Губа Долгая Западная почти целиком отапливалась в конце 1950-х годов дровами. В сентябре или октябре в губу приходил лихтер с 3000-4000 кубометрами дров, и вся боевая и политическая подготовка в дивизии торпедных катеров прекращалась до тех пор, пока последнее бревно вытаскивалось на берег. В небольшой заливчик у дровяного склада с лихтера сваливался весь груз, а затем тракторами и матросами все брёвна вытаскивались на берег. От остальной акватории заливчик отгораживался бонами. Работали в течение 3-4-х суток все дивизионы в полном составе по 4 часа, за исключением дежурной службы. На второй день этого аврала подошла очередь нашего дивизиона. Как и положено, мы строем прибыли на место и честно отработали свои 4 часа. На дороге, ведущей к дровяному складу, показался строй дивизиона, идущего нам на смену, и тут Дима Чеботенко, один из командиров катеров, решил разыграть командира дивизиона. У Димы была непреодолимая страсть к розыгрышам и подначкам. Так звонит на дивизион командир береговой базы подполковник Антибура и, в ответ на полное представление дежурившего по дивизиону Димы, бурчит в трубку: «Антибура», на что Дима отвечает «Анти кто?». И переспрашивает до тех пор, пока озверевший подполковник не рявкает в трубку «командир береговой базы подполковник Антибура!». После чего Дима «искренне» извиняется. А потом с «подобострастием», выясняет «чего изволите?» В то время командовал Северным флотом адмирал Чабаненко. Когда Диме в Североморске требовалось узнать у дежурного по рейду об оказии в Долгую, он не называл своего звания, а слегка невнятно говорил в трубку что «это Чеботенко» и получал исчерпывающую точную информацию. Надо сказать, что наш комдив, капитан 3-го ранга Мельников, отличался мгновенной реакцией, и пытался в нас развить эти качества. Дима подошёл к Мельникову и с беспокойством в голосе за порученное дело, негромко сказал: «Товарищ комдив, надо бы поторопиться, а то не успеем». Дима правильно рассчитал, комдив тут же крикнул «Моряки! Быстрей! Быстрей! А то не успеем!». Все побросали работу и уставились на Мельникова в ожидании объяснений, что не успеем. А комдив повернулся к Димке и расхохотался «Ну и классно ты меня купил!».
Суконные рукава.
У Димы Чеботенко завелась в Мурманске зазноба. Очень нужно было отпроситься на пару дней. На прошлой неделе Дима уже был на Большой земле, тогда поводом для поездки была примерка кителя в военном ателье. Когда Дима обратился к комдиву с просьбой разрешить поездку, Мельников сказал «Чеботенко, ты ведь на прошлой неделе ездил». На что Дима импровизировал: «Понимаете, в ателье к моему габардиновому кителю пришили суконные рукава».
Галоши.
Дима Чеботенко заступил в 19 00 в дежурство по бригаде, о чём, как положено, доложил начальнику штаба бригады. Минут через десять начальник штаба ушёл домой. Дима его проводил и тут же поставил свои галоши около двери кабинета начальника штаба. В те времена почти все офицеры надевали на ботинки галоши. Удобно, ботинки не пачкаются и не промокают. Начальник штаба бригады имел привычку работать у себя в кабинете до 21-22 часов, и если по ходу его роботы возникала необходимость в помощи кого-либо из флагманских специалистов, а специалиста не было на месте, приходил в состояние сильного раздражения. По этой же причине флагманские специалисты не ходили к НШ за разрешением пойти домой после окончания рабочего дня. На следующий день «флажки» выслушивали длинные и нудные нотации на тему "как надо служить и как не надо". Они взяли себе за правило уходить домой после начальника штаба. О том, что НШ ушёл домой, узнавали по отсутствию около его кабинета галош. Так было и на этот раз. Играли в шахматы, нарды, ругали НШ и периодически выглядывали в коридор. Дима раскрутил службу, заставил дежурных по дивизионам себя почитать и бояться, и, убедившись в налаженности службы, решил проведать «флажков». Поднялся на третий этаж казармы и зашёл в гости к флагманским специалистам. Сначала послушал их байки, потом сам рассказал что-то веселое, а потом ненароком спросил «а чего вы по домам не идёте?». Кто-то из флагманских начал ему рассказывать какая бяка НШ, что сам сидит и им никак нельзя из-за этого уйти. Дима: «но ведь НШ я проводил в 19-10». Флагманский: «ну да, галоши-то стоят у кабинета». Дима: «это мои галоши». Немая сцена как в «Ревизоре», а затем, включайте своё воображение.
