Сколько гордости было в том шествии! На тротуарах полно народу. Наверное, было много таких, как вот я сейчас, безработных. С надеждой взирали они на эту первую машину. Я тоже шел, как зачарованный. Людей перед собой не видел. Только слова задевали: — Радуются, как дети, и чему? Какому-то трактору. Что он для России? На такую страну нужны миллионы. Нет, нищему никогда не стать по праву хозяином дворцов... Оборачиваюсь. Говорит это какой-то лощеный стоящей рядом с ним расфранченной женщине. — И машина такая некрасивая, — вторит та в тон собеседнику. Я тороплюсь скорее отойти от них подальше. Слышу хриплый стариковский фальцетик: — ...Нашенский, нашенский трактор! Вот бы Ильич обрадовался. Не дожил... И вдруг старик зааплодировал, начал что-то кричать. Ему отвечали демонстранты. А трактор уже уходил от моего взора, его закрывали ряды демонстрантов, затихал рокот мотора. И меня охватило такое чувство, будто теряю свою надежду.
«Ну и чудак, — успокаивал себя. — Ничего ж не случилось. Ведь то разлука недолгая. Демобилизуюсь — и прямо сюда! Не возьмут, что ли?!» С этой мечтой я шагал весь тот день, 1 мая 1924 года, с нею пришел на корабль, с нею заснул и проснулся — стоит передо мной трактор! Мечта жила во мне до самой демобилизации. Оттого и Ленинград я окончательно выбрал, оттого с ребятами не поехал. Хотя уже знал: не возьмут, сразу могут не взять. И вот сейчас живу в Лавре, чиню водопроводы, рублю дровишки нэпманам, но жду. Ничего, дождусь... Когда-нибудь да наступит это, будет, добьюсь! Приду вот к этим воротам завода в рабочей спецовке, с пропуском... Завод... Путиловцы... — мысль сегодня беспокойно течет все к одному. И вдруг вспоминаю про клад отца Варлаама — кованый, наполненный крестами сундучок. Неужто и вправду кресты сработаны на Путиловском? Допытывался потом у моего монаха, думал, он с похмелья наплел. Так нет же, говорит, делали когда-то здесь кресты нательные, и по Руси разошелся, наверное, не один миллион тех крестов. Кресты и пушки... Однако ж крепенько и хитро ту веревочку на народной шее затягивали: святой водицей узелок смочен, слезами народными, не развяжешь. «Государю — слуги, заводчику — копеечка, народу — крест на гайтанчике. Бог терпел и нам велел... Молись и терпи». Иду и иду... Шагаю по улицам. Бегут мысли, одна другую обгоняет. «Теперь-то шабаш, кончилось! Разорвала святой узелок навеки революция. Пусть в Варлаамовом сундуке они еще хранятся, те крестики, но из ворот Путиловского идут для России не крестики — советские тракторы. Вслед за первым, что был год назад единственным на всю страну, уже пошли в деревню его братья. Они пашут, сеют, боронят, помогают людям жить. И это только начало. Грядет истинная сила нашей революции.
Что же ты киснешь, Карасев? Ты же счастливый, ты же видел первый трактор... Первый, а потом будет их много, очень много. И твои руки скоро понадобятся. Уже очень скоро». Бегут мысли, одна за другой. «А ведь и тот крест мой, что тетя Лена повязывала, может, и он отсюда был родом? Ну, что ж, сосчитаемся! Всю старую жизнь, как пашню, пропашем по-своему, по-советски. Вот ужотка получу направление, приду на завод»... Я чувствую себя так, будто уже стою у станка и вытачиваю детали для тракторов. «Чудачище! Блестишь, как медный самовар, — охлаждаю себя. — Наберись пока терпения. Этот желанный твой день еще не пришел». С демонстрации возвращаюсь домой. Как бы все-таки сегодня мне отпраздновать 1 Мая? Озорная мысль овладевает мною. Все эти дни мастерил, собирая детекторный приемник. Сделал. Он говорит. Но слышимость у приемника без антенны неважная... Давно присмотрел я для антенны одно местечко. Что, если сегодня и сделать? Готовлю хорошую, надежную антенну. Теперь за дело! Две колокольни стоят в Лавре, соединены галереей — Духовской корпус и Благовещенская церковь.
Автор рисунков художник .
Решаю натянуть антенну от креста до креста. И вот я уже взбираюсь по ветхой ржавой лесенке вверх. Лесенка скрипит, но я уже около самого креста и прикрепляю под ним антенну. Небо синее, чудо как хорошо! Не оглядываясь вокруг, начинаю спускаться. Дела еще много, и дорога нелегкая. Лесенка старая, раскачалась, пытаюсь удержаться, но... сваливается ступенька, отогнулся, качается поручень. Оборвался я, но, к счастью, зацепился за край лестницы, не разбился. Едва спускаюсь. Присмотрел дорогу на другую колокольню, полез. Тянется антенна за мной, ровно ее надо повесить. У самого креста закрепляю конец антенны. Я держусь за поручень старой лесенки, гляжу вниз. Дух захватывает. Весь город как на ладони — море, каналы, река. Вот и Маркизова лужа, и Финский залив. Красота несравненная! Отыскиваю Смольный, где Ленин напутствовал нас. Где-то там, вон в той стороне, Разлив ильичевый. Там и Кронштадт. Он не виден. Но я знаю, как всегда, он стоит на часах. Кронштадт и Смольный... И я вдруг понимаю — нет, конечно же, так нельзя: все келья да биржа. В таком каботажном плавании морскому судну не пробыть долго, в таких берегах и роднику-ручью высохнуть. С высоты, только с высоты далеко жизнь видна человеку, горизонты ее широкие. Смотреть небось тоже уметь надо. Как смотреть, не знаешь? Скажу! Вон видишь, Карасев, и там, и тут дымы заводские. Это ж все твое будущее! Нет, шалишь, не возьмешь нас, балтийских...
Антенна моя давно прикреплена, а я все не могу оторвать глаз от города синего. Точно пьяный, спускаюсь с колокольни. — Аль хватил, комиссар, ради праздника?—с удивлением гудит навстречу Варлаам. Круглые в ресницах шмелиные глаза оглядывают меня с ног до головы. — Хватил, хватил, отче, такой влаги священной, что тебе и не видывать... Самая лучшая в Ленинграде среди любительских по протяженности и высоте стала у нас с той поры радиоантенна. Правда, вышел конфликт. Тогда еще работала церковь, и шефствовала над ней «двадцатка» — правление верующих. Жалобу они подали. Но лесенка-то, что по куполу шла, оборвалась, и снять антенну под самым крестом попы не сумели. Мы с друзьями по Лавре, с беспризорной братией мальчишек, слушали эфир. А самое главное — с того памятного дня вернее, лучше жизнь я стал видеть и слышать. Город огромный, могучий, в дымах своих заводов стоял в глазах моих. ...Вскоре после того майского праздника на бирже труда набирали токарей, слесарей, ремонтных рабочих, — словом, мастеровой люд для срочного выезда на Кавказ, в деревню. Нам сказали: там в совхозах и коммунах нужно ремонтировать сельскохозяйственный инвентарь, а потом помогать в уборке урожая. Ехать или не ехать? Решаю на счастье справиться у путиловцев. Говорят ребята, в ближайшее время расширения не будет. И я уезжаю. Выехало человек двести. В Ростове-на-Дону разбили нас по бригадам, разослали по совхозам и коммунам. Мне довелось работать в одном из совхозов на Кавказе. Мастерских в совхозе никаких не было. Приходилось все ремонтные работы делать под навесом, у кузницы. Ремонтировали косилки-травянки и лобогрейки, самоскидки и паровой локомобиль, молотилку, веялки и триер. К косовице с работой справились и перешли в поле. Рабочих в совхозе было мало, и нас быстро обучили обслуживать лобогрейку.
Метко окрестил эту машину народ. Это я понял в первый же день. Не только лоб грелся — тело с зари до зари обливалось потом, да так, что одежда становилась мокрой. Погонычем у меня была молодая казачка. Торопит, бывало, лошадей да покрикивает на меня: — Эй, эй, матрос, не зевай, поспевай... Стараюсь поспевать, а сам думаю: «Может, знает она дядьку Остапа. Спросить у нее? Синеглазого, мол, усатого казака, что песни хорошо поет? Но что за примета — все здесь поют хорошо, да и времени много с тех пор прошло». Молчу, а все же ближе становятся от тех дум и эти места, и люди эти... Уже перевезли копны в скирды на ток, закончили молотьбу. Мы ремонтировали уборочный инвентарь, собирались до дому. Провожали нас пышно, с оркестром, речами. Мы хорошо заработали и, кроме того, увозили с собой подарки — по мешку муки, по огромной корзине винограда и по бутылке вина из старых совхозных запасов. Впервые был я так долго в деревне. Очень понравился совхоз и особенно люди, которые работали на поле весело, с песнями, шутками, задорными, но добродушными. Во всем была какая-то праздничность, удивительная организованность. Вот только машин на полях нет, никак не хватает. — Скоро тракторы получите, уже Путиловский начал их выпускать, — говорю я директору. Очень хотелось порадовать его. Потому и беру на себя такую ответственность за подобное заявление. — Если бы тракторы... Разошлись в улыбке суровые губы. Эким довольным может быть человек!
БИРЖА ТРУДА
И снова осень. Она вошла в келью с шумом труда, с запахом сена. Каждое утро я начинаю торопливыми сборами. Готовлю себе скудный завтрак. Бегу на Неву купаться (в любую погоду долгие годы с тех пор купался в реке). Потом спешу на биржу. Прихожу туда с зарею и в звездную ночь, когда только начинает просыпаться утро. Но никогда мне не удается прийти первым. Порою кажется, что люди живут здесь, днюют и ночуют. Рядом с биржей рынок. Напротив Зоологический сад. Большой сквер.
[url=http://visualrian.ru/ru/site/gallery/#46438/context[q]=безработные стоят]Безработные стоят около Петроградской Биржи труда в первые годы Советской власти.[/url] Сама очередь походит на раскинувшийся походный бивуак. Тускло холодным утром мерцают костры. Около них греются люди. Где-то в сторонке на каменных плитах предприимчивые торговцы ставят керосинки, чтобы греть на них чай. Появляются крикливые продавцы пирожков, расхваливающие свой товар с такой азартностью, будто хотят убедить в этом весь мир. Плетутся из своих нор ободранные, грязные беспризорники, поеживаются на утреннем холоде. О чем-то судачат, ругаются, спорят с прохожими. Очередь нарастает, как снежный ком. Приходят старики в потрепанной одежде, с грустными, утомленными лицами, торопливо бегут напомаженные молодые женщины, важно шествуют, напоминая раскудахтавшихся индюшек, старые дамы, делясь между собою пережитым и отошедшим в вечность. У костра греют руки и пританцовывают, беспощадно притаптывая мостовую, молодые ребята. Я знаю их, успел с ними познакомиться. Это слесари, водопроводчики, монтеры, словом, мастеровой народ. Порою можно встретить в очереди целые семьи — мужа, жену, детей. Помню, в один из дней я занял очередь. Рядом стоит пожилая, невысокая женщина. Обернулась — седеющие волосы, красивые черты лица. По привычке я поздоровался с ней, как обычно здороваюсь с каждым, кто стоит по соседству. Дама небрежно кивнула головой и продолжала вязать замысловатые узоры пестрой кофточки. Вдруг взглянула и тихо сказала: — Стоим, батюшка. Специальность-то у вас какая? Я объясняю, что умею делать. — О, вам еще труднее, чем мне, — с нескрываемым скептицизмом говорит она. — У меня ведь профессия одна из древнейших в мире. Я маникюрша. Знаете, еще в древнем Египте люди умели следить за ногтями, и если вы знакомы с эпохой прекрасного Рима, то должны знать, как высоко ценится наше мастерство. И вот даже с такой профессией я не могу найти себе работу. Записалась, что могу еще преподавать иностранные языки, быть бонной, секретарем в учреждении и даже домашней работницей. Стою год в очереди, но никому не нужны бонны, чтобы обучать детей иностранным языкам, хотя я часто слышу, что намереваются делать мировую революцию. Поразительно! Вот и вяжу в очередях кофты. Тем и живу.
Многому удивлялась и многого не понимала эта, вероятно, трудолюбивая женщина.
