Глава 5. Штабной

'Полтинники' в торжественном убранстве

Сторожевой корабль проекта 50, СКР 'Туман'

Полк Голубовича на марше

Командующий ДКБФ адмирал Михайлин на СКР 'Туман', весна 1975 год

* * *

Данилов Г. руководит работой на торпедном аппарате

* * *<.h3> В самом начале августа 1974 года к нам в дивизион, наконец-то, назначили нового начальника штаба. Батька буквально ожил на глазах и в его обычно протухшем, задавленном заботами взгляде появилось нечто лукавое и живое. Он ведь действительно сидел в командирах дежурных ПУГ, как старый пудель, привязанный к леерной стойке корабля, и сидел по 270 суток в году без сходов на берег. Поэтому такое оживление понять можно, и лично я сразу заметил эти перемены в комдивском поведении.

Новый НШ был элегантным и красивым каплеем. Он мне очень напоминал своим сходством моего снарядного крестного - флагманского артиллериста Ефимова, который устроил нас с Железновым работать молотобойцами в собственной орудийной башне.

Его благородные черты тонкого лица с правильным профилем арийского носа и аккуратная прическа русых волос сразу бросались в глаза, а опрятная офицерская форма, прекрасно сидящая на нем, эффектно подчеркивала его явно не крестьянское происхождение.

Зинченко Валерий Георгиевич - так нам представили нашего нового начальника и по сути третье лицо в командной иерархии дивизиона. Выпускник училища Фрунзе, а значит наш 'фрунзак', 1968 года, он только что закончил пока неведомую мне кузницу командных кадров под названием ВОЛСОК, а до учебы был командиром СКРа в Балтийске.

Я любил прежде рассматривать и со своей колокольни оценивать незнакомых людей, но мне наш новый НШ, понравился с первой встречи. Это был, по-моему, первый НШ, который с шиком носил на своей голове красивую, шитую на заказ белую фуражку, значительно отличающуюся от уставного флотского писсуара, которые обычно украшали головы наших руководителей. Сам носил и подчиненным офицерам не запрещал этого. Валера немного пообтерся в нашей застойной трясине на новой должности и постепенно начал проявлять свой истинный характер. Это был тот самый 'фрунзак', который мог драть любого подчиненного и за каждую мелочь и упущение, коль должность позволяла, чего ж ею не воспользоваться. Дрючил офицеров он, ну просто профессионально. Эти картинки мне довелось запечатлеть в своей памяти, когда приходилось стоять дежурным по дивизиону и не по своей воле быть невольным наблюдателем этих экзекуций. При этом он с уверенным видом сидел за столом в дежурной рубке и невозмутимо изящными точными движениями маленькой пилочки обрабатывал свои ногти на красивых ухоженных руках, в то время, как перед ним навытяжку стоял очередной виновник.

Не повышая голоса до неприличных интонаций, Валера выдавал таких словесных пендалей с флотской издевкой и сарказмом, что бедолага начинал каяться по всех смертных грехах и уверял, что в будущем подобного не повториться. Только так можно ставить на свои места некоторых зарвавшихся дармоедов.

Лично мне не приходилось стоять перед Зинченко в подобной позе и ему не удалось отодрать меня по-человечески ни разу за всю совместную службу.

Вы хотите сказать, что так нельзя. Что этим, видите ли, он унижает личность офицера... с его человеческим достоинством.

Все правильно он делал, он давал почувствовать пьяницам и тунеядцам, что его падшая личность ему безразлична. Ведь такие люди в дивизионе были, и что скрывать. Им не доверяли стрелковое оружие и ответственные наряды и караулы, а за них тянули лямку нарядов другие лейтенанты, денежное довольствие которых были совершенно одинаковы.

Теперь штабные спецы, как провинившиеся школьники, прибывали в 18.00. на доклад к НШ и, только отчитавшись о проделанной за день работе, учтиво испрашивали 'добро' на сход.

Ну, а как я уже неоднократно убеждался, рабочий день в дивизионе начинал раскручиваться на полный ход, как раз после 18 часов. Дивизионные специалисты после этих самых докладов начинали суетиться, как ошпаренные, и срочно с головой погружались в исполнение тех прорех и недочетов, на которые им четко указал строптивый Зинченко.

Но, как только сам Зинченко убывал домой из дивизиона, то следом за ним по бетонке причалов крадучись на полусогнутых в срочном порядке мелкой рысью разбегался весь штабной народ. И в штабе воцарялась тишь и благодать.

Серега Денисюк с прибытием штатного НШ резко засобирался в очередной отпуск.

- Так, Дугинец, давай, принимай у меня дела и обязанности дивизионного минера, - внезапно огорошил меня Серега, как гигантская торпеда, с шумом влетев ко мне в каюту.

- Как? А ты куда собрался? - удивился я столь неожиданному приказанию своего спецшефа.

- Как, как... Каком кверху... Все! - обрадовано ухмылялся Денисюк. - Ухожу в отпуск, а потом на классы в родной Питер. Хер я больше вернусь на эти помойки. После классов найду себе должностишку в Питере, и вы служите - мы вас подождем. Батька уже дал тебе добро на новую должность. Я ему сказал, что лучше твоей кандидатуры на эту должность не найти.

И как в подтверждение Серегиных слов в каюту постучал и вошел молодой и стройный, как кипарис, лейтенант, ярко блестевший своими гранеными звездами на погонах новейшей тужурки.

- Лейтенант Ожогин, - представилось это явление, взяв под козырек и грациозно изогнувшись, чтобы ненароком не зацепить крупную фигуру Денисюка, стоящую у дверей. - Назначен на должность командира БЧ-2-3.

Незнакомая и совсем пока непонятная тревога и одновременно затаенная радость закрались в душу: неужели дожил до такого момента своей корабельной службы, что уже мне на смену прибыл молодой летюха, а я совершенно случайно рвану на каплейскую должность.

- Из Фрунзе? - невольно вырвалось у меня предположение.

- Так точно, из училища Фрунзе, - как отбойный молоток чеканил слова молодой.

В непредвиденной спешке я стал сдавать дела помощника командира корабля нашему штурману Михно, а Ожогину всю матчасть и имущество боевой части.

Если с Ожогиным мы это дело сварганили быстро и без всяких проволочек подписали акт према-передачи с чистой совестью, то с Михно дела обстояли с затруднениями. Я как мог, парил ему мозги, проявляя при этом смекалку и опыт старших товарищей нечистых на руку, и всучивал своему тезке все рванье и старье вещевого имущества: рукава от канадок вместо целых курток и кусок дерматина вместо кожаного командирского пальто.

Уговорил таки я штурмана, а он мне поверил, что эти самые ошметки былой роскоши и являются числящимися за кораблем 12-тью канадками и командирским пальто, но только на них нужно оформить акт на списание, после чего можно будет получить на складе новые шмотки.

Странно мне было, но Железнов почему-то особо не вникал в подробности хода передачи дел и я покинул корабль с нечистой совестью, но зато без финансовых начетов за разворованное за долгие годы корабельное вещевое имущество.

Теперь, приняв дела и обязанности штабной должности, я, наконец, узнал, что кроме дивизионного минера, я еще и офицер ПЛО (противолодочная оборона), а это уже звучало гордо. Офицер ПЛО являлся правой рукой начальника штаба и на выходах в море автоматически награждался дополнительными обязанностями начальника походного штаба.

Почетная обязанность хоть какого-то маленького начальника уже предполагала руководящую должность в штабном коллективе и ответственность.

Эта почетная обязанность начиналась с получения мной секретного чемодана с секретными документами, транспортировки его на флагманский корабль и развертывание на ГКП скромного столика под громким названием КП, с назначением дежурных смен из дивизионных специалистов штабного поста управления корабельно-поисковой группы.

Как вскоре я понял из своей бурной деятельности на новом посту, что главными скрипками в этом оркестре, кроме НШ, были всего-то два человека: дивизионный штурман и офицер ПЛО.

Были главными потому, что все расчеты и обстановку для принятия решения комдива на выход в море, на все виды стрельб или поиск подводной лодки совместно с авиацией флота или еще какими-либо противолодочными силами, приходилось рассчитывать и добывать нам с Осиповым.

До поздней ночи мы в творческих муках рожали вместе со штурманом шедевры современной противолодочной мысли и перекладывали его на бумагу в виде навигационной карты района предстоящих 'боевых' действий. Комдив проверял принятое нами, но его решение, и корректировал те моменты, которые ему казались слабыми, мы тут же на ходу вносили изменения в наш черновик рабочей карты и отдавали ее в надежные руки матроса-чертежника, специально допущенного к работам За ночь этот способный и, можно сказать, талантливый парнишка в петухах и красках разрисовывал на новой карте наше решение, превращая его в настоящий шедевр штабного искусства, и оно приобретало окончательный вид, от вида которого даже Батька, подписывая его, приходил в хорошее расположение своего противолодочного духа.

Осипов до этого был штурманом на 119-ом. Штурманом он был прекрасным, за что и пошел на повышение, но вот человеком был слишком серьезным и в коллективе офицеров всячески уклонялся от совместных мероприятий развлекательного характера. И не смотря на эту положительную черту, в его характере проскальзывала некая самоуверенность в своих действиях и поступках.

'Далеко пойдет наш Илюха' - мыслил я иногда, наблюдая за этим штурманом. Некоторым это не нравилось.

Когда в 74 году Илья перешел служить в штаб, то на его место, как обычно, прибыл служить молодой, но уже с гордой осанкой будущего адмирала, лейтенант Боря Клейнершехет.

Боря с такой странной фамилией по внешности совсем не походил на своих далеких земляков с обетованной земли. Его худое белокожее лицо со светло- русыми волосами прически скорее претендовало на голливудского красавчика их местных вестернов. До поры до времени Клейнер служил на штурманском поприще тихой сапой, и никто из простых смертных не подозревал о его крепких подпорах в верхних этажах военного руководства.

Но, когда ровно через год, Борю неожиданно назначили командиром МПК- 119, то на этого скромного лейтенанта все и сразу обратили пристальное внимание. Еще бы! Это был, по-моему, первый из могикан такой быстрый и скороспелый командир корабля 3 ранга в лейтенантском звании.

А когда через месяц после назначения на новую должность, Боря еще прикатил к трапу своего корабля на новеньких 'Жигулях', то тут уж все окончательно поняли, что не все так просто в нашем противолодочном мире и в карьере этого молодого человека.

Новая 'копейка' блестела своим желто-салатным колером краски и... ничем не отличалась от автомобиля старого морского волка Кожухаря, стоящим рядом на причале.

- Везет же мужику! - с неким чувством сожаления произнес Илья, отрываясь от карты, на которой мы с ним рожали очередное Батькино решение. - Мы с ним учились на штурманском факультете в калининградском училище, но он на год моложе. И подруги наши проживали в одном подъезде и на одной лестничной клетке. Чего бы мне, дураку было не постучать в соседнюю дверь... У Бори невеста генеральская дочка, а у меня из простой советской семьи.

- А кто у него тесть? - заинтересовался я столь удивительной историей двух курсантов.

- Генерал - командующий 158 ЗРБР (зенитная ракетная бригада), которая осуществляет наше прикрытие с воздуха на Балтике, делился своими разведданными Илья.

Начальники наши проглотили эту пилюлю молча, поверив в то, что чудеса бывают и в наше время, а вот новый командир вмб контр-адмирал Шадрич Олег Петрович не смог равнодушно наблюдать, как молодой командир в звании лейтенанта выруливает по городу на своей личной 'копейке'.

Он правильно считал, что лейтенант должен до командирской должности пройти все ступени карьерного роста, а уж потом рулить на ходовом мостике в должности командира.

При любом удобном случае на собраниях офицеров под его личным руководством, он обязательно считал своим долгом попинать Борю для приличия перед офицерским собранием:

'Где этот командир-лейтенант...', - орлиным взором оглядывая притихший зал, непонятно у кого спрашивал адмирал.

При этом каждый сидящий командир в меру своей испорченности вместо моих многоточий добавлял крепкое словечко из корабельных 'погонял'. 'Это я, выросший и воспитанный на подножках одесских трамваев, прежде чем стать командиром подводной лодки служил 10 лет, а этот...

Лейтенант... Уже рулит кораблем за штурвалом своих 'Жигулей!' - делился опытом службы возмущенный Щадрич.

Но Боря в таких случаях старался не обращать внимания на адмиральский сарказм и прекрасно водил машину за своим рулем со спокойной душой. Какое ему дело до адмиральских причуд и шуточек.

Мой 'лучший друг' Белякович, а по совместительству зам. комдива по политической части как-то похвастался принародно, что начал заочное обучение на первом курсе ВПА им. Ленина (Военно-политическая академия).

Ну, поступил - молодец. Повышай свой уровень, мы за тебя только рады. Но, как только ему секретной почтой пришли первые задания из академии, то тут и я вдруг почувствовал, что тоже вместе с Ильей начали заочное обучение в этом высшем учебном заведении.

Этот непомерно шустрый и до предела наглый слушатель вызвал нас с Осиповым в тактический кабинет, где он пыхтел над выполнением самостоятельных работ и ознакомил с вопросами, на которые он - Белякович должен был отвечать.

- Так! - совсем по-деловому такнул политический начальник, потирая рученками. - Дугинец, ты мне решаешь вот эти задачи по своей специальности,- указал он на простенькие задачки по торпедным треугольникам и аппаратным углам в своем задании. - А эти по штурмании, Илья, бери на себя, остальное я буду добивать сам.

В принципе для нас с Ильей эти задачи и примеры не вызывали затруднений, и ровно через 15 минут мы с ним вернули Беляковичу выполненные задания.

А через месяц, сияющий Белякович, столкнувшись со мной у трапа корабля, радостно и не моргнув глазом, оповестил:

'Можете поздравить меня, я получил оценку 'отлично' за то задание, которое вы мне помогали делать'.

И такая практика по невольному повышению моего образования начала расширять свои масштабы. Разве позволит военная субординация отказать своему же начальнику в культурной просьбе о помощи?

Оборону вмб Стрелок, что находится на Дальнем Востоке, мы с Ильей построили на карте так, что даже мышь не могла проскочить через наши кордоны, а не то, что какая-то сверхмалая подводная лодка. Наворотили на сопках средств ПВО, а в проливах наставили стационарных радиогидроакустических буев и противолодочных сетей, что некуда деваться было агрессору со своими коварными замыслами. Разрисовали всю карту- решение для Беляковича так, что нашему протеже поставили еще одну жирную 'пятерку'. А Белякович все знай себе хвастается перед нами своими отличными достижениями в учебе.

'Молодцы, мужики! Вам уже можно в Генштабе служить'. Так уж случилось, что при первой же проверке дежурной поисково- ударной группы нашего дивизиона офицерами отдела боевой подготовки Главного штаба ВМФ мы с Ильей здорово прогнулись.

По сигналу тревоги, объявленной совершенно неожиданно, к рубке дивизиона прикатила черная 'Волга', из дверей которой, как черти их табакерки, выскочили сразу два бравых капраза и два капдва и давай хронометрировать весь процесс экстренного приготовления дежурных сил к выходу в море.

- Александр Иваныч, давай мне срочно походный чемодан и Денисюковскую бандуру в придачу, - торопил я нашего дивизионного секретчика мичмана Рязанова.

- Викторович, зачем тебе этот шарабан-то нужен, - ехидно улыбался Рязанов, выдавая вместе с чемоданом громоздкое фанерное творение рук человеческих Сереги Денисюка.

- Сам пока не знаю, но думаю обязательно пригодится, пыль в глаза пустить приезжим товарищам, - парировал я издевку мичмана.

Как бывалый коробейник со своими коробами в руках, я влетел по трапу на ГКП флагманского корабля и мы с Ильей в одночасье разложили карту- самобранку и свои документы на штурманском столе в ходовой рубке, прогнав со своего рабочего места штатного штурмана лейтенанта Попова.

- Вам вводная! - с театральным жестом главного режиссера произнес вошедший в двери капитан 1 ранга, диктуя свою заготовку из записной книжки. - В точке Ш-... Д-... противолодочной авиацией флота обнаружен перископ подводной лодки, предположительно проекта U-206. Кораблям ПУГ выйти в район и произвести поиск ПЛ по вызову. Мне доложить решение на поиск и время поиска кораблями для достижения вероятности обнаружения в этом районе равной 0,4. Время пошло!

В малых объемах тесноты ходовой рубки набились все приехавшие проверяющие, начальники местного масштаба, даже сам комбриг Иванов приехал на корабль для поддержания Батькиных флотских штанов перед проверяющими. А если учесть, что по комплекции часть проверяющих фигурами мало отличались от нашего комдива, то можно представить, что творилось в этой каморке. Все эти лица беззастенчиво теснили нас с Ильей к столу в попытке своими глазами лицезреть, как два старших лейтенанта производят расчеты и оформляют решение на поиск.

Мы же с Осиповым, нахально оттесняя своими тощими задницами налегающих сзади любопытных капразов, склонились над заготовкой карты-решения и начали заполнять ее имеемыми данными и расчетами по выданной нам вводной.

Илья быстро набросал район, получившийся на момент начала поиска лодки, а я, пользуясь данными гидрологии моря на настоящий момент, расставил на карте корабли ПУГ в начальные позиции.

И тут настал торжественный момент, когда я должен был закончить расчет вероятности обнаружения.

На полном серьезе я протиснулся сквозь плотную массу начальственных тел со своим фанерным изобретением нашего рационализатора и на колонке рулевого устройства откинул верхнюю крышко своей 'карманной' ЭВМ.

Небрежно ткнув контактом провода в нужное перекрестие, я показал главному загоревшуюся лампочку под значением вероятности 0, 23 и голосом доложил окончательные цифры:

'Вероятность обнаружения лодки двумя кораблями поисково-ударной группы равна 23% при времени поиска 10 часов. Для достижения вероятности обнаружения 40% потребуется производить поиск в расширяющемся районе 48 часов', - доложил я всей присутствующей публике, и в рубке воцарилась мертвая тишина.

Такое молниеносное окончание решения на поиск, и даже без логарифмической линейки в моих руках, привело в молчаливое замешательство капитана 1 ранга, и он, недоверчиво посмотрел на меня и мой саморешающий планшет, спросил:

- Как это, ты, так быстро все рассчитал? Результат-то правильный... Что это у вас за ЭВМ такая?

- Это планшет для облегчения расчетов по таблицам из 'Наставления противолодочным кораблям'. Экономит время при расчетах, - пояснил я суть устройства своего самосчетного шарабана.

- Виталий Адамович, у тебя лихие бойцы в походном штабе! Таким ребятам палец в рот не клади..., - улыбаясь, выдал заключение проверяющий комдиву, которого вместе с Зинченко оттеснили на задний план, где он терпеливо застыл в ожидании принятия своего собственного решения.

- Ну... У меня фанагорийцы служат еще те..., - обрадованный такими положительными выводами комиссии, заулыбался Батька.

Капразу явно понравилось изобретение Денисюка, и он что-то записал в свой блокнотик:

- Вот только великоват по размерам твой ящик. Можно его уменьшить как- нибудь.

- Можно уменьшить раз в шесть, если применить новую элементную базу.

Поставить сюда сверхминиатюрные лампочки, а еще лучше светодтоды, - отбивался я от вопросов проверяющего.

- А что такое светодиод? - не постеснялся показать свою серость капитан 1 ранга.

- Это диоды, но только с подсветкой, бывают белого, красного и зеленого цвета. Они такие маленькие и питания много не требуют, - пояснял я, в то время, как капраз все это дело тщательно фиксировал в своем кондуите.

Тем временем командиры доложили о готовности к выходу, и народ рассосался из ходовой рубки. Как только корабли последовательно друг за другом отошли от причала, последовала команда 'Отбой!' и на этом проверка закончилась.

'Ну, вот! А ты говорил, зачем тебе этот шарабан!' - обрадованный полнейшим успехом на проверке, сообщил я мичману Рязанову, возвращая свои чемоданы. - 'Продулись по полной схеме'.

Короче говоря, я как-то быстро вписался в коллектив штаба дивизиона и все начальники смотрели на меня как на полноправного члена штабной команды.

Теперь на моей совести не было непосредственно личного состава, за который меня обычно драли и даже сажали на гауптвахту. Сейчас я отвечал за состояние минно-торпедного оружия и вооружения на кораблях и за специальную подготовку матросов и офицеров по своим специальностям, но не за корабельный бардак и воинскую дисциплину.

В апреле 1975 года, как обычно в это время в прошлые годы, начался сбор- поход кораблей на рейде с интенсивными стрельбами, противолодочными учениями в составе ПУГа с их бесконечными бегами по морю в поисках лодок противника и прочих вражеских целей в зоне ответственности вмб. МПК-94 и 119-ый на полном ходу ворвались в аванпорт базы для приемки практических торпед. Оперативный базы, нарушив размеренную жизнь граждан Военного городка, сделал неплановую разводку Воздушного моста и дал нам команду встать к причалу А-Б.

Когда мы прошли через разведенные опоры моста, то я увидел, что наш причал занят огромным боевым кораблем. Весь причал был беспросветно перекрыт корпусом длинною в 160 метров красавца большого противолодочного корабля 'Маршал Тимошенко'.

Впервые головной корабль этого проекта 1134 БПК 'Кронштадт' я увидел в Североморске в 1970 году. Мое воображение было просто потрясено увиденным зрелищем стройного и вооруженного до зубов противолодочного фрегата. По моим курсантским понятиям это был именно настоящий фрегат, настоящий шедевр наших советских корабелов, которые умудрились разработать проект с мощным противолодочным и ракетным оружием и разместили его в таких чудных, стремительных обводах корпуса. И попасть служить на такой красавец было пределом моих мечтаний.

Михневич доложил оперативному базы, что причал А-Б занят и швартоваться некуда, на что последовала странная команда швартоваться двумя корпусами прямо к борту 'Маршала' и побыстрее, до вечерней разводки моста принимать торпеды с базы оружия.

- А как их загружать-то на корабли? - вопросительно смотрел я на Батьку.

- Как хочешь, так и загружай... Но чтобы к разводке моста торпеды были на борту. Ты у нас тут главный по торпедам, - рубанул Батька по моему минерскому самолюбию.

Корабли встали парой к высокому борту БПК, и мы смотрелись на фоне этого гиганта маленькими хрупкими, но резвыми букашками. Смешно сказать, но мы перебирались на борт 'Тимошенко' через свой ходовой мостик, который был как раз на уровне верхней палубы этого громилы.

БПК проекта 1134-А 'Маршал Тимошенко'

Сразу за надстройкой БПК, оканчивающейся громадной дымовой трубой, я заприметил две грузовые стрелы, размещенные побортно. Только вот как ими воспользоваться? У меня в минерском хозяйстве на кораблях таких грузовых чудес и в помине не бывало.

Дежурный офицер 'Маршала Тимошенко' учтиво выслушал мою просьбу о возможности задействования их погрузочного хозяйства в моих целях при погрузке торпед и вызвал на верхнюю палубу ответственного за использование грузоподъемных корабельных устройств.

Ко мне подошел какой-то невзрачный в своей заморенности и худобе, то ли мичман, то ли офицер, одетый в пилотку и добротную канадку и представился мне как помощник командира по снабжению.

- Нам бы как-нибудь вашими стрелами можно воспользоваться? Нам нужно выгрузить три боевые торпеды и загрузить практические... на корабли, - с вежливой осторожностью, чтобы ненароком не напугать мужика, спросил я у этого странного помощника.

- Можно! Но осторожно... А как рассчитываться потом будем..., - не моргнув полупьяным глазом, уже закинул свою удочку главный корабельный грузчик. - Кило шила и закусь с вас.

'У-у-ух... ты гаденышь какой... настоящий тыловик', - пронеслись у меня молчаливые междометия в адрес этого вымогателя.

- Насчет шила утверждать не могу, а вот жратвы я тебе найду. Что совсем отощал? - сдерживая свои амбиции, вступил я в торги. - Пойми, мне время дорого, с вечерней разводкой моста в море выходить.

- Так чего же тянем? Кило шила, и мы грузимся..., - настаивал на своей цене этот плюгавый, но уже повеселевший мореман.

В этот самый момент апогея нашего аукциона на борт с берега по трапу поднялся офицер, лихо козырнувший флагу, и направился по правому борту к надстройке. Красивая черная фуражка и нейлонового верха расстегнутая канадка свидетельствовали о пижонистом характере их владельца.

- Светлов! - крикнул я, стараясь перекрыть шумы вентиляторов, доносившихся из недр корабля, и в большой надежде, что не обознался. Это был точно Сашка Светлов, и он оглянулся на мой окрик.

Ну, надо же, где совсем неожиданно, в ходе этих дурацких торгов, встретил своего одноклассника по училищу.

- Симочка! Ты, что ли? - обрадовано подбежал ко мне Светлов. - Вот уж не думал, не гадал у себя на корабле тебя встретить!

- Как ты? Что ты тут делаешь? - посыпались вопросы на мою озабоченную погрузками голову.

Светлов с интересом поглядывал сверху вниз с высоты борта на наши притихшие рядышком МПКашки, которые, очевидно, казались ему убогими катерами.

- Твои?

- Мои. Я тут дивизионным минером состою на 204-х проектах, - уточнил я ему свое служебное положение.

- Саш! - отвел я его в сторону от своего шантажиста. - Ты мне помочь не можешь?

- Запросто. А в чем?

- Мне срочно нужно выгрузить и загрузить несколько торпед через ваш борт. Разумеется вашими грузовыми стрелами. Нам скоро уходить на стрельбы, а тут, сам видишь, до причала не добраться, - объяснил я неожиданному другу задачу, стоящую передо мной на этот момент.

- Какие дела... Старпом я здесь или хер собачий... Сейчас я тебе дам бойцов на стрелы и перегружай хоть весь арсенал, - моментально решил наболевший вопрос Саня.

- Саня, ты уже старпом БПК!? - удивленно разглядывал я, не скрывая своего восхищения, нашего карьериста. - Только я тебя прошу, убери ты своего хмыря отсюда, а то он все тут про шило канючит.

- Этого, что ли? - кивнул он в сторону притихшего хвата. - Все ясно, Симочка, дорогой, сейчас разберусь.

Уже через 5 минут закипела работа по выгрузке на причал боевых торпед с наших бортов сразу двумя стрелами.

Торпеду брали левой стрелой 'Маршала' с палубы корабля и, подняв ее на борт БПК, укладывали на маты, расстеленные на палубе. Потом перебрасывали стропу бугеля на гак правой стрелы и уже ей поднимали торпеду и опускали на телегу, стоящую на причале.

Получалось, что 119-ый стоял уже третьим корпусом к причалу А-Б, поэтому боевую торпеду пришлось на руках переносить сначала на стеллаж 94-го, а уже с него отработанным погрузочным приемом переправлять на берег.

Три боевых торпеды на причал и три практические с причала на корабли заняли уйму времени почти до начала сумерек. Руководя работами и приемкой торпед в цехе, я все мечтал вырваться к Светлову в каюту и хотя бы поговорить, хотя бы просто поговорить за жизнь и о наших одноклассниках, ведь мы не виделись уже почти 4 года.

Но как только последняя практическая коснулась стеллажа торпедного аппарата, Михневич дал команду отходить от причала.

- Во! А ты все сомневался и переживал! Можешь ведь все, когда захочешь! - утверждал комдив довольно улыбаясь, когда я доложил ему об окончании погрузки торпед. - Отдавайте чалки и вперед! Оперативный из-за нас пока мост не сводит, - это уже командиру прокричал Батька.

- Я... Я хотел старпома с 'Тимошенко' поблагодарить за оказанное содействие. Это мой однокашник..., - вопросительно посмотрел я на комдива.

Самолет ТУ-95РЦ в противолодочном варианте

- Все! Выходи с ним на радиосвязь и благодари, - разом обрезал комдив все мои желания.

Дизеля взревели своею мощью в добрых полтора десятка тысяч лошадиных сил и своими выхлопными газами, заволокли, словно густым туманом всего 'Маршала Тимошенко'. Корабли, снявшись со швартовов, плавно отвалили от борта грозной махины и в спустившейся ночи в строю кильватера пошли на выход из Военного канала, а я так и не успел даже спасибо сказать своему училищному коллеге.

Походный штаб во главе с Батькой размещался на МПК-94 и они с командиром, имея общие интересы, были в хорошем расположении духа, а сам комдив базировался в каюте Хлиманова и не часто появлялся на мостике, так как вполне доверял свому протеже и походному штабу.

В этот раз мы должны были выполнять противолодочную задачу ПЛЗ- 5, которая предусматривала взаимодействие с противолодочной авиацией. Летчикам-противолодочникам тоже ставили задачи по отработке совместных действий с кораблями при поиске, слежении и уничтожении подводных лодок и поэтому они набирались опыта по взаимодействию с кораблями.

И когда к нам в полигон учений прилетел ни какой-то там Бе-12, а настоящий бомбовоз стратегической авиации ТУ-95, то я понял, что дело заваривается серьезное. Вместо бомбового оружия на борту самолета находилось около двух сотен радиогидроакустических буев, которыми он был способен засыпать весь полигон, и в течении времени их работы около 4 часов чистого времени производить поиск и слежение за выставленными буями.

Неожиданно для меня эта огромная летающая махина принесла с собой в море грохот своих могучих двигателей, от которого вместе с корпусом корабля дрожала даже сама поверхность воды, когда она пролетала над нашими головами.

По нашему с Ильей решению, но одобренному комдивом, чтобы перекрыть лодке возможность отступления к восточной кромке полигона, мы должны были поставить отсекающий барьер буев, а поисковыми действиями 4-х наших кораблей вытеснять лодку именно в том направлении, на восток. Как большой любитель ведения радиопереговоров, я вышел на связь с самолетом и передал ему свое указание:

'Беркут! Я Посейдон! Вам... от меня по пеленгу 30°, на дистанции 25 км, курсом 180 выставить 12 буев с интервалом 6 км. Как меня понял? Обозначаю себя белой ракетой. Прием'.

- Саша-а, - крикнул я Хлиманову из ходовой рубки, где находился наш штабной пост. - Обозначь себя белой сигнальной ракетой.

Самолет с высоты, и даже небольшой, видит все корабли одинаковыми и попробуй, разберись, какой из 4-х флагманский. Завидев наше обозначение главного на учении, самолет развернулся и пошел прямиком на нас.

При подлете к нам такой гигантской машины на высоте чуть больше 100 метров, корабль наш завибрировал мелкой дрожью от рева и грохота, содрогающего небо и море вокруг. 'Беркут' зашел точно над нами, и тут мне стало ясно, что его длина всего лишь в два раза меньше длины нашего корабля. Летающий корабль, по-другому и не скажешь.

'Илюха, даже страшно подумать, что нам с тобой приходится гонять такую летающую громадину из-за каких-то там буев', - делился я со штурманом непередаваемыми ощущениями, когда бомбовоз ушел выставлять буи, используя нас в качестве ориентира. За один заход, выставив барьер буев, Ту-95 доложил, что приступил к слежению за барьером, и начал с отдаленным громом барражировать над морем.

Вскоре пара буев в его барьере сработала, и самолет стал докладывать нам пеленги на подводную цель, которые полностью подтверждали обнаруженный нашими опускаемыми ГАС контакт с лодкой.

- Товарищ комдив, в полигоне в ночное время ожидается усиление ветра до 12-15 м/сек, - доложил Илья полученный прогноз погоды.

- Нужно обязательно отстрелять торпеды до ухудшения погоды и пока держим контакт с лодкой, - выдал свое резюме руководитель стрельбы. - Дугинец, готовьтесь атаке и передайте приказание по кораблям. На море стали постепенно спускаться сумерки, и наша атака могла перерасти в ночную стрельбу, таящую в себе непредвиденные затруднения по поиску и подъему торпед на борт торпедолова.

Корабли начали занимать выгодные позиции для стрельбы торпедами, и надо же было такому случиться, что Хлиманов вдруг заметил несколько рыбацких вешек, торчащих из воды и светящихся в полутьме своими огоньками.

Пока комдив был на связи с кораблями в радиорубке, Шура решил рискнуть и проверить рыбацкие переметы, выставленные рыбаками в закрытом полигоне боевой подготовки.

- Саш, кончай ты херней заниматься. Контакт с лодкой сейчас на заднем ходу потеряешь, - пытался вразумить я командира возможными последствиями затеянной им рыбалки.

Да уж где там... Глаза у Хлиманова загорелись огнем азарта настоящего игрока, и он начал маневрировать задним ходом, чтобы кормой подойти к перемету.

-Контакт восстановим, а вот лосося упустим, - ухмыляясь предстоящей халяве, ответил командир атакующего корабля.

Он на заднем ходу подрабатывал реверсами машин и сближался кормой к злополучной вехе.

Как только она оказалась совсем рядом с кораблем, Шура сам, в своем полушубке рванулся на ют, руководить выборкой рыболовной снасти. Михневич, ожидавший начала торпедной стрельбы, покуривая свою сигаретку, вечно торчащую сбоку рта, поднялся на мостик и с изумлением обнаружил, что атака захлебнулась в непредвиденной рыбалке.

- Почему не стреляете? Где Хлиманов? - вопрошающе взирал комдив на стрелочника, которым в данный момент оказался я.

- Да, вон он на юте, веху с переметом выбирает, - показал я в сторону кормы, где копошились матросы, тянущие из воды перемет, а Хлиманов суетился вокруг в руководстве работами.

- Дугинец, вы что... Какую на хрен веху... Атаку срываете! - рявкнул Батька в командирском гневе и все-таки посмотрел на ют.

В этот самый ответственный момент над бортом заблестела своей чешуей первая огромная рыбина, показавшаяся из воды. А чем дольше рыбаки тянули перемет на себя, тем больше рыбы безвольно раскачивалось на поводках крючьев перемета.

У комдива от увиденной картинки рыбаков, тянущих на борт настоящую рыбу, дальнейшие заготовки слов разноса застряли в глубине дымящегося сигаретой рта, и он уже с явным азартом добытчика заорал Хлиманову:

- Вот та, самая большая... мо-я-а!

Хлиманов, заслышав такой одобрительный возглас руководителя стрельбы с ходового мостика, с еще большим остервенение тащил и тащил из воды чужие переметы, обвешанные благородной рыбой. Матрос притащил прямо на ходовой мостик огромный камбузный лагун, в котором изогнувшись по периметру лежали шесть метровых лососей с объемными толстыми брюшками, наполненных деликатесной икрой.

Комдив тоже в своем рыбацком восторге совсем забыл про стрельбу и свой недавний праведный гнев, с упоением счастливого ребенка тыкал пальцем в икорный мешок самого большого серебристого рыбьего брюха.

- Хлиманов, вот эту мне... Порежь ее пополам и солью присыпь, - уже Михневич руководил засолкой лососины.

- Не пропадать же такому добру! Перебьются шведы сегодня без улова.

Два перемета вытащили, - визжал от восторга удачи небывалой рыбалки Хлиманов, оправдываясь перед комдивом. - Это шведы выставили, видимо, еще вчера.

- Виталий Адамович, это же самая настоящая семга! - разглядывал я знакомую с карельского детства Salmo salar (атлантический лосось). Это она, наверное, в реки на нерест шла... Только как она в реки Карелии попадает? -Как! Как?! По Беломоро-Балтийскому каналу,- подкалывал меня Батька, вдохновленный небывалой удачей.

- Может, еще поищем вехи..., - осторожно забросил удочку Михневичу счастливый рыбак. - Их сейчас в сумерках хорошо видно.

- Какие вехи! Ты контакт восстанавливай, и торпеды свои стреляй, - опомнился Михневич и на корню прервал рыбалку. - Потом дальше будем думать.

Все три торпеды корабли отстреляли удачно, но пока их искали в темноте, а торпедолов поднимал их на борт, море начало понемногу горбатится, оправдывая полученный днем прогноз погоды.

- Дугинец, бросай все, секреты передай Осипову. Сейчас к борту ТЛ подойдет, прыгай на него и отправляйся на базу оружия вместе с торпедами. Там уже твой Михно сидит. ТЛ попросил дать ему штурмана на борт, - выдал мне очередное задание комдив, обеспокоенный ухудшением погоды.

К борту корабля подошел торпедолов, который подскакивал на волне, как теннисный мячик на хорошем корте, и я, рискуя свалиться за борт, кое- как, в свете прожектора и с помощью матросов, страхующих меня на борту корабля, перепрыгнул на его скачущую под ногами палубу.

- Командир, рули в базу, курс 112°, - скомандовал я пожилому мичману из подплава.

На юте, на стеллажах лежали все наши 3 торпеды, которые вразнобой стрекотали своими 'стукачами' и уже попусту мерцали мигающими световыми приборами. Я отключил переключатели режимов, забросил курки на торпедах и они затихли закрепленные в свои ложементы. Внешне все торпеды выглядели целыми и невредимыми, хотя из воды их ТЛ поднимал уже при волнении моря свыше 3 баллов.

Здесь же рядом с торпедами я заметил 7 шведских вех от переметов, которые были аккуратно по-хозяйски замотаны толстой зеленоватой леской с крючками.

Бедные шведские рыбаки - весь их улов растащили советские любители лососины, да еще и снасти в придачу разворовали.

Торпедолов был из 14 эскадры подводных лодок и его даже с нашими МПК по мореходности грех было сравнивать. Его бедолагу ложило на волне на борт и, переваливая с гребня, зарывало носом в волну, кувыркало при сходе с гребней, обдавая водой по самый мостик.

От такой круговерти мы с Михно совсем прибалдели и отправились в каморку командирской каюты на койки.

Кое-как оседлав движущиеся кровати, мы со штурманом с трудом удерживались в них, чтобы не загреметь на пол каюты и проклинали все торпедные стрельбы и этот скачущий в бесконечных морских качелях катер. Усталость взяла свое, и я отключился даже в этих штормовых неудобствах тесной каютки.

Утором я проснулся оттого, что катер уже не валялся по волне, а только в наступившей тишине мирно стучал дизель.

- Михно, хватит харю давить об матрас. Ты для чего сюда прибыл? Иди на мостик и курс в базу прокладывай, - разбудил я недовольного штурмана. Над морем разошлись сумерки, и торпедолов плыл в небывалой тишине, но в сплошном молоке тумана. Куда идем в такой видимости? -Командир, мы где находимся? - спросил я у заморенного бессменной ночной вахтой на руле мичмана.

- Понятия не имею, где мы, - уныло сообщил мичман, моргая красными от бессонницы глазами.

- Михно, ну-ка давай срочно определяйся! Ты штурман или как? А то ведь опять заведешь нас в Швецию, - издеваясь над прошлыми заслугами, тормошил я штурмана.

Мы вместе с Михно спустились в крохотный пост РЛС и включили станцию, которая напоминала мне в точности доисторический раритет капитана Немо. Вскоре станция прогрелась и на индикаторе величиной с чайное блюдечко засветилась развертка, на которой мы увидели в 7 кабельтовых ровную береговую черту.

- Ну? И куда мы приплыли? - смотрел я на штурмана, который с таким же вопросом уставился на меня. - Ни одного характерного ориентира... -Командир, сбрось обороты. Берег впереди по курсу в 6 кбт, - успел предупредить я мичмана.

Совсем неожиданно катер словно из молока вынырнул - вышел из полосы тумана и перед нами кабельтовых в трех открылся пологий песчаный берег, поросший сосновым лесом, из-за верхушек которого всходило солнце. Мичман пока еще не успел отреагировать на столь резкие перемены обстановки, да и понятия не имел в какую сторону ворочать штурвал. Катер резко дернуло, словно его за днище ухватила мощная преграда, и мы от неожиданного толчка чуть не повалились друг на друга.

- Лево на борт! - благим матом закричал мичман непонятно только кому и сам же резко переложил руль на левый борт.

Пока торпедолов разворачивался, нас еще пару раз тряхнуло о грунт, и он выскочил на чистую воду.

- На мель наскочили... Слава богу, что не застряли, - возводя глаза в голубые небеса, признался мичман.

-Володь, ты штурман или кто? Давай курс. Куда нам двигать? - уже со злостью в голосе давил я на Михно.

-Откуда я могу знать... Куда мы вышли - левее базы или правее, - пожимая своими плечами, признавался наш местный Сусанин. -Командир, у тебя связь-то хоть работает? - наконец, сообразил я, что можно оперативного ОВРа запросить о своем местонахождении.

Мичман включил свой выносной пост связи и попытался вызвать на связь береговых радистов. Ни шорохов, ни человеческих звуков в динамике не прослушивалось и ситуация складывалась печально.

- Да-а-а! Попали мы... Нас уже, наверняка в базе хватились и ищут... Корабли-то уже, небось, давно вернулись в базу, а мы тут шарахаемся, - невольно вырвалось у меня грустное предположение.

- Ну, что, командир, пошли на север. Авось попадем в базу, - предложил я свое решение.

Так и пошли курсом 0°, вдоль самого берега. Солнце поднялось над деревьями и стало пригревать своими весенними лучами, создавая полное впечатление начала лета. Приунывшие от непонятных перспектив, мы с Михно пригрелись на солнце и в полудреме восседали прямо на рыбинах ходового мостика.

Так и шли пару часов в тишине, пока на берегу не появились силуэты высоток домов юго-западного района Лиепаи.

- Нудисты!!! - прозвучал сигнальным горном в этой безмятежности голос матроса, показывающий рукой на песчаную полоску пляжа, вдоль которого мы двигались на север.

- Это кто такие? - не понял я нового слова, отсутствующего в богатом флотском лексиконе.

- Та, это местные придурки, шо загорают на пляже голышом, - с чувством обиды за собственных детей пояснил мичман, которому эти прибалтийские новшества местной цивилизации были явно не по душе. - Срамота одна!

И бабы и мужики по пляжу ходят и трясут друг перед другом своими причиндалами. Тут в конце пляжа летом их собирается целая толпа.

- Ну-ка, дай глянуть, - попросил я у мичмана бинокль.

- Мать честная! И, правда, голые! - невольно вырвалось у меня удивление, когда я своими глазами рассмотрел загорелые тела, играющие на пляже в бадминтон.

Морской 15-ти кратный бинокль сократил расстояние в 3 кабельтова до берега, и было прекрасно видны крепкие загорелые задницы женщин и висевшие безвольными стрючками мужицкие принадлежности.

- Это у них открытие купального сезона началось. Володя, пошли, запишемся в эту пионерскую организацию или клуб по интересам, - предложил Михно, пристально разглядывавший не совсем привычный пейзаж.

- Ну, ты чего? Я так не смогу при всем желании. Это ж какие стальные нервы нужно иметь, чтобы на такую красоту женского тела не реагировать или притворяться, что нет реакции. Я одно не пойму, что там мужики все гомики, что ли? Вон смотри, там блондинка, какая ядреная и совсем даже ничего.

Как можно смотреть на голую женщину с такими буферами, стоящую рядом, и быть как Буратино, - не укладывалось у меня такое спокойное поведение мужиков, окруженных со всех сторон сплошной эротикой. - Совсем они там заелись, что ли?

Тревожный слух о пропаже в море торпедолова разнесся по военно- морской базе только утром. Озабоченная оперативная служба срочно начала розыски через погранцов. Но как только мы вышли на связь по радио с ОД ОВРа при подходе к аванпорту, то нарастающий ажиотаж улегся и все на этом успокоились. Оказывается, Михневич, без выражения особых на то эмоций в мой адрес, высоко оценивал мои былые артиллерийские заслуги. Все те случаи с попаданием в парашютную мишень и рискованное удаление двух снарядов с линии досылки не остались для него незамеченными.

- Дугинец, сейчас пойдешь со мной на 119-ом в море на артиллерийскую стрельбу, - неожиданно предупредил меня комдив, когда корабль уже был готов отдавать швартовые.

- А Стецурин? - вырвалось у меня невольное обозначения того, что я буду заниматься не своим минерским делом, да еще при живом дивизионном артиллеристе.

Гера Стецурин (тот самый с 'Тумана') прибыл на должность недавно и комдив по каким-то ему только известным понятиям пока что особо не доверял новоиспеченному дивизионному артиллеристу. А ведь корабль к стрельбе готовил и проверял готовность не я, а именно он.

На щитовую станцию, расположенную на причале №1, для приготовления мишени к стрельбе еще накануне был отправлен мичман Гедзюн с матросами с моего бывшего корабля. Сегодня они должны были выходить в море на буксире, таскающим за собой щит во время стрельбы, и изображать из себя группу записи на корабле-цели, которая фиксирует наличие дырок в полотнище щита, если в него попадут снаряды.

Командир боевой части Гена Федин обрадовался, увидев на ходовом мостике меня вместо настоящего дивизионного артиллериста, которого оставили на берегу:

- Ну, с тобой мы все щиты разнесем в клочья!

- Гена, ты только там за индикаторами управления не суетись, а слушай меня внимательно. Во-первых, щит сопровождать только в ручном режиме. Не вздумай поставить в 'Автомат', потому как твой 'Барс' может по тросу перекинуться на буксир, а ты этого и не заметишь. Я буду с мостика корректировать твой огонь. После первой очереди слушай мои корректуры, вводи их и давай вторую очередь, - инструктировал я, в общем-то, уже не 'молодого' коллегу.

Когда корабль вошел в полигон, то на всеобщее удивление нам уже не нужно было ждать - в дымке горизонта морской буксир МБ-157 уже пыхтел на северной кромке полигона своей единственной черной трубой, из которой в небо поднималась белая шапка дыма.

На буксирном поводу он тащил за собой три стойки щита, между которыми серым парусом ветерком выдувались два полотнища серой мешковины. Сверху каждой стойки размещались уголковые отражатели, позволяющие РЛС принимать отраженный от них сигнал, от которого на индикаторе стрельбовой станции щит вполне походил на среднего размера корабль.

Комдив приказал Клейнершехету сократить дистанцию до щита до 30 кбт и дал команду на буксир:

'Следовать Ъ раздел 257, Т раздел 10 (курс 275, скорость 10 узлов), приступаю к выполнению упражнения'.

МБ-157 вытравил свой хвост на всю длину буксирного троса, и расстояние между ним и щитом возросло в несколько раз.

Округлая голова антенны РЛС 'Барс' задрожала мелкой дрожью и развернулась в направлении буксира.

- Цель №2 вижу, цель сопровождаю, доложил из своего поста Федин. Как только Клейнершехет доложил о готовности к стрельбе, Батя пристально посмотрел на меня и дал свое 'добро' на поражение цели.

- Цель надводная, щит, пеленг 10, дистанция 28. Огонь! - продекламировал команду Боря, и над мостиком повисла гробовая тишина ожидания.

Артустановка ожила и развернулась на траверз правого борта, вместе с 'Барсом' отслеживая артиллерийский щит.

Весь походный штаб и офицеры корабля запрудили своим присутствием ходовой мостик и с интересом всматривались в подрагивающие стволы орудия, в ожидании разгрома убогой морской цели.

Очередь из 6 снарядов с грохотом вылетела из задвигавшихся в своей перезарядке стволов и светящейся стайкой понеслась к 'противнику'. Огоньки трассеров прошли слева от щита и врезались в воду.

- Федин, корректура вправо 7 т.д., - скомандовал я управляющему огнем в микрофон, когда снаряды, подняв фонтанчики воды, исчезли, прикинув этот угол так, чтобы следующая очередь прошлась точно по середине паруса. Пушка слегка дернулась, отрабатывая введенную корректуру угла, но в какую сторону с мостика понять было абсолютно невозможно.

Следующая, гудящая на лету стайка из 8 снарядов зашелестела по воздуху и пришлась точно по середине между буксиром и щитом.

- Гена! - уже возмущенно кричал я в микрофон. - Я тебе сказал 7 т.д. вправо, а ты куда лепишь... Сейчас уже вводи 15 т.д. вправо. Вправо, ты понял?

Все присутствующие на мостике с ужасом увидели, как третья и последняя очередь из оставшихся 6-ти снарядов, словно разъяренный рой светящихся пчел, ринулись прямо в буксир.

Я самую малость обомлел на мгновение, увидев, что снаряды летят точно посередине буксира. Комдив в это мгновение побелел до неживой бледности и остолбенел, а придя в себя тут же сорвал с головы свою уставную фуражку и заорал неизвестно каким благим матом и совсем в неопределенный адрес. -Долбоебы! Козлы, вы же буксир мне потопите!!! - грохотал Михневич своими растоптанными ботинками размера 45 по деревянному настилу рыбин мостика в своем уж точно начальственном экстазе.

- Дробь! - успел я произнести в микрофон, который у меня тут же вырвал из рук комдив и в него посыпались непереводимые возмущения в адрес стрелка, в которых уже даже намеков на обычных фанагорийцев не существовало. А в открытой радиосети неслись отчаянные вопли капитана буксира, прерывающиеся из-за явной недостачи кислорода в легких:

- Что вы там делаете!!!? Вы же в меня попали!!! Я буду жаловаться командиру базы...

Как комдив не поубивал всех участвующих в стрельбе спецов, мне было уже не сообразить. Но все остались целыми и без телесных повреждений. На мостик выбежал Федин, хотя я бы на его месте в этот момент лучше куда-нибудь зашхерился подальше от комдивского гнева. Ну, тут уж побледневший Гена наслушался всякого: и про родителей до 5-го колена и про Фанагорию вместе с Грецией и Турцией.

- Гена, как же ты вводил корректуры, что у тебя стволы и все очереди смещались влево, а не вправо, пытался я узнать правду от человека, который собственной рукой вращал ручку корректур на системе.

- Как? Первую ввел 7 т.д. вправо, а когда вы во второй раз закричали, то я уже крутанул рукоятку вправо, а сколько там делений проскочило я даже не посмотрел. Но то, что рукоятку я вводил вправо - это точно, - смущаясь всеобщего дебоша, стоящего на мостике, оправдывался артиллерист.

В итоге стрельбы щит остался абсолютно невредимым, а буксир вместо щита, по какой-то счастливой случайности, получил только одну пробоину в дымовой трубе из шести потенциально возможных. К этой пробоине нужно добавить перепуганный до полусмерти экипаж, который в начале стрельбы тоже с интересом наблюдал этот неравный морской бой и своими глазами видел снаряды, просвистевшие у них над головами.

Гедзюн, который в момент стрельбы с 6-ю матросами находился на палубе буксира, рассказывал позже, что все это было похоже на кошмарный сон. Сон, в котором они с любопытством разглядывали летящий навстречу рой черных точек и даже не собирались падать на палубу, чтобы хоть как-то защитить себя. Поверили в реальность лишь, когда над палубой со свистом пронеслись снаряды, и раздался хруст проломленного металла в дымовой трубе. Хорошо, что снаряды были практическими, а не осколочными, которые бы точно разворотили всю буксирную трубу на мелкие осколки.

Уже вечером по приходу корабля к причалу, на нем уже стояла в ожидании окончания швартовки целая бригада офицеров и гражданских лиц. Здесь были все флагмана и специалисты хоть малейшим образом причастные к артиллерии и боезапасу. Возглавлял всю эту толпу начальник артотдела базы капитан 2 ранга Карбанович Д.В.

Как только корабль встал бортом к причалу на него перепрыгнула вся эта оперативная бригада и начался поиск виновных и проверка уже возникших версий происшедшего события.

В такой неразберихе, когда каждый из поисковиков ищет нарушение или неисправность только по своей части, никогда порядка не бывает. Толпа окружила артустановку со всех сторон и пооткрывала все дверцы и лючки, которые на ней только были.

Стецурин влез в заднюю дверь пушки, развернутой на левый борт, и, свесив свой зад наружу, рассматривал внутри непонятно что. Барсисты в это же время в посту РЛС начали проверять ввод корректур и попросили артэлектрика врубить электрические приводы.

Пушка, послушная воле хозяина, начала в электрическую отрабатывать заданный ей угол наводки по горизонту и понеслась на корму, когда из ее заднего прохода свешивался дивизионный артиллерист. Сразу за установкой в расстоянии 20 см находилась надстройка и пушка поволокла на себе висевшего на ней Стецурина на выступ надстройки Карбанович, стоящий рядом, молниеносно отреагировал на начало движения установки и чудом успел схватить за задницу Геру и выдернуть его из любимой пушки, которая уже через одно мгновение могла развернуться и своим корпусом и железом надстройки укоротить его тело наполовину.

От резкого рывка своего спасителя, Стецурин увесистым мешком приземлился на палубу на все свои пять точек грузного тела и даже не успел сообразить, зачем его таким грубым образом попросили покинуть помещение. Только когда в нескольких сантиметрах от него с шумом пронеслась установка и замерла в своем походном положении, до него дошел весь ужас возможных для него последствий. Гера тут же обмяк и бесформенным кулем рухнул на палубу в обмороке.

Прибежавшая по вызову местная 'скорая помощь' в лице корабельного фельдшера сунула Гере под бледный нос ватку с нашатырем, на что он ошалело завращал зрачками и промямлил: 'Что это было?'

Нашли-таки 'барсисты' маленькое несоответствие в поведении пушки. При регулировке во время ремонта были переброшены концы проводов на сельсине, и по такому случаю, при введении корректуры вправо, установка отрабатывала угол влево и наоборот. Обычно на такую мелочь, как ввод корректур, у нас на кораблях никто и внимания не обращал - главное, чтобы артустановка отрабатывала все углы с требуемой точностью, а уж точности ввода корректур никто и не догадывался проверять.

Соло на гитаре в исполнении лейтенанта Нечаева А.

Офицер-контролер, расписанный при проведении стрельб, на артустановке должен был своевременно отметить неправильное поведение пушки и подать общепринятую команду 'Дробь!', означающую отмену стрельбы. Но такие малые углы корректур отрабатываются крохотным движением установки, которые могут быть восприняты, как простое вздрагивание, или вообще могут быть не замечены. Нужно было обращать внимание, куда смотрят сами стволы: на щит или на буксир. Поэтому контролерами должны быть опытные комендоры, а не офицеры из других боевых частей.

Кожухарь быстро уладил вопрос с продырявленной трубой на буксире и наши механика залатали пробоину, полученную МБ-157 в неравном бою с превосходящими силами противника.

Новая штабная должность заставляла и меня гонять корабельных минеров и требовать от них идеального содержания матчасти и хороших знаний по специальности подчиненных им матросов.

Именно на этой почве у нас с Нечаевым стали появляться разногласия, и наша былая дружба однокашников стала постепенно сходить на нет, до обычных отношений двух коллег и не более. Мой друг Нечаев, прослужив на корабле 4 года в должности командира БЧ-2-3, возомнил себя 'годком' и уже больше не проявлял особого рвения в службе, а больше отсиживался в своей каюте и на койке. Поэтому часто приходилось прерывать его сонные мечты о будущем, а это понятно не нравится никому.

Буквально по крупицам до меня доходили сведения о службе моих однокашников по училищу. Кое-что узнавал из писем Лехи Куншина, кое- что из случайных встреч с одноклассниками, а некоторые сведения черпал из суровых приказов Командующего ДКБФ или Главкома ВМФ.

Содержание таких грозных приказов до нас скрупулезно под роспись доводил начальник штаба на собраниях офицеров в крохотном тактическом кабинете. Теперь, пользуясь правами штабного, я мог и сам получить такие приказы у секретчика и внимательно их перечитать.

Первым из моих одноклассников по училищу в приказе Главкома ВМФ засветился Юрка Сидоров - наш грозный 'янки' и будущий карьерист (у него папа был адмиралом).

Проводя на своем БПК проекта 61 в должности командира БЧ-3 обычную тренировку торпедного расчета, Юра умудрился пальнуть на причальную стенку боевую торпеду.

Когда он в заключение тренировки, в полнейшей уверенности в своих действиях, скомандовал 'Залп' и нажал кнопку на своем командирском приборе, то из развернутого на траверз борта и окончательно приготовленного бойцами торпедного аппарата с шипением воздуха вышла боевая торпеда. В воздушном баллоне аппарата почему-то оказался воздух, давления которого хватило, чтобы сорвать из трубы 2-х тонную громадину в причальную стенку. Хорошо, что наши советские торпеды были устроены так, что взрывались только тогда, когда нужно и этот казус обошелся без взрывов и жертв. А наш Моня! Наш Славка Мамаев - тут вообще слов нет.

Моня служил на СКР пр.159 в Балтийске тихо и мирно. Но получалось так, что все происшествия с ним происходили обязательно в отпускное время, так как отпуск для моряка-балтийца представлял собой свободу во всех ее понятиях и проявлениях.

В свой первый отпуск 1972 года Славкина жена прямо в поезде родила ему дочку.

Во втором лейтенантском отпуске Слава позволил себе расслабиться уже в поезде, благо жена с ребенком были у родителей в Питере, и он, почуяв свободу и независимость, немного перебрал. Отсыпаясь на верхней вагонной полке, Слава и во сне чувствовал долгожданную свободу и, перевернувшись на другой бок, спикировал физиономией о столик стоящий внизу. Единственная нижняя челюсть лейтенанта не выдержала нагрузок и развалилась на куски.

По этому поводу Моня провел половину своего отпуска в госпитале, где успешно сращивал поврежденную челюсть.

Ну, а третий отпуск для Мони оказался последним и роковым в его службе. В буфет ресторана Калининградского аэропорта жизнерадостный отпускник влетел косой и не обремененный грузом чемодана, который при регистрации на рейс Калининград - Ленинград уже успел сдать в багаж.

Наш весельчак и большой любитель пивка 'по-пролетарски' тут же, за столиком познакомился с красоткой-москвичкой, которая неожиданно сделала Славе предложение, подкупающее своей новизной. Она быстро сумела уговорить его сдать билет на Питер и лететь с ней прямо в столицу нашей Родины город Москву, где Моню будут ждать африканские страсти в ее личном бунгало в центре столицы. Славка несколько подраскис и, очевидно, горя желанием посмотреть на красоты столичных пейзажей, клюнул на деловое предложение новой подруги. Утром он проснулся в столичном раю, а его чемодан еще вчера благополучно приземлился в аэропорту Пулково второй столицы нашей страны.

Здесь долго ждали, что кто-то, наконец-то, потребует свой багаж, но поскольку претендентов на бесхозный чемодан не нашлось, то решили на всякий случай ознакомиться с содержимым странного чемодана. Когда комиссия вскрыла чемодан, чтобы составить опись его содержимого, то некоторые слабонервные члены комиссии временно потеряли дар речи, разумеется те, кто знал толк в военном деле.

Полчемодана отпускника были завалены сигнальными ракетами, гранатами с уже вкрученными взрывателями, несколько подрывных патронов №1 и №2, а так же запальные принадлежности к ним. Эти черные убийственные патроны и гранаты, явно были приготовлены для использования в мирных целях для браконьерского лова рыбы, Славка припас по полной программе предстоящего отпуска. Любил грешным делом ныне покойный Моня порыбачить с размахом в соседнем карьере.

Славку судили, но каким-то чудом ему удалось избежать статью за кражу боеприпасов и его только уволили из ВМФ. Можно сказать, что Моня еще легко отделался от секущего меча советского правосудия. Жаль было Славку, хоть и большой балбес он был.

На МПК-102 неожиданно нагрянула тыловая ревизия с проверкой корабельного имущества. Кто их навел на явную недостачу, оставалось только гадать, но попали они в точку. Может, это и было случайное совпадение, но такие случаи бывают крайне редко.

Комиссия безжалостно несколько дней переворачивала корабль вверх дном и рыла все недостачи по продовольствию, вещевому и шкиперскому имуществу и в итоге накопали недостач на 4 с лишним тысячи рублей. Опечаленный таким поворотом дел, Железнов подошел ко мне и начал откровенно давить на мою совесть:

- Володь, слышал про нашу ревизию?

- Да в курсе я уже... Батька уже не первый день по утрам из штанов выпрыгивает и грозится всех поубивать, - недовольно ответил я на больной вопрос для моей совести.

Железяка обиженно выпятил свою нижнюю губу, что на его языке мимических жестов означало крайнее возмущение и недовольство моим спокойствием и попер на меня напрямую, как на последнего негодяя, приложившего свои руки к этой трагедии.

- Это ж ты спихнул Ожогину все барахло, а тот молодой подписал акт.

Я, что теперь должен собственным карманом расплачиваться за все эти недостачи? - повис в тишине его вопрос явно обвинительного характера. -Алексей Алексеевич, ты что же думаешь, что я все это барахло растащил?

Я вообще-то ничего на корабле не присваивал. Вся эта сволота Побережных, Подплетенных и Гончаров... Но я-то сейчас чем могу помочь? Я ведь уже на корабле давно не числюсь, - пытался я хоть как-то загладить свое участие в расхищениях социалистической собственности.

- Да все просто - в приказ командира бригады, наравне с нашими фамилиями, внесут и твою фамилию, с указанием доли начета на тебя, - неожиданно сообщил мне командир уже готовый вариант расклада моего участия.

- И во сколько же будет оценена моя доля начета в денежном выражении? - с уже зародившимся страхом перед грозившим наказанием поинтересовался я.

- Около 400 рублей на тебя, 600 на меня, 2000 на Гончара, а остальные на Ожогина, - выдал Железнов полный расклад компенсации суммы за недостачи со всех участников.

- Однако... Это же больше трех моих месячных окладов! - резко зачесалась у меня за ухом душа мелкого собственника. - Ну, что делать... Хрен с ним, лепи и меня в проект приказа, - уже почти с чистой совестью окончательно признал я свою вину.

За вычетом износа имущества, да еще кое-что Железнову удалось списать на ветошь, как отслужившее свой срок, общая сумма несколько уменьшилась, и на меня итого повесили 360 рублей с рассрочкой платежа на три месяца. А что было делать? За все прошлые грехи своей бесшабашной глупой молодости приходилось расплачиваться из семейного бюджета, который на три месяца сократился на 50%. Но мое убеждение и отрицательный осадок в душе ко всем лицам, связанным с тыловыми должностями на корабле еще более укрепился в отрицательную сторону. Прав был все-таки Император Петр I.

МПК-25 выходил из среднего ремонта, и ему нужно было отстреливать торпедные аппараты. Помня свой богатый опыт в этом огнеметном мероприятии, я заказал на базе оружия торпедную болванку и был готов к выполнению этих важных событий.

Командование бригады решило за меня все вопросы обеспечения и не позволило производить стрельбу в море.

- Хватит вам и аванпорта, там глубина 12 метров. Вот и стреляйте на здоровье. Торпедолов вам тоже не дадим, сами будете поднимать болванку на борт своей корабельной шлюпбалкой - спланировал мне мероприятие в аванпорту флагманский минер Чуриков.

В аванпорту, так в аванпорту – особо не опечалился я, взбираясь на борт корабля у причала 17 СРЗ-29.

Командир старший лейтенант Юровских Юрий был нашим доморощенным минером и тоже разбирался в этих делах прекрасно, мог и без меня обойтись. Но Батька решил все по-своему и направил на отстрел меня.

Командиром БЧ-2-3 был наш фрунзак лейтенант Русанов Виктор, и к тому времени он уже два года служил на своем пароходе и не раз выполнял стрельбы торпедами в море.

Русанов парень был видный и очень привлекательной внешности. Симпатичный и стройный, высокого роста, он вполне соответствовал моим понятиям статного флотского офицера. Да и знаниями специальности его не обделило училище Фрунзе со своими знатными преподавателями. Одним словом коллектив командный собрался опытный и надежный.

Среди этого экипажа из офицеров только замполит на корабле был какой-то странный... Молодой лейтенант Боборыкин Александр, недавний выпускник Киевского политического училища был рыжий как огонь и говорил со скорострельностью 200 выстрелов в минуту, что наши пушки АК-725, но при этом он еще и жестикулировал своими худыми ручонками не хуже любого южанина-итальянца, словно подтверждая при этом свои слова на немом языке.

Странный был зам, но Юровских уже привык к такому политическому ритору и чуть что, просто посылал его 'подальше' и просил не мешать.

В аванпорту, недалеко от Средних ворот эхолотом нашли самое глубокое место, где недавно проводились дноуглубительные работы местной землечерпалкой. 12-13 метров большей глубины не нашли. Командир застопорил ход, и корабль лег в дрейф, но дизеля не глушил и они работали на холостом ходу.

На голове торпеды, чуть торчащей из-за среза трубы торпедного аппарата, был сделан специальный рым для крепления к нему стального тросика от буя Ряднова.

Буй Ряднова – это такая примитивная, но довольно оригинальная, сварная конструкция цилиндрического пустотелого буя, на которую сверху, как на катушку, наматывается стальной трос толщиной до 10 мм. Этот буй всегда служил нам свою верную службу для обозначения точки залпа практической торпедой при стрельбах в море. Другими словами выполнял роль маркера для получения в чистом море точки отсчета поиска торпеда.

Буй с привязанным к концу троса грузом-якорем сбрасывается в момент залпа торпеды за корму корабля. Под тяжестью якоря трос сматывается со своей катушки, и буй, торча над поверхностью на подводном поводке, своим красно-белым телом, обозначает собой точку, из которой произведена стрельба.

Торпедист скобой зацепил за этот рымок огон троса от буя, а слабину метров в 30 вывалил в воду за борт. Корабль приготовился к стрельбе, но от ротозеев не было отбою, и они стояли на корме и смотрели этот спектакль.

- Всем покинуть верхнюю палубу! – рявкнул по громкой связи Юровских.

- Виктор, пали! – упрашивал я командира. – Все равно они повылазят из своих шхер, но смотреть будут!

- Залп!

Торпеда с завидной легкостью выпрыгнула из жерла трубы, и, грациозно шлепнув по воде своим пузом, исчезла в глубине.

Проходит минута, вторая, а она не всплывает.

- Вить, давай тащи ее за веревочку, - предложил я командиру. – Наверно носом в грунт зарылась и торчит там.

Десять бойцов ухватились за тросик и стали тянуть нашу подводную 'репку', но она, как вкопанная, не подавала признаков жизни и на поверхность вылезать из своего гнезда не собиралась.

- Я сейчас трос на шпиль возьму и выдерну ее, - оживился собственной догадке Юровских и побежал сам на ют руководить матросами.

Кормовой шпиль натужено загудел, и корабль стало медленно разворачивать кормой в сторону натянутого струной троса. И вдруг на поверхность, как пробка, со дна выскочила торпеда и грязным зеленым бревном закачалась на поверхности. Вся ее головная часть почти на 1,5 метра была облеплена комьями грязи и донного ила.

Юровских прибежал на мостик и как раз в это время из машины раздался голос механика лейтенанта Сапожникова:

- Товарищ командир, у дизелей кончилось время холостого хода.

Командир, как обычно в таких случаях, по-привычке переставил рукоятки машинных телеграфов на 'малый' и чуть толкнувшись дизелями вперед, сразу поставил телеграфы на 'стоп'.

Всего 7-10 секунд хода вперед оказалось достаточно, чтобы слабину троса, свешивавшегося со шкафута в воду, захлестнуло потоком воды в правый гидромотор. Трос мгновенно натянулся и поволок за собой торпеду, которая, боднув своей головой корабельный борт, застыла, уткнувшись в железо.

-е… твою…! Чего я наделал!? – сокрушался командир, до которого только сейчас дошло, что он намотал этот чертов трос на свой правый винт. Встревоженный непонятным поведением своего правого дизеля на ГКП прибежал Сапожников.

- По-моему мы на правый винт мотанули трос, - убивал на повал молодого командира БЧ-5 Юровских. – Чего делать будем?

- Я сейчас акваланг одену и спущусь под винты. Сам посмотрю, что там приключилось, - моментально выдал свое смелое решение механик.

- Ну, давай…,- не совсем уверенным голосом дал свое разрешение на этот эксперимент командир.

На Сапожникова матросы на шкафуте натянули гидрокостюм с воздушными баллонами, и он, шлепая по палубе ластами, подошел к борту. Как заправский диверсант-подводник в своем водолазном снаряжении он поднял руку, демонстрируя в сторону ходового мостика свою готовность, и рухнул за борт вперед спиной.

- Смелая пошла молодежь, - делился своими впечатлениями со мной Юровских. – Ничего не боятся.

Пока механик пускал пузыри за бортом, с помощью шлюпки торпеду отбуксировали к левому борту и подняли на палубу. Головной отсек торпеды от черного сапропеля отмывали прямо из пожарного брандспойта. Грязные потоки воды неслись по шкафуту и стекали за борт.

- Как она бедолага влезла в это удобрение! Ведь почти на полкорпуса закопалась, - разглядывали мы с командиром с мостика это обмывание недавнего утопленника.

Неожиданно из-под левого борта у самой кормы на поверхности показалась вытянутая вверх рука нашего водолаза, и вслед за ней выскочил сам Сапожников. Он лихорадочно подобрался к водолазному трапу, свешивающемуся со шкафута, и быстро выбрался наверх. Сдернув с лица маску, он открыл бледное перекошенное болью лицо и произнес:

- Медика вызовите, я тут руку проткнул тросом.

- На ступице винта намотаны 4 шлага троса, да так плотно, словно они спрессованы. С лопастей винта я снял трос, но вот руку проткнул проволокой.

Каболки троса оборвались, и он там распушился как ежик. Темно там в этой трубе, пришлось щупать руками. Снять трос со ступицы можно будет только в доке, - докладывал механик свои выводы из сложившейся за бортом обстановки.

- На хер этот отстрел аппаратов нужен был? Стреляли же раньше…, - уже в мой адрес возмущался взволнованный командир. – Теперь вот в док нужно вставать...

Корабль на одном левом дизеле встал к стенке завода, и только в доке удалось освободить правый винт от смертельной удавки троса буя Ряднова. Ну, а отстрел остальных трех аппаратов мы записали в формуляры на основе одного выстрела болванкой.

Теперь, когда я уже был не просто 'бычек' корабельный, а одной ногой флагманский специалист и основной потребитель цеха электрических торпед базы оружия, то я и высказал самому Шестакову, который готовил нам эту несчастную болванку, все что наболело в связи с ее неожиданным потоплением и выбросом МПК-25 сигнала 'Аз-Мыслете' (намотал на винт).

- На кой черт мне нужно это ваше бревно, которое само закапывается в грунт. Его потом со дна шпилем приходится вырывать, - горячился я, высказывая свои отрицательные оценки по практическому использованию этого изделия.

- А на какой глубине вы стреляли? - последовал вопрос от хозяина этой болванки.

- На 12 метрах, - не подозревая подвоха, честно ответил я.

- Ну, вы даете! А чего же вы от торпеды хотите. Она при приводнении делает 'мешок' до 20 метров глубины, - поучал опытный мастер торпедного дела.

- Так это боевая или практическая... А это же простое бревно для прострелки аппаратов, которое должно сразу после приводнения выскакивать на поверхность, - нашелся я, чем ответить умному начальнику цеха.

- Ладно. Мы ее доработаем и просто приварим тяги горизонтальных рулей, чтобы рули были переложены вверх на всплытие, - все-таки пошел на компромисс со мной мой постоянный торпедный учитель.

В самом начале 1975 года начал функционировать наш новый 685 Учебный центр специалистов ВМФ. За два года базовские зачуханные стройбатовцы все-таки возвели 3-х этажный корпус на причале Новой гавани. Когда я впервые привел сюда на занятия три свои группы матросов БЧ-3 кораблей, то и сам не верил своим глазам.

Неужто эти тщедушные и представляющие сборную народов Кавказа и Средней Азии солдаты строительного батальона собственными руками смогли возвести этот прекрасный корпус, с его многочисленными коридорами и классами. Я сам, как и мои матросы с удовольствием разглядывал всю эту новую технику и образцы оружия и вооружения, собранные под одну крышу этого учебного заведения.

Чего тут только не было! По всем корабельным специальностям здесь были оборудованы учебные кабинеты с действующими механизмами или макетами устройств и станций, дизелей и турбин. Теперь даже у нас, у минеров были три прекрасных светлых класса, оборудованные разрезными макетами торпед, мин, противолодочного и противоминного оружия.

В огромном вестибюле первого этажа были установлены действующие образцы корабельного дизеля М-504 и турбина Д-2, а на втором этаже разместилась башня нашей артустановки АК-725 и радиолокационные и гидроакустические станции, стойки совмещенной аппаратуры управления электромагнитными и акустическими тралами САУТ, радиостанции и передающая аппаратура засекреченной связи ЗАС.

Тренажер 'Оберон' для тренировки акустиков и корабельных противолодочных расчетов позволял сразу нескольким экипажам отрабатывать совместные действия почти в реальных условиях морской обстановки.

Кроме того, сразу за основным корпусом учебного центра находились еще два небольших здания, в которых размещался УТК (учебно-тренировочный комплекс), бассейн для водолазных спусков и пожарный полигон. У нас на флоте все привыкли делать задним числом: сначала построили корпуса зданий, а уж потом в Генштабе разрабатывали кадровые штаты должностей мичманского и офицерского состава для обслуживания этого учебного центра, начали думать, как и где разместить в этом корпусе огромные габариты механических и артиллерийской установок, которые сразу было понятно, что они ни в окна, ни в двери не пролезут.

Для размещения дизеля и турбины в коридор первого этажа учебного центра, пришлось ломать стену первого этажа со стороны фасада кирпичного здания, обращенного в сторону аванпорта, и в пробитую пробоину такелажникам СРЗ-29 с помощью домкратов и лебедок кое-как удалось втиснуть громоздкие агрегаты.

Только закончили эту возню и заделали пролом в стене, давай по-новой разваливать стену на втором этаже, но уже с другой стороны корпуса, и в нее с помощью подъемного крана втаскивать орудийную башню.

Пока в тиши кабинетов Генштаба верстались новые штаты, Главком торопился запустить в работу свое детище и торопил всех начальников, требуя, чтобы построенный Центр работал и выполнял свое предназначение не на бумаге, а на деле.

По такой веской причине флотские начальники поступили как всегда мудро - приказом Командующего ДКБФ к Учебному центру временно прикомандировали офицеров и мичманов с кораблей и частей, и на их плечах началось оборудование классов и завоз техники. Только по этому и начал функционировать этот 40-ка трубный линкор на территории Зимней гавани.

Самым главным и незаменимым человеком в этом деле оказался наш Кожухарь, так как его бросили на прорыв и назначили начальником 685 Учебного центра. Само собой разумеется, что Владимир Давыдович не собирался работать в единственном числе на таких огромных площадях нового здания, а потому набирал себе команду из толковых офицеров и мичманов. Вот и потянулись с корабельных должностей под крыло Кожухаря корабельные механики, побросав на прежних местах свою матчасть и людей. Так в Учебном центре оказался Паша Биньковский, который стал заместителем у Кожухаря, потом и Валя Самойлов сбежал с корабля в поисках новых звезд на погоны. Серега Гармата и наш самый пожилой механик Пожидаев тоже оказались в новом УЦ. Ну, а уж от мичманов на должности инструкторов и лаборантов у Владимира Давыдовича отбою не было.

С вводом в эксплуатацию Учебного центра жизнь в бригаде стала куда как насыщенной и заметно оживилась.

Нашему комдиву настолько понравились все эти новшества, что он самолично стал контролировать тренировки корабельных противолодочных расчетов на 'Обероне', поскольку часто сам руководил их проведением, как заслуженный командир КПУГ.

Воодушевленный предстоящей учебной потасовкой на тренажере, он сам лично шумно строил свои корабельные расчеты и строем вел их на занятия в Учебный центр. Теперь наш дивизионный акустик мичман Алисов со своими командами акустиков с кораблей стал занимать лидирующую роль, отчего авторитет наших слухачей подводного мира значительно возрос, и они стали считаться белой костью на фоне остальных специалистов.

А уж когда Михневич увидел, как Кожухарь, собственной персоной, взрывает имитационные патроны в отсеке живучести УТК и открывает очередные пробоины в плавающем отсеке, в котором мокрые с головы до пят матросы аварийной партии боролись с водой, то и вовсе задолбал механиков вместе с их аварийными партиями. Да и самим матросам пришлись по душе эти нешуточные сражения с водой и огнем в отсеке, качающемся на волне и имеющим крен и дифферент, как на настоящем поврежденном корабле.

Теперь и флагманским специалистам не нужно было носиться по кораблям и разным шхерам в поисках своих групп занятий по специальности - зашел в Учебный центр, спокойно прошелся по светлым коридорам этажей и аудиториям, и пересчитал по головам своих специалистов, осваивающих образцы оружия и вооружения.

Флагманским минером в эту пору расцвета специальной подготовки на просторах нашей бригады был капитан-лейтенант Чуриков Анатолий Федорович. Как только наш заслуженный ветеран Костин убыл на заслуженный отдых в запас, то его флагманское дело тут же подхватил молодой и перспективный дивизионный минер с СКРов.

Высокий и стройный минер всегда отличался от остального занюханного минерского мира ладно подогнанной по фигуре формой одежды, отчего явно просматривалась тенденция, что он и сам-то себе нравится в этом флотском одеянии. Густая полувьющаяся шевелюра темных волос над широким скуластым лицом скрывалась под форменным грибом офицерской фуражки.

Как я уже однажды отмечал, что все вольнолюбивые и уважающие себя фрунзаки уж очень уважали эту грибовидную форму головного убора, за что иногда приходилось терпеть нравоучения и строгие замечания вышестоящего командования. Но флотская мода брала верх, несмотря на недовольство начальников, которые порой и сами было не прочь поносить такую фуражку

Первые буквы ф.и.о. Чурикова сами собой складывались в нежно звучащие инициалы своего хозяина и на манер детской сказки про трех поросят произносились вслух, как ЧАФ. Эта краткая характеристика крепко зацепилась за минером, но произносить такое в присутствии его, никто так и не решился. Все-таки флагмин бригады и не слабый в физическом плане человек.

Толя за своим вкрадчивым подобострастным голосом явно скрывал свои огромные амбиции на повелевание своим миром подчиненных ему минеров и всегда обычно, что-то не договаривал вслух. Он как будто прислушивался к себе и своему внутреннему голосу, который порой останавливал его на полуслове.

Несмотря на свою фамилию, Толя на первых порах своей службы никогда не чурался нагруженных на него, помимо штатных обязанностей, дополнительных нагрузок и исправно тащил на себе даже неблагодарную обязанность председателя суда офицерской чести младшего офицерского состава

Этот суд ведь в действительности был рудиментом самой офицерской чести и выносил постановления на своих заседаниях, которые были уже давно заготовлены политотделом и командованием бригады, но никак не самим офицерским собранием. Но, Толя с умным невозмутимым и даже похожим на судью видом выносил приговоры провинившимся молодым и не очень офицерам, которые обычно единогласно голосовались залом, заполненным коллегами и сослуживцами осуждаемых офицеров.

Только попробуй не проголосуй... Когда в первом ряду сидят и своими орлиными взорами оглядывают зал притихших офицеров с поднятыми вверх руками сам комбриг со своим начальником политотдела.

Была у Толи и жена, которую звали моим любимым женским именем - Алла, и Алла была ему под стать и ростом, и фигурой. В общем, пара была вполне гармонирующая своими внешними данными - глаз не оторвать, особенно на пляже.

ЧАФ моментально ловил на себе одобряющие взгляды женской половины пляжников, и как-то уж больно жеманно и на людях воркующе называл свою стройную подругу сказочным именем 'Аленький'. Такое прилагательное к имени безумно нравилось самой Алле, и она под звучания этих обращений моментально выгибала свой статный стан и становилась ужасно похожей на Эдиту Брониславовну.

Чуриков меня особо не драл за состояние минерских дел на кораблях, видимо еще шлея под хвост не попадала. Но все-таки однажды сподобился вставить мне мощный фитиль в приказе комбрига Иванова от 10 мая 1975 года 'За несвоевременное составление отчетов по боевым упражнения и низкий контроль за их исполнением'.

Сразу после майских праздников он самолично прибыл на дивизион кораблей с целью проверки хода проворачивания оружия и технических средств.

- Ну, что обрадовали тебя взысканием? - дипломатично поинтересовался инициатор этого поклепа на меня.

- Так точно! Выговор получил от комбрига, - подтвердил я Чурикову о том, что даже такие праздничные приказы у нас в штабе доводятся до фигурантов своевременно.

- Посади ты своих бычков в тактический кабинет и не выпускай их до тех пор, пока не сделают отчеты по всем стрельбам, - дал свой дельный совет флагмин по своевременному давлению на нерадивых подчиненных.

- Уже не надо никого сажать. Вчера уже все отчеты отправлены секретной почтой вам на проверку, - доложил я, чтобы показать свою правильную реакцию и исполнительность, а заодно и полное понимание воспитательной роли вынесенного мне взыскания.

- Тут вот нужно срочно решить один шкурный вопрос, - вкрадчиво вглядываясь мне в глаза начал ЧАФ свою новую мысль. - У зама начальника МТО флота на днях будет день рождения. Нужно собрать деньги на подарок со своих командиров боевых частей.

'Вон чего... Я то грешным делом думал, что он проворачивание прибыл проверять', - пронеслась в голове антикоррупционная мысль.

- Как это? - сделал я морду ящиком и вид идиота, который не понимает своего собеседника.

- Как ... Взять и собрать по пятерке с офицеров, - ничуть не покривив душой, выдал Чуриков.

- Анатолий Федорович... Мне моя совесть не позволяет обирать нищих лейтенантов. Вот вам 10 рублей от меня, а лейтенантов я трогать не буду. Они и в глаза ни разу не видели этого зама. С какой рожей я им буду объяснять, кому это на подарок я деньги собираю, - обиженно выдал я своему шефу.

- Ты, что хочешь сказать, что я бессовестный..., - теперь уже настала очередь обижаться Чурикову.

- Я так не говорил, - на всякий случай вставил я в заканчивающийся разговор.Чуриков посмотрел на меня, как на последнее ничтожество, выползшее из-под земли погреться на солнышке, и многозначительно задумался, подсчитывая образовавшийся убыток в ожидаемой прибыли, а потом все- таки выдавил:

- Ладно... Как знаешь...

Глядя вслед удаляющемуся в сторону штаба Чурикову, я ликовал в душе от маленькой победы против коррупционных поборов своих лейтенантов и еще и подумал:

'Сколько ж там, в штабе флота таких начальников... и у каждого раз в году бывает день рождения'.

Как только я влился в когорту штабных специалистов, моментально прекратились мои бесчисленные наряды дежурств по дивизиону и гарнизонной службы. Теперь я стоял 3 - 4 раза в месяц помощником оперативного дежурного 118 бригады ОВРа и никаких тебе караулов и прочих бдений.

Здесь, на этих сумашедших дежурствах невольно приходилось нос к носу сталкиваться с нашим бригадным начальством в лице комбрига Иванова и начальник штаба бригады Любимова.

Да, что там бригадное начальство. Теперь мне иногда доводилось слышать по телефону даже грозный голос командира вмб контр-адмирала Шадрича О.П.

Я ведь совсем не зря сказал про эти дежурства - 'сумашедшие'. В будние дни так оно и было. Все корабли, подводные лодки, суда обеспечения и плавсредства, включая даже рыбацкие сейнера и землечерпалки, именно в это время, как мне казалось, все срывались со своих швартовов и якорей и начинали свои бесконечные передвижения по гаваням и вдоль причалов. Кто-то запрашивал 'добро' на выход в море, кто на перешвартовку от одного причала к другому, а возвращающиеся с моря, наоборот, просили разрешение на вход в аванпорт и швартовку к своим причалам. И вот такая круговерть творилась целыми сутками.

Вся обстановка в морских полигонах в зоне ответственности нашей базы, в гаванях и у причалов отражалась у оперативного дежурного на огромном стеклянном планшете, который занимал всю левую стену от потолка до пола дежурной рубки. Правее планшета располагался длинный двухместный рабочий стол с телефонами и коммутаторами переговорных устройств, за которым сидел оперативный дежурный и его помощник.

За всеми передвижениями по акватории аванпорта следил мичман- дежурный по рейду, которому исправно докладывали обстановку посты наблюдения и связи (НиС) 38-го Поста рейдовой службы. Дежурными по рейду стояли пожилые деды-мичмана, которые уже съели свои зубы на службе и были либо командирами катеров, либо исполняли должности на 38 ПРСе.

За полупрозрачным планшетом обстановки матрос-планшетист и морячки, дежурившие по ПВО, трудились день и ночь и наносили тушью на стекле наши корабли, суда и самолеты противника, которые ежеминутно меняли свои координаты.

Короче говоря, Оперативная служба бригады ОВРа отвечала за своевременное выполнение суточного плана боевой и политической подготовки кораблями бригады и за безопасность плавания на акватории военно-морской базы. Всего, за что отвечал дежурный, не перечтешь, да это и не особо интересно. На этот раз с утра, в воскресение я заступил на дежурство в помощниках своего непосредственного начальника по специальности флагманского минера бригады капитана-лейтенанта Чурикова.

До обеда дежурство прошло спокойно, в воскресение все отдыхали, за исключением дежурных кораблей, а начальники находились при исполнении свои семейных обязанностей по домам и поэтому на КП бригады не создавали лишней суеты и нервозности.

Пришло время отобедать, и я пошел в бербазовскую столовую. За входными дверями дежурной рубки, в коридоре 3-го этажа на своем дежурном посту восседал за столом дежурный по штабу со своим рассыльным матросом. Перед дежурным мичманом стоял высокий гражданский мужик в гофрированных от помятости брюках и пиджаке, измятом лежкой в соломенном стогу и с торчащими в разные стороны вихрами непослушной прически, припудренных сверху сенной трухой.

- Вы, кто такой? - удивленный бомжеватому виду этого помятого чудика, спросил я, вопрошающе поглядывая на дежурного мичмана.

- Да, вот... Тут кадровиков спрашивает товарищ..., - явно смущаясь нелепости своих слов, промямлил мичман.

- Где у вас тут в мичмана записывают? - произнесло это чудо в пиджаке, одетом на майку не первой свежести, повернувшись в мою сторону.

Да-а... Это ведь мог быть потенциальный мичман. Серо-зеленое с перепою лицо, покрытое недельной щетиной беспробудного пьянства и мешки под глазами, в которые он неделю подряд набивал алкогольную отраву, а его внешний вид явно свидетельствовал о том, что этот товарищ ночевал на сеновале грязного сарая или в подвале.

- Какие кадровики? Сегодня вообще-то воскресение. Приходите завтра, - стараясь не срываться на кандидата в мичмана, предложил я. - А как вы вообще сюда в штаб прошли?

- А чего тут проходить... Через гражданское КПП на Райня, - безразлично отвечал гражданин, не понимая сути моего вопроса. - К вам тут любой может пройти вдоль пляжа с северной стороны, там в заборе есть дырки. Запишите меня в мичмана, - перешел мужик на просительный тон.

- Приходи завтра и только рожу помой и побрей, а то с тобой никто и разговаривать не станет. Мичман, проводите его на выход, - закончил я неожиданную для меня беседу с человеком, рвущимся в военморы.

После обеда в непривычной тишине глаза сами собой начинали слипаться, требуя привычного 'адмиральского часа', но тут вдруг резко зазвонил оперативный телефон.

- Помощник оперативного ОВРа, - представился я в молчащую пока трубку.

- Где оперативный дежурный? - раздался требовательный в своем повелительном тоне грубый голос.

- А кто спрашивает?

- Какое вам дело, кто спрашивает! Дайте трубку оперативному, - звучали из трубки телефона надменные нотки командного жаргона.

- Анатолий Федорович, вас тут какой-то грубиян требует к аппарату, - сообщил я Чурикову новость, прикрывая микрофон ладонью.

Он, позевывая в сытной истоме, потянул руки вверх, взял протянутую мной трубку и вдруг вскочил со стула в подобострастной позе по стойке 'смирно' и начал сыпать в нее стандартными фразами из Строевого устава:

- Так точно! Никак нет! Есть! Есть!

Пока шел этот разговор, мне оставалось только догадываться по его поведению, что грубияном я обозвал какого-то высокого начальника.

- Ты, что, бляха муха, командира базы по голосу не узнаешь!? Это же Шадрич! - возмущенный таким чинонепочитанием с моей стороны, выговаривал взволнованный до крайности ЧАФ, бросая трубку телефона на аппарат.

- А что я его обязан по голосу узнавать? Я этот голос по телефону впервые слышу... Я и в живую-то его только один раз видел, - оправдывался я, уже сообразив, что это добром не кончится.

- Он мне приказал немедленно снять тебя с дежурства и заменить другим помощником. 'Что это у вас там за малохольный лейтенант такой в помощниках, что позволяет себе обзывать меня грубияном', - повторил он мне слова и приказание старшего морского начальника. - Ты бы хоть трубку рукой прикрывал, чтоб тебя не было слышно.

- Да я вроде прикрыл микрофон, но видимо у Шадрича такой тонкий слух... А где мы сегодня найдем другого помощника... Сегодня же воскресение, - задумчиво произнес я, вполне осознавая безвыходность сложившейся ситуации.

- Ну вот за что он меня снял? Чего я такого сделал? - возмущался я непонятным поведением адмирала. - Он, что действительно ненормальный?

- У адмиралов у всех бывают непонятные нам заскоки. Иначе он бы не был адмиралом, - рассуждал с умным видом Чуриков об адмиральских странностях.

- Ладно. Сиди тихо, как мышь, и не высовывайся понапрасну. Теперь по телефонам представляйся фамилией Стецурин. Кого сейчас в летнее воскресение дома застанешь, все, небось, по пляжам разбежались, - согласился со мной и успокоился мой оперативный дежурный. - Я надеюсь, у Шадрича не хватит ума приехать и проверить выполнение своего приказания.

Теперь, как только раздавался звонок оперативного телефона, я невольно вздрагивал и передавал трубку Чурикову, а в моменты его отсутствия за столом, сам вежливым, но бодрым голосом представлялся:

- Помощник оперативного ОВРа старший лейтенант Стецурин.

Дежурным планшетистом по ПВО сегодня за стеклом стояла морячка Лиля. Рыжая и веснушчатая дева лет 20-ти, надев наушники, вслушивалась в диктовку координат летающего агрессора-разведчика и усердно наносила точки тушью на планшет обстановки.

Высота ее роста не позволяла работать стоя на полу, и потому она взбиралась на ступеньки стремянки и, с высоты демонстрировала напоказ свои стройные ножки. Она так ловко и быстро пластмассовым лекалом объединяла свои разрозненные точки в плавную кривую траектории полета самолета над морем, что можно было только удивляться такой сноровистости.

Цифры и надписи получались аккуратными и красивыми, несмотря на то, что их ей приходилось отображать на своей стороне планшета зеркально.

Я невольно сравнивал каракули, наносимые матросом-планшетистом и эти ровные цифирки и линии, нарисованные легкой девичьей рукой.

- Лиля, ты где так натренировалась рисовать? Ведь тут приходится рисовать все буквы и цифры зеркально... А у тебя все так лихо и красиво получается, - похвалил я прекрасное исполнение, рассматривая, как она аккуратно работает.

- Учили нас на курсах связисток, - успевала она, мгновенно порозовев на мой комплимент, слушать наушники и отвечать на вопросы.

Когда там этот разведчик прекратит свои провокационные полеты у границ наших территориальных вод? Сегодня воскресение, а он знай себе накручивает готовность нашим средствам ПВО.

В 02.00. Чуриков пошел спать в свой кабинет, оставив на моей совести всю боеготовность бригадных сил. Тишина и покой на лиепайском рейде и в воздушном пространстве царила полнейшая, и я отпустил мичмана дежурного по рейду тоже на покой до 06.00.

За полупрозрачным стеклом планшета обстановки сидела на обычной табуретке молодая планшетистка и, одолеваемое здоровой дремой, тело ее склонялось то на правый, то на левый борт. Казалось еще немного, еще чуть- чуть и она сползет и грохнется со своего подстамента прямо на пол.

- Лиля, а чего тебя никто не меняет? - вывел я своим вопросом морячку из полуобморочного состояния.

- Я сегодня стою две смены - за себя и за свою подругу, - с грустью в голосе сообщила свою трагедию Лиля.

- Иди спать, чего тут маешься... На тебя страшно смотреть, не дай бог упадешь со своей табуретки и поломаешься. Все агрессоры уже давно спят и летать, если и начнут, то только утром, - озадачил я своим участием уставшую морячку.

- А куда мне идти спать? - уточнила она свое место отдыха.

- А вот, как выйдешь из дверей, так прямо дверь кабинета Чурикова и Кипниса. Войдешь и ложись на правую койку у стены, - направил я ее на ночлег, совершенно не подумав, что на левой кровати уже почивает ЧАФ. Первыми свой рабочий понедельник начали рыбаки и уже в пятом часу утра диспетчер рыбколхоза 'Большевик' вывел меня из чуткого забытья своим первым звонком:

- Прошу добро на выход на лов шести СРТ.

- Добро! - затвердил я решение диспетчера.

- На посту! Шесть рыбаков на выход в море, предупредил я вахтенного матроса на посту НиС Зимней гавани.

А утром я опять по своей душевной простоте попал в начальственную немилость, только теперь уже самого Чурикова.

- Это ты, что ли додумался уложить Лилю спать в моем кабинете? - возмущенно упрекал меня нахмуренный от недосыпания начальник.

- Да. Мне просто жалко стало ночью девчонку... Я и отправил ее спать..., - не понял я возмущения своего шефа.

- Представляешь себе картинку... Я выхожу из своего кабинета, а следом за мной, поправляя на ходу юбку, появляется взлохмаченная и заспанная морячка- Лиля. У дежурного по штабу глаза из орбит повылазили, - обрисовывал мне компромат на свою безгрешную биографию раздосадованный ЧАФ.

- Я и не думал никого подставлять. Просто жалко стало девицу... Я и..., - что я мог еще придумать в свое оправдание.

- Ты, башкой своей думай, хоть иногда, - уколол на последок своего возмущения начальник.

За стеклом планшета появилась Лиля, и мы прекратили перепалку по поводу моего безнравственного поступка.

- Спасибо, товарищ старший лейтенант, - скромно произнесла Лиля, благодаря меня за незапланированный ночной отдых, когда примолкший ЧАФ пошел умывать свое скомпрометированное лицо.

До Дня ВМФ оставалась ровно неделя, на кораблях засуетились с покраской бортов и с тренировками шлюпочных команд, мечтающих взять приз на гонках. Приближающийся праздник в Лиепае любили особо и не только жители Военного городка, но и всего города и окрестностей. Обычно центром торжества на этом празднике была акватория Военного канала и посмотреть на морскую мощь нашего флота на северной стороне собирались все жители Каряосты, а все остальные - на южном склоне канала.

Сценарий этого торжества затверждал сам командир Ли вмб, он же обычно каждый раз вносил в его проведение свою свежую струю и изобретательность, и обычно он же открывал праздник на своем белом катере.

Наш НШ Зинченко, теперь уже капитан 3 ранга, преподнес комдиву подарок в честь Дня флота и, наконец-то, не мытьем, так катаньем, но сдал все зачеты на допуск к управлению ПУГом. Это давало ему полное и почетное право руководить кораблями в море и заступать в дежурство в должности командира поисково-ударной группы. А комдив дождался этого подарка от своего заместителя и своего права, хотя бы неделю через неделю, спокойно уходить из дивизиона к себе домой.

Утром понедельника в рубке дежурного по дивизиону царило явное оживление и обычная суета начала рабочего дня. Дежурный обычным оглушительным 'смирно!' встретил на подходе к дивизиону нашего Михневича, который теперь, как белый человек, провел два выходных дня у себя дома.

Теперь на нашего Батьку было любо-дорого посмотреть. Комдив выглядел после отдыха помолодевшим, наглаженным, как на последний парад, а его спокойное лицо порозовело и даже избавилось от былых морщин усталости, глаза блестели накопленной энергией и человеческим участием.

- Все у нас тут нормально? - на ходу спросил он дежурного и даже не стал заслушивать обычный утренний рапорт.

Он вошел в рубку размашистой деловой походкой, и с его появлением стала сразу ощущаться теснота нашего убогого дежурного помещения, так как его огромная фигура с мощным выпирающим из-под расстегнутой тужурки животом заполнила собой свободное пространство, рассчитанное, по меньшей мере, на двоих. Все дивизионные специалисты штаба собрались в ожидании утреннего доклада и, разместившись, кто, где придется, замолкли с появлением старшего начальника.

Кожухарь, скромно сидевший на табурете у стола, вдруг сделал изумленную физиономию, открыв и без того большие глаза, направленные на обувь комдива и заговорщицки, чтобы это слышали не все присутствующие, произнес:

- Виталь, а чего в домашних тапочках...

Шальная от моментального испуга улыбка исказила лицо Михневича, а мохнатые брови над широко открытыми глазами резко взлетели под самый козырек белой фуражки. Он резко наклонил голову вперед и устремил свой взгляд на ботинки, обзор которых был перекрыт выпирающим сверхнормы животом. Находчивый Батька моментально отреагировал на собственную помеху и тут же резко выбросил свою левую ногу в строевом шаге на месте.

Так и застыв в этой позе, он разглядывал на ступне крепко сидящий огромный полуботинок 45-го размера.

- Фу, ты черт! - изрядно чертыхнулся комдив и опустил на пол задранную ногу. - Я ведь, действительно, подумал, что ушел из дому в домашних тапках. Проклятая зеркальная болезнь, - облегченно выдохнул он, изо всех сил пытаясь втянуть свой живот в себя.

Только Владимиру Давыдовичу позволялись такие приколы в адрес комдива, да в таком присутственном месте, где собралось столько офицеров.

Он теперь исполнял сразу две должности: прикомандированного начальника Учебного центра и дивизионного механика, от обязанностей которого его никто не освобождал. Именно по этой причине он исправно каждое утро прибывал к 08.00. на утренний доклад в дивизион, а потом бежал на свое новое место службы и там крутился до позднего вечера.

Чтобы механическое дело в его отсутствии не страдало, он сделал своим заместителем по электромеханической части Колю Тютюника и нагружал его местными обязанностями дивизионного механика по полной программе. Такое неустойчивое положение между двух кресел, ясное дело, вызывало недовольство и негативное отношение к Кожухарю со стороны флагманского механика бригады Вольнова.

Но Кожухарь на то и был Кожухарем, чтобы уметь вращаться между двух огней и не падать духом. Когда там, в Министерстве Обороны утвердят новые штаты для Учебного центра, никто сказать не мог, а Центр должен был работать и исполнять свое предназначение по подготовке и тренировкам экипажей кораблей базы.

Довольный своим остроумием Кожухарь вместе с комдивом захохотали, тем самым подтверждая, хорошее начало новой рабочей недели в канун флотского праздника.

Командир Ли вмб контр-адмирал Шадрич О.П. и начальник Политотдела капитан 1 ранга Просверницин А. на СКРе

Сразу после утреннего доклада зазвонил телефон и дежурный испуганным голосом сообщил в пространство:

- Товарищ комдив, адмирал вас...

Комдив недолго проговорил с адмиралом и вдруг, оторвавшись от телефонной трубки и возбужденно сверля меня глазами, выпалил мне:

- Дугинец, мы можем на День ВМФ пальнуть из РБУ, находясь в Военном канале в сторону аванпорта? Быстро отвечай - командир базы на проводе...

- Запросто! - не задумываясь о последствиях, ответил я.

- Доложи адмиралу..., - сунул мне в руку телефонную трубку Михневич.

- Вы кто? - прозвучал в телефоне знакомый надменный голос адмирала.

- Дивизионный минер старший лейтенант Дугинец, - представился я по всей форме.

- Это тот самый... который соизволил однажды меня грубияном обозвать?- совсем неожиданно для меня напомнил адмирал о нашем недавнем телефонном знакомстве.

- Так точно! Тот самый...

- Вы можете мне гарантировать безопасность стрельбы из РБУ кораблем, находящимся в Военном канале напротив места расположения трибуны? Не разнесете вы опоры Воздушного моста? - перешел Шадрич к делу после своей преамбулы.

- Не разнесем, товарищ адмирал. Бомба пройдет на высоте более 100 метров над мостом при стрельбе на максимальную дальность, - моментально сориентировался я и нашелся чем ответить командиру базы.

- Это сколько, максимальная..., - переспросил он.

- 6 километров, и упадет бомба далеко за Северными воротами аванпорта, - уже совсем осмелел я в разговоре с адмиралом.

- Вот что... Прикиньте все расчеты траектории полета на карте и сделайте решение комдива на эту стрельбу. Через пару часов Ищенко к вам заедет, покажите ему решение Михневича. Все понятно? - закончил постановку задачи адмирал.

Чего уж тут непонятного. На навигационной карте я начертил медиану стрельбы от точки залпа и на рисунке изобразил траекторию полета бомбы в двух плоскостях на полную дистанцию стрельбы в 6 км. Штабной чертежник тут же разрисовал мой эскиз в красочных 'петухах' и получилось настоящее произведение минерского искусства, которое называлось 'Решением командира 109 ДПК на показную стрельбу из РБУ'.

- Товарищ комдив, а кто будет выполнять эту стрельбу? - спросил я последнюю деталь, которую нужно было указать на готовом решении.

- МПК-27. Турков пойдет на парад кораблей. Там твой лейтенант Черняк сам, без тебя справится, - уточнил Михневич.

- С такой задачей, если Родина прикажет, у меня любой лейтенант справится, - рассеял я сомнения в своих подчиненных минерах.

- Ну, в таком случае у тебя будет выходной день, - окончательно затвердил комдив своей росписью красочный план стрельбы.

Сам адмирал Шадрич и его новый начальник штаба Ищенко были подводниками и для них стрельбы из реактивных бомбовых установок были незнакомы. Поэтому приехавший в дивизион капитан 1 ранга Ищенко Н.М. внимательно разглядывал мой стрельбовый плакат с автографом Михневича и задавал много неожиданных наивных вопросов. Но решение тоже подписал.

В 4-ой ОБСКР (отдельная бригада сторожевых кораблей пограничников) появился новый корабль. Это было скоростное чудо на подводных крыльях длинной метров в 20, но носилось это чудо техники со скоростью до 60 узлов. При увеличении скорости корабль выходил на свое подводное крыло и передвигался по морю, как самолет с опущенной в воду кормой. Командир этого быстрохода носил голубые просветы морской авиации на погонах своей формы, словно в подтверждение летных качеств своего летучего кораблика.

Адмирал Шадрич моментально отреагировал на эту новинку в области военного кораблестроения и упросил командование бригады морских погранцов выделить свое чудо для участия в параде кораблей.

Этот День ВМФ 27 июля 1975 года был для меня самым настоящим праздником, так как впервые в День флота я был на выходном и мог своими глазами со стороны посмотреть на это торжество. Тамара с сынишкой оставались дома, поскольку уже заранее были напуганы грохотом орудий артиллерийских орудий при стрельбе на параде в прошлом году.

В гражданском костюме и без погон на плечах я чувствовал настоящую свободу и независимость отпускника от всех канонов Строевого устава и военной этики.

Народ толпами прибывал на берега Военного канала и уже за полчаса до начала парада все его склоны до самой воды были усеяны липайчанами, пришедшими на праздник целыми семьями с детьми и своими родственниками.

Наша шустрая контора, под названьем 'Военторг' с утра пораньше, прямо на траве развернула свои торговые и питейные точки, а народ в ожидании начала торжества под звуки маршей, выдуваемых оркестрами на обеих сторонах канала, давился в очередях за пивом, водкой и закусками.

Все оживленно суетились, подыскивая себе место в 'зрительном зале', что-то жевали, пили и готовились к созерцанию небывалое зрелище. Продвигаясь сквозь многочисленную толпу готовых к началу парада зрителей, в этой суете я нос к носу столкнулся с Алексеем Железновым, который выбирался из толпы, плотно окружившей импровизированную торговую точку.

О, это был элегантный джентльмен в белоснежной парадной тужурке с новыми золотыми погонами капитана 3 ранга, а на макушке его головы чудом удерживалась от падения фуражка с дубами на козырьке. Белая тужурка красиво облегала его подтянутую поджарую фигуру, оттеняя загорелое лицо кавказского типа, свойственное всем корабельным офицерам, проводящим много времени на открытом корабельном мостике. Желтые янтарные запонки в рукавах белой рубашки свидетельствовали о флотском пижонстве их владельца. Офицерский загар ему был явно к лицу. В его руках была зажата бутылка конька и бумажный пакет с бутербродами, не позволяющие поправить рукой сползающую фуражку в уставное положение.

- Володя, с праздником! - весело по-праздничному улыбаясь, воскликнул Железяка, обрадованный нашей неожиданной встрече.

Я подхватил от падения на траву фуражку Железнова с дерматиновым белым чехлом и водрузил ее на голову хозяина в нужное положение. Только в этот момент я и заметил, что на сверкающих золотом погонах с двумя черными просветами маячит одна большая звездочка.

Адмиральский катер открывает парад в честь Дня ВМФ

- Давай, со мной по стопарику! Обмоем мое звание..., - зазывно потряхивал он бутылкой. - Дождался, мне вчера присвоили на День ВМФ.

- Поздравляю! - совсем по-дружески обнялись мы с моим бывшим командиром. - Уже ка-пи-тан 3-го ра-а-а-нга..., - мечтательно растянул нараспев я это звание старшего офицера.

- Да не 'уже', а еще только..., - несколько грустновато произнес Алексей.

- Я ведь уже перестарок, скоро 35 лет.

- Но зато ты один у нас на дивизионе из командиров капитан 3-го ранга, - успокаивал я взгрустнувшего 'старика'.

Над каналом зазвенела призывная мелодия фанфар, открывающих парад, и мы с Алексеем перебазировались поближе к адмиральской трибуне, которая на сегодня являлась центром торжества.

Под фанфары по каналу шел белый катер адмирала и на нем трубачи под развевающимися государственными флагами СССР и Латвии выдували эту торжественную мелодию, возвещавшую о начале военно-морского парада.

Взволнованный народ притих и с интересом разглядывал как с катера, который подошел к причалу напротив трибуны, выгружался Нептун со своей многочисленной свитой чертей и русалок. А прямо из-под воды на причал стали выходить подводные пловцы в легководолазном снаряжении, у которых в руках светились и нещадно дымили фальшфейеры красного цвета. Они, словно морские витязи, сопровождали своего подводного владыку на встречу со старшим морским начальником, окруженным представителями местных городских властей.

Парад торжественно был открыт пламенной речью бога морей и океанов и обращением адмирала Шадрича ко всем зрителям, посетившим этот парад в честь Дня ВМФ.

'Летучий корабль' - пограничник на параде

В установившейся тишине послышался нарастающий гул турбин и с правой стороны канала в сторону Воздушного моста стал приближаться тот самый летучий корабль. При подходе к трибуне ПСКР вышел на форсаж и набранная скорость вывела его на подводное крыло, отчего корпус задрался вверх, создавая полное ощущение скорого взлета в небеса. Скорость глиссирования была настолько велика, что он буквально пролетел мимо зрителей, как летающая инопланетная тарелка, оставляя за собой пенный бурун и водяные брызги, смешанные с выхлопными газами.

От кильватерного следа, оставленного на просторе канала, на оба берега ринулись волны, которые с приближением к берегам увеличивались по высоте и словно цунами облизывали оба берега. Гребень этой волны, ударившись о бетонный бордюр причального фронта, встал на дыбы и стеной грязной воды окатил всех зрителей, расположившихся у самой кромки канала.

Всеобщий возглас одобрительного шума, резко сменился на визги и перепуганный детский плачь зрителей первых рядов, который вслед за водяной волной перекатывался вдоль канала. Мокрые и облепленные с головы до ног мазутными нечистотами и мусором любители острых ощущений, совсем не ожидавшие таких последствий, заметались по береговым склонам в поисках безопасного пристанища. С причитаниями и визгом они отряхивались от противного мусора, налипшего на праздничные одежды, в основном белого цвета, и делились острыми ощущениями друг с другом, полученными под этим освежающим душем.

Как выяснилось, пронесшейся над каналом стихией никого за борт смыть не удалось, и возбужденный народ постепенно пришел в себя и утихомирился на новых зрительских местах, подальше от таких сюрпризов. После такой неожиданно прокатившей волне цунами, число желающих сидеть у самой воды заметно поубавилось, но никто по домам не разбежался, а все пострадавшие от неожиданной мощи военно-морского флота устроились обсыхать под теплыми лучами солнца и смотреть дальнейшие события. А на водной глади канала появилась дизельная подлодка проекта 641, которая бесшумно двигалась под электромоторами. Из левого верхнего торпедного аппарата, обращенного в сторону трибуны, вылетела, на мгновение мелькнув своим полосатым красно-белым телом, торпеда и скрылась под водой.

Эффект от этого зрелища получился маловпечатляющий и многие зрители вовсе не поняли, что же произошло под носом у лодки. Шедший следом за лодкой юркий торпедолов с матросами, стоящими по бортам в парадной форме, вооруженными рогатинами, должен был продемонстрировать свои ловкие действия по подъему торпеды на борт. Но торпеда канула в воду, и всплывать не собиралась. Торпедолов покрутился на месте выстрела и вынужден был покинуть арену, к которой уже приближался следующий участник парада кораблей.

Я в этот момент прекрасно представил себе, как торпеда зарылась в грунт крутого склона подводного дна, и теперь ее оттуда можно было извлечь только грубой физической силой.

Появившийся гордый свой шаровой статью и приподнятыми вверх стволами носовых орудий, СКР проекта 50, поравнялся с трибуной и врезал в воздух три холостых выстрела из носовой башни калибра 100-мм. Резкие выстрелы содрогнули воздух на акватории и, ударив по ушам, эхом прокатились над замершей зрительской аудиторией.

Отойдя от кратковременной оторопи, народ снова взвыл толи от испуга, то ли от восторга, доставленного этими громобойными выстрелами артиллерийского салюта.

- Ну, сейчас очередь нашего красавчика наступает, сейчас Гена Турков скажет свое слово...,- упреждал я события, которые так понравились зрителям праздника.

- Посмотрим, как твоя бомба сейчас шарахнет. Сколько раз стреляли на корабле, а вот со стороны посмотреть даже не довелось, - предвкушал заманчивое зрелище Железнов.

Стройная фигура Геннадия Туркова в парадной форме застыла на левом крыле ходового мостика в отдании чести адмиральской трибуне, но даже сюда, на берег донеслась его громкая команда:

'Залп!'

Из задранной по вертикали на 45° носовой реактивной бомбовой установки вырвался ярко-оранжевый сноп огня и в дыму рявкнул реактивный двигатель бомбы, обдавший своим форсом пламени палубу и нижнюю часть надстройки. Мелькнувший на самое мгновение огонь из сопла двигателя унес ее в небо, и уследить за ее полетом на такой скорости было невозможно.

И уже в который раз над каналом снова пронеслись одобряющие возгласы обомлевшего от такого эффекта народа, который смотрел в сторону улетевшей бомбы-невидимки в непримиримой надежде увидеть место ее падения, там далеко за волноломами аванпорта.

- Впечатляет..., - медленно и с расстановкой акцента произнес Алексей, наливая в бумажные стаканчики остатки из бутылки. - Давай, врежем... За наши непотопляемые кораблики и нашу собачью службу на них, - беззвучно чокнулся об мой наполненный 'бокал' Железяка своим уже подтекающим по донышку сосудом.

Наши резвые кораблики при постройке вовсе не были рассчитаны на долголетние сроки службы. Сделанные из тонкой стали и дюрали они старели на наших глазах. Корпуса истончались, подвергаясь всепобеждающему воздействию ржавчины и электрокоррозии, которая доводила толщину металла до недопустимых пределов.

Матрос из мотористов на корабле у Туркова случайно обронил большой драчевый напильник с высоты в 2 метра и тот своим острием без деревянной ручки попал в трюме в корабельное днище. Из пробоины мгновенно записала струя забортной воды высотой в 2 метра, и ее пришлось срочно забивать чепом.

Ну, куда годятся такие корпуса? Если корабль из автомата Калашникова можно пустить на морское дно... Только на свалку...

Да и морально корабли устаревали со своими дизелями, имеющими ограниченный моторесурс. Мореходность, автономность и слабая противовоздушная оборона требовала уже новых кораблей, способных не только на поиск и уничтожение подводных лодок, но и на свою собственную самооборону современным ракетным оружием.

На смену нашим кораблям пошла новая серия малых противолодочных кораблей проекта 1124, головным кораблем которой был тот самый знаменитый 'Альбатрос'.

Первым осенью 1972 года на консервацию в Усть-Двинск ушел самый старый МПК-14, но для меня это событие прошло незамеченным. Ушел и ушел.

В начале лета 1975 года дали команду срочно готовить к постановке на консервацию МПК-27, а потом и 23-тий. Вот теперь это приказание касалось меня в полной мере.

Как по закону подлости этот 27-ой, восстановленный после пожара во время ремонта на СРЗ-29, умудрился затопить водой все посты под офицерским отсеком. Когда воду откачали, то в центральном посту ПЛО долго сушили приборы управления бомбовой и торпедной стрельбой. Периодические замеры сопротивления изоляции показывали практически нулевые величины, а это означало, что включать их под нагрузку в работу для управления установками РБУ и торпедными аппаратами в электрическую было невозможно.

Каждый божий день с утра я появлялся в этом посту и заставлял матросов включать мощные электрогрелки и вентиляторы для сушки монтажа настежь открытых приборов управления.

Неделя беспрерывного проветривания при повышенной температуре дала свой результат, и линии переменного тока уже можно было включать под нагрузку, а вот сопротивление изоляции линий постоянного тока, так и оставалось на нуле.

Корабль в консервацию должен вставать полностью в исправном состоянии, а тут вот такая нелепая неисправность.

- Ну, а если включить твои системы? Что с ними случится? - пытал меня Михневич, когда я ему доложил о таком печальном состоянии дел с приборами.

- Сгорит выпрямитель, а потом и преобразователь может полететь! - докладывал я возможные неприятности, которыми грозит подача питания на схему.

- А как же нам корабль сдавать в Усть-Двинске!? - изобразив ужасную гримасу, наступал на меня комдив. - Делай, что хочешь, но чтобы твоя хреновая изоляция встала на место и техника при сдаче корабля работала.

Корабль своим ходом ушел на консервацию, а на следующий день следом за ним на поезде в Ригу выехала целая бригада поддержки, возглавляемая комдивом, в которую вошли все дивизионные специалисты, включая и меня.

Тихий, утопающий в зелени деревьев, городок Усть-Двинск в пригороде Риги встретил нас хорошей пляжной погодой и шумом листвы огромных вековых деревьев на территории бригады кораблей консервации. С первого взгляда вся ее территория напоминала мне райский заповедник в счастливом царстве Эдема, в котором у стенок причалов благодатного Рижского взморья покоилась уйма кораблей и подводных лодок, спокойно доживающих свой корабельный век в законсервированном виде.

По просторам этой территории в заторможенном состоянии райского благолепия сновали матросы и мичмана, народ, не скрываясь, загорал на благоухающем разнотравье и играл в тихие игры типа домино и шеш-беша. Здесь ничего, кроме военной формы и силуэтов бывших военных кораблей, не напоминало о трудностях морской службы и ее напряженном ритме. Одним словом несуетное блаженство в тиши прекрасной прибалтийской природы.

Как только мы расположились на временное жилье на местной плавказарме, исправно исполняющей роль гостиницы, на нас тут же накинулась местная толпа дивизионных специалистов, жаждущих немедленно начать приемку корабля в состав своего ржавеющего кладбища кораблей.

А дивизионным минером, которому я должен был сдавать свою неработающую матчасть, неожиданно для меня оказался старший лейтенант Юрка Борисов. Да, да! Тот самый мичман-курсант, с которым мы в былые времена его стажировки у меня на корабле вместе, спина к спине, отчаянно дрались у Воздушного моста против превосходящих сил лиепайского хулиганья.

- Володя, дорогой, а как я тебя рад видеть! Если б ты знал?! - приветствовал меня лихой старлей в этой тихой заводи умирающих кораблей. -Юра, а я-то, как рад... Рад тому, что именно тебе придется сдавать корабль, - тонко намекнул я на предстоящую совместную работу.

- Давай сразу сходим на ваш фрегат, и ты мне покажешь состояние матчасти, а завтра на выходе в море опробуем ее в работе, - без ножа и пистолета убивал меня Борисов своей завидной работоспособностью.

- Юра, куда ты так торопишься? Оно тебе, что, горит? Мы с тобой сто лет не виделись - успеешь еще насмотреться на это старье, пытался я охладить пыл, внезапно напавший на моего друга.

По пустынному причалу мы топали вместе с Юркой к нашему МПК, одиноко притулившемуся у стенки. Непонятные мне гавани и причалы располагались совсем рядом с устьем широкой и величественной реки Даугавы, а на горизонте виднелся необъятный простор Рижского залива. Все причалы были заставлены безжизненно стоящими подводными лодками, тральщиками и малыми противолодочными кораблями.

Где здесь Усть-Двинск, а где Болдерая, сразу и не поймешь. Оказалось, что это Усть-Двинск, а называют его так по старинке, хотя на самом деле он еще с 1917 года называется Даугавгрива. А Даугавгрива отделяется от Болдерая только мостом через речку Булльупе.

На базовый тральщик проекта 1265, мимо которого пролегал наш путь, я обратил внимание лишь только потому, что уж очень он был аккуратно выкрашен и блестел, как совершенно новенький кораблик, и на нем, в отличии от соседних безлюдных кораблей, била ключом беспокойная жизнь. Матросы бегали по трапу и загружали на борт какие-то ящики и коробки. На кормовой надстройке смуглый до черноты офицер, одетый в непривычно белоснежную форму, наотмашь колошматил по лицу матроса, стоящего перед ним на коленях, и кричал на него на непонятном языке.

В руках изувера была тонкая палочка, и этой тростью он тоже приложил несколько раз бедолагу вдоль спины.

- Юр, а это что за тралец? Смотри там офицер какой-то мордует матросика по роже! Это что за расисты? - недоуменно смотрел я на своего сопровождающего.

- У них там свои порядки... Это ливийский тральщик, который мы им только что продали. Только не вздумай вмешиваться. У них там палочная дисциплина, но этот матрос получает больше чем ты. Видишь, у начальника в руках стек. Эта хреновина у ливийских офицеров входит в комплект формы одежды, а предназначение ты уже понял, - пояснял мне Борисов эту дичайшую для меня сценку корабельной жизни иностранцев.

- Да-а-а! - открыл я рот. - Совсем непривычно... Матроса... по роже... Вечером я пригласил Юрку по старой дружбе, но в личных корыстных целях, в местный кабачок, чтобы в культурном прибалтийском сервисе отметить нашу встречу.

Вот тут-то, за столиком, в непринужденной обстановке и под латышскую мелодию 'Листья желтые...' я и выложил Борисову всю сермяжную правду.

- Юр, ты мне друг, или как? - вопрошал я своего повеселевшего коллегу.

- Друг. А что дальше? - насторожился Борисов моему странному вопросу.

- Так вот, я тебе врать не буду. На этой старой помойке, которую мы вам пригнали на консервы, по линии БЧ-3 вся матчасть работает, но вот только систему управления пока нельзя включать. Понимаешь, на линиях питания 110 вольт занижена изоляция, - без утаек и недомолвки выложил я Борисову полную картину неисправности.

- Как нельзя включать? А как же нашему комдиву изобразить работу установок? Он ведь завтра будет возглавлять комиссию на выходе в море, - несколько призадумался мой Юрок.

- Так уж случилось, что эти придурки умудрились затопить водой пост и изоляция упала. Сушили, но еще сушить надо. А при проверке мои бойцы будут так крутить рукоятки, что не отличишь, в электрическую она вращается или вручную. Даже макетом бомбы прогонят зарядку, если потребуется. Я их уже так натренировал..., - успокаивал я враз погрустневшего друга. С Юрой мы культурно посидели до самого закрытия питейного заведения.

Уже все оркестровые лабухи разбежались по домам, а все мои последние шиши красногрудыми снегирями червонцев до самой зелени трешек перелетели в оттопыренный карман накрахмаленного фартучка официантки, которая заботливо крутилась у нашего столика и добивала меня своими вежливыми предложениями.

Грузинский коньяк и марочное вино 'Золотая осень' с купатами и салатами явно пошли на пользу нашим дипломатическим переговорам, и мне удалось-таки уговорить несговорчивого приемщика. Поздно ночью, блуждая по незнакомым улицам Болдераи, мне все-таки удалось попасть на мост и благополучно добраться до плавказармы. Здесь от усталости и кружившего голову спиртного я сунулся в первую попавшуюся мне открытую каюту, где по привычке забылся на верхней койке.

Выход в море был запланирован на 07.00. и меня в чужой каюте, естественно, никто не разбудил. Сам же я проснулся в 9 часов и с ужасом представил весь свой позор, а в больной голове рождались самые невообразимые последствия такого нерадивого поведения.

Вернувшийся из похода Батька уставился на меня и удивительно спокойно и без всяких осложнений отчитал меня за опоздание:

- Ты где был? Что совсем обнаглел, даже в море не смог выйти...

- В ресторане сдавал свою боевую часть. Что мне еще оставалось делать? - уныло оправдывался я перед старшим.

- Ну и как? Все сдал? - вдруг несколько с ехидцей улыбнулся Батя.

- Все сдал. Даже на обратную дорогу денег не осталось, - несколько приободренный этой улыбкой, доложил я комдиву результаты сдачи.

- Моли бога, что акт передачи корабля уже подписан, а то я б тебе устроил 'сдачу', - напутствовал на обратную дорогу домой Михневич.

Устроил. Но только не лично комдив, а целое партийное собрание.

Наш химик-Дед, словно своего собственного сына, и давно уже, долго и нудно уговаривал меня вступить в партию. Я все брыкался и отговаривался от дедовских нападок, полагая, что еще морально не созрел для такого ответственного поступка в своей жизни. А потом все-таки сдался - понял, что беспартийному офицеру у нас на флоте нет дороги в светлое коммунистическое будущее карьерного роста.

В тесноте нашего тактического кабинета в августе 1975 года собрался весь наш партийный бомонд, состоящий человек из 30, который должен был принять меня из кандидатов в настоящие члены КПСС. Вот тут мне и устроили настоящий разбор всех моих полетов и 'сдач'.

Дед-Зиновьев добросовестно представил меня и до мельчайших подробностей довел до высокого собрания местных коммунистов мои биографические данные, характеристики и рекомендации, одна из которых была дана лично им.

В своем выступлении он подчеркнул мое серьезное отношение ко всем должностям, на которых я уже успел побывать, отметил, что потерь и потоплений торпед при моем руководстве в дивизионе не было и что я пользуюсь уважением среди командиров кораблей и офицеров штаба.

Зачем только Дед вслух зачитал мое заявление в партийную организацию? Там ведь были написаны такие высокопарные слова, что я 'хочу быть в первых рядах строителей коммунизма' и прочие откровения. Когда я услышал эти свои слова здесь, при стечении такого количества народа, на всеобщем обозрении, то у меня даже уши покраснели от неловкости.

Когда началось обсуждение моей кандидатуры, все нормальные коммунисты доброжелательно отнеслись ко мне, но вот слово взял самый главный идеолог - зам комдива по политической части и одновременно отличник учебы в академии капитан 3 ранга Белякович. Чего я от этого товарища только не наслушался.

-Вы уже прослужили 4 года в дивизионе, и я весьма наслышан о вашей служебной деятельности. Как вы сорвали совместную артиллерийскую стрельбу, а также о ваших попытках оценивать работу замполита корабля.

Было такое? Кто вам давал такое право? Наслышан как ваши матросы на уборке картофеля в совхозе были задержаны за попытку изнасилования женщины. И про недостачи вещевого имущества на вашем корабле нам тоже известно. А ваша последняя командировка в Усть-Двинск? Как вы посмели опоздать на выход корабля в море, - с ехидным апломбом в своей прокурорской речи припирал меня к стенке Белякович.

Я чувствовал, как наливаются пунцовым жаром мои уши и лицо, а каждая последующая фраза этого обличителя ударами молотка била меня прямо по темечку. Я сдерживался от навалившегося на меня позора, но в душе я так хотел дать оплеуху или хотя бы плюнуть в эту гадскую рожу, чтобы прекратить этот поток наговоров.

- Мы тут еще разберемся в ваших моральных качествах и назначим партийное расследование для выяснения, где вы ночевали в ту ночь, - просто каким-то партийным поносом несло нашего главного партийного обвинителя.

- А в ту ночь я сдавал в ресторане свою матчасть, а ночевал на ПКЗ в чужой каюте, - не выдержал я и огрызнулся на речь Беляковича.

- В этом мы еще разберемся, а пока слушайте и не перебивайте, - несло замполита все дальше в прокурорские поиски.

Когда обвинительная речь, наконец-то затихла, и запас компромата на меня закончился, я понуро встал со своего стула и неуверенно произнес: - По вашим словам я понял, что из меня коммунист уже не состоялся... Так вы так прямо и скажите...

- Молчи! Ты, что думал мы с тобой тут в бирюльки играть собрались? Это тебе на будущее, чтобы знал, что не в пионерскую организацию в своей школе вступаешь. Тут у нас, в партии все товарищи открыто высказывают свое мнение, - с напускной серьезностью вставил свое весомое слово Михневич.

- Тебе сейчас твои будущие партийные товарищи дадут ответ, достоин ли ты быть членом партии.

Химик выдержал многозначительную паузу в обсуждении и, глядя на меня погрустневшими глазами, произнес последнюю многозначительную фразу: -Кто за то, чтобы принять в члены КПСС кандидата старшего лейтенанта Дугинец Владимира Викторовича, прошу поднять руки.

Все присутствующие единогласно проголосовали, подняв свои руки вверх, на что я после такой убойной речи Беляковича даже и не надеялся. - Единогласно! - констатировал Дед.

- Ну, вот... Фанагориец ты наш... Поздравляю! - весело улыбаясь, протягивал мне руку Виталий Адамович.

Удивительно, но все присутствующие в помещении считали нужным пожать мою мокрую от перенесенной взбучки руку и поздравить с этим знаменательным событием. Даже Белякович...

Поскольку наш НШ - Зинченко все-таки сдал зачеты на допуск к управлению ПУГом, это настолько приободрил нашего Батьку, безвылазно сидящего в дежурствах, что, наконец-то, прекратилось его сварливое ворчание в адрес Валеры по поводу его бесполезного протирания штанов. А в конце лета Михневич даже в очередной отпуск за 1975 год убыл со спокойной душой. Обычно, как только начальник уходит в отпуск, то наступает тишь и блажь, но у нас все получилось наоборот. Как только Валера стал ВРИО комдива, то его словно подменили.

Первое, что он сделал – назначил меня ВРИО НШ и стал с меня требовать повышения организации корабельной службы и порядка на дивизионе. Почувствовав в своих руках полную власть над дивизионом, в нем проснулись чисто командирские замашки и он начал крутить в бараний рог командиров кораблей, а нас, штабных начал гонять, как сраных котов, по кораблям в поисках недостатков в организации службы и по своим специальностям.

Каждое утро он устраивал общественную порку командиру, корабль которого накануне и ночью проверяли назначенные для этого офицеры штаба.

Я уж думал, что у Зинченко на какой-то бытовой почве поехала крыша. Каждый день одно и то же.

- Дугинец, бери всех дивизионных специалистов, и после проворачивания все пошли устраивать шмон на 98-ом, - выдавал утреннюю вводную «временный батька».

Пошли копать дерьмо по боевым постам и корабельным шхерам. Сам Валера взял на себя БЧ-5 и в чистой наглаженной кремовой рубашке нырнул в люк машинного отделения. С чего бы это его понесло в самую грязь. Матросы и мичмана ошалело забегали по кораблю, сообразив, что сейчас будет.

Что там творилось в машинном отделении и кубрике №3 осталось за кадром, но ровно через полчаса он вылез из машины такой же чистый, но невероятно довольный результатами своих поисков железным проволочным крюком во всех доступных для этого инструмента механических щелях. В руках он держал толстую общую тетрадь, а следом за ним, как баран на привязи, следовал годок из мотористов и что-то обиженно бормотал в адрес Зинченко.

- Дембельский дневник выкопал из-под дизеля, интересно, что там пишут, - пояснил мне Зинченко, показывая тетрадь. – Все шабаш. Передай всем проверяющим, чтобы замечания доложили тебе. Обобщишь их и завтра на утреннем докладе зачитаешь отцам-командирам.

После обеда Зинченко вдруг позвал меня в секретную часть и попросил:

- Володя, ну-ка сгоняй на 98-ой и посмотри на первом воздухозаборнике, нет ли каких-либо повреждений.

На левом краю первого воздухозаборника действительно просматривалась аккуратно заваренная и закрашенная под бортовой колер заплата из дюрали.

- Там заплата сантиметров 20 в диаметре приварена, но со стороны ее и не заметишь, - доложил я Валере результаты своего осмотра.

- Выходит, что этому дневнику моториста можно вполне доверять. На, сам почитай, много интересного узнаешь. Лучше поздно, чем никогда, - протянул он мне тетрадь, которую изучал во время обеденного перерыва.

Копаться в чужих откровения, изложенных не для посторонних лиц, не очень-то и хотелось, поэтому я прочитал ту страницу, на которой уже была открыта тетрадь.

Запись за 14 апреля 1975 года была примерно такого содержания: « Стоим в дозоре. Погода нормальная, море спокойное. Хоть отоспаться по-человечески можно. Скоро праздник, пора делать заготовки. Вчера наш «Бармалей» (командир БЧ2-3) готовился к стрельбе. Крутил, крутил свою пушку, и вдруг как саданет из своей мухобойки в воздухозаборник два снаряда. Хорошо хоть один прошел мимо, а второй навылет сделал дыру.

Пришлось нам латать и закрашивать пробоину. Этак он весь корабль скоро разнесет».

Бывают же такие события на наших кораблях, что даже особист наш не узнал про этот случай самострела на 98-ом.

На флоте одним из разряда самых страшных происшествий, согласно Перечня №1 Табеля срочных донесений, после гибели личного состава, аварий оружия и технических средств, утери секретных документов было еще одно - это потеря или потопление торпеды.

Объясняется это скорее не только ее огромной стоимостью с сотней килограммов чистого серебра в аккумуляторных батареях, но и тем, что это было секретное оружие.

В самой только конструкции торпеды аккумулировались все передовые достижения нашей военной науки и конструкторов, а потерять этот кладезь новейших идей и разработок - означало передать их в надежные руки своих соперников по 'холодной войне'.

Корабли и авиация НАТО всегда очень внимательно следили за нашей боевой подготовкой в полигонах, где мы выполняли торпедные стрельбы. А уж, если они вдруг замечали панику, царившую в наших рядах при поиске потерянной торпеды, то сразу от удовольствия начинали потирать свои руки, в надежде заполучить в свое распоряжение новый образец торпеды из нашей коллекции.

Обычно сразу после неудачного первичного поиска торпеды в точке всплытия, начинался расширенный поиск, на который бросали все возможные силы, присутствующие в полигоне и поблизости от места потери. Эти поисковые силы бороздили море в строю фронта в районе возможного ее нахождения с учетом ветра и течения двое суток без передыху.

В практическом зарядном отделении торпеды устанавливалась специальная заглушка, обозначенная буквой 'С' для малосоленых вод Балтийского моря. Эту пробочку из магниевого сплава морская вода постепенно растворяла в течение 38 ± 6 часов и в образовавшееся отверстие вода заливала корпус торпеды, увлекая ее на морское дно, чтобы она теперь уж точно никому не досталась. Ни своим, ни чужим.

Но бывали случаи, что смазанная 'заботливой' рукой матроса обычной смазкой, эта самая заглушка не растворялась и по неделе и более, а торпеда дрейфовала по воле волн, дожидаясь своего затопления. Но раз в 'Инструкции по поиску торпеды' указано, что производить поиск двое суток, то его и производили ровно 48 часов.

Именно по этой причине вся карьера минера флота напрямую зависела от количества и причин потерянных или потопленных на стрельбах торпед. Потопленные торпеды списывались с учета по 'Инспекторским свидетельствам' Командующего ДКБФ, но только после тщательного расследования причин потери (потопления) и разгромного приказа с выводами и наказанием виновных.

И надо ж такому случиться, что моя флотская служба торпедиста складывалась так удачно, что меня обошли стороной все эти осложнения с потоплениями и потерями.

В преддверии 25 съезда КПСС, которого с таким нетерпением ждали все наши политработники в феврале 1976 года, вышла в свет очередная разгромная директива по работе с кадрами. Все знали, что кадры решают все, но никто не прилагал ни малейшего усилия, чтобы они все это решали.

И на флоте началась очередная кампанейщина, теперь уже с игрой в кадры. Там на верху в ГПУ понимали, что нужно решать кадровые вопросы и всеми силами 'пытались' доступными способами переломить коррупцию и кадровую бюрократию, наладить планирование карьерного роста офицеров- специалистов по служебной лестнице не зависимо от их социального и национального происхождения и наличия 'ускорителей и толкачей'.

В свете новых требований Батька наш тоже завел огромную общую, да к тому же секретную, тетрадь в символической красной обложке, на которой красовалась внушительная бирка 'Работа с кадрами'.

Я часто заставал комдива, колдующим над своим кадровым детищем, где он аккуратно выводил знакомые буквы, становящимися в ближайшем будущем судьбами людей. Что он там пописывал, мне было не известно, хотя и очень хотелось хотя бы одним глазком подсмотреть, как собираются распорядиться твоей дальнейшей судьбой старшие начальники.

И вдруг, совсем неожиданно, комдив сам поделился со мной этими коварными планами на будущее. Мы сидели с ним за столом один на один напротив друг друга в тактическом кабинете и глаза в глаза беседовали о моих ближайших служебных перспективах.

- Ну, что, Владимир Викторович! - многозначительно произнес Виталий Адамович, открывая нужный разворот своего кадрового катехизиса. - Ты у нас продуваешься пока нормально. Зарекомендовал себя непотопляемым минером. Ни потерь, ни потоплений торпед за тобой не числится. Только вот одно взыскание от мая этого года от комбрига на тебе висит, за отчеты по торпедным стрельбам. Ну, это нормально. Офицер без взысканий, что собака без блох.

На белых листах в клеточку тетради синей шариковой пастой были выведены все мои тактико-технические данные и полное досье моей служебной деятельности длинной в 4 года. Последняя графа моей личной страницы засветилась краткой записью: 'ВСОЛК 1976 год'.

- Мы тебя планируем на учебу на классы флагманских минеров в следующем году, - подтвердил на словах последнюю графу Михневич.

Стоило мне только услышать эту фразу, вылетевшую из уст своего легендарного начальника, как у меня прямо перед глазами поплыли цветные мультфильмы райской благодати. Цветущая розовым цветом и вовсе не японская, а наша кубанская сакура окружала старинное благолепие серого здания на Заневском проспекте, а в голове зашевелился дурман свободы и независимости от корабельного железа и осточертевшего боезапаса.

Я уже знал, что такое 6 ВОК ВМФ, поскольку только в феврале вернулся с месячных сборов флагманских минеров, на которых изучал новые образцы оружия и вооружения, принятые на вооружение в ВМФ. Изучал в том самом сером здании на Заневском проспекте.

Из заоблачных мечтаний, в которые я резко впал под впечатлением слов комдива, меня вернул его же голос.

- А лучше давай-ка, ты, сдавай на допуск к управлению кораблем... Назначим мы тебя на новый МПК, и будешь рулить по морям, - совсем отрезвляюще подействовало на меня это новое предложение, неожиданно произнесенное голосом Батьки.

- Да, нет. Я лучше на классы пойду, а там посмотрим..., - набравшись наглости, возразил я комдиву.

Страницы 1 - 10 из 10
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр. 

Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 2. Дом уже не корабль
Глава 3. Три адмирала и Цусима
Глава 4. Железяка
Глава 5. Штабной
Глава 6. Тут уж не до шуток!