Президент Соединенных Штатов едет в Москву. Уже произошел обмен посланиями. Уже одни сказали, что готовы забыть про «список Магнитского», а другие — что «список Магнитского» это так, между прочим — потому что так положено, но можно и не обращать особого внимания. Кроме того, наши страны хотят подписать документы о создании российско-американского культурного центра. А еще 15 мая в Нью-Йорке пройдут международные соревнования по борьбе, и на них приглашены борцы из России и Ирана. И вообще… Новый министр обороны США при назначении половину своего выступления посвятил дружбе, считая, что лучше вступать в союзы, чем воевать. Но когда в оборонном бюджете была сокращена статья «непредвиденные расходы», раздутая во время военных действий в Ираке и Афганистане, он закричал: «Неужели меня назначили для того, чтобы я вырезал сердце у Пентагона?!» Это я к тому, что Америку раздирают противоречия. Поэтому и хочется Россию «лягнуть», но кто заменит США в Афганистане в 2014 году? Всё равно хочется «лягнуть», но только в животноводстве и птицеводстве в США на Россию работает не менее 50 тысяч человек, и если они останутся без работы, то… пусть лучше работают. .
И у нас тоже. То Гудков-младший заговорил по-английски, То Навальный выпустился из престижного американского вуза, то «иностранные агенты» не хотят признаваться, сколько, от кого и в какой валюте, то «Голос» обиделся на злокозненность власти, то «Ассоциация по борьбе с пытками». В общем, глобус большой, а дела — как на коммунальной кухне.
Бостонские взрывы, произошедшие в «день патриота», которым в Массачусетсе отмечают первую победу американцев над англичанами, вдруг получили неожиданное продолжение в ночь с четверга на пятницу. Если собрать всю информацию по кусочкам, то получается интересная картина. Полицейский патруль во время патрулирования студгородка Массачусетского технологического института наткнулся на машину, числившуюся в угоне. В машине сидели двое парней «кавказской наружности». Проверка документов обнаружила, что они «как две капли воды» похожи на фотороботы потенциальных террористов. При попытке их арестовать, подозреваемые стали выбрасывать из машины (первый вариант), сбрасывать с себя (второй вариант) взрывчатку. Одна упаковка взорвалась, после чего полицейские стали стрелять, подозреваемые отстреливаться. Был тяжело ранен полицейский и один из братьев-террористов. Потом полицейский скончался. Второй брат, удирая на машине, переехал тело первого брата, которого полицейские повезли в больницу, но не успели довезти —перееханный брат скончался. Делать выводы о том, насколько это реально и какой киношник это все придумал, я не буду — сделайте это за меня, поскольку вывод напрашивается один: для мозга, привыкшего к телесериалам и комиксам, такая реальность привычна и единственно возможна.
Постепенно стали появляться подробности. Сначала — два выходца с «территории, прилегающей к Чечне». Потом появилась фамилия — Царнаевы, затем имя брата, которому удалось сбежать — Джохар, и уже в середине дня имя второго брата — Тамерлан. Одному брату сначала было 20 лет, потом стало 26 лет, у него появилась жена-американка и ребенок. Он — боксер и мечтал выступать за сборную США. У младшего брата — грант в 2500 долларов для оплаты обучения в колледже. Короче, нормальные беженцы из «проклятой» России в «благословенную» Америку. Восстановленные биографии братьев выглядят следующим образом. С началом военных действий Анзор Царнаев бежал с женой из Чечни в Калмыкию, где у них родился сын Тамерлан. Через несколько лет они переехали в Киргизию, где родился второй сын, Джохар. Через семь лет семья переезжает в Дагестан, где оба сына целый год отходили в махачкалинскую школу №1. В 2002 году семья по одной из программ помощи беженцам выехала из России в США. Старшему сыну было 16, младшему — 8. Сейчас глава семьи снова живет в Махачкале и ждал младшего сына через пару месяцев на каникулы.
Теперь вернемся в Бостон, где проводилась контртеррористическая операция по поимке младшего Царнаева. Власти города пошли на беспрецедентные меры. В городе и почти во всех пригородах был остановлен весь городской транспорт, жителей попросили оставаться дома, полиция начала поквартирный обход в поисках сбежавшего Джохара. Поиски продолжались почти всю ночь. Нашел беглеца один местный житель, который увидел на хранившейся во дворе лодке следы крови. Приподняв брезент, он обнаружил внутри окровавленного человека и позвонил в полицию. Прилетел полицейский вертолет, который с помощью тепловизора подтвердил наличие в лодке человека. Тогда дом окружили. Началась перестрелка. В конце концов, раненый потерял сознание и был схвачен. Состояние его очень тяжелое, он потерял много крови.
Для бостонцев закончились пять дней страха, они вышли на улицы и устроили ликование и что-то похожее на народное гуляние. Толпы народа приветствовали громкими аплодисментами проезжавшие полицейские машины. Рейтинг президента США поднялся до заоблачных высот. Его речь на похоронах жертв теракта жители встретили со слезами на глазах, говоря друг другу, как им повезло с президентом. Расчувствовавшийся президент говорил: «Нас ставят на колени, но мы встаем и продолжаем идти к своей цели!» Сегодня президент, как только узнал о завершении операции, снова сделал заявление, в котором сказал: «Весь американский народ обязан сегодня бостонцам, которые сплотились перед лицом опасности». У президента вновь слеза на глазах, бостонцы пьют шампанское, умиляясь своей отваге — пять дней, не выходя, просидели дома. Теперь кошмар закончился и можно повеселиться.
Дядя братьев Царнаевых требует, чтобы Джохар сдался на милость жертв теракта. Тетя требует, чтобы бостонская полиция предъявила ей доказательства вины племянников. Официальный представитель Киргизии поспешил откреститься от семьи Царнаевых. Рамзан Кадыров заявил, что Царнаевы никакого отношения к Чечне не имеют. Представитель России сказал, что Царнаевы слишком долго прожили в Америке, чтобы Россия несла ответственность за их воспитание. Самый главный «чеченец» России еврей Григорий Шведов, главный редактор Интернет-ресурса «Кавказский узел», долго что-то лепетал по одному из телевизионных каналов, говоря, что теракты нужно понимать в контексте, что «только вчера» европейский суд по правам человека признал похищения людей в Чечне (один человек был похищен в 2009 году), что там идет джихад, и поведение братьев Царнаевых следует воспринимать именно в контексте джихада. Ему так понравился этот джихад, что он раз восемь повторил это слово в разном контексте.
