Всё же в классе осталась группа, с которой Омельченко ничего не мог поделать. То были Тилде, Гефт, Зеркалов и ещё несколько воспитанников. Душой этой группы был Алёша Пантелеев. Группа «непримиримых» — так они себя называли — всегда держалась вместе. Когда, по указке Васи Омельченко, кого-нибудь из её членов не принимали в игру, все «непримиримые» выходили из игры. Если кто-либо из оруженосцев Омельченко задевал одного члена группы, остальные, как из-под земли, являлись ему на помощь.
На Новогоднем празднике в училище. На переднем плане, слева направо: воспитанники Витя Кулагин, Коля Верюжский, Саша Розов.
В конце концов, солидарность «непримиримых», их гордая неуступчивость снискали им уважение и даже восхищение среди приверженцев Омельченко. Двое из них, несмотря на угрозы Омельченко, перешли в лагерь «непримиримых». Теперь в классе сложились две группы. Сергей Филимонович по множеству признаков замечал, что в классе неблагополучно. Однажды на самоподготовке он увидел, что Бурцев вместо того, чтобы заниматься подготовкой уроков, читает книгу. — Вы все уроки приготовили? — спросил он Бурцева. — Почти, — неохотно ответил тот. — В таком случае закройте книгу. Читать будете, когда выполните задание. Бурцев молча смотрел мимо него в окно. Сергей Филимонович взял у него из рук книгу, закрыл её, положил в парту и отошёл. Спустя десять минут он взглянул в ту сторону: перед Бурцевым снова лежала раскрытая книга. Он вновь подошёл к нему. — Воспитанник Бурцев! Что вам было приказано? — Я уже приготовил уроки. — Этого не может быть. Закройте книгу! — Не закрою! Класс, затаив дыхание, следил за разговором. Сергей Филимонович, круто отвернувшись от дерзко улыбающегося мальчика, вышел из комнаты и направился к Львову. — Товарищ капитан первого ранга! Невозможно оставить такое без последствий, — закончил он свой рассказ о происшедшем. Львов успокоил его и посоветовал.
— Не возобновляйте сейчас этот спор. Но попросите педагогов завтра вызвать его. Назавтра Бурцева трижды вызывали к доске, и, так как он провалился по всем предметам, табель его украсился тремя двойками. Вечером на самоподготовке Сергей Филимонович опять подошёл к нему. — Что же, Бурцев, вы сегодня не читаете? — громко спросил он. — Уже начитался... три пары,— сказал кто-то. — Дорогое удовольствие,— добавил другой. Вокруг засмеялись, и Сергей Филимонович отошёл от пристыженного Бурцева. Он вскоре забыл об этом инциденте, но недели через две произошло новое, на этот раз более серьёзное нарушение дисциплины. К Евстигнееву пришла Галина Владимировна и сообщила, что на уроке четверо воспитанников отказались отвечать. — Говорят, что не приготовили заданного. А я по глазам вижу, что говорят неправду. Сами чуть не плачут, но твердят своё. Что же мне делать? Пришлось всем двойки выставить. Евстигнеев провёл коротенькое следствие. Выяснилось, что первым был вызван Омельченко; он плохо знал урок и получил двойку. Затем отвечал Гефт. А затем четыре мальчика отказались отвечать. Командир роты вызвал Виноградова, но ничего не мог от него добиться. — Какой же из вас вице-старшина? — укорял его Пётр Семёнович. — Придётся другого назначить. Виноградов страдальчески морщился, но отмалчивался. После этого случая решено было неослабно наблюдать за Омельченко. Но тут неожиданно наступила развязка.
Хамбаров получил посылку от родных. В ней было множество вкусных вещей: жареный миндаль, изюм, сушёный чернослив, . Мальчик с упоением перекладывал заманчивые пакеты, на которых как бы лежал отпечаток родного знойного Узбекистана. Небрежной походкой к нему подошёл Омельченко. — Дай-ка я посмотрю, что тебе прислали,— сказал он, и без церемонии стал разглядывать содержимое посылки. — Шербет можешь взять себе: я его не люблю, изюм тоже, а остальное поделим пополам. Турсун удивленно посмотрел на него. — Не знаешь разве порядка? — наставительно произнёс Омельченко. — От всего сладкого первую долю мне. Без дальних разговоров он потянул к себе ящик. Но в этот момент рядом с маленьким узбеком встал Алёша. — Оставь Турсуна в покое, — сказал он дрожащим голосом. — Чего лезешь? Убирайся прочь, — закричал Омельченко. Стоя вплотную, они жарко дышали в лицо друг другу. За спиной Алёши выросли фигуры Тилде, Гефта и Зеркалова. — Бурцев, Сильвестров, ко мне! — крикнул Омельченко. Те неохотно приблизились.
— Опять ты, Вася, Турсуна задираешь, — проговорил нерешительно Бурцев. Но Сильвестров вдруг перебил его и злобно сказал: — Брось! Слышишь, Омельченко, брось эти номера откалывать. А не то я сам Сергею Филимоновичу доложу. Омельченко огляделся по сторонам. Подошло еще несколько воспитанников, в том числе его подручные, но на всех лицах он читал неодобрение и осуждение. Он сразу как-то сник и, неестественно усмехаясь, пробормотал: — Ладно! Я ведь пошутил. Вдруг он оживился. — А с Лёшкой Пантелеевым у меня свои счеты. Он сам меня задевает, — вскричал он. — Я вызываю его на борьбу. Мы с ним будем бороться до победы. Как Рустем и Зораб. Шестьдесят второй класс увлекался французской борьбой, и схватка часто являлась своего рода поединком. Видимо, делая такой вызов, Омельченко надеялся вернуть себе престиж удалью и решительностью, а впоследствии еще и победой, в которой он, очевидно, не сомневался. — Бороться? Согласен! — сказал Алёша. — Полежишь у меня на лопаточках. — Это ты спиною пол вытрешь! Они нахохлились, как два петуха, прежде чем начать клевать друг друга. — Ну давай, что ли, — глухо выговорил Алёша. Омельченко хохотнул: — Сейчас? В спальной? Нет, уж борьба — так борьба! Чтобы никто не помешал. Вечером — в ...