Глава одиннадцатая. «ПЕРЕД ТОБОЙ ЛЕЖИТ ШИРОКАЯ ДОРОГА В МОРЕ»
Фрол поднялся чуть свет и подергал меня за ногу. — Бывай здоров. Ухожу в море. — Далеко? — спросил я. — Отсюда не видно. Я соскочил с койки и побежал умываться. Когда я вернулся, Фрола в каюте не было. Я сошел на берег. Утро было холодное. Ветер трепал кустарник. Пройдя до конца деревни, я увидел серое море под низким серым небом.
стремительно уходили, и за каждым тянулся белый хвост. Они шли туда, где горит и земля и камень. Вот так же ушли отец и Серго. Ушли — не вернулись! Бесцельно бродя по деревне, я увидел Антонину. Она возилась во дворе с собакой. Черный пес прыгал, лаял и старался лизнуть ее в лицо. — На, покушай! — протянула она ему кусок кукурузной лепешки. И пес, завиляв обрубком хвоста, улегся на землю и, захватив лепешку передними лапами, принялся жевать, откусывая по маленькому кусочку. Антонина увидела меня, подбежала. — Ты знаешь, дедушка прислал телеграмму. Дядя завтра отвезет меня к поезду, там меня ждет Тамара. Хочешь, пойдем в дом? Мы поднялись по лестнице на открытую галерею. Нас встретила высокая худощавая женщина; из-под черного шелкового платка у нее выбивались темно-рыжие волосы, а из-под сросшихся бровей глядели карие глаза. — Это тетя Кэто, — сказала Антонина. — Входите, входите! — приветливо пригласила тетя Кэто, плохо выговаривая русские слова, и обратилась к Антонине по-грузински. — Тетя не понимает по-русски, — пояснила мне Антонина. — А я очень плохо говорю по-грузински, но все понимаю. Тетя Кэто угостила нас мандаринами и ушла во двор: было слышно, как она сзывает кур.
Комната была чистая, с дощатым полом и выбеленными стенами; в углу стояла тахта, на невысоком столике — . На стене в больших желтых рамах висели портреты молодой женщины в кружевной белой косынке и юноши. — Тетя и дядя, когда были молодыми, — сказала Антонина. На другой стене был портрет молодого черноволосого мужчины с черными усами. — А это дедушка. Она подошла к комоду, выдвинула ящик, достала и протянула мне трубку: — Узнаешь? Да, это была одна из отцовских !
— Дядя Георгий забыл ее в позапрошлое воскресенье. Я все ждала их: во вторник, в среду, в четверг... Мне показалось — она заплачет. Но она не заплакала. Зато я готов был заплакать. Неужели я никогда его не увижу? — Я все же думаю... — она схватила меня за руку, — я очень сильно думаю, что они не могли пропасть. Твой папа всегда говорил, что хочет дожить до ста лет. А мой папа... папа поддразнивал дядю Георгия, что он доживет до полутораста... Никита, когда папа вернется, ты скажешь, что я долго ждала его, но дедушка очень болен. Ты, когда в Тбилиси приедешь, придешь? — Приду, — пообещал я. — Обязательно!..
* * *
В кают-компании обедали, кроме Андрея Филипповича, всего три офицера. Они молча поели и, спросив разрешения, ушли. Я зашел в читальню. Стенной газеты, которую я видел вчера, больше не было. На столе лежал свежий номер «Красного черноморца». «Гитлеровцы, — прочел я, — создали мощную противодесантную оборону. Фашистская артиллерия сторожит берег. Все побережье усеяно минами — это подлинные поля смерти... Хитросплетенные проволочные заграждения застилают берег. Море буквально засыпано минами».
Да, нелегко сегодня приходится катерникам и Фролу! Я вернулся в каюту, взял со стола Станюковича и читал до ужина. Рядом пели. Композитор разучивал с матросами новую песню. За ужином опять было малолюдно, и композитор попрощался, говоря, что рано утром он уезжает. Я спал один на своей верхней койке, и мне все казалось, что кто-то стучится в дверь. Я вскакивал несколько раз и спрашивал: «Кто там?», но никого не было.
* * *
Фрол вернулся только на другой день. Я шел по улице, когда вдруг по реке заходили волны, хотя ветра не было и ярко светило солнце. Камыши зашуршали и пригнулись к воде, а речка чуть не выплеснулась на берег. Все загудело, и катер, подминая камыши, пристал к берегу. Вся рубка катера была в рваных дырах. Стальные листы на бортах шелушились. Один борт высоко поднялся кверху, тогда как другой совсем осел в воду. Два матроса, прихрамывая, кого-то несли на шинели. Я не сразу узнал того лейтенанта, который вчера сказал за столом, что отца ждет бутылка коньяку, и звал меня на рыбалку. Глаза у Лаптева были закрыты, щеки посинели, ввалились, нос заострился. Матросы, медленно и осторожно ступая, понесли Лаптева к бревенчатому бараку. В это время другой катер пристал чуть подальше. На причал спрыгнул Фрол, весь вымазанный в мазуте. Он подождал, пока его приемный отец, или, как Фрол называл, «усыновитель», — старший лейтенант со светлыми усиками — и толстый боцман свели под руки на берег молодого матроса; голова матроса свисала на грудь. Когда они сошли на берег, офицер взял руку раненого, положил ее себе на плечо. То же самое сделал и боцман, и они медленно пошли к бревенчатому бараку. Я кинулся к Фролу. Почему-то мне захотелось его обнять. — Видал, как нас покорежило? — спросил он, отстраняясь. — Ух, и жара ж была! Пройдя мимо меня, словно я был деревом или телеграфным столбом, Фрол направился к скрытому в кустах кораблю.
* * *
Прошло несколько дней. Фрол был такой неразговорчивый! Его катер дважды ходил в море, но Фрола не брали. Мама прислала письмо: она работала в библиотеке у моряков и обещала приехать, когда вернется отец. Вернется! Он никогда не вернется! Я целыми днями читал, ходил по деревне, наблюдал, как рыбаки ловят рыбу и чинят сети. Мне казалось, что я всем мешаю, и я старался не попадаться на глаза морякам. Было стыдно жить так близко от войны, среди людей, которые каждый день воюют, и ничем им не помогать. Я ведь слышал о мальчиках, которые живут в лесу с партизанами, и о мальчиках, которые подносили снаряды на севастопольских батареях. Однажды я спросил Андрея Филипповича: — Скажите, если очень попросить капитана первого ранга, он возьмет меня на катер? — Не думаю, — покачал головой Андрей Филиппович, — командующий и так недоволен, что мы взяли Живцова. Но, впрочем, попробуй... Только командир соединения очень занят. — А ты был на катерах? — спросил он. — Нет, не был. Только издали видел. — Посмотреть хочешь? — Хочу. — Идем. Мы спустились по сходням на берег и пошли к катерам. — Они — корабли, — оказал мне Андрей Филиппович, — маленькие, но все же настоящие корабли. Толстый усатый боцман, которого Андрей Филиппович назвал Фокием Павловичем, встретил нас на борту и, узнав, кто я, стал показывать катер. В этот день я узнал много нового. Я увидел маленький, но грозный корабль. На таком же корабле отец воевал с белофиннами и ходил из Кронштадта на Ханко. На таком же корабле он воевал на Черном море. Он склонялся над картой в такой же крохотной каюте с игрушечным письменным столом и с мягким диваном... И вот здесь, в рубке, он находился во время похода, окруженный таинственными приборами... А боцман уже показывал крохотный кубрик с матросскими койками, расположенными в два яруса, камбуз с плитой и гальюн, в который с трудом пролез Фокий Павлович. А Андрей Филиппович показывал длинные, похожие на сигары, торпеды, рассказывал, как катер выходит в атаку, стреляет, как поражает цель... На одной из торпед я увидел надпись «За Валю». Боцман мрачно заметил: «За сестру Гуськов мстит. Убили ее!»