Убитый горем Анзор Царнаев заявил, что его сыновья не способны на убийство и что они сами являются жертвами американских спецслужб, назначивших их на роль террористов, подчеркнув, что в действиях американцев настолько все продуманно, что здесь «нельзя обойтись без ученых». И этому простому человеку хочется верить.
Тем временем всю ночь американский Твиттер исходил отборным англосаксонским матом в адрес «проклятой России», от которой ничего иного ждать и не стоит. Тут же вспомнили, что один из братье в прошлом году почти шесть месяцев жил в России, а, значит, мог … пройти спецподготовку. Состоялся разговор между президентами России и США, похоже, во избежание возможных недоразумений. Патриотизм в Америке в одночасье оказался на самом высоком уровне — выше только индекс Доу-Джонса.
Скорее всего, Джохар Царнаев умрет в больнице, успев попросить прощения у приютившего его американского народа. Но останутся вопросы, причем очень много.
Во-первых, зачем двум парням, у которых все было хорошо, устраивать взрывы в стране, с которой они решили связать свое будущее?
Во-вторых, скороварки, из которых были сделаны взрывные устройства, купить можно, но вы попробуйте купить в США взрывчатку. Вам скорее согласятся продать авианосец, чем взрывчатку, причем, в 100% случаев продавцом взрывчатки будет агент ФБР, и, только подумав о теракте, вы окажетесь в федеральной тюрьме.
В-третьих, для того чтобы изготовить взрывное устройство, нужен хотя бы верстачок, но никто из друзей, родственников и соседей Царнаевых не видел, чтобы они хоть что-нибудь мастерили — ни будущий стоматолог Джохар, ни боксер Тамерлан.
Есть еще одно досадное для спецслужб США совпадение. Дело в том, что наверняка Царнаевых выбрали по определенным критериям. Национальность — понятно, что после «пепси-кола», «Чечня» — самый распространенный бренд в Америке, особенно в связи с террором. Интересная особенность географии семьи Царнаевых: Чечня — Калмыкия— Киргизия—Дагестан, и везде недолгое проживание. В спецслужбах любят такие биографии. Именно так позиционирует себя Ассанж (сын бродячих артистов, учившийся в десятках школ и, по-моему в семи университетах), и у двух лидеров «арабской весны», которые до поры до времени где-то родились, где-то учились, но никто толком их корней понять не может. Вряд ли это совпадение. Это, скорее, предпочтение кадровых специалистов.
Я ненавижу тех, кто приносит страдания ни в чем не повинным людям, я ненавижу терроризм как таковой со всей его бесчеловечной идеологией самоподрывов, самосожжений, кровавой жертвенности и обещаниями тепленького местечка в раю. Но мне трудно поверить в случайность сценария, когда на поимку одного раненого подростка бросают целую армию, которая не может его найти в вымершем на время городе. Не могу поверить в умственные способности людей, отправивших на проверку заявления местного жителя вертолет с тепловизором. Не верю сценаристу, который расставил перед телекамерами бронетранспортеры и солдат, застывших в трех метрах друг от друга. Не верю в террористов, убегающих от полиции и сбрасывающих с себя «пояса шахидов» . Не верю в будущего стоматолога, переехавшего машиной тело раненого брата. Не верю, что им в ночь на пятницу нужно было угонять машину. Зачем? У них же было все в порядке с документами, у старшего была машина. Не верю в то, что одну скороварку нашли в украденной машине, а вторую — при обыске в квартире старшего брата. Причем, обе именно той модели, которая была взорвана во время марафона. По-моему, это перебор, как перебором является слеза президента, овации не успевших отойти от кошмара и ужаса бостонцев. Все это по пафосу очень напоминает фильм тридцатилетней давности «Американский почтальон». Нация сплотилась, у нации теперь самый лучший президент, самые лучшие спецслужбы. Россия, как была «страной зла», так и осталась. Если учесть, что в справочниках ЦРУ Россия — страна, расположенная в Центральной Азии, то «чеченцев», «скороварок», «русского следа» вполне хватит американскому обывателю, чтобы поверить в генетическую злокозненность «русских», а русские — это все те, кто живет где-то далеко от Америки и всегда угрожает ей. В конце 60-х прошлого века по телеканалам Америки крутили на правах рекламы один пропагандистский ролик. На улице сидит колоритный негр и жует «гамбургер». К нему подходит журналист с микрофоном и говорит: «Слушай, вот ты тут сидишь, а русские идут…» — «А и мать их…» — отвечает колоритный негр, продолжая жевать «гамбургер». — Но журналист не унимается: «Но они же придут и отнимут у тебя твой «гамбургер». Что ты тогда будешь делать?» — Негр на секунду задумывается, потом делает зверское лицо и кричит в микрофон: «Я буду в них стрелять!» — и руки его начинают трястись, имитируя автоматную очередь.
20 апреля 2013 г.
P.S. Всего несколько часов назад в американских СМИ появились дополнительные сведения о братьях Царнаевых. Оказывается, еще в 2011 году Тамерлана Царнаева допрашивали агенты ФБР. Неназванные сотрудники этой организации сообщают, что по линии сотрудничества получили от «спецслужбы одного государства» информацию о том, что Тамерлан Царнаев «является сторонником радикального Ислама». Однако допрос в ФБР не позволил заподозрить его в террористических намерениях, и контртеррористические организации США оставили полученную из-за границы информацию без внимания. Страна, которая поделилась информацией, не называется, но тут же говорится о визитах Царнаева в то время в Россию. Официальный представитель ФБР заявил, что «никакие спецслужбы 100%-ной гарантии безопасности дать не могут». Председатель сенатской комиссии по внутренней безопасности заверил, что этот факт будет поводом для проведения официального расследования.
По делу о взрывах в Бостоне уже арестовано еще три человека из ближайшего окружения Царнаевых — двое мужчин и одна женщины. Их имена не называются. Пока неясно, ведут ли спецслужбы расследование того, откуда появилась взрывчатка. Современные методы химического анализа позволяют определить даже завод, где она изготовлялась, но пока информации о действиях спецслужб в этом направлении нет. В деле уже фигурирует семь скороварок (две взорвались, три разминированы, одну нашли во время обыска в доме Тамерлана, другую – в угнанной машине), что вызывает массу вопросов о способах их транспортировки — громоздко все-таки.
Сообщается, что в телефонном разговоре президенты России и США пришли к выводу о необходимости более тесного сотрудничества в деле борьбы с терроризмом.
