Последние сообщения блогов

Тетрадь № 6.

Глава XIII. На РКУКСе – разведывательных курсах усовершенствования командного состава.

30 ноября 1931 года я прибыл в Москву. Мне надлежало явиться на улицу Карла Маркса, дом 17.
Трижды до этого я бывал в Москве: дважды в составе курса Военно-морского училища, приезжал на праздничные парады на Красной площади, и один раз с группой краснофлотцев линкора «Октябрьская революция» по приглашению шефа линейного корабля коллектива авиационного завода № 39. Тогда, кстати сказать, познакомились с известным летчиком-испытателем М.М.Громовым, который «катал» нас на испытываемом самолете над Москвой, и с А.С.Яковлевым, тоже известным, но авиаконструктором.



Неизвестный Яковлев. «Железный» авиаконструктор.

Он показал нам свое первое творение – Авиэтку. В годы войны действовали его истребители - «Яки», а сейчас действуют «Яки» - его пассажирские самолеты.
Но Москвы я, конечно, не знал. Спросил милиционера: «Как добраться до улицы Карла Маркса?». Он ответил: «А ты заверни за Казанский вокзал и по Новой Басманной улице скорее дойдешь пешком, чем на транспорте с двумя пересадками».
Чемодан был не тяжелым, и я пошел указанным мне маршрутом. Представился дежурному по РКУКСу, предъявил документы, и был направлен на улицу Покровка в общежитие (ныне улица Чернышевского).
На неубранной улице – сугробы снега. На тротуарах – кочки, бугры снега. Пешеходов – потоки, и все куда-то спешат. Звонки трамваев, крики извозчиков и лотошников. Словом, жизнь в Москве проходила с высоким динамизмом, ускоренным темпом, шумливо.
Представился дежурному по общежитию. Он отвел меня в «морскую комнату». Здесь уже находились два неизвестных мне товарища. Познакомились. Оба черноморцы – Фрумкин и Кузнецов, оба береговой службы.



Фрумкин Наум Соломонович, начальник разведотдела Штаба Краснознаменного Балтийского флота (с начала войны до сентября 1942 г.), участник подготовки Тегеранской конференции.

В комнате прохладно. Окна разрисованы морозом. Побродил по помещению. Увидел кухню, пустую кладовку, на дверях некоторых помещений - замки, сургучные печати. Оценил: помещение старенькое, давненько не подвергалось хотя бы косметическому ремонту. Через двери некоторых комнат слышен разговор. А, в общем - пустынно и уныло. Время приближалось к 12-ти, о чем напомнил желудок, привыкший в это время к корабельному обеду.
И вдруг…, глазам не верю, входят три однокурсника по училищу: балтиец Жерка Дмитриев, днепровец Юлька Семенович и тихоокеанец Саша Иванников. Улыбки, радость встречи. Не виделись с окончания училища. Через несколько минут появляются: однокурсник балтиец Иосиф Чверткин и каспиец Берендт, на год раньше нас окончивший то же училище, что и мы.
1 декабря сели за столы отведенного нам класса на улице Карла Маркса, 17. Группа – 7 человек.



Чверткин Иосиф Абрамович

В 9 часов пришел заместитель начальника курсов – начальник учебной части (фамилию забыл) с флотским командиром категории «К-10» - равнозначной современному званию капитана 1 ранга. Он был представлен нам начальником морского отдела разведуправления, он же и куратор нашей группы. То был Василий Федорович Оксман, окончивший Военно-морское училище в 1925 году.
Нас ознакомили с распорядком дня, с учебным планом, сроком обучения – 6 месяцев, что после окончания курса нам предстоит работа во флотских органах разведки. Была дана краткая характеристика разведки вообще и флотской разведки в частности.
С нами занимались начальники некоторых отделов Разведупра: агентурного – Оскар Стигга, корабельной разведки – Оксман, информации – Никонов, заместитель начальника Разведупра Я.К. Берзина по информации (шифрованию, криптографии) – Озолин. Слушали доклады о международном положении, об организации разведки на флотах и флотилиях и о ее практической деятельности. Слушали об этом от начальников разведки флотов, приезжавших в Разведуправление по своим служебным делам и вопросам. Они же рассказывали и об особенностях условий работы на своих ТВД.



Оскар Ансович Стигга. Готовил группу Рихарда Зорге.

Через месяц-полтора после начала занятий начальник курсов получил новое назначение (забыл его фамилию). На его место прибыл некто Карпов. Мне, как старшине группы (о назначении было объявлено в первый день занятий) надлежало еженедельно докладывать начальнику курсов о положении дел в группе: о ходе занятий, об отношении обучающихся к предстоящей разведывательной работе, о событиях, бытовом устройстве и т.д.
Надо сказать, что интерес к работе в разведке у нас возрастал с каждым занятием. Слушали с большим вниманием. Перед нами раскрывалось многое, чего мы даже не представляли, о чем прежде не приходилось слышать.
В самом начале 1950-х годов, а, возможно, и в конце 1940-х мне надо было по делам службы обратиться к Главноначальствующему советской администрации в Германии, находившемуся в Берлине. Эту должность занимал генерал-лейтенант Чуйков Василий Иванович, тот самый, что командовал в годы войны 62-й армией, оборонявшей Сталинград и одержавшей победу над фашистской армией, положившей начало изгнания германских войск с советской земли.
Прибыв в Берлин, записался к нему на прием.
Вхожу в его кабинет… и не верю глазам своим… передо мною Карпов – бывший начальник РКУКСа. Я признался, что не ожидал такой встречи. «Вот и я подумал, - сказал Чуйков, выходя из-за стола, - не тот ли Бекренев, когда адъютант доложил мне о твоем визите. Садись, рассказывай, капитан 1 ранга, где плавал, путешествовал? Вот где встретились!».



В.И.Чуйков. 1930 г. Маршал Советского Союза.

Сколь неожиданной и приятной была та встреча с Василием Ивановичем! О Чуйкове, как о командарме, герое Сталинградской битвы, страна была наслышана. Но я, естественно, и предположить не мог, что Чуйков – это тот самый Карпов, с которым я встретился в короткий период времени на РКУКСе в начальных тридцатых годах.
Возвращаясь к годам обучения на РКУКСе, замечу одну слабость, в частности недостаток в письменных учебных пособий. Мы пользовались, например, книгой «Войсковая разведка», написанной еще в дореволюционные годы царским генералом, если память не изменяет, Рябиковым, излагавшей вопросы армейской войсковой разведки. Нам – морякам приходилось некоторые ее положения, как говорится, транспонировать во флотскую тональность, а остальное использовать для расширения кругозора.
Читали мы брошюру «Агентурная разведка», написанную работником Разведупра Звонаревым; книгу «Тайные» или «Черные силы» (уже забыл), написанную начальником германской военной разведки полковником Николаи; «Марта Рише», «Мата Хари» об иностранных разведчицах. Все это об агентурной разведке. Как «чтиво» - полезное, но только повествовательного характера без упоминая организационной и методической сторон дела. Читали брошюру «Контрразведка», написанную работником ГРУ ГШ, брошюру Файвуша «Радиоразведка», написанную тоже работником ГРУ ГШ, кстати, слушали и его лекции о деятельности радиоразведки. В тот год по морской разведке не было еще ни одного учебного пособия. В наш год обучения только начали работу по написанию пособий по морской разведке.



Не было кому писать. Флот еще не имел кадров, способных для такого дела. Управление Военно-морских сил РККА, так назывался в те годы центральный флотский орган, не имело разведывательного органа. Руководство, в частности, стратегической и оперативной разведкой флотов и флотилий осуществлялось Разведупром штаба РККА, им же осуществлялось обеспечение флотской разведки специальными, специфическими, техническими средствами. Флотские органы агентурной разведки находились под руководством разведорганов военных округов.
В декабре 1937 года был образован Наркомат Военно-морского флота СССР, в состав которого вошли Управления Военно-морских сил РККА и подчиненные ему флоты и флотилии. Был создан генеральный морской штаб с Разведывательным управлением.
В феврале 1946 года народные комиссариаты обороны и ВМФ объединились в Наркомат Вооруженных Сил СССР, переименованный в марте того же года в Министерство Вооруженных Сил.
В феврале 1950 года это министерство было разделено на Военное министерство СССР и Военно-морское министерство СССР, в котором вновь возник Генеральный морской штаб.
В марте 1953 года оба министерства объединились в единое Министерство обороны СССР. Кадры стратегической разведки флота перешли в Главное разведывательное управление штаба вооруженных сил. Генеральный морской штаб был преобразован в главный морской штаб, в составе которого образован Разведывательный отдел по руководству оперативной разведкой флотов и флотилий.
Несколько раз на РКУКС приходил Я.К.Берзин – начальник Разведупра штаба РККА. Беседовал с обучающимися. Пришел он и на выпускное собрание. В своем выступлении поздравил нас с окончанием курсов, рассказал о характере предстоящей работы, подчеркнув ее государственное назначение и важное место, ответственное, подчеркнул, место в сумме мероприятий по обороне страны. Раскрыл наиболее «острые» стороны международного положения Советского Союза, о подготовке империализма к новым военным походам против страны Советов.



Ян Карлович Берзин.

К 1925 году международное положение нашей страны улучшилось. Около 20-ти государств заключили с нами мирные договоры и установили дипломатические и торговые отношения. Но уже в том же году обнаружились явные признаки подготовки мирового империализма к новой агрессии против Советского государства.
В октябре 1925 года в швейцарском городе Локарно собрались на конференцию министры иностранных дел стран победителей в Первую мировую войну – Англии, Франции, США, на которую был приглашен и германский министр – представитель побежденной страны. Был подписан Пакт о неприкосновенности германо-французских и германо-бельгийских границ. Относительно своих восточных границ Германия обязательств не давала.
Локарнская конференция имела своей главной целью создание антисоветского блока с участием Германии, способствовать восстановлению ее военного потенциала.
Поняв антисоветский настрой министров, германский министр Штреземан заявил, что в случае войны с Советским Союзом Германия не останется безучастной, Германия не может не воевать. «Но как быть с вооружением?» - спросил он.
Дело в том, что системой Версальско-Вашингтонских договоров 1919 года Германия, как побежденная страна, была резко ограничена в военном строительстве: численность ее армии не могла превышать 100 тысяч человек; водоизмещение военного корабля – не свыше 10 тысяч тонн; строительство военных самолетов, танков, крупнокалиберной артиллерии, подводных лодок – было вовсе запрещено. Кроме того, Германия выплачивала крупные суммы по репарации.
На вопрос Штреземана ответил Чемберлен – министр иностранных дел Англии: «Вам должны будут помогать все государства, входящие в состав Лиги наций. Кто вас разоружал, тот и должен будет вооружить вас!».



На конференции в Локарно. - ЕВРОПА в 1924 - 1932 годах.

Продолжение следует.

Евгений Иванович Вишневский – начальник штаба дивизии линкоров участвовал в той операции в качестве комиссара Центробалта при командующем Моонзундской укрепленной позицией царском адмирале Свешникове. До сражения Вишневский был заместителем председателя матросской фракции Гельсингфорского Совета. На посту комиссара Центробалта ему вменялось в обязанности, кроме других функций, контроль за действиями бывшего царского командования операцией, служившего в те дни буржуазному Временному правительству.
Перед вооруженным восстанием петроградского пролетариата, революционных солдат и матросов Дыбенко был вызван в Смольный, в штаб революции. Председателем Центробалта был избран балтийский матрос, член партии с 1917 года Николай Федорович Измайлов.
В 1966 году я узнал, что Николай Федорович в Москве. Связался с ним и пригласил в Академию (военно-дипломатическую академию), начальником которой я был, для беседы с постоянным и переменным составом о работе Центробалта в 1917 году. Он согласился и встреча состоялась.



Я спросил тогда Николая Федоровича, не попадался ли в поле его революционной деятельности матрос Евгений Вишневский?
– «Как же, – ответил он. Знал и хорошо, помню этого активного большевика Балтфлота!».
Вишневский, рассказал он, был делегатом от Балтийского флота на Первом Всероссийском съезде Советов, и как таковой, вошел в июне 1917 года в состав Центрофлота. Информация Вишневского о планах, делах, намерениях эсеровского и меньшевистского Центрофлота серьезно помогала Центробалту предотвращать реализацию контрреволюционных замыслов Временного правительства и вовлечение в них сил Балтийского флота.
Измайлов дал высокую оценку работе Вишневского на посту комиссара Центробалта в период Моонзундской операции.
Вишневский сообщал о вредительстве, допущенном при строительстве оборонительных сооружений на островах, что острова «кишат» немецкими шпионами, среди которых офицеры, местные попы и кулаки. Сообщал, что командующий позицией и его начальник штаба саботируют, подчиненными частями не управляют, оборона брошена на самотек, что приводит к излишним жертвам.
Вишневский, сказал Николай Федорович, сообщил и том, что командующий позицией, его начальник штаба, оказавшийся немецким шпионом, и командир дивизии подводных лодок скрылись, сбежали в ходе операции.
Такими подробностями Николай Федорович обогатил мои познания о Вишневском.



