград, до 1948 года, когда я стану начальником курса в Военно-морской академии имени К.Е.Ворошилова, а в 1955 году — начальником Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола.
Британский Флот Метрополии
Лондон
Быстротечная кампания по завершению войны с Советским Союзом, или так называемый план Барбаросса, не оправдал надежд Гитлера. Советская Россия по сравнению с другими порабощенными странами оказалась неприступной и загадочной для руководителей фашистского нашествия. В 1940 году немцами были оккупированы Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия и Франция. На военных базах и аэродромах Норвегии и Финляндии в начале войны не базировались крупные корабли военно-морского флота и большое количество самолетов противника. Путь для конвоев с оружием и снабжением в СССР из Англии был практически полностью открыт. Прибывающие в нашу страну транспорты со снабжением в то время не имели потерь. Только в начале 1942 года, понимая значение северного пути для доставки грузов в Советский Союз и угрозу высадки советского десанта в Норвегии и считая, что «Норвегия есть та зона, где решаются судьбы войны», Гитлер велел сосредоточить в северной Норвегии основные силы германского флота: новый линейный корабль «Тирпиц», тяжелые крейсеры, или так называемые карманные линкоры, «Адмирал Шеер», «Лютцов», тяжелый крейсер «Хиппер», крейсер «Кёльн» и две флотилии эскадренных миноносцев. Увеличилось число подводных лодок, других боевых и вспомогательных кораблей, авиации. Успешный переход через проливы из Бреста эскадры тяжелых германских кораблей «под носом» у англичан и прибытие ее в северную Норвегию существенно затруднили операции по проводке конвоев. Правда, в Северном море некоторые крупные корабли подорвались на минах, должны были ремонтироваться и остались в Балтийском море, но об этом некоторое время не было известно английской разведке.
Теперь , шедшие на восток и называемые в то время «PQ» по инициалам офицера связи P.Q.Edvards, стали основной целью для нападения германских надводных кораблей, подводных лодок и авиации. Битва за Атлантику (так называли действия боевых кораблей в Атлантическом океане) потеряла свою остроту. Это было обусловлено отвлечением германских морских сил на действия против Советского Союза и вступлением США в войну против Германии в конце 1941 года. Основной задачей британского и американского флотов была защита коммуникаций. Нужно было в первую очередь бороться с немецкими подводными лодками, которые действовали по методу «волчьих стай» и значительно нарушали судоходство. К концу 1941 года у Германии было 247 подводных лодок. У союзников не хватало хорошо оснащенных технически противолодочных кораблей и опыта борьбы с подводными силами. История говорит, что за первые три-четыре месяца 1942 года шесть-восемь германских подводных лодок смогли уничтожить у побережья США 198 судов. За это же время американцы смогли уничтожить только две подводные лодки. Стоял октябрь 1941 года. Из Москвы поездом я доехал до Куйбышева, где мне необходимо было решить организационные вопросы в управлении ВМФ. Оттуда вместе с военно-морским атташе США мы долетели на самолете до Архангельска. Дальнейший путь предстоял по морю. На британском минном тральщике мы вместе с моим попутчиком проделали переход в военно-морскую базу Англии — Инвернес. Это был первый участок Британских островов, встретивший меня.
Крамской идет к огням кораблей. Вечер холодный, осенний, балтийский. Резкий ветер жжет щеки. Крамской рано утром вернулся с моря, ходил на «охотниках»; теперь надо навестить тральщики. День был достаточно напряженным. Докладывали комдивы. Пришел начальник штаба, Николай Павлович. Зашел Бурлак. Начальник политотдела рассказал, что разговор о дружбе, начатый на «Триста пятом», перекинулся и на другие корабли. Инструктор политотдела Ложкин чуть было не оказенил все дело, составив конспект «вечеров о дружбе» и план «судов над неверным другом». «Хорошо, что я его вовремя угомонил»,— окая, докладывал Бурлак. «Позвольте! — воскликнул взволнованный Ложкин. — А учет? Как мы учтем, товарищ начальник, сколько проведено мероприятий по дружбе, и доложим в сводке в политуправление флота?» — Крамской и Бурлак вдоволь посмеялись и порешили устроить большой «вечер верных друзей», на нем смогут выступить все желающие высказаться. «Вывесим плакат: «Шпаргалки и конспекты строго запрещены», — смеясь, предложил начальник политотдела.— Пусть высказываются от души, от всего матросского сердца!» Потом был «депутатский » — приходили люди со своими нуждами, горестями и предложениями.
