Мне очень хотелось бы описать небывалый шторм, рассказать, как спасали мы «Север», взбираясь по вантам на реи и крепя паруса. Описать, как кто-то свалился за борт и другой, не раздумывая, кинулся за ним раньше, чем был сброшен спасательный круг; как спасали потерпевших кораблекрушение или рыбаков, унесенных в море. Но ничего подобного не было: ни шторма, ни кораблекрушения и ни один человек не упал за борт. Плавание обошлось без приключений и подвигов. Само собой разумеется, Фрол впоследствии (я сам слышал) очень красочно описывал собеседникам и особенно девушкам шторм, и кораблекрушение, и спасение утопавших — и сам во все это, казалось, уверовал... Тут уж он оставался верен себе...
Наш белокрылый «Север» скользил под облачным небом по Балтике, отливающей то серебром, то густой зеленью. Выпустили последний номер газеты «На практике». Номер иллюстрировали фотографиями Игната и моими рисунками. На прощание нас угостили таким великолепным обедом, что гастрономы и чревоугодники отправились качать кока. Занятие было не легкое — кок весил сто с лишним килограммов, а Ветер, опасаясь за своего покровителя, с лаем хватал всех нас за ноги. Распрощались с боцманом и со штурманом, поблагодарив их за науку. Командир «Севера» и его заместитель пожелали нам успехов в дальнейшем практическом плавании. — Говорил я вам, что вы все закалитесь, станете ловкими и выносливыми? — напомнил нам Еремеев. — Мне думается, я не ошибся. Да, вы, командир, не ошиблись! И в этом — ваша заслуга...
Глава вторая. МАТРОССКИЙ ТРУД
Учебный корабль «Кронштадт» уже ждал нас у стенки. Большой, трехтрубный, с широким мостиком, высоко поднятым над надраенной палубой, со множеством надстроек, вместительным клубом, библиотекой. В просторных кубриках корабля мы расположились с удобствами.
Командовал «Кронштадтом» старый заслуженный капитан первого ранга Калинников. Старший помощник был хлопотлив и подвижен; его я видел то в кубрике, то на мостике, то в камбузе, то на юте. Он то и дело подзывал к себе боцмана, старшин и матросов, отдавал приказания, одного хвалил, другому выговаривал: Корабль готовился к походу — это самое напряженное время, и у старшего помощника дел было множество. Полной противоположностью ему был толстяк штурман; от него так и веяло безмятежным спокойствием и уверенностью, что к походу все подготовлено, навигационная обстановка изучена, расчеты и предварительная прокладка сделаны. И с широкого безусого лица штурмана не сходила улыбка. Молодой боцман для того, чтобы казаться постарше, внушительнее, отрастил густые усы; боцман пытался говорить басом, смотреть на всех грозно. Мы сразу же приступили к погрузке угля («Кронштадт» по старинке ходил на угле, не на нефти). — Таким образом, — сообщил нам заместитель командира по политчасти, — вы сразу включитесь в подготовку к походу; после погрузки будете стоять вахты в котельном и машинном отделениях... — Советую хорошенько ознакомиться с пятой боевой частью, — сказал нам Вершинин. — Не забудьте, что у старшин и матросов можно многому поучиться. Обладая хорошей теоретической подготовкой, вы впоследствии перегоните своих учителей, но сейчас не стыдитесь к ним обращаться за помощью... ...С Глуховым беседовали о текущих делах. Обсудили первый номер газеты. Глухов порекомендовал при посещении городов знакомиться с их историей, промышленностью, театрами. — В каждом порту, — оказал он, — нас будут ждать письма — почта предупреждена, куда их посылать. Глухов учитывал все мелочи — по-настоящему заботясь о подчиненных. Наступил вечер. «Кронштадт» был освещен с носа до кормы. Все было окутано угольной пылью, и в свете прожекторов копошились черные тени. Шеститонный ковш черпал уголь со стенки, повисал над палубой, разевал пасть и ссыпал его в люк. Мы лопатами сгребали уголь, рассыпавшийся на палубу, и сбрасывали в угольную яму. Все работали с жаром, едва успевая отереть с лица пот. Лица были у нас у всех, как у трубочистов. Боцман Сан Палыч больше для порядка подбадривал: «А ну, орлы, не сдавай!»
Свист дудки возвестил, наконец, передышку. — Ну, и ненасытная же утроба! — удивлялся Фрол. — Жрет и жрет, жрет и жрет! — С утра начали, а конца не видно! — подхватил Боренька. Горн снова позвал на работу. Я никогда не грузил угля, и сначала мне показалось, что я выдохнусь, не осилю. Но боцман подбадривал: — Для пользы дела, для тренировочки, не вредно и уголек погрузить. Поздно вечером, вдоволь наглотавшись угольной пыли, мы в бане смывали густой темно-серый налет. Фрол тер мне спину, сдирая вместе с въевшейся пылью и кожу. — Ну как? Тяжело пришлось? — сочувственно спросил нас Вершинин, когда мы выбежали на палубу. — Сначала трудновато, но зато приятно сознавать, что ты сам готовишь к походу корабль, сам грузишь уголь, подбрасываешь его в топки, ухаживаешь за машинами. Не правда ли? Начальник курса был прав. Нелегко было отстирывать угольные мешки. Еще труднее было отчищать палубу от толстого слоя насевшей на нее хрусткой угольной пыли. Зато мы получили полное представление о том, как большой корабль готовится к выходу в море. — Могу вас поздравить! — сообщил Борис. — В ноль часов ноль минут заступаем в самое пекло. — В какое там еще пекло?
— Про которое в поется: «, — сказал кочегару». Красота, а не вахточка! Цвет нахимовцев. Эх, жаль, Пылаич не с нами! Уж он бы нас выучил! — Без меня научат, — засмеялся Гриша, — дело не мудрое. Только в первый раз непривычно. А потом ко всему привыкаешь — и к жаре... — И к тому, что не знаешь, что наверху делается? — допытывался Аркадий. — Ну, в бою по корабельной радиосети сообщают, что наверху происходит. — Ты во время боя в котельном был? — Да. — А что вы слышали о котельных машинистах в бою? — спросил нас Вершинин. — Очень мало, — ответил Фрол. — О котельном машинисте Гребенникове слыхали? — Нет. — О нем весь флот во время войны говорил. Его корабль вступил в бой. И только успел репродуктор сообщить в котельное отделение: «Снаряды корабля ложатся по цели», как в котле лопнула трубка паропровода. Понимаете, что это значит? Сядет пар, станут машины, корабль превратится в мишень. Надо было кому-нибудь лезть в котел. — В горячий? — Конечно. Это только в мирное время подождать можно, пока остынет... Командир боевой части спросил: «Кто согласен?» Вызвались, разумеется, все. Командир выбрал Гребенникова. Товарищи надели на него асбестовый костюм, густо смазали ему лицо вазелином и забинтовали марлей; надел машинист рукавицы, взял молоток и нырнул в узкую горловину.
... На голове человека была шапка-ушанка, на ногах — валенки, на руках — толстые рукавицы. Смазанное вазелином лицо блестело. Это был Семен Хоменко... -
Он сразу же выскочил — жара была нестерпимой. «Воды и доску!» — крикнул он. Полили его из шланга водой, в горловину вдвинули доску, Гребенников лег на нее и пополз. Ощупью он нашел повреждение, ведь он часто забирался сюда раньше для ремонтных работ. Трубку нужно было заглушить. Но больше нельзя было выдержать. Его вытащили, он окунул в ведро голову и оказал: «Докончу, немного осталось». И снова полез в котел. Через несколько минут Гребенников доложил командиру: «Приказание выполнено». Его подвиг сразу стал известен на флоте. Ну, вам пора на вахту, товарищи, — закончил Вершинин, взглянув на часы. — Желаю успеха. По крутым трапам мы спустились в «пекло». Котельная вахта была второй ступенью нашей подготовки к походу. Надо было засыпать топки углем, развести пары. Здесь было жарче, чем в бане, в топке гудело, вентиляторы с воем высасывали горячий воздух. Весь мир — со звездным небом, с чайками, свежим ветерком — остался где-то далеко; такое же чувство у меня было, когда я в первый раз в жизни погружался под воду на подводной лодке. Но размышлять было некогда. Пора было приниматься за работу, иначе котельные машинисты могли подумать, что мы растерялись или нам не по нутру их тяжелый труд. — Сюда бы веничка! — сострил Фрол, обливаясь потом. — В первый раз? — спросил машинист, надев брезентовые рукавицы; он открыл дверцу, и я невольно отшатнулся — в топке бушевало .
Другой матрос, с лицом, черным от угольной пыли, поддевал лопатой уголь и привычным движением рассыпал веером по всей топке. — Булатов, — представился ему Игнат. — Будем знакомы. Старшина второй статьи Крикунов. — Образование у нас в вашем деле — нуль. — Ничего, подучим. Правда, Жучков? — спросил Крикунов товарища, открывавшего топку. И стал показывать, как засыпать уголь. Он передал мне лопату. — Ну-ка попробуй, курсант! Жучков, видя, что я поддел уголь, вновь отворил дверцу; лицо обдало нестерпимым жаром; я зажмурился, отчаянно закашлялся, отшатнулся было, но, вспомнив рассказ о Гребенникове, взял себя в руки и... высыпал уголь себе и Жучкову на ноги. — Первый блин всегда комом, — утешил меня Крикунов. — А ну-ка, подкинь еще! Я старался во всем подражать своему учителю, но уголь никак не рассыпался у меня веером. — Сноровка нужна! Погляди еще раз! Он взял лопату, опять показал. Я еще раза два промахнулся, потом дело пошло ловчее, и когда, обливаясь потом, я передал Фролу лопату, Крикунов сказал: — Ну, вот видишь, ничего мудреного нет. Еще вахты две — и осилишь. Игнат и Ростислав (лица у них стали пятнистыми) азартно орудовали лопатами у соседней топки.
А Фрол пыхтел, словно паровоз. Стрелка манометра скользнула к пятнадцати атмосферам. — А ну-ка, давай еще уголька! Крикунов подтащил железный ящик на полозьях и показал на узкий лаз. Распластавшись, мы пролезли в бортовую угольную яму. Нагрузив ящик, потащили его по скользкой палубе, свалили уголь у топки. Проделали эту операцию несколько раз. Тем временем Крикунов длинным железным прутом пошуровал топку, выгреб шлак и полил его водой. Шлак зафырчал, покраснел и, наконец, затух. Тогда Крикунов передал мне лопату. «Нахимовская жилка» победила, никто не сдал! И когда матросы предложили сменить нас, мы наотрез отказались. Было бы позором уйти от котлов, когда матросы отваживаются даже залезать в них! «Что творится там, наверху? — думал я, продолжая подбрасывать уголь. — Наверху, где стоит прохладная темная ночь, ветерок обвевает лицо и из радиорубки доносится музыка!» До сих пор корабль был неподвижен, и стрелка указателя покоилась на «стоп». Но вот дважды прозвенел звонок, стрелка перескочила на «малый вперед». Я представил себе, как корабль, отвалив от стенки, выходит на рейд. «Средний вперед!» От работы машин все сильнее дрожала палуба. «Полный ход!» Эх, выбежать бы сейчас, да взглянуть на звезды, да поглядеть, как удаляются береговые огни, и послушать, как плещется за кормой вода! Тут шумно ворвалась смена. — А ну, сдавай вахту! Поблагодарив матросов за науку, мы направились в душевую.
Платон нырнул под душ, отфыркался, отряхнулся; копоть сбегала черными ручейками по плечам, по груда; и я вдруг заметил, что Платон без улыбочки, с серьезным, усталым лицом, как две капли воды похож на отца своего, на Вадима Платоновича! — Отмылись! — досуха вытерся полотенцем Фрол. — Эх, пойдемте-ка подышать ночным воздухом! Мы поднялись на палубу. Корабль уверенно, полным ходом, сверкая огнями, шел в темноте. Небо было усыпано звездами. Ночь была ветреная, прохладная, свежая. — Красота! — оказал Фрол, поеживаясь. — Так бы всю ночь простоял. — Спать! — сказал неслышно подошедший к нам боцман Сан Палыч. — Простудитесь, а мне за вас отвечать. Быстро спать! Быстренько! — рявкнул он так, что мы кубарем скатились по трапу.
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Сегодня День весеннего равноденствия. Значит , равны день и ночь. Силы Света и Тьмы борются между собой за право властвовать и вершить судьбами, открываются космические порталы, возникает мощнейшая энергетика, обостряется интуиция, усиливается проницательность. Все, что было скрыто от нас ранее, было непонятным, непостижимым в этот день становится явным.
Так говорят астрологи. А мы спорить не будем. Даже, если и этого не знали, то давным-давно открыли для себя, что со Дня весеннего равноденствия обновляется природа, все вокруг просыпается от зимней спячки.
Весна пришла сосульками карнизы украшая, Ручьи задорно булькают сугробы подмывая, Забыв морозы прежние , без сил свалилась набок, Заплаканная ,снежная, подтаявшая баба. Зиме совсем недужиться,- Пора ей в путь собраться… И солнце в каждой лужице готово искупаться ! Пробив себе окошки, подснежники отважные, Уже встают на ножки … ( стихи Е.Стюарт )
Под самым карнизом, над самым оконцем, Забралось в сосульки весеннее солнце. Сверкая бегут по сосулькам слезинки… И тают сосульки – веселые льдинки. ( стихи И.Демьянова )
А сколько новых звуков ты слышишь : с оглушительным грохотом падает подтаявший снег с крыши твоего дома, веселое журчание ручейков, вскрываются реки, с еле слышимым шорохом раскрываются набухшие почки на деревьях…
«Дзинь-дзинь- дзинь» , - поют капели. «Ля-ля-ля « , - поет скворец. «Дзинь-ля-ля ! « на самом деле Наступил зиме конец. ( стихи В.Степанова )
Тостяки-снеговики похудели от тоски, Тают прямо на глазах ,причитают : «Ох! Ах!». И до слез печалятся, что весна кончается. А мальчишки строят флот, На бумажном ледоколе зайчик солнечный плывет. ( П.Синявский )
Весенние пейзажи и тебя пробуждают от зимней спячки, ты с удовольствием подставляешь лицо первым лучам солнышка, полной грудью вдыхаешь неповторимую весеннею свежесть воздуха. Тебя , словно, заряжают каким-то особым настроением, и сил становится больше, появляется желание больше двигаться, творить, создавать, рождаются новые задумки, планы и просто радуешься жизни. Вот такая она волшебница – весна. Со своими яркими красками, веселыми звуками, свежим запахом и, конечно, теплым, теплым солнышком. А еще с давних времен считалось, что в День равноденствия, используя энергию Солнца и Луны, человек может поменять свою судьбу к лучшему, наполнить себя энергией Солнца и Луны для того, чтобы осуществить самые сокровенные желания.
А в этом году, говорят астрологи , в День весеннего равноденствия, звезды сложились таким образом, что их энергия направлена на семейное благополучие, укрепление отношения с любимыми людьми, повышение самооценки, она помогает избавиться от старых проблем и достигнуть абсолютной гармонии с собой и миром. Так что не бойтесь перемен, будьте смелее, не теряйте веры в успех и все получится !
Сегодня Солнце проходит точку весеннего равноденствия. И наступает новый астрологический год.
Не убивайся , человече, Что еле движутся дела, Что ненаглядная далече, Что вьюга окна замела. Пока в природе двоевластье Чудной четы – добра и зла, Исключено сплошное счастье, Исключена сплошная тьма.
( Стихи Алексея Решетова)
Да, что и говорить ? За окном сегодня рассвело пораньше, но ведь в натуре – снежинки падают, опять покрывая почерневший уже было снег белым покрывалом… Но ведь ненадолго : « С зимою бьется март, напора не снижая, и чувствуя азарт, идет на абордаж…» Значит, стоит поверить : ЗАВТРА будет лучше, чем вчера !
Сирийские “борцы за свободу и демократию” за работой.
На прошедшей неделе внимательные обозреватели отметили, что беспорядкам в Сирии уже исполнилось два года, а страдания несчастной страны продолжаются. По самым скромным оценкам, в Сирии уже погибло более 70 тысяч человек, а четыре миллиона ее жителей вынуждены оставить свои дома. Нужно сказать, что такая же цифра погибших озвучивалась западными журналистами в дни ливийских событий, но, судя по другой статистике той войны — количество самолетовылетов, количество выпущенных «томагавков», количество жертв среди итальянского и французского спецназов — цифра должны быть значительно больше, тем более, что были города практически стертые с лица земли, например, любимый Каддафи и многими ливийцами Сирт. В эту статистику не верится еще и потому, что она поступает «с той стороны» — от вездесущих США, которые всё знают и всё умеют в этом мире, только, как добавлял в таких случаях мой покойный отец, какать не просятся.
Чем же решила отметить свое двухлетие убийств, мародерства, похищений людей и грабежей «революционная» Сирия и ее покровители? Вы ни за что не угадаете, что придумали те, кто на этот кровавый спектакль тратит сумасшедшие деньги. Во-первых, что такое повстанец с экономической точки зрения? – Один выстрел из автомата стоит почти два доллара, а эти борцы за свободу» стреляют в белый свет, как в копеечку, особенно если на них смотрят камеры ведущих западных телеканалов. А еще ему нужно поесть, одеться, украсть, продать и совершить другие волеизъявления демократического (читай: сексуального) характера. Так что, если один анархист, протестующий против современного глобализма, стоит устроителям акции 500 долларов в среднем, то для содержания «борца за свободу» — это не деньги: он только стреляет на эту сумму в неделю.
Во-вторых, — вы не поверите, — но и в этих действиях есть бухгалтерия и отчитываться нужно. И списывать нужно, потому что списания сегодня — это единственный двигатель современной западной экономики. Но вся загвоздка в том, что с кого попало не спишешь. Одно дело, когда небритый повстанец, стреляющий из автомата в воздух, позирует тележурналисту, а другое дело, когда нужно в ведомости прописать фамилию и имя.
Вот поэтому «кукловоды» решились на традиционный ход. Сегодня, в понедельник, самая патриотичная оппозиция в лице ее самых патриотичных представителей соберется в самом сирийском городе под названием Стамбул (это который на берегу турецкого Босфора), чтобы избрать из своих рядов «временное правительство», про которое уже известно, что оно будет «в изгнании», потому что, как справедливо отмечают и турецкие аналитики, и сами оппозиционные сирийцы, у такого правительства социальной базы среди широких слоев сирийского населения сегодня нет. Но списывать денежки нужно, поэтому сделали вид, что легитимность соблюдена, и сегодня утром «действо» начнется. Заранее зная, что договориться этим «патриотам» будет трудно, для них предусмотрели и второй день работы, но предупредили, чтобы во вторник они точно закончили, потому что в среду их в Стамбуле никто кормить уже не собирается. Они нужны, чтобы списывать, а не для того, чтобы их кормить.
Интересные люди собираются сегодня в красивом городе Стамбуле — сплошь сирийцы. Вчера представитель оппозиционной коалиции Халид Салех огласил список из 10 потенциальных кандидатов на должность премьер-министра во «временном правительстве, который по своему усмотрению должен будет подобрать себе команду. Есть еще два кандидата, имена которых пока не известны. Среди кандидатов на должность будущего премьера называют экономического советника оппозиции Осаму Кади, который до сих пор проживал в Канаде, но вот спохватился и поехал в Стамбул, отдохнуть на турецкие пляжи, надо полагать. Вторым идет Гасан Хитто, который махнул в Турцию аж из Далласа, штат Техас, где занимался компьютерными делами. Третий — Асад Ашек Мустафа — бывший министр сельского хозяйства в правительстве Башира Асада и бывший губернатор провинции Хама. Четвертый — Валид аль-Зоаби земельный спекулянт из Дубая. Победитель должен заполучить не менее 37 голосов из 72 — именно столько участников соберется сегодня на «генеральную ассамблею». Если победитель не определится в первом круге, то будет второй круг голосования, но без премьера делегаты не разойдутся.
Нужно сказать, что в 2012 году международное сообщество уже приняло документ о создании временного правительства в Сирии. Согласно этому документу, представители проправительственных кругов и оппозиции должны были избрать переходное правительство, при этом каждая сторона имела право вето. Но оппозиция отклонила саму возможности вести переговоры с Асадом даже при том, условии, что Асад покинет свой пост. На прошлой неделе идею таких переговоров поддержал госсекретарь США Джон Керри. Россия считает, что такое решение — единственно возможное для Сирии сегодня, и не раз в лице своих самых влиятельных чиновников это заявляла.
В самой оппозиции единодушия по поводу мероприятий в Стамбуле нет. Даже один из лидеров оппозиции мусульманский священник Муаз ааль-Хатиб не дал своего согласия на участие, считая, что создание такого правительства заведет сирийскую проблему в тупик. Он уверен, что единственным решением могут стать прямые переговоры с представителями сирийских официальных властей. Аналогичного мнения придерживается и директор ближневосточного центра при Лондонской школе экономики Фаваз Гергес.
В Сирии есть еще третья сила — исламские боевики, близкие к аль-Каеде. Во главе них стоит Джабат аль-Нусра, который поспешил заявить, что приказы временного правительства выполнять не собирается.
Поживем — увидим. Вторник не за горами.
P.S. Для России есть еще один аспект событий в Сирии. В этой стране живет большая диаспора, которая считает себя черкесами. Всего таких сирийцев насчитывается до 100 тысяч человек. Те, кто разыгрывает карту «Великой Черкесии» — от Азербайджана до Крыма — сегодня побуждают этих людей переселяться на историческую родину, и Краснодарский край уже принял более 100 семей переселенцев из Сирии. Не исключено, что это только начало, и нужно будет приложить много ума и такта, чтобы переселение этнических черкесов не породило проблем на Северном Кавказе.
18 марта 2013 г., понедельник
Неожиданность
Мир, теряющий образы — Розы в моем саду Расцвели в конце октября Лишь на несколько дней свободы. Это было в далекие годы, Месяц был прян От опавших листьев. Шелест, как репетиция оркестра, По-осеннему пестрый Мир теряющий образы, Не ожидающий ни грозы, Ни потепления. Медленно… Запах, восхваляющий тление…. Роз леденящий испуг. Иней. Выйдем ли мы другими, Идя мимо Роз, коченеющих на ветру… Я протру запотевшее окно, Попрощаюсь…
18 марта 2013 г.
Школьная записочка
В округлом, замкнутом пространстве, В подводной лодке бытия Боюсь однажды растеряться И позабыть, где жизнь твоя. Забыть в глазах былую робость, Печальный ветер вдоль аллей, И позабыть, какой автобус Идет по улице твоей.
Судьба, блуждая одиноко, Уже нарушила маршрут… А я — как будто на уроке Тебе записочку пишу.
У в дальнем плавании надоедают друг другу; начинаются из-за пустяков ссоры, дело доходит даже до дуэли. Дикие были нравы! Наше плавание всех сдружило. По вечерам на баке собирался «курсантский клуб»; под звездным небом пели:
Где вскипает волна за волною, Где бушующий ветер ревет, Там О великих победах поет...
Потом возникал горячий, взволнованный спор о том, что должен предпринять вахтенный офицер, если кораблю грозит столкновение, если на корабле возникает пожар, если штурман ошибся в расчетах и корабль идет прямо на камни... Приводили примеры. Вспоминали и Вадима Платоновича, и моего отца, и того офицера, который, не задумываясь, пожертвовал своим эсминцем, чтобы спасти один из лучших крейсеров Балтики. Кто-то заговорил о Фроле, — он тоже спас катер... И вдруг Фрол, раньше сам с удовольствием вспоминавший свой «подвиг», воскликнул: — Подумаешь! Другие еще не то делали! У нас в соединении есть гвардии старший лейтенант Лаптев, так он из-под носа у гитлеровцев целый плавучий кран уволок. А что — Живцов? Небольшой величиной был Живцов! Такие речи я слышал от Фрола впервые.
* * *
Боцман говорил: «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду». На этот раз предсказание не оправдалось. Чайки сидели на воде, но небо покрылось тучами. На палубе обдавало водяной пылью. Командир в мокром плаще не сходил с мостика. Стало качать. Сменившись с вахты, я спустился в кубрик, ожидая увидеть знакомую картину: беспомощных, стонущих товарищей. Но еще на трапе услышал: поют. Да, в кубрике пели. Запевал Бубенцов, Серегин, Платон и Илюша подхватывали так, что в ушах звенело. Все были очень бледны, но держались. «Москва моя», — пели здесь, в море, далеко от Москвы. Игнат терпеливо выводил буквы в очередном номере газеты «На практике». Он обернул ко мне побледневшее лицо: — Занимаешься делом — не чувствуешь качки, не правда ли? Когда кончили петь, Фрол достал затрепанный томик Станюковича. Боцман, спустившийся нас проведать, присел и стал слушать. Станюкович описывал океан, кипевший в белой пене, и маленький парусный черный корвет, поднимающийся на волнах; рассказывал о матросах, в шторм лазивших по реям и крепивших паруса, о капитане, не спавшем целую ночь. Боцман оказал, что в такой же шторм попал «Север» в прошлом году. Когда Слонова стали расспрашивать, он отмахнулся: мол, рассказывать нечего: у товарища Станюковича все описано.
— И наш командир точь-в-точь так же не сошел с мостика даже чайку попить... За свой корабль душою болел... за «Север» и за людей. Пойду покурить. Курил боцман трубку, набитую таким вонючим табаком собственной резки, что каждый, очутившийся поблизости, обращался в бегство. Я вышел на палубу. Наш парусник, раскачиваясь, шел вперед. Ростислав стоял у фальшборта. — Давай-ка, проверь меня, Ростислав. Я назвал мыс, бухту, береговой населенный пункт, мимо которых шел «Север». И Ростислав мне поставил пятерку.
* * *
Корабль, влекомый буксиром, медленно поднимался по широкой Даугаве среди разноцветных домиков и полей. Впереди рыбаки выбирали сети. Корабль переждал, пока сети выберут. Вьюрков рекомендовал осмотреть хорошенько Ригу... Как приятно было получить пачку писем, забраться в уголок кубрика и перечитывать их! Отец был в Цхалтубо, подлечивал старые раны. Шалва Христофорович приглашал в Тбилиси. Антонина... Антонина звала в Сухуми, если это возможно...
Через час мы гуляли по паркам. Попали на дневной спектакль, на балет «». Фотографировались — Игнат растратил всю пленку. Долго бродили по городу, любуясь величественными зданиями музеев, многоэтажными домами, выстроившимися вдоль зеленых бульваров, забрели в старый город, сильно разрушенный бомбежкой, где, как и в Таллине, увидели узкие улочки, остроконечные, крытые черепицей крыши, подъезды, похожие на щели, и старинные фонари. Возвратившись на корабль, Фрол записал в свой дневник: «Сегодня видел еще один город — Ригу. Хороший город!»
* * *
Самой трудной считается на корабле вахта после полуночи. Дублируя вахтенного сигнальщика Шевелева, я всматривался во тьму. Ночь была темная и дождливая. Вахтенные на палубе зябко поеживались в бушлатах. На кораблях мерцали огни. Город спал; на мачте брандвахты одиноко горел штормовой сигнал: три красных огня, расположенных треугольником. Я вглядывался во мрак, мне то и дело мерещились движущиеся огни. Было свежо и сыро, продувало насквозь; я то и дело беспокоил Шевелева, спрашивая, не видит ли он чего-нибудь в темноте. Но вот показались не воображаемые огни — корабль выходил из порта; это подтвердил и Шевелев. Облегченно вздохнув, я откинул полог над столиком, заметил по морским часам время и записал в журнал. Постепенно я свыкся с темнотой и больше не видел воображаемых огней. Шевелев сказал: — Ничего, это только в первый раз трудно, попривыкнете. Наконец, медленно начало светать. Дождь перестал.
На востоке небо заалело, силуэты остроконечных и вышек казались вырезанными из черной бумаги. Минута в минуту — по флотской традиции, быть аккуратным и не задерживать на вахте товарища — меня сменил Ростислав. Сдав вахту, я спустился в кубрик. Синие дежурные лампочки освещали три яруса коек, на которых сладко спали товарищи.
* * *
В Нахимовском мы всегда отмечали пятое июля — день рождения Павла Степановича Нахимова. С разрешения командира корабля и Вьюркова Игнату поручили сделать доклад. В этот вечер «Север» слегка покачивало на легкой волне. Всю палубу под темным небом заполняли слушатели. Игнат начал с того, что Нахимов так же, как мы, сдавал экзамены, ходил, как и мы, на практику; но работал он больше всех, служил в сутки двадцать четыре часа и уже в пятнадцать лет был мичманом, в тридцать командовал фрегатом, в тридцать четыре — линейным кораблем, а в тридцать пять был капитаном первого ранга. Он был передовым человеком своего времени и с жадностью впитывал все хорошее, что было в те дни в русском флоте.
Игнат рассказывал, что Нахимов чуть не погиб, бросившись за борт спасать матроса. Игнат так красочно описал Синопский бой, что слушатели не выдержали — захлопали. Но он только досадливо отмахнулся и продолжал говорить о скромности, неподкупности, храбрости Нахимова. Адмирал вдохновлял защитников Севастополя, сам на Малаховом кургане скомандовал солдатам и матросам: «В штыки!» Нахимов заявил, что даже если весь Севастополь будет взят, он с матросами продержится на Малаховом целый месяц. Нахимов был простым, скромным, чутким; к нему приходили со всеми горестями и нуждами матросы и жители Севастополя. И он всем помогал, каждого называл «друг» и действительно каждому был он другом... Игнат описывал разрушенный Севастополь, окутанный густой пылью и гарью пожаров; Фрол слушал с заблестевшими глазами: он видел, казалось, перед собой каждый дом, морское собрание, морскую библиотеку, Графскую пристань и неприятельский флот в виду города. Ведь Севастополь был родным городом Фрола... — Когда враги убили на бастионе Нахимова, — продолжал Игнат, — матросы стояли у гроба любимого адмирала целые сутки. Уходили одни, с бастионов приходили другие. Адмирал был покрыт тем простреленным и изорванным , который развевался на его корабле в день Синопа...
Сорок лет безупречной службы на флоте — вот пример всем нахимовцам и не нахимовцам, всем нам, будущим морякам! Свет погас, на палубе стали показывать фильм «Нахимов»; я отошел к борту; огни корабля отражались в темной воде. «Ты будешь получать письма с Черного моря и с Балтики», — сказал отец маме. Теперь некому больше писать на Кировский. Пока я был занят работой, я забывал об этом. А тут снова все вспомнилось... — Ты о чем, Кит? — подошел ко мне Фрол. — Да все о том же... — Знаешь, поедем в отпуск на катера, Кит? В наше соединение, а? В Севастополь? Юрий Никитич нас примет? — А почему бы ему не принять нас? — Мы лодырничать не будем! Так и пиши отцу: драйте нас вовсю, гоняйте на катерах, проверяйте, получаются ли из нас моряки. Ведь мы — ваши, катерники! — Это будет, Фрол, просто замечательно! — Знаю, что замечательно. Так ты завтра же и напиши, не откладывай в долгий ящик, почву пощупай. Послушай, Кит, а ты на меня не в обиде? — вдруг спросил он. — В обиде? На тебя? Да что ты, Фрол? Почему? — Сколько раз тебе говорю — со мной не хитри, Кит, я тебя насквозь вижу; тебе думается, я от тебя отбился. Я от тебя не отбился, Китище, — хлопнул он меня по плечу, — только сам понимаешь, вернемся мы в Ленинград, Вадим Платоныч и спросит: «Ну как, Фрол, получилось что-нибудь из моего оболтуса?» И я хочу ответить ему, не кривя душой: «Да, Вадим Платоныч, Платон стал человеком». А что ты думаешь? Платон не хуже других работает, штурман его хвалит, боцман хвалит, Пылаев хвалит, на вельботе он не хуже других гребцов... вот что делает с человеком море! — Только море, Фролушка? Коллектив!
— Насчет коллектива — ты правильно. у нас крепкий. Из Платона, гляди, и то моряка сделали! Да, ты знаешь, Платон-то ведь, по существу, неплохой парень. Оказывается, он все свои деньги в Ленинграде отдавал Бубенцову, чтобы тот со скупщиком мог рассчитаться, да из кабалы вылезти. — Я не знал. — Вот то-то и есть, Кит, что о человеке хорошее узнаешь задним числом, а дурное — в первую очередь. Дурное-то, оно в воздухе так и носится, а хорошее — оно глубоко запрятано... Я-то на Гришу обиделся было, когда его старшиной назначили вместо меня, а потом понял, что он парень хороший да и старшина куда лучше меня.
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Стаканы и кружки налили! Наполним их влагой весомой. Количество градусов в "шиле" Равно широте, где живем мы. Так выпьем за отдых короткий, За то, что сегодня мы в сборе, За наши подводные лодки, За наше студеное море, За будни тревог и учений, За рост попаданий и сбитий, За то, чтоб число погружений Равнялось количеству всплытий
