— Я в театр не хожу. Мне бы дивизион в отличные вывести. Один к победе привел... — Ты привел, Виктор Викентьевич? А не предшественник твой? Я ведь кое-что слышал. Ты свой прежний дивизион почти готовеньким получил от умершего Основоположникова, осталось приказ огласить да объявить благодарность командирам, матросам, старшинам, главным виновникам торжества. И замполиту твоему бывшему, Чаусову. Это они не спали ночей... Сухова передернуло. Он сказал раздраженно: — А я и нынче ночей не сплю. — Не ты один, Виктор Викентьевич. И Крамской, и я, и Желанов. Кстати, зачем ты Желанова решительно записал в отстающие? Крылья ему подрезаешь. Его поддержать надо, а ты ему на каждом шагу: «От вас ничего не жду я хорошего». От подобных напутствий у любого руки опустятся. — Так ведь Желанов подвел! — почти выкрикнул Сухов.— Меня подвел! — Та-ак. Тебя. Ты опять за свое. Что же он, со злым умыслом, что ли? Желанов — офицер не хуже других, ему просто не повезло. — Лодку-то он прозевал?! — Чистая случайность, я проверял. Подводничек ему хитрый попался. Желанов моторы застопорит, прослушивает — и подводник замрет. Желанов ход дает — и подводник дает полный ход. С тобой такого никогда не случалось? Помнишь, ты утверждал, что лодку нащупал, а на самом деле это был всего-навсего косяк рыбы и эхо не настоящее, ложное? Сухов гмыкнул. Вспоминать промахи не очень приятно.
— А ты Желанову , — продолжал Петр Иванович. — «Отстающий!» Да ведь без экипажа Желанова наш дивизион не сможет отличным стать! А я верю: дивизион будет отличным! — Не сомневаюсь. Дело чести моей... — Ну что ты за человек! Моя честь, мой дивизион, заслуги мои и слава моя... и та, завоеванная чужими руками, и та, что я здесь завоюю, — тоже чужими... Сухов от волнения расстегнул китель — выперло брюшко... — Скромности у тебя мало, Виктор Викентьевич; самодовольство наслаивается, как жир. — Я бы не хотел такое выслушивать... даже от своего замполита, — втянув живот и барабаня пальцами по столу, сказал недобро и угрожающе Сухов. — Живых человеческих чувств тебе не хватает, Виктор Викентьевич, — с укоризной продолжал Петр Иванович. — С партийной организацией мало считаешься, с комсомолом говоришь свысока. Крамской инициативу завидную проявляет — ты то и дело стараешься подсечь его начинания. Беспощадному мозги не вправишь. Желанова подавил. Ты прости меня, но я тебя предупредить хочу, как коммунист коммуниста: одумайся! — Мне не в чем одумываться. — Еще раз тебе повторяю: ты о роли партийной организации на корабле позабыл; прислушиваться к ней перестал. Сам, все сам... До добра не доведет твоя самостоятельность. — Я — единоначальник, — продолжал упорствовать Сухов.
— Единоначальник хорош лишь тот, кто тесно связан с партийной организацией, с комсомолом. А если ты не хочешь и добрых советов послушать — придется начальству докладывать... о наших с тобой расхождениях. Сухов ничего не ответил, и Петр Иванович ушел.
— О чем задумались? — спросил Ростислав, пододвигая к замполиту табак, — Да обо всем понемножку. — Вы когда-нибудь дома бываете, Петр Иванович? — Редко, — с удовольствием затянувшись, улыбнулся замполит. — Вас ваши ребятишки еще не забыли? — Пока еще нет, но, видимо, скоро забудут. Эх, если бы в сутках было сорок восемь часов! — Вам бы и сорока восьми не хватило. Мне и то с трудом суток хватает. Так у меня лишь один корабль, а у вас... и всюду вы поспеваете. Вы пока еще домой не спешите? — Да нет, — взглянул на часы Петр Иванович. — Мои, поди, уже спят. — Тогда я вас задержу на полчасика. Крамской достал из стола заявление Орла о желании остаться на корабле, «пока международный горизонт прояснится», и письмо его матери. — Отличный почин, — расцвел Петр Иванович. — Надо широко оповестить корабли. Не сомневаюсь, найдутся последователи...