— В башне... в башне...— подхватили голоса. Из учебного корпуса можно попасть в Торну — старинную башню, столь поразившую Алёшу в день его прибытия. В огромном круглом зале, с расположенными в несколько ярусов бойницами разместилась учительская; отсюда длинная винтовая лестница ведёт в верхний зал. Из узких окон — бойниц — этого зала открывается чудесный вид на город. Потолок в зале отделан дубом. Это помещение пустовало, и воспитанники нередко тайком пробирались сюда. Здесь они отражали воображаемые штурмы или, преображая башню в корабль, выдерживали жестокие ураганы. Более удобного места для «поединка» нельзя было и придумать. Алёша кивнул головой в знак согласия и, заложив руки за спину, отошёл. Омельченко, окружённый своей свитой, тоже удалился, забыв об узбеке. Через полчаса вся шестая рота знала о предстоящей схватке. Почти все были уверены в победе Омельченко, но считали, что она достанется ему недёшево. Тотчас после ужина мальчики начали поодиночке и группами пробираться в башню. Нужно было торопиться, чтобы успеть вернуться в спальную к отбою. Собралось человек двадцать. В зале было довольно холодно и темновато. Двое воспитанников принесли с собой электрические фонарики, и тонкие лучи света пронизали серый сумрак зала. Омельченко и Алёша вышли на середину.
Оба были в тельняшках, с засученными рукавами. С минуту они стояли, ощупывая друг друга взглядами, может быть смущённые обстановкой, в которой им приходилось бороться. Лёня Шиловский нетерпеливо крикнул: — Начинайте, что ли! Не успело замереть гулкое эхо, как Омельченко прыгнул вперёд, сбил Алёшу с ног и покатился вместе с ним по полу. Васины приверженцы завопили, заулюлюкали торжествующе. Но радость их была преждевременной: Алёша сумел стряхнуть с себя противника и встал сперва на одно колено, а потом и во весь рост. Не давая ему передохнуть, Омельченко вновь бросился на него, но в этот раз Алёша успел перехватить его руки и что было силы стиснул их. Гримаса боли исказила Васино лицо, он рванулся и отскочил в сторону. Зрители переглянулись. — А руки-то у Пантелеева крепче, — тихо сказал кто-то. Омельченко постарался ухватить Алёшу поперёк туловища. Это удалось ему. Какое-то мгновение мальчики стояли, крепко обнявшись, потом Алёша ловким приёмом, которому его научил Беридзе, захватил рукой Васину голову. — Тур-дэ-тэт,— в волнении зашептались зрители. Омельченко не поддавался. Мальчики с пыхтением двигались по кругу. Внезапно тишину зала, нарушаемую только хриплым дыханием дерущихся, разорвал резкий крик: — Это что? Перестаньте сейчас же! Алёша!
Нахимовцы Коля Верюжский и Юра Ободков.
Все головы повернулись к входу. Алёша инстинктивно тоже обернулся, и в этот миг Омельченко, собрав остаток сил, рванул его на себя. Алёша рухнул на пол, голова его стукнулась о каменные плиты, и он остался недвижим. Берйдзе (это был он), расшвыривая мальчиков, подскочил к Алёше. Взглянув на белое, как мел, лицо своего друга, он отрывисто крикнул: — Воды! Скорее... Двое воспитанников кубарем покатились по лестнице. Омельченко стоял в. стороне, закусив губу; руки его дрожали. Он смотрел себе под ноги. Беридзе побрызгал в лицо Алёши водой. Тот открыл глаза, безучастно обвёл всех взглядом и снова опустил веки. Беридзе осторожно поднял его и понёс. — Бегите кто-нибудь в лазарет,— приказал он, — скажите, чтобы приготовились: сейчас я принесу его. Мальчики расходились удручённые, полные раскаяния. Омельченко сторонились, и когда он попробовал с кем-то заговорить, то не получил ответа. Отыскав Бурцева. Вася жалобно сказал ему: — Петя, ведь я не нарочно... Не думал я, что он так ушибётся. — Не думал? — презрительно возразил Бурцев. — Ты о многом не думал. Порядочное ты дрянцо, если хочешь знать, Не желаю я с тобой разговаривать. Он демонстративно повернулся и ушёл. Омельченко, понурившись, молча глядел ему вслед.
