Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.
В училище было много хороших учителей, которые во всех классах, от пятого до десятого, старательно и терпеливо учили ребят, в особенности тех, кому трудно давалась учеба. Особенно запомнились те, кто учил нас в старших классах. Любовь к великому русскому языку и русской классической литературе привила мне Маргарита Михайловна Шахназарова — невысокого роста, худенькая женщина, одетая во флотский китель с погонами старшего лейтенанта. Она любила и в совершенстве знала свой предмет. На своих уроках она увлеченно рассказывала нам о великих русских писателях и поэтах, и мы стали читать произведения классиков не в хрестоматийных отрывках, а в подлинниках. Она же поведала нам о Шота Руставели и «Витязе в тигровой шкуре». Своим вдохновенным чтением пушкинских стихов она заразила нас желанием знать стихи великого русского поэта. Мы стали соревноваться в том, кто больше их выучит и лучше прочтет. Выученные тогда с любовью многие пушкинские стихи живут в моей памяти по сей день. По ходу изучения классиков она любила задавать нам домашние сочинения и потом с удовольствием читала вслух понравившиеся ей отрывки из наших работ — так она развивала в нас умение литературно излагать свои мысли. В своем кругу мы называли ее просто по имени — Маргарита, и это не было неуважением: наоборот, в произношении этого имени без отчества всегда было что-то теплое — мы относились к ней с любовью. В десятом классе, в свободное от учебы время, мы издавали рукописные литературные журналы. И содержание, и оформление журналов ребята полностью делали сами. Как-то раз после прочтения моего литературного опуса Маргарита посоветовала мне попробовать поступить в литературный институт. Этот совет настолько не соответствовал менталитету нахимовца, мечтающего о военно-морской службе, что был начисто проигнорирован и просто остался в памяти. Кто знает — что могло бы быть, если бы я послушался ее совета.
От редакции.
Логично будет, на наш взгляд, прервав изложение Э.Г.Карпова, предоставить возможность и другим выпускникам разных лет высказаться о любимых преподавателях. Очень тщательно отбирался преподавательский состав. Программа обучения в Училище была шире, чем в обычной средней школе. Учебными предметами были утверждены: русский язык и литература, математика в различных её направлениях, естествознание (ботаника и зоология), физика, химия (в т.ч. в старших классах - органическая химия), история, география, астрономия, иностранные языки ( именно во множественном числе – был период, когда одновременно преподавались английский (какой моряк без него?), французский (понятно, «куртуазный» язык) и немецкий (какой военный без оного?), черчение, физическая подготовка (не физкультура!), основы военно-морского дела, общевойсковая подготовка, рисование, пение и музыка, танцы. По каждой из учебных дисциплин был подобран коллектив педагогов-фанатов в лучшем смысле слова. На каждом учебном цикле были педагоги - звёзды, на некоторых же циклах блистали целые созвездия! С самого начала очень сильным был состав цикла математики и физики – Мишин Николай Иванович, Берг Елена Анатольевна, Гамазов Андрей Константинович, Шкабич Михаил Александрович, Мартиросян Левон Николаевич, Кельс Израиль Павлович, Штейнберг Лазарь Аронович. Не менее блестяще был укомплектован цикл русского языка и литературы – Делюкина Татьяна Валентиновна, Грицак Ольга Фёдоровна, Бурунсузян Сусанна Вартановна, Шахназарова Маргарита Михайловна, Нинбург Ж.И.
Берг Елена Анатольевна. В дальнейшем после переезда преподавала в Рижском нахимовском училище, завоевала любовь рижских нахимовцев.
Лазарь Аронович Штейнберг в начале века преподавал в К сожалению, его потомок, публикуя фото (ок. 1890 г.) из не сообщает, как сложилась судьба Лазаря Ароновича.
Роберт Гуревич, нахимовец 1952 года вспоминает: "Незадолго до этого исчез старик Штейнберг, который преподавал нам физику. О нём говорили, что он оказался бывшим троцкистом.
О большинстве преподавателей вскоре поведают выпускники Тбилисского нахимовского училища. Здесь же привели сведения и фотографии тех, о ком знаем до обидного мало.
Удивительно ярко вели уроки истории Хачапуридзе Мария Давыдовна, Бойко Дионисий Парамонович.
Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.
А еще у нас была несравненная Мария Давидовна Хачапуридзе, которая изумительно преподавала нам историю — от древнейших времен до девятнадцатого века. Ее уроки были спектаклями театра одного актера. Она рассказывала о событиях давно минувших дней эмоционально и темпераментно, показывая в лицах исторических героев и разыгрывая перед нами некоторые исторические действия. Ее рассказы о том, что было давным-давно, совсем не были похожи на содержание учебников истории. В ее устах история оживала, становилась интересной и привлекательной, и мы увлеченно слушали ее рассказы. Понятно, что мы многое запоминали на ее уроках, но и не ленились читать учебники — после ее уроков выглядеть перед ней профаном было бы стыдно. Спустя годы она получила общественное признание — ей присвоили звание заслуженного учителя Грузии. Учитель химии капитан Жуковский увлеченно проводил на своих уроках многочисленные химические опыты, и многие ребята, благодаря ему, любили химию и торчали в кабинете химии все свое свободное время. Мне нравился Жуковский, но почему-то не нравилась химия. Наверное, поэтому мне и пришлось потом помучиться с химией в высшем училище.
От редакции.
На других циклах были не менее сильные преподаватели - Лебединский Григорий Михайлович, Бродская Минни Израилевна, Дзагания (Носенко) Валентина Александровна, Кшонзер Карл Эмильевич.
Григорий Михайлович Лебединский, майор преподаватель английского языка, начальник цикла иностранных языков.
Лейтенант Бродская Минни Израилевна, преподаватель английского языка. Фотография предоставлена Олегом Скоркиным, выпускником 1955 года.
Некоторые из ее работ: 1. Бродская М.И. Лексическая характеристика сложных прилагательных, образованных по модели "существительное + причастие I // Преподавание иностранных языков и его лингвистические основы. – М., Наука, 1972. – С. 184-188. 2. Бродская М.И. Модели лексико-семантического словопроизводства имен лиц в современном английском языке. "Преподавание иностранных языков. Теория и практика". -М., 1971. 3. Бродская, М. И. Сложные слова типа tooth-cutting в английской технической литературе и их русские структурные соответствия - Тетради переводчика [Текст] : науч.-теор. сб. - М. : Междунар. отношения, 19- - . Вып. 11 / под ред. Л.С. Бархударова. - 1974., с. 53-59.
Кшонзер – преподаватель логики и психологии. В дальнейшем, после Тбилисского училища работал в Тбилисской школе, о чем узнали из интересных воспоминаний (Я - позитивный человек. ): Потом я узнала, что мальчишки прогуливают уроки. На классные собрания ходить времени не было, но я или сама приходила в школу, или звонила педагогам: как там мои архаровцы? Мне ни разу не сказали, что мои какие-то плохие. Но однажды, они были в седьмом или восьмом классе, я прихожу в школу, и завуч говорит: ваши мальчики такие молодцы, в школу не ходят, но когда приходят, всегда подготовленные. Мне было так стыдно. Никогда не била своих детей, а тут настучала им по попам… А они стоят, уже большие парни, и слезы не проронят. Спрашиваю: в чём дело? Они говорят: приходим на географию, она открывает учебник и читает. А прочитать мы и сами можем. Нам не интересно. Мне стало жутко. Сижу, реву. У меня в школе были такие педагоги! Кшонзер Карл Эмильевич, преподаватель русского языка и литературы – выдающийся педагог. У нас все мои одноклассники поступили в высшие учебные заведения.
Особо выделялся Потапов Леонид Николаевич – человек недюжинной эрудиции, влюблённый в историю и природу талантливый учитель рисования, он был всеобщим любимцем нахимовцев. И преподавательский состав, несмотря на неописуемые трудности периода войны и послевоенного восстановления, справился со всеми задачами обучения выше всяких похвал. Свидетельством тому является, во-первых, то, что в каждом выпуске было множество медалистов - от 7 до 27 человек на выпуск! Во-вторых, на жизненном пути многие стали учёными, конструкторами, преподавателями ВУЗ’ов с учёными званиями и степенями. Целый ряд из выпускников Училища награждены Государственными премиями и орденами. Те же, кто прошёл полную дорогу по военной службе, стали либо блестящими командирами современных боевых кораблей и выросли в опытных военачальников, получивших высокие командные должности, либо стали флагманскими специалистами разных степеней, чьи достижения также отмечены Страной. И особо следует сказать: заслуги преподавателей значимо подчеркиваются тем, что их имена запечатлелись в памяти буквально каждого нахимовца. В мемуарах практически любого и каждого из выпускников Тбилисского училища вы увидите имена этих педагогов!
Мои преподаватели. Ю.Н.Курако
Только самые добрые и хорошие слова я могу сказать о тех, кто из-за дня в день занимался нашим образованием. Нельзя не учитывать того факта, что приехали мы с различных уголков нашей необъятной страны. И вполне естественно были с разной подготовкой, способностями, наклонностями. Нас всех объединили единой идеей – стать достойной сменой офицерскому корпусу Военно-Морского Флота, пополнить его грамотными, образованными, культурными специалистами в лучших традициях Российского Флота. Нахимовские училища и должны были стать той кузницей, в которой «ковались» бы эти кадры. В лучших традициях подобных учреждений была создана целая система образования и воспитания молодого поколения. Проводниками ее, или главным звеном в этой цепи, были преподаватели и воспитатели. Преподаватели все, без исключения, были прекрасными специалистами своего дела, случайных людей среди них не было. Они прекрасно понимали, какой конечный продукт они должны были получить из нас и поэтому усиленно, с полной отдачей своих сил над этим работали. Одни из них пришли из высших военно-морских учебных заведений, Другие имели прямое отношение к Флоту и готовы были работать в специфических условиях НВМУ. Все они носили морскую форму одежды и имели различные воинские звания. Некоторые исключения, безусловно, были, но они только подчеркивали важность комплектования кадрами. Так преподаватель английского языка, прибывший, к нам - до этого служил и был переводчиком при ставке маршала Рокоссовского. Среди преподавателей были и гражданские. Это, прежде всего замечательная, удивительной души человек, преподаватель географии – Горбачёва Зинаида Никитична.
«Юные нахимовцы изучают географию страны» (фото для журнала). - Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Весной я взял календарный отпуск за 1986 год, который использовал не для санаторно-курортного лечения, а для решения «личных вопросов», как говорилось в письменном уведомлении Командующего. Для меня, не считая мелких бытовых проблем, которые не вызывали беспокойства, главным оставался только один – как поступить с машиной, то ли отправлять в Москву, то ли продавать на месте. После долгих размышлений принял решение – продавать. Оставалось найти покупателя для своей цвета морской волны, замечательной, красивой, безотказной в эксплуатации «шестёрки» импортного исполнения. Не сталкиваясь ранее с подобного рода торгашескими делами «купли-продажи» и действуя без чьей-либо помощи, без разумных советов опытных людей, а только по собственной интуиции, я в течение нескольких недель оказался в обстановке наглых шарлатанов, бессовестных кидал, нахальных обманщиков. Думаю, что после имевших место частых неприятных моментов, в итоге мне повезло: покупатель подвернулся нормальный и не связанный с «торговой мафией». Вспоминаю, что со своей машиной расстался с огромным сожалением, но постепенно как-то успокоился: заботы о ежедневной технической эксплуатации, хранении без надёжной охраны, текущем ремонте исчезли и уже не вызывали беспокойства.
Первое полугодие 1986 года подходило к завершению, а сведений о подписании приказа о моём увольнении не поступало. На настоятельные вопросы, в том числе и в Управлении кадров ТОФ, бодро отвечали, что дескать, всё идёт по плану, наберитесь терпения. Как-то в разговоре с Юрием Михайловичем выяснилось, что он тоже со дня на день ждёт своего приказа об увольнении. О том, что он планировал своё увольнение, нам, офицерам отдела, было известно ещё в начале года. Он намеревался переехать в Севастополь, и к этому тщательно готовился. Однажды в одной из бесед сказал, чтобы я не дёргался, а терпеливо ждал, так как увольняться будем вместе, поскольку приказы должны быть подписаны почти одновременно. Всё так и получилось. Выписка из приказа о моём увольнении появилась в нашем управлении, как мне стало известно, только в первых числах августа, хотя приказ Министра Обороны СССР был подписан значительно раньше. Неужели пересылка бумаг от Москвы до Владивостока, пусть даже и секретного содержания, заняла почти два месяца? Не на волах же везли? Совершенно ясно, что этот приказ где-то у кого-то, как в таких случаях говорят, «пролежал под сукном». Поскольку этой выписки я не видел, то сошлюсь на приказ начальника Разведки ТОФ № 188 от 18 августа 1986 года, копию которого мне вручили. Приведу небольшую выдержку из этого приказа, подписанного контр-адмиралом Ю.С.Максименко.
Капитана 1-го ранга ВЕРЮЖСКОГО Николая Александровича, старшего офицера отдела Управления штаба ТОФ, уволенного приказом Министра Обороны СССР № 0512 от 27 июня 1986 года в запас по статье 59, пункт «а» (по возрасту) с правом ношения военной формы одежды, с учётом предоставленного отпуска за 1986 год, исключить из списков личного состава части и всех видов обеспечения с 25 августа 1986 года и направить в Красногвардейский РВК гор. Москвы.
Не могу удержаться, чтобы не остановиться на том, как проходили последние дни пребывания на дальневосточной земле, завершавшие мой длительный служебный путь. К своему увольнению с военно-морской службы, как мне казалось, я внутренне настраивался давно. Но вот теперь, когда наступил этот момент, когда надо перешагнуть эту невидимую линию, отделяющую прежний, долгий, интересный, запутанный, интригующий, порой разочаровывающий, а порой вдохновляющий жизненный путь, берущий начало с нахимовских лет, на душе было как-то опустошенно, немного грустно и, пожалуй, даже Неужели всё то, что было, чем жил, чему радовался, чем возмущался, что преодолевал, что достигал в течение нескольких десятилетий – прошло, исчезло, ушло в небытиё и никогда уже не возвратится? Ну, разве только в воспоминаниях. Вдруг неожиданно вспомнились когда-то и где-то прочитанные слова, якобы, принадлежащие известному английскому пирату Моргану, что на старости лет надо жить ради воспоминаний! Внешне, как помнится, я старался выглядеть бодрым, радостным, весёлым, пытался даже шутить, показывая всем видом своё прекрасное настроение, но на самом деле это было не так. Мне тогда подумалось, что Юрий Михайлович Гитлин в эти дни также испытывает подобные настроения, но никак не проявляет свои эмоции. Может быть, по этой причине он предупредил, что будем увольняться вместе, в один день? Ведь он прослужил после окончания ВВМУРЭ имени А.С.Попова только в офицерских должностях более тридцати пяти лет и все эти годы на Тихоокеанском флоте. Разумеется, сообща такое пережить можно было более спокойно. Сейчас хочу восстановить в памяти, но ничего буквально не помню, как проходило офицерское собрание, на котором нас провожали в другую, гражданскую жизнь, что-то говорили, за что-то благодарили, что-то вручали, что-то советовали и, как я полагаю, от души, чистосердечно и откровенно. У меня сохранились выписки из приказов, грамоты, приветственные адреса и некоторые другие документы, свидетельствующие об этом событии. Вот, например, контр-адмирал Ю.С.Максименко в своём приказе № 191 от 20 августа 1986 года приказывает и желает:
За долголетнюю и безупречную службу, большой личный вклад в повышение боевой готовности флота и по случаю увольнения в запас старшему офицеру отдела капитану 1-го ранга ВЕРЮЖСКОМУ Николаю Александровичу объявить благодарность и наградить ценным подарком – в позолоченном корпусе. Желаю Вам, Николай Александрович, крепкого здоровья, успехов в трудовой деятельности на благо нашей Родины, большого личного счастья.
Начальник штаба Краснознаменного Тихоокеанского флота подписал свой приказ № 183 от 21 августа 1986 года «О поощрении капитана 1-го ранга ВЕРЮЖСКОГО Николая Александровича в связи с увольнением в запас». Вот его текст.
В соответствии с приказом Министра Обороны СССР № 0512 от 27 июня 1986 года старший офицер отдела Управления штаба КТОФ ВЕРЮЖСКИЙ Николай Александрович увольняется в запас. Более 33-х лет своей жизни он находится в рядах Вооружённых Сил СССР, из них 17 лет после окончания Военной Академии Советской Армии служит на Тихоокеанском флоте. На всех занимаемых должностях свои знания, умение и практический опыт отдаёт дальнейшему повышению боевой готовности флота. За образцовое выполнение служебных обязанностей награждён правительственной наградой орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР III-ей степени, поощрялся командующим Тихоокеанским флотом. ПРИКАЗЫВАЮ: За многолетнюю и безупречную службу на Тихоокеанском флоте, большой личный вклад в решение поставленных задач и в связи с увольнением в запас капитану 1-го ранга ВЕРЮЖСКОМУ Николаю Александровичу объявить БЛАГОДАРНОСТЬ и наградить ГРАМОТОЙ. Желаю Вам, Николай Александрович, крепкого здоровья, успехов в трудовой деятельности на благо нашей Родины, большого личного счастья.
Последним вручением для меня, но первым по срокам изготовления и подписания явилась красиво исполненная на плотной лощёной бумаге золотистым тиснением БЛАГОДАРСТВЕННАЯ ГРАМОТА.
КАПИТАНУ 1-го РАНГА ВЕРЮЖСКОМУ НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ УВАЖАЕМЫЙ НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ! За безупречную службу в Вооружённых Силах СССР объявляю благодарность. Желаю Вам доброго здоровья, успехов в общественно-политической и трудовой деятельности на благо нашей Родины. Заместитель Министра Обороны СССР 28 июня 1986 года.
"Я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, лично убедился в этом. <...> Пусть в истории хоть останется след — против гибели такого великого государства протестовали..." Из записной книжки С. Ф. Ахромеева
С Юрием Михайловичем договорились организовать совместный товарищеский прощальный вечер, который решили провести на служебной квартире, и поэтому, не особенно широко рекламируя, пригласили наших самых близких и надёжных сослуживцев. Мероприятие, в целом, прошло по-доброму весело, шумно, чему дополнительно способствовало большое количество спиртного и обилие разнообразной закуски. Вручали подарки, высказывали пожелания и напутствия. Но, как вспоминаю, я был сдержан в выпивке и не очень расположен к радостному веселью. Среди разных подарков оказался толстенный Советский Энциклопедический словарь с интересной и напутственной дарственной надписью «от дальневосточных друзей-собратьев по оружию», содержание которой тогда мне показалась скорее весёлой шуткой, чем реальным напутствием, но через много лет, как видите, оказалась реализуемой:
«Когда захочется припомнить о былом, Иль мемуарный провести анализ, На букву «Р» найдёшь ты в словаре, Чем мы с тобою, Коля, занимались».
Надо сказать, что в эти дни моя Маечка была очень внимательна, видимо, догадываясь о моём взволнованном состоянии, всячески поддерживала и старалась помочь при решении каких-то бытовых и хозяйственных вопросов, возникающих, как правило, неожиданно и в последний момент.
Получилось так, что без особых проблем мне удалось заказать контейнер для отправки домашних вещей в Москву. Некоторые вещи ушли на продажу в комиссионный магазин, а кое-что просто раздали соседям и друзьям, уповая на то, что с прибытием в Москву мы приобретем там, на месте всё необходимое и начнём другой отсчёт времени гражданской жизни. В день отъезда из Владивостока, когда контейнер с вещами был отправлен, на руках у нас оставались только личные вещи первой необходимости. Квартира была пуста, а ключи от неё я передал, как и было ранее оговорено, Николаю Демьяновичу Жигалину, куда он намеревался поселить свою дочь, только-только вышедшую замуж за курсанта-выпускника ТОВВМУ. Мне стало совершенно ясно, что больше здесь ничего не держит, но какая-то внутренняя тревога по-прежнему оставалась. Поездом мы выехали в Хабаровск. Перед дальней дорогой повидались с мамой Маечки Татьяной Михайловной, очень сердечной, доброй, заботливой, внимательной женщиной и с семейством Наташеньки, доченьки Маечки. Мне даже доверили участвовать 1-го сентября в торжественном мероприятии - проводах Жени, сына Наташи, в первый класс. Однако, долго не задерживаясь в Хабаровске, мы в этот же день вылетели рейсом № 25 в Москву. Для меня за семнадцать лет пребывания на дальневосточной земле такие перелёты стали привычны: уже не было удивительно, что, например, при вылёте из Москвы в одну дату – прилетаешь в Хабаровск на следующие сутки, а при полёте из Хабаровска в Москву прибываешь в пункт назначения в тот же день и почти в тот же час, поскольку самолёт летит со скоростью близкой к скорости вращения Земли - 150 град/час - и происходит как бы задержка местного времени. Так было и на этот раз. Вылетев из Хабаровска днём 1-го сентября 1986 года, мы в эти же сутки также днём оказались уже в Москве. Таким образом, пятьдесят первый год своего рождения я отмечал дважды: в Хабаровске, ставшем на несколько лет родным, и в долгожданном и любимом городе, о котором поэт сказал, находясь «в далёкой горестной разлуке, в своей безрадостной судьбе, я часто думал о тебе».
На этом моя Военно-морская офицерская служба завершилась. Началась новая жизнь военного пенсионера. Вспоминаю, что в тот 1986 год, который стал переломным в моей жизни в связи с увольнением из рядов Военно-морского флота, произошли грандиозные катастрофы, сопровождавшиеся многочисленной гибелью людей. Так в мае месяце взорвалась Чернобыльская АЭС, в летние месяцы произошла крупная железнодорожная авария, вскоре на Урале взорвался крупный магистральный газопровод, а в октябре от столкновения с грузовым судном затонул на выходе из Цемесской бухты пассажирский теплоход «Нахимов». В октябре этого же 1986 года, о чём мне стало известно значительно позже из-за чрезвычайной секретности, в результате взрыва баллистической ракеты в шахте и возникшего пожара затонул атомный подводный ракетоносец «К-219» (проект 667А), находившийся на боевой службе в районе Бермудских островов. Можно ли это было расценить, как какие-то трагические предупреждающие знаки надвигающихся ещё неизвестных событий? Кто знает? Кстати сказать, накануне нашего прилёта в Москву на территории Румынии и Молдавии произошло сильнейшее землетрясение, отголоски которого ощущались даже здесь. Рейс нашего самолёта вместо обычной посадки в Домодедово перенацелили в Шереметьево. Сильнейший ветер рвал облака в клочья. Самолёт при посадке трясло и болтало. В городе и его окрестностях ломало сучья, деревья. Говорили, что в ночное время, как отголоски землетрясения, в московских больших каменных домах ощущалось слегка заметное покачивание люстр и звон стеклянной посуды в шкафах. Вот так не очень гостеприимно, с точки зрения погодных условий, встретила нас Москва. Может, и это тоже был какой-то знак свыше? Дескать, придётся не расслабляться, не наслаждаться свободой и пенсионным положением, а следует подготовиться к преодолению каких-то непредсказуемых, переломных не столько в личном плане, сколько в целом для страны бурных событий, которые, как оказалось, не заставили себя долго ждать. На следующий день после прилёта в Москву я отправил телеграмму своим теперь уже бывшим сослуживцам-тихоокеанцам такого содержания:
«Дорогие друзья, товарищи! Уезжая с Тихоокеанского флота, я расстаюсь с Вами с большим чувством благодарности за совместную службу, общие дела, взаимную поддержку и помощь. Желаю всему коллективу и каждому в отдельности успехов в дальнейшей службе и работе, здоровья и счастья в личной жизни! Надеюсь, что наши связи будут поддерживаться и в дальнейшем. Рад видеть Вас у себя в гостях! Николай Верюжский.»
Вот и всё, что я хотел рассказать в своих воспоминаниях.
Finita la comedia.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Каждый день мы делали малую приборку, а по субботам была большая приборка - аврал. Ежедневно натирали палубу до блеска с применением парафина и щеток, а два раза в месяц по субботам натирали полы по полной программе: с намазыванием специальной мастикой. Это требовало настоящего искусства. Первое – добиться определенной густоты мастики и точно выбрать время намазывания, чтобы до натирки она не успела пересохнуть. Второе – суметь хорошо натереть. Поначалу недостаток умения восполнялся выдумкой: то и дело можно было видеть, как одного из нахимовцев, сидящего верхом на щетке с шумом толкала компания товарищей. Но это было скорее весело, чем эффективно, поэтому постепенно ребятами осваивалось ремесло настоящего заправского полотера. А еще, перед началом учебного года циклевали паркетный пол с помощью кусков битого стекла. Два раза в год приходилось мыть окна, при этом надо было привязать себя веревкой, для страховки. Практически каждую субботу, а по необходимости и чаще приходилось мыть стены, их в училище называли панелями, имея в виду - поверхность. Парты в младших классах были белыми, а писали тогда простыми ручками, называемыми вставочками, макая перья в чернильницы. От чрезмерного усердия, а то и от перекрестного «огня» в чернильных кляксах оказывались не только лица и парты, но и стены, и вообще все вокруг. По субботам мы ликвидировали следы своего прежнего усердия с помощью стирательных резинок (ластиков). Пока трешь, вспоминаешь всех и вся. Но бросить нельзя, так как после приборки – увольнение в город, и от того, насколько чисто ты выдраишь свой участок стены, могло зависеть – увидишь ли ты сегодня своих родителей. Расписанием по приборкам, как и на корабле, каждому отводилось свое место. Кому класс, кому гальюн. И ничего тут не попишешь и не откажешься. Каждую четверть происходила ротация, для справедливости. Делать приборку в канцелярии командира роты считалось почетным делом. Во-первых, поближе к начальству, что иногда оборачивалось и другим концом, но главное – в канцелярии стоял телефон. Загрубив голос, можно было попросить телефонистку: «Кирочка, дайте город, пожалуйста!».
(с 1957 до 1962 года – Саенко) 17-летней девочкой пришла в училище в 1946 году и с тех пор чего только не слышала. В наши годы еще молодая женщина, она проработала на коммутаторе всю свою трудовую жизнь (до середины 1980-х). И только в годы перестройки, когда некоторые из нас уже заканчивали службу, выяснилось, что она – внучка последнего царского Морского министра адмирала И.К.Григоровича. Много всякого может произойти, особенно во время приборки. Но по общему признанию умение убирать за собой пригодилось в будущем всем. И, как подытожил В.Крылов: «Таких качественных приборок я больше не делал нигде». Большая приборка венчает трудовую неделю, после нее – заслуженное увольнение. А заслужить его было можно лишь при двух условиях: отсутствием двоек в классном журнале и примерным поведением. Трудовой день в классе также начинается с приборки (если она не была сделана с вечера). Но вот все вычищено до блеска, выровнено в струнку. Звенит звонок, в класс входит преподаватель и начинается новая жизнь, или содержательный рассказ о том, что было, что есть вокруг, и что еще ожидает тебя в этой загадочной жизни.
[1] Этот факт подтвержден К. Калининым и В. Градосельским в апреле 2004 года в московском трактире «Кувшин» на собрании московской фракции нашего выпуска. [2] Ироническая фраза из фильма «Судьба барабанщика» [3] Бигос, (бикус, пигус) кушанье из капусты и кусочков различного мяса; в Польше и Литве и др. [4] статья 297 КУ-ВМФ 1979 г.
Глава 4. Обучение
А.П.Белявская с учениками. Справа от нее видны Вася Калашников и Витя Жидких, слева - Валера Назаренко и Паша Евсевьев. Петроградская набережная. 1959 год.
Классы в училище имеют свои причудливые двузначные номера. Первая цифра – номер роты, вторая – номер взвода, который в обычных школах обозначается буквой. 71 класс – в школе бы назывался 5 «а». Мы будем все-таки называть их взводами (первый, второй и третий), а вместо номера роты будем называть класс, в котором мы в это время учились – от 5-го до 11-го. Рассказ об учебе, конечно же, следует начать с уроков английского языка. Потому что их у нас было больше, чем любых других уроков: по семь часов в неделю. Но главное - с английским у нас связаны самые ранние и самые детские воспоминания. На урок английского языка класс был поделен на две группы по 13-14 человек, каждая со своим преподавателем. Преподаватели английского тогда были совершенно особые люди. Они оказали на нас влияние большее, чем кто-либо другой. На кафедре (они в училище назывались предметными комиссиями) были опытные преподаватели: начальник подполковник Д.И.Эльянов, Н.Н.Избушкина, К.Н.Базилевская, М.И.Черняк, которые работали с первых лет. В 1944-1947 гг. воспитанники изучали по два языка: обязательный английский, а также немецкий или французский. Делалось это по инициативе Главкома ВМФ Н.Г.Кузнецова и прекратилось с его первым уходом с должности (1947). А в 1956 году приказом Министра Обороны [1] все суворовские и нахимовское училища были ориентированы на интенсивное освоение иностранных языков. В Нахимовском была значительно расширена программа изучения английского.
Два поколения преподавателей английского языка: ветераны, работавшие с первых лет истории училища, и молодежь, пришедшая после 1956 года. Нижний ряд: Д.И.Эльянов, Н.Н.Избушкина, К.Н.Базилевская, М.И.Черняк. Верхний ряд: М.С.Фрадкин, В.В.Певцов, Л.А.Неграш, С.Я.Воронин, В.А.Диже, Э.Я.Герцовская, Г.М.Грищенко, лаборантка лингафонного кабинета. 1964 год
Вот тогда-то в училище пришла плеяда молодых педагогов, только окончивших институты. Кроме того, все офицеры-воспитатели училища были заменены на офицеров, обучавшихся в Военном институте иностранных языков, снятых с 4-го курса и почему-то летчиков. Через два года почти все они постарались найти себе места достойнее, в училище остались, точнее, вернулись только Ф.Д.Пасечник и Ф.Д.Кравченко, завершившие свое образование в Педагогическом институте. У всех педагогов была единая, в те годы передовая система обучения. Младшими ребятами занимались педагоги-женщины. Такими и были наши первые преподавательницы: А.П.Белявская, В.Г.Игнатьева и Г.П.Грищенко. Первый год в первом и втором взводах нашей роты преподавали Белявская и Игнатьева, а в третьем – Белявская и непродолжительное время Галина Петровна Грищенко, дочь прославленного
Анна Павловна Белявская, коротко побеседовав с нами на первом уроке, вдруг заявила, что это были ее последние слова на русском языке. Мы растерялись - как же мы будем ее понимать? И ведь понимали. Когда выучили все буквы алфавита, Анне Павловне кто-то задал вопрос: когда же, наконец, мы будем разговаривать? Тогда казалось, что стоит написать русское слово английскими буквами, и оно превратится в английское. Однако к овладению языком лежал долгий и трудный путь. Обучение шло от устной практики, минимум правил. Смысл некоторых заученных до автоматизма фраз дошел только в старших классах. Анна Павловна ставила нам английскую артикуляцию. Камнем преткновения было произношение сочетания «th», в частности артиклей the. При этом она так старалась и вкладывала столько души, что можно сказать – попутно возмещала нам дефицит материнского тепла. Саша Иволгин самозабвенно выводил ing–овые окончания и был у нее в любимчиках. К тому же он был запевалой в английском хоре, которым Анна Павловна руководила, и, кстати, сама неплохо играла на фортепьяно. Наконец, Анна Павловна совсем недавно вышла замуж. Наши предшественники, знают ее по фамилии Мазья, а при нас она уже готовилась стать матерью, что у некоторых ребят, озадаченных тайной деторождении, также оставило свой след. В это время в другой группе вела занятия Валентина Герасимовна Игнатьева, она тоже, кстати, вышла замуж перед самым нашим приходом, в девичестве она была Корчагиной. Занятия вела спокойно и методично, и при этом была строгой. Однако и на ее уроках случалось всякое. Валера Гришин сидел в ряду у самой двери. Он прикинул, что сможет незаметно прокрасться в коридор, опустился на четвереньки, и тихо попытался осуществить замысел. Но учительница заметила маневр и встала у него на пути. Увидев перед глазами туфли, Гришин, не меняя позы, развернулся и также на карачках пополз обратно к парте. Валера Гришин училище не закончил. Белогуб встречал его в 1979 г. в Москве. Как и в любом военном учебном заведении, дежурный по группе теперь встречал преподавателя с докладом: « Stand up! Shun! Comrade teacher! Class namber 71 is ready for english lesson. On list eleven, present ten. Nachimovite Melnichenko is on duty». Далее следовал ставший классическим вопрос «комрэд тычи»: “Who is absent?” – Кто отсутствует? После урока группы вновь объединяются и взахлеб делятся впечатлениями: - Мы проходили «Here it is» - с нарочито русским нажимом на «р» говорят одни. - А мы – «Who is absent» еще более выразительно парируют другие. В конце каждого года по английскому мы сдавали экзамены. До сих пор помнится экзаменационный текст 5-го класса на тему «Body and face»: Every morning I do my morning exercises. It is good for my body. It is good for every part of my body: for my arms, hands, legs, neck, chest… В.Полынько клянется, что помнит все песни, которые разучивал в хоре у Анна Павловны. В последующие годы, в наши группы пришли другие преподаватели: Валентин Васильевич Певцов и Марк Семенович Фрадкин, Владимир Александрович Диже. Они продемонстрировали нам мужской подход к преподаванию языка.
Но к учительницам у нас сохранились те же чувства, что испытывает любой ученик к своему первому учителю. Анна Павловна уже долгое время живет с мужем в США. Несколько лет назад она приезжала в Санкт-Петербург и встречалась со своими коллегами. Судя по фотографиям, хорошо выглядит и, видимо, счастлива. А Валентина Герасимовна, видимо, благодаря своей природной требовательности, стала директором школы № 238 (Адмиралтейский канал, д. 11) с углубленным изучением английского языка. Одно время она возглавляла одну из комиссий по присуждению медалей за успешное окончание средней школы. Тогда то ее и встретил Валя Овчинников, поскольку среднюю школу экстерном заканчивала его дочь Настя.
***
Из первых учителей математики запомнился Кузьма Егорович Жерздев. Он носил шляпу, похожую на котелок, и вообще, был человеком странноватым. То смачно плюнет в урну и подолгу рассматривает результат. А то во время урока внезапно выйдет в гальюн. Скоро стало очевидным, что он там расширял сосуды с помощью спиртного. При этом пил из горла четвертинки маленькими порциями, а оставшееся затыкал пробкой, сделанной из скрученной газеты, закладывал во внутренний карман пиджака и ободрённый, возвращался в класс. Один раз его подловили во время этой процедуры и заперли в гальюне на швабру. Но нужно отдать Кузьме Егоровичу должное – при всем при этом он виртуозно владел вычислениями на счетах, и умудрялся не только складывать и вычитать, но (что вызывает сомнение) возводить в степень и брать логарифмы. А то, что мы усердно решали на доске, он проверял двумя-тремя щелчками костяшек. У Васи Калашникова и проверять было нечего, и Кузьма Егорыч, ставя ему уже которую двойку, доводил его до слёз, приговаривая при этом: «Не плачь! А то сейчас ещё одну двойку поставлю!». И ставил. А однажды он влепил Ваське сразу четыре двойки подряд за один урок. В журнале они заняли последние клеточки, и мы утешали Васю тем, что уж в ближайшие дни его наверняка не вызовут, так как клетки в журнале на эти дни уже заняты. Однажды Кузьма Егорович щелкнул кого-то из нахимовцев по лысой голове, а тот вдруг вывалился из-за парты и упал. Подошедшие друзья нагнулись над «бездыханным» телом и, сожалея, заявили: «Эх, Кузьма Егорович, такого человека убили!», и в гробовой тишине потащили товарища в коридор. Кузьма Егорович не на шутку сдрейфил, но раздавшийся вскоре ребячий хохот все вернул на свои места.
С 6-го класса и до самого выпуска все разделы математики нам преподавала Нина Александровна Груздова. Попав в военное училище, она уж слишком буквально поняла требования строевой дисциплины и любила, когда устраивала проверки по устному счёту, подавать ею же придуманные команды: «Ручки взять!», «Ответ или черточку (если нет ответа) записать!», «В пол-оборота сесть!», «Листы передать», и т.д. За что получила прозвище «Строевичка». А её классическое выражение «ложный стыд»? Оно до сих пор иногда нами используется в беседах на наших традиционных встречах. Этим выражением она однажды защитила от неодобрительно гула класса Володю Миронова, когда тот нечаянно, но громко испортил воздух. С тех пор и пошло гулять: «ложный стыд», к месту и ни к месту. Преподавателем Нина Александровна была довольно хорошим. Замечательный методист. Очень интересно вела кружок математики. Говорила при этом, что она училась у самого Брадиса. Владимир Модестович Брадис известен своими четырехзначными таблицами логарифмов ("Таблицы четырехзначных логарифмов и натуральных тригонометрических величин"). Основные его труды посвящены теоретической и методической разработке вопросов повышения вычислительной культуры учащихся средней школы. Видимо, это передалось его ученикам. В 1920-1959 гг. он почти безвыездно работал в Тверском институте народного образования (Калининский педагогический институт).
Н.А.Груздова ведет урок математики.
Как Нина Александровна пересеклась с Брадисом неизвестно, но культура вычислений у нее действительно была высокой. Благодаря приемам устного счета, которым она нас обучила, мы могли спокойно решать довольно сложные примеры. Многим (хотя и не всем) это очень пригодилось в жизни. Александр Белогуб поражал своих компьютеризированных учеников уже в ХХI веке, когда сам работал в школе.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.
Привыкать к новой жизни было нелегко: строгий распорядок дня порою был нестерпим; постоянное нахождение в среде ребят, которые были очень разными и только начинали притираться друг к другу, иногда угнетало; требования дисциплины не всегда были понятны и при всем при том — учеба в пятом классе с новыми учителями. Но с первых дней той жизни я соприкоснулся с теплом и заботой многих взрослых людей, оказавшихся в роли наших командиров, воспитателей и учителей. Детская душа очень чувствительна к добрым поступкам и доброму к себе отношению, которые запоминаются на всю жизнь. Атмосфера доброжелательности окружала нас все годы пребывания в училище, благодаря чему наша адаптация к трудностям военной жизни проходила без душевных травм. Мне неведомо, каким непонятным образом в те послевоенные сталинские годы, когда в стране снова начались волны репрессий и процветали страх и доносительство, у нас в училище сложилась обстановка нормальных человеческих отношений, в которой царили порядочность и доброта и не было места доносительству, столь упорно насаждавшемуся в больших коллективах. По-видимому, нахимовское училище по каким-то причинам оказалось в стороне от интересов «компетентных органов», а в силу каких-то благоприятных обстоятельств большинство командиров и учителей, собранных в училище, оказались людьми достойными. Не все, конечно, — попадались иногда и люди другого плана, но они не приживались в училище.
Офицеры 1-ой роты (выпуск 1948 г.): старший лейтенант Болоцкий Михаил Ильич (в дальнейшем капитан 3 ранга), старший лейтенант Винокуров (К сожалению, имя и отчество неизвестны, надеемся, что только пока...) и преподаватель физкультуры капитан Зиновьев Сергей Николаевич (позже - майор). Обратите внимание на награды на груди офицеров и нахимовцев первого набора.
Первым моим офицером-воспитателем был младший лейтенант Трутнев, которого мы в своей среде любовно называли Юрочкой. Как угораздило этого молоденького и симпатичного юношу после окончания какого-то военно-морского училища оказаться нашим воспитателем — этого мы не знали. Он явно тяготился этим своим положением и, наверное, не знал, как нас надо «воспитывать». Но он был хорошим человеком и, по-видимому, жалел своих мальчиков, живших без родителей. Для нас, пацанов, он был командиром и взрослым, но при этом каким-то близким для нас — и в силу его достаточно юного возраста, и в силу его доброты и открытости. Свои командирские функции по отношению к нам он проявлял так, что это никогда не давило, а что касалось нашего «воспитания», то он просто общался с нами в свободное от мероприятий время, «опускаясь» до нашего уровня. Свободные разговоры на самые разные темы или «куча мала», под которой лежал наш Юрочка, были довольно частым явлением в наше «свободное время». Хорошо помню, какая теплая волна благодарности поднялась в моей душе, когда в шестой роте в свой первый в училище день рождения я обнаружил у себя под подушкой большую коробку дорогого печенья, которую положил туда мой офицер-воспитатель. Он делал такие подарки каждому из ребят в его день рождения, покупая их на свои деньги. Вдали от дома это для каждого было радостным событием. Тот же Юрочка научил нас тому, что, живя вместе, нельзя есть гостинцы в одиночку. Первым командиром нашей роты был капитан третьего ранга Шагинян. Бывший командир подводной лодки — невысокого роста, с характерным большим армянским носом, добрым выражением лица и двумя орденами Боевого Красного знамени на кителе — покорил нас при первой же встрече. Два года он командовал нашей ротой, обходясь без криков и разносов и воспитывая в нас понятие сознательной дисциплины, то есть дисциплины, основанной на понимании существа действующих правил и требований и необходимости их выполнения. Первый наш командир создал в роте здоровый моральный климат, в котором мы жили потом все последующие годы.
Возможно, это Юрий Александрович Шагинян, о котором пишет в книге "Фарватерами флотской службы" (М.: Воениздат, 1985.): "Был зачислен в состав экипажа (ПЛ "К-51") и новый командир минно-артиллерийской боевой части — лейтенант Ю.А.Шагинян. В конце сорок первого года он сражался на сухопутье. В составе батальона минеров-подрывников производил минирование дорог, мостов и других сооружений на направлении Нарва, Кингисепп. В настоящее время он капитан 2 ранга запаса, работает начальником рыбного порта в Сухуми. Давно уже не видел я Юрия Александровича, но он запомнился человеком экспансивным, доброжелательным и работоспособным."
За годы учебы в училище через нашу роту прошло несколько офицеров и старшин, занимавших различные командирские должности. Это были разные люди, с разными характерами. По-разному складывались и наши отношения с ними: с кем-то они были теплыми и открытыми, с кем-то — более формальными, почти холодными. Но, приучая нас к воинской дисциплине и порядку, все они, за редким исключением, понимали, что имеют дело с ребятами, у каждого из которых нет отца, и не злоупотребляли своей властью. Поначалу мы носили бескозырки без ленточек и форменки без погон. Для того, чтобы получить право носить эти важные атрибуты, каждый новый воспитанник училища должен был сдать специальный «экзамен на звание нахимовца». С подготовки к этому экзамену и началась наша внеклассная жизнь: мы изучали правила поведения в училище и получали первые, самые общие, сведения об адмирале Нахимове, именем которого было названо училище, о военно-морском флоте и о Великой отечественной войне. Мы также постигали азы «политической грамотности»: выдающуюся роль вождя и учителя товарища Сталина, а также фамилии, имена и отчества некоторых деятелей, занимавших важные посты в государстве. Экзамены проходили с переменным успехом: кто-то сдавал свой экзамен сразу, а кто-то ужасно волновался, путался и вынужден был снова готовиться и сдавать свой экзамен по второму, а иногда и по третьему разу. В конце концов все ребята этот экзамен сдали, после чего мы стали официально называться нахимовцами и носить на бескозырках ленточки с надписью «нахимовское училище», а на форменках — погоны с буквой «Н». В младших ротах носили ленточки с «бантиками», расположенными сбоку бескозырки, а ленточки с длинными концами сзади, как у настоящих моряков, полагались только в старших ротах, начиная с третьей. Нахимовцы старших рот носили также красные «галочки» на левом рукаве — одну, две или три, в зависимости от старшинства роты.
В парадном строю
На втором месяце пребывания в училище я попал в госпиталь. Где-то в середине октября заболел скарлатиной один мальчик из третьего взвода. Его увезли в госпиталь, а в роте был объявлен карантин — рота была изолирована от всех других рот училища. А через неделю скарлатиной заболел и я. Скарлатина тогда считалась довольно тяжелой заразной болезнью. Меня также доставили в военный госпиталь, расположенный где-то на окраине незнакомого города, и поместили в инфекционное отделение, где начались для меня очень грустные дни: большая палата с незнакомыми мне взрослыми людьми, ежедневные болезненные уколы, которые я плохо переносил, и полная неизвестность того, что же будет со мной дальше и не отчислят ли теперь меня из училища. Наступило Седьмое ноября — великий советский праздник, который обитатели палаты воспринимали через радио-репродуктор (время телевизоров еще не наступило). День было по-осеннему хмурый, настроение у меня было грустное. Вдруг в палату вошла дежурная медсестра и сказала мне, чтобы я подошел к окну. Наша палата была на втором этаже, и когда я подошел к окну, то увидел внизу под окном машину начальника нашего училища, рядом с которой стоял он сам вместе со своим замполитом. Они стали приветливо махать мне руками, держа в руках большие пакеты — это были подарки для меня и того нахимовца, который лежал в другой палате. Поняв, что это меня они поздравляют с праздником, я стоял совершенно обалделый, а за моей спиной соседи по палате одобрительно обсуждали этот поступок моих больших начальников. Через некоторое время они уехали, а сестра принесла мне большой пакет с фруктами и поздравительное письмо. Этот визит произвел на меня очень сильное впечатление. Настроение мое резко улучшилось, я понял, что меня в училище ждут, и оставшиеся до выписки дни пролетели незаметно.
Начальник училища и замполит, Гаврилин Георгий Иванович и Аверлюков Федор Иванович.
От редакции.
О Г.И.Гаврилине мы рассказали ранее, теперь пришло время подробнее, насколько возможно, попытаться обрисовать облик Федора Ивановича Аверлюкова. Будущий заместитель начальника Тбилисского нахимовского училища, по сведениям, приведенным (Воплощение замысла. - М.: Воениздат, 1987.), в период Великой Отечественной войны служил начальником политотдела 4-й отдельной бригады речных кораблей Дунайской военной флотилии в звании капитана 3 ранга. Разъяснял, что с переносом "боевых действий за рубежи нашей Родины. Партий призывает нас проявлять особую бдительность и вместе с тем уважительно относиться к местному населению, к его национальным обычаям, к жизненным нуждам, помнить всегда о высоком интернациональном долге советского воина-освободителя. Мы воюем не с народами, а их поработителями, с ненавистной всему человечеству фашистской чумой." Был способен к принятию самостоятельных решений. Автор книги пишет: Вечером ко мне пришла делегация румын. Тот же унтер-офицер, говоривший по-русски, заявил: солдаты просят вернуть им оружие и послать сражаться против Гитлера. — Как поступим? — спрашиваю Аверлюкова. — Нам остается только приветствовать румынских друзей, — отвечает начальник политотдела бригады.
В числе его наград - флотоводческий (08.07.1945.)
Ф.И.Аверлюков на устном экзамене по русскому языку и литературе (в центре за столом) слева от него Ольга Федоровна Грицак, справа - Татьяна Валентиновна Делюкина, о них, преподавателях, рассказ впереди.
Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.
ОТРОЧЕСТВО. Продолжение.
Первая тбилисская зима, которая больше походила на нашу ленинградскую осень, тянулась долго — мы привыкали к новой жизни. Но пришла весна, период адаптации закончился, и наша жизнь побежала по налаженным рельсам. Мы росли и развивались, переходя из класса в класс, набираясь знаний и опыта и впитывая дух дружбы, товарищества и коллективизма. Мы жили одинаковой жизнью, у нас были общие заботы и общие радости, а индивидуальность каждого как бы отступила на второй план и растворилась в коллективе. Какие-то личные ситуации почти всегда вписывались в то, что в это время происходило со всеми, и поэтому каждый из нас был уже не столько «я», сколько — «мы». Это совсем не означало подавления личности, но личность должна была жить по законам коллектива: заботясь о себе, нужно думать и о других; в любых ситуациях нужно помогать товарищам; нельзя доносить и предавать; нельзя проявлять физическую силу по отношению к более слабому; нельзя без спроса брать чужие вещи; нельзя «выпендриваться». Это «мы» было настолько сильным, что вспоминая те годы, мне трудно говорить о ком-то конкретно (кроме тех немногих ситуаций, которые выпадали из общей жизни). Это потом, во взрослой жизни, мы все стали разными, стали жить и думать по-разному, и каждый стал «я». Однако, нахимовское «мы» по-прежнему сохранялось в нас, только перешло как бы на второй план, в глубины сознания, всплывая каждый раз при наших встречах. А тогда мы были — «мы». Мы называли друг друга уменьшительными именами — Сашка, Вовка, Борька и так далее. Это было нашим паролем для «своих»: «Саша» — это обычный мальчик, каких много, а вот «Сашка» — это «свой», с которым ты каждый день стоишь в одном строю, с которым ты каждый день с утра до вечера делаешь то же самое, что и он, с которым ты вместе уже съел «пуд соли». Ты знаешь его, как облупленного, и ты доверяешь ему. К восьмому классу «своими» стали почти все в роте, независимо от того, кто с кем больше дружил. Несмотря на военную форму, мы все же оставались детьми (подростками, юношами) и, конечно же, иногда нарушали и дисциплину, и порядок. Это было наказуемо, но наказания за нарушения были, как правило, понятными и справедливыми. При этом командиры никогда не пытались выявить нарушителя с помощью гласного, а тем более — негласного, опроса юных «сослуживцев». Такая попытка заведомо была обречена на провал, и это хорошо знали все опытные командиры (новым иногда приходилось узнавать это на собственном опыте). Доносительство в нахимовской среде было недопустимым: случись такое, и парню был бы объявлен полный бойкот со всеми вытекающими последствиями. Это понятие впитывалось в сознание каждого еще в младших ротах, когда некоторые несмышленые новички иногда пытались сделать что-либо подобное.
Владимир Петрович Гузь, старшина 1 статьи, в дальнейшем старший лейтенант, исключительных человеческих качеств воспитатель, пользовался непререкаемым авторитетом. Многим воспитанникам помог обрести умение быть требовательным, заботливым и выдержанным командиром. - В.В.Максимов. На фото 1951 года с выпускниками 1948 года, посетившими родное училище и любимого командира: Морозов Анатолий Алексеевич, курсант КВВМКУ им. С.М.Кирова, и студент ГПИ Чикваидзе Константин Ираклиевич.
Неписанные правила взаимоотношений допускали некоторые не предусмотренные уставами действия. Был у нас в младших ротах старшина роты по фамилии Гузь. Он иногда применял такой воспитательный прием в отношениях со своими малолетними воспитанниками. Рота стоит в строю, старшина роты что-то объявляет, а кто-то в строю начинает шалить, нарушая порядок. Старшина делает ему замечание, но шалун не унимается. Тогда Гузь походит к шалуну и спокойно так, без крика* дает ему «щелбан» по лбу. Рука у старшины крепкая — пацану больно. Казалось бы — безобразие, рукоприкладство! Ничего подобного: пацан воспринимает это как должное и не обижается, потому что старшину уважают, а делает он это без злости, но доходчиво. Был однажды случай, когда рота «проучила» плохого командира. Появился как-то в одном из наших взводов некий старшина, который стал общаться с нахимовцами так, как общается плохой сержант с новобранцами, постоянно демонстрируя свою власть над ними. Взвод его невзлюбил, и рота знала об этом. Однажды этот старшина был дежурным по роте и на вечерней прогулке во дворе стал «учить» роту, заставляя ее печатать строевой шаг, хотя на вечерних прогулках в училище это было не принято. И рота устроила ему спектакль. В вечерней тишине рота стала топать через два шага: топ-топ, тихо-тихо, топ-топ, тихо-тихо. Старшина взбесился: кричал, грозил, что будет гонять роту до самого отбоя и снова гонял нас. Но рота продолжала топать «через раз». После того, как время прогулки истекло, во дворе появился дежурный по училищу и приказал увести роту со двора. Рота объявила старшине войну, которая длилась недолго — старшине пришлось уйти из роты, а потом — и из училища. Но это был случай, из ряда вон выходящий. Школьная учеба шла в училище примерно так же, как в обычной школе, с той только разницей, что большинство наших учителей, в том числе — и некоторые женщины, были одеты в морскую офицерскую форму (с погонами береговой или административной службы). В классах было не более 25 человек, поэтому учителя довольно хорошо знали своих учеников и могли с каждым работать непосредственно. В сложных ситуациях им не нужно было «вызывать в школу родителей» — сразу после уроков учитель мог пообщаться с офицером-воспитателем или, при необходимости, устроить разговор «на троих» с участием провинившегося. Выполнение домашних заданий производилось нахимовцами под контролем офицера-воспитателя или его помощника в отведенное для этого время, которое называлось «самоподготовкой». В это время все нахимовцы обязаны были сидеть в классе и заниматься самостоятельно. Таким образом, процесс школьной учебы был довольно хорошо организован, что весьма способствовало общей хорошей успеваемости. Общее руководство школьными занятиями осуществлял начальник учебного отдела капитан второго ранга Таршин — тот самый, кто принимал нас в Ленинграде в Нахимовское училище.
Самоподготовка. Детский рисунок Ю.Н.Курако.
Скарлатина, которой я переболел в самом начале моей учебы в училище, выбила меня из колеи: я пропустил много учебных дней и в пятом классе учился довольно посредственно. Но потом постепенно я начал «набирать обороты» и к девятому классу вышел в отличники. Этому способствовали хорошие условия для учебы, хорошие учителя, и общая обстановка в роте: по мере перехода в старшие классы у нас становилось модным хорошо учиться.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
В 1944 году мы переехали в Краснодар, там я учился в 6-10 классах школы имени С.М.Кирова, – лучшей мужской школы города, так как мы жили рядом с ней. А когда переехали на окраину, то последние три года я ходил пешком, по пять километров туда и обратно. Вставал в 6.00 и – бегом марш-бросок в школу! В 7.00 начинались занятия. Школа работала в три смены. Эти кроссы по свежему воздуху укрепляли мои ещё слабые ноги и закаляли волю, что пригодилось затем на флоте. Всегда в 6.00 я уже был на ногах, и это пригодилось и в учебном отряде, и в училище! Итак, в конце мая 1944-го года мы прибыли в Краснодар. Он встретил нас проливным дождём. Полдня сидели под открытым небом, кажется, под клеёнкой. Потом отец (он был не годен к службе в армии) снял на один день комнату за бешеные деньги. Затем несколько дней жили на какой-то веранде, благо было уже тепло. Наконец, отец нашёл работу с ведомственной квартирой, и мы поселились в центре города на улице Гоголя, 31. Это недалеко от гостиницы «Кубань», где Отец – строитель, и нашёл работу довольно легко. Было что восстанавливать. Все крупные дома в центре города были сожжены немцами при отступлении, от когда-то красивых домов остались лишь стены, а внутри – пусто. Мать вспомнила молодость гражданской войны и пошла работать на телеграф. Сестра пошла в техникум, а я – в шестой класс. Школа № 2 стояла в центре города на пересечении улиц Красная и Орджоникидзе. Сидели в классах по 6-10 человек за столом, писали на газетах. Какие-то учебники всё же были.
Большую роль в становлении моего характера сыграл мой друг Лёня Корженевский. Он был безусловным лидером. Его отец погиб на фронте, мать с трудом могла прокормить его и себя. Физически он был сильнее меня, очень упрямый, он многому научил меня. Сначала он научил меня плавать. До этого плавать я не умел и очень страдал, так как считал, что каждый моряк должен уметь хорошо плавать. Как только вышла картина «Первая перчатка», и Переверзев стал нашим героем, он тут же сам сшил боксёрские перчатки из обрывков брезента и какой-то набивки. И началось! Каждый день мы разминались минут по 30-40. Потом – бой, сначала слегка, а потом он говорил: «Буду бить по-настоящему». Мне доставалось, но держался я стойко. Моим любимым героем стал боксёр из рассказа Джека Лондона «Мексиканец». Вместе мы мастерили всё: модели кораблей, ножи, электромоторчики (я и теперь могу за 30 минут из консервной банки, имея под рукой ножницы и проволоку, смастерить электромотор!). Однажды он заявил: «Будем делать морской кортик». – «Из чего?» – «Из плоского немецкого штыка». – «Да ведь это сумасшедшая работа», – сопротивлялся я. – «Ну и что ж?». Отожгли штык, сталь стала мягкой. Не имея тисков, вбили его в пень и напильниками пилили поочерёдно. И сделали кортик! Форма и размеры – те же, только ручка была из чёрного эбонита. В то время за такое оружие могли и посадить! Всё это, то есть упорство, помогло мне потом на службе. Пример. Я – молодой матрос. Надо своими силами смонтировать «РПН-47». Командир БЧ-I Гензель разметил, где сверлить отверстия для кабеля и амортизаторов, дал ручную дрель и сказал: «Работай!». Сверлю упорно! Слышу тихий разговор. Начальник РТС капитан-лейтенант Герболинский говорит Гензелю: «Зачем заставляешь уродоваться молодого матроса? Дай ему электродрель, и он шутя сделает работу за полчаса». Тот в ответ ему: «Ещё молодой, пусть закаляет свой характер». Я сверлю и без обиды думаю: «А ведь он прав!». Когда в войну его тральщик подорвался на мине, и он какое-то время плавал в ледяной воде, ему наверняка было труднее, чем сверлить ручной дрелью. Вот так и «закалялась сталь» по Н.Островскому. Сейчас молодое поколение не хочет знать (и тем более – преодолевать!) трудности. «Подай всё готовое!».
Наше поколение не боялось трудностей. На этом и войну выиграли, и выдержали тоже, пока были люди нашей закваски.
КОГДА СУДЬБА СПОТЫКАЕТСЯ
Вопрос: «Можно ли, служа в ОВРе, получить воинское звание капитан 2 ранга?» Ответ: «Можно. Но только в том случае, если ты пришёл в ОВР в звании капитана 1 ранга».
(Флотский юмор)
Бывают случаи в жизни, когда по собственной глупости, а чаще – по чужой – всё может пойти прахом. И только случай, провидение, если хотите, может отвести беду. Один случай приведу из собственной службы. 1973 год. Осень. Я хоть уже и немолодой, 43 года, но всё же ещё не бесперспективный офицер. Родившись в год лошади, я уже четыре года непрерывно катил свою тележку. Тележка эта называлась – начальник штаба 31-го отдельного дивизиона тральщиков 20-ой дивизии ОВРа КЧФ. Наш дивизион состоял из тринадцати кораблей проекта 257ДМ.
Деревянный, маломагнитный базовый тральщик – корабль четвёртого ранга. Командовал дивизионом капитан 3 ранга Антипов, умный, настойчивый выпускник ЧВВМУ 1955 года. Он заочно учился в академии, часто отлучался по делам учёбы. Я успешно тянул лямку службы дивизиона, был на хорошем счету. Дивизион морских тральщиков, базировавшийся рядом, постоянно нёс боевую службу в Средиземном море: служба – ремонт – и снова служба. И только изредка, на ЗТУ (зачётном тактическом учении) флота и других флотских учениях его корабли привлекали к проводке кораблей за тралами. А мы «пахали» весь год. Все задачи сверх БП: контрольное траление фарватеров, обеспечение других соединений, закрытие районов, обеспечение науки и новой техники (особенно летом), – всё это лежало на плечах 31-го дивизиона. Интересно, что когда на инструктаже перед ЗТУ флота вывешивалось «Решение на боевые действия», то наше решение всегда было более продуманным, чётким, лаконичным, чем решение 55-го дивизиона морских тральщиков. В этом была заслуга Антипова. И командир дивизии адмирал Головачёв упрекал комдива морских тральщиков Шовгенова. Вот, мол, у Сильвестрова штаб из четырёх желторотых офицеров, а решение – блеск; а у тебя толпа офицеров и все 3-го ранга, а решение – дрянь и содрано со старого. Шовгенов, как всякий восточный человек, был и злопамятным, и мстительным по характеру. Спустя много лет он, будучи моим начальником, припомнил мне все эти «решения». Ну, да это к слову. Летом 1973 года Антипов окончил академию и пошёл на повышение. Командир дивизии подал ходатайство, и я был назначен командиром 31-го ОДТЩ. А начальником штаба стал молодой командир тральщика Сидоренко. Ещё в молодости Сидоренко, будучи мичманом-курсантом из училища Фрунзе, стажировался на моём тральщике в Таллинне. Это был преданный, работоспособный, порядочный офицер. Впоследствии ушёл на пенсию капитаном 1 ранга, живёт недалеко от меня. Я всегда радовался и гордился, что мои «дети» дослужились до больших чинов и должностей, а один даже стал адмиралом. И все они помнят и уважают меня.
Назавтра ожидалось прибытие в Севастополь Главкома ВМФ Горшкова. Наш дивизион стоял в уютном ковше (Мы называли его ласково «наш Лягушатник»). Его акватория и прилегающая территория были объектами нашей приборки, куда входила и могила Героя Советского Союза Ивана Голубца, который во время войны и налёта авиации немцев, увидев пожар на своём МО, успел сбросить все приготовленные глубинные бомбы за борт, предотвратив взрыв, и тем самым спас корабли в ковше. Сам он погиб и был похоронен тут же на склоне холма над бухтой… К вечеру территория была в порядке и готова к смотру. Все изрядно устали и разошлись отдыхать. Наутро я прибыл пораньше, часам к семи. Всё шло, как обычно. Вдруг в 7:20 получаю доклад, что на одном из кораблей пропал дежурный по кораблю, старшина 1-й статьи, с АК-46 с сотней холостых патронов и несколькими ручными гранатами. В этот момент от КПП к штабу дивизии проехал «козлик» командира дивизии. Я подбежал к выходящему из машины адмиралу и доложил о случившемся. Я ожидал всего. Но адмирал вдруг молча повернулся кругом и побежал к моему дивизиону. Я изо всех сил бежал за ним и дышал ему в затылок. По-моему, мы уложились в норматив третьего юношеского разряда: 100 метров за 13 секунд! Но было не до смеха: решалась его и моя судьба. Кому и что он докладывал, какие отдавал приказания из нашей рубки дежурного, не помню. Кто принимал решение, не знаю. А решение было быстрым и чётким. Выделено 20 матросов с автоматами и офицер с пистолетом, которые хорошо знали беглеца в лицо. Через 15 минут грузовик с бербазы умчал старшего лейтенанта Дьякова и моряков в Симферополь, чтобы блокировать аэропорт. Только что страну потрясла весть об угоне самолёта в Турцию отцом и сыном Бразинскасами и убийстве бортпроводницы Купченко. Налетевшие в это время особисты и работники ОУС флота ворошили все бумаги, погреба, каюты командиров, где хранились пистолеты, боевые патроны, запалы гранат и первичные детонаторы. Выяснилось, что каюту командира дезертир вскрыть побоялся или не смог, и на этом корабле боевых патронов и запалов гранат не пропало. Но они могли быть украдены ещё где-то.
(1950-1970) советская бортпроводница, награждена орденом Красного знамени.
Примерно в 9 часов звонок из штаба КЧФ: дезертир уже задержан нашей командой и отправлен под арест. Общий вздох облегчения. Напряжение спало! До самого обеда меня допрашивали в рубке дежурного. «Покажите акты проверки стрелкового оружия за последние два года, оргприказы о порядке хранения и выдачи оружия, книги выдачи оружия. Где и чьи это подписи и росписи?» И т.д., и т.п. Словом, искали крамолу часа три. Когда оказалось, что все бумаги в норме, начались вопросы порядка: «А почему у вас пирамиды деревянные? А почему они стоят в коридоре офицеров рядом с кают-компанией?» И т. д. Ссылки на то, что корабли немагнитные, что даже сейф у командира немагнитный и т. п., их не волновали и не устраивали. На магнитные поля и заводскую спецификацию им было наплевать. Нужны были только замечания и недостатки. И они их искали. Часов в одиннадцать прибыла машина. Дьяков доложил адмиралу, а затем уже и мне, что едва они выехали за город, сразу за Сапун-горой увидели – у обочины дороги шёл в сторону Симферополя в гражданской одежде наш дезертир. Под плащом угадывался автомат. Дьяков скомандовал матросам: «Заряжай!», «Окружай!». Моряки закляцали затворами. Беглецу: «Бросай оружие!» Повинуясь, он бросил автомат на землю. Дьяков подбежал вплотную, хотя и боялся взрыва гранаты, и заорал: «Гранаты на землю!». Гранаты – на земле. Дезертир был схвачен и усажен в машину. Вот и всё чудо. А чудо было в том, что машина с нарядом и беглец случайно встретились в одной точке, и довольно быстро. Как я понимаю, случай этот Главкому доложен не был. Или доложен в нужной форме. После убытия Главкома Головачёв и я были вызваны на Военный Совет Флота. Я сильно волновался. Решалась моя судьба. На вопросы членов Военсовета отвечал по-уставному, мол, виноват, исправлюсь и т.д. и т.п. Когда достаточно наигрались мною, был задан вопрос Головачёву, что он обо всём этом думает. Адмирал мужественно ответил (не всякий начальник на это способен!) что-то вроде: «Прямой вины комдива в этом случае я не усматриваю». Наступила мёртвая, зловещая тишина. Мне было предложено выйти и подождать в коридоре. Больше со мной не разговаривали. Минут через тридцать вышел красный, потный, как из бани, адмирал, и мы убыли к себе в Стрелецкую бухту. Самые рьяные грозили мне всякими страшными карами, но командующий Сысоев (он часто бывал на нашем дивизионе и знал все наши дела) решил: «Только недавно назначили, незачем и снимать. Хватит служебного несоответствия и строгого партийного взыскания!»
Уже на следующий день на парткомиссии мне объявили строгий выговор с занесением. Секретарь парткомиссии доверительно сказал мне в коридоре: «Не переживай, – через год всё снимем». Я откомандовал дивизионом ещё полтора года. Взыскания были сняты. Затем дивизион был передислоцирован к новому месту базирования в Донузлав. Редкая глупость! Дивизион должен был обеспечивать противоминную оборону Главной базы флота, то есть Севастополя, а находился на расстоянии пятичасового хода от него. Вход с моря в Донузлав был защищён косой, в которой был прорыт узкий фарватер. Хватило бы сотни авиационных мин, чтобы запереть этот выход на много недель. А если бы шлёпнуть на косу хоть самую малую атомную бомбу, то проход бы сомкнулся, и землечерпалками нужно бы было делать новый канал много месяцев. Недаром Антипов говаривал – если будет война, нас с тобой расстреляют на третий день, как не обеспечивших противоминную оборону Главной базы. А он был умный человек, царство ему небесное! Он сгорел на работе в штабе флота, подорвав своё здоровье. Сделал он для Флота очень много, а адмирала (его мечта с детства!) так и не получил: не было мохнатой руки. Дивизион принял Сидоренко. Головачёв, с моего согласия, назначил меня командиром ЗС «Припять».
Перед этим Командующий КЧФ Ховрин разгромил смотром этот корабль, поставив два балла. И пригрозил, что через год повторит проверку. Головачёв сказал мне: «Принимай и выправляй дела», что я и делал до следующей проверки. А проверка штабом флота во главе с Ховриным через год – это тема для следующего юмористического рассказа!
Октябрь 2006. Севастополь
PS. Публикация воспоминаний О.В.Сильвестрова была бы невозможна без помощи Владимира Вениаминовича Брыскина, выражаем ему нашу искреннюю признательность!