Замполит уселся поудобнее в кресле. Они заговорили о «беспокойных сердцах», о том, что комсомольцы отучают новичков от сквернословия, от ложного понимания флотских традиций — не брюки, перешитые у портного, и не якорь на татуированной груди отличают балтийца... — Мои молодцы составили списки, что читать новичкам о Балтике, собираются литературные вечера проводить... Мне хочется, Петр Иванович, воспитать каждого не только хорошим специалистом, но и разносторонним, начитанным, с красивой душой человеком... Хочется, чтобы человек, носящий матросскую форму, ни в чем не уступал лучшим людям нашего времени, был обаятелен, как Гагарин, любил бы все, что должен любить человек, — литературу, музыку, чтобы не был он половинчатым — или физиком, презирающим лирику, или лириком, не понимающим и не любящим физику; вообще — это глупый спор, но, к сожалению, еще есть у нас много кретинов. Я хочу, чтобы кретинов не было на моем корабле! «Молодец», — одобрил Петр Иванович Ростислава. Беспощадный никогда так не говорил с замполитом — от всего беспокойного сердца, от души. Он не интересуется своими людьми, ему нужны только «физики», люди в совершенстве овладевшие техникой. И он добивается, чтобы его «соколы» всю душу свою без остатка отдавали технике — только ей! А всему остальному? Ведь и у него на корабле есть разносторонние люди! Только не терпит их Беспощадный! Петр Иванович взглянул на часы. — Я, пожалуй, домой уже не попаду, Ростислав Юрьевич. Переночую у вас, вы не возражаете? В Петре Ивановиче Ростислав видел не только начальника. Это был добрый друг и занимательный собеседник. Петр Иванович опытнее его, но ни разу не навязывал ему своего мнения. Он советует, как товарищ товарищу, одобряет не как начальник — как друг. — Вы тоже домой не пойдете? — спросил замполит. — Нет, — вздохнул Ростислав.
В наши дни.
Аля поймет, что он не может приходить часто. Нынче на другом краю моря восемьдесят чужих кораблей проводят маневры. Неподалеку от нашего берега встретили чью-то подводную лодку; надо быть начеку... А Петр Иванович заглянул в кубрик, где матросы обменивались впечатлениями. Богатырь-акустик Илья Ураганов перелистывал «Неделю»: — Служим в море и даже не знаем, что где-то под нами обитают глубоководные гады. Вот пишут, что ураган выбросил на побережье Америки гремучих змей, смертоносных водяных щи-то-мор-ди-ков. Вы не знаете, товарищ капитан-лейтенант, что это за штука такая: щитомордики? Петр Иванович не знал и очень тому огорчился, — И эти ядовитые гады кусали людей. — А о летающем крейсере читали? — подхватил Орел.— Поднявшись с воды, гидросамолет летит в стратосферу. Эдак, глядишь, и подводные лодки станут летать со всем экипажем... С глубины прямо в космос... Об этом Петр Иванович читал и смог поддержать разговор и дополнить Орла. Поговорив по душам с Орлом, пошел в каюту. Только улегшись на койку, он почувствовал, что смертельно устал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. БОРИС БЕСПОЩАДНЫЙ
Беспощадный спешил домой. Учение выполнено отлично, его «соколы» не подвели. Да так и должно было быть. Беспощадный считал, что он — человек сильной воли; он родился под счастливой звездой. Ему везло в детстве, везло в юности, повезло и в женитьбе. И то, что его корабль отличный, о чем торжественно был объявлен приказ, — тоже заслуга его, Беспощадного. Это он сумел сплотить экипаж, нацелить его на выполнение взятого на себя обязательства. У него на корабле нет нарушителей. Все отличники. И они ценят и любят своего командира. Любят так, как любили во время войны своих боевых командиров, называя их «батей», даже если «батя» был немногим старше своих подчиненных. Беспощадного тоже «батей» зовут — он не раз слышал. Себя именуют «беспощадновцами» — тоже как назывались в войну, скажем, «куниковцы». Конечно, одобрять такое — нескромно, но слышать — приятно. Беспощадный отрастил себе бачки. Они росли сначала неважно, но парикмахер на Ратушной площади дал отличное средство... и теперь баки у него, как у матерого морского волка. Однажды Беспощадный слышал — он всегда прислушивался, что говорили о нем матросы: «Другой командир, как проштрафишься, влепит тебе по первое число, а наш «батя» призовет к себе, по душам побеседует, разъяснит, что ты и себя, и его, и корабль свой позоришь, — и отпустит. Ну, а если ты поработаешь во славу своего корабля, «батя» мигом оценит. Тут тебе внеочередное увольнение, а то и внеочередной отпуск. Красота!»