Эти два праздника Новый год и Рождество почти рядом. И роднит их огоньки свечей на столах и у икон, не выветривавшийся еще запах хвои, к месту и времени - венки , гирлянды… словом, все, что блестит, сияет, символизирует чистоту, белизну, свет. Да и полагается в этот день накрывать столы, ставить на них овощные, а завтра мясные блюда, для тех, кто живет с верой и соблюдением православных традиций, этому дню предшествовал легкий пост. Ну, а кто, даже на пути к вере, или далек, не откажется от возможности очередного праздника живота. А если на полном серьезе, с глубоким уважением - Рождество Христово причислен к великим двенадцати праздникам и его христиане отмечают с четвертого века! С 1990 года он, по Указу Президента, стал государственным праздником, а в следующем 7 января стало выходным днем. Это уже новые страницы его истории. В какую красивую пору он приходит. Зима. Каникулы. Новогодние чудеса, забавы и игры. Ледяные городки, катки, горки. Забавные снеговики. Ледяные скульптуры. Лес в зимнем убранстве. Белизна и чистота снежного покрова. Особая тишина …звездное, звездное небо. И особый настрой души… от этого снежного великолепия.
Как тиха эта ночь... как прозрачна она! Вдохновенно глядят небеса, И в объятьях глубокого зимнего сна Ожиданием дышат леса... В эту тихую ночь беззакатной звездой, В мрачной бездне утраченных лет, Загорелся впервые над грешной землей Христианства божественный свет. В эту ночь улыбнулся Младенец-Христос С бесконечною лаской любви Людям - братьям своим, утомленным от слез, Утонувшим в грехе и в крови... В эту ночь легкокрылых небесных гостей Будто слышится пенье вдали... И лучистые звезды сияют светлей Над снегами холодной земли... ( стихи из интернета )
У каждого праздника есть и свои особые приметы, традиции, что и как надо делать… Несомненно есть и у Рождества. Самые красивые таинственные обряды связаны с сегодняшним вечером и Рождественской ночью. Главная традиция – это ожидание первой звезды на ночном небе. Какой она кажется яркой, лучистой в январской синеве Рождественского неба! Тогда и садятся семьей за празднично накрытый стол, где непременно находятся 12 блюд. Цифра двенадцать – магическая для этого праздника.
Период с 7 января ( от Рождества ) до 19 января ( Крещение) называют Святками. Время святочных гаданий. И не только гаданий: наши предки именно в Святки ворожили, проводили всевозможные ритуалы. Считалось, что Святки – время не совсем обычное и выбрано не случайно: последние дни уходящего года и зарождение нового цикла. Пограничный момент, когда неукрощенная магия витает в воздухе, когда возможно все, в том числе выведать судьбу. Выросшие в семьях атеистов, скептически относящихся ко всякого рода суевериям, мы каким-то образом рано узнавали о Святках, о том, что его празднуют своеобразно, о ряженых, чтобы отогнать нечисть… А подрастая, мы коллективно ( помню, что в интернате, потом в молодежных общежитиях) приобщались к этому таинству. Только наши гадания походили скорее на игры, со смехом, шутками, прибаутками, озорством: бросали валенок через забор, выбегали на перекресток и спрашивали у первого встречного имя, рассматривали фигурки из расплавленного воска, накапанного в холодную воду… Скорее для забавы, чтобы скрасить вечера, повеселиться… И только, уже совсем в солидном возрасте, когда захотелось раздвинуть границы имеющихся знаний, понимания истоков, особенностей, традиций христианских праздников, я узнала самое важное: в дни Святок наши предки не просто гадали и ворожили, они буквально творили свое будущее, программировали события. Соотнося двенадцать святочных дней с двенадцатью месяцами будущего года. Как их проживешь, таким и год будет. Считалось, что негоже ругаться с близкими и соседями, весь год будешь жить в ссорах. Опасались заболеть. Не дай, бог, пожелать кому-то беды… или со скотиной что-нибудь случится. А для этого соблюдали при ворожбе многочисленные условия: делали все грамотно, в нужное время, в нужном месте, строго выполняя определенные правила… Алгоритм этих действий и создавал атмосферу необычного, таинства, настраивал в том числе и на веру в чудо. А если прогноз выпадал неудачный, такое тоже нередко случалось? Что же горевать и ждать беду? Ничего подобного. Считалось, что именно в Святки можно и «поправить» свою судьбу. Что тут больше было, суеверия, веры , здравого смысла – сказать трудно. Но эти знания передавались из поколения в поколение. Как и то, что судьба не сложится от одного только гадания, ее надо «строить» каждым шагом, каждым поступком, действиями.
Со временем все упростилось. Случившиеся чудеса в жизни объясняем научно. Можем заглянуть на дно кофейной чашки, раскинуть карты, открыть наугад книгу перемен…не отходя от компьютера, просто так… из-за любопытства.
Что желают под Рождество? О чем люди молятся с зажженной свечой у икон? Наверно, каждый о своем, сокровенном. Но верю, есть в рождественских молитвах повторяющиеся слова: услышь, Всевышний, наше желание жить в мире, без печалей, горестей и бед. Пусть наши дети и родные будут здоровы. Пусть наступивший год станет годом хороших новостей . И жизнь у всех на этой земле наладится…
И хочется поверить, что наступят перемены только к лучшему. А так как мы их ожидаем, то наши встречи запомнятся. Мы ведь будем жить не только этим ожиданием, а непременно своими делами приближать их. Как учат наши предки…
P.S. Сколько бы не приглядывалась к рождественским открыткам, отмечала в них какую-то пряничность. Подчеркнуто вырисованы на них, как правило, все детали: елочки, дома, дворики, крыши, трубы… И неожиданно попался на глаза рецепт медовых пряников к Рождеству, с пошаговой инструкцией, что и как делать, а главное как их украсить. Ахнула: не перевелись еще мастерицы на земле русской, не только не забыто старинное ремесло, а приумножается, становится искуснее, краше. Такими только любоваться самим и удивлять, как и всем другим, исконно русским. Из множества представленных на сайте выбрала два, поделиться своим удивлением и восхищением:
С Рождеством! Прикоснитесь хоть краешком души, хоть одной ее струной, чтобы понять, кто же мы… Отнеситесь с почтением и искренностью, светлыми мыслями к этому светлому празднику и благие ваши мысли вернуться непременно добром.