Ночная птица
В этом городе свет поселился в разинутых окнах, В этом городе свет не погаснет, пока я живу, Только ночь, словно птица, нахохлившись, с виду намокла, И не может никак преклонить прямо к свету главу.
Хочешь, я нарисую тебе эту птицу бессонниц? Хочешь, я подскажу, чем кормить ее лучше всего? Эта птица глядит, и в глазах неуснувшая совесть, И, пока длится ночь, не упустит она своего.
19 апреля 2013 г.
Птичье пение
Серебристо пела птица, серебристо. Переливчаты у птицы были трели. То синели от пронзительного свиста, То, как небо, поднимаясь, голубели.
Ей простора в этом мире было мало, Высоты ей не хватало или света В тельце крохотном сердечко трепетало И боялось, что не будет песня спета.
Эту птицу я не видел, не заметил, Облака, услышав песню, серебрились, И, казалось мне: всё лучшее на свете Опускалось на меня, как чья-то милость.
...Как ни странно, но именно здесь, в гнетущей кладбищенской тишине, в знойный полдень, под медленно ползущими облаками он решил: «Пойду на флот». Взглянул на мертвые корабли: «Они — оживут». И словно в ответ он услышал легкий стрекот мотора: стальной остов броненосца обегал пигмей-катерок.
6
Через год на призыв партии «строить флот» комсомол дружно ответил «есть». Комсомольская вольница заполонила Крюковские казармы. Крамской сменил галифе на рабочие парусиновые штаны, нарядный по тому времени френч — на парусиновую же форменку, а хромовые сапоги — на рыжие рабочие ботинки. Его не огорчил даже скудный паек — недоедать он привык и в порту, где хапуги объедались до расстройства желудка. В флотском экипаже у Юрия было двенадцать комсомольских нагрузок. От усталости слипались глаза, но он, обучая малограмотных товарищей, был счастлив, что его подопечные попадут в школы специалистов. Побывав еще раз в Кронштадте, он увидел оживавшее корабельное кладбище: не один, а несколько катеров бороздили потемневшую осеннюю воду. Покачивались на стальной волне водолазные боты. То тут, то там поднимался к серому небу легкий дымок. Отчетливо запомнил Крамской все события того неповторимого времени. Под руководством старшин комсомольцы лазали по захламленным кубрикам, камбузам и собирали забытые вещи: бачки, кастрюли, тарелки. На Якорной площади взводный обучал молодых моряков сокольской гимнастике и острил, что бородатый Макаров (бронзовый адмирал стоял с вытянутой рукой) выполняет первое упражнение и им придется служить до тех пор, пока адмирал не выполнит второго, — значит, всю жизнь.
Беспокойная и чудесная была юность. Вся Балтика, казалось, помолодела; помолодел двухсотлетний Кронштадт; старик «Океан», омоложенный руками ребят, стал называться «Комсомольцем». Комсомол дал вторую жизнь кораблю. Ребята стали готовиться на электриков и минеров, на сигнальщиков и рулевых. Им отдали «Воин», однотрубный, с вытянутым яхтенным форштевнем и крутым срезом кормы. Под руководством семидесятилетнего боцмана они обивали с обшивки ржавчину, забывая, что на «Воине» не уйдешь в море — у него бездействовали все механизмы. На баке по вечерам гремел шумовой оркестр — музыканты играли на гребенках, ведрах, гармошках. Юрий играл на самоварной трубе. Не сразу удалось ему поступить в училище, в которое он так стремился. Он помнит классы, и тяжелые погрузки угля, и поход на родном «Комсомольце» вокруг Скандинавии, сделавший его моряком. Так началась его флотская жизнь. Тридцать лет назад...
7
А теперь ему — пятьдесят один. За годы походов и войн немало потеряно сверстников, друзей и учеников. Многих настигла смерть: они лежат на берегу, возле моря, которому отдали юность, молодость, жизнь. ...Другие уже ушли с флота.
На корабли пришли молодые матросы, такие же, каким он сам был . Такие же, каким он был тому четверть века, пришли из училища офицеры. Кругом молодежь, молодежь, молодежь... Нерастраченные иллюзии молодости, вера в будущее, сердца, которые рвутся к романтике, к совершению подвигов... Все это ему знакомо и близко. Он, пройдя многолетнюю флотскую школу и многотрудную школу жизни, будет делиться своими знаниями, своим опытом, пока хватит сил... Пока хватит сил... Крамской выдернул шнур из розетки, достал из буфета стакан в подстаканнике с накладным якорем. Налил темно-коричневого, почти черного, чаю. — Ну, давай, Старик, завтракать. Пес без жадности, вежливо взял кусок колбасы. ...Сколько их, молодых, за эти годы пришло из училищ! Среди них были юноши, готовые перенести любые трудности ради моря, в которое влюблены. Эти — легкие люди; они стремятся как можно скорее стать настоящими моряками и становятся ими, как комдив Щегольков, командир тральщика Бочкарев... Разумеется, и они совершают ошибки, и ошибки приходится исправлять; но они прислушиваются к советам старших товарищей и всегда благодарны за помощь, чего нельзя сказать о других, зараженных тщеславием, кичливостью, которую почему-то считают гордостью,— таков старший лейтенант Мыльников, офицер, вообразивший, что он все постиг и учиться ему больше нечему; он восстановил против себя всех старшин и матросов, считая, что воспитывать можно только арестами. Мыльников... Его предупреждали Крамской и комдив Щегольков. Перед Крамским он молчал, комдиву ответил заносчиво: «Я имею достаточно знаний и опыта, чтобы принять правильное решение». Ну и самоуверенность! Крамской снял его с «Триста третьего», назначил дивизионным штурманом, чтобы держать поближе к себе и к комдиву. Проще было бы просто списать. Но Крамской не привык бросаться людьми. «Сейчас придет Мыльников,— подумал Крамской.— Попробую еще раз потолковать с ним... по душам...» ...Или Коркин — помощник Мыльникова. Легкий или трудный он человек? Пришел легким. Хорошо справлялся со службой, команда его полюбила. Правда, Мыльников его подавлял, поджимал, но Коркин был всегда жизнерадостен, весел и исполнителен.