В.А. Скоросказов, Д.Е. Евдомашко, воспитатели второго учебного курса
ЧЕСТЬ МУНДИРА
В основе офицерской идеологии и морали всегда лежало выполнение воинского долга перед Отечеством. Этот долг русские офицеры честно исполняли во всех войнах, и офицерство по праву может считаться самым патриотичным слоем общества. Патриотизм, неразрывно связанный в России с преданностью престолу и вере предков, был краеугольным камнем офицерской психологии. Офицер всегда воспитывался в представлении о благородстве и почетности своей миссии, в сознании своей высокой роли в жизни страны. Представления о благородстве воинского дела имели давние традиции. Еще в приказе на смотре войскам 26 июня 1653 г. отмечалось, что «больше сея любви несть, да кто душу свою положит за други своя, и аще кто, воинствуя... за православную веру... небесного царства и вечной благодати сподобится». В одной из книг, изданных для офицеров военным ведомством в первой половине XIX в., обязанности офицера характеризовались следующим образом: «Офицер должен строго исполнять своп обязанности, постоянно стремиться к одной цели и безропотно приносим, все пожертвования. В нем нравственная сила флота. Ьго дело сохранять священное сокровище военного духа, в котором заключена тайна прочных побед; его дело основать или утвердить могущество Отечества, образуя ежегодно воинов из граждан, призываемых под знамена». Именно на основании этой своей миссии зиждилось представление офицера о его положении в обществе: «Офицерское сословие есть благороднейшее в свете, так как его члены не должны стремиться ни к выгоде, ни к приобретению богатства или других земных благ, но должны оставаться верны своему высокому, святому призванию, руководясь во всем требованиями истинной чести и сосредоточивая все мысли и чувства на самоотверженной преданности своим высшим военачальникам и Отечеству».
Для офицера преданность Отечеству и любовь к избранной профессии всегда считались главными качествами. Гордость за профессию справедливо рассматривалась русскими военными публицистами как одно из самых важных качеств офицера. «Нигде жажда славы и истинное честолюбие, а не тщеславие, так не важно, как в офицерском кадре...» Естественно, что офицер должен был представлять собой образец честности и порядочности. Еще в «Учении и хитрости ратного строения пехотных людей» 1647 г. подчеркивалось, что «ратному человеку надобно быти зерцалу учтивости, чести и чувства». «Верность слову, не только клятве всегда отличала офицера. Измена слову, фальшь — низость, недостойная звания его»,—отмечалось в военной публицистике начала XX века. Офицерам строжайше запрещалось брать взаймы деньги у своих подчиненных и вообще у всех нижних чинов и совершать поступки, которые хотя бы косвенно могли бросить тень на их порядочность. В русской армии всегда хорошо помнили простую истину: для того чтобы иметь авторитет, командир должен прежде всего нравственно быть безупречным. На первый план выдвигается нравственный элемент. «Надобно покорять людей своей воле, не оскорбляя, — господствовать над страстями, не унижая нравственного достоинства, — побеждать сопротивления, не возбуждая покорности; но мы покоряемся всего охотнее истинному превосходству, душевным качествам, просвещенному уму, искусству привязывать к себе сердца; мы безропотно признаем власть, которая, наказывая проступок, уважает человека; мы беспрекословно покоряемся силе законов, независимой от произвола и прихотей. Влияние офицера должно быть основано не на одном мундире, но на нравственном превосходстве», — говорилось в книге, рекомендованной офицерам в 30-х годах XIX века. Центральное место в системе моральных представлений офицерства всегда занимало, как хорошо известно, понятие офицерской чести: «Обладать честью во все времена было признано необходимостью для офицерского кадра. При всех остальных хороших служебных качествах офицер не может быть терпим, если он неразборчив в добывании средств к жизни и марает мундир. Кто не может возвыситься до истинного понимания чести, тот пусть лучше откажется от звания офицера, необходимейшему первому требованию которого он не удовлетворяет». Каково же было самое общее представление о чести? В изданной для офицеров книге «Наставление к самодисциплине и самовоспитанию» (имеющей подзаголовок «Собрание писем старого офицера своему сыну») на этот счет сказано следующее: «Истинная честь есть добрая слава, которой мы пользуемся, общее доверие к нашей правдивости и справедливости, к нашей чистосердечной любви к людям; поэтому ты не должен равнодушно относиться к чести, так как равнодушие к ней унижает тебя и исключает из общества достойных уважения людей». С честью офицерского мундира было тесно связано понятие о чести своего корабля, своей кают-компании, культивировавшееся на флоте под влиянием исторических традиций. Славные боевые традиции русского флота, передававшиеся из поколения в поколение, служили могучим стимулом развития чувства гордости за принадлежность к своему кораблю и вообще к русскому флоту. Существование корабельных музеев, написание историй кораблей, широко и торжественно отмечавшиеся корабельные праздники и юбилеи соединений — все способствовало поддержанию этого чувства. Офицер нес дополнительную ответственность за поддержание своей чести: роняя ее, он ронял не только свое личное достоинство офицера, но и честь своей кают-компании, своего корабля. В офицерской среде пользовалось величайшим презрением угодничество перед начальством и доносительство. Последнее вовсе было невозможно, ибо начиная с кадетского корпуса правило « не фискаль» считалось краеугольным камнем поведения будущего офицера и с понятием офицерской чести было абсолютно несовместимо. Человек, погрешивший против него, становился парией, и сотоварищи относились к нему с величайшим презрением. Важнейшим явлением в деле охранения офицерской чести был, конечно, закон от 20 мая 1894 г. об офицерских дуэлях. Офицерские дуэли, как хорошо известно, случались и ранее, но жестоко преследовались. Их участников отдавали под суд, и речь могла идти о наказаниях, вплоть до смертной казни. Тем не менее вопросы чести в офицерской среде считались настолько значимыми, что запретами пренебрегали. Более подробный рассказ об этом ищите на страницах следующего номера журнала...
МНЕНИЯ
Виктория Илюшина
«Суть в том, чтобы подготовить успех своей армии в будущем. А этого можно достигнуть только при правильном знании действительного положения вещей и сопоставлении его с идеалом».
Петр Залесский
ПУТЕШЕСТВИЕ
Александро-Невская Лавра — «оазис русской духовной жизни»
Леонид Васильев
Празднуя 300-летие со дня основания Александра-Невской Лавры, мы не можем не подумать о настоящем, о нашем Отечестве, о всей исторической Руси, о том, как нам важно сегодня, будучи открытыми и к Востоку, и к Западу, принимая нередко культурные модели, возникшие не у нас, а за рубежом, оставаться самими собой, сохраняя национальное самосознание, силу духа, подлинную идентичность. Среди любимых мною достопримечательностей Санкт-Петербурга особое место занимает Александро-Невская Лавра. Мне посчастливилось жить в пяти минутах от Лавры. Не раз был в Свято-Троицком соборе, гулял в окрестностях этого удивительного места. Но не так давно осознал, что Александро-Невская Лавра в Санкт-Петербурге представляет собой «оазис русской духовной жизни». И помог мне и моим друзьям это понять епархиальный фотограф Юрий Петрович Костыгов. Наше «новое знакомство» с Лаврой началось в той части Невского проспекта, где в 1712-1713 годах силами монахов была проложена просека, ставшая впоследствии частью главной улицы города. Сейчас на том месте стоит памятник князю Александру Невскому. Юрий Петрович рассказывал о том, что на том месте, где Черная речка (ныне Монастырка) впадает в Неву, 15 июля 1240 года произошла битва дружины князя Александра Невского со шведами. В память о тех событиях Петром I было принято решение о строительстве здесь монастыря и дано ему название — Свято-Троицкий Александро-Невский монастырь. Князь Александр Невский был канонизирован церковью за свои благие дела для Отечества. В народе монастырь называли Александров храм. Стоя на мостике у реки Монастырки Юрий Петрович продолжал свой рассказ: «Император Петр I, решив построить на берегах Невы не традиционную столицу, а западный город, понимал, что с точки зрения национального самосознания и целостности народа это огромный риск, потому что можно потерять и свою культуру, и свою веру. Наверное, поэтому, создавая город по образцу западных столиц, Пётр I, основывая Лавру, посвящает ее Александру Невскому — великому защитнику земли русской. 12 сентября 1749 года (по новому стилю) были перенесены из Владимира в Александро-Невский мужской монастырь мощи благоверного князя Александра Невского. Заложен монастырь был в 1710 году по проекту Доменико Трезини и Ивана Егоровича Старова. В 1712 году рядом с монастырем появляются первые строения. Были построены деревянные Благовещенская церковь и часовня. В 1713 году церковь была освящена. Застраивается монастырская слобода».
Фотографии из авторской галереи Юрия Костыгова, фотографа Санкт-Петербургской епархии, члена Союза художников России и Петровской академии наук и искусств.
Свернув на левую сторону монастырских ворот (при входе в Лавру), мы подошли к церкви Благовещения, которая служила усыпальницей царских особ и именитых людей. За левым клиросом находится могила великого русского полководца Суворова с краткою надписью, составленною поэтом Державиным: «Здесь лежит Суворов». Затем мы направились к Троицкому собору. Над входом в собор два ангела держат золоченый щит с изображением орденского знака св. Александра Невского. Стены собора над западными и северными дверями украшены снаружи барельефами, изображающими события из Ветхого и Нового Завета. От Свято-Троицкого собора мы продолжили свой путь по аллее. Кто-то из нас сказал: «Вот так и в стране нашей, в России, должно быть уютно и красиво». Когда шли по коридорам одного из корпусов, где служат сотрудники Лавры, было удивительное чувство. Будто шли сквозь века... Машина времени остановилась, и я вновь услышал голоса друзей и Юрия Петровича, пригласившего нас в свою фотомастерскую. Фотохудожник рассказал о том, что Лавра живет собственной жизнью. В Лавре свой дух. Юрий Петрович как фотограф запечатлел праздник Торжества Православной веры. Стремился снимать и вне больших праздников. Например, монахов, их духовное состояние. «Человечество обогатилось с появлением фотографии, — размышлял Юрий Петрович, — история стала иллюстрированной. Мгновения, которые хотел остановить доктор Фауст, теперь стало возможным остановить пусть с помощью фотокамеры, но уже надолго. Фотография — свидетель событий». Просмотрев фотоматериалы выставки «300-летие Александро-Невской Лавры», мы убедились в этом. «Настоящие фотографы — это мастера, останавливающие мгновения, заставляющие не только залюбоваться, но и задуматься». По-моему, это сказано и о Ю.П. Костыгове, епархиальном фотографе.
Прощаясь с нами, Юрий Петрович посоветовал посетить некрополь. Лазаревское кладбище — самое старое из сохранившихся в Санкт-Петербурге. Это некрополь XVIII века, он находится слева от входа на территорию Лавры. Кладбище было заложено одновременно со строительством Александро-Невского монастыря, и там поначалу хоронили только знатных представителей столичного общества. Для погребения требовалось личное разрешение Петра I. Большая часть могил на Лазаревском кладбище относится к XVIII столетию. Здесь покоятся архитекторы, создававшие замечательный облик Санкт-Петербурга: И.Е. Старое, А.Н. Воронихин, Дж. Кваренги, Ж.Ф. Тома де Томон, А.Д. Заха- ров, К.И. Росси. Скромная стела стоит на могиле великого ученого М.В. Ломоносова. Многие посетители непременно идут к могиле Н.Н. Ланской (Пушкиной). Возложили цветы к могиле жены великого русского поэта и мы. Затем решили посетить могилы современников А.С. Пушкина, составлявших окружение поэта. И мы направились в следующий некрополь — Тихвинское кладбище, которое находится напротив Лазаревского и называется «Некрополь мастеров искусств». Оно сформировалось в начале XIX века. В северной части кладбища была построена церковь во имя чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери, поэтому получило имя Тихвинского. Мы проходим около надгробий сестры поэта О.С. Павлищевой; тетки Н.Н. Гончаровой фрейлины Е.И. Загряжской; здесь же могила выдающегося государственного деятеля, основателя Царкосельского лицея графа М.М. Сперанского. Вблизи от надгробия Достоевского находятся скромные могилы лицейских друзей Пушкина: А.А. Дельвига, К.К. Данзаса — секунданта на последней дуэли поэта, Ф.Ф. Ма-тюшкина (адмирала, совершившего кругосветное плавание). Когда рассматриваешь скульптурные изваяния, становится ясно, почему люди со всех уголков России приезжают не только посмотреть на красоту монастырских корпусов, поклониться святым мощам Александра Невского, но и преклонить голову перед выдающимися деятелями культуры, покоящимися здесь. Когда мы вышли из некрополя, стал накрапывать чуть заметный дождик, солнышко спряталось, небо потускнело. Но по-прежнему было легко и радостно на душе. И вместе с тем призывный звон колоколов (началась вечерняя служба) вызывал в душе легкую грусть.
