За несколько дней до перемен, вызвали в Обком партии ознакомиться с делом Людмилы Ивановны Фирсовой. Ни под одним пунктом я не поставила свою подпись. Не удивилась подписям ее «преданных» друзей, о которых не раз её предупреждала. На вопрос, почему я не подписала документ, ответила просто. В этом списке должны быть те, кто продвигал её по служебной лестнице, кто рекомендовал её в Высшую партийную школу, которую она отлично окончила и была назначена в наш хронически больной коллектив. Они знали Людмилу Ивановну – умного, талантливого, исполнительного человека, но работа ей с людьми – противопоказана. Знали, мучили её, мучили людей, за которых в ответе – ВЫ. Людмилу Ивановну перевели в Управление Культуры, открыли отдел по статистике, там она оказалась на своем месте. Встретившись с ней на городском активе в ДК Ногина, «отшептала» мне всё правое ухо, говоря о моих достоинствах и благородстве, о моих завистниках и врагах, которые сбили её с толку. Я её понимала, рада за её новое дело. Рада успехам её любимой дочери Оленьки. На смену ей пришел наш хороший, наш любимый Юрий Максимович Васильев – вот когда мы вздохнули и занялись делом! Вот о каких тайнах нашего Дворца я коротко поведала. Что не бывает в большой семье?! Главное, всё достойно пережить. Кажется у Блока, «... простим угрюмство, разве это сокрытый двигатель прогресса?.. » Двигателю прогресса необходимы силы, и мы их черпали из собственных идей, создавали новые проблемы, поддерживали друг друга на радость гармонично развитой личности подрастающего поколения. Высокопарно, но это был девиз всех просветителей. С ним мы жили.
По распоряжению Правительства при Дворцах и Домах Культуры должны были создаваться Клубы «Юных техников», несколько позже – «Культурно-спортивные комплексы». Понимаю, заводские, фабричные клубы, как-то они связаны с техникой – дерзайте, но какое отношение имеет торговля к технике. Нет, отдел техники и рационализации у нас был, но клуб? Помещение, оборудование, а главное педагоги, ведь не все квалифицированные мастера своего дела могут быть педагогами, к тому же детскими, это очень трудная специфика. Нам повезло, мы открылись самые первые. Спасибо директору клуба «Юный техник» – Юрию Александровичу Ружицкому, большому специалисту технических дел. Он автор книги по устройству технических клубов, которая была выпущена на 18 языках. Одно дело теория, другое создать на практике. Создали на базе бывшей прачечной, которую затопило во время наводнения, на Крюковом канале. Выбили это разрушенное помещение с помощью Зам. Председателя райисполкома нашего Октябрьского района тов. Третьякова Михаила Борисовича – вот кто любил детство и помогал ему развиваться. Сколько валерьянки было нами выпито, сколько валидола съедено за время строительства этого клуба...
Юрий Александрович Ружицкий.
Юрий Александрович – профессиональный, требовательный руководитель, чуткий педагог, он находил мастеров, которые с любовью и терпением передавали свой опыт от энергетики до кибернетики. Брали всех желающих ребят с первого по десятый класс и их отцов, случайно забежавших на огонек с просьбой что-то починить или просто полюбопытствовать, и оставались заниматься вместе со своими детьми. Почти ежегодно ребята были участниками Всесоюзной выставки в Москве, имели призовые награды. В клуб техники отцы забегали, но чем увлекал отцов своих воспитанников руководитель духового оркестра Владимир Федорович Миронов, заменив пивную кружку на музыкальный инструмент, знал только он. Маленький, очень энергичный, справедлив до оголенного нерва, фанат своей профессии – во время войны служил в оркестре Армии маршала К.Рокоссовского.
Руководитель детского духового оркестра Владимир Фёдорович Миронов.
Владимир Федорович был знаком со всеми родителями своих ребят, многих из них сумел уговорить заниматься в оркестре, оторвав от пивного ларька. Зайдешь к нему в класс, на память приходят кадры из фильма «Веселые ребята» – сорок учеников, среди них отцы, у некоторых свежие синяки под глазами, лица сосредоточены, все в миноре или мажоре. Бывало, доводили своего обожаемого руководителя до эмоционального срыва. Справлялся мгновенно: взмахивал дирижерской палочкой или трубой, что было в руке, резко усиливал звук, и вновь все в мажоре. Немало сил пришлось затратить на официальную жизнь детско-взрослого оркестра. К сожалению, формализм много мешал хорошему, виновниками были чинуши, имевшие власть. Далеко не ВСЕ. Сколько полезного было наработано с молодым работником Облсовпрофа Танечкой Ванчаковой – в прошлом Зав. внешкольным отделом ДК им. С.М.Кирова. Всё понимала, за всё бралась, и доводила до конца. В первый год работы мне пришлось обратиться за помощью взрослого эстрадного, правда, профессионального, оркестра нашего дворца – руководитель Александр Полнер – в качестве аккомпанемента некоторым номерам. Точнее, на его фоне скрыть слабенькие номера детских коллективов на отчетном городском концерте. У членов комиссии от возмущения не оказалось слов в мой адрес. Они покинули зал, не досмотрев этот «ужас» до конца. Очень лояльно, думала я, вспоминая свою Советскую Гавань, где участие детей и родителей только приветствовалось. Члены комиссии разложили мой непрофессионализм на все составляющие моего полного несоответствия в данной должности. В течение года мое имя вспоминали на всех показательных мероприятиях и собраниях творческих работников города, как лучший пример плохого руководителя. В последующие годы мы с Александром Полнером не раз создавали шоковые ситуации для начальства, которое нас вначале нещадно ругало, а потом без меры хвалило. Пример – молодой вокально-инструментальный ансамбль «ОРИОН» под управлением создателя и руководителя того же Полнера. Ребята с удовольствием занимались у него вечерами, тратя свое свободное время, постигая вершины не только певческого, но сценического мастерства. Да, некоторые учились в музыкальных школах, но им интересны были занятия в ансамбле. С трудом доказали право на существование подобных коллективов и официальное право участия в конкурсах, фестивалях, где заслуженно получали свои награды, получали будущие профессии.
Народный цирк «Ровесник». На переднем плане вторая справа – Галина Петровна Быстрова.
А уж сколько профессионалов вышло из Народного циркового коллектива «Ровесник», который создала своей кровью и потом Галина Петровна Быстрова, знают профессиональные цирки не только города Ленинграда. Галочка, сомненья, колебания и приступы отчаянья нам с тобой были свойственны всегда, но спасали нас вера и наше упорство. Помнишь?..
И я люблю сей мир ужасный: За ним сквозит мне мир иной, Обетованный и прекрасный И человечески – простой.....