Но дело еще не кончено. Нужно окончательно скомпрометировать злополучный проект, истребить на корню самую мысль о нём. — Воспитанники Омельченко, Бурцев и Сизов — два шага вперёд! — приказывает Пётр Семёнович. Трое мальчиков выходят. — Вы собирались бежать на Дальний Восток? — в упор спрашивает их Пётр Семёнович. Долгая пауза. — Молчите? Стыдно сознаться? Сейчас вы не вышли из рядов, а бежать, опозорить себя и училище, доставить тревогу родным — этого вы хотели? Снова молчание. Наконец, Бурцев плаксиво лепечет: — Нас Омельченко подговаривал...
— На другого валить легко. Не пристало нахимовцу за чужую спину . Что же, у тебя своего ума нет? А ты, Омельченко, что скажешь? — Ничего не скажу, товарищ капитан первого ранга, — бурчит Омельченко. — Вот они, герои, — широким жестом указывает Пётр Семёнович на три понурые фигуры. — Смотрите на них и сделайте для себя вывод, чтобы не оказаться самим в таком жалком положении. А вас,— он, прищурившись, пронзает взглядом каждого из трёх мальчиков, — вас я не буду даже наказывать. Вы сами себя достаточно наказали, сделавшись посмешищем всего класса. До свидания, товарищи воспитанники! Офицеры выходят, строй распускает Иван Капитоныч, бросая укоризненный и вместе беспокойно заботливый взгляд на своих питомцев. — Ну и день сегодня! — ворчит Яша Гефт. — То чернила разлили, а то ещё пуще... — Да, нечего сказать...— в тон ему говорит Зеркалов: — несчастливый день для шестьдесят второго!
Выпуск боевого листка в полевых условиях.
Но долго задумываться над этим некогда. Жизнь течёт, мчится широким потоком. Прошло несколько дней, и шестьдесят второй был поглощён уже новыми помыслами. К октябрьскому празднику вышел первый номер стенгазеты шестой роты. За короткий срок эта газета завоевала широкую популярность. Всё в ней было как положено: статьи, фельетоны, рассказы, стихи, хроника и — самый интересный отдел — письма воспитанников и их обязательства. Даже старшеклассники приходили читать свежие номера. — Размер у вас маловат, и фельетон, как бы сказать... не очень... — снисходительно говорили они. — Но в целом... Они многозначительно поджимали губы и, случалось, украдкой списывали наиболее понравившиеся им стихи и остроты. Большим успехом пользовались, например, «», плод коллективного творчества целой бригады юных поэтов. Всем досталось в этих «пожеланиях». Одному желали:
Ликвидировать несчастие: К февралю познать «причастие». Двойку тройкой заменить, В парте дряни не хранить.
В отношении другого та же тема о неуспеваемости варьировалась иначе:
Поэтом можешь ты не быть, Но лучше успевать обязан.
Третьего «прорабатывали» за неряшливость:
Всегда вы в пуху и в мелу, И вакса у вас на носу, И смятые брюки, и грязные руки, Ах, мойтесь хоть в Новом году!
Впрочем, «проработка» шла в прозе ещё энергичнее, чем в стихах. Не один воспитанник трепетал перед выходом очередного номера газеты, опасаясь найти там посвящённые ему строки. Бурцев, например, стал героем короткой, но хлёсткой заметки, описывающей одного «любителя музыки», который на уроках мычал, имитируя оркестр. Письма в редакцию писались со всем чувством серьёзности и ответственности. «Проучившись несколько месяцев в нахимовском училище, — писал один воспитанник шестьдесят первого класса, — я пришёл к выводу, что учёба в военном училище имеет ряд преимуществ. Эти преимущества вот какие: во-первых, у нас точность и организованность. Я, например, так привык уже заполнять время работой, что если час проведу без дела, то меня тоска берёт. А дома я каждый день зря слонялся по комнате и по двору. Во-вторых, я рад, что меня воспитывают как военного человека, то есть строже, приучают к дисциплине. Благодаря этому военный человек скорее делается «настоящим» человеком, то есть стремящимся к определённой цели; такой человек скорее убережётся от вредных влияний, от себялюбивых помыслов, его путь ясен».
Чувствовалось, что письмо это написано не без помощи старшеклассника, но от этого оно не делалось хуже, и его с интересом читало и обсуждало всё училище. Иногда в газете появлялись торжественные обязательства, о которых оповещали командиры взводов: «Воспитанники... (следовали фамилии) обещают быть отличниками». Не сдержать обещания, данного через газету, значило потерять уважение всей роты. Такие случаи бывали очень редко.
В каждом номере газеты содержалась информация о крупнейших событиях в жизни Советского Союза. Она являлась живым свидетельством того, с каким напряжённым интересом следят нахимовцы за тем, что происходит в стране. Крупное научное изобретение, пуск новой домны, рекордный сбор хлопка, спортивные новости — всё находило отражение в этом разделе, который вели сами воспитанники, руководствуясь консультациями Щеголькова и работников политотдела. — Наше училище называется закрытым военно-учебным заведением,— сказал как-то капитан 1 ранга Львов, прочитав очередной номер газеты.— Право, это не точное название: какое же оно «закрытое», когда воздух Родины врывается во все двери училища. Не меньшее значение, чем газета, имели для воспитанников кружки. Существовали кружки: исторический, литературный, юных географов, художественного чтения, лепки, хоровой, хореографический. Кроме того, проходившаяся в числе прочих предметов «физическая подготовка» давала результат главным образом благодаря занятиям мальчиков в ряде спортивных кружков.