Славное у него лицо — задорное, почти мальчишечье, так и представляешь, как он играл со сверстниками в «». Но вот он женился, женился скоропалительно, зная девушку чуть ли не два-три дня. И все пошло кувырком. Коркин катится по наклонной плоскости, как с борта во время качки. Стал раздражительным, нервным. Личное взяло верх над служебным долгом. И ему помочь надо снова стать на ноги. — Я бы списал его, — сказал Крамскому знакомый полковник. — Нет,— ответил Крамской. За широкими окнами посветлело; в дымке сырого тумана возникли очертания башен и домов с черепичными крышами; зеленоватое, с сиреневыми бликами море набегало под окно; темно-серыми пятнышками вкраплены в него корабли. Зеленели совсем по-летнему клены. Крамской отворил дверь на террасу: — Иди прогуляйся, Старик. И пес, вообразив себя молодым, с озорным лаем выскочил в сад и принялся разрывать носом ворох сметенных в уголок листьев. Хлопнула дверь. То пришла с рынка Герда, опрятная, розовощекая, сказала Крамскому и устремившемуся к ней Старику «тере-тере» и, поправив седые локоны, пошла в кухню — опорожнить корзину. Звонок. Старик с лаем промчался в переднюю.
— Спокойно, . На место, дружок. Крамской щелкнул замком. — Входите, я жду вас,— сказал он старшему лейтенанту Мыльникову.
8
Мыльников сидел, не теряя собственного достоинства, выдвинувшись немного вперед, слегка склонив голову с тщательно расчесанным пробором, готовый выслушать все, что ему скажут, даже самое неприятное, с непроницаемым холодным лицом (он научился делать такое лицо еще на последних курсах училища), Он был одет щегольски: китель сшит у отличного таллинского портного. От него попахивало дорогим одеколоном. Ногти его были безукоризненны. Глаза, серые, выпуклые, холодные, смотрели прямо в глаза Крамскому и вопрошали, казалось: «Ну, зачем меня звали? Я пришел и сижу и жду, что мне скажете. Вчера было сказано все. Что еще?» — Я попросил вас,— Крамской подчеркнул «попросил», — зайти ко мне, Виктор Павлович; мне хотелось поговорить по душе... — Слушаю...— процедил Мыльников. — Вы могли бы быть моим сыном, не правда ли? Вы только тремя годами старше моего Ростислава и были на первом курсе у них в училище старшиной. — Так точно... — Значит, пользовались уважением и авторитетом... Мыльников предпочел промолчать. Старшиной первого курса он пробыл недолго. И авторитетом не пользовался. — Мы второй год служим вместе, — продолжал Крамской,— а я... я не могу понять вас. Мыльников поднял брови, и они так и застыли на его «непроницаемом», холодном лице.
— Еще говорил, что матрос на корабле — главный двигатель. А вы сумели восстановить против себя экипаж корабля. Мыльников с горькой усмешкой повел плечами. Ему захотелось взглянуть на себя в зеркало, но зеркала не было. — Вы — молодой офицер, Виктор Павлович, и воспитанник одного со мною училища. Нас учили любить своих подчиненных. А вы единственной мерой воздействия считаете арест. И на это Мыльников не ответил. — Мне горестно сознавать,— продолжал Крамской,— что вы не обладаете даже элементарным чувством товарищества. Коркин моложе вас. Вы наверняка думали о своем продвижении. И вы непростительно мало заботились о том, чтобы ваше место занял офицер, хорошо подготовленный. Ведь это вы, вы, Виктор Павлович, обязаны были его подготовить и поддержать. Мыльников продолжал сидеть молча, все с той же горькой усмешкой на гордых губах. — Вы молоды. И если вы отбросите все то лишнее, мусорное, чем вы,— прошу вас, не обижайтесь, я говорю от души,— набили голову, из вас, я верю, получится отличнейший офицер. Вы хороший специалист, Виктор Павлович, и я не хочу вас терять. Я надеюсь, что вы, будучи дивизионным штурманом, о многом подумаете... — Может быть, товарищ капитан первого ранга, мне лучше перейти на преподавательскую работу? — спросил Мыльников.— Мне предлагают водолазную школу.
— Не думаю, чтобы вам где-либо было лучше... пока вы не научитесь ценить и любить людей,— возразил Крамской.— Если говорить откровенно, я скажу, что вам мешает стать всеми уважаемым офицером. И ваш отец, и отец вашей жены — люди заслуженные. Но дети должны своим трудом добиваться своего места в жизни, а не опираться на заслуги родителей. У нас нет места аристократии, откуда бы она ни взялась... Мыльников обиженно гмыкнул. Старик, лежавший на коврике, поднял голову и неодобрительно взглянул на него. — Вы знающий офицер,— продолжал Крамской.— Но пренебрежение к людям... Если вы не поймете, что жить, не уважая своих подчиненных, нельзя, вам — конец, лучше навсегда уйти с флота. Что же касается вашей жены... — Я бы не хотел говорить о моей жене,— с металлом в голосе сказал Мыльников. — Но, мне кажется, этого разговора не избежать, Виктор Павлович,— возразил Крамской. — Вы, может быть, посоветуете мне развестись? — с вызовом спросил Мыльников. — Нет, я хочу, чтобы вы подумали о перевоспитании Норы Аркадьевны. — Я не педагог. — Вы — офицер, воспитатель своих подчиненных. И вы не умеете повлиять на собственную жену? — Боюсь, мы говорим на разных языках, товарищ капитан первого ранга. — Я думал, что мои годы и опыт дают мне право дать совет младшему товарищу; я вас хочу сохранить для флота. Я буду вас посылать обеспечивающим — с Коркиным в первую очередь. Надеюсь, что вы поможете ему побыстрее сдать зачет и... и заслужите потерянный было авторитет у команды. — Разрешите мне быть свободным? — чеканно произнес Мыльников. Он встал, одернул китель. — Ну что ж. Я вас не задерживаю, Виктор Павлович... Он проводил Мыльникова в переднюю и раскрыл дверь. — Если вам все же захочется поделиться со мной и выслушать мой совет — заходите... А-а, Михаил Ферапонтович,— увидел он поднимавшегося по лестнице румяного крепыша, капитана третьего ранга. Крепыш, радушно ответив на подчеркнуто-четкое приветствие Мыльникова, пожал руку Крамскому и быстро сказал: — А я к вам, Юрий Михайлович, по совершенно личному делу. — Входи, Миша, входи, очень рад.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Явился в родной Улисс, представился командиру. — Сочувствую. Торопить не буду, пару суток осмотрись, потом доложишь свое мнение. Срок предъявления по соцобязательствам декабрь, на носу сентябрь, цейтнот! На «брюхе» пролез лодку, поговорил с людьми. Впечатление ужасающее! Нет, не от людей, от содержания лодки. Ржавчина, грязь, плесень. И кто их подбил стать инициаторами?! Иду к командиру. — Нужен оргпериод. Недели три гарантированного отстоя в базе на одном пирсе. Все потрохи на пирс, все мыть, перетирать, чистить и красить. На этой основе привить любовь к лодке, затем две-три недели зубрежка книжек боевой номер, отработка элементов задачи № 1 и базовых элементов задачи № 2. — Согласен. Комбриг утвердит, я уверен. «Квакин» утвердил. Работать пришлось на износ. Ко всему прочему впервые получил отдельную двухкомнатную квартиру. Кстати, квартира принадлежала моему бывшему командиру А.А.Кодесу, который вместе с лодкой перевелся в Магадан. При уходе он ее забронировал. Ну и что? Нанял частного мастера, к приезду семьи отделал, как картинку! Но квартира — это к ночи, а по утру через сопку бегом опять на службу. Через месяц измотался донельзя! Пришлось обратиться к врачам. Диагноз — астения. Срочно отправили в санаторий на берегу Амурского залива. Глубокая осень, но в Приморье и в эту пору хорошо. Отдыхали вместе с женой, сына пристроили поначалу частным порядком у сотрудницы санатория, а потом взяли в номер. Через 24 дня та же гонка! Зато финиш победный. 30 декабря 1963 года приказом по флоту ПЛ «С-62» объявили «отличной». На борту ограждения боевой рубки нарисовали соответствующий знак. По весне следующего года успешно подтвердили курсовую задачу № 2, а курсовую задачу № 3 — ведение разведки в отдаленном районе моря — сподобились отработать в условиях фактического соприкосновения с вероятным противником.