Сколько раз приходилось начинать все сызнова, чтобы выстроить этот обетованный и человечески простой мир. Я позволю себе вернуться в то тяжелое, кочевое время для цирка, чтобы вдохновиться на новое возрождение. Ведь ты сегодня, в который раз, восстаешь, как феникс из пепла, переехав во Дворец Молодежи. Отвоевав часы занятий у спортивного зала, прорубив двери, разрушив метровые стены между спортивным залом и детским отделом, ВЫ после пяти лет скитаний по школам – с реквизитом на спинах ребят – вернулись в свой дворец, в свой родной Дом. В прекрасно оборудованных классах ребята с двойной энергией занимались под твоим руководством, ныне Заслуженного работника культуры, чье имя занесено в книгу золотого фонда профессионалов города Санкт-Петербурга, занесено и в биографическую энциклопедию Успешных людей России. П о з д р а в л я е м !!! Я не буду вспоминать обо всех проблемах и трудностях организационной работы, без которой ни один коллектив существовать не может. Главное, мы преодолевали всё, не побоюсь этого слова, талантливо. Результатом этого был постоянный спрос на наш еще молодой, можно сказать, первый состав цирка. Сейчас у него и внуки есть. На каких только площадках не работали от севера до юга: Северодвинск, Соловки, Севастополь, Кремлевский дворец съездов. Кому только не помогали открывать сложный, всеми любимый цирковой жанр.
Особенно к этому творчеству тянулись ребята Прибалтики. Руководство их желание поддерживало. С нашей помощью был открыт не один коллектив в Эстонии, Германии, позднее во Франции, Швеции, Дании. А все началось с Эстонского Республиканского смотра. Надо сказать, с первого боевого нашего крещения. В один день умудрились показать свое искусство более пятидесяти цирковых коллективов республики. Как держались дети, их руководители, родители, работники спортивного дворца и Таллиннского телевидения, нам уже было не до удивления. Мы – просто ошалели, в глазах всё рябило, сверкало, в животах бурлило от кофе и бутербродов с килечкой, ежились от холода. Имея короткую возможность выскочить из жюри, по необходимости, о чем нам заботливо напоминал Председатель жюри, неистощимый юморист директор музея Ленинградского цирка Левин Александр Захарович, мы могли немного размяться и согреться. Но право, выдержать в холодном помещении пятнадцать часов в сидячем положении, нужно иметь силы, терпение и немалое уважение к детям. Не имея минуты, чтобы как-то привести себя в порядок после ночи в поезде, приползли в гостиницу после десяти вечера, когда были закрыты все буфеты и магазины. Благо, удалось из ленинградских запасов приготовить ужин, и уже за трапезой в теплом номере могли поделиться впечатлениями, повосторгаться желанием ребят развивать своё любимое дело. С чувством выполненного долга – свалились. Засыпая, каждый прокручивал план реальной помощи этим замечательным, отчаянным ребятам. Мы не подвели, они получали методическую и практическую помощь в течение многих лет.
ГДР. Артисты цирка в гостях у советских воинов. После шефского концерта – борщ и гречневая каша с рыбой. Вкуснятина.
Незабываемая, но очень тяжелая поездка в Германскую Демократическую Республику с поездом «Дружбы», посвященная десятилетию дружбы, возглавляла юбилейную поездку Валентина Ивановна Матвиенко. Каждодневные концерты на предприятиях, в школах. Жизнь в Международном лагере в живописной Саксонии, фестиваль искусств в городе Дрезден на знаменитой Цвингерской сцене, где выступают прославленные мировые коллективы. Мы получили высокую награду – вымпел и почетные знаки за развитие детского народного творчества.
Берлин. Торжественный приём ленинградской делегации в честь 10-летия городов-побратимов.
— Погоди, Фрол, посидим, — сказал я, чувствуя себя очень неважно. — Э-э, милый, торпедный катер — это тебе не эсминец. Тут привычку надо иметь. Растрясло — отдышись...
На широком, охватившем бухту подковой, росли пальмы с лохматыми стволами. Море, такое прозрачное, что ясно был виден на дне каждый камешек, неторопливо плескалось у стенки. На поплавке бородатый абхазец торговал боржомом и молодым абхазским вином. Город был похож на ботанический сад. Через час автобус вез нас по дороге, обсаженной эвкалиптами. Фролу, конечно, интереснее было бы остаться в городе, но для друга он был готов пожертвовать всем и даже проскучать целый вечер. Промелькнула древняя каменная стена — остаток разрушенной крепости, деревня, где автобус с яростным лаем атаковали овчарки. Наконец, кондуктор предупредил: — Вам выходить, товарищи моряки. Сторож-абхазец, сидевший в будке у зеленых ворот, переспросил: — Такая беленькая? Ну, как же, знаю! Симпатичная девушка. Идите все прямо, потом свернете направо, потом налево, потом снова направо, увидите дом, там живет ее дядя, Брегвадзе. Мы пошли прямо. Высокие пальмы, выстроившись в шеренгу, сторожили дорогу. Мы свернули направо, затем налево; шли среди чудовищных кактусов, в воздухе пахло чем-то пряным и терпким. Фрол заинтересовался косматым деревом с длинными гибкими ветвями. Стоило к ним прикоснуться, они мигом, словно щупальцы спрута, обвивались вокруг руки. Фрол отдернул руку, и мы, потеряв желание близко знакомиться со странными деревьями, вместо того, чтобы свернуть направо, свернули налево и долго блуждали в субтропических зарослях между бананами, пальмами и бамбуком, пока не набрели на белый дом под зеленой крышей. За ним громоздились горы, уходившие в облака. В цветнике перед домом девушка с длинными, до пояса, черными косами, сидя на корточках, подвязывала мясистые красные цветы — .
— Скажите, пожалуйста, — спросил я, — где нам найти товарища Брегвадзе? Девушка обернулась, ахнула, словно увидела привидение, выронила жердочки и веревки и, вскочив, поломала два или три цветка: — Не-ет, клянусь здоровьем папы! — воскликнула она изумленно и радостно. — Вы что, друзья, с неба свалились? — Стэлла? — опешил Фрол. Да, это была наша Стэлла! И она, схватив Фрола за руки, закружила его, звонко крича: «Я вчера лишь приехала, вчера лишь приехала!» Потом, чмокнув Фрола в обе щеки, устремилась ко мне. — Нет, подумать только, вы оба здесь! Она собиралась было и меня закружить, но вдруг опомнилась и лицо ее стало печальным. — Никита, горе-то какое!.. Мы все плакали: я, мама, папа! Мы твою маму очень, очень любили... Слезы ручьем брызнули у Стэллы из глаз, и она уткнулась лицом в мохнатый ствол пальмы. Славная девочка, с доброй, отзывчивой к чужому горю душой! Наконец, она успокоилась, притянула меня к себе и поцеловала в лоб: «это — от папы», еще раз в лоб: «это — от мамы», и в обе щеки: «от меня». Лицо ее было мокро от слез. И вдруг она спохватилась: — Надо же позвать Антонину! Она устремилась к террасе, а Фрол попросил: — Кит, ущипни меня. Сплю я, что ли, или не сплю? Как Стэлла очутилась?
— Она же сказала: приехала к Антонине в гости! — Удивительнейшее совпадение! — недоумевал Фрол. А Стэлла уже тащила к нам Антонину, загорелую и счастливую. — Приехал! — воскликнула Антонина. — Приехал, — повторила она, словно не веря своим глазам. — Милый мой, мой родной... — это было сказано неслышно для Фрола и Стэллы, одними губами. Но тут же, не выдержав, зажмурилась и кинулась мне на грудь. — Как я счастлива! — сказала она, поднимая сияющие глаза. — Надолго? — На целый большущий день! — На один только день! — Вот и я говорю, генацвале, стоило приезжать на один только день! — подхватила Стэлла, но тут же поправилась: — Стоило, стоило! Молодцы, что приехали! И как все хорошо получилось! Не-ет, но как же мне повезло! Подумать только, совсем ехать не собиралась, да тетя вдруг говорит: «Поезжай, навести Антонину, ты, наверное, соскучилась по подруге». И дала денег. Клянусь здоровьем папы, я от счастья чуть тетку не задушила в объятиях и сразу помчалась на поезд! Ну, рассказывайте же о себе, мальчики. Не знаю, как от Никиты, а от Фрола не дождешься и строчки. Я ничего не знаю, как вы плавали, где побывали... Фрол, начинай, я сгораю от нетерпения! Фрола не надо было долго упрашивать. Наши плавания на «Севере» и «Кронштадте» были расписаны самыми яркими красками. Девушки только ахали, когда Фрол рассказывал, как я чуть было не сорвался с реи, но он меня вовремя подхватил. О «Риге», горевшей на минном поле, было рассказано так, что можно было подумать, что мы сами спасали с теплохода ребятишек и женщин. — Пойдемте, я вас познакомлю с дядей, — сказала Антонина.
Борис Константинович Брегвадзе, сухощавый человек с очень загорелым лицом и курчавыми волосами, спустился в погреб и принес поднос с прошлогоднего урожая. Мы сидели в большой пустой комнате с белыми стенами за квадратным столом и лакомились апельсинами, грейпфрутами, мандаринами со сладкой кожицей и сладкими лимонами. В комнатах не было ничего лишнего: простой рабочий стол, карта на стене со шнурком, отмечавшим границу распространения цитрусовых, самшитовая полка с книгами, простая железная койка. В широкие окна были видны деревья, сгибающиеся под тяжестью созревавших плодов, горы, покрытые лесом, и море, ярко освещенное солнцем. Борис Константинович хвалил Антонину: — Рекомендую: мой незаменимый помощник. Он извинился и ушел к себе в кабинет — у него было много работы. Стэлла принялась рассказывать о своем институте, о том, что в электровозах новой конструкции будет частица ее труда. Она так и сыпала специальными терминами, которые нам было трудно понять. — А ты знаешь, Фрол, я водила поезд через Сурамский перевал. Правда, не сама, — тут же созналась она, — я была лишь помощником, но ты знаешь, как это опасно, второкурснице не доверят. И отец ехал в поезде и всем говорил: «Понимаете, сижу в вагоне, а сердце рвется вперед, посмотреть: как там моя Стэлла?» И он на каждой станции выбегал из вагона и чуть было не отстал в Хашури от поезда. Антонина, ну что ты молчишь?
Но как могла Антонина вставить хоть слово? — А теперь, — предложила Стэлла, вдоволь наговорившись, — я угощу вас грузинскими блюдами. Вы, наверное, соскучились по ним, мальчики? И она исчезла за дверью. — Фрол! — позвала она через минуту. — Фрол, иди-ка сюда, мне скучно. Неужели ты думаешь, что я могу выдержать полчаса одиночества?.. Фрол пошел в кухню. Антонина взяла меня за руку. — Я все думала: как ты один там, на Кировском? Я ответил, что старался не бывать дома. — Да, я знаю, — тебе тяжело. Хорошо, что у тебя есть такой друг, как Фрол... В кухне что-то упало и разбилось. — Не-ет, какой ты неловкий! — воскликнула Стэлла. — Лучше бы я тебя не звала в помощники! — Ты помнишь, я тебе рассказывал, Антонина, как мы с отцом встречали корабли в Севастополе? Рядом с нами на Приморском бульваре стояли старик и маленькая заплаканная старушка. Она махала платком, а старик — фуражкой. И я думал тогда: вот вырасту, выучусь, буду уходить в плавания и, возвращаясь в порт, стану смотреть в бинокль: и отец и мать так же, как эти два старика, меня встретят. А теперь... — Фрол, скажи им, чтобы накрывали на стол! — послышался голос Стэллы. — Все готово, посмотрим, что они по этому поводу скажут! Фрол появился смущенный: — Я соусник разбил.
Мы постелили скатерть, достали из буфета тарелки и вилки, а Стэлла с торжествующим видом принесла . — Посмотрим, как вы оцените мою каурму! Антонина, достань же вино! Настоящее кахетинское, мальчики! Борис Константинович просит прощенья, у него срочная работа. Через минуту мы чокались кахетинским и похваливали каурму — превкусную, наперченную баранину. — У нас в институте, — рассказывала Стэлла, — есть кружок изобретателей, им руководит лауреат Сталинской премии Нахуцришвили, инженер. Он говорит, что я в конце концов изобрету что-нибудь полезное. А почему вы не пьете? Разве плохое кахетинское? Она подняла свой бокал: — Поздравьте меня. Я, может быть, выйду замуж. — Что? — опешил Фрол, роняя вилку. — Подними, Фрол, ты что-то уронил. Да, я, кажется, выйду замуж. — Что?! — повторил Фрол, меняясь в лице. — Не-ет, тебя это удивляет? Мама вышла за папу, когда ей было семнадцать лет, а мне уже — девятнадцать. — Ну, и глупо! — выдохнул Фрол. — Что — глупо? — Так рано выходить замуж. Институт сначала окончи. А... а за кого ты выходишь? — Фрола это интересует? — Нет, нисколько. Выходи, за кого хочешь!
Фрол с такой силой поставил бокал, что чуть не обломал ножку. — А ты помнишь, Фрол, как ты мне объяснялся в любви? — Кто, я? Никогда. — А ты вспомни получше. — Тут и вспоминать нечего. Тогда Стэлла с лукавым видом достала пожелтевшую, смятую записку и показала нам. Корявым почерком, — таким Фрол писал, когда только пришел с флота в Нахимовское, — было написано: «Я помню чудное мгновенье передо мной явилась ты как мимолетная виденья, как гений чистай красоты В томленях грусти безнадежной в тревогах шумной суиты звучал мне долго голос нежный и снились милые черты Стэлла дорогая я очень хачу тебя видеть напиши ответ сообчи когда Остаюсь Фрол Живцов» — Вот как ты расправлялся в Нахимовском с Пушкиным! Фрол покраснел, как хорошо сварившийся рак, а Стэлла великодушно порвала записку. — А все же любопытно, за кого ты выходишь? — спросил Фрол, отказываясь от каурмы и отодвигая тарелку. — За какое-нибудь ничтожество? — Ох, какой ты злой, Фрол! Почему — за ничтожество? Он — замечательный человек, умный, талантливый, добрый, любезный, никогда не говорит грубостей, никогда не старается со мной ссориться.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Спектакль состоялся, это был последний спектакль Зиновия Борисовича. Вскоре его с нами не стало, он умер у нас на руках в больнице «25 октября». В то утро он был немного взволнован, готовился к встрече со своими учениками, мы с Анатолием Дмитриевичем помогали ему привести себя в порядок, обсуждали визит очередности его учеников. Внезапно ему стало плохо, Толя бросился к врачам, я – к Зиновию Борисовичу... Впервые я видела смерть, в которую не веришь... Последний год был очень тяжелым для него, виной была не только болезнь, нервозная обстановка, которую он тяжело переживал, но и одиночество.