Они правы, размышлял Беспощадный, накладывать взыскания всякий сумеет. А ты попробуй обойтись убеждением, без наказаний. Нужно иметь силу воли и уметь убеждать. Кстати, насчет поощрений: не благодарность матросу нужна, даже объявленная в приказе. Благодарностью сыт не будешь. Ему надо что-нибудь посущественнее, — например, увольнение, отпуск. Он, Борис Арефьевич Беспощадный, отлично знает матроса. Нашел, как говорится, ту струну, на которой можно играть. А началось вот с чего. Когда он, представившись командиру соединения, шел принимать свой корабль, он увидел на стенке не по возрасту располневшего офицера. Офицер грубо кого-то разносил. — Кто это? — спросил Беспощадный шедшего рядом с ним старшего лейтенанта. — Шелесперов, новый начштаба, — ответил тот. — Каждый день наводит порядок. Нас вчера так отчитал — небу жарко... — Зачем выражаться, ведь это же гадость! — возмутился Беспощадный. — Тсс... — многозначительно поднес палец к губам старший лейтенант. — Не критикуйте начальство, товарищ капитан-лейтенант. Услышит — не спустит. Вы слышите? За другого уж взялся. Теперь Шелесперов отчитывал юного лейтенанта, стоявшего «смирно», с видом нашкодившего мальчика, а позади начальника штаба толпилась молчаливая свита.
Беспощадный прибавил ходу. Не из боязни, что гнев Шелесперова обратится на него: он — новый человек, только принимает корабль. Он просто не переносил . Крикунов он считал людьми некультурными и не заслуживающими уважения. Борис Арефьевич давно дал себе слово никогда, ни при каких обстоятельствах не уподобляться таким начальникам, действовать не запугиванием, а лаской. Угрозами и взысканиями достигнешь немногого, а главное — не завоюешь любви подчиненных. «Буду человечным, — решил он. — Стану больше поощрять, меньше взыскивать. Пусть это будет моей системой. Неужели этот новый начальник не понимает, что его будут бояться и не станут уважать? Шелесперова никогда не назовут «отцом-командиром» или «батей». Беспощадный поднялся на корабль со страстным желанием завоевать уважение и любовь подчиненных, стать, невзирая на молодость, «отцом-командиром». Когда команда была построена, он так весело поздоровался с матросами и офицерами своего корабля и так душевно сказал им несколько приветственных слов, что увидел перед собой десятки улыбающихся глаз. Он завоюет этих людей! Завоюет! И они под его командованием, если понадобится, горы сдвинут! Команда оказалась распущенной. Он всех подтянул. Поощрениями. В отличники стали выходить один за другим: раздавал он увольнения и отпуска щедро. Конечно, нелегко было добиться звания отличного экипажа. Вдоволь пришлось потрудиться. Ночей он не спал, все вечера проводил с матросами в кубрике. Авторитет завоевал. «Батя»... Звучит хорошо. «Беспощадновцы»... Еще лучше. При посторонних, особенно при политработниках, — он обрывал. Без посторонних — молчал. И капитан третьего ранга Сухов, когда принимал дивизион, собрал офицеров и, указав на Беспощадного, предложил: — Рекомендую всем равняться по Беспощадному! Подтягиваться. Учиться. Я лично тщательно ознакомился с постановкой дела на его корабле. Отличная постановка дела, скажу...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Я люблю бродить с фотоаппаратом в московских парках. Лето, весна, иногда зима.Но самое любимое - золотая осень... буйство красок самых разных, ласковое прикосновение теплого ветра к лицу. Но эта осень выдалась на редкость дождливой и холодной. И даже не было возможности с фотоаппаратом пройтись по любимым местам. Но на прошлой неделе выдался солнечный день. И после работы я поехала на Болотную площадь. Митингов там не было на этот раз. Тишина, покой, ветра нет почти... И снова умиротворение сходит на душу... И жить становится чуточку легче при виде этой красоты...
А воскресенье я ездила в парк у Новодевичьего монастыря. Повезло- несколько часов солнца. И снова красота золотой осени...
А сейчас в Москве совсем холодно. И, наверное, скоро пойдет снег. Но воспоминания об увиденном продолжают греть меня...
— Ну, Леночка, хватит на сегодня... Кто-то скачет на лошади, слышишь? Наверняка Николай Николаевич... Аистов часто навещает Крамского. Они дружат, хотя Крамской старше капитана на двадцать пять лет. Аистов рассказывает последнюю новость — как поймали преступника, пытавшегося бежать в капиталистический мир, Украл рыбачью лодку, собирался отплыть. Дурак, недооценил пограничников. Мудрый навалился на него мощной грудью, повалил на дно лодки и задержал, хотя нарушитель пытался заколоть пса ножом. Порезал на лапе шкуру, а шкура у Мудрого и так уже не раз продырявлена пулями. Первоклассный пес, шесть нарушителей задержал на своем веку! Жаль, приходится его списывать. Дожил до предельного возраста — десяти лет. — А куда вы его спишете? — Положено застрелить. Крамской побледнел от негодования: — Пес служил вам десять лет верой и правдой, и теперь его попросту возьмут и застрелят? Да понимаете ли вы, что говорите, Николай Николаевич? — Таков порядок, Юрий Михайлович, —— Стрелять четвероногих друзей? — К сожалению, да.
— Приказы обсуждать, я знаю, не полагается. Но если приказ противоречит здравому смыслу и гуманизму... Другого выхода нет? — Есть единственный. — Какой? — Если кто-нибудь из офицеров согласится взять Мудрого. Помощник мой холост. Ему пес ни к чему. Мои ребятишки, правда, просят взять Мудрого, да жена — против... — Уговорите жену, — горячо убеждает Крамской. — Прошу вас... Ведь собаки приносят не только пользу, но и радость... Буян подсовывает хозяину под руку лохматые уши. — Жестокость необходима с врагами. Но уничтожать преданных друзей, хотя и четвероногих, — это не укладывается у меня в голове. Я напишу вашему начальству. По-моему, оно не задумывалось над когда-то установленным правилом и изменит его. — Только меня не упоминайте. — Не упомяну, Николай Николаевич, Сыграем в шахматы? — С удовольствием. Елена Сергеевна знает, что «партийка в шахматы» затянется надолго. После она напоит их чаем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПЕТР ИВАНОВИЧ
Ростислав все больше и больше убеждался, что учиться у Беспощадного нечему. Борис Арефьевич относился к нему почти дружески, но покровительственно. Ростислав большой приязни к нему не чувствовал. Его коробило ячество Беспощадного. Он убедился, что Беспощадный любит выступать от имени экипажа на совещаниях и во флотской печати: «Мы, отличники, обязуемся еще выше поднять боевую подготовку, сплотясь...», «Мы, отличники, в ответ на новый запуск спутника в космос обещаем, что мы еще выше...» или же «Мы, экипаж корабля, являющегося примером...» По существу в этом не было бы ничего плохого, если бы обещания не состояли из ни к чему не обязывающих фраз. А на деле? На деле, завоевав звание отличного своему кораблю, ни сам Беспощадный, ни его подчиненные так и не сдвинулись с места и достигать новых высот, как видно, не собирались. Наступило успокоение. А успокоение — опасно. На словах Беспощадный грозился взлететь на невиданные высоты. Но только на словах, не на деле.
«...Нет, я не успокоюсь, как успокоился Беспощадный! — рассуждал Ростислав. — Я не остановлюсь на достигнутом, ведь остановиться — это значит отстать. Может быть, завтра я и мои подчиненные перейдем на новый корабль (говорят, их уже строят) и будем его осваивать. Это будет чудесный корабль, вроде тех ракетных катеров, которые мы встретили в море. Новые катера унаследовали от торпедных их лучшие качества, но удвоили, утроили ход, и. если торпедные катера не переносили большой волны, эти в любую штормовую погоду перебегают с волны на волну. И конечно, наши новые корабли будут грозой подводных лодок, самые мощные и самые маневренные; наука шагает вперед, и кораблестроители, инженеры и техники придумали, разумеется, выдающиеся корабли... Я мечтаю о том, чтобы командовать таким кораблем. Я смогу им командовать только в том случае, если сам буду расти... А сможет ли Беспощадный? Не знаю...»
К вечеру на корабль пришел заместитель комдива по политической части капитан-лейтенант Васьков. Приходу его всегда радовались и именовали за глаза «Петром Иванычем». Именно он, замполит, горячо вступился за Ростислава, когда у него произошел спор с Суховым. На корабле уцелели и «клуб волнующих встреч», и вечерние чтения, и музыкальные вечера. По-прежнему проводились диспуты... Васькову было лет тридцать; он еще не растерял комсомольского задора и пыла, хотя уже был отцом двух детей. — Уж извините, что запоздал. Сначала навестил отстающих. Вы поблагодарили своих орлов? — спросил он Ростислава, — Нет. — А почему?
— Я считаю, что ничего выдающегося мы еще не достигли. То, что акустики, сменяя друг друга, не выпустили лодку, — так они обязаны это делать по службе. Я шел на риск, но на риск обдуманный, Петр Иванович, разрешив Орлу допустить до станции Ураганова. Если не испытать его в море на лодке, он не сможет заменить Орла, вдруг с тем что случится. Механики меняли ходы безотказно, наблюдение было на уровне, глубинные бомбы поразили цель. В бою осечки у нас быть не может... Петру Ивановичу все больше нравился Ростислав: спокоен, вдумчив, настойчив. Скромен и уважает людей. От него не услышат подчиненные ни грубого окрика, ни преувеличенных похвал: незаслуженная похвала тоже может оскорбить человека. И не честолюбец. Не стремится прославиться. В прошлый раз, когда экипаж отлично решил задачу, сказал: «Мы действовали, самое большее, на «четверку». Петр Иванович нынче в море ходил на корабле Беспощадного. Отличный экипаж задачу сдал на «отлично». Поход был нелегкий: на море шторм; но все работали безотказно. Натренированные, выносливые, готовые к любым передрягам воины — любо-дорого смотреть! Поздравления Сухова Беспощадный принял с удовольствием. Он их, казалось, заранее ждал. И он в свою очередь щедро принялся награждать подчиненных отпусками, увольнениями, благодарностями. Его «соколы» стояли в строю, обветренные их лица сияли. Может быть, посоветовать и Крамскому поощрять лучших? — подумал Петр Иванович, но тут же решил: нет, не стоит. Крамской не нуждается в советах. У него своя тактика. — Я очень жалею, Петр Иванович, что вы не с нами ходили, — сказал Крамской. — Я тоже жалею. — Вы бы посмотрели, как работают молодые, Кстати, вы знаете, кто сегодня стрелял? — Кто? — Мотористы. — Вы и на это рискнули?
— А если придется заменить выбывший расчет артиллеристов в бою? — Мотористы стреляли с хорошими результатами? — Этого я и добивался. — А если бы они оскандалились? — Я в них поверил. И они в себя. — Вы волновались, по совести? — Да. У Красноперова жена вот-вот родит. Ясно, что он в смятении чувств. А оплошай он, спрашивать комдив стал бы с меня. — И все же решились? — Решился, Петр Иванович. Иначе считал бы себя плохим командиром. Тут Петр Иванович вспомнил, что Беспощадный так и не разрешил своему акустику посадить на станции молодых. «Это будем делать в другое время», — сказал он старшине Сапетову. «Сапетов у меня артист», — похвастался Беспощадный Петру Ивановичу. Да, Сапетов непревзойденный акустик. До него дотянется разве Орел. «Не уши — инструменты», — гордится им Беспощадный.
К сожалению, еще пока нечем заменить чувствительные человеческие . А ведь они переутомляются. И могут отказать в самую важную минуту. Этот вопрос давно волновал Петра Ивановича, и он сетовал на инженеров, до сих пор ничего не придумавших. Три года назад один акустик до того устал на учениях, что уже не воспринимал звуки, и лодку упустили. Командир, как и Беспощадный сегодня, ни за что не соглашался сменить «незаменимого», в котором был слишком уверен. Он не учел, что человек — не автомат, устает... «А Беспощадный учитывает? — спросил себя Петр Иванович, — Учитывает, что у него на боевых постах стоят люди — со всеми человеческими слабостями? Они же не роботы, прикрепленные к своим орудиям, минометам и гидроакустическим станциям! Крамской — тот всех знает. Он даже знает, у кого рожает жена...» А Сухов, вспомнил Петр Иванович, только сегодня говорил раздраженно: — Крамской мог своими экспериментами завалить учение. Экспериментировать нужно в другое время. Нельзя задачу решать с негодными средствами! — Но люди-то оказались годными, — подчеркнул слово «люди» Петр Иванович. — Его счастье! Я бы на месте Крамского не стал рисковать. Пусть берет пример с Беспощадного — у того все в ажуре. — А я как раз нынче раздумывал насчет Беспощадного. Не слишком ли у него все в ажуре? — Что ты хочешь сказать, Петр Иванович? — насторожился комдив. — То, что у него чуть не девяносто процентов экипажа овладели вторыми специальностями, получили право самостоятельно нести вахту на смежном посту, и... если придерживаться терминологии Беспощадного, — стали «артистами» (это высшая у него похвала). А что толку? Если артисту-дублеру играть не дают, сможет ли дублер сыграть роль на «отлично», когда премьер заболеет? — Погоди, погоди... Ты хочешь сказать... — Что такими методами полноценную замену не подготовишь, Виктор Викентьевич. А значит, наши донесения об их подготовке не что иное, как липа... — Что?