В Японское море впервые вошла американская авианосно-ударная группа (АУГ), ударный авианосец «» в охранении шести эсминцев. Нас выдвинули на позицию к берегам Японии близ Сангарского пролива. Первыми нас перехватили американцы. Сначала вышел на нас базовый патрульный самолет «Нептун», затем палубный противолодочный самолет «Трекер», потом подлетела пара противолодочных вертолетов «Си Кинг», наконец, подошли два красавца эсминца. Чистенькие, аккуратно покрашены, на трубах яркие эмблемы: две пальмы на песке. Через некоторое время на горизонте замаячил авианосец. Не только радиолокацией, но и визуально хорошо видно, как взлетают и садятся самолеты. Пошли на сближение с авианосцем, оба дизеля полный ход, над рубкой вращается наша почти 5-метровая антенна. В воздухе на высоте метров 50 на удалении 100—150 метров вертолет, на воде с правого и левого бортов на удалении 3—5 кабельтовых два эсминца взяли в «шоры». На палубах нарядные матросы, белые и черные, смеются, тычат в нас пальцами. У нас на борту «Готовность № 1», все по местам «боевой тревоги», у них явно «Готовность № 2», мы к ним относимся по-серьезному, они к нам... шутя. Авиаторы тоже смеются, видно через фонари кабин самолетов и вертолетов. На вертолете, что подлетел справа, дверь открыта, в проеме свесил ноги здоровенный «янки», в руках кинокамера с огромным объективом. Мой командир спрятался под козырек мостика. — Мне нельзя попадать к ним на пленку, будут неприятности с особистами. Сблизиться с авианосцем нам не дали. Он уходил от нас, эсминцы мешали нам свободно маневрировать. Так игрались мы пару суток, потом эсминцы и вертолет ушли, потеряли к нам интерес. Еще суток трое удалось нам следить за АУГ только по радиолокации. Все время слежения мы регулярно давали донесения о «противнике» на БКП флота. Наконец, АУГ через Сангарский пролив покинул Японское море, и нам дали «добро» возвратиться в базу. Вооруженный свежими «классными» знаниями, я сотворил подробный отчет о «боевых действиях» на позиции слежения за супостатом, насытил его красочными схемами, графиками и расчетами по вероятности и эффективности слежения. «Кеп» в восторге! Представил отчет начальству — эффект тот же! Но больше всех отличился замполит. Выступая на партконференции флота в Доме офицеров, он умудрился сорвать аплодисменты, когда, широко распахнув руки и имитируя вращение антенны, с большой экспрессией заявил: — Он идет на нас (это он о «Нептуне»), а мы как махнем антенной, он аж закачался!
Как ОН закачался, замполит тоже показал руками. Гром аплодисментов! Член Военного Совета флота в президиуме встал, аплодирует стоя... — Молодцы! Так или иначе, но короткая служба на ПЛ РЛД тоже внесла свой вклад в жизненную копилку. Летом меня откомандировали в Ракушку временно исполнять обязанности командира ПЛ пр. 613-В «С-150».
РАКУШКА
В Ракушку я пришел ясным солнечным утром на попутном морском буксире. Ракушка — это живописная бухта в северной части залива Владимира . В южной части залива находился пункт базирования кораблей ОВРа, в северной — пункт базирования бригады подводных лодок. На самом северном низменном берегу — рабочий поселок агарового завода, там и школа. Дети подводников, как правило, ходят туда пешком. Два километра в хорошую погоду — одно удовольствие, особенно вдоль берега, а в дождь и в зимнюю стужу не очень-то. В расположении бригады два пирса, несколько служебных и технических зданий, две казармы подводников, одна береговой базы, столовая и клуб, спортивный городок с футбольным полем. За воротами военного городка, уже на взгорье три двухэтажных здания, дома офицерского состава и одно общежитие для холостых офицеров и сверхсрочников. Дальше сопки, тайга, дичь и зверье, кабаны, олени и даже тигры. Красотища необыкновенная! Жена и сын до сих пор вспоминают как благодатный край.
Буксир ошвартовался у пирса. Только сошел с пирса на берег, навстречу начальник штаба бригады капитан 2 ранга Волгин Олег Михайлович. Я представился. — Так, чемодан оставь здесь. Его отправят к тебе на квартиру. (Ого, думаю, сразу и квартиру.) Лодка — вон у первого пирса, бортовой номер.., — продолжает НШ, — старпом доложил о готовности, «добро» уже получено, ждали тебя, давай быстро отходи. Куда и что, старпом доложит, задание на выход на борту. Давай быстро! Бегу. — Стой! — это опять НШ. Оборачиваюсь. — Допуск есть?.. — Есть. — Ну все, отходи быстро!