Правильный режим жизни и большое внимание, уделяемое в училище физподготовке и спорту, способствовали тому, что нахимовцы быстро достигли в этой области значительных успехов. На общегородском соревновании пионеров по конькам нахимовцы заняли три первых места; Виноградов и один воспитанник 61-го класса были признаны лучшими в соревнованиях по гимнастике. Стенгазета, кружки, спорт, экскурсии, театры и кино, беседы и лекции, чтение книг и классные занятия, контрольные диктанты, всевозможные проверочные испытания... Нет! Нельзя останавливаться. Нечего оплакивать неудачу, надо исправлять её делом. Вперёд! Только вперёд!
Глава VIII. РАЗВЕНЧАННЫЙ ВОЖАК
Позор, перенесённый перед строем, повлиял на троих незадачливых беглецов различно. Бурцев и Сизов ходили удручённые. Омельченко же, напротив, что называется, закусил удила. Делая свой педагогический ход, Пётр Семёнович не учёл особенностей характера этого не по возрасту властного, скрытного, волевого мальчика — не учёл, потому что еще не мог знать их. Неудачный побег поколебал в классе авторитет Васи Омельченко, которым он втайне дорожил больше всего. Любой ценой решил Омельченко восстановить утраченное влияние. Раньше он стремился подчинять себе одноклассников постепенно, исподволь, теперь он стал действовать в открытую, не терпящими противодействия методами. Запугав одних, задарив других, он вскоре сколотил группу в пять-шесть мальчиков, во всём подчинявшихся ему. Опираясь на них, он начал настойчиво утверждать свою власть во всём классе. Один за другим воспитанники признавали его превосходство. Даже Серёжа Виноградов, хотя и не сделался его «верноподданным», но молчаливо признал в нём вожака и не вмешивался в его действия. Со многими другими Омельченко справился быстро.
Неожиданное сопротивление он встретил со стороны Турсуна Хамбарова. Маленький узбек не обращал внимания на его окрики и отвергал его подарки. Тогда Омельченко решил проучить Турсуна Хамбарова и устрашить всех непокорных. Однажды вечером, когда Иван Капитоныч ушёл на собрание, Омельченко зазвал узбека в пустой класс. Выставив у дверей надёжную стражу, он стал «беседовать» с Турсуном. Беседа закончилась несколькими основательными тумаками и напутствием: — Это в задаток! Если будешь носом крутить, крепче вздую. Дух Хамбарова был надломлен. Теперь он беспрекословно слушался Омельченко. Виноградов, узнав про «беседу», возмутился и угрюмо спросил Омельченко: — Вася, ты зачем бил Турсуна? — Кто? Да мы боролись, а он ушибся о парту, — рассмеялся Омельченко. — Не валяй дурака! Все знают. Смотри, я Сергею Филимоновичу расскажу. — Иди, пожалуйста, ябедничай! — пожал плечами Вася. Омельченко знал слабую струну Виноградова: пуще всего на свете тот боялся прослыть ябедником.
— Ну, тогда я сам тебе морду набью,— неуверенно сказал Виноградов. — И дурак будешь! Во-первых, не за что. Во-вторых, я ведь тебе тоже пару фонарей наставлю. Капитон узнает — нам обоим влетит по первое число. А всё из-за чего? Давай лучше, Серёжа, сыграем в чапаевца. Я такие шашки купил! Красота! Пошли... Однако этим дело не кончилось. Весь класс негодовал. Даже Бурцев, обычно во всём слушавшийся Омельченко, на этот раз хмуро сказал ему: — Это ты, Вася, того... Не по-нахимовски! Он хотел что-то ещё добавить, но только покачал головой и отошёл. Пионерская организация хотела обсудить случай с Хамбаровым, но тот попросил не предавать огласке происшедшего, и к тому же Омельченко, стараясь сохранить независимый вид, всё же обещал, что «больше такого не будет», Больше он, действительно, никого не трогал, однако по-прежнему старался подчинять себе воспитанников и понемногу успевал в этом.