КИНО
Хоббит: Пустошь Смауга
Михаил Карпов
2012-2013; США, Новая Зеландия; режиссер Питер Джексон, сценарий Френсис Уолс, оператор Эндрю Ленси; композитор Говард Шор; жанр фэнтези, приключения. В этом номере я хочу обратить ваше внимание на самый кассовый фильм прошедшего года. Речь пойдет о картине Питера Джексона «Хоббит: Пустошь Смауга», собравшей в мировом прокате свыше $ 600 000 000. Но этот фильм нельзя рассматривать самостоятельно, не сказав ни слова о первой части — «Хоббит: Нежданное путешествие». Ни для кого не секрет, что две эти картины являются предысторией другого нашумевшего в свое время фильма — «Властелин колец». «Властелин колец» — яркая и глубокая трилогия Питера Джексона, которая сочетает в себе зрелищность, масштабность и грандиозность с тонкой психологией и глубокой философией. Далеко не все произведения киноискусства так мастерски сочетают в себе эти вещи. Мир Средиземья меняется, сказка оборачивается жестокой былью, герои разделяются, но сохраняют настоящую дружбу. Зло забралось в самые укромные уголки, оно везде и всюду. Тучи начинают сгущаться. Но герои есть. Они готовы биться, сражаться, верить и умирать за свет, добро и будущее этого мира. И такому самопожертвованию зло не готово противостоять. Хотя оно сильно как никогда, а силы добра, наоборот, слишком слабы. Но чем хороша сказка? Тем, что всегда есть надежда на счастливый конец. И вера в это неизменна. Первый фильм о приключениях хоббита Бильбо Бэггинса (предыстория событий, разворачивающихся во «Властелине колец») вышел 19 декабря 2012. вторая часть — 15 декабря 2013. а это значит, что заключительную серию будем ждать уже в этом году, но в его конце. Сюжет фильма по-настоящему сказочный — эпическое путешествие хоббита Бильбо за сокровищами, которые охраняет дракон. Однажды к хоббиту Бильбо Бэггинсу в гости пожаловал волшебник Гэндальф, да не один, а в компании 13 гномов под предводительством легендарного воина Торина Дубощита. И совершенно неожиданно для самого себя Бильбо присоединяется к их грандиозному походу, чтобы вернуть Королевство гномов Эребор, захваченное драконом Смаугом. Но сначала им придется побывать в невиданных землях, преодолеть небывалые опасности, встретиться со множеством врагов и принять судьбоносные для всего Средиземья решения. «За синие горы, за белый туман в пещеры и горы уйдет караван; за быстрые воды уйдем до восхода за кладом старинным из сказочных стран».
Смотреть ли фильмы? Ответ — однозначно да! Фильм гораздо интереснее и динамичнее первой части. Несмотря на то что картина длится 2 часа 45 минут, смотрится она на одном дыхании. В отличие от «Нежданного путешествия» «Пустошь Смауга» наполнена интересными диалогами и невероятными сценами сражений, но самое главное — это сама «картинка»: удивительной красоты замок Средиземья, потрясающие пейзажи (съемки проходили в Новой Зеландии) и, разумеется, сам Смауг — жестокий, дикий, коварный зверь в исполнении харизматичного Бенедикта Камбербетча. Он как апогей всего повествования. Он — настоящее феерическое зрелище, залпы огня и залы, кольца чешуи, блестящие глаза как два огромных янтаря, в которых таится хитрость да лукавство. Змей из сказок оживает на экране. И нет, он не превращается в главное действо, он гармонично вплетается в историю, не перетягивая все одеяло на себя. Он — часть фильма. Но самая удивительная и невероятная часть. Такой графики я еще не видел. В нем четко прослеживаются черты Бенедикта Камбербетча, который подарил ему свой голос и свои движения. Смауг — это не спецэффекты, это чистая магия. Одним слово «Пустошь Смауга» — потрясающее зрелище, снятое по последнему слову техники — 48 кадров в секунду, с полюбившимися нам актерами (Иэн Маккеллен в роли Гендаль-фа, Кейт Бланшет — Галадриэль, Орландо Блум в роли эльфа, и, конечно, Мартин Фримен в главной роли). И все же настоятельно рекомендую читателям перед просмотром картины уделить совсем немного времени прочтению книги. Она небольшая и очень легко читается. Надо отметить, что книга «Хоббит, или Туда и обратно» была написана писателем как подарок для своей любимой дочери. Это был шуточный рассказ-сказка, который он не планировал выпускать «в свет». Но, конечно же, фильм отличается от книги: на экране появились новые персонажи и сюжетные линии. Например, Азог Осквернитель и Радагаст Бурый, бой Гендальфа с Некромантом, происшествие в лесу Радагаста. Данные персонажи вписаны в картину намеренно, чтобы придать сюжету остроту и создать для зрителя смысловую связь с картиной «Властелин колец». Так, во второй части выясняется, что Некромант — это не кто иной, как Саурон, которого считали погибшим или временно пропавшим. В книге такого нет. Ни о каком Сауроне тогда и речи быть не могло, т.к. основная трилогия появилась намного позже, когда после многочисленных уговоров родных и друзей писатель согласился опубликовать удивительные путешествия Бильбо. И только после того, как он увидел, какой популярностью стала пользоваться книга, он решил написать продолжение. Но режиссеру Питеру Джексону нужен был такой сюжетный ряд, который притягивался бы к фабуле «Властелина колец», поэтому и были созданы такие смысловые связи одной трилогии с другой.
Весь фильм, от героев до натурных съемок, наполнен большим количеством спецэффектов. К слову, об эффектах. «Пустошь Смауга» в отличие от «Нежданного путешествия» мне удалось посмотреть в формате НРК. 3В. Формат такой реалистичный, что не сразу привыкаешь, но постепенно ты растворяешься в истории и осознаешь, что данный формат делает погружение еще больше и глубже. Хорош он или плох — решать каждому самому для себя. Но он совершенно точно непривычен. И в завершение хочется поделиться хорошей новостью с поклонниками Дмитрия Пуч-кова (больше известного как «Гоблин»): на своем сайте он объявил, что работа над первой частью уже почти закончена и скоро «Хоббит: Нежданное путешествие» выйдет в его долгожданном переводе.
НАША СТРАНА
Камчатка — воплощение мечты
Олег Терещенко
Камчатский край находится на северо-востоке Евразии и является одним из самых удаленных и труднодоступных регионов нашей страны. Площадь Камчатского края 472,3 тысячи кв. км. Берега Камчатского полуострова омываются водами холодных, бурных и глубоких морей России — Охотского и Берингового, водами Тихого океана. Камчатка, регион сейсмоопасный. Ведь на полуострове находится 29 действующих вулканов. Самый большой — Ключевская сопка (4850 м). Особым событием в жизни Камчатки стала Первая Камчатская экспедиция Витуса Беринга 1725-1730 годов. В 1728 году Беринг и его спутники совершили свое историческое плавание из Нижнекамчатска к берегам Чукотки, где еще раз подтвердили, что Азия отделена проливом от Америки.
Но, конечно, самой важной в истории изучения Камчатки была Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга (1732-1743 гг.). В составе экспедиции работали студенты Степан Крашенинников и Алексей Горланов. Блестящие результаты камчатских исследований С.П. Крашенинникова давно известны всему миру. 6 октября 1740 года по названию пакетботов «Святой Павел» и «Святой Петр» Витусом Берингом была именована лучшая гавань Камчатки. Эта дата считается днем рождения города Петропавловск-Камчатский. С 1803 по 1857 год русские моряки совершали походы из Кронштадта в северную часть Тихого океана. Почти все экспедиции посетили гавань на Камчатке. Камчатка — страна вулканов и гейзеров, лосося и пушнины. На полуострове много медведей. Так, на озере Курильском их самая большая плотность в мире — около двухсот особей на квадратный километр. Мне удалось провести свой зимний отпуск на Камчатке. Это было удивительное путешествие с рыбалкой, катанием на лыжах и посещением знаменитых горячих источников. В первые дни мы побывали на озере Калыгирь, куда полетели на вертолете, потому что это труднодоступное место и добраться туда можно только по воздуху. Нам повезло с погодой. Почти всю неделю стояли солнечные дни. За это время я поймал 117 корюшек. Интересно, что в Санкт-Петербурге корюшка размером с шариковую ручку, а на Камчатке маленькую рыбу отпускают обратно в лунки. Рыбаки ждут более крупную добычу и во время клева рыбы испытывают настоящий азарт. Кто поймает самую большую рыбу? На озере можно увидеть диких лебедей, которые остались зимовать на Камчатке. Они не боятся людей и выглядят величественно и независимо. В 30 километрах от города находятся Паратунские горячие источники, минерализованная вода которых полезна для здоровья. Источники дарят заряд бодрости и сил. На Камчатке есть традиция, сложившаяся для любителей искупаться в горячем источнике, — весело прыгнуть в снег, как следует обваляться и окунуться обратно в термальную воду. Возникает ощущение, что в тело со всех сторон втыкается миллион иголок, а дыхание перехватывает. Но это приятное времяпровождение.
На Камчатке все катаются на лыжах, там очень хорошо оборудованные склоны и есть все условия для комфортного катания. Мне очень понравилось на Камчатке — крае мечты...
Было уже поздно, и я остался ночевать. Встал, как привык, засветло. Монах богатырски похрапывает. Я отправился искать коменданта да заодно и посмотреть Лавру. А когда вернулся, Варлаам уже был на ногах. Глаза шмелиные на отекшем от сна лице недобро смотрят в упор: — Этак, комиссар, до беды недалеко. Разве можно открытой келью бросать? Разорят! Тут вор на воре и вором погоняет... Вся Лавра беспризорными облеплена. Стянут и спасибо не скажут.
Вдруг несказанный испуг отразился на его лице. Он кинулся к небольшому кованому сундуку, торопливо открыл крышку. Большие руки его дрожат. То, что я увидел, поразило меня. Сундук доверху был наполнен... нательными крестами. Маленькими, средними, побольше!.. Варлаам брал их целыми пригоршнями и медленно просеивал через крупные, сильные пальцы. Блаженно улыбаясь, замолкал и снова приговаривал: — Вот они. Богатство мое... Крестики православные... Видишь, какие. Теперь-то их будет ли кто еще изготавливать, а Варлаам в Лавре забрал и припрятал. Каждый крест — денежка. Знаешь, чьей выработки эти кресты? — Нет. — Художники лили когда-то еще на самом старом заводе Путиловском. Вот какая чеканка. — А ты не путаешь? Или другой какой Путиловский есть? На этом-то пушки делали. — Другой? Зачем другой, тот самый. Чудо крестики мои!.. А ты дверь открытой оставил... Темнота! Хорошо, что никто не зашел. Пьяный, сыне, что мертвый. Я когда чую, что хмелею, на три замка запираюсь. — Да что вы хлопочете-то, сами ведь кресты в Лавре уворовали. — Не уворовал, сыне, а перенес из обители в келью свою. И теперь это мое... Мое! Тут их, знаешь, сколько? Тысяч тридцать. Если даже по целковому за крест — сколько выторгую? А? Я смотрел на Варлаама и не узнавал его: алчные глаза, тревожный поначалу, быстро налившийся восторгом голос. Все, что было в нем человеческого, скрыла купеческая озабоченность за сохранность своего товара...
Запирая сундук, Варлаам все ворчал: — Сохранились... Слава те, сохранились... А то ведь они ничем не брезгуют. Как-то на столе большенный крест оставил — запамятовал. Стащили, ироды. Ну да ладно... Господь спас. Давай поедим, комиссар! Я отказался. Он ел долго, с аппетитом. Оставшийся спирт вылил в бутылку, спрятал в сундук. Мне сказал: — Вижу, ты должной страсти не имеешь. А я, брат ты мой, люблю огненную влагу. Из всех творений бога ее ставлю выше всего. И еще хрен после рюмочки. Чудо! Сколько чудес на земле? — Не знаю. — А я знаю. Первое чудо — хмель. Второе — хрен. Третье — молодая монашенка. Больше на свете чудес нету, потому что, если бы были, Варлаам знал бы их. Вот как. А теперь для первого знакомства спроси: почему Варлаам в монахи подался? Я молчал. — Спроси, спроси... Расхохотался, пробасил: — Исповедуюсь: на Руси всей вольготней жизни не было. Не сеешь, а урожай богатый, милостыни не просишь, а сума всегда полна, холост, а дев много, дела на грош, а плата рублевая. Звали меня в годы юные, да и позже то было, в театр петь. Знаешь, какая у меня голосина?. Хочешь, покажу? Вот сюда отойду, на два шага от свечи. «Господу-у!..» Ну что? Потухла свеча? То-то. Ан, как запою, посуда в буфете задребезжит. Звали Варлаама в театр... Не пошел. Там ведь тоже работать надо, с артистами на своем веку погулял, навиделся, чем это пахнет. Потому и объявил себя Варлаам вечным иноком. Дед у Варлаама на помещика спину гнул всю жизнь, отца на сплаве убило, мать с детьми побираться пошла. Так на тот свет нищей и отправилась. А я не схотел. Понимаешь? Не хочу, не буду. Еще отроком сказал: дураков нету. Отбился, к монастырю пристал. И не жалуюсь. Не постно жил. Скоромненько. Всем, комиссар, твоя власть хорошая, а работу работать не буду. Не приучен.