Волгин Олег Михайлович. -
Только взбежал по трапу на борт, с мостика уже команда: «Отдать кормовые, сходню на пирс!» Поднимаюсь на мостик... Оказывается, старпом — мой однокашник по «классам» Коля Евсеев! Коротко здороваемся, времени нет, вниз уже пошла команда: «Записать в вахтенный журнал: на борт прибыл.., в командование вступил...», отходим. Команды на руль и моторы уже подаю я, хотя и временно исполняющий, но командир. Выход был короткий: двое-трое суток. Лодка придана науке, на носовой надстройке и перед рубкой смонтирована в обтекателях часть аппаратуры перспективного гидроакустического комплекса, на борту группа научных работников Ленинградского ЦНИИ «Океан-прибор». Наша задача— обеспечить выполнение программы НИОКР. Пока выход одиночный, для настройки аппаратуры. В перспективе совместный выход в паре с модифицированной лодкой пр. 611, у нее вместо «изящного» носа огромная «бульба». За время короткого выхода познакомился с экипажем, индивидуально побеседовал с каждым офицером. Кроме старпома, все ранее были не знакомы. Были и проблемы. Помощник и командир БЧ-III были старше нас со старпомом, естественны обида и некоторое разочарование в службе. Пообещал оказать содействие, чувствовалось недоверие. Однако дальнейшая совместная служба пошла в полном взаимопонимании. Минер, правда, сошел с «дистанции» уже после моего ухода с лодки, страдал запоями, а помощник вышел в командиры.
На борту подводной лодки «С-150». Камчатка, Авачинская губа. 1965 год.
Служба на ПЛ «С-150» запомнилась мне рядом ярких эпизодов. Во-первых, ближайшей осенью участие в межфлотских состязаниях на приз главкома ВМФ по атаке отряда боевых кораблей (ОБК). Бригада выделила для участия четыре подводные лодки, в том числе и нашу. Лодка по уровню боевой подготовки была перволинейной, но лично я стреляющим командиром быть не мог, так как, хотя и пришел тоже с перволинейной лодки, но в новой должности командира полный курс БП не отрабатывал. Поэтому стреляющим командиром с нашей ПЛ был допущен другой командир, лодка которого по какой-то причине участвовать в состязаниях не могла. Я же принял участие в составе расчета ГКП (главный командный пункт) лодки. Атака была ночная по маневрирующему на противолодочном зигзаге ОБК с использованием так называемых спецторпед, т. е. с «ядерным зарядом». Все лодки успешно, по данным перископов и радиолокации, атаковали главную цель — крейсер — почти с предельных дистанций. Но приз нам тогда не дали, определили второе место. Первое место и приз достались Северному флоту. Мы свое взяли на следующий год, но об этом в другом рассказе. Второй эпизод, связанный с провалом по глубине при уклонении от самолета, случился в один из первых выходов в море. Но об этом я уже рассказал раньше в «Истоках». За зиму и по весне отработали курсовые задачи, успешно отстрелялись, подтвердили свою перволинейность и первое место в соцсоревновании по бригаде. Соответственно получили право для совместных упражнений по БП с другими родами сил флота. В связи с этим третий памятный эпизод. На соседнюю бригаду ОВРа поступили новые малые противолодочные корабли (МПК). Тамошний комбриг, якобы, заявил нашему, что мол теперь лодкам от них не уйти. Поспорили. И вот как-то вызывает комбриг капитан 1 ранга Беляков Николай Иванович, ставит задачу — занять район БП, на виду у МПК погрузиться, оторваться, во всяком случае не дать следить за собой более 2 часов непрерывно при общем времени их поиска 4 часа.
— Ясно? — Ясно. — «На кону» ящик коньяка! Ничего себе задачка(!), думаю про себя, идя на лодку. Про ящик он, конечно, загнул для красного словца, но подводный авторитет точно «на кону». Пришли в район. Четыре МПК уже в районе, ждут. Подошли на «голосовую» связь, оговорили условия. МПК отошли на 5 кб, окружили со всех сторон. Вот, черти, договорились же, что отойдут на 10кб! Да, ладно... Посмотрим, как переварят домашнюю заготовку. В центральном посту подготовлен к постановке комплект ИПов (гидрореагирующие имитационные патроны) и еще кое-что... — Боевая тревога! По местам стоять к погружению! Оба мотора вперед средний! Внизу, сколько под килем? — Мостик, под килем 130 метров. МПК дали ход, включили гидролокаторы, сопровождают, черти... — Все вниз! Срочное погружение!.. Задраен верхний рубочный люк! Боцман, нырять на глубину 90 метров, дифферент 10 градусов на нос! На глубине 10 метров: — Старпом, ВИПС — пли! Ставь ИПы с полной скорострельностью! На глубине 25 метров: — Продуть быструю до пузыря! Право на борт! Правый мотор назад средний! Боцман, полную циркуляцию с моторами «враздрай» на курс..!
Так, взбаламутив воду от поверхности почти до грунта, легли на курс вдоль подводной ложбины в дальний угол района БП. Под килем 10 м, ход одним мотором «самый малый». Писк гидролокаторов остался за кормой в точке погружения, по мере удаления все тише, тише и тише... МПК вертелись в точке нашего погружения, наверно, почти час, потом построились в строй фронта начали планомерное прочесывание района. Мы, прижимаясь к грунту, маневрировали вдоль дальней кромки района. Через четыре часа до нас они так и не добрались. Наконец, донеслись раскаты взрывов трех гранат — сигнал всплытия подводной лодке. Всплыли. Корабли подошли на голосовую связь. Комбриг ОВРа по громкоговорящей вопрошает: — На лодке, что это за «новинку» вы там применили? — Да-а, так... ничего нового, те же ИПы. — Ну, не скажи... Что-то тут не так... Ну ладно, счастливо! — Пока, попутного ветра! Пришли в базу. Докладываю комбригу, но он уже в курсе. — Что ты там опять выкинул? — Пачку ИПов. _ ..? — Ну и маневр, конечно.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
14 апреля нахимовцы 5 класса, начальник 1 учебного курса И.Б.Кряжев, педагог-организатор Н.А.Кузьменко, посетили выставочный комплекс-музей, где на большой территории расположилась «Вся Россия» в миниатюре - макеты знаковых объектов разных городов и областей, от Калининграда до Дальнего Востока.
Ребята смогли увидеть макеты, представляющие собой миниатюры не только известных достопримечательностей городов, но и движущиеся поезда, которые будто бы перевозят маленьких человечков из одного уголка России в другой.
В разных местах макета представлены сцены из жизни людей: вот в каком-то городке справляют свадьбу, а на одной из улочек Петербурга фотографируются влюбленные.