СССР, 1935 г. Самый массовый торпедный катер советской постройки в годы Великой Отечественной войны, спроектирован в ЦАГИ А. Н. Туполевым, индекс ЦАГИ-ГАНТ-5. Водоизмещение 14,5 т, мощность двух бензиновых моторов 1700 л. с., скорость хода 50 узлов. Длина наибольшая 19,1 м, ширина 3,4 и, осадка 1,2 м. Вооружение: две 533-мм торпеды, 2 пулемета, 4 мины. Выпускался на протяжении 10 лет до 1944 года в различных модификациях. Всего построено более 200 единиц.
«Вот, — решил я, — обучусь, стану матросом, как Фрол, пойду в море, отомщу за отца — и вот так же напишу на торпеде: «За отца». Я решился и написал письмо. Я писал долго, волновался, составил черновик, потом переписал начисто и отнес в канцелярию. Вот что я написал:
«Дорогой товарищ начальник, капитан первого ранга! Пожалуйста, прочтите мое письмо, потому что я никак не решаюсь сказать вам на словах все, что хочу сказать. Не сердитесь на меня за то, что я вас прошу. Я очень люблю папу и понял теперь, что его, быть может, больше никогда не увижу. Я ведь знаю, как за ним катера ходили и его не нашли. И папу своего я не могу забыть ни на минуту. Товарищ капитан первого ранга, я решил вам написать, потому что хочу, чтобы вы меня взяли в юнги. Я обещаю, что буду служить очень хорошо, и научусь стрелять, и буду делать всякую черную работу, какая потребуется. Я хочу жить по правде и, когда вырасту, обязательно буду коммунистом, как папа. Пожалуйста, товарищ начальник, сделайте как можно скорее, чтобы я мог идти воевать, определите меня на катер. Пожалуйста, ответьте мне поскорее. Я боюсь, что, может быть, не сумел хорошо написать это письмо. Любящий вас Никита Рындин».
Я с нетерпением ждал ответа. Фролу я ничего не сказал. Он продолжал относиться ко мне свысока. Еще бы! Я не приводил в базу подбитого катера, никогда не попадал в «вилку» и не умею заказывать себе сны! Но вот однажды «усыновитель» Живцова, старший лейтенант Русьев, уходил на своем катере в море. Фрол просил, чтобы его тоже взяли в поход. — Не пойдешь, — отказал Русьев. Фрол заревел. — Моряк, а хнычешь! — бросил Русьев сердито. — Позор! Тебе нечего в пекло лезть, вся жизнь впереди... Он легко вскочил на борт и скомандовал: — Отдать швартовы!
рванулся и ушел в море. А Фрол стоял на берегу, размазывая по лицу слезы. Русьев возвратился на следующий день с подвязанной рукой. Серая рубка катера была пробита снарядами. Когда я вошел в кают-компанию, Русьев рассказывал офицерам: — Они встретили нас таким огнем, что можно было подумать — ждут целую эскадру. У меня двое выбыли из строя. Самое обидное, что и на этот раз мне не удалось обнаружить нашего Рын... Тут он увидел меня, поперхнулся и стал усиленно хвалить кока за вкусно приготовленную селедку. Все обедали молча, мрачные и неразговорчивые. После обеда меня позвал дежурный: — Рындин, к капитану первого ранга! Командир соединения что-то писал. Когда я вошел, он поднял голову и сказал: — А, Никита! Я прочел твое письмо. Он встал, подошел ко мне и положил на плечо руку: — Пойдем со мной. Мы вышли в коридор и дошли до белой двери, к которой была пришпилена карточка: «Капитан 3-го ранга Рындин». Капитан первого ранга достал из кармана ключ и отпер дверь. Можно было подумать, что отец вышел на минуту и сейчас вернется. В каюте знакомо пахло душистым трубочным табаком. На столе лежала раскрытая книга. Слева, как в Кронштадте на «Ладоге», стоял портрет матери. Койка была аккуратно застелена зеленым шерстяным одеялом. На вешалке висела парадная тужурка. На видном месте лежал большой серый конверт, на котором знакомым почерком было написано одно только слово: «Сыну».