Городской архитектор Раудсепп сетовал, что не подвезли материал, тормозится строительство Дома культуры. Рабочие рыбозавода просили убедить горсовет пустить через бухту катер, Они теряют время, подолгу ожидая автобуса. Пришли жены офицеров — общественницы. Нашли злоупотребления в военторге, а начальник военторга их попросту выставил за дверь. Чиновный хапуга захватил временно пустовавший дом и не пускал в него законных владельцев. Председатель рыболовецкого колхоза Херманн Саар просил, чтобы моряки помогли оборудовать шхуну «Калевипоэг» для обучения допризывников. «Депутатский час», как всегда, растянулся почти до обеда. Заезжал Хейно Отс, секретарь горкома, бывший офицер эстонского корпуса. Собрано много денег, добровольных пожертвований — больше ста тысяч — на памятник морякам, погибшим в десанте. Памятник будет поставлен на скромном холмике, на берегу; с весны и до поздней осени этот холмик усыпан цветами: их приносят местные жители. А теперь из Таллина прислан проект московского архитектора Суматошина... «Суматошина? — удивился Крамской. — Да неужели Вадима, веселого друга юности?» Вместе на Васильевском жили, вместе бродили по городу. Вадим быстро в гору пошел. В последний раз Крамской встретил его в начале войны. Суматошин уезжал в эвакуацию в ...
Проект Суматошина настойчиво рекомендовали несколько видных деятелей. Но Крамской посмотрел, сказал Отсу: — Да ведь это же плохо! Треугольник на кубе, ни мысли, ни красоты! Отс пожал плечами, достал из портфеля другой проект, пояснил: представлен без договора. Если его утвердят, автор отказывается от денег. Крамскому понравилась простота замысла: четыре якоря по углам ослепительно белой плиты; на плите — мозаика: моряки выходят из морской пены в десанте; подпись: «Вечно живым». — А ведь точно сказано! Погибшие в бою будут вечно жить в сердцах моряков! — Автор, — пояснил Отс, — молодая девушка, врач, дочь начальника пристани Саара. В воскресенье решим, кому отдать предпочтение. — Мне думается, на этот раз победит не маститость, а молодость, — улыбнулся Крамской. — Я тоже так думаю, — сказал, неторопливо подумав, Отс. — Но другие что скажут? Послушаем... Еще приходили к Крамскому люди в тот день, у каждого было дело к своему депутату. После ужина пришел Щегольков. — Ну, как наши молодые? — спросил комдива Крамской. — Предполагаю, сдадут. — Предполагаете или уверены? — Стараются, как в училище перед выпуском. Крамской знал, что может положиться на Щеголькова; но и сам следил за каждым шагом Живцова и Рындина.
Он уже знал о выступлении Никиты на комсомольском собрании по вопросам дружбы. Знал о том, что Никита, увидев в макете газеты «Резак» грубую карикатуру на Супрунова, вооружился карандашом и красками и набросал взамен дружеский шарж: стоявший на посту Супрунова во время войны комендор Чашкин, улыбаясь, протягивает ему руку помощи: «Не отставай, браток, догоняй!» Члены редколлегии пришли в восторг от таланта нового штурмана, и следующий номер «Резака» Рындин оформлял полностью. Крамской от души посмеялся над тем, как Живцов ведет борьбу за чистоту русского языка. Знал Крамской и о том, что Живцов, вопреки предложению Мыльникова, посоветовал Коркину не вставать на якорь в дозоре. — Смотрите только, — предупредил Крамской Щеголькова, — как бы Живцов полностью не подменил командира. Что вы думаете о Коркине? — О Коркине?—переспросил Щегольков. — Помогаю ему чем могу. Это только в газетных очерках все свершается просто: потолковал часок-другой командир с подчиненным — и черт стал ангелом с крылышками. Нам еще пуд соли придется съесть с Коркиным. Крамской улыбнулся:
— Придется, видно, пойти купить ... Подбодрите его, Михаил Ферапонтович, подбодрите и помогите. Лоботрясов, бездельников, пьяниц мы будем гнать с флота. Но Коркин — убежденный моряк... И сейчас, идя к кораблям, Крамской думал: «Он им поможет стать настоящими моряками — Коркину, Рындину и Живцову. У них такие славные и светлые лица... Вот и Ростислав сейчас входит в жизнь своего корабля: знакомится с начальниками, с товарищами, с матросами, осваивает приборы и механизмы. И он с озабоченным, возбужденным лицом преодолевает первые трудности. И будет не раз ошибаться, отчаиваться, снова брать себя в руки — характер у него сильный... Бывает часто — молодой офицер, попав на корабль, запутывается в текучке, не может сдать зачета и через два, и через три месяца... Он теряет веру в себя; начальники начинают отзываться о нем пренебрежительно: «Ну, этот звезд с неба не схватит». И молодой офицер не живет — прозябает. Подчиненные на него косятся: «Что же это за командир? Ни рыба ни мясо». Хорошо, если на корабле служат люди с настоящим партийным сердцем, а не только носящие в кармане партийный билет. Они подадут руку помощи. И молодой офицер в конце концов выходит на чистый фарватер. А если вокруг существуют одни равнодушные себялюбцы? Что тогда?» Но вот и пирс. А вот и «Триста третий».
Когда Крамской сказал, улыбаясь, Фролу, что он пришел в гости, Фрол ушам не поверил. В гости? К нему в гости ни разу не приходили большие начальники. А вдруг за этим вступлением последует нагоняй и разнос? Комдив-то нашел недавно за трубопроводами ветошь! И черт ее дернул там очутиться! Среди начальников, с которыми Фролу приходилось встречаться, попадались угрюмые юмористы. С этими надо было всегда держать ухо востро. «В гости! Ко мне — в гости пришел! Да у него, У Крамского, таких, как я, лейтенантов,—десятки: на сторожевиках, на тральщиках, на «охотниках». Если к каждому в гости ходить — не хватит и сорока восьми часов в сутки...»
Крамской, войдя в каюту, кинул взгляд на койку, на стол и на . Фрол решил быть начеку. И когда Крамской спросил, как привыкает он к службе, нравится ли ему «Триста третий», поладил ли он с командой и чувствует ли он себя как дома, Фрол отчеканил, что претензий никаких не имеет, всем на свете чрезвычайно доволен, каюту обжил... 163 — Это я вижу, — улыбнулся Крамской. — А не думается ли вам, Фрол Алексеевич, что служить на корабле гораздо сложнее, чем казалось на практике? В карих глазах командира Фрол увидел искреннее участие и заботу. Но Фрол все еще готов был выпустить иглы, как еж. — Вы говорите, все великолепно идет? Очень рад, если это действительно так, — глядя ему в глаза, сказал Крамской. — Но боюсь, что вы приукрашиваете, — в голосе его прозвучало сомнение. —- Вот и я тридцать лет назад (совсем недавно, не правда ли?—улыбнулся он), как и вы, пришел на корабль из нашего с вами училища, пришел, весь начиненный знаниями, но с ничтожным практическим опытом. Я допустил кучу промахов и ошибок. Вот так же, как вы, — он взглянул на стол, под стекло, — я составил себе план своей деятельности и приходил в отчаяние, что не могу выполнить и половины... — Вот это правильно! — от всей души выпалил Фрол. — А вы говорите, все великолепно. Нужно уметь выбрать главное и отбросить второстепенное. Для вас сейчас главное — начать самостоятельное существование, сдать зачет, вырваться из-под опеки, самому отвечать за все, стать на деле штурманом и помощником. Эти слова встретили горячий отклик в сердце Фрола. Да ведь он сам только об этом и думает, чтобы поскорее вырваться из-под опеки, начать самостоятельную жизнь!
— Вы разрешите? — Крамской снял с переборки тщательно разграфленный план жизни Фрола Живцова и карандашными сразу отделил главное от второстепенного. У Фрола словно открылись глаза: как раз второстепенным-то он и занимался все эти дни, а на главное времени не оставалось. — Ну, как вы думаете, Фрол Алексеевич, теперь можно уложиться в шестнадцать часов — ведь восемь нужно оставить на сон, не правда ли? — спросил Крамской так весело, что оба они рассмеялись. И Фрол в душе упрекнул себя: «Ах, бес я эдакий, ведь он действительно в гости пришел, а я какое подумал!» — Через неделю вы встанете на самостоятельную вахту... — Крамской взглянул на акварель, подаренную Нкитой, изображающую бурную Балтику.— Я вижу, вы любите море? Фрол преобразился. Глаза его засверкали: — А как же его не любить, море-то? — Это вы хорошо сказали: а как же его не любить? Я тоже люблю его... много лет. Я отдал ему свою юность, молодость. И не жалею и не раскаиваюсь. Если бы мне пришлось начинать жить сначала — я без раздумья стал бы опять моряком! Когда моряк любит море, Фрол Алексеевич, — продолжал Крамской, — любит всей душой и всем сердцем, когда в он дышит, живет, совершенствуется — он может перетерпеть все невзгоды, Все горести, все неудачи на своем трудном пути...
Сколько было переговорено в этот вечер! Фрол сам себе удивился — он сообразил, что, пожалуй, впервые раскрывает собеседнику всю свою душу, без утайки рассказывая о всех своих сомнениях и заботах. И он не раскаивается в этом, нет, нет! Он понимает, что Крамской желает ему только добра. И как-то так получилось, что, заговорив о театре, на котором им приходится плавать, разложили на столе карту, и Крамской с удовлетворением отметил, что Фрол хорошо его изучил. Крамской обратил внимание на стихи, вырезанные Фролом из флотской газеты и прижатые стеклом на столе. Он прочел вслух — и Фрол, сам любитель стихов, отметил, что командир читает отлично:
— Служба на тральщике, я вижу, вам по душе? — спросил Крамской. — Еще бы! Что может быть лучше? — Да. Она самая трудная и опасная из всех служб на флоте... Да что мне вам говорить — вам это с детства известно. Я сам когда-то хотел стать минером. Кстати, вы подружились с Румянцевым? Фрол замялся, Крамской сделал вид, что не заметил этого. — От всей души советую сойтись с ним поближе. Он родня вам по духу. Вы воевали в детстве, а он..., он воюет сейчас. Последовал короткий рассказ о Румянцеве. Когда в бухте была обнаружена мина незнакомого типа, Румянцев надел , спустился на дно и стал одну за другой снимать с ее корпуса многочисленные ловушки. Если бы мину стали поднимать, не обследовав, механизмы сработали бы. Так вот он каков, Румянцев, у него не заячья душа!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В июне 1978 года спасательное судно СС «Казбек» отрабатывало водолазов-глубоководников БРСС на глубинах 120-160 м в полигоне глубоководных водолазных спусков в районе мыса Ай-Тодор. На борту были водолазы-глубоководники всех спасательных судов бригады, всего 48 человек. Командир СС «Казбек» - капитан-лейтенант Александр Михайлов, начальник АСС судна - старший лейтенант Сергей Рогачев. Шел третий день водолазных спусков. Радисты приняли радиограмму: к вам на водолазном морском судне ВМ-9 следует командир бригады. Мы с командиром судна были озадачены: что случилось? Зачем следует к нам командир бригады? При проведении водолазных спусков на судне все было штатно. С прибытием на СС «Казбек» командира бригады Старовойтова А.Ф. все стало понятно. Нам предстояло выполнить важную задачу – поднять затонувший катер. Во время буксировки из Феодосии в Севастополь на волнении катер накренился и в районе Ласточкиного гнезда на глубине 75 м затонул. Катер предназначался высокому должностному лицу ВМФ, прибывшему в Севастополь во главе группы офицеров ГШ ВМФ проверять ЧФ. По команде командира бригады СС «Казбек» снялось с якорей и бочек и совместно с ВМ-9 начало движение в район Ласточкиного гнезда. Сложность была в том, что мы не имели точных координат затопления катера. Но нам повезло, погода была благоприятная, видимость под водой -15-20 м. Первый оператор наблюдательной камеры НК-300 пробыл под водой один час десять минут и катера не обнаружил. На СС «Казбек» потравили 15 м якорь-цепи, а ВМ-9 буксировал корму судна на возможную амплитуду влево-вправо. Второй оператор НК-300 мичман Владимир Цымбал через 20 минут обнаружил катер, после чего его обследовал. Однако из-за невозможности потравить якорь-цепь (ее вытравили на всю длину) СС «Казбек» приблизить НК-300 к катеру ближе чем на 10 м не смогли. Поскольку уже начало темнеть, командир бригады принял решение продолжить работу утром следующего дня. На месте затонувшего катера выставили буй Ряднова. Вечером созрел проект подъема катера. Так как катер лежал на ровном киле, мною было предложено потравить на затонувший катер под наблюдением оператора НК-300 подъемный трос диаметром 17 мм, к огону которого присоединить четыре стропика диаметром 11 мм со скобами и отрезок пенькового троса с грузом 32 кг на конце. Груз предстояло опустить по возможности на середину катера, одной-двумя парой водолазов присоединить скобы стропиков подъёмного троса - два к рымам в носу катера и, соответственно, два в корме катера. Капитан-лейтенант Игорь Кулаков согласился с предложенным проектом, а комбриг утвердил его. Комбриг запросил у вышестоящего начальства прислать к утру килектор для подъёма и доставки катера в Севастополь. С рассветом следующего дня СС «Казбек» снялось с якоря и, ориентируясь на буй, командир судна осуществил новую постановку на якорь с таким расчётом, чтобы при спуске НК-300 оператор НК-300 смог выполнить предложенную проектом подъёма катера наводку кормы судна над затонувшим катером и проконтролировать спуск подъемного троса с грузом на катер. После постановки судна на якорь спустили НК-300 с оператором В. Цымбалом. С помощью ВМ-9 корму СС «Казбек» навели над катером и потравили подъёмный трос, груз троса опустили на середину катера. К этому времени в район прибыл КИЛ-25. После подъёма НК-300 на борт СС «Казбек» спустили первую пару водолазов в гелиокислородном снаряжении ГКС-3М. Первым работающим водолазом назначили опытного водолаза главного старшину Виктора Грицай. Виктор отлично справился с заданием, он присоединил скобами четыре стропика подъёмного троса к рымам катера. После подъёма водолазов на судно коренной конец подъёмного троса передали на килектор, который благополучно поднял катер на борт и доставил его в Севастополь в бухту Стрелецкую. Поскольку важный чин ВМФ СССР, которому предназначался катер, к моменту его доставки в Севастополь убыл в Москву, катер находился в бухте Стрелецкой временно, а в дальнейшем и постоянно, и был определён как катер командира бригады спасательных судов.
Я уходил из Таллина на подводной лодке С-5 под командованием А.А.Башенко. На лодке были командир дивизиона А.К.Аверочкин и комиссар бригады Г.М.Обушенков. Мы шли за крейсером «Киров». За нами шла подводная лодка С-4 и за ней «Лембит».
Подводная лодка «Лембит»
Я стоял на мостике, рядом находились четыре человека. Я в шинели, на шее бинокль, под шинелью пистолет. Идем точно в кильватер крейсера «Киров» на расстоянии от него 100— 150 метров. Впереди крейсера «Киров» идут четыре тральщика, эсминец, ледокол. У крейсера четыре паравана (параван, англ. «paravane» — буксируемый кораблем подводный аппарат для защиты корабля от якорных контактных мин). Я обратил внимание, что средний правый параван при тралении дал малый взрыв: то ли предупредительный для всплытия мины, то ли что-то другое. Я приказал держать лодку строго в кильватер крейсера «Киров». Стою в шинели, застегнутой на все пуговицы. Смотрю, впереди стоит матрос и расстегивает бушлат. Вдруг раздался сильный оглушительный взрыв в носу подводной лодки. Матрос мгновенно сбросил бушлат. Я инстинктивно снял бинокль. Под ногами быстро уходит палуба, и я оказываюсь — в бессознательном состоянии в результате сильной контузии — втянутым в водоворот уходящей на дно подводной лодки. Я очнулся и усилием воли заставил себя снять шинель. Ухватился за плавающий предмет красного цвета, то ли брус, то ли балку, и опять потерял сознание. В моменты прояснения передо мной всплывали картины прошлого: мать, отец, жена, сын, отрывки жизни на берегу. Появилось неодолимое и беспредельное стремление к жизни. Рядом с трудом держался на воде А.К.Аверочкин. Говорит, что ему оторвало ногу. Состояние его критическое, а помочь нечем, и через несколько мгновений он уходит под воду навсегда. Мимо проходит вторая лодка С-4. Я кричу: «Абросимов, командир бригады здесь!» Но, как и положено, все должны двигаться своими маршрутами по пути следования. Море было достаточно спокойное, но держаться на воде было очень трудно, сказывалась контузия. Пистолет так и висел сбоку кителя. Все происходило очень быстро и как будто в тумане. Силы покидали.
Подобрал меня сильно загруженный погибающими малый катер. Очевидно, обратили внимание на нашивки капитана 1 ранга, зацепили крюком и подняли на палубу в бессознательном состоянии. Мое «купание» длилось, как мне кажется, не менее 30 минут. За это время передо мной пронеслась вся моя жизнь — от детства до этого дня. Я понял, что служителям моря необходимо уметь хорошо плавать. В дальнейшем, будучи начальником военно-морских училищ, а их было три (в Калининграде, Одессе и Ленинграде), я постоянно прилагал все силы, чтобы курсанты занимались спортом и учились хорошо плавать. А сейчас я лежал в трюме катера, который спас меня от гибели. Ко мне подошел матрос. Я видел его шевелящиеся губы, но не слышал голоса. Контузия была сильная. Очевидно, он хотел предложить снять китель. Но я ответил: «Не трогай» и опять впал в беспамятство. Оказалось, что сильный взрыв носовой оконечности подводной лодки С-5 произошел, очевидно, от подрыва на мине и детонации торпед, находящихся в первом отсеке подводной лодки. Пламя было мгновенным и без дыма. Есть предположения, что финские подводные лодки ждали флот, уходящий из Таллина, и пытались торпедировать флагманский крейсер «Киров», но торпеда угодила в нас. Судьба опять благосклонно и снисходительно отнеслась ко мне. С катера, где я находился, дали информацию на учебный корабль «Ленинградсовет», но я решил остаться на малом корабле. Самолеты противника интенсивно атаковали наши корабли. Малому катеру, да еще со станковым пулеметом на корме, было значительно проще уклоняться от бомб. Наш пулемет трассирующими пулями отпугивал летчиков. Все обошлось хорошо. Но было очень жалко и обидно, что погибла еще одна наша подводная лодка — Щ-301, и много других кораблей и судов нашего прорывающегося в Ленинград флота. Спасибо отряду малых судов под командованием капитана 2 ранга И.Г.Святова. Его матросы подобрали и спасли много тонущих людей.
Наш катер прибыл в Кронштадт 29 августа 1941 года. Начальство уже считало меня погибшим. По прибытии меня хотели положить в госпиталь, но я решил лечиться в медсанчасти своей бригады. Помогал мне наш военврач, по-моему, Кузьминых. Опять все обошлось благополучно. Прибытие в Ленинград оставшихся после перехода из Таллина в Кронштадт кораблей флота стабилизировало в какой-то мере обстановку на фронте и помогло защитить город. 1 сентября 1941 года с целью улучшения руководства и лучшей организации использования, все подводные лодки флота были объединены в одну-единственную бригаду. Меня назначили командиром этой бригады, моим заместителем был назначен А.Е.Орел, заместителем начальника штаба бригады, а затем и начальником стал Л.А.Курников. Ответственности мне добавилось. Обстановка по-прежнему оставалась тяжелой. Сентябрь 1941 года был решающим в судьбе Ленинграда. С первых дней месяца начались интенсивные налеты авиации противника, артобстрелы, наступления на суше. Немцы вышли на берег Финского залива в районе Петергоф—Стрельна, захватили Шлиссельбург и вышли к Неве. Началась зловещая и трагическая блокада Ленинграда. Путь кораблей из Кронштадта в город простреливался. На берег в морские батальоны шли краснофлотцы с кораблей. Из личного состава подводных лодок для формирования морской пехоты было снято до 70 % моряков. Защищать город помогала тяжелая артиллерия кораблей флота. Все силы Ленинградского фронта и флота были брошены на защиту Ленинграда. В начале сентября 1941 года И.В.Сталин через Н.Г.Кузнецова дал указание, чтобы ни один боеспособный корабль не попал в руки врага. В связи с этим командующий флотом вице-адмирал В.Ф.Трибуц вызвал командиров в штаб, находящийся в подвале здания Военно-морской академии им. К.Е. Ворошилова, и потребовал срочно заминировать все корабли. Пришлось заложить по паре бомб (каждая по 132 килограмма взрывчатого вещества) в носу и корме подводных лодок. С получением приказа все подводные лодки Краснознаменного Балтийского флота должны были быть уничтожены. Все подводники восприняли это указание с тревогой. Город еще мог держаться. Кронштадт снабжал его оружием и в какой-то мере продовольствием. Я считаю, что В.Ф.Трибуц перестраховался, мы могли остаться без подводных лодок. Я сразу же порекомендовал командующему флотом подготовить хотя бы три лодки типа «С» для прорыва на Север. Боевые корабли могли, хотя и с малой вероятностью прорваться через проливы Зунд и Каттегат и воевать в Баренцевом море. Меня поддержал в этом комиссар бригады Г.М.Обушенков.