Можно увидеть даже импровизированный митинг и военные базы Российского флота! Макет России помогает осознать удаленность тех или иных областей России, оценить величие и мощь нашей Родины.
Мюзикл «Однажды в Оклахоме»
14 апреля воспитанницы 10 класса, 6 учебный курс, посетили учебный театр «На Моховой», где смотрели мюзикл по пьесе Линна Риггса «Зеленеют сирени». В спектакле были заняты студенты заслуженного артиста РФ Сергея Бызгу. Впервые мюзикл был поставлен в 1943 году в театре Шуберта в Нью-Хейвена (Коннектикут, США).
Спектакль перенес на машине времени в начало XX века, на Юг Америки, и нахимовцы увидели интересную историю про «войну ковбоев, услышали множество песен о дружбе и любви. Яркая, темпераментная игра, красивые костюмы, веселые танцы студентов-актеров оставили неизгладимое впечатление. До новых встреч «На Моховой!»
Частный зоопарк «Приют Белоснежки»
Нахимовцы 2 курса с педагогом-организатором Е.В.Филяевской посетили частный зоопарк в д. Шадырица.
Волшебный лес из сказки Братьев Гримм «Белоснежка и семь гномов» существует!
Сказочные фантазии и дух старины, великолепная северная природа и радушие хозяев встретили в райском уголке - «Приюте Белоснежки».
Уникальность всего этого объекта прочувствовали во время экскурсии. На территории зоопарка дружно уживаются представители животного мира всех континентов нашей планеты. Они радуют своей непревзойденной коммуникабельностью и дружелюбием всех приезжающих посетителей.
Нахимовцы насладились красотой пейзажного парка конца 18 века, покормили разных пернатых, погуляли по аллеям парка с оленями и осликами, полюбовались на разные породы кроликов, павлинов и получили огромное удовольствие от общения с семейством верблюдов.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Утопленников вскоре выловили рыбаки-латыши. Веретенникова нашли без руки. Значит, действительно затянуло под винт. При огромном стечении народа их отпевали в соборе Либавского военного порта. Юрий увидел два запаянных гроба. Дамы перешептывались, что лицо Алексея Николаевича (так звали «вампира») изъедено и — вот ужас-то! — с трудом удалось оторвать всосавшихся в него отвратительных черных раков... Юрий вспомнил шутки веселого лейтенанта, матросскую эпитафию — «Жить бы ему да жить» — и заплакал. На портовой стенке он услышал разговор боцманов: «За такого гада пропал золотой человек. И чего он за «вампиром» совался?» — «По товариществу».— «Ну, какой он товарищ дракону?» — «Тогда по сердечной своей доброте. А тот, проклятущий, за собой его в пекло...»
3
Началась война. Германские корабли обстреливали город и порт, и Михаил Михайлыч отправил Юрия к матери. Сам остался в Либаве. Но скоро и он появился в Питере. Неизлечимая болезнь в какие-нибудь два с половиной месяца иссушила его. Врачи не нашли нужным держать его в госпитале. Он лежал в кабинетике, на клеенчатом протертом диване, просил, чтобы ему читали газеты, и огорчался: «Эх, не удалось довоевать». Болел отец долго — месяцы. Переносил болезнь терпеливо, хотя тяжело и страшно страдал. Он исхудал и стал легок, как перышко. Юрий легко поднимал его иссохшее тело, когда надо было переменить белье, и отец усмехался печально: он не питал никаких надежд на выздоровление и готовился к неизбежному. На утешения жены и товарищей устало отмахивался: «Ну, ну, не хитрите, все равно не поверю». Юрию как-то утром сказал слабым голосом: «Ни перед кем не виляй хвостом, не прислуживайся, проживи жизнь честно...— Потом, погодя, вздохнул: — Вот я... жил я, жил, а что в результате? Оставил я след по себе? Я, Крамской? Забудут — и все... Конец...» — Отвернулся к стене, всхлипнул, костлявые плечи его затряслись. Пришли дни и ночи гнетущего бреда. Глаза отца были открыты — он видел давно убитых товарищей, разговаривал с ними. Боролся с чудовищами. Тонул со своим кораблем: захлебывался, задыхался, шел ко дну. Юрий слушал бормотание больного, закусив губы до крови.
Отец умер тихо — пробормотал что-то вроде «отмучился», глубоко и протяжно вздохнул и уставил потускневшие глаза в потолок. С трудом Юрий закрыл ему веки, разыскав в кухне, в ящике, медные пятаки. Хоронили отца на , в изморозь. Юрия мучили неотвязные мысли: плавал отец много лет, воевал, тонул, спасся и хотел еще плавать и еще воевать, и вот то, что было моряком, офицером, Михаилом Михайловичем Крамским,— лежит в гробу, маленькое, съежившееся, неузнаваемое, с лиловыми веками, с тонкими желтыми ручками, сложенными на впалой груди; парадный офицерский мундир стал тому, что лежит в гробу, словно с чужого плеча. Юрий прижался губами к сухому холодному лбу отца, глотая соленые слезы, увел в сторону мать, обезумевшую, с провалившимися глазами. И услышал, как тяжелые комья холодной земли застучали о крышку дешевого гроба. Все было кончено. Опухшие от пьянства могильщики попросили на политуру, в те дни заменявшую водку.
4
«Оставить след»... Юрий знал о попытке Седова достигнуть на Севере полюса; он восхищался неугомонным Руалем Амундсеном, опередившим Роберта Скотта на Юге. В Пассаже на Невском, в длинном зале кинематографа, до отказа переполненном школьниками (в те дни дневные сеансы почти не давались), он вглядывался в туманные кадры на полотняном экране — палатки на льду, снеговые вершины, отважные люди экспедиции Роберта Скотта. Благородство и мужество этого человека его потрясли. Юрий долго не мог опомниться (через много лет, уже будучи моряком, он прочел дневник погибшего капитана). К любимцам всех петроградских мальчишек— и к спортсмену-профессионалу Уточкину, и к борцам Поддубному с Лурихом, и к киноактеру Максу Линдеру — он охладел. Он станет полярным исследователем, как Седов, Скотт и Амундсен. Уж он-то оставит по себе след.