— Возьми, Никита, прочти, — протянул мне капитан первого ранга. Он отвернулся к иллюминатору. «Никита, дорогой мой, любимый сынок! — прочел я. — Я представляю себе, как ты вырос: два года прошло с тех пор, как я расстался с вами. Если бы ты знал, как я ждал вашего приезда! Возвращаясь, я всегда первым долгом спрашивал: «Мои приехали?» Проходили дни, а вас не было. И тем не менее я горячо верю, что вы живы и скоро приедете ко мне. Как я хочу повидать, обнять, расцеловать вас! Но если нам не придется свидеться, помни, сыночек, что ты — сын моряка, внук моряка и правнук моряка. Перед тобой лежит широкая дорога в море. Предупреждаю: не поддавайся легкому соблазну. Конечно, заманчиво сразу же надеть морскую форму, вооружиться автоматом, вместе со взрослыми воевать. Но я считаю, что неуч не может стать морским офицером. Надо учиться и учиться. Твой прадед был рядовым матросом, но лучшим артиллеристом корабля, а потом — комендором на бастионе. Твой дед всю жизнь учился и учился и впоследствии командовал кораблем. Учился и я всю жизнь. Я хочу, чтобы ты, сынок, пошел в Нахимовское училище. Постарайся, Никита, чтобы никто никогда не сказал о тебе худого слова. Рындины — фамилия гордая. Ни прадед, ни дед твой, ни я ее не запятнали. Наше правительство и партия дают тебе возможность стать отличным морским офицером. Так будь же им, будь лучшим в училище, будь настоящим комсомольцем! Флот у нас будет большой, лучший в мире, и велика честь носить звание офицера советского флота. Помни, сынок, что отец хотел воспитать из тебя моряка. И если меня не будет в живых, тебя флот не оставит: ты будешь моряком. Береги нашу маму, она у нас очень хорошая. Будь ей верным помощником в жизни и другом. Помни, что, кроме тебя, у нее никого нет. Желаю тебе большого, большого счастья». Капитан первого ранга обернулся:
— Я запросил Нахимовское училище и получил ответ, что ты принят. Твоя мама согласна. А ты? — Согласен, — ответил я, глотая слезы. — Ну вот и отлично! Тем более, что и мы скоро уходим отсюда, ближе к Севастополю, к Крыму... Завтра утром пойдете с Живцовым на катере. Надеюсь, не посрамите нашего соединения. А мы тоже вас не забудем... Он пожал мне руку. Во время ужина в кают-компанию вошли два вновь прибывших в соединение офицера. Они представились Андрею Филипповичу, поздоровались с остальными, и старший помощник кивком головы указал на места отца и Гурамишвили.