- это система проливов, соединяющая Балтийское и Северное моря, между полуостровами Скандинавским и Ютландия. Включает в себя проливы Бельт Малый, Бельт Большой, Эресунн (Зунд), Каттегат и Скагеррак.
Мы знали, что еще во время Первой мировой войны через эти проливы прорвались на Балтику британские подводные лодки. Но сейчас проливы охранялись немцами, были заминированы, глубина их составляла 8—8,5 метра, лодкам надо было идти в надводном положении. Прорываться по узкому фарватеру несколько часов на виду у немцев было очень рискованно. Но что делать в подобной ситуации, другого выхода не было. Я считал, что три подводные лодки со всеми запасами на полную автономность должны были участвовать в боевых действиях в Финском заливе почти до полного израсходования запасов, а затем, если военная обстановка не изменится к лучшему, прорываться на Север. Обратились с этим предложением к Н.Г.Кузнецову и получили одобрение. 11 сентября И.В.Сталин дал официальный ответ: готовить три лодки и посылать командиров-добровольцев, идущих на прорыв. Готовили подводные лодки С-7, С-8, Л-3. Я, Л.А.Курников и оператор разрабатывали боевое наставление по прорыву этих лодок через проливы на Север. 10 сентября 1941 года командующим фронтом вместо К.Е.Ворошилова был назначен Г.К.Жуков. Все силы были брошены на борьбу с врагом. Г.К.Жуков обладал полномочиями И.В.Сталина и поэтому потребовал не взрывать корабли флота, а включить их в защиту Ленинграда. После этого я доложил В.Ф.Трибуцу о нецелесообразности направления трех подводных лодок на Север. Такой риск в тех сложившихся условиях был неприемлем. Но командующий флотом не согласился с моим предложением. Он знал об указаниях И.В.Сталина о необходимости прорыва. В.Ф.Трибуц вызвал командиров соединений, командиров подводных лодок, комиссаров и попытался убедить их в необходимости перехода лодок на Север. Один из офицеров мне говорил, что сказал командующему: «Египко против». Владимир Филиппович рассердился и выпроводил всех. Я в то время уже имел некоторый боевой опыт: за плечами были Испания, война с финнами, другие боевые операции. Была уверенность в своих действиях. Еще раньше у меня сложились не очень хорошие отношения с командующим флотом. Я не раз говорил ему о неправильности отдельных решений по обеспечению деятельности подводных лодок. Приходилось давать довольно категорические телеграммы: «Из-за плохого обеспечения не могу отправить на выполнение боевого задания подводные лодки...» Он реагировал по-своему. Ссылался на мою неоперативность, говорил о необходимости следовать фарватером, где, я знал, были установлены мины и другие противолодочные средства. Были и другие случаи. Но он поступал, как сам считал нужным. Сейчас случилось серьезное разногласие.