Но судьба сложилась иначе... В семнадцатом году гимназия превратилась в школу второй ступени. Ветром революции смело с парт сынков богачей, быстрехонько убравшихся со своими родителями через кордоны на юг и вброд через речку Сестру — на финские дачи. В девятнадцатом внезапно умерла мать — пришла с рынка, где продавала отцовский сюртук, сказала: «Ой, Юрочка, мне что-то плохо»,— и упала со стула. В эти дни плакаты кричали с обшарпанных стен: «Питер в опасности!», «Враг у ворот!». Забыв о своих мечтах стать полярным исследователем, долговязый, вдруг вытянувшийся мальчишка ушел воевать с Юденичем... Школу второй ступени он закончил в боях гражданской войны. Кем только он не был в те дни! Коком в матросском отряде, хотя понятия о приготовлении пищи у него были самые туманные... Самокатчиком, отвозившим срочные донесения — в детстве ему не давали покоя лавры гонщика Уточкина, и он раза два едва не сломал себе шею. Писарем в трибунале, потому что у него был четкий почерк и он умудрялся записывать быстро, со скоростью речи. Трибунал передвигался по фронтам в теплушках и на подводах. Председателем был поседевший в тюрьмах и ссылках рабочий, большевик с десятого года. К его мнению прислушивались члены суда. Тройка выполняла волю партии, железной метлой выметавшей все, мешавшее движению революции. Перед столом трибунала, покрытым красной суконной скатертью, изъеденной молью, проходили люди. Одних партия старалась исправить, других — карала, как злейших врагов.
Тут были хапуги, урывавшие у плохо одетых красноармейцев последние крохи. К ним, опухшим от пьянства, партия была беспощадна. Сурово говорил председатель: «Ленин на четвертушке хлеба живет, его подкормить хотят — возмущается, отсылает голодным, а вы... Не потерпит такую мразь на земле революция...» Судили наглых типов в широченнейших галифе, ставивших себя выше партии и народа и скатившихся в обывательское болото. Судили мародеров со скачущими глазами и дрожащими от страха руками. Судили бандитов, из-за угла подстреливавших красноармейцев; судили трусов, жаждавших обойти революцию сторонкой. Юрий видел их уже мертвые глаза и перевязанные руки и пальцы, которыми хотели они откупиться от почетной обязанности драться с врагом. Стояли перед столом трибунала и пьяницы. Молодой летчик забрался в маленьком городке на памятник Пушкину и декламировал пушкинские стихи. И его осудили: в те суровые времена не шутили. Но таким, как тот летчик, оступившимся честным бойцам предоставлялась возможность искупить вину — их отправляли по приговору в передовые полки. Служа в трибунале, Крамской познал силу классовой ненависти и величие советского гуманизма. Он на всю жизнь сохранил непримиримость к нарушителям революционной воинской дисциплины, возненавидел выскочек, трусов, карьеристов и подлецов. И на всю жизнь запомнил, как бережно относился седой председатель-рабочий к тем. кто упал, но еще мог подняться. В те дни Крамской поклялся сохранить чистое сердце. «Уж если с кого делать жизнь,— сказал он себе очень твердо,— так буду делать ее с настоящего, чистого душой человека». Этим человеком — о нем Юрий слышал немало удивительных и душевных рассказов — был Ленин...
5
Крамского, как и других его сверстников, из армии демобилизовали по молодости, и в тысяча девятьсот двадцать первом году он очутился в родном Петрограде. Его поразили происшедшие в городе перемены. Вместо заколоченных лавок нагло сверкали заманчивыми огнями кофейные и кондитерские. Суровую действительность будней гражданской войны сменили завывания дешевых оркестров. Лето было влажное, душное; по проспектам и улицам с наводившим жуть ревом проносились зловеще-желтые машины «для остро заразных». В городе злобствовала холера. И тем не менее, зайдя на Седьмой линии в «Форум», на фильм с итальянкой Франческой Бертини, Юрий убедился, что на его застиранную гимнастерку, на сапоги, видавшие виды, и василькового цвета фуражку, сшитую на заказ в еврейском местечке, косятся франты в узконосых ботинках, узеньких брючках и коротеньких пиджаках, а накрашенные девицы в высоких, на шнуровке, сапожках поглядывают на него не то с величайшим презрением, не то с угнетающим сожалением. Да, изменилось многое... Он покидал город в эпоху военного коммунизма, а вернулся в дни зарождения НЭПа, к которому не почувствовал ни малейшей симпатии. «Это ненадолго»,— сказал он себе.
Невзирая на безработицу, он устроился в морскую милицию — туда охотно взяли демобилизованного бойца. Заполняя бесконечную, отпечатанную на серой бумаге анкету, он воображал себя несущимся на быстроходном катере по заливу, вдоль финской или эстонской границы. Он огорчился, узнав, что охраной границ занимаются пограничники, а ему предстоит охранять торговый порт от расхитителей государственной собственности. У причалов развевались иностранные флаги, на корме у судов было выведено: Осло, Марсель, Ливерпуль, Антверпен. С судов выгружали станки, паровозы, автомобили, какао, муку, шоколад, аргентинских мороженых кроликов. Старшие опытные товарищи научили его примечать, что невзначай разбившийся ящик—прелюдия к краже. Располневших хапуг-грузчиков, стивидоров, останавливали на выходе, отводили в сторонку и предлагали разоблачиться. Крамской со злобной радостью задерживал мародеров мирного времени: он ставил знак равенства между ними и теми, которые стояли перед столом трибунала на фронте. Голодные ребята и теперь с вожделением прилипали к заманчивым магазинным витринам, и город был полон похожими на скелеты людьми, бежавшими с Поволжья от голода; и Ленин в эти тяжелые годы жил на общем со всеми скудном пайке. Однажды Крамской отвел в Чека сослуживца своего по работе, большого любителя легкой жизни. Тот взывал к его дружеским чувствам. Юрий, сжав в кулаке наган, процедил: «Молчи, сволота...» Выполняя очередное задание, Юрий как-то очутился в Кронштадте. По-прежнему стояли Макаров и Петр, прямые улицы города-крепости были уныло пустынны. Со стенки гавани Юрий увидел кладбище кораблей. На берегу, покрытые ржавчиной, лежали мертвые миноносцы. Их борта зарастали густой травой. Линейные крейсера, броненосцы печально громоздились на рейде. Повсюду остались следы налета катеров англичан и кронштадтского мятежа — воронки, вмятины в молу и пробоины. Юрий слушал непривычную тишину. Облака медленно тянулись над спокойной желто-розовой водой. Воздух чертили голодные чайки. Юрий вспомнил отца, отдавшего флоту всю жизнь, вспомнил, как ходил с ним на кораблях из Либавы в Ревель, из Ревеля в Гельсингфорс, из Гельсингфорса в Кронштадт, и винты разгребали за кормой воду, оставляя пенистую струю...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