* * *
Мама жила в маленьком домике на берегу мутной реки. В комнате было очень свежо и сыро. Под окнами плыл туман. Кружились дикие утки. Портрет отца висел над простой железной койкой. — Он всегда говорил, что хочет видеть тебя моряком, — сказала мама. — Я уверена, он обрадуется, когда узнает, что ты поступил в училище. Мама удивлялась, что я не хочу есть обед, который она приготовила, а я не мог есть, хотя и очень хотел: сжимало горло, и я потихоньку плакал, когда она выходила за водой или в кухню. Я знал, почему на места отца и Серго за столом сели другие офицеры... Она ничего не знала, и я не смел, я боялся сказать ей правду. Вечером мама проводила меня к поезду. Дождь лил как из опрокинутого корыта. Фрол явился в последнюю минуту, забрызганный грязью. Он принес жареную курицу: — Харч обеспечен. Колокол прозвонил два раза. Мама поцеловала меня и пожала руку Живцову. Мы поднялись на площадку вагона. Мама осталась на мокрой платформе. Поезд тронулся, а она все не уходила, вся вымокшая, милая мама, и стояла под проливным декабрьским дождем...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В этот вечер, завершающий пребывание моряков на пермской земле, неожиданные сюрпризы не кончались .Время далеко за полночь. Переполненные эмоциями, впечатлениями., уставшие мы потихоньку шагали по Комсомольскому проспекту ( это в центре города). .Ребята с девчатами ушли на пару десятков метров вперед ,у них еще хватало сил шутить, смеяться, изображать что -то ногами ,а я, с мужем Володей , просто молча брела. Сил осталось только на сон. Впереди на спинке садовой скамейке сидели молодые парни и о чем то громко спорили . Я не сразу заметила ,что рядом со скамейкой находиться большая овчарка. Когда поравнялись с ними, парень, что-то сказал , наклонившись к собаке. И вдруг она , оскалившись, с грозным рычанием прыгнула на меня. Но сдерживаемая поводком, отпрянула назад. В ужасе я закричала. . А парни заржали довольные , Володя рванулся к собаке. Я уже кричала , чтобы он немедленно остановился, потому что знала, что закончивший в свое время пограничное училище, Володя мог не только примерно наказать молодых оболтусов, так как владел боевым самбо, но и вырубить собаку, и этому был обучен. За овчарку я больше всего испугалась. Она то не при чем. Выполнила команду : »Фас!» . Но хуже того, я увидела , как услышав мой крик, к нам бегут ребята. В руках кого-то из них я заметила снятый ремень. Пацаны, увидев моряков, так перепугались, что кроме лепета : мы пошутили, мы пошутили, ничего сказать не могли. Нет, никто не пострадал. Я не позволила . А ребята заставили каждого из них попросить у меня прощение . После чего их, как ветром сдуло.
ВЫ НАМ ТОЛЬКО ШЕПНИТЕ, МЫ НА ПОМОЩЬ ПРИДЕМ Возможно, то, о чем я сейчас рассказала мелкий, частный случай, о котором и упоминать, на чей-то взгляд, не следовало. Но он очень характерный, как капелька в большом… Готовность защищать, помогать, делиться, ценить и дарить - все это свойственно ребятам из экипажа подводной лодки С-95. А добро умеет множиться. В одном из ранних писем командир Сергей Николаевич Боровков написал : « Приехал из отпуска, а через два дня меня свалил самый настоящий грипп. И за мной ухаживали мои ребята, как за маленьким …» Так и написал « мои ребята «. Заметила по жизни, какие-то события, факты, примеры в другие временные отрезки вдруг повторяются. В Перми была небывалая эпидемия гриппа. Страшен был не сам грипп, а те осложнения, которые возникали у тех, кто не умел вовремя лечиться. В их числе была и я. Выходив на ногах грипп ( дома был лазарет, на работе эпидемия выкосила многих, а газета должна была выходить в установленные сроки, пришлось работать «за себя и того парня « ), я тяжело и надолго заболела. Да так, что оказалась на «самом краешке»… Узнав об этом от моих домашних, командир прислал вначале телеграмму со словами : сообщите, какая нужна помощь? И письмо вслед, тревожное, с вопросом ребят из экипажа: может кровь нужна? Володя, муж, ответил: спасибо, необходима только моральная поддержка. « Не сдавайтесь ! Вы же «главшефа» ! - эти слова и подобные были в многочисленных открытках с ромашками. Почему