Прерываю его: — Грешные мысли тебя одолели, отец Варлаам. — Грешные. А я мыслю так: лучше жить греховодником, да в радости, чем праведником в беде. На том стою. Ясно? — Что-то не ясно... Выходит, церковь все ложь одну проповедует? — продолжаю наступать. — Вы же людям-то ад обещаете за грехи, а сами грешите и не боитесь? Как же так? — Как же? Так ведь испокон веку у всех чиновников на святой Руси было. Чего неба бояться, когда на земле хорошо? — Подожди, я не про чиновников — про церковных слуг спрашиваю, — возражаю. — А мы что ж, аль не чиновники? Первостатейные чиновники и есть! И даже подчинения были государственного — «Ведомства православного исповедания». При царе такое существовало. Иль возьми хоть самую петровскую табель о рангах. Знаешь? — Нет. Все это внове для меня. — А ты знай — комиссар все должен знать. В табели той все священники приравнены к чинам государственным. К примеру, епископ действительному статскому советнику равнялся, генерал-майору и контр-адмиралу, архиепископ — генерал-лейтенанту ровня, протоиерей — полковнику. Выходит, и отец Варлаам тоже чиновний чин имел. Не шути— чиновник службы царской! Что со мной сделаешь? Сам себе голова. Ну, а перед сильными мира сего колена преклонить за грех не считал.
Члены Святейшего Синода. Фото 7 мая 1915 г. - Во внутренних правительственных документах совокупность органов церковного управления в юрисдикции российского Святейшего Правительствующего Синода именовалась ведомством православного исповедания. - Варлаам вдруг замолкает. Насыпает корм в аквариум, возится, словно вспоминая что-то, потом говорит: — Вот хочешь, скажу. Был в недавней церковной истории такой случай. Года за два перед революцией в синод внесли предложение сделать монаха одного епископом. Имя забыл, Никоном, кажется, звали. Гришка Распутин его рекомендовал. Все знали, не только что члены синода: тот монах — непробудный пьяница, развратник, мошенник, вор. И синод предложение отклонил. Раз, другой, третий отклонил. Тогда обер-прокурор, государственный министр по делам церкви, возьми и скажи синоду: «Такого назначения изволят желать в Царском Селе». Как услышал то Антоний Храповицкий, волынский архиепископ, сразу взъярился: «Что же вы раньше молчали, не сказали прямо? Пусть будет епископом. Если в Царском хотят, так мы и черного борова посвятим в архиереи». Вот оно как, комиссар! Варлаам все еще возится с рыбами. И я спрашиваю его: — И не скучно тебе было в обители? Уж больно служба-то мрачная. — Вон рыбкам божьим скучно ли? Трудов немного, а жить вольготно. — Да ты ж не .
Варлаам рокочет густо и весело: — Это верно, не рыбка! Нет, не скучно. — И все вы такие, церковнослужители? — Полагаю, не все. Я еще честный, потому правду реку тебе, сыне. Знаю, многие поболе моего навидались, да смолчат. А почему? Хитрят благочинные. Я впервые беседую так с проповедником веры божьей. Служит не богу, а золотому тельцу, хочет просто безделья и сытой жизни. Не скрывает хоть. Но такой действительно за деньги и черного борова окрестит. Что ему? Неожиданно открылась мне жизнь, которую я не знал. Ну что же, не лишнее, может, пригодится. Видно, мое первое знакомство в Лавре еще интереснее и полезнее, чем я думал поначалу. Монах не так уж прост. «Поселить бы, — думаю я, — с таким Варлаамом верующих. Многих бы просветил святой отец, ярыми безбожниками стали бы. Сам-то какой первостатейный безбожник! Лучше не придумать агитатора. И сказал он верно: «Надо тебе все знать, комиссар». Надо... Теперь-то я уж, как от Водолаза, не побегу. Власть не для того завоевывали. Переехал я в келью отца казначея. Живу с Варлаамом по соседству. Пособия от биржи никак не хватает. Хожу по квартирам на мелкие случайные заработки: где послесарю, где дрова попилю, поколю... Есть у меня даже свой «приход» — Духовская, Митрополитская, Певческая церкви, там часто работа бывает.
На уже давно стал на учет. Не ною, не кисну. Каждый день свой начинаю с похода на Кронверкский проспект. Но время идет, работы пока не предвидится. — Может, к нам пойдешь, комиссар? Сторож в соборе нужен, — предлагает Варлаам. — Ну, чего волком глядишь? Люблю я тебя, оттого и забочусь. И люблю потому, что знаю: не пойдешь. За то и уважаю. Пособие у меня небольшое, заработки есть не всегда, и монах в лихие дни заботится, кормит меня и снабжает деньгами. Все это в строгий долг — таков уговор. Как-то сказал мне: — Для тебя не жалко. Станешь ты, комиссар, дельным человеком, может, Варлаама помянешь — без толку он жизнь прожил. А про те деньги, ей-богу, не думай. Купцы и фабриканты бывшие платят хорошо попу да мне. Большую деньгу платят. «Отмоли, — просят, — у бога старую жизнь». Берет батюшка за такие просьбы особо. Дорого берет. Пою и я им, а сам думаю: «Дурачье, все равно никуда не схоронитесь. Страшновато, конечно, но возврата, видно, к старому не будет». Странные отношения у нас сложились с Варлаамом, Ругаемся, спорим. И все же он тянется ко мне, и я его прогнать не могу. В один из вечеров стучит Варлаам. Смотрю, несет что-то под полотенцем: аквариум!.. — На, комиссар, бери, тварь живая. Рыбы хорошие. Я тебя научу, как за ними ходить. А радость великая смотреть на них. Нет рыбам до суеты мирской дела. Отдыхаешь около них. Не думал тогда, что заражусь той страстью. А так случилось. Варлаам научил меня любить рыб. Он много читал про них, знал мудреные названия, повадки. Слушать его, такого, было интересно. И грустно. Словно жили в том Варлааме два человека. Был он, как большое, сильное дерево, что покривело и в сук бесплодный пошло. А мог бы, наверное, полезным людям стать. А то и сотворить что. Талантлив был... До самой смерти просидел в Лавре, да так и не смог побороть в себе второй своей натуры. Больно въелось в него дурное, съело душу безделье тлетворное.
1 МАЯ 1925-го
Есть место на другом конце города, куда ранним утром или к дневной пересмене нет-нет да и приведут меня ноги. Так и сегодня, 1 мая 1925 года, вышел я из своей кельи, чтобы пойти привычным путем. Встречаю весенний день один, без товарищей. Праздник радует, а на сердце тяжело: вот сейчас увижу нарядные колонны с лозунгами, плакатами, красными знаменами. Трудящиеся города революции выйдут на демонстрацию веселые, радостные, окрыленные. И только я буду в этом людском потоке один. Без любимого дела... Безработный. Уже не матрос, не солдат. И все еще не рабочий... Трудно быть без работы, когда тебе двадцать пять лет да еще если ты с детства привык трудиться, сроднился с машинами, давно избрал себе профессию по любви и все мечты только об одном — попасть на завод. Но на бирже один ответ: на завод не требуется. Может, теперь, читая мою книгу, молодые не поймут того моего настроения: никому из них быть безработным не приходилось. Сейчас всюду нужны рабочие руки. Развернешь газету — каждый день можешь прочитать: «Требуются»... инженеры, экономисты, токари, слесари, механики, ученики...