В данной ситуации В.Ф.Трибуц решил послать наркому ВМФ Н.Г.Кузнецову рапорт о том, что я неправильно себя веду и настраиваю личный состав против его решений. Н.Г.Кузнецов просил его разобраться в отношении меня с остальными подводниками. Но разбираться было некогда, и меня приказом наркома ВМФ № 02056 от 19 сентября 1941 года отстранили от занимаемой должности и зачислили в распоряжение командующего Краснознаменным Балтийским флотом. Позже я узнал, что после доклада Н.Г.Кузнецова И.В.Сталину о необходимости отмены перехода трех подводных лодок с Балтики на Север было получено одобрение Верховного главнокомандующего. И в начале октября 1941 года директивой наркома был отменен прорыв трех подводных лодок на Север. Наркомом было принято решение о моем назначении в аппарат атташе в Лондон. Сентябрь был очень тяжелым месяцем и в отстаивании Ленинграда от фашистов, и в моей флотской судьбе. Будучи комбригом подводных лодок Балтийского флота, я обязан был руководить их действиями. До распоряжения наркома, приказа В.Ф.Трибуца от 21 сентября 1941 года и решения Военного совета флота от 28 сентября 1941 года о «снятии товарища Египко и военкома бригады комиссара товарища Обушенкова... как не справившихся с работой в ответственный момент отечественной войны», я продолжал руководить бригадой. 10 сентября получил от В.Ф.Трибуца указание выслать для разведки три подводные лодки-«малютки» в район Таллина. Я зашел к начальнику штаба флота Ю.А.Пантелееву. Долго стояли мы, склонившись над картой Финского залива, и выбирали благоприятные варианты прохода подводных лодок в минных заграждениях. До острова Лавенсаари мы обеспечивали эскорт. Далее все переходило в руки командиров подводных лодок. Основным оружием врага против наших подводных лодок были мины и авиация.
На плавбазу «Иртыш», где находился штаб, было совершено более 20 налетов, но все были успешно отражены. Мне запомнился один из наиболее интенсивных налетов вражеских самолетов на Кронштадт. Это было 23 сентября 1941 года. Л.А.Курников и я стояли на мостике плавбазы «Иртыш» под брезентовым покрытием. Находились у западной стенки Средней Рогатки, рядом с нами стояла подводная лодка С-9. Недалеко, у восточной стенки Средней Рогатки, стоял линкор «Марат», двенадцатидюймовые снаряды из четырех башен которого громили наступающие на Ленинград танковые и пехотные части противника. Началась воздушная тревога. Десятки самолетов немцев пикировали на линкор «Марат». В носовой части линкора произошел неимоверной силы взрыв. Видим, как в воздух летят орудия, части носовой оконечности. Погибло много людей, и в том числе командир корабля П.К.Иванов. Была сильно повреждена и ремонтируемая подводная лодка М-74, и другие корабли. У нас было мало истребителей для отражения налетов. Линкор «Марат» сел на дно, но три оставшиеся башни продолжали вести огонь по наступающему врагу.
После аварийного ремонта линкор «Марат» продолжал вести огонь по противнику
А сейчас, в разговоре с Ю.А.Пантелеевым, я говорил о трудностях в руководстве, о нелегкой жизни подводников, о трагическом ожидании всеми взрыва кораблей. Командиры и личный состав готовы были идти в бой. Ю.А.Пантелеев понимал трагичность ситуации, дал несколько практических рекомендаций, и мы расстались. Были и другие встречи. Мне вспоминается одна из них. 5 сентября 1941 года в кают-компании плавбазы «Полярная Звезда» находились я, начальник штаба Н.С.Ивановский и другие. Мы говорили об Указе Президиума Верховного Совета «О введении института комиссаров». Я высказал свое мнение о том, что главное — это командир и ему надо больше доверять, а для комиссаров еще не настало время. Служба, между тем, шла своим чередом. 11 сентября я составил боевую директиву подводной лодке М-77 под командованием Л.Н.Костылева идти в район островов Соммерс-Нерва на разведку, а 12 сентября — подводной лодке М-97 под командованием А.И.Мыльникова идти на разведку в Финский залив у Таллина. Благополучно вернулись 11 сентября из похода подводные лодки М-98 и М-102 из-под Хельсинки. 17 сентября благополучно возвратилась М-97. Лодка, как докладывал командир, вошла на Таллинский рейд, торпедировала немецкий транспорт и в неразберихе вышла спокойно через ворота бонового заграждения. Была еще одна, но безуспешная атака: транспорт уклонился от выпущенной лодкой торпеды. Отдельные подводные лодки выполняли боевые операции. Я получал боевые донесения о походе с подводных лодок Щ-320, Щ-310 и Щ-319, находившихся в Данцигской бухте. К сожалению, подводная лодка Щ-319 вскоре погибла. Остальные подводные лодки лежали на грунте около Кронштадта.
.jpg)
Важное