Измайлов рассказал также о действиях Центробалта при подготовке и в ходе вооруженного восстания питерских рабочих, о его телефонных разговорах в тот период с В.И.Лениным, Я.М.Свердловым, дававшими Центробалту указания об участии, месте, времени, количеству сил Балтийского флота в вооруженном восстании, их задачах.
Вишневский был невысокого роста, имел несколько излишнюю и, чувствовалось, нездоровую полноту, бледноватое, чуть одутловатое лицо, седые белые волосы с заметной лысиной, жаловался на ноги.
После Гражданской войны он работал политработником, обучался на особом курсе Военно-морской академии. «Особенность» состояла в том, что курс комплектовался из опытных корабельных специалистов дореволюционного флота, преимущественно коммунистами, не имевшими военно-морской теоретической подготовки. Флоту нужны были командные кадры. После окончания курса выпускники назначались на относительно высокие должности.
История отдает должное героике, подвигам, верности пролетарской революции матросов-большевиков и, как в те годы говорили, им сочувствующим. Те из них, кто обучался на Курсах красных командиров флота, в училище командного состава РККФ, на курсах Военно-морского училища, на Особом курсе Военно-морской академии – составили самое первое ядро истинно советских командных флотских кадров. К этой доблестной когорте принадлежал Евгений Иванович Вишневский.
Он был, как говорят, «простым» человеком, общительным, внимательным к подчиненным. Его осанка, походка, да и голос мало чего содержали «из командного». Был самокритичным и требовательным к себе, с высоким чувством ответственности за порученное дело. Он также, как и Галлер, работал много, рано вставал, поздно ложился спать. Редко сходил с корабля, чтобы навестить семью, проживавшую в Ленинграде. В 1931 году ему было, наверное, не больше 41-42-х лет.



30 мая 1943 года. Матч ленинградского «Динамо» с командой Краснознаменного Балтийского флота (КБФ) в блокадном Ленинграде. Автор: В. Федосеев. Трансляцию слышали даже на Синявинских высотах... Будем просто помнить об этом событии, помнить фамилии участвовавших в этом матче игроков... (Первый матч в блокадном Ленинграде состоялся 6 мая 1942 г.)

Последний раз, он же был и первым после моего ухода с линкора, я встретился с ним в 1943 году в блокадном Ленинграде, когда был начальником разведки Балтийского флота. Евгений Иванович работал тогда в одном из отделов флотского тыла. Он был заметно больным, радовался за меня, за встречу со мной. Вспоминали с ним работников штаба дивизии линейных кораблей и, конечно, Льва Михайловича Галлера.
Выше уже упоминалось, что плавание кораблей в 1920-1930-е годы были короткими. И прежде всего из-за недостатка корабельного топлива. Большую часть времени корабли стояли на якорях в заливах, губах, на рейдах, где и отрабатывали задачи боевой подготовки. Но все же, хотя и редко, выходы боевых кораблей в Балтийское море совершались. Об одном таком выходе и хочу рассказать. Начну, однако, с небольшого предисловия.
В те годы острова Финского залива, ближайшие к Кронштадту: Сескар, Лавенсари, Пенисари и другие принадлежали Финляндии. Выход кораблей из Кронштадта в Балтийское море проходил по фарватеру севернее этих островов, на виду финских наблюдательных постов. Был и другой путь, находящийся южнее и отдаленнее упомянутых выше островов. Это западный выход из Лужской губы, где летом базировались и отрабатывали задачи боевой подготовки наши корабли. Правда, выход – мелководный, узкий, с каменистым грунтом. Назывался этот проход проливом Хайлода. Пройдя Хайлоду, выходишь на широкий, большой Тютерский плес.
Первоначально пропустили через этот пролив малые корабли: тральщики, миноносцы, эсминцы. Прошли успешно. Решили пропустить и линейный корабль «Октябрьская революция».