с ромашками ? Многие , в том числе командир, знали, что у меня это любимые цветы. И в день рождения, и в праздники мои специальные альбомы пополнялись открытками с цветами, похожими на маленькие солнышки. Не знаю я, не знают и врачи, но Вселенная , господь бог, а может « эти ромашки « спасли меня тогда у самой черты. Ну, а слова : держитесь, вы же «главшефа», читаю в письмах, когда болею, и сейчас. И слышится в них, вроде тех из песни Леонида Утесова: «ведь ты, моряк, Мишка, моряк не плачет, и не теряет бодрость духа никогда…» А что при необходимости могли сдать кровь, я не сомневалась тогда, хотя и не знала, что такая история уже есть. Только об этом знают немногие, да и то через десятилетия стало о ней известно. Многие подводники знают теперь все подробности аварии в Баренцевом море 24 мая 1968 года, которая произошла на атомной подводной лодке К-27 и о том, что тогда переоблучился почти весь экипаж. Самое большое количество членов экипажа К-27 были доставлено в Военно-Морской госпиталь города Ленинграда . Для их спасения потребовались кровь и костный мозг. Вот тогда 18-летние мальчишки из учебного отряда КУОПП имени С.М.Кирова , а в их числе Евгений Курочкин и Геннадий Аргентов оказались в соседних палатах с подводниками К-27 , после сдачи своей крови и костного мозга. Женя Курочкин служил в экипаже нашей С-95, Гена Аргентов на лодке С-381, которой командовал капитан 2 ранга Волошин О.В., и которая чуть позже тоже стала подшефной. Наши ребята ( возможно и все другие ) спустя несколько месяцев , были награждены грамотами Главкома . В той, которая есть у Жени Курочкина, говорилось: « За самоотверженный поступок при оказании помощи пострадавшим военным морякам. Выражаю уверенность, что вы и впредь будете служить примером исполнения своего патриотического долга перед Советской Родиной . Главнокомандующий Военно - Морского Флота, адмирал Флота Советского Союза Горшков .24 декабря 1968 года « Сведения об аварии, ее причинах, количестве погибших и облученных, фактах сдачи крови и костного мозга для спасения жизней моряков , оказались под грифом «секретно» на три десятилетия. Подробности стали известны , когда был снят гриф молчания , из воспоминаний, статей, книг , сайта Вячеслава Мазуренко в интернете « Подводный флот России» ., а потом и его блога. А тогда в 2010 году , Женя Курочкин на сайт В.Мазуренко написал письмо , что теперь знает, для кого они сдавали кровь ..., и послал фото, где они с Геной Аргентовым стоят обнявшись, как два брата. Вячеслав Николаевич Мазуренко опубликовал это фото и ответное письмо: « Эти два моряка, в мае 1968 года, будучи только призванными на флот в 18 лет в Ленинградском Военно-Морском госпитале добровольно сдавали свою кровь и костный мозг нам , подводникам АПЛ К-27, которые переоблучились 24 мая 1968 года в Баренцевом море. Спустя десятки лет, мне хочется сказать большое спасибо и низко поклониться в пояс. Вы и многие тогда моряки, которые сдавали кровь и костный мозг, спасли нам жизнь. Возможно, в моих жилах течет кровь одного из этих моряков. Спасибо, ребята ! « Дорогого стоят такие слова, с самого донышка сердца. Не ошибся, выразив уверенность в том, что моряки и впредь будут служить примером исполнения своего долга… и адмирал Флота Советского Союза. Евгений Курочкин, сейчас старшина 1 статьи в запасе, действительно служил достойно. Бережно хранит за службу пять Почетных грамот ( гюйс, Военно-морской флаг, бескозырку, значки … и другие атрибуты принадлежности к морякам подводникам). Именно такие ребята были опорой в экипаже. Когда в ноябре 1971 года командира Сергея Николаевича Боровкова направили в командировку в Среднею Азию за новобранцами (начальником эшелона ), он взял с собой из экипажа самых надежных. Это были Евгений Курочкин, Василий Бумбак, Вячеслав Погребняк. Он, Евгений Николаевич Курочкин, сейчас пенсионер, дед трех внуков , живет в Приволжске вот так же, с распахнутой и заряженной на добро к людям, душой. Надо соседу на обследование в больницу в Иваново съездить, кто везет? Конечно, он. Вместе с такими же неравнодушными соседями идет к начальникам и добивается ремонта протекающей крыши над домом. Узнав, через много лет, что командир Боровков С.Н. живет в Кронштадте, вместе с семьей навещает его , чтобы еще раз увидеть, поговорить. Находит, через интернет, друга своего по службе Сашу Щекина и вместе - один из Приволжска, другой – из Новосибирска приезжают и на следующий год в Кронштадт, чтобы поздравить командира с днем рождения. А когда тот собирается побывать в Юрьевце, на своей родине, Женя везет его туда на своей машине, потому что так быстрее и комфортнее. Ни одной недели не проходит без их часового общения по телефону и обсуждения всех домашних событий, и разговора «про жизнь». А что может быть теплее этого в нашем суматошном мире, где становится меньше радостей, где нас не слышат порой даже близкие, где общение, забота, внимание, доброе слово, как спасательный круг от душевного одиночества. А еще стали побратимами главстаршина атомной подводной лодки К-27 Вячеслав Николаевич Мазуренко и старшина 1 статьи средней подводной лодки С-95 Евгений Николаевич Курочкин. Их не разделили границы и расстояния ( один на Украине, другой в России ). Подружились. Пишут друг другу электронные письма и снова готовы придти на помощь, если потребуется. А сколько еще подобных примеров знают только сами ребята нашего экипажа. Не рассказывали широко, потому что не считали сделанное чем-то героическим, особым. Это же так элементарно. Буднично. Привычно для них. Так они воспитаны. Так и живут. ( продолжение следует )
Как сказал Леонид Соболев: "Корабль – это особое существо: и живое, и ласковое, и суровое, и благодарное. Корабль – и дом твой и крепость, и университет и оружие, и отец и защита, и приют сотен товарищей твоих и соратников. Ни одно флотское сердце никогда не сможет забыть родной корабль."
Люблю и помню! Скоро юбилей крейсера, представляю Вам несколько своих графических набросок о красивом, лёгком артиллерийском крейсере проекта 68 БИС "Александр Невский"
P.S. Друзья, хочу поблагодарить всех наших блоггеров, за публикации, читаю всё с удовольствием, может скуден на отзывы, буду исправляться! Спасибо. Также, пользуясь случаем хочу поздравить уважаемого Игоря Рябко, и российский экипаж крейсера "Викрамадитья" ("Баку", "Адмирал Флота Советского Союза Горшков") с юбилеем, с днём корабля!
26-27 февраля 2013 года в Военно-морском политехническом институте ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» (196604, г. Санкт-Петербург, г. Пушкин, Кадетский бульвар, д.1) состоится Всероссийская научно-теоретическая конференция «Проблемы развития политехнического образования и военной науки в ВМФ». Целью конференции является выработка научно обоснованной концепции развития политехнического образования в ВМФ и его интеграции с политехническим образованием вузов Российской Федерации. Работа конференции планируется по следующим секциям: 1. Инновационное содержание политехнического образования в военном ВУЗе. 2. Педагогические аспекты фундаментальности подготовки, интеграции образования и науки, информатизации обучения, повышения профессионализма профессорско-преподавательского состава, организации обучения в Военно-морском политехническом институте. 3. Инновационные технологии обучения в политехническом образовании в ВМФ. 4. Инженерное образование: история и современность. Планируется публикация материалов «открытых» и «закрытых» докладов в виде статей после завершения конференции. Реше¬ние о публикации принимается по результатам выступления, обсуждения и рекомендации председателей секций. Для включения в программу конференции статьи должны поступить в оргкомитет до 8 февраля 2013 года. Каждый участник может представить не более двух статей, включая выполненные в соавторстве. Желающие выступить с докладом на пленарном заседании высылают текст доклада объемом до 12 страниц. Желающим приобрести сборники статей – указать количество экземпляров для определения тиража. Оргкомитет приглашает специалистов принять участие в работе конференции. Телефон для справок: (812) 465-34-21. Е-mail: vunc-vmf-vmire@mil.ru или vunc-vmf-vmii@mil.ru
Капитан 2 ранга Олег Щеблыкин. Плакаты: ВМПИ ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия».
