На Северном флоте для перегона небольших судов с юга по внутренним водам часто использовали командиров торпедных катеров. Вот таким образом Дима Чеботенко получил приказ перегнать с Черного моря построенную там (морская баржа самоходная сухогрузная) на Северный флот. Во флотском экипаже ему вручили команду. Известно, что в экипаж с корабля списывают «что нам не гоже». В общем, получил он команду гопников. Принял он баржу, то ли в Николаеве, то ли в Херсоне и, предполагая, что по дороге на Север начнётся воровство, собрал всё самое ценное имущество и ЗИПы в одно из помещений, пригласил сварщика и заварил дверь. По пути на север, где официально, где не официально брал грузы, так что и на флот поработал и для себя и команды. После первых заработков он собрал команду и объявил, что заработанные деньги будут делиться по паям. Что матрос имеет один пай, старший матрос два пая и так далее, а поскольку он командир и старший лейтенант то у него восемь паёв. Предупредил он так же команду, что за каждую пропитую или потерянную наволочку или полотенце из этих денег будет сделан вычет. В те времена в лучшем ресторане Мурманска можно было за сто рублей хорошо посидеть целый вечер. После Хрущёвской деноминации, положение не изменилось, то есть посидеть вечерок в «Северном сиянии» можно было так же за сто рублей. Таким образом, Дима без приключений довёл баржу до Мурманска, где должен был сдать её капитану из вспомогательного флота. Пришёл новый капитан принимать корабль и сходу спрашивает, как будем рассчитываться за недостачу, через бухгалтерию или через ресторан? А Дима ему в ответ: «согласен ли ты, поставить две бутылки, если я тебе передам всё имущество, до камбузного полотенца включительно, точно по описи?» Получив согласие, за одну бутылку пригласил сварщика открыть кладовку, а вторую они оприходовали вместе. Всё имущество было в полном комплекте. Дима выполнил своё обещание, и команда перед списанием получила неплохие для матроса денежки.
Операция «Грязная рука».
Катер заступал в боевое дежурство. Часа три я провёл в цехе торпедного комплекса, контролируя процесс приготовления боевых торпед. Когда дело было сделано, и каждый клапан и лимб ощупан своими руками, я отмыл руки от масла и керосина, взял контрольно-опросные листы и вместе с торпедным расчётом произвёл финишную проверку. Всё было по технологии, и торпеды загрузили в торпедные аппараты. Пошёл к флагманскому минёру, ёму полагалось сдавать контрольно-опросные листы и докладывать о приёме на борт боевых торпед. Докладываю и передаю бумаги и вдруг совершенно непонятная для меня реакция – «торпеды сдать на комплекс и принять заново», и ни каких объяснений. В полном расстройстве я захожу в рабочую комнату, где сидят несколько командиров ТКА. Пожаловался им на больную голову флагманского минера, а ребята просят меня показать контрольно-опросные листы. Глянули и говорят «Всё ясно, на бумаге должны быть следы масла и керосина, а ты проявил излишнюю аккуратность». Пошёл я в торпедный комплекс, положил руки на бочку с керосином, затем на торпеду, оставил на бумаге следы своих грязных рук и через час пошёл к минёру с докладом. На этот раз доклад был принят благосклонно и мои контрольно-опросные листы заняли своё место в папке с такими же листами.
Офицеры и матросы дивизиона на демонстрации (фрагмент). В центре Дима Чеботенко, справа Марк Дмитриевич Агронский.
На ночь новички устроились на полу, в пустом классе. За черными стеклами раскачивался фонарь. Укрывшись намокшей шинелью, мы с Фролом доели остатки курицы. Я постепенно привыкал к Фролу. Мы были однолетки, но он относился ко мне свысока и говорил, что я «в жизни ничего не видал». Я не обижался. Я действительно ничего в жизни не видел... Отец Фрола, корабельный механик, подорвался на тральщике. Мать убило в Феодосии бомбой. Фрола подобрали моряки с «Грозы», уходившей на Кавказ. Матросы сшили ему флотское обмундирование, Фрол стал членом экипажа «Грозы». Два раза прорывалась «Гроза» в Севастополь. Но когда корабль в третий раз уходил с Кавказа, Фрола послали в город. Вернувшись, он увидел, что «Грозы» и след простыл. Побродив два-три дня по причалам, он познакомился с катерниками. Катерники взяли его к себе. Вскоре Фрол узнал, что «Грозу» потопила подводная лодка; не спасся ни один человек. Мне думалось, что «Гроза» без Фрола ушла не случайно: моряки знали, как опасен их переход; точно так же пожалел Фрола Русьев. Он сказал: «Больше в море со мной не пойдешь. У тебя — вся жизнь впереди». Мы прижались друг к другу, чтобы согреться. В темноте перешептывались такие же, как мы, новички. Один спрашивал: — Нас будут в город пускать? — Нет, если пустят, только в строю, с воспитателем. — Хорошего мало. — И все же лучше, чем спать под воротами. — А ты спал под воротами? — Когда наш дом разбомбили, я и под дождем спал, на мокрой платформе. — Спи, Кит, — посоветовал Фрол, засовывая руку мне под бок. — Давай поглядим на Малую землю.
Счастливец! Он умел заказывать сны, какие захочется, и, насмотревшись всласть, всегда хвастался. А мне не спалось. Вспоминалась мама, которая думает, что отец жив, вспоминался Ленинград, Кировский, школа, товарищи. Вспоминