Даже такой вид после погрузки уголька только прибавлял морской романтики
В училище был спортсменом и сначала немножко пижоном. Таким я пришёл в 1-е Балтийское ВВМУ 22 ноября 1952 года. Эту дату всегда отмечаю
В те дни я даже предположить не мог, что в моей жизни может быть что-либо ещё более значимое. А оказывается было…
Было, когда я, добившись перевода, стал курсантом нашего родного, столь дорогого сердцу, «чада»! Было приятно, что с первого дня меня посчитали за «своего». Я часто слышал про себя: «Фрунзак, но с душой подгота».
Учусь на подводника
В 1-м Балтийском начинаю делать дневниковые записи, чтобы ничто значимое не улетало бесследно.
20 февраля 1953 года
Уже конец февраля! Через несколько месяцев на моих плечах заблестит энное количество звёздочек, расположившихся на великолепных лейтенантских погонах. Почему «энное»? Предполагаю, что за оставшиеся месяцы я что-нибудь «выкину». Я могу, это точно. А значит, может уменьшиться и количество причитающихся мне звёздочек.
Даже смешно становится: – я и вдруг – офицер! Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить
Как хочется скорее кончить училище и ступить на палубу «своего» корабля. Это будет мой корабль, который я как штурман должен буду водить «по морям, по волнам». Чувствую, что буду доволен любым назначением, на любой флот, хотя мне хочется больше на Северный.
Когда я думаю о первой встрече с подчинённым мне личным составом, становится ощущение, похожее на то, с каким садишься в вагонетку «американских гор» – жутко и в то же время приятно, страшно и в то же время хочется скорее трогаться. Если не завоюешь авторитет в первые дни, для этого потребуются годы. Отсюда мораль: следить за собой, особенно в первые дни самостоятельной службы. Именно это для меня представляет затруднение. Уж больно у меня восторженный характер, и к тому же я не могу быть серьёзным. Никто не видел меня без улыбки. Когда у меня хорошее настроение, стараюсь, чтобы всем вокруг меня было весело, а когда плохое, считаю его хорошим и делаю то же самое.
"Американская горка"
21 февраля 1953 года
Не хотел так скоро возвращаться к этой тетради, но приходится. Вчера долго беседовал с секретарём комсомольской организации класса. Он сказал, что я стал хуже, чем когда пришёл. Что я не плохой, не нарушитель, а просто немножко «распустился». Он оказался совершенно прав, и я его понял. Действительно, когда я пришёл в новый для меня коллектив, очень следил за собой: за своими словами, жестами, действиями, чтобы не оказаться в числе последних. А вот когда я пообтесался, занял своё место, во мне заговорила моя весёлая бесшабашная натура, способная часто делать глупости.
Отсюда вывод: не распускать себя, не переставать следить за собой. Поменьше восторженности. На всё лучше отвечать «Есть!», чем кричать и возмущаться. Так и сделаю! Нельзя забывать, что мне самому скоро придётся воспитывать людей. А для этого необходима громадная выдержка…
6 марта 1953 года
Мы проснулись за десять минут до подъёма. Неожиданно в кубрике раздался голос диктора. После первых же слов, ещё не услышав самого ужасного, сердце буквально остановилось. Хотелось спрятать голову под подушку, закрыться с головой одеялом и зажать уши, чтобы не слышать голоса, который произнёс страшную весть, что самый гениальный человек, создавший так много…
Нет! Не могу произнести этого страшного слова! Мне не верится, что Его нет. Это ошибка! Недоразумение! Кошмарный сон!…
Но звуки траурных мелодий, льющихся из репродуктора, как бы говорят: «Крестись, не падай духом, – это правда».
Упорно не хочется верить. Писать далее не могу. Хочется сделать что-нибудь такое, отчего всё было бы по-прежнему, чтобы Он жил…
9 марта 1953 года
Всё!… Он лежит рядом с тем, с кем построил наше государство, отстоял его в трудные годы интервенции и Гражданской войны…
Митинг с Красной площади было невыносимо тяжело слушать. На лицах многих курсантов поразительный блеск в глазах. У меня иногда расплывались сцена и занавес с большим Его портретом.
До сих пор не могу произнести Его имя. Мне кажется, что если произнесу, то всё станет правдой, а если нет, то всё рассеется, и услышу из репродуктора бюллетень о том, что здоровье улучшилось, температура нормальная, пульс спокойный, дыхание ровное…
Не хочу верить!…
11 марта 1953 года
Вызвал Щёголев. Окончательное решение: в подводники не гожусь. Спрашивает: «Куда теперь? На каких надводных кораблях хочешь служить?». Упрямо стою на своём: только подводные лодки! Записывает меня помощником на большой охотник.
Но я так быстро не сдамся. Хоть в санчасть меня уже не пускают, так как надоел всем, завтра же добьюсь перекомиссии.
Иван Сергеевич Щеголев
12 марта 1953 года
Был у начальника санчасти. Безрезультатно. Сказал зайти завтра. Ну что ж, я ему не завидую. Завтра что-то будет! Последняя схватка, иначе будет поздно – документы на днях отправляются в Москву.
13 марта 1953 года
Ура! Я – подводник! Великолепны слова:
«Кто весел, тот смеётся,
Кто хочет, тот добьётся!».
Долго и мрачно проходил разговор с начальником санчасти. Он пытался убедить меня хитрыми латинскими фразами, но я не сдавался. Поставил заграждение из слов: «Только ПЛ, только ПЛ», через которые медицинский начальник прорваться не мог. Наконец, он сказал: «Уж очень фамилия у Вас хорошая – Ленинцев! Против такой фамилии никакой циркуляр «О рубцах» не устоит».
С этими словами он взял красный карандаш и написал на листе медосмотра: «Подводный флот». Я почувствовал себя счастливым.
Только в классе очухался от волнения и бега, когда все уже поздравили меня по несколько раз.
14 марта 1953 года
Вчера вечером опять щеголял в костюме Адама и с загубником. Стоит человек в бассейне, глаза вытаращены: такое ощущение, будто загубник доходит до самых глаз. Изо рта выходят шланги, во весь живот резиновый мешок, а сбоку большая железная гиря синего цвета. На шее, как у несчастного греческого раба, висит громадный груз на грубой верёвке, упираясь своим нижним краем в нижнее место. Всё это скрепляют длинной верёвкой, больно стягивающей живот, а её свободный конец находится далеко наверху у инструктора, который, что захочет, то с тобой и сделает. В общем, – сплошная романтика!
Сегодня «обрадую» своих дражайших, сообщив им, что я – подводник. Радостная весть не выходит у меня из головы: хочется плясать, петь и смеяться. Это замечательно!
17 марта 1953 года
Наконец-то наступил день получки! Ура! Ура! Ура! В наших руках захрустели новенькие и зашуршали старенькие двадцатипятирублёвые бумажки. Как грустно, что вместе с таким великолепным событием приходят мрачные размышления и свирепые мысли. Дело в том, что, заполучив в свои руки деньги, хочется сохранить их до субботы. Но те, кому ты должен, уже ходят вокруг тебя, а ты, естественно, стараешься держаться от них на почтительном расстоянии. У этой игры один конец: отдаёшь деньги кредитору, тут же занимаешь у другого до следующей получки.
Но почему денежная проблема стоит так остро? Опять ломал голову, как решить эту дурацкую проблему? Были такие благие намерения: купить «Историю военно-морского искусства» – раз, купить штатив для фотоаппарата – два, купить «Морскую практику» – три, сходить в театр 29-го – четыре, отдать долг – пять! Долг отдал. Вот это сделал. Зажать не удалось, и я опять без денег!
20 марта 1953 года
Опять пятница, а, следовательно, и суббота! Хвала Всевышнему! Приближается тот день, про который в священном писании сказано: «Не человек для субботы, а суббота для человека!».
Так быстро летит время: не успеешь что-нибудь выкинуть, как подвесят лейтенантские погоны, всунут в руки кортик, дадут кучу денег для расплаты с долгами и фьюйть!…
Начинается самостоятельная жизнь. Как страшно! Самое ужасное то, что при словах о самостоятельной жизни начинаю думать о брачных узах, о жене. При этом слове у меня по спине пробегают мурашки. Моя будущая жена представляется в образе деспота, и мне становится дурно. Я боюсь «супружеского долга».
26 марта 1953 года
Медленно, но верно из нас делают подводников. Вчера опять были в бассейне. Случившаяся со мной маленькая неприятность показала, что мы уже не те, какими были во время первого погружения, когда многие по малейшему пустяку выскакивали наверх с вытаращенными глазами. На втором занятии все полностью освоились с необычным положением, а на третьем мы давали под водой такие «джазы», что не слышно было друг друга при попытках «разговаривать».
Вчера, когда я был в самой глубокой части бассейна, у меня отказал байпас дыхательного аппарата, и воздух не подавался в дыхательный мешок. А я уже выдохнул воздух через нос в воду, делая промывку. Мешок пустой, на мне грузы. Так с глубины на поверхность не выскочишь. Мог бы сбросить груз и всплыть, но это не интересно, это всегда можно сделать.
Если бы это случилось на первом занятии, я бы умер от разрыва сердца. Теперь же спокойно пошёл на мелкое место и вышел на поверхность, закрыв по правилам клапан воздушного баллона. После такого начинаешь смотреть на себя с гордостью.
Мне до сих пор не верится, что стал подводником, что через несколько месяцев буду офицером. Почему-то стал бояться выпускных экзаменов. Лишь подумаю о них, становится тоскливо. Раньше ничего подобного не было.
27 марта 1953 года
Говорят, что, когда мужчина смотрит на женщину, дьявол одевает ему на глаза розовые очки. Сущая правда! Вчера опять убедился в этом.
После дневного сна, видимо, ещё не очухавшись, отправился в класс заниматься. Не знаю, как это случилось, но оказался я почему-то в буфете. Придя в себя от обилия лакомств за витриной и решив, что от судьбы не уйдёшь, мужественно приблизился к вазе с печеньем, чтобы определить его стоимость.
Прикинул в уме, что смогу обрести «счастье» за три рубля с мелочью. Но не тут-то было! Оторвав глаза от печенья, я увидел буфетчицу. Как только я заикнулся, что у меня есть деньги, и вступил, как всегда, в пространную беседу с женщиной, она преобразилась. Прибегнув к помощи счётов, буфетчица перекинула костяшки с одной стороны на другую и совершенно спокойно произнесла: «Одиннадцать двадцать!».
О том, что мне пришлось занимать эти «сумасшедшие» деньги, я не пишу. Это и так ясно…
30 марта 1953 года
Понедельник. Серый, мрачный день. Начался очередной недельный цикл. Опять нужно «провернуться» между всеми уставами и положениями, чтобы в субботу вновь обрести «еженедельное счастье». В эту субботу особенно нужно быть в городе: Рената выходит замуж, и нужно побывать на свадьбе. Это будет первая свадьба, на которой я буду присутствовать.
Чёрт возьми! Рука отказывается писать. Организм требует полнейшего покоя и сна, а я сижу, как болван, на «голубятне». Так называется кафедра ВМИ из-за того, что столы идут вверх уступом, как в больших аудиториях институтов. Сидя на последнем ряду, головой упираешься в потолок.
Делаю преданные глаза и таращу их на преподавателя, чтобы он не воскликнул, обращаясь ко мне: «А ну-ка покажите, что вы так усердно пишете?». Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
А ведь ещё вчера всё было совершенно иначе. Не надо было таращить глаза, можно было делать то, что хочешь, и даже спать в любое время.
7 апреля 1953 года
Вот и четвёртое апреля позади, а с ним и Ренаткина свадьба. Рената была очаровательна. На ней было великолепное белое платье. Вся она была такая улыбающаяся, весёленькая. Да и свадьба была неплохой. Стол был роскошный, было весело. Домой мы вернулись в восемь утра и сразу завалились спать.
Поставил будильник на десять часов, думая пойти в училище Фрунзе на встречу по волейболу между нашим училищем и школой оружия на кубок ВМУЗов.
Будильник оказался бессилен разбудить меня. Мои дорогие родители хотели разбудить меня тем, что сказали: «Виталий, тебе пора!», вместо того, чтобы поставить меня на голову.
Каково же было моё удивление, когда проснувшись и набрав по телефону номер «точного времени», услышал в ответ: «Шестнадцать часов двадцать одна минута». Оказывается, я проспал почти всё воскресенье!
Как я и ожидал, вскоре раздался телефонный звонок. Пришлось давать страшные клятвы Гетте, что я немедленно одеваюсь, беру аккордеон и выхожу. Повесив трубку, включил радиоприёмник и около часа слушал великолепную музыку. Наконец, решив, что пора, взял аккордеон и отправился туда.
А дальше неинтересно. В четыре часа ушёл.
Зашёл домой, оставил аккордеон, поспал часок, переоделся, и полседьмого был в училище. Спать хотелось страшно. Поэтому завалился в санчасть, где нахожусь и сейчас.
10 апреля 1953 года
Кажется, крупно погорел: меня хотят выписать в понедельник. Это же анекдот!…
11 апреля 1953 года
Танцую джигу. Меня не выписывают, а сегодня суббота! Это настолько мрачно, что я от души смеюсь над собой…
17 апреля 1953 года
Из санчасти меня выгнали в понедельник! Это же издевательство над человеком! Более глупо я никогда не погорал. Субботу и воскресенье провёл в санчасти, а в понедельник вновь за парту!
Кстати, о санчасти. Здесь весьма оригинальные порядки. Например, не врач приходит в палату к больным, а больные идут в кабинет начальника лазарета на утренний осмотр. Причём, это не зависит от состояния больного. Далее. Каждый вечер какой-нибудь больной усиленно драит паркетный пол в коридоре.
Но уже пятница. Завтра опять самый великолепный день недели – СУББОТА!
Скоро Первое Мая! Целых четыре дня увольнения, да ещё праздничных! Но как раз вот это-то отчасти приводит в ужас.
Во-первых, это очень большие праздники, и их обязательно нужно отметить. Следовательно, нужны деньги.
Во-вторых, это день рождения мамули, значит, тоже нужны деньги.
В-третьих, до Первого Мая ещё две субботы и два воскресенья, для которых опять же нужны деньги.
А где их взять? Знает один лишь Бог. Сколько их нужно? Много! Будут ли они? Очень сомнительно. Хорошо ли будут справлены праздники? Конечно, хорошо!
Я даже не представляю себе, как это можно плохо встречать хорошие праздники. Уже казалось бы всё пропало: и денег нет, и некуда пойти, а проходят праздники, и можно писать книгу с голливудским названием, вроде: «Мировой рекорд любви».
Так что «Да здравствует 1-е Мая!» и встретим его, как следует!
22 апреля 1953 года
Сегодня переломный день недели – среда. Правильно говорят, что раз среда подошла, значит суббота близка.
В прошлое воскресение был в Малом оперном театре, смотрел балет «Мнимый жених». Балет чудный. Светлый, весёлый, полный юмора и жизнерадостности. Остался в восторге от Шейн. Она мне больше всех нравится. И почему? Да потому, что она мне очень напоминает Розу.
27 апреля 1953 года
Через четыре дня – Первое Мая! Долго думал, что же подарить маме, и, кажется, придумал. Я решил подарить ей самостоятельно оформленный альбом с её спортивными фотографиями. Мама ведь никогда не соберётся сделать себе такой альбом. Думаю, она будет довольна. Подарок получился шикарный.
Первое Мая решил встречать дома. Ведь это последний май, который я встречаю в Ленинграде. С будущего года я буду находиться в эти дни где-нибудь далеко-далеко…
4 мая 1953 года
Ждали мы их долго, а промелькнули они катастрофически быстро. Я о праздниках. Но прошли они хорошо. Я согласился встречать Первое Мая сразу в трёх местах, а потом ещё и в четвёртом. Всех предупредил, что приду не раньше двенадцати, так как до этого времени буду с мамой. Но куда идти, никак не мог решить. Мамуле, как имениннице, пришлось тащить жребий. Мама дважды «вытащила» Женю. В 24 часа я поехал к Гетте…
4 июня 1953 года
Итак, ровно через десять дней начинаются экзамены. Почти два месяца нам придётся корпеть над учебниками, сдавая 13 экзаменов. Но всё равно мы сдадим все…
11 июня 1953 года
Сегодня чудный день. Не только из-за погоды, но и потому, что сегодня мой День рождения. Эх и погуляем!!!
3 июля 1953 года
Всё! Годовые сдал! Ура! Через несколько минут идём в отпуск на целых десять суток. Ну держись, Ленинград!
5 июля 1953 года
Опять жизненный анекдот. Имею в виду наш отпуск. Третьего июля последний годовой экзамен сдавал только наш класс. Все остальные сдавали 4-го и 5-го. Сдали мы быстро. Это нас спасло. Уже в 17 часов мы стояли в строю с отпускными билетами.
Прослушав кратковременную лекцию командира роты о вреде алкогольных напитков и ряд практических советов от его помощника, как обходить стороной буфеты, мы выскочили из училища. Через полчаса пришло распоряжение ВМУЗов: в отпуск никого не пускать, а отпущенных вернуть! Начальство схватилось за голову, но ничего не поделаешь. Вернуть нас было уже невозможно!
5 августа 1953 года
Сдал пять государственных. Четыре пятёрки и одна четвёрка.
9 августа 1953 года
Совсем уже скоро конец экзаменов. Из двенадцати осталось только два.
11 августа 1953 года
Уже 11 августа. Через три дня сдаём последний экзамен.
Как быстро летит время! Кажется, что совсем ещё недавно я был одет в холщёвую робу и на голове моей красовалась громадная бескозырка без ленточек, так называемая «албанка». Но даже эту форму я носил с удовольствием, гордясь тем, что стал моряком.
А получение первой курсантской формы? Это был один из замечательных дней. Когда мне вручили ленточку и курсантские погоны, хотелось петь, плясать и вообще выкидывать всевозможные глупости. А потом учёба, четыре долгих учебных года! Но как быстро они пролетели!
И вот финиш! Через несколько дней я кончаю училище и выпускаюсь на флот. На флот! Как много для меня смысла в этих двух словах. Как я счастлив, что я моряк, что я штурман, что я буду водить корабли, чудесные подводные корабли с прекрасной техникой.
Всё-таки немного пугают первые дни службы. Ведь всё зависит от первых дней, смотря по тому, как поставишь себя. Но я твёрдо знаю, что плохим офицером я не буду. Буду ли я хорошим или отличным офицером, боюсь судить, но плохим не буду!
12 августа 1953 года
Позавчера был с Людой. Ходили в Летний театр Сада Отдыха на Шурова и Рыкунина. Концерт замечательный. Главное то, что у них много нового и действительно чувствуется юмор.
Александр Шуров и Николай Рыкунин
После концерта, провожая Люду домой, познакомился с её родителями. Родители мне понравились.
Люда с каждым днём нравится мне всё больше и больше. Она чудесная девушка.
Сегодня опять был с Людой. Она очень расстроена тем, что получила четвёрку. По правде сказать, я тоже расстроился из-за этого. Эта девушка для меня очень дорога. Как я жалею, что она ещё только поступает в университет, а не кончает его. Как был бы счастлив, если бы она стала моей женой.
Неужели я в неё влюбился? Когда с ней познакомился, всё время твердил себе: «Только не влюбляться, только не влюбляться». А что получилось? То, что я не влюбился, а полюбил эту девушку, да ещё как полюбил!
13 августа 1953 года
Предо мной целая кипа учебников, которые я должен осилить, чтобы сдать последний экзамен. Они смеются надо мной, чувствуя моё бессилие и понимая, что мне с ними не справиться. Но я всё-таки сильнее их. Сгоняю их в кучу и прячу в стол. Пускай теперь смеются в темноте…
Итак, до конца экзаменов осталось два дня: сегодня и завтра. В классе все усиленно «занимаются». Слева от меня в соседнем ряду четверо друзей играют в «футбол», гоняя остро отточенными карандашами кнопку по столу. Справа раздаётся громкий хохот: кто-то только что вернулся из «пике» (самоволки) и принёс свеженький анекдот. Сзади ведут оживлённый разговор, как будут отмечать сдачу экзаменов, а впереди – спят.
В бильярдную не протолкнуться – громадная очередь, как на рынке. В открытые окна доносится шум – это на волейбольной площадке будущие офицеры при помощи кулаков выясняют, куда упал мяч, – на черту или нет.
Бедный старшина класса сидит, зажав уши, чтобы не слышать озабоченного бормотания преферансистов, которые сидят у него перед носом и с деловым видом что-то пишут на бумаге.
Двое на задней парте занимаются для всех полезным делом – уже более двух часов гадают: по порядку или нет будут разложены билеты на экзамене.
Одним словом, подготовка движется полным ходом.
А ведь вся эта «капелла» сдаст экзамен на четыре или пять! За несколько лет пребывания в системе ВМУЗов у всех накопилось столько наглости, что, пожалуй, каждый сейчас сдаст экзамены в академии без подготовки.
15 августа 1953 года
Всё! Последний государственный экзамен сдан, как и обещал, на пять баллов! Уррра!!!
В этот день окончательно понял, что партия всесильна и может кого угодно направить куда угодно.
Учился я неплохо, закончил училище хорошо и, видимо, по этой причине был зачислен в группу досрочного выпуска с назначением в Ригу. Когда уже была снята мерка для пошива офицерской формы и выписывались аттестаты, меня вызвал начальник курса капитан 2 ранга Щёголев Иван Сергеевич и сказал:
– Ленинцев, ты у нас беспартийный, а Зубарев, сам знаешь, секретарь парторганизации курса. Так вот, он пришёл к начальнику политотдела и заявил: «Как же так? Я секретарь парторганизации, сам из Риги, а назначен туда какой-то беспартийный Ленинцев. В Ригу следует направить меня». Ну, начпо и приказал тебя заменить. В данном случае, сам понимаешь, я сделать ничего не могу…».
Меня исключили из «досрочников». Вместо меня в Ригу поедет Зубарев. А я отправляюсь на стажировку в Севастополь.
Нам присвоили звания мичманов! Сейчас уходим на целых три дня до утра восемнадцатого. И едем на стажировку! Поезд в 4.15 утра. Как уже «большим», разрешили приходить прямо на вокзал к отходу поезда без захода в училище. Чувствуется, что люди сдали госэкзамены!
16 августа 1953 года
Потомки, запомните этот день! В этот день Виталий Николаевич Ленинцев стал непьющим человеком! Сорок минут я решал, стоит или не стоит бросать, сумею ли я выдержать те условия, которые поставил себе, или нет. И всё-таки решился!
Решил также, что перед отходом поезда выкурю последнюю папиросу и всё. Больше курить не буду!
18 августа 1953 года
7 часов 15 минут. Поезд тронулся. Вот уже перрон, Ленинград и Люда остались позади. Целых два месяца не буду их видеть.
7 часов 30 минут. Началось! Ведь я бросил пить, и сейчас вся орава уговаривает меня «не делать глупостей» и пропустить стаканчик. Не сдаюсь!
12 часов 00 минут. Пьяны уже не только пассажиры вагона № 3, но и сам вагон вместе с паровозом. Боюсь, как бы паровоз не зашалил…
12 часов 32 минуты. Хотел перекусить, но отобрали чемодан с едой. Основание: раз я не пью, то нечего и добро переводить, то есть закуску…
13 часов 04 минуты. Хочется есть. Прошу бутерброд. Предлагают целый обед в Калинине, но со стаканом водки! Ложусь в угол, экономлю энергию. До Москвы нужно продержаться…
18 часов 27 минут. Приехали в Калинин. Обедать на вокзал не пошёл. Есть хочется ещё больше…
22 часа 00 минут. Скоро Москва. Умираю…
22 часа 31 минута. Ещё не умер, но уже качаюсь… Поезд на Севастополь завтра утром. Мои Витьки пьют по сто грамм и, пожалев меня, дают полбутерброда.
19 августа 1953 года
Москва позади. Поезд несёт нас в Севастополь.
21 августа 1953 года
Севастополь! Город черноморской славы! Сейчас ты вновь сияешь белизной своих улиц. Балаклава, – мы приехали! Вот они, красавицы – лодки стоят у пирса! Через два часа получил назначение.
Оказывается, моя лодка стоит в Севастополе в доке. Мне нужно ехать в Севастополь. Но завтра суббота, а послезавтра воскресенье. Решено: поедем во вторник!
23 августа 1953 года
В первый же вечер после приезда чуть не устроил драку из-за почти незнакомой мне девушки. Вся балаклавская шпана стала моими «приятелями». Самые лучшие друзья нашей группы стажёров – это дочка командира дивизии, дочка начальника штаба и дочка командира бригады. Вместе были на танцах и уже ходили на «Золотой пляж» загорать и купаться.
25 августа 1953 года
Вот она – моя красавица, моя чудесная лодка! Я стал подводником! Мичман – стажёр, нахожусь на настоящей подводной лодке, на которую так стремился!
27 августа 1953 года
Хочу узнать лодку до последнего винтика, поэтому всё время лазаю по ней, забираясь даже в непролазные части.
28 августа 1953 года
Мы на лодке всего четыре дня, а уже большие друзья офицеров. Не могу понять, почему с первого курса все зовут меня Виталий Николаевич. Вот и сейчас получается анекдотично: я зову офицеров по имени, а они меня по имени-отчеству.
31 августа 1953 года
Понедельник. Почему-то долго нет письма от Люды. В субботу не выдержал и уехал в Балаклаву, так как письма на наш адрес приходят туда. Но письма не было.
2 сентября 1953 года
Сегодня опять ездил в Балаклаву, надеясь, что мне есть письмо, но не тут-то было!
3 сентября 1953 года
Наконец-то получил письмо от Люды, но лучше было бы не получать его. Мне очень жалко Люду, что она не попала в университет. Представляю, как она переживает.
4 сентября 1953 года
Сегодня, выйдя из дока, встретил Катюшу. Спрашиваю: «Почему ты здесь?». Слышу в ответ: «Соскучилась, вот и приехала. Сегодня вечером будем вместе». Изображаю бурную радость, прощаюсь и … уезжаю в Балаклаву.
5 сентября 1953 года
Со мной вчера приключилась очередная история… Но это тема отдельного рассказа…
9 сентября 1953 года
Первый глубоководный поход. Иду за штурмана. Подъём в четыре ноль-ноль. Вся восторженность пропадает…
5 часов 30 минут. Снялись со швартовов. Пустили оба электромотора. Хочется спать…
5 часов 57 минут. Вышли из бухты Севастополь. Спать хочется ещё больше…
7 часов 30 минут. Приглашают к столу. На столе «лёгкий» завтрак: хлеб, масло, яйца, грудинка, сыр, сахар, варенье. Любовь к подводному флоту крепнет…
9 часов 00 минут. «Повис» в воздухе – учусь пеленговать. Подводная лодка – это не надводный корабль! Думаю, это предел мучений, а говорят, это ещё хорошо. Спрашиваю: «А что же плохо?». А то, отвечают, когда штурман пеленгует, стоя на голове, а рулевой держит его за ноги строго по вертикали. Меняю руку. На одной руке с непривычки висеть устаю…
12 часов 00 минут. Обед. На столе бутылки с вином. С подводного флота уходить не собираюсь…
13 часов 42 минуты. Глубина 30 метров – любовь не пропадает. Странно. Я нигде не читал, что вода любвепроводна…
13 часов 45 минут. Глубина 45 метров. Куда же вы?…
13 часов 47 минут. Глубина 64 метра. Ещё не женился на Люде, а уже пропадаю…
13 часов 50 минут. Глубина 25 метров. Холостому лучше…
13 часов 52 минуты. Глубина 0 метров. А может лучше жениться?…
13 часов 53 минуты. Отдраен верхний рубочный люк. Слава подводникам!
18 часов 00 минут. Ужин. Суп, макароны, консервы, компот, какао, печенье, галеты. Хорошо быть подводником!
18 часов 30 минут. Братцы, сколько можно?! Уже двенадцать с половиной часов не разгибаю спину за штурманским столиком. Колени все сбиты – люк маленький, а взад-вперёд наверх и обратно приходится бегать часто…
19 часов 00 минут. Начинается шторм. Этого ещё не хватает… Теперь пропаду: во время шторма очень страдаю от «варварского аппетита».
19 часов 15 минут. На столе прыгает бутылка с тушью. Представляю со стороны, как я сам прыгаю, когда веду прокладку.
19 часов 15 минут. Хорошо минёру. Он ни черта не делает…
19 часов 30 минут. Шторм усиливается. Прыгаю ещё больше. Пробую руками удержать лодку от качки – не получается…
19 часов 43 минуты. Ура! Подходим к Севастополю!
20 часов 47 минут. Ошвартовались. Выхожу гордым. Подводники – лучшие люди на Земле!…
11 сентября 1953 года
Переход в Балаклаву. Ура! Наконец-то мы «дома»!
12 сентября 1953 года
Получил письмо от Люды. Слава Богу, письмо уже не такое упадническое, как первое.
Воткнули меня в наряд с субботы на воскресенье. Вот это сюрприз! И зачем же я гладился?
13 сентября 1953 года
Погорел. Все наряды с субботы на воскресенье никогда не кончаются добром. Узнал случайно, что двое матросов с соседней лодки находятся в самовольной отлучке. Надеясь, что обеспечивающий офицер сам решит, что делать со своими самовольщиками, в 24 часа доложил дежурному по базе, что всё в порядке. Но тайное стало явным.
Собираю чемодан, готовлюсь на гауптвахту.
15 сентября 1953 года
Второй день болтаюсь в море. Надо мной несколько десятков метров воды, а подо мной – 2000 метров. Пожалуй, достаточно.
Становится жарко. Веду прокладку «между двух огней»: справа стоит штурман, а слева помощник. Вот и попробуй правильно ориентироваться между такими «огнями».
16 сентября 1953 года
Уже третий день под водой. Ещё не спал, так как находимся на позиции и каждую минуту нужно быть на «товсь».
Да! Штурману-подводнику очень тяжело. Изматывается он безумно. Каждую минуту должен знать точное место лодки. Спать некогда. Но зато это интересно!
На глубине, куда никогда не проникает свет, идёт лодка. Хоть там и вечный мрак, хоть штурман ничего не видит, кроме своего столика, ему на помощь приходят его знания и точные приборы. Лодка идёт уверенно, точно выходит в заданное место, несмотря на узкости, мели и другие препятствия и, если нужно, поражает врага своим смертоносным оружием.
То, что служба подводников очень тяжёлая, по-настоящему понял только сейчас. Она не идёт ни в какое сравнение со службой на надводных кораблях. Там простор, удобства, свежий ветер, дыхание моря. А здесь теснота, оборудование напичкано до предела, вместо свежего морского ветра в отсеке 55 градусов жары, а вместо дыхания моря – уже уловимые признаки недостатка кислорода и избытка углекислого газа.
Но хоть голова моя уже пробита в нескольких местах от знакомства с приборами и механизмами, подвешенными сверху, хоть колени все сбиты от бесконечных путешествий на мостик и обратно, я всё-таки счастлив, что я – подводник.
Ругаться я научился артистически! Скоро я приду на свою подводную лодку полноправным членом экипажа. Скоро один из чудесных подводных кораблей будет моим кораблём вместе со всей замечательной техникой. А как действительно он чудесен – этот корабль – невидимка.
Только сейчас понял, как тяжело жёнам офицеров-подводников. Частые выходы в море на длительный срок, дежурства, стоянки в готовности по месяцу и больше, когда с лодки не делают и шагу, – всё это обрекает жену офицера-подводника почти на одинокое существование.
Часто бывает и так, что офицер возвращается из дальнего и долгого похода, приходит домой и, не успев пробыть дома и полчаса, опять уходит по вызову. На нашей лодке после возвращения из Севастополя офицеров отпустили ровно на один час – отнести домой деньги – и всё! Лодка сразу же заступила на дежурство по флоту с постоянной немедленной готовностью к выходу в море.
Когда я прихожу на лодку, гулянья, танцы, женитьба кажутся далёкими и смешными. Все мысли невольно направляются на службу, отбрасывая всё лишнее.
Люда женой моей не будет, это невозможно, ей надо учиться. Познакомившись сейчас вплотную с жизнью жён офицеров, убеждён, что Люде было бы трудно жить так, как живут они. Она была бы несчастна. Зачем портить ей жизнь?
26 сентября 1953 года
Письма нет. Видимо, между нами всё кончено. Она с кем-то другим. Ну что ж, лучше, что это случилось сейчас, а не позже.
27 сентября 1953 года
В следующее воскресенье розыгрыш кубка города по волейболу. Буду играть за подплав. Сегодня с утра был на тренировке. Устал, как святой апостол, поэтому решил отдохнуть перед вечерним походом в город.
Разделся, забрался под простыню, отогнал мух и подумал о воскресном покое. Заснуть не дали удары погромче пистолетных выстрелов. Оказалось, что за стеной «забивали козла». На флоте «забойщики» ставят костяшки с таким ударом, что от стола летят щепки!
В это же время один моряк пилил на баяне, не имея слуха, а другой трещал и пищал приёмником, путешествуя по эфиру.
Почувствовав головную боль, отправился в санчасть, чтобы хоть там обрести покой. Начальник санчасти произнёс: «Если ваша болезнь неизлечима, то нечего и обращаться ко мне. А если она излечима, то и сама пройдёт! До свидания!».
28 сентября 1953 года
Оригинально развлекаются офицеры на некоторых лодках.
На одной, например, отработано, что когда кто-нибудь выставляет указательный палец, изображая пистолет, и произносит звуки выстрела («Кх, кх…»), все должны с воплями умирающих падать на любом месте, где их застал этот звук.
На другой – при крике: Оп-па!» – все резко поднимают руки вверх, так как этот возглас сопровождается полётом какого-нибудь предмета, типа табуретки, пущенного в головы присутствующих. Наиболее часто «летает» графин с водой. У них этот «номер» так отработан, что графин ещё ни разу не разбился. Каждый раз он падает не на головы, к большому сожалению автора этой «шутки», а оказывается в молниеносно выставленных руках. Правда, иногда какой-нибудь блондин становился фиолетовым от метко брошенной чернильницы. Тогда все начинают его успокаивать: «Ничего, вот потренируешься и тоже будешь ловким…».
29 сентября 1953 года
В прошлую пятницу в час ночи наша лодка должна была выходить в море до 16 часов, то есть пробыть в море меньше суток. В половине первого я уже был на лодке, но выхода не последовало. Его перенесли на пять утра. На базу не пошёл, завалился спать на лодке. В пять часов был разбужен командой: «По местам стоять, со швартовов сниматься!».
Подготовил свой столик, разложил карту, навигационный журнал, инструмент и прочее. Лодка отошла от причала, удифферентовалась. Начал вести прокладку. Вдруг с мостика раздаётся приказание: «Швартовую команду наверх!». Значит, будем швартоваться?
Хотел подняться на мостик, чтобы узнать, в чём дело, но услышал новость, от которой волосы встали дыбом. Помощник, спускаясь вниз, произнёс: «Всем быстро в кубрик и забрать с собой всё: постель, вещи, табак. Уходим на тридцать суток!».
Поняв весь ужас такой перспективы, так как до конца стажировки оставалось меньше месяца, в ту же минуту заболел и выскочил на мостик. Сообщил об этом командиру с таким выражением лица, что он, взглянув на меня, отшатнулся и проговорил: «Немедленно ложитесь в санчасть. На Вас лица нет!».
Скорбной походкой умирающего человека сошёл с лодки. На вопрос, нужно ли меня проводить, ответил отрицательно. Свернув за угол, засунул руки в карманы и, насвистывая, вприпрыжку помчался в казарму в предвкушении великолепного одиночного существования: лодка с командиром в море, а я один на берегу.
Придя в кубрик и переодевшись, отправился не в санчасть, конечно, а в город, куда меня позвал Финн к его знакомой. Были мы у неё до ужина, съев все её арбузы. После этого возвратились на базу.
Каково же было моё удивление, когда узнал, что моя лодка никуда не уходит?! Оказывается, как всегда, всё переиграли! Я задумался. На лодке-то знают, что я в санчасти. Что же делать? На глазах вертеться нельзя, значит – в город.
Так мы и сделали. Быстро поужинав, Финн и я, поняв друг друга без слов, нахлобучили свои мичманки и вновь отправились «на экскурсию».
Около КПП дежурный по дивизии производил развод вахты. Из его объявления перед строем мы узнали, что с двадцати часов база находится на военном положении. Началось общефлотское учение и прекращались любые увольнения. Вновь заступающим дежурным по КПП было приказано никого не впускать и не выпускать.
Посовещавшись, мы решили, что сейчас мы ещё пройдём, так как двадцати часов ещё нет, ну а вернёмся … под утро и пройдём незамеченными. Изобразив озабоченных людей, мы быстрым шагом направились к КПП, прошли его, небрежно козырнув дежурному, и отправились в очередное ночное путешествие. Были у Нелли и Жени.
Так мы ходили в город каждый день и посмеивались: «Кому война, а кому – мать родная». Вчера опять были в городе. Под аккомпанемент наших лодок, которые выли и свистели на весь город, играя в войну, мы протанцевали до трёх часов, а под утро возвратились в кубрик.
1 октября 1953 года
Мы опять в море! Когда я в море, для меня не существует никого и ничего, кроме лодки. Всё, что на берегу, кажется глупым, ненужным и смешным. Только к матери сохраняется тёплое чувство.
Пользуюсь каждой свободной минутой, чтобы написать хоть пару строчек. Мой дневник стал мне лучшим отдыхом.
2 октября 1953 года
Время 00 часов 20 минут, глубина полсотни метров, ход 4,6 узла. Идём в разведку. Счастлив, что я – подводник.
03 часа 42 минуты. Идём в надводном положении. «Приличная» волна. На мостике нельзя стоять, не держась за что-нибудь. Волны переливаются через корпус лодки. Некоторые из них окатывают с ног до головы стоящих на мостике.
Тёмная, тёмная ночь, не видно протянутой руки. Всё небо усеяно крупными звёздами. Свежий ветер, без реглана невозможно стоять наверху. Ветер срывает с гребней волн брызги, которые больно ударяют в лицо. Волны с рёвом обрушиваются на маленький корабль, словно желая его проглотить.
Ругаюсь во всех Богов, но с мостика не ухожу. Очень красиво…
Пришли с моря, идём в город. Денег, как всегда, нет. Официального увольнения тоже нет – «война» всё ещё продолжается.
3 октября 1953 года
07 часов 00 минут. Из города возвратились в 4.00. Трое погорели. Обвиняют в дебоше, хулиганстве и бандитизме. Я в числе трёх. Ну что ж, будем выкручиваться…
10 часов 00 минут. События развиваются. Вызвал командир лодки. Он сегодня дежурный по дивизии. Говорит, что за самовольную отлучку пойду под суд, – так распорядился командир дивизии. Развиваю бурную деятельность по «выкручиванию»…
11 часов 30 минут. События полетели. Захотели посадить и посадят. Вместе с Колей Таировым отправляемся на гарнизонную гауптвахту города Севастополя.
16 часов 15 минут. Опаздываем на «губу» на 15 минут, и нас не сажают. Говорят, что нужно привыкать к порядку! Возвращаемся в Балаклаву, опаздываем на ужин и голодные идём в кино.
4 октября 1953 года
Завтра наша лодка уходит из Балаклавы. Нужно не сесть на гауптвахту и попробовать вообще не садиться, чтобы сдать все экзамены и уехать вместе со всеми. Попробуем что-нибудь «афернуть».
Опять поругался с командиром. Семь бед – один ответ! Но говорят, что мне пишут очень плохую характеристику и добьются, чтобы меня выпустили младшим лейтенантом. По-моему, это плохо…
Придумали для меня самое страшное наказание: приказали самому писать на себя характеристику. Хорошую не смог написать, не хватило сил. Написал плохую. Завтра её утвердят, и у меня будет плохая характеристика, написанная моей же рукой. Очередной жизненный анекдот.
5 октября 1953 года
Ушли в подполье. Сегодня нельзя никому показываться на глаза, чтобы не сесть на гауптвахту. А в ночь лодка уходит.
Садиться на губу нельзя ещё по той причине, что приехал представитель из училища. Он говорит, что экзамены за стажировку будем сдавать 7–10 октября.
Ну и «напели» же ему! Что мы и бандиты, и хулиганы, и пьяницы, и разбойники. Одним словом, – балтийцы! Да и действительно: за два месяца стажировки у нас на всех 122-е суток гауптвахты, то есть более, чем четыре месяца. Из одиннадцати человек шестеро были на гауптвахте.
Начальство говорит откровенно, что постарается «засыпать» на экзаменах тех, кто провинился, и постарается, как минимум, оставить половину из нас ещё на месяц стажироваться за счёт отпуска! Не хочу!
Итак, сегодня скрываюсь, седьмого сдавать. Остаётся шестое. За один день нужно: изучить Черноморский театр, знать устройство лодки и уметь пустить в ход все механизмы и управлять ими, изучить все штурманские приборы, выучить ПСП и ППСС, организацию службы на подводной лодке, решить штук тридцать астрономических задач, провести несколько политзанятий, привить хорошие навыки матросам и старшинам…Надоело перечислять, жалко бумаги. В общем надо готовиться к бою. Здесь экзамены будет трудно сдавать, не то, что в училище.
Всё в порядке! Когда я прочитал свою характеристику командиру БЧ-1 (штурман её должен подписать), он рассмеялся и выгнал меня из каюты. Заставил написать хорошую. Я написал, он подписал, помощник поставил печать, командир утвердил… и у меня в чемодане лежит три экземпляра хорошей характеристики…
Проводили нашу лодку. Хоть на стажировке мы были очень мало и почти никого не знаем, расставаться было очень жалко. Провожали как будто родных и близких друзей. Когда лодка вышла из гавани и скрылась за мысом, стало тоскливо. Невольно почувствовал себя одиноким и всеми покинутым.
Перед самым выходом, когда уже все прощались, командир ПЛ очень тепло с нами попрощался и снял с нас взыскания. Одним словом, всё кончилось благополучно…
6 октября 1953 года
Но кончилось ли? Кажется, нет! Сегодня утром опять сыграли боевую тревогу. Все побежали на лодки, как и положено по тревоге. А в кубрике стажёров, как всегда, продолжался безмятежный сон. Случайно к нам забрёл командир бригады. Что тут было, какой характер имел разговор, думаю и так ясно!
Выйдя из кубрика, комбриг обратился к одному из офицеров, прибежавших на его крик: «Вы посадили тех двух курсантов?». Получив отрицательный ответ, он рассвирепел ещё больше и приказал: «Сегодня же посадить!».
В тот же миг офицер оказался в нашем кубрике и с порога проговорил: «Ленинцев и Таиров, собирайтесь. Сегодня отправитесь на гауптвахту!».
«Поздно!» – дружно ответили мы и добавили: «Командир уже снял с нас взыскания!». «О-о-о-о!»… протянул офицер и скрылся за дверью. Взглянув ему вслед, мы заметили, как он исчез в кабинете комбрига. Через несколько секунд офицер вновь появился в нашем кубрике и произнёс: «Комбриг сказал: всё равно сажать!».
У нас ёкнули сердца. Приказ комбрига – закон! Что делать?
Мы были везде: и в политотделе, и у комбрига, но он остался неумолим. Нам он заявил так: «Если командир снял с вас взыскания, то считаю действия командира неправильными. Арестовываю вас своей властью». На обращение нашего старшего офицера из училища он ответил: «Я их оставлю ещё на два месяца на страх потомкам, чтобы ваши последующие выпуски не допускали этого».
Едем на гарнизонную гауптвахту с офицером – это очень плохо. Значит, сядем. Тем более, что этот офицер в хороших отношениях с начальником гауптвахты…
Не сели!!! Как это произошло, сам не пойму, но мы не сели! Мы уже были на гауптвахте, но не успел часовой закрыть за нами ворота, как мы выскочили обратно. Ни уговоры, ни просьбы, ни приказания нашего офицера не могли заставить нас сдвинуться с места.
Разве есть смысл нам садиться на десять суток, если 9-го мы сдаём экзамен, а 10-го можем уехать в Ленинград?
7 октября 1953 года
Всё-таки завтра нас посадят. Сегодня были в городе, и Дима Силин погорел. Погорел он очень крепко, его вряд ли выпустят офицером. В общем, сажать нас будут вместе.
8 октября 1953 года
Сегодня опять повезут на гауптвахту. Сегодня уже не отвертеться.
Вспомнил, как вчера меня посчитали за пьяного. Пришли мы в один дом. Был я, как всегда, трезв, и когда сели за стол, выпивать отказался. Как же мне было смешно, когда одна девушка сказала: «Правильно. Виталию больше нельзя. Он и так уже изрядно пьян!?».
Но мы дали прощальный концерт!!!
Три часа дня. По-са-ди-ли-и-и-и!
«Сижу за решёткой в темнице сырой…» и вспоминаю: в 1-е Балтийское ВВМУ меня перевели 22 ноября 1952 года. А 24 ноября я уже сидел на гауптвахте.
Стажировка могла кончиться 9-го числа, и мы сразу могли уехать в Ленинград. А 8-го числа я попадаю в «терем-теремок». Коле Таирову удалось залечь в санчасть и «сакануть» от губы.
Как же выскочить отсюда раньше срока? Как выйти позже, я знаю. Но как раньше…? Нужно что-то сделать. Не собираюсь просидеть все десять суток. Завтра буду целый день думать. Надеюсь, что-нибудь выйдет…
9 октября 1953 года
Думал полдня. Кажется, что-то придумал. Осуществлять начну завтра. Завтра или послезавтра должен выйти. С нами Бог! Аминь!
А вся наша «шара», наверное, сейчас сдаёт экзамен и готовится к отъезду. В более глупое положение ещё никогда не попадал.
Продолжение следует
Фото:
