Вот и все. Подводную лодку С- 95 законсервировали. Ребята, самые-самые, с кем «дружбу ломали как хлеб» Володя Калмыков, Максим Бруцкий, Миша Вадеев, Володя Мороз, Петя Спеяну, Витя Сумченко, Виктор Черноморов, , Витя Лищук и другие демобилизовались. Сашу Щекина, Володю Панфилова и многих других классных специалистов перевели на другие лодки. Командир Боровков Сергей Николаевич стал разъездным командиром. В 1972 году он ушел в «автономку» на подводной лодке С-267 с уже новым для него экипажем. Я последний раз поехала с делегацией в Палдиски, чтобы попрощаться с нашими , познакомиться с новыми и передать эстафету шефства представителям инструментального и сборочного цехов, руководство которых, по просьбе подводников , решили взять над ними шефство. Из небольшого жизненного опыта знала, начни излагать свои идеи и сторонники найдутся. Потому что идеи и знания имеют « огненную природу». Поделился огоньком – его больше стало. Поделился знаниями – их стало вдвое больше. Сделал доброе дело – оно добром и вернулось.
Это я к тому, что все повторялось при встречах с новыми экипажами новых шефов. Для меня, завершающей активное участие в шефстве ( я тогда получила предложение из редакции городской газеты перейти на работу к ним ) было очень важно, чтобы «заглавные» шефы Люба Масалович , Тамара Казымова , Валя Пегушина загорелись не только идеей, но и почувствовали необходимость . важность, значимость этой работы. С первых шагов сумели бы завоевать сердца и души, завязать свои узелки доверия и понимания. И с большим чувством удовлетворения отмечала - это удалось. Вот что написала в многотиражке завода Тамара Казымова , комсорг сборочного цеха, о первой встрече с экипажем С-267 , где командиром был назначен капитан 2 ранга Боровков Сергей Николаевич. «Рассказываем о нашем заводе, с помощью открыток «совершаем» экскурсию по Перми, дарим сувениры на память и среди них походный фонарь. С улыбкой говорим : « Взгрустнется, включите его . Пусть огонек напоминает, что есть друзья, которым не безразличны ваша судьба, настроение, дела, успехи и неудачи». ( заметили, подобное уже было… только в случае с экипажем С-95 были конфеты цветной горошек – «витамины радости» ) . В ответ замполит Юрий Георгиевич рассказал о ребятах, их службе, традициях, которые сложились в экипаже. « У нас никогда не было шефов, - сказал он.- А мы слышали о вашей дружбе, которая много лет уже существует. И очень хотим тоже иметь шефов, с которыми можно было бы делиться своими успехами, вниманием и заботой « « А потом , - пишет Тамара Казымова в своей заметке в газету , назвав ее «Мы-шефы ! « - тесный круг. Негромкие звуки гитары, песня : « Вдали от дома время речкой плещется. Вдали от дома сердцу нелегко. То, что глазам как близкое мерещится, для ног моих далеко-далеко…» словно, растопила лед отчуждения. Все меньше и меньше голосов вторили запевале. Лица ребят погрустнели. Что-то и я взгрустнула, вспомнив о доме. И сразу стало понятно, нельзя, не имеем мы право не отдавать кусочки своего тепла, заботы этим ребятам. Ведь человеку порой так немного надо - приветливое слово, добрый взгляд, чуточку внимания и понимания, дружеский совет и поддержка. И расставаясь, я заверила - мы будем вашими шефами «…
Даже дорога в тысячу километров начинается с первого шага. Нами был сделан первый шаг. И он был правильный. Потому что повторился, хотя после него шли своей дорогой. И это тоже было верно. Другой экипаж – другая семья. Свои взаимоотношения , свои условия службы. Имею ввиду, что наша подводная лодка С-95 была « в идеальных» условиях ( если я это правильно понимаю ). Надолго пришвартована к причалу судоремонтного завода. Больше было возможности для встреч, даже личных, больше времени для общения и особой душевной связи.
А комсомольцам инструментального цеха, которые чуть раньше сборочного объявили себя шефами , над подводной лодкой С-381, где командиром был капитан 2 ранга Волошин Олег Васильевич , оставалось только пожинать плоды своей работы. Там было все основательно и серьезно. Лодка, как услышали шефы при встрече , стала лучшей в бригаде. Ей присудили первое место в соревновании экипажей и вручили переходящее Красное знамя Пермского обкома комсомола. И на торжественном собрании, по случаю праздника, прозвучало, что в этом есть большая заслуга инструментальщиков завода. Что было особенно радостно. При встрече Люба Масалович рассказала ребятам о том, как работает вернувшийся со службы на лодке Юра Посохин ( первый посланец завода на службу в подводный флот ). О ребятах, которых снова провожали всем цехом служить на Балтику. О том, как ждут они писем из Перми и что рассказывают о первых своих шагах и впечатлениях. Что именно их цех был назван лучшим по работе с призывниками и они тоже получили награду – Военно-Морской флаг , переданный экипажем лодки С-95
Письма, встречи в Перми и на Балтике, безусловно, много значили в жизни каждого, кто был причастен к шефству. У заводчан – шефов появлялось много друзей. « Мы дружбу скрутили канатом, гордимся мы дружбой такой « - говорили моряки.. И это были не только красивые слова, но и дела. Письма, встречи дарили тоже столько душевного тепла, возможности поделиться и быть услышанным, столько радостных мгновений и маленького счастья, что и праздники были красивыми, и будни были нескучными., как и у нашего экипажа., как и нашим ребятам, , новым --подшефным было дорого, что где-то еще, кроме дома, их помнят и любят, тревожатся и ждут возвращения из дальних походов, радуются успехам и огорчаются вместе с ними . А значит, река дружбы не обмелела, не превратилась в маленький ручеек.. И я ,«главшефа» , могла уже быть только наставником, отступить в сторонку, давая дорогу молодым. Так и сделала … ( продолжение следует ) GJLTKBIMCZ JUJYMRJV
Наш дивизионный механик, некто Моносов, ранее служил командиром БЧ-5 на десантном корабле. Корабль базировался в губе Пала, что у Полярного. Однажды летом, когда из всех офицеров корабля на борту остался один механик, на корабль позвонил оперативный дежурный флота и приказал к определённому времени кораблю быть в Североморске. Моносов попытался ему объяснить, что он механик и больше на корабле нет офицеров, но ОД объяснил ему, что механики тоже офицеры ВМФ, и обещал ведро неприятностей, если корабль в срок не будет в Североморске. Пошёл Моносов в штурманскую рубку, с тоской посмотрел на полку с лоциями и пособиями по навигации и созвал синклит из рулевых и сигнальщиков с вопросом «как доковылять до Североморска?». А рулевой вытаскивает с полки книжечку с названием «Правила плавания в Кольском заливе» и говорит, что корабельный штурман пользовался этими правилами в аналогичной ситуации. Открыл Моносов правила, а там сплошная цифирь из широт, долгот, пеленгов ведущих и секущих. Совсем грустно стало. Погода была хорошая, лето, солнце светило, видимость прекрасная и они снялись со швартовых. Правда, при отходе снесли пару леерных стоек у соседа гидрографа и помяли ему фальшборт, за что Моносов искренне извинился в мегафон перед вахтенным с гидрографа и клятвенно обещал устранить повреждения после возвращения. Из губы Пала вышли без приключений, а в Кольском заливе начались загадки. Нужно было рассчитать компасный курс, однако те скудные сведения по навигации, которые были даны Моносову в училище, давно испарились. Рулевые вынесли на мостик карту , и вместе с сигнальщиками весь синклит начал гадать, как и куда идти и не загубить корабль. Северное колено прошли, ориентируясь по приметным местам береговой линии, и в кильватер за рыбаком. Однако траулер зашёл в губу Тюва и дальше, в Североморск проводника не оказалось.
На входе в среднее колено Кольского залива есть остров Сальный, в районе которого установлено одностороннее движение. Корабли, идущие с моря, оставляют остров Сальный слева. Так же поступают корабли выходящие в море. На подходе к среднему колену, Моносов заметил, что встречных судов нет, и порадовался этому. А дело было в том, что в море собирался выходить крейсер, и движение по заливу было временно закрыто. Подойдя к Сальному, он прикинул, что по левому проходу путь до Североморска короче и вошел в него. В это время к острову Сальному, со стороны Североморска подходил крейсер. Командир крейсера, увидев десантный корабль у себя на курсе, решил не связываться с идиотом, застопорил ход и на всю катушку разрядился на оперативного дежурного флота, рассказав ему, что он думает о порядке в Кольском заливе. Моносов благополучно разошёлся с крейсером и зашёл на рейд Североморска, отдал якорь и дал семафор дежурному по рейду «согласно приказанию ОД флота прибыл в Ваенгу. Для швартовки прошу прислать строевого офицера, подпись командир БЧ-5 Моносов». Никаких последствий для Моносова этот поход не имел и вскоре он был назначен дивизионным механиком на дивизион сторожевых катеров.
Сон в рабочее время.
Старший лейтенант Саня Матеж, тот самый, который купил шифонер-гальюн, принял условия игры. Начальник штаба дивизии, капитан первого ранга Ткачёв, при встрече с Матежом задавал риторический вопрос «Как дела Матеж?», на что нужно было дать нетрадиционный ответ, при этом не повторяться. Вот некоторые из вариантов его ответов: - «Как картошка.» Н.Ш.: «Это как?» - «Зимой не съедят, так весной посадят», - «По закону Ома.» Н.Ш.: «Это как?» - «Меня имеют на службе, а жену дома», - «По закону Бернулли» Н.Ш.: «Это как?» - «Поимели и перевернули.» Служба у Сани не совсем ладилась, и начал он «злоупотреблять», случалось и в рабочее время. В итоге, через пару лет, Саня уволился, и говорили, что бил китов у кромки льдов, а в финале стал бичом и алконавтом. Офицер штаба флота по противолодочной подготовке капитан третьего ранга Бук вернулся на базу после ночного выхода группы кораблей и решил пару часов поспать. Зашёл на плавкзарму к знакомому комдиву и спросил, где он может поспать пару часов. Комдив сказал, что сейчас все на катерах и можно прилечь в любой каюте. Таким образом, Бук оказался в каюте Матежа. Улёгся на койку, отвернулся к переборке и заснул. Фуражку с дубами положил на стол. По дивизиону дежурил старший лейтенант Боря Бурков. Делая обход дивизиона, он решил зайти в свою каюту. Шагая по офицерскому коридору, Боря увидел в каюте Матежа спящего человека и решил, что это Саня принял дозу перед обедом и решил уберечь его от гнева начальства. Сделал он это несколько своеобразно, а именно шлёпнул с оттяжкой по выставленной заднице и прорычал: «рабочее время, вставай!», увидел фуражку с дубами и добавил, «а дубы пора снять». Бук не успел проснуться и повернуться, как Боря вышел из каюты. Надо сказать, что за день до этого происшествия, на дивизионе у офицеров проверялось состояние парадной формы. Сон пропал, пошёл Бук к комдиву и говорит: «Ну, у тебя и дежурный! Спать в рабочее время не разрешает, по заднице мне врезал от души, и дубы с моей приказал снять!»
Кто-то сочинил стишок:
В оной каюте шум раздался, То Боря Бука прихватил. Какой ты дряни нализался, Зачем дубы ты нацепил.
На следующий день после завтрака нас вызвали к адмиралу. Значит, командир роты не решился нас наказать своею властью! Мы со страхом ожидали, что будет. Мы видели адмирала всего один раз, в день прихода в училище, но Девяткин и Забегалов успели нам рассказать, что начальник училища воевал еще в русско-японскую войну. Адмирал командовал боевыми кораблями, участвовал во многих морских сражениях. Сотни офицеров на флоте были его учениками. Адмирал справедлив, наказывает строго, но никогда не позволяет плохо относиться к исправившемуся. — А горячая баня вам будет, — предупредил Девяткин. — Адмирал терпеть не может, когда не уважают старших по званию. Держитесь! Я вошел к начальнику с замирающим сердцем. Адмирал сидел в просторном, светлом кабинете за большим, покрытым зеленым сукном столом. «Сейчас начнется!» — подумал я. Худощавый человек с седыми волосами, расчесанными на пробор, со спокойным, уверенным, чисто выбритым лицом поднял голову и принялся рассматривать нас.
— Ну, курильщики, — сказал адмирал, — что мне прикажете с вами делать? Такого вопроса ни я, ни Фрол не ожидали. Мы думали, он станет кричать. — Я служил с вашим отцом, Живцов, — продолжал адмирал, — и вашего знал тоже, Рындин. Не думаю, чтобы они вас учили курить. Мы молчали. — И если вы, Живцов, научились курить от старших на флоте, то совсем не обязательно обучать Рындина этому искусству. Фрол ничего не ответил. — Я категорически запрещаю курение в училище и буду за это строго наказывать. Вы хотите возразить? — Никак нет! — выпалил Фрол. — Возражать, по существу, и нечего. А знаете ли вы, почему я буду наказывать за курение? — Никак нет! — Да потому, что организм в ваши годы усиленно развивается. Крепнут легкие, устанавливается нервная система. От курения же нарушается нормальное развитие моряка. Вырастете — курите, но сейчас... Разве мне будет приятно, если вместо крепкого, здорового «морского волка» из вас, Живцов, или из вас, Рындин, вырастет чахлый, болезненный, гнилой человечек, который будет всем в тягость? Он промолчал. Мы переступили с ноги на ногу.
— К помощнику воспитателя, Живцов, относиться свысока не рекомендую. Старшина второй статьи Протасов накануне высадки десанта в одном из портов поклялся перед своими товарищами, что водрузит над городом флаг, и он сдержал клятву. Для этого ему пришлось залезть на заводскую трубу, в то время как фашисты били по ней снарядами. Вы этого не знали? — Никак нет, не знал, — смущенно ответил Фрол. — Протасов не хвастает своими подвигами. И скромность я не считаю большим недостатком, — улыбнулся начальник училища. — Итак, вам не следует забывать: каждое взыскание, полученное в училище, будет занесено в дело. Ваше личное дело будет сопровождать вас всю жизнь. Не советую пятнать репутацию. Потом опомнитесь — будет поздно. На этот раз я ничего не напишу в ваше соединение, Живцов, — добавил адмирал. — Можете идти. — Вот штука-то! — сказал Фрол, когда мы вышли в коридор. — Я думал, «губа» обеспечена, письмо уже в ящик опустили, а он — на тебе: «Из вас вырастет гнилой человечек». Фрол расправил плечи, словно всем существом своим доказывая, что он не «гнилой человечек», а настоящий «морской волк». На другой день ротный зачитал приказ по училищу. В приказе разъяснялся вред, который приносит курение. Мы с Фролом были названы «курильщиками», но взыскания не получили.
Глава шестая. БУНЧИКОВ И ДЕВЯТКИН
Вова Бунчиков долго скитался до того, как попал в училище. Он был очень запуганный, ему казалось, что его каждый хочет обидеть. Только ко мне он относился доверчиво. Мы садились в кубрике, я доставал кусок хлеба, припрятанный от обеда, или булку от ужина и протягивал ему: «Хочешь?» Я знал, что, наевшись за обедом или за ужином до отвала, Бунчиков через час снова был голоден. Он, бедняга, много голодал! Оставшись один, без родителей, долго разыскивал тетку, пересаживался с поезда на поезд, ночевал на вокзалах, доехал до тихого городка на берегу моря и не нашел тетки. Она умерла; в ее комнате жили чужие, черствые люди. Они не приняли Вову, и он ушел из города... Я спросил его, где он жил до войны. — В Севастополе, — ответил он, подбирая с колен крошки. — Ух, как мы жили! Каждое утро булки ели, с маслом. Не веришь? — Верю. — Мама спросит: «А варенья, Вовочка, хочешь?» — «Хочу». — «Какого? Смородинового или вишню?» — «Вишню». И, понимаешь, она достает из буфета вишневое. Не веришь? — Да верю же! — А вечером мы в кино ходили. У нас в Севастополе хорошее было кино. После его разбомбили. Я по три порции мороженого в кино съедал. Не веришь? — Верю, — сказал я улыбаясь. — Вот и не веришь! — огорчился Вова. — А было это, все было! И дом, и варенье, и кино было! И папа, когда приезжал, привозил подарки, вот честное слово! Один раз обезьяну привез, из Сухуми. Только она все убегала, а зимой заблудилась, простудилась и умерла. Кашляла, кашляла, свернулась калачиком и подохла. Он помолчал немного, потом вспомнил: — Я даже ананас ел! В банке. Отец привез. Вкусный! Не веришь? — Верю.
— А я вот, бывает, и сам не верю, — сказал грустно Бунчиков. — Лежу я где-нибудь на вокзале... Это было, когда я тетку искал. Тогда я на вокзалах часто ночевал. Засну я, бывало, и вижу то, что было, и то, чего не было. Вот все и перепуталось. Обезьяна была, мороженое было, а ананаса, может, и не было... Мама как умерла, папа на подводной лодке снаряды привозил. А увозил из Севастополя раненых на Кавказ. Потом матросы с подплава сказали мне, что лодку его потопили. Они меня взяли с собой на Кавказ. Но они потом снова ушли в Севастополь, и я остался один... Тебе здесь нравится? — Нет. Мне в самом деле училище в ту пору не нравилось. — А мне очень нравится. Никто не скажет: «Уходи, тебе здесь нечего делать». И тут я всегда сыт. А раньше я всегда был голодный. Ты не бывал голодный? — Бывал. Еще бы! Я проживу сто лет, но никогда не забуду бурых лепестков хлеба толщиной с бумагу, которые мать в Ленинграде поджаривала на печурке! — Другие мальчики на базар, бывало, придут и смотрят, где бы морковку стащить, или картошку, или еще чего. А я не мог. Мне стыдно было, если скажут: ты вор. Вот если мне сами давали, я брал. Это тоже стыдно было, ведь меня принимали за нищего, но я брал. Мне кушать хотелось. Ведь если б папа живой был, мне брать ни у кого не пришлось бы...
Повара всегда старались, а нахимовцы не страдали аппетитом!
— А как ты в училище попал? — Ой, знаешь!.. В Баку раз, в Баилове, вижу — два моряка идут... веселые, все смеются. Я — к ним, а они на меня не смотрят. Я одного за китель подергал. Он обернулся, спрашивает: «Чего тебе?» А другой: «Дай мальчугану пятерку, он, наверное, голодный». Тот вынимает пять рублей, я не беру. «Ты что же не берешь?» Тут я им все как выпалю: про отца, про маму, про Севастополь. Поговорили они между собой и зовут: «Идем-ка». Привели на корабль, накормили. Пожил у них недельку, они мне бумагу дали, билет купили, в поезд посадили, и я — сюда. Ты моряком хочешь быть? — Хочу. А ты? — Я тоже. Наверное, будет трудно, — сказал он, морща нос. — Я ведь учиться разучился. — А если я тебе помогу? — Поможешь? Значит, мы с тобой будем дружить? — Будем. — А ты не врешь, Рындин? — Раз сказал «будем», значит будем. Бунчиков доверчиво протянул мне руку. Юра Девяткин, уверенный в себе, ровный со всеми, быстро завоевал всеобщее уважение. Там, где Фрол петушился и готов был лезть в драку, Юра достигал результата самыми простыми словами.
Мокрая приборка.
Однажды старшина приказал Авдеенко подтереть в классе пол. Авдеенко разобиделся, упал на пол и заревел. Фрол порекомендовал вылить на него ведро холодной воды. Но тут подошел Юра и сказал: — Встань! Авдеенко продолжал визжать. Тогда Юра крепко схватил его за ногу: — Встань, тебе говорю, и не валяй дурака. Авдеенко сказал плачущим голосом: — Пусти ногу! — Кто поверит тебе, что ты нервный? — Юра отпустил ногу. — Тебя дома избаловали. Вставай! Авдеенко поднялся. — А теперь выполняй приказание. И Авдеенко, всхлипывая, поплелся выполнять приказание. Юра пришел к нам из батальона морской пехоты, который выдержал страшный удар фашистских танков под Севастополем. В том же батальоне служил матрос Алексей Калюжный; он и его шесть товарищей защищали дзот.
Юра показал нам записанные в тетрадку слова, которые Калюжный написал перед смертью: «Родина моя! Земля русская! Любимый Сталин! Я дрался так, как подсказывало мне сердце. Истреблял гадов, пока сердце билось в груди. Я умираю, но знаю — мы победим. Моряки-черноморцы! Держитесь крепче! Клятву воина я сдержал. Калюжный». В ту же тетрадь Юра записал и слова капитана первого ранга, который сказал мне, что «коммунист никогда не лжет, всегда должен говорить правду». Юра записал так: «Нахимовец никогда не лжет, всегда говорит правду, даже если правда горька, как полынь». Я поправил: — Он же сказал не «нахимовец» — «коммунист». — А нахимовец должен быть во всем коммунистом, — ответил Юра. — Ты ведь был пионером? — Был. В Ленинграде. А ты давно в комсомоле, Юра? — Еще с Севастополя. Перед боем матросы подавали заявления в партию, а я пошел в бой комсомольцем...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
На дивизион назначили нового врача. Комдив представил нам капитана медицинской службы. Внешние данные у капитана скорее соответствовали данным командира роты почётного караула. Рост около 190, тужурка пошита у хорошего портного, орлиный нос и вообще не докторский вид. В дополнение к этим данным вежливый и приятный разговор. Видимо, заядлые сачки дивизиона решили, что новый док лучше разбирается в строевой подготовке и глубинном бомбометании, чем в медицине, и гурьбой бросились к нему на амбулаторный приём. Амбулатория находилась недалеко от камбуза. Перед обедом дежурный по дивизиону прохаживается недалеко от камбуза и наблюдает такую картину. Перед амбулаторией ожидают приёма около восьми матросов. Открывается дверь амбулатории, и нога доктора вышибает под зад из амбулатории первого пациента. Далее следует вежливое: «следующий, пожалуйста!». Следующий матрос заходит, а количество желающих получить освобождение от службы по болезни уменьшается до одного человека.
Чудеса в связи.
Встречаю я в Североморске своего однокашника, Анатолия Гулло. Служил он в это время на эскадренном миноносце командиром БЧ-3, т.е. минёром. Во время посещения Северного Флота Никитой Хрущёвым, его эсминец был назначен на роль выездной лошади. Топают они в район Гремихи из Североморска, на борту Никита и весь его «бомонд». Заступил Анатолий на вахту и распоряжается, как положено вахтенному офицеру на ходовом мостике, а весь мостик заполнен маршалами да адмиралами. Из своих на мостике только командир корабля и командир бригады. На эсминцах, традиционно, минёр и механик живут в одной каюте. На борту высочайшее начальство и механик почти не вылезает из поста энергетики и живучести (ПЭЖ). В какой-то момент командующий Северным Флотом докладывает Никите, что получена информация о том, что под Северным полюсом впервые прошла подводная лодка. Никита расспрашивает подробности и просит своих связистов соединить его с Микояном, которого оставил на хозяйстве в Москве. Перед приходом Никиты на корабль, его связисты загрузили целую фуру специальной аппаратуры. Район, в котором находился в этот момент корабль, был всем известен отвратительным прохождением в нем радиосвязи. К тому же флотские радиостанции того периода не блистали качеством приёма и передачи. И тут, к удивлению понимающих людей, Никите вытащили на мостик телефонный аппарат с длинным шнуром и он начал: « Анастас Иванович,...мур мур здесь у нас такое событие... мур мур, надо бы подготовить документы на награждение.» Поговорил, и телефон унесли с мостика. Видимо, такая прекрасная связь сильно подействовала на психику командира бригады. Через несколько минут после этого события из второй трубы повалил чёрный дым, что для боевого корабля не годится. Следить за такими вещами входит в обязанность вахтенного офицера, но командир бригады решил сам этим заняться. Он снял трубку внутрикорабельной телефонной связи и включил тумблер связи с ПЭЖ. Корабельный механик в это время дремал перед пультом, одним глазом посматривая на приборы. С мостика мог звонить только друг-приятель и сосед по каюте. По этой причине он допускал некоторую вольность в разговорах, и как это было и ранее, ответил: «Смольный, штаб революции». На что последовал ответ комбрига: «извините, я ошибся». Анатолий заметил, как комбриг изменился в лице и стал нервничать. Видимо, он решил, что неведомыми путями корабельная телефония замкнулась на правительственную связь, и он невольно влез в святая святых. Замешательство его длилось 10-15 секунд, после чего он вспомнил, что занимается не своим делом, и зарычал на Анатолия. Тот проделал аналогичные действия с телефоном, получил аналогичный ответ, информировал механика о дыме, и дым тут же был ликвидирован. Вечером, за ужином в кают-компании, приятель спросил у него, почему он извинялся и куда, кроме ПЭЖа, он мог попасть по этому телефону.
Экипаж «К-3» в спортзале школы поселка Гремиха после награждения правительственными наградами. В центре Н.С.Хрущев. Июль 1962 г. И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Алексей Александрович Кудрявцев с 1959 года командир БЧ-1 "" 629 проекта, с 1961 года капитан-лейтенант.
Кузнецов Ефим Васильевич
М.Д.Агронский: Многие выпускники рассеялись по огромной стране, и сведений о них нет. К таким относится и Ефим Кузнецов, свою фотографию в парадном мундире он подарил мне в 1949 году после окончания 7 класса. Такие красивые двубортные мундиры со стоящим воротником (с вышитыми якорями) носили нахимовцы в первые послевоенные годы. Его исчезновение из училища в последние месяцы обучения в 10 классе носит детективный характер. С этим парнем связана загадочная история. Учился он неплохо, по многим вопросам имел собственное мнение, которое от нас не скрывал. Однажды ночью Фима Кузнецов исчез. Вечером, ложась спать, видели, что человек был, проснулись – койка пуста, причём начальство тревогу не поднимало. Появились слухи, что его куда-то забрали, скорее всего, по политической неблагонадёжности. В связи с этим событием вспомнились жаркие мальчишеские споры вокруг имени Сталина. Большинство в споре поддерживало мнение о гениальности лучшего друга всех детей. Фима (по прозвищу «губошлёп» из-за своей выпирающей немного вперёд верхней губы) обычно оспаривал гениальность Сталина, как военного стратега. По его мнению, военным гением был только Суворов. Кто сыграл роль Иуды в нашей среде, видимо, осталось тайной. Впоследствии, много лет спустя, я видел Кузнецова в Североморске, но подойти и поговорить с ним не решился, т.к. сомневался, что это он. Затем кто-то из однокашников подтвердил, что это именно Фима, который получил среднее техническое образование и служил техником самолёта на военном аэродроме."
Курганович Эдуард Федорович
Фото из архива М.Д.Агронского.
Куталов Анатолий Иванович.
Подводник, штурман рыболовного флота, окончил институт связи.
Лагерев Петр Сергеевич
Фото из архива М.Д.Агронского.
Литвиненко Лев Николаевич
Лёва Литвиненко на ответственном посту дневальным по роте. Рига. Зима 1951-1952 года.
Логвинов Михаил Михайлович.
Окончил ЛЭТИ им. В.И.Ульянова-Ленина в 1962 году, инженер-электрик.
Лойкканен Гарри Генрихович
Родился 13 ноября 1934 г. Деятель отечественного ВМФ, контр-адмирал, родился в г. Ленинграде. В ВМФ с 1952 г., в 1952 г. окончил Нахимовское ВМУ. -
В Рижском нахимовском училище. 20.03.1949. Слева направо: Леонид Павлович Малышев, Вилин Константинович Добровольский, Всеволод Иванович Авдеев, Герман Николаевич Дикарев?, 2-й ряд: Виталий Борисович Душацкий, Владимир Васильевич Гриневич, Борис Михайлович Френк, Гарри Генрихович Лойкканен (из архива Г.Лойкканена).
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