— . Если, доведется, станут их проверять, как пить дать подведут. — Кого подведут? — Беспощадного в первую очередь. Во вторую — тебя. Меня. Весь дивизион. — А у Крамского? — Не подведут. Он — человек с беспокойной душой. — Крамской пришел на готовенькое. Руднев довел корабль почти до отличного... — Крамской был помощником Руднева, ты это забыл? А Беспощадный — тот пережил свою славу. — Пережил, ты говоришь? — Да. Правда, он к славе пришел нелегким путем, долгим, тернистым. Но пришел — и сразу же успокоился. Мы с тобой не предъявили ему новых требований. Он и решил: все достигнуто, чего беспокоиться? Слава вскружила голову. И он страхуется. Теперь к главным ролям у него дублеры не допускаются. — Ты что, артист? — Играю в народном . Бывал и героем, дублировал героев-любовников...
— Ах вот оно что! — А ты и не знал?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
ОАО "58 центральный завод полигонного и учебного оборудования" срочно просит найти НАЧАЛЬНИКА ЦЕХА ЭЛЕКТРОМОНТАЖНЫХ РАБОТ с опытом работы (знание схемотехники, вязки жгутов,методик проведения испытаний и сдачи ВП МО). Завод перегружен заказами Зарплата - от 35.000 рублей. Расположен завод в Санкт-Петербурге на улПодъездной, 18 (метро Пушкинская, у Обводного канала). Просьба связаться с Клубом подводников 323-2467 или 323-0778.
Девушка послушно уходит. Тогда Хаас спрашивает: — Вам говорил председатель, что я был «лесным братом»? — Говорил. — Поверили, разумеется? — Нет. Не поверил. — А почему? — Потому что вы не могли им стать, капитан. — Я жил в оккупации.
— Многие жили. — И меня после войны посадили... — Это было ошибкой. Больше того — преступлением. — Вы уверены? — Да. — Ну, тогда помолчим, капитан. Буян повизгивает у двери. Он хочет домой. Туман подполз под самые окна. Два пожилых человека, отдавших жизнь морю, молчат. О чем думает Яанус Хаас? Это не дано знать Крамскому. О чем думает Крамской? Это не дано знать Яанусу Хаасу. Гость поднимается. Хозяин спрашивает: —— Уже уходите, капитан? — .
—— Работаете? — Пишу. —— Счастливец... — Вернее, диктую. —— Глаза сдают? — Сдали. — Мне вас жаль, капитан. Мои видят отлично. Может быть, одолжить? Яанус Хаас нынче шутит! Хороший признак, значит, проходит хандра. — Когда зайдете, капитан Юрий? — Могу завтра. Но вы пойдете на лов... — Если не будет тумана... —— Яанус, а я вам завидую. — Мне? — Вашей стойкости. Скажу по правде, я иногда — отчаиваюсь. — Что вы, капитан? Вы не одиноки. Вы диктуете ваши книги. У вас есть жена, два сына... это самое главное, капитан! Никогда еще Желчный Старик не был так разговорчив. Крамской от души пожал его жилистую руку...
7
Пограничники живут в стороне от Кивиранда, в густом сосновом лесу. Палисадник, цветы на круглой клумбе, старая дача со стеклянной верандой, Тщательно приглажен песок. Колючая проволока. Морская граница... Начальник заставы Николай Николаевич Аистов начинал службу после окончания училища на Курильских островах. Там испытал всякое: и стычку с вооруженной до зубов командой шхуны, потерпевшей крушение, и тайфун, когда волна высотой в семиэтажный дом накрыла подножие сопки вместе с поселком и пограничной заставой. Служба на Балтике кажется раем. Хотя и она нелегка. Пока, правда, на его участке было только одно нарушение границы: громила, ограбивший ювелирный магазин в городе, стремился сбежать, чтобы получить политическое убежище за морем. (То-то бы радио на Западе подняло крик: «Он выбрал свободу вместо советской тюрьмы!») Да и то это было на днях. А раньше корреспонденты, навещавшие заставу, недоверчиво удивлялись: — Так-таки ничего и не было? А вы, товарищ капитан, не скрываете?