Последний спектакль Юношеского театра «Храбрый портняжка» братьев Гримм. В центре Зиновий Борисович, слева Храбрый портняжка – Игорь Ильин, справа – Анатолий Маковеев, между «портняжкой» и Зиновием Борисовичем – костюмер Анна Захаровна.
Приюти ты в далях необъятных Как и жить и плакать без тебя!
Прощание с Зиновием Борисовичем состоялось в его доме – Дворце, несмотря на запрещение ритуалов в служебных помещениях, вышедшее накануне нашей утраты. Зиновия Борисовича провожали его ученики: Народные артисты Борис Корныш, Дмитрий Барков. «Кем бы вы были, василеостровская шпана, если бы не наш строгий учитель и понимающий нас Отец? Сколько благодарности было в словах Заслуженной артистки Татьяны Самариной, режиссеров Эрика Горшевского и Михаила Михеева, преподавателя театрального института Алексея Лескина, зам. директора Дворца Просвещения Анатолия Маковеева. Благодаря Зиновию Борисовичу, я вступила в партию, чтобы иметь возможность защитить, как руководителю, тех, кто не имел право голоса на партбюро или собраниях, тех, кто не мог за себя постоять. Таких было достаточно много. По статусу я должна была служить партии еще с двадцати двух лет, но считала себя недостойной. Коммунист – человек чести, ответственности и нечеловеческой отдачи – мое убеждение. Мое руководство терпело меня, беспартийную, многие годы, этот статус никогда не отражался на моей работе. Во дворце пришлось вступить в партию, чтобы иметь возможность, как руководителю, защищать тех, кто не имел права голоса или не умел сам себя защищать.
Анатолий Маковеев – студент Юношеского драматического театра 1960 года и Анатолий Дмитриевич Маковеев – зам. директора Юсуповского ДК.
Молодой коммунист, зав. массовым отделом, в прошлом ученик Зиновия Борисовича, бывший детский работник – Анатолий Маковеев. Не помню причину, кому он успел перейти дорогу, но его «личное дело» лежало на столе у членов партийного бюро с четкой резолюцией – «исключить!». Не прошло года, как они же его принимали в партию. «Дело» лежало у них на столе, молодой коммунист сидел под театральной сценой, под надёжной охраной беспартийного машиниста сцены – Александра Хохлова. Толю он знал с пеленок. Мы с ног сбились, искали секретаря райкома Маргариту Григорьевну Малову, чтобы прекратить этот произвол. Члены бюро искали Маковеева. К вечеру все нашлись, был освобожден Анатолий Дмитриевич без резолюции вершителей судеб. И смех, и слезы, и тупость. Вскоре он ушел из Дворца своего детства с моего благословения. О чем никогда не сожалел, работая до самой пенсии в Юсуповском дворце заместителем директора, под руководством – великой Просветительницы, мудрого руководителя. Для меня она была примером во всём. За что бы она ни бралась – всё у нее получалось лучше всех, будь это городской сад нашего района, откуда она начинала свой творчески-административный путь, или отдел культуры того же района, или ДК Просвещения, превратившийся в городскую танцевальную площадку (знаменитые танцы в Доме учителя). Ведь хватило сил и убеждения вернуть статус Дворца, выполнявшего изначально свою миссию, а в перестроечное время – Дворец-музей Юсупова. Хватило же сил выстоять маленькой женщине – после пожара защитить себя, свой коллектив и восстановить дворец. «Кто хочет делать дело – ищет выход, кто не хочет – ищет причину», – часто говаривал Иосиф Ефимович Шкляров.
Под стать Галине Ивановне была Елена Ивановна Тихонова – второй секретарь Октябрьского райкома партии. Умная, волевая, женственная, человечная. В решительную минуту не прогнулась, не испугалась – сняла с телетайпной ленты решение райкома об исключении из партии и снятии с занимаемой должности Директора Дворца тов. Скородумова за какое-то «разложение». Майские праздники, времени на раздумья не оставалось, секунды решали судьбу человека. Я никогда не забуду накаленную ситуацию в кабинете второго секретаря – решение райкома на телетайпе, письмо за подписью всего коллектива в защиту директора у меня в руке. На вопрос: «Где Вы были раньше?» – ответ: «Узнала два дня назад от самого Скородумова». Реплика одной из инструкторов райкома: «Решение принято, отменять никто не позволит, сами изводите своих руководителей, пишите на них всякую грязь, пример тому бывший директор Шапкин» – в этом она была права. Резкий ответ секретаря Тихоновой: «С большой разницей! Те изводили, а эти пришли в защиту своего руководителя – разница!» Вот и все решение. Вот и разница коммуниста от члена, простите, партии. Скородумова перевели на должность – Директором Лесопаркового центра, не исключив из партии. Как бы сложилась его судьба из-за какой-то гнусной анонимки? Анонимщики действовали все увереннее. Подбиралось время перемен, которое сотрясет страну. Мы еще не слышал его, но многие входили во вкус, используя свое служебное или общественное положение. Ситуация Иосифа Ефимовича Шклярова научила меня не опускаться под тяжестью обстоятельств. Человек театра, на своем месте более сорока лет. Шклярова знали все и не только в Ленинграде. Служитель театру и людям был предан своему делу. Кому понадобилось его увольнение?! Ладно бы уволить, за три года до пенсии, уволить с позором для всех его благородных седин. Ох, и помучили меня, выбивая третью подпись – председателя местного комитета – на его увольнение. Никакой драматург театра абсурда не мог придумать причину его увольнения более зловещей. Набирал силы ветер перемен, сметая профессионалов. Изнемогая от досады, беспредела, лицемерия людей, которые ему были обязаны своим положением, своей жизнью, пытаются меня убедить в его непорядочности. Это Шклярова?! После трех часов пресса со стороны секретаря парторганизации и директора, я согласилась подписать их гнусный пасквиль... в присутствии Иосифа Ефимовича. Не пригласили. Отступили, и правильно сделали, где-то сработали остатки совести. Не надо совершать подвигов, надо не совершать подлости. А шестидесятилетие Иосифа Ефимовича, мы всем отметили отменно.
Шкляров был просто необходим нашему коллективу, именно в то время – когда наш корабль совершенно сбился с верного курса, штормило его не один год. Как будто команда забыла о своих прямых обязанностях – заниматься делом и не терять чувство достоинства. Но многих носило от борта к борту, не слыша команды своей совести. Штормило всех. Когда было совсем невмоготу, Иосиф Ефимович, ведя планерку, замещая директора дворца, вдруг нервным, громким голосом: «Вот и Ильина тоже, не понимаю...». Встряхиваясь, глядя в его пристальные глаза, готова сорваться: «Я тоже не понимаю: причём здесь я?» Но тут же замолкала, позже он извинялся: «Прости, нет сил тратить время, слушать эту ахинею, набрали работничков». У меня сохранилась его маленькая записочка на клочке газеты: «Единственный мой дружок в этом бардаке – это ты». Я ее берегу, как дорогой талисман. Вскоре Иосиф Ефимович, к большому огорчению, покинул свой театр. Выстоял против клеветы, но пережить предательства близкого человека он не смог. Этому человеку достаточно было сказать одно слово: «Останьтесь!». Шкляров мучительно ждал его, глядя прямо в глаза «стояка», секунда... и все сомнения исчезнут, и не скукожится душа от боли, и не хлопнет дверь в сердцах, и не будет бессонных ночей перед заходом. Не произнес... Как мы бываем жестоки, предавая своих друзей, людей, благодаря кому мы состоялись, не думая, что предаем-то себя. Ради чего? Часто не идет на пользу ни делу, ни себе. Верность – высшее проявление силы. Но это и большой труд – быть верным. Как точно сказал М.Горький: «Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл». Это о нашем Шклярове. А работничков действительно набрали. Это были суровые времена, с приходом молодого директора – Людмилы Ивановны Фирсовой. С ее «легкой руки» пошло массовое увольнение всех творческих работников, за один год сто три лучших специалиста были уволены, или бежали по собственному желанию на радость другим культучреждениям. – был большой кузницей лучших творческих кадров не только для нашего города и страны, у нас проходили практику работники культуры из ближнего зарубежья и Дальнего Востока. По инициативе Л.И.Брежнева, времена были – гласности.
Я – председатель местного комитета – подготовила доклад о кадровой политике нашего руководства. Оно не раз слышало о проблемах своего руководства. Но мер, против себя, почему-то не принимало. Вскоре, после собрания, в наш отдел нагрянули, аж, семь комиссий, одновременно. Проверяющие с пристрастием выполняли порученное им задание, даже к документации местного комитета проявили интерес, что категорически запрещено Положением о профсоюзах. Наши педагоги и инструктора учтиво отвечали на все вопросы, приглашая их в классы на мероприятия всех направлений, показывая все журналы регистрации и живые души – по головам. «Работа» кипела не одну неделю, мы к ним стали привыкать, пока не пришел инструктор Обкома партии – не помню его фамилию – и не прекратил этот балаган. На второй день все комиссии исчезли, но ненадолго. Через несколько дней состоялось партийное открытое собрание. Повестку дня не помню, какое-то очередное планирование, она все равно не соответствовала теме. Все выступающие почему-то говорили о работе нашего отдела и его руководителе. Выступали недавние члены комиссий. К моему большому удивлению, их отзывы были неожиданно приличны, что совершенно не совпадало с планами организаторов персонального дела Ильиной. Как-то не задалось собрание, а сама Ильина с «невозмутимым спокойствием», конспектировала «Ледовое побоище» по просьбе своей Юлишки, благо – собрание было в библиотеке. Но этим дело не ограничилось. Через пару месяцев наш дворец жужжит. Кого-то поодиночке куда-то вызывают, все в растерянности и полном молчании. Детский отдел, как всегда, тайны дворца обходил, чем всегда выгодно отличался от остальных отделов, все проблемы мы решали у себя за чашкой чая. Дети, что с нас взять, а брать было кого... Убрать надо было – меня. Похлопывая по плечу, мои «благодетели» с улыбкой и блеском в глазах, подталкивая в кабинет присяжных заседателей, желают «ни пуха, ни пера». Захожу... Непроницаемые лица, ограниченные жесты и строго официальное отношение. Знакомые, раньше очень приятные люди, недоступны – ни взглядом, ни словом. Да, это был «театр», далёкий от театра «Мимики и жеста». Полное неведение, с моей стороны, что меня и спасло! Знать раньше, не дожила бы до этого судного дня. Жестко задаются вопросы, проходят свидетели, и опять опросы всех присутствовавших на этом собрании более двухсот человек. Сидевших в зале, с первого по десятый ряд, с пристрастием опрашивают несколько раз. Вопрос: «Сколько раз Ильина выступала на собрании, достаточно ли её было слышно?!» Ответ всех опрошенных: «Один, как докладчик. И громко». Как оказалось, только двое слышали, как Ильина с БОЛЬШОЙ ТРИБУНЫ ПОПИРАЕТ ПАРТИЮ. Начало восьмидесятых, самое время попирать партию, да и про партию ничего не было в моем докладе. Накануне мы только с Софьей Михайловной отбили себя и руководство Пятого ПТУ от всех разбирательств на высшем уровне за то, что во время совместного проведения вечера по профориентации – любимое направление нашей Софьи Михайловны – случайно упал портрет тов. Суслова из Политбюро ЦК, висевший на стене в фойе лекционного зала.
Абонемент профориентации для старшеклассников.
Мы неоднократно говорили, что ему не место в фойе, но кто на детей обращал внимание. Ан, обратили: вечер нашего отдела – нам и отвечать за тов. Суслова. Нет, мы были возмутителями спокойствия, но только в созидательных целях. От ответственности нас никто не освобождал, и мы её несли за свои поступки. Дело закрыли в нашем Райкоме, а Политбюро «перевесили» в кинотеатр. На этот раз меня спас список членов профсоюзного собрания. В нем не оказалось одного из авторов, его не было и на собрании, а второй секретарь партийной организации тов. Конгур, сидевший рядом со мной в президиуме, почему-то слышал, как я поносила партию. Как же долго я их мучила своей непримиримостью. На мою защиту встал весь коллектив. Я благодарна за кропотливую, объективную работу всем членам комиссии партийного контроля Обкома партии и председателю комиссии Татьяне Борисовне Дементьевой – Директору Культурно-просветительного училища. «Победа – не у кого сила, а у кого – правда». Кажется, А.Невский. Как оказалось, мой доклад в течение трех месяцев прошел все партийные инстанции, даже был одобрен, но проверить факты на месте было необходимо. Мне хотелось уйти с работы, забыть, как страшный сон... и нежности ядом убита душа... жалобно попискивала я. На память приходили строки .
Когда обидой – опилась Душа разгневанная, Когда семижды зареклась, Сражаться с демонами – Ни с теми, ливнями огней В бездну нисхлестнутыми: С земными низостями дней, С людскими косностями.
Меня просили не оставлять коллектив дворца, который настрадался за последние годы, зато стал сильным и сплоченным, заверили грядущими переменами.
От гнева в печени, мечты во лбу – Богиня Верности, храни рабу. Чугунным ободом скрепи ей грудь, Богиня Верности, покровом будь.
Автор, контр-адмирал в отставке, рассказывает о годах службы на подводных лодках на Тихоокеанском флоте в период «холодной войны», вспоминает людей, с которыми он сталкивался в эти годы, размышляет об их влиянии на становление его как личности и на его военную карьеру. Особое внимание уделяется анализу версий гибели АПЛ «Курск». Книга рассчитана па моряков-подводников и читателей, интересующихся периодом противостояния двух великих морских держав в 60-80-е годы XX века. Автор благодарит: Морской литературно-художественный фонд им. Виктора Конецкого и группу компаний «Балтийский эскорт», «Балт-Эскорт», «Балт-Тест» и лично Андрея Геннадьевича Бабурова за содействие в издании этой книги.
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!
Политика нашего государства в сфере экономики и безопасности на протяжении многих лет была связана с флотом. Военные моряки стояли на страже морских границ, отстаивая интересы Родины в удаленных районах Мирового океана, гордо несли Военно-морской флаг, повышая престиж России. Становление автора книги «За прочность прочного корпуса» как моряка-подводника и вся его служба проходили в условиях бурного развития океанского ракетно-ядерного флота, в эпоху суровых испытаний людей и техники на прочность и выдержку. За плечами контр-адмирала А.Н.Луцкого тысячи ходовых миль, годы командирских вахт на различных проектах дизельных и атомных подводных лодок. С любовью и теплотой автор вспоминает своих друзей и сослуживцев по училищу, Военно-морской академии и службе на подводных лодках. Его, как истинного патриота флота, беспокоит пренебрежительное отношение к созданию средств спасения экипажей. Поэтому автор достаточно подробно описывает ряд событий, связанных с авариями и гибелью подводных лодок, особенно трагедию с атомным подводным крейсером «Курск», через призму своего сложного жизненного и служебного пути. Уйдя в запас, Анатолий Николаевич Луцкий продолжает трудиться в концерне «Морское подводное оружие — Гидроприбор», заботясь о повышении боевой готовности Военно-морского флота.
14 декабря 2007 г. Адмирал А.А.Комарицын
Анатолий Александрович Комарицын и Анатолий Николаевич Луцкий
ПРЕДИСЛОВИЕ
Первое издание моих воспоминаний, выпущенных на средства ЦНИИ «Гидроприбор» и самого издательства «Гангут» тиражом 1000 экземпляров, вышло в 2002 году. Мне, как автору, презентовали 50 экземпляров, которые я раздарил родственникам, ближайшим сотрудникам по институту, библиотекам Главного штаба ВМФ, ВМА им. Н.Г.Кузнецова, ВСОК ВМФ, ВМИ им. Петра Великого, Музею подводных сил им. А.И.Маринеско и своим сослуживцам-подводникам в день празднования юбилея — 30-летия подъема Военно-морского флага на РПКСН «К-258», когда мы собрались по такому случаю в здании Главного штаба ВМФ в Москве летом 2002 года. Остальной тираж издательство «Гангут» выпустило в свободную продажу. Довольно скоро стали поступать письма и предложения о переиздании. Записи, как обычно, я вел между делом, в более или менее свободное время, выполняя основную работу по тематике института, где и продолжаю работать (ныне ОАО «Концерн "Морское подводное оружие — Гидроприбор"») в подразделении, занимающемся оценкой эффективности образцов морского подводного оружия и выбором перспективных направлений его развития. Понятно, что из-за закрытости этих работ в открытой печати распространяться о них не приходится, но тему «Курска» хотелось довести до конечной точки. Последние главы книги — по сути, самостоятельные размышления, посвящены этому и писались, как и ранее, не ради заработка, а, надеюсь, для действующих и будущих подводников и тех, кого волнует проблема надежной, гарантированной защиты Отечества.
Ноябрь 2007 г.
ОТ АВТОРА
Намерение записать свои воспоминания о некоторых событиях службы возникло давно, еще в годы службы на флоте, но все было как-то недосуг. Иногда, встречаясь с друзьями-товарищами, вспоминая и рассказывая о тех или иных событиях своей жизни, в ответ слышал пожелания записать их, как говорится, в назидание потомкам. Однако первую запись сделал под впечатлением аварии ПЛА «Комсомолец». Тогда вспомнилась трагедия ПЛА«К-8» в водах Бискайского залива, возмутила оголтелость в попытках спасти обреченный корабль, пренебрежение своевременными мерами по спасению экипажа, вспомнилась своя эпопея на ПЛ «С-150». Так родилась глава под названием «Оголтелость». В очередную годовщину гибели «Комсомольца» отнес ее в редакцию газеты «Петербургские ведомости». В печати я ее не видел. Тогда же принес в редакцию главы «Тосты» и «Истоки». «Тосты» родились в порядке подготовки к 45-летию выпуска из 1-го Балтийского ВВМУ подводного плавания, намеревался зачитать на дружеском банкете с провозглашением тоста, а «Истоки» писались для юбилейного самиздата к 50-летию выпуска из Нахимовского ВМУ. Все три «опуса» как-то при очередной встрече представил на суд однокашникам-нахимовцам. Одобрили. Стал вспоминать и записывать дальше, пытаясь связать хронологически события с уже написанным ранее. Вот потому в отдельных главах есть более подробные описания ранее упомянутых событий. Я надеюсь, что читатель извинит меня за эти повторы.
ТОСТЫ
К 45-летию выпуска из 1-го Балтийского высшего военно-морского училища
При застолье в среде профессионалов-подводников весьма популярны два ритуальных тоста. Первый — «За число всплытий, равное числу погружений, и на одно больше!». Второй — «За прочность прочного корпуса!». С каждым из этих «обстоятельств» я знаком хорошо. Итак, летняя практика курсантов после окончания третьего курса училища проходила в 1954 году на соединении подводных лодок Северного флота в Полярном. Это была первая практика на действующем флоте после присвоения нашему училищу наименования «Училище подводного плавания».
Летняя практика на Северном флоте. Сигнальный мостик подводной лодки «С-103». 1954 год
Группа курсантов расписана была на ПЛ «С-103». В этой группе, кроме меня, были Дима Строгий, Леха Алинер, Гена Морозов и Боб Зорин. Все дублировали соответствующих старшин по специальности. Я дублировал торпедного электрика. Торпедный автомат стрельбы системы «Трап» на подводных лодках IX серии (довоенная постройка) размещался в офицерской кают-компании во 2-м отсеке. Все доклады торпедный электрик на ГКП в 3-й отсек делал по переговорной трубе. Командиром лодки был капитан 2 ранга Антипов (поговаривали, что он был во время войны штурманом у самого Лунина), старпомом — капитан-лейтенант Суздаль (будущее «светило» ВОЛСОК ВМФ). И вот, как-то на сбор-походе кораблей Северного флота в районе Йоканьги наша лодка отрабатывала торпедные стрельбы по надводному кораблю. После нескольких подготовительных «пузырных» стрельб наконец дали «добро» на атаку торпедой. Антипов, надо сказать, был весьма своеобразным асом подводной стрельбы. Как мне казалось, он совершенно не признавал классических приемов определения элементов движения цели и на доклады расчета ГКП, торпедного электрика огрызался крепким словом, а сам буквально висел на перископе, ожидая прихода цели на табличный угол «фи».
ПЛ С-103. Северный флот (послевоенное фото). - 3-я дивизия подводных лодок Северного флота. Люди, корабли, события. Специальный выпуск альманаха "Тайфун". Серия "на службе Отечеству", выпуск № 11. СПб,, 2011.
Во время атаки я сидел на кожаном диване рядом с торпедным электриком и по-человечески жалел, когда он со слезой в голосе настойчиво пытался докричаться в переговорную трубу со своими данными. Из переговорки в ответ доносилось: «мать-перемать». Наконец, по переговорной трубе в 1-й отсек понеслось: «Торпедный аппарат — товсь!». Следующей командой должна была быть команда «Пли!». Но вместо этого из переговорки опять «мать-перемать» и «боцман... держи глубину...». А лодка резко начала дифферентоваться на нос, из 1-го и 7-го отсеков пошли доклады об увеличении глубины погружения, из центрального поста: «Продуть балласт аварийно!». Натужно протрубили трубопроводы и клапаны аварийного продувания, но... ПШИК!!! Запас воздуха высокого давления, в том числе и из командирских групп, оказался расстрелянным в ходе «пузырных» атак на заполнение боевых баллонов торпедных аппаратов и продувание средней группы ЦГБ при всплытиях в позиционное положение между подготовительными упражнениями. Давление воздуха в цистернах главного балласта оказалось всего 3 кг/см2. Если подводная лодка по инерции и под действием отрицательной плавучести проскочит глубину 30 метров, воздушный пузырь в СГБ начнет сжиматься, отрицательная плавучесть будет возрастать — и лодка рухнет на грунт. А глубина моря в данном районе в два раза больше разрешенной глубины погружения подводной лодки! Доклады из концевых отсеков: нос — 20, корма — 7 метров.., нос — 30, корма — 12 метров.., нос — 35, корма — 12 метров, центральный пост— 22 метра, дифферент 15 градусов на нос! Нос — 40, корма — 15 метров, центральный пост 27 метров! Дифферент 18 градусов на нос! Душу сковали страх и сознание собственной беспомощности. Сижу лицом к правому борту, руками вцепившись в раму дивана, глазами воткнувшись в одну точку дверцы рундука. Отсчет глубины из центрального поста молотом по мозгам — 27 метров, 25 метров! Лодка всплывает! 20, 15.., 5 м! Вылетели! Резкий крен на левый борт, рундуки правого борта кают-компании нависли над головой, сам завалился спиной на рундуки левого борта. В следующее мгновение вижу — открывается дверца рундука над головой, из рундука вываливается массивный сейф и летит в меня!!! Все это как в замедленном кино! Нет сил шевельнуться. Сейф, зловеще просвистев мимо правого уха, с треском врубился в деревянную дверцу рундука рядом со мной...
Через какое-то время оцепенение прошло — осознал, что лодка мерно качается на волне. Как оказался среди других моряков на верхнем мостике, не помню. Все курили, нервно делились пережитым. Тем временем в причине провала на глубину разобрались. В 1-м отсеке при заполнении кольцевого зазора торпедного аппарата неправильно приготовили трюмные магистрали и, пока лодка маневрировала на атаке, набухали отрицательной плавучести в торпедозаместительную цистерну. Лодка сдифферентовалась на нос, и боцман не смог, естественно, удержать ее на заданной глубине горизонтальными рулями. ...И вдруг, среди гомона курящих: «Лодка погружается! Все вниз!..». Все посыпались вниз. Курсант, как всегда, последний. Вскакиваю в люк, командир заталкивает меня ногами, падаю в шахту люка на людей в центральном посту. Сверху вода! Командир задраивает люк уже с водой, командует: «Рули на всплытие! Оба мотора вперед полный!». Лампочки померкли, аккумуляторная батарея тоже уже почти разряжена. Запаса ВВД уже нет. Главный осушительный насос работает на откат воды из уравнительной цистерны за борт. Выкачав весь вспомогательный балласт за борт, обеспечили полупозиционное положение подводной лодки и, открыв верхний рубочный люк, запустили дизель на продувание главного балласта. И так, в конце концов, всплыли в надводное положение. Разобрались. Первый раз, всплыв аварийно, ручные аварийные захлопки не закрыли, клапана вентиляции ЦГБ держали плохо (лодка старая, давно просилась в ремонт), и воздушная подушка из ЦГБ стравилась, лодка села, на ходу носом зарылась в волну, кто-то паниканул, а по команде: «Все вниз» и «Задраен верхний рубочный люк» в нервном шоке трюмач открыл клапана вентиляции и весь воздух из ЦГБ стравил.
Помню, уже на якоре на рейде в 7-м отсеке в гнетущей тишине пьем вечерний чай, вернее, какао с сушками и галетами.., а зубы мелко стучат о край эмалированной кружки. Шок еще не прошел. Правда, слова этого я тогда еще не знал. В ту же ночь написал очень ласковое письмо матери. Хотя письмо это так и не отправил. А через пару дней на празднике, посвященном очередной годовщине подводной лодки, первый тост поднимали «За число всплытий, равное числу погружений, и на одно больше!». Второй случай. Декабрь 1955 года. Я, молодой лейтенант, командир торпедной группы БЧ-III подводной лодки пр. 613 «С-334» Тихоокеанского флота. Подводная лодка после постройки производит глубоководное погружение на государственных испытаниях. 7-й отсек. По корабельной трансляции: «Глубина 180 м. Осмотреться в отсеках!», и в этот момент меж торпедных аппаратов звук выстрела, свист, водяная пыль, туман... и доклад торпедиста: «Трюм полный!». Трюмный без команды запустил трюмную помпу на осушение трюма. От запуска насоса я очнулся и сделал положенный доклад в центральный пост. Осмотрелись. Оказывается, вырвало прокладку распределителя смазки забортных устройств торпедных аппаратов. Вода поступала веером из-под фланца в виде пыли. Помпа справлялась. Ситуация контролируемая. Доложил в центральный пост. Аварийную тревогу не объявляли, продолжили программу испытаний.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Замечательно, что мы были из одного гнезда Детства, и привязанность к нему была наша судьба.
Первый состав Юношеского театра. Нам 5 лет!
В начале семидесятых интерес ребят к жанру художественного слова стал снижаться. Розе Николаевне требовалось неимоверных усилий сохранить искусство – силы слова. Она постепенно шаг за шагом, без напора, прививала любовь к поэзии, к литературе, учила их образному мышлению, становлению их духовно-эмоциональной жизни, учила четко доносить авторскую мысль. С лихих девяностых Роза Николаевна для меня – Символ Противостояния. Оставались без работы, во дворце шло массовое сокращение коллективов, все помещения ДК сдавались в аренду под шопы, бани, гостиницы. Театральный зал уничтожили вместе с креслами, всеми люстрами, вазами и сердцами всех его почитателей. Театр превратили в бильярдный клуб, что там театр, весь ДК стал Боулингом, а если совсем откровенно, то и конференц-зал был отдан в аренду под красные фонари. Желающие ухватить кусок в аренду шарились в темных ободранных лабиринтах умирающего дворца, открывая заколоченные двери разрушенных классов, малых сцен, кинотеатра и других помещений, пытались реанимировать хоть пядь под свои нужды. С конца восьмидесятых методично уничтожали Дворец, а вместе с ним судьбы людей, детей. Уничтожили духовно-нравственное развитие не одного поколения. Непонятно, как этот вандализм допустил Обком профсоюза торговли и хозяева города. Сатана там правил бал. Вот ужас-то! Надо же было так расправиться со своим детищем – ГЕНИЕМ МЕСТА, превратив его в руины – КОТЛОВАН, как пишут его почитатели.
«Гений места» – разрушенный ДК Первой пятилетки. .
«До основания разрушим!..» Вот и разрушили опять, Разрушили и наши души.... А кто их будет возрождать?
Легко идею погубить – Большую, чистую, святую – И веру на безверье заменить, Разрушив жизни подчастую.
Ирина Живописцева.
Оперный театр не каждому доступен. А Дворец Просвещения – символ СОЗИДАНИЯ, стал Юсуповским дворцом-музеем, благодаря титаническому труду Директора Галины Ивановны Свешниковой и ее дружному коллективу, который работает и процветает сегодня. Но вернемся к Розе Николаевне, даже в лихолетье, она не могла отказать себе в покупке абонемента в Государственную Филармонию.
В большом зале Филармонии в глазах зарябило от красно-зеленых пиджаков сидящих в партере, в ложах тоже они, впереди своих дам. В руках мобильники, под креслами банки с пивом. Трудно сказать, что привело их в этот зал. По общему гулу и лицам, было понятно, они далеки от классической музыки, но надо. И над всем этим «НАДО» в девятом ряду – со спины – грациозно возвышается седая голова. Вся стать этой Дамы бросала вызов новым хозяевам ее жизни. Она-то знала, почему она в храме музыки, которой служила всю жизнь.
Здесь – страшная печать отверженности женской За прелесть дивную, – постичь её нет сил, Там – дикий сплав миров, где часть души вселенской Рыдает, исходя гармонией светил. Вот – мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!
Сама себе закон – летишь, летишь ты мимо, К созвездиям иным, не ведая орбит, И этот мир тебе – лишь красный облак дыма, Где что-то жжет, поет, тревожит и горит! И в зареве его – твоя безумна младость... Все – музыка и свет: нет счастья, нет измен... Мелодией одной звучат печаль и радость.
Женщина, удивительно светлых чистых идеалов, посвятила свою жизнь интересам своих учеников и студентов. Автор стихов всех наших капустников и тематических мероприятий. Она балует нас и сегодня своими поэтическими поздравительными портретами, у нее их более шестисот! Такие люди были примером нашего времени. У нас сохранилась картотека с именами людей, которые ярко жили, по-бойцовски действовали, они были постоянными нашими гостями. Циклы мероприятий были посвящены в их честь.
Со старшеклассниками нашей Театральной гостиной – детище Софьи Михайловны, которую возглавлял Народный артист Владислав Стржельчик, – мы инсценировали повесть «У войны не женское лицо», пригласили женщин – ветеранов войны и тех профессий, что описаны в книге И.Алексеевой. После спектакля наши ветераны – девушки «суровых профессий, мужественных судеб» рассказывали о своей работе в годы войны. Я не описываю эмоции ветеранов, исполнителей и зрителей, но энергетика зала была удивительной.
У русских женщин Есть такая сила; К ним надо приглядеться не спеша Чтоб в их судьбе Тебе могла открыться Красивая и гордая душа.
Под стать поэту Некрасову воспела русскую женщину и Людмила Татьяничева. У меня такое впечатление, что она близко знала нашу Марию Антоновну Полковникову – преподавателя флористики. Не помню, кто сказал: «Флористика считается самой счастливой профессией на земле». Эта маленькая, жизнерадостная женщина была действительно счастлива в своем далеко не молодом возрасте. Да и ее военная молодость, под стать ее фамилии, отличалась счастливым характером – в любых ситуациях не падать духом. Даже в блокадном Ленинграде, работая в конструкторском бюро над проектом знаменитого танка Т-34, замерзая в сорокаградусный мороз, она выдерживало всё, что невозможно выдержать в мирное время. Только в 1942 году они были эвакуированы на большую землю, оттуда их танки шли в бой. Уйдя на пенсию, работала с детьми, с большой любовью к ним и к её счастливой флористике. Не картинки, а произведения искусств, творили дети под ее руководством, разглаживая каждую соломинку, чем немало удивляли посетителей выставок. Удивительно боевая семья! Её муж-летчик, испытатель Полковников Владимир Борисович, прошел всю войну, работал у нас в Пятилетке. Мария Антоновна была примером женственности, в сочетании мужества и мудрости. Она, как наша русская природа, – чем больше смотришь, тем она милей. Педагоги музыкальных классов, умеющие концентрировать разум, развивать эмоции – им цены не было, но и сил, и терпения иногда не хватало. Эта элита старалась держаться как-то в сторонке от всех наших массовых дел, что не совпадало с нашими задачами – ТВОРИТЬ ВСЕМ И НЕ ПИЩАТЬ!
Александр Буздыкалов. Репетиция к отчётному концерту.
Как-то наш опытнейший педагог по классу баяна и аккордеона – Александр Буздыкалов, под предлогом «низких» творческих способностей решительно отказался оформить выступления своего коллектива несколько художественнее, отойти от формальности. После многих уговоров, на очередном педсовете я не выдержала и стала набрасывать фрагменты песен, вырисовывая тему войны. Начиная с мирного времени – «Рассвет над Москвой-рекой» Мусорского, закончив «Днем Победы», пропустив лейтмотивом через все песни «Вставай страна огромная». Получилась всем на удивление и на радость Буздыкалову, приличная музыкальная композиция. Дописав тексты для чтеца, сделав аранжировку нашими шефами – студентами консерватории, оформив кинокадрами и всякими техническими штучками, наша совместно вымученная оратория выдержала не один конкурс, плюс – вернули терявшийся интерес к баяну и аккордеону. А детям, какая радость была на репетициях! Может быть действительно, чтобы отразить правдивую историю, нужно дойти до крайности. Начиналась новая музыкальная эпоха – ГИТАРА. Нет, класс гитары у нас тоже был, и интерес к незатейливому инструменту возрастал с каждым днем, хотя педагогов по этому предмету еще не готовили, сами росли как грибы. Мы же старались сохранить всё истинно великое и прекрасное, что помогает людям черпать в них силы для жизни.
Первый состав Юношеского драматического театра. В центре снимка крупным планом: слева – Зиновий Борисович Подберезин, а справа – Роза Николаевна Сафронова.
Юношеский драматический театр – год рождения сентябрь, 1957-й, создатели его Роза Николаевна Сафронова и Зиновий Борисович Подберезин – уникальнейший педагог, легендарный «ОТЕЦ» всей "шпаны" Октябрьского, Василеостровского и других районов нашего культурного города в послевоенное время. Увлеченные театром мальчишки и девчонки работали из последних сил, создавая новые свои детища, ежегодно выпуская по два и даже три спектакля в год: «Девочка в Гостях у медведя» – первый спектакль, «Тристан и Изольда» А.Бруштейн, «Моцарт и Сальери» А.Пушкина. Любимый жанр – сказки: «Деревянный король» В.Зимина, «Снежная королева» Е.Шварца, «Серебряное копытце» Е.Пермяка – оставили приятные воспоминания у зрителей.
Зиновий Борисович Подберезин – основатель и руководитель Юношеского драматического театра.
Уже в преклонном возрасте Зиновий Борисович страшно переживал, что у ребят пропадает интерес к театру, дошло до того, что для спектакля по сказке Братьев Гримм «Храбрый портняжка» на главную роль не было исполнителя. Такая ситуация его страшно огорчала, сдавать спектакль без главного героя невозможно, сроки выпуска спектакля поджимали. Пришлось просить своего Игорька сыграть эту роль. Согласился с одним условием: в последний раз выполнит просьбу, связанную с моей работой – он будущий подводник, а не артист.
Да, но ведь Народный артист Иван Краско – бывший военный моряк, никогда не отказывал в помощи нам, участвовал в наших мероприятиях, за что мы ему очень благодарны.