В то праздничное утро 1 мая 1925 года я долго бродил по городу. Люди торопились к заводам, учреждениям. У своих баз собирались пионеры в красных галстуках — первые пионеры страны. Всюду песни, радостный говор, приветствия. Ноги сами ведут меня к заветным воротам через площадь Стачек. Невольно улыбаюсь. Наблюдаю, как строятся у Нарвских ворот рабочие колонны. Потом медленно иду вдоль них, туда, к «Красному путиловцу». Как много алых стягов, лозунгов на кумаче! Всюду вспыхивают песни, рожденные революцией. Звучат слова, что звали народ на бой с самодержавием. Играют оркестры, переливаются знамена в лучах солнца. Иду, слушаю, смотрю. Сердце бьется все сильнее. И становится очень хорошо на душе. Ярко, до боли вспоминаю прошлый, 1924 год, последний год моей флотской службы. Отпускником на праздник попал я сюда. Были тоже песни и говор. Было очень празднично, шумно. И вдруг — у ворот заминка какая-то. Я увидел: медленно рокоча, вышла оттуда странная машина. Ликующие возгласы, люди расступаются, освобождая дорогу. — Трактор! — «Фордзон!»... — Гляди, да гляди-ко!.. Небольшая, приземистая, по грудь человеку, шла машина медленно, порокатывая, и все кругом вдруг разразились аплодисментами, криками «ура!». Оркестр заиграл «Интернационал». Его запела вся улица. Люди пели гимн труду. А трактор, властно врываясь своим рокотом в песню, шел, сопровождаемый небольшой группой счастливцев, видимо, тех, кому суждено было подарить стране эту первую отечественную машину. Трактор занял почетное место в голове колонны путиловцев. Свежий ветерок надувает транспарант, пружинит кумач: «Берегись, соха, трактор идет!» Демонстрация двинулась к площади .
Какой сегодня Первомай? Именно с вопросом в заголовке написала я пост навстречу празднику, пытаясь «предсказать» настроение этого дня. А он и вовсе, у нас в Перми, не природно-огородно-шашлычным получился… Не только я, но и 84 процента опрошенных в передаче «эхо Перми» не знали, что ТАКОЕ будет! Видимо , «шопотом» об этом говорилось где-то на местах … А что было-то ? ( Взяла все, как есть, из пермских новостей, чуть-чуть сократив ). «С 11 утра 1 мая в Перми вниз по Комсомольскому проспекту, как и много лет назад, двинулась колонна праздничной демонстрации. Здесь были представители крупнейших заводов и фабрик Перми и края, колонны сотрудников менее крупных предприятий, магазинов, студенческие первомайские отряды. Всего на первомайскую демонстрацию в Перми вышло порядка 35 тысяч человек. На стадионе «Динамо» стартовала традиционная эстафета на приз газеты «Звезда». В этом году эстафета юбилейная, 85-ая, посвященная 69-летию Победы в Великой Отечественной войне. Напомним, эстафета на призы «Звезды» проводится с 1930 года, традиция не прерывалась даже в военные годы… Как всегда, участвовали сборные команды школьников, учебных заведений среднего профессионального образования, сборные команды вузов и спортивных обществ, команда ветеранов спорта. Всего на старт вышло 73 легкоатлетические команды. Однако, прежде чем на старт вышли профессиональные бегуны и просто любители легкой атлетики, на стадионе «Динамо» состоялся тоже уже традиционный забег на каблуках. Если в прошлом году девушек, желающих пробежать 60 метров на каблуках не ниже семи сантиметров набралось так много, что старт пришлось проводить в два этапа, то в этом году участниц было всего пять. Все они, конечно, были в креативных костюмах — Лисичка, Снегурочка, Клоунесса, Монтер. Кстати, Снегурочка в прошлом году была Балериной и стала победительницей забега на каблуках. В этом году в полной мере успех повторить не удалось, девушке досталось лишь третье место. Победила девушка в оранжевом жилете монтера и фуражке РЖД — 17-летняя ученица кадетского корпуса Алёна. Девушка призналась, что на каблуках ходит редко, но занимается легкой атлетикой, и поучаствовать в забеге ей предложил ее тренер. Выступая под номером один, Алена заняла аналогичную ступень символического пьедестала почета забега на каблуках. Не забыли в Первомай и о помощи братьям нашим меньшим — у Танка на ул. Сибирской в день весны и труда прошла благотворительная акция «Мопсы спешат на помощь». Заводчики мопсов организовали фотосессию с милыми псами за символическую плату, а также сбор средств и необходимых вещей для животных Муниципального приюта. Завершил общественные первомайские мероприятия в Перми «Русский марш труда», тоже ставший в некотором роде традицией. Местом его проведения была улица Крупской. Мероприятие заявлено было на 300 человек и согласовано с мэрией Перми. Организатором акции выступает общественное региональное движение «Русская Пермь»… Там еще много чего было, и субботник, и концерты, и «море другого позитива», как отмечали организаторы. Все это хорошо! Только почему, вот уже два дня, как посмотрев по телевидению майскую демонстрацию на Октябрьской площади в Перми, не могу освободиться от новых вопросов, и главного: а что же это было ? Нет-нет, все, как раньше: цветные шарики, флажки, лозунги, единая форма одежды у небольших групп демонстрантов ( например , члены фракции «Единая Россия» в Законодательном собрании были одеты в новенькие синенькие курточки и флажочки в руках были синие, а шарики – бело-сине-красные), звучала музыка и по громкоговорителю выкрикивали лозунги про Труд и Май, и нестройное «Ура!» в ответ… А приветствовали их, стоящие в центре площади, ( не на трибуне, просто на асфальте) человек восемь из правительства края во главе с губернатором. Демонстранты, проходя мимо, махали им флажками, а они - поднятой рукой приветы посылали. Я не могу объяснить, почему все это вызывало и у тех, и у других, и тех, кто это видел по телевизору, какое чувство неловкости? ( Особенно эта неловкость, даже в помахивании флажков виделась в шеренге депутатов от «Единой России» и других партий ??? ) Но не было во всем этом души что ли, искренности, а что то постановочно - театральное, киношно-массовочное виделось…( Ох, дай, бог, мне ошибиться… от души покаюсь…).
Что же это было ? Шаг вперед, к новым реалиям курса или два назад – в прошлое и новая только попытка возродить забытое старое ? А может все гораздо проще? Просто массовая ностальгия «заколебала» ? Я не знаю прямого ответа…