— Есть нужда мне скрывать, когда не было! Живем, учимся, много читаем, занимаемся спортом, самодеятельностью, смотрим кино, слушаем радио и, конечно, самое главное, — бережем свою границу. Корреспонденты, записав кое-что для порядка, уезжали ни с чем. Аистов советовал им проехать на заставу имени лейтенанта Козлова — тот погиб, защищая границу от диверсантов; корреспонденты отвечали уныло: — О заставе Козлова уже писали много раз! — Ничем не могу помочь, — вежливо их напутствовал Аистов. Он сел на темно-рыжего Аполлона, молодого коня. Служит еще на заставе меланхоличная Дива, она возит воду для бани и для повара Кишкина. Иногда на Диве ездят на почту. Лошадей пограничники сохраняют лишь в силу традиции. Для поездок в отряд, в управление существуют современные виды транспорта. Аистов поскакал на стрельбище, скрытое в лесу; дощечки на деревьях оповещают: «Не ходи! Здесь стреляют!» Потрескивают сухие выстрелы. Аистов знает: его хлопцы стреляют отлично. Пожалуй, выйдут на первое место в отряде.
8
На спортивной площадке сержант Лимарев занимается с молодым псом Громом. Гром взбирается на отвесную лестницу и спускается с нее вниз. С деловым видом, слегка наклонив голову, ходит по буму. Подпрыгнув и вцепившись сильными лапами в высокий барьер, подтягивает свое крепкое тело, перебрасывает его, мягко встает на лапы и выжидающе смотрит на своего воспитателя, ожидая оценки. Потом на площадке появляется помощник Лимарева, весельчак Храпченко, одетый в ватник с длинными рукавами. Он изображает нарушителя границы. И хотя Гром не раз видел Храпченко на заставе, сейчас он понимает, что Храпченко, надев ватник, уже не Храпченко, а нарушитель, и пес злобно рвет на нем ватник, пытаясь добраться до тела. На днях Гром видел, как на заставу привели настоящего нарушителя, а за ним, прихрамывая, шел старый пес Мудрый. Мудрый, несомненно, рассказал Грому о ножевой ране в лапу. И Гром понял, что хорошего от нарушителей ждать не приходится. Сейчас Мудрый лежит на солнышке с забинтованной лапой. Если бы Гром заглянул в карие глаза старого пса, он увидел бы в них грусть. Но Гром трудится, и ему некогда отвлекаться. Он состоит на штатной должности и не даром ест хлеб. А ветерана заставы собираются списать в расход. К счастью, Мудрый не знает об этом, но, видимо, что-то чувствует и потому так грустен сегодня.
9
Чудесен лес осенью! Ярко светлеет на солнце полянка. Две женщины собирают бруснику. Аистов здоровается с ними. Он знает и женщин, и девушку в зеленом платочке. Он обязан знать всех и сразу замечать, если в пограничную зону проникнет чужой. Правда, летом в Кивиранде множество дачников, они привозят с собой беспокойство и беспорядок. Купаться им хочется только там, где не разрешается, гулять, где запрещено. Вступают в пререкания. Жалуются в отряд. На что? На то, что Аистов и его пограничники выполняют свой долг? Чудаки! Ведь среди них может затесаться и тот, которому не место возле границы! В Кивиранд приезжают художники — с мольбертами и палитрами. Один из них, Валин — Николай Николаевич Аистов с ним подружился, — работал как одержимый. Он писал лес и море у Кивиранда, портреты рыбаков, рыбачек и пограничников. В амбаре у старого Лукка у него была мастерская, где он хранил десятки эскизов. На заставе Валин устроил выставку, и там нашлись ценители искусства. Уезжая, художник подарил Николаю Николаевичу портреты отличников — их вывесили на веранде. Кому не захочется, чтобы его портрет написал известный художник? Теперь и художники, и дачники разъезжаются. Один капитан первого ранга Крамской останется до поздней осени. Пограничники радуются, когда он приходит к ним на заставу. С ним есть о чем поговорить! Пропагандист — лучше не надо!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