Так: старый год, поблагодарив, проводили, прослушав новогоднее поздравление президента, шампанским встретили новый, высказали все пожелания друг другу, вручили подарки, полюбовались на салют, запустили свой фейерверк, поздравили соседей, вкусно поели, пошутили, похвалили или поругали политиков, обсудили горячие новости, полузакрытыми глазами, переключая каналы, посмотрели новогодние «огоньки», легли под утро спать… Все, праздник позади… На смену предпраздничной суете пришло, наконец, ничегонеделание, когда можно не думать, чем накормить ( салатов еще на пару дней хватит, да и всего другого, не самого полезного для изможденного застольем организма), побыть самим собой, расслабиться… Хорошо-то как, господи ! Но день-другой и замечаешь, что хорошо-то хорошо, а настроение почему-то стремится к нулю? Все понятно, все объяснимо: праздники – это не только эйфория, но и нагрузка на организм, энергии затрачивается много и просто необходимо восстановить силы: и физические, и душевные. А вот как? Готовых рецептов нет и быть не может. Все зависит от интересов, темперамента, образа жизни. Главное – делать исключительно то, что хочется, в комфортном для себя ритме, ведь все равно ни на какие особые геройства мы сейчас не способны… В своей семье это мы давно поняли. Я, больше, чем обычно, дружу с ноутбуком, читаю, что-то интересное, беру на память или заношу в блокнот, как тему размышлений, муж – сражается с компьютером в шахматы, дети, внуки – у тех своя жизнь, наполненная встречами, посиделками, развлечениями… Вчера был день, который способствовал людям творческим ( луна так расположилась), усвоению и впитыванию новой информации. Воспользовалась. Вчера прочитала одну притчу ( а две взяла еще на ум, подтолкнули к раздумьям ). О своей любви к этому жанру я уже признавалась. Интерес к ним не угасает. Хотя не каждая из них цепляет так, чтобы задуматься самой, а тем более поделиться. Но вот эта…
НА ЧТО НЕ СТОИТ ТРАТИТЬ ВРЕМЯ…
«Один мудрец взял пустой кувшин и наполнил его доверху небольшими камнями. Собрал своих учеников и задал им первый вопрос: «Скажите, уважаемые, полон ли мой кувшин?» На что те ответили: «Да, полон». Тогда мудрец взял полную банку с горохом и высыпал содержимое в кувшин с камнями. Горох занял свободное место между камнями. Задал мудрец второй вопрос: «Полон ли теперь мой кувшин?» Ученики вновь подтвердили, что полон. Тут мудрец взял коробку с песком и его тоже высыпал в кувшин. Песок просочился сквозь горох и камни и занял все свободное место и все закрыл. Еще раз спросил мудрец своих учеников, полон ли кувшин и снова услышал утвердительный ответ. Тогда достал мудрый человек кружку, полную воды и вылил ее в кувшин до последней капли. Засмеялись ученики, видя все это.
Сказал мудрец: «Я хотел, чтобы Вы осознали, что кувшин — это наша жизнь. Камни — самая главная составляющая жизни каждого: дети, семья, друзья, здоровье. Горох — это вещи, которые иметь приятно, но это не самое важное: дом, работа, машина, ценности и прочее. Песок – это мелочи, которых полно в жизни любого человека.
Если сначала кувшин наполнить песком, не останется места для гороха и тем более камней. Так же и в жизни: если тратить время на пустяки, не останется времени на самое главное"…
Все мудро в притчи, главное – дети, семья, друзья, здоровье! А в жизни? Тоже так! Вчера получила в почте фотографии из Приволжска, от старшины 1 статьи в запасе, торпедного электрика экипажа подводной лодки С-95 Евгения Николаевича Курочкина. Фотографии, о которых знала из разговора по скайпу, и которые хотелось посмотреть, чтобы лучше представить то, чем делились… В эти дни он отмечал свой юбилей. Конечно, собирались всей своей большой семьей, родные, дети, три внука и лапушка-внучка, которая к новому году стала самостоятельно ходить на радость всем… А до того были поздравления, подарки …
Поистине: « о чем мы думаем, то и свершится… что в мир пошлем, то и вернется «. Женя вот так живет, несмотря на солидный возраст: и отдает, и ему возвращается сполна. Среди подарков - потрясающие, памятные, трогательные – морские, которыми он очень дорожит. Командир подводной лодки С- 95, капитан 2 ранга в отставке Сергей Николаевич Боровков ( город Кронштадт) вместе с поздравительной открыткой прислал тельняшку ( я «обзавидовалась» , даже в шутку попросила: « дашь сфотографироваться!» ) и тарелочку, что вешают на стену - на ней подводная лодка, что из глубины идет домой. А дети? Наградили сделанной своими руками Грамотой: « Лучшему дедушке!»… за мудрость, доброту и жизнерадостность, за волшебные сказки для внуков и внучки, веселые и умные игры, ответы на любой детский вопрос… Это не все… Еще в декабре запросили у отца фотографию и макет нашей средней ПЛ, который он сделал сам … Запросили … и вернули в день рождения со своим подарком: картиной, исполненной профессиональными художниками – море и наша С-95! Что может быть дороже для моряка, оставившего душу и сердце там, на Балтике. Человека, который в свои 19 лет, только начиная службу, когда потребовалось, стал донором костного мозга для моряков, атомной подводной лодки К-27, получивших большую дозу радиации, чтобы спасти хоть кому-то жизнь. Человека, который и сейчас встречает День ВМФ со своими друзьями, подъемом военно-морского флага, начищает по-прежнему морскую бляху на ремне от формы, бережно хранит бескозырку, многочисленные грамоты за службу, значки и удостоверения специалиста и прочую морскую атрибутику… в своем личном музее подводника.
Но это просто все к слову… Он вот так живет! И не считает свое время на поиски сослуживцев из экипажа С-95, и не считает годы.
А главное, главное – семья, дети, внуки… Их воспитание: и примером, и действиями. Все по уму, все спланировано заранее. Вот и в новогодние каникулы… 3 января. Рыбалка зимняя. Дед, сын, внуки… Дед…
Внуки и сын…
Два главных рыбака…
Ловилась рыбка и большая , и маленькая. Как и водится…
Но дело не в их количестве, а в том СЧАСТЬЕ, удовольствии, что все испытали, получили, поделились… и я уверена, эти простые, обыкновенные мгновения одного дня они все запомнят.
Вот я и подумала: мы все ждем Нового года не только как праздника. Мы ждем чуда, волшебства, сказки, исполнения мечты. А сказка непременно станет былью, если этим волшебником станете вы. По крайней мере, так происходит в мире взрослых. Чародеями - не рождаются. Ими становятся.
Даже игры мальчиков стали более осмысленными; прежние непритязательные игры их более не удовлетворяли. Как-то Алёша и Юрис Тилде, сидя в уголке опустевшего читального зала, вели задушевную беседу. — Сказать тебе секрет? — таинственно шептал Тилде.— Из нашего класса трое в бега собрались. — В какие бега? — Тише ты! Омельченко, Бурцев и Сизов... На Дальний Восток решили убежать. — Зачем? — Хотят поскорее быть полезными Родине. А то, ведь, еще больше десяти лет учиться, пока на корабль попадёшь.
В читальном зале.
— А что же они сейчас делать будут? — На рыбных промыслах работать. Там и мальчикам дело находится. Или на Камчатку поедут. Говорят, на Камчатке счетоводов не хватает. Они свободно за счетоводов сойдут: ведь счетоводам дроби знать не обязательно, а четыре правила мы уже назубок знаем. — Вот это да! Неужто и Сизов? Петя Сизов, всегда ровный и спокойный мальчик, был одним из лучших учеников. С Омельченко он не дружил, и было неожиданностью, что он решил бежать вместе с ним. — И он. Говорит, что это его долг патриота... Алёша! — встрепенулся вдруг Тилде, — мы ведь хотели сегодня солдат хоронить. — И то! Давай скорее, еще успеем до ужина. Они помчались в спальную и достали из своих тумбочек небольшие свёртки. В каждом из них находилось но нескольку десятков искусно вырезанных из цветного картона солдатиков. В течение всей зимы они разыгрывали этими солдатиками сражения: тут была и морская пехота, и сапёры, и даже взвод кавалеристов на кривобоких лошадях. Но в один прекрасный день мальчики почувствовали себя слишком взрослыми для этой игры. Зима идёт к концу, скоро они будут уже воспитанниками пятой роты. На военном совете было решено ликвидировать «вооружённые силы». Мальчики вышли во двор и, убедившись, что их никто не видит, вырыли у стены небольшую ямку, положили туда пакеты с солдатиками и засыпали их землёй. Потом они посмотрели друг на друга.
— Всё! — сказал Тилде. Алёша молча кивнул головой. Обоим было жалко, что кончилась игра, доставлявшая им столько удовольствия. Но оба испытывали чувство гордости — как будто отказ от игры в солдатики приблизил их на какую-то ступеньку к желанной поре зрелости.
Глава VII. НЕСЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Труба сзывает на занятия. Большая перемена окончилась. С криками и шутками воспитанники входят в класс. Ими владеет еще весёлое возбуждение, и то один, то другой затевает возню. Очередной урок — русский язык. Преподает его, после ухода Евгения Николаевича, пожилой, добродушный гражданский человек Яков Зиновьевич. Опытный педагог, он мягок и застенчив по натуре, никак не может привыкнуть к порядкам военного училища и явно смущается, когда воспитанники тянутся перед ним и отдают рапорт. Перед началом урока, когда все расселись по местам, а преподаватель еще не вошёл, Тилде запустил бумажную стрелу в Зеркалова, но тот и бровью не повёл. Тилде запустил вторую стрелу, за ней третью. Наконец, выведенный из себя хладнокровием Зеркалова, он швыряет в него большую резинку. Зеркалов пригибается, резинка попадает в стоящую на кафедре , которая опрокидывается, и по кафедре расплывается чёрная лужа. В этот момент входит преподаватель. Воспитанники в растерянности молчат и ждут, что будет.
Поздоровавшись, Яков Зиновьевич подходит к кафедре и, не глядя, прежде чем кто-либо успевает предупредить его, кладёт журнал. Тут он замечает лужу, но уже поздно: на переплёте классного журнала чернильное пятно. — Кто это сделал? Кто разлил здесь чернила? — в растерянности спрашивает Яков Зиновьевич. Все молчат. Втянув голову в плечи, стараясь не видеть обращённых к нему отовсюду взоров, молчит виновник происшествия; меняясь в лице, раздираемый противоречивыми чувствами, молчит вице-старшина Серёжа Виноградов; угрюмо безмолвствуют и все остальные. Преподаватель первый нарушает тягостную тишину. — Я хочу рассказать вам один случай,— говорит он, оглядывая притихший класс своими близорукими глазами. — Случай из жизни Владимира Ильича Ленина. Мальчики настораживаются. — В детстве Володя Ульянов был шаловлив. Но в каждой шалости он признавался: правдивость была его неотъемлемой чертой. Случилось раз, что восьмилетний Володя напроказил в чужом доме: разбил графин у своей тётки. Когда та стала спрашивать, кто виноват, каждый ребёнок отвечал: «Не я». И Володя ответил так же. Он был самым младшим, и когда более взрослые ребята поспешили оправдаться, он не решился сознаться. Но воспоминание об этом малодушии жгло его. Он не мог успокоиться, что солгал, и однажды вечером, расплакавшись, сказал своей матери: «Я обманул тётю Аню; я сказал, что не я разбил графин, а ведь это я его разбил». Яков Зиновьевич помолчал, словно переживая мысленно эту сцену, и добавил: — Об этом эпизоде рассказывает сестра Владимира Ильича. Она пишет по этому поводу: «Володя показал этим, что ложь ему противна, что хотя он солгал, испугавшись признаться в чужом доме, но не мог успокоиться, пока не сознался».
В классе было совсем тихо. Воспитанники слушали, как заворожённые. Вдруг Юрис Тилде поднял руку. — Что вам, Тилде? — мягко спросил Яков Зиновьевич. Юрис встал, багровый от смущения. — Товарищ преподаватель! Это я... — он ещё пуще залился румянцем: — это я опрокинул чернильницу. — Ну, вот и хорошо, что сказали, — улыбнулся Яков Зиновьевич. — Вот и хорошо. В другой раз не шалите, а сейчас пойдите, вытрите хорошенько кафедру, и дело с концом. Всем становится легко. Серёжа Виноградов с разрешения преподавателя идёт помогать Юрису, и они вдвоём так отчищают кафедру, что та блестит, как отполированная. Урок прошёл хорошо. Предстоит ещё один — английского языка. Но неожиданно в класс входит Сергей Филимонович. — Товарищи воспитанники, — говорит он, — по окончании занятий оставайтесь на местах. С вами хочет побеседовать командир роты. Это что-то новое! Наверное, дело идёт о пролитых .чернилах, Тилде храбрится, но вид у него довольно жалкий. Другие тоже невеселы. Вошедшая Галина Владимировна сразу замечает подавленное настроение ребят. Однако она с обычным тактом ничем не выказывает этого. Спокойным, заразительно бодрым тоном она ведёт урок. — Хамбаров, — говорит она: — как сказать по-английски: «Я люблю читать»? Турсун Хамбаров — узбек; он и по-русски говорит не очень правильно, а английский язык даётся ему совсем плохо.
Курская Роза Владимировна, преподаватель английского языка.
Краснея и конфузясь, он бормочет: — Ай ляйк рыд. — А где глагольная частица? — Ай ляйк ту рыд. — Теперь правильно, Хамбаров! Но почему «рыд»? Разве «и-эй» произносится, как «ы»? Надо говорить «рид». Садитесь! Воспитанник Пантелеев! Скажите: «Я люблю мою мать». Алёша уверенно отчеканил: — Ай ляйк май мозер. — Не совсем так, — покачала головой преподавательница. — Здесь нужно употребить другой глагол. Не «ляйк», а... Алёша недоумённо шевелил губами. — Лёв, — выдохнул кто-то. Галина Владимировна укоризненно покачала головой.
— Пожалуйста, без подсказок! Ну же, Пантелеев! Представьте себе, что вы обращаетесь к вашей . Как вы ей скажете? Алёша молчал. — У него мать умерла,— произнёс кто-то с задней парты. Галина Владимировна закусила губу. — Ах, я не знала. Садитесь, Пантелеев. Виноградов, скажите вы эту фразу. — И у него мать умерла,— раздался тот же голос. Галина Владимировна побледнела. Как много горя принесла война этим детям! У большинства из них нет родителей, и она, все преподаватели училища должны заменить своим воспитанникам матерей, отцов, семью, постараться смягчить ребятам горечь утраты. Какая большая ответственность лежит на них, педагогах, какими чуткими, внимательными они должны быть! — Откройте ваши тетради, товарищи воспитанники, — сказала Галина Владимировна обычным голосом, а тёплый, матерински ласковый взгляд её говорил: «Милые, бедные вы мои, ребята»
Когда урок кончился, в классе появился командир роты. За ним Сергей Филимонович, а замыкал шествие Иван Капитоныч: он, что называется, тянулся в струнку, и в каждой чёрточке его лица было написано сознание важности минуты. — Товарищ капитан-лейтенант! Постройте взвод, — приказал Пётр Семёнович Евстигнеев.
Развод суточного наряда.
Через минуту от стены к стене протянулись две ровные шеренги. Пётр Семёнович выступил вперёд. ...Но тут надо сделать небольшое отступление. За несколько дней до этого командование училища получило от Сергея Филимоновича донесение о готовящемся побеге троих воспитанников шестьдесят второго класса. До поры решено было не принимать никаких мер. Но, судя по ряду признаков, момент побега приблизился; наступило время для вмешательства. — Товарищи воспитанники! — начал Пётр Семёнович официальным тоном, — сейчас в Риге формируются рыболовецкие артели, которые будут рыбачить в разных местах Советского Союза и, в частности, на Дальнем Востоке. Туда принимают и мальчиков. Он искоса оглядывает ребят: не слишком ли прямолинеен употреблённый им приём, не возникло ли у них подозрения? Но нет! Все напряжённо и серьёзно слушают. Пётр Семёнович продолжает: — Моё мнение, что воспитанникам нахимовского училища никак не следует записываться в подобную артель. Рыбаки — достойные труженики, но разве не более ответственная и трудная задача встаёт перед офицером Военно-Морского Флота? Недаром стать рыбаком можно сразу, а чтобы стать офицером, нужно много лет учиться. Он делает паузу и строго договаривает: — Тем не менее, если среди вас имеются желающие, я не буду их удерживать и помогу добраться до берегов Дальнего Востока. Даю вам десять минут на размышление. Стоять вольно!
Он отходит к окну и, слушая краем уха подавленное жужжание детских голосов, переговаривается с Щегольковым: — А вдруг кто-нибудь изъявит желание ехать? Что делать тогда? — Вряд ли, — качает головой Щегольков.— Тут всё дело было в таинственности, в ложной романтике. — Ну, поглядим. — Взвод, смирно! — командует Сергей Филимонович. — Кто хочет записаться — два шага вперёд! — отрывисто бросает командир роты. Проходит минута, другая... Никто не шевелится, Пётр Семёнович испускает: «уф-ф».