Мы стояли в Лужской губе. На борту была небольшая делегация корабельных шефов мужского и женского пола. Среди них были два, как тогда называли, «затейника»: девушка и паренек, работники московского парка культуры им. А.М.Горького. Они исполняли и танцы, и песни, и юмористические рассказы.
На следующее утро, чуть забрезжит рассвет, был назначен проход линкора через Хайлоду. А сегодня, после ужина, Н.Н.Несвицкий – командир линкора потребовал перевести шефов на время похода в море на другой корабль или в береговой клуб. Сказалось воспитание на предрассудках, что обнаруживалось у многих бывших офицеров старого флота. В данном случае – женщина на корабле в море несет якобы кораблю несчастье.(!)
Комиссар корабля, начальник корабельного клуба, комсомол просили командира оставить на корабле хотя бы девушку и парня, мотивируя больше всего тем, что выходы в море – не частное явление. Такое событие экипажем воспринимается как праздник, что затейники создадут хороший досуг матросам, ну и что…: «Это несерьезно, Николай Николаевич, поддаваться предрассудкам!».
И Николай Николаевич сдался, затейники остались на борту линкора.
Пролив Хайлода был благополучно пройден. Все мы, находившиеся на ходовом мостике, с которого осуществляется управление кораблем: флагман, его начальник штаба, флагманские специалисты, да и сам Николай Николаевич облегченно вздохнули, напряжение было снято. На море – штиль, его поверхность не шелохнется. Да и солнышко только что показало из-за горизонта свою макушку, как бы поддерживая наш духовный настрой. Небо чистое, глубокое, голубое. Видимость на море – полнейшая.



«Эскадра в походе». И.Ф.Титов.

И вдруг… Сильный толчок, качнувший всех нас и, конечно, весь экипаж по инерции вперед. Линкор медленно накренился на правый борт, затем так же медленно перевалился на левый борт и продолжал медленно качаться с креном до 5-7-ми градусов. Все смотрели молча друг на друга (?!)
Николай Николаевич приказал застопорить машины и осмотреться. Через короткое время из машинного отделения по переговорной трубе на мостик доложили: «Затоплено междонное пространство». (На кораблях двойное дно).
Поступила команда командира штурвальному (рулевому): «Право на борт». Линкор пошел в Кронштадт. Была дана по радио телеграмма о случившемся и о возвращении в Кронштадт оперативному дежурному по флоту.
К нашему приходу в Кронштадте был уже подготовлен сухой док, в который и завели линкор сходу. Осмотр подводной части показал: рваная пробоина днища левого борта длиною 25 метров! Вот почему и затопило междонное пространство. Это говорило о том, что линкор «проехался» по голове подводной скалы небольшого диаметра, называемой «банкой», торчавшей как сахарная голова, скрытая поверхностным слоем воды, толщиною, видимо, до 11,5 метров. Осадка линкора - 12 метров. Если бы банка была выше, то она разодрала бы и верхнее (второе) дно корабля.
Тральщики, направленные к месту событий, обнаружили «банку», а гидрографы нанесли ее место на карту, чего прежде сделано не было.
Произошло это на Тютерском плесе – на широком водном пространстве, которое за 200 лет исхожено кораблями столько, что не сосчитать. Да даже за 70 лет с момента появления кораблей с паровой машиной. А сколько галсов выполнили гидрографы, измеряя глубину плеса и накладывая ее на карту! И все мимо невидимой «банки». Бывает же так!



Николай Николаевич Несвицкий – опытнейший мореплаватель, к сожалению, «нашел» «банку». Ну это – морское дело. Давайте коснемся другой стороны.
Представляете самочувствие, мысли, думы Несвицкого в тот момент?! Он… не знаю как, но, наверняка, калил себя, что согласился оставить девушку-затейницу на корабле, что отказался от своего суеверия, не послушался своего внутреннего голоса.
Мы видели его бледное лицо после толчка. Он никак не комментировал событие. Молчал всю дорогу до Кронштадта. Даже Лев Михайлович Галлер – флагман его не беспокоил. Не беспокоили и другие командиры, понимая его состояние.
Линкор быстро был введен в строй.
Излагая данный случай, я вспомнил другой подобного же порядка. Но обошедшийся без неприятностей.
То было на Севере в 1942-м военном году. В Мурманск на военном корабле прибыл Иден – английский министр иностранных дел. Прибыл и отправился (самолетом или поездом – не помню) в Москву для встречи с руководством нашей страны.



Крейсер «Кент» в Кольском заливе, недалеко от Мурманска.

Желая воспользоваться оказией, руководство, видимо, договорилось с Иденом, чтобы крейсер взял на борт нашу профсоюзную делегацию во главе с Председателем ВЦСПС Николаем Михайловичем Шверником, приглашенную английскими профсоюзами.
Делегация прибыла в Мурманск. Командиру крейсера сообщили о договоренности с Иденом. Поинтересовавшись составом делегации, командир выдвинул свои условия: а) исключить из состава делегации женщину (известную профсоюзную деятельницу, насколько помнится, Николаеву); б) исключить численность делегации 13 человек.
Англичане, как известно, по части предрассудков и суеверия не имеют себе равных. Даже в нумерации домов у них отсутствует номер 13.
Через Идена удалось уговорить командира корабля оставить на борту женщину. А численный состав делегации изменили до 14 человек, включив в нее нашего посла в Англии Майского, возвращавшегося на крейсере в Лондон.
Крейсер благополучно возвратился из Мурманска в свой Хоум флит – домашний флот, базирующийся на базы метрополии.



***

Исполняя должность флаг-секретаря, я обрел возможности обогащать свои знания из области штабной службы и культуры. В ведении флаг-секретаря находились все руководящие документы по вопросам организации и обеспечения боевой подготовки, по взаимодействию разнородных сил флота, по административным вопросам и другим областям флотской деятельности. Были, следовательно, хорошие условия для разносторонней, хотя только теоретической, самоподготовки. Однако и этот вопрос в некоторой части восполнялся присутствие флаг-секретаря на служебных совещаниях, проводимых флагманом и начальником штаба с флагманскими специалистами и командирами кораблей по вопросам подготовки, содержания материальной части, несения вахтенной и дежурной службы и т.п. Галлер был прав, оценивая должность флаг-секретаря, как весьма полезную для флотского командира, начинающего службу. И тем не менее я не расставался с мыслью поскорее оказаться на одной из командирских должностей эскадренного миноносца. Знал об этом и Галлер. Однако потребности военной службы вносят в личные пожелания свои коррективы. Так получилось и со мной.

Третье служебное назначение за один год.

В один из дней середины ноября того же 1931 года начальник штаба вызвал меня к себе и сказал: «Пошли к флагману. Зовет».
– «Разрешите войти? – спросил Вишневский, открыв дверь флагманского салона.
– Да, да, пожалуйста! – ответил как всегда Лев Михайлович.



Л.М.Галлер, флагман флота 2 ранга.

Флагман был не один. С ним находился флотский командир, которого я не знал.
Галлер представил меня ему, сказав мне: «Начальник разведотдела штаба флота». И сделав небольшую паузу, продолжил, обращаясь ко мне:
– «Вас забирают от нас. По распоряжению вышестоящих инстанций вам надлежит к 1 декабря быть в Москве на Разведывательных курсах усовершенствования командного состава, будете обучаться разведывательному делу».
Я молчал, переводя глаза то на Галлера, то на Вишневского. Сказать: «Нет» – я не мог. Так отвечать не положено было в те годы. Да и теперь не положено военному человеку, если отсутствуют какие-либо серьезные, убедительные причины. Ту немую картину нарушил начальник разведотдела.
– «Лев Михайлович сообщил, – сказал он, обращаясь ко мне, – что вы желали бы остаться на корабельной службе. Но ведь флоту нужны кадры и штабных работников, в том числе и работников разведки».
Третье назначение за один год, подумал я, пребывая в некоторой растерянности: командир плутонга, флаг-секретарь и …?!
– «Лев Михайлович, – сказал я, – как вы скажите, так я и поступлю».
Флагман молча дважды прошелся вдоль салона с заложенными за спину руками и чуть со склоненной головой вперед. Так он делал всегда, когда искал решения какого-либо вопроса. И ответил:



– «Разведывательная служба – одна из первейших, главнейших задач военного штаба, величайшего значения. А большего ничего не могу сказать. Вопрос-то, Леонид Константинович, уже решен! Надо выезжать.
– Есть, – ответил я и спросил разрешения оставить салон».
Придя в каюту, я почувствовал себя словно в вакууме с беспорядочной мозговой нагрузкой: ни удовлетворения, ни беспокойства.
Минуты через две-три вызвал к себе начальник штаба. У него находился и начальник разведки.
– «Не волнуйся, - сказал Евгений Иванович, - дело действительно важное, очень необходимое. Подучишься, может на Балтику, в штаб вернешься».
Начальник разведки рассказал о сроке обучения, о порядке выезда в Москву, дал адреса.
Сборы были недолгими. Попрощался с Галлером, Вишневским, командиром и комиссаром линкора, с флагманскими специалистами: с механиком Дмитриевым, с артиллеристом Кирилюком, штурманом Пивоваровым, связистом Гавриловым, с личным составом канцелярии, поблагодарив всех за совместную службу, за флотскую науку.
На следующий день, уложив в чемодан небольшой свой скарб, сошел с линкора и по хрупкой снежной дороге вышел за ворота Кронштадтской гавани, и дальше – по льду Финского залива до Ораниенбаума пешком. Морозец 3-5 градусов, слабый попутный ветерок. А далее поездом в Ленинград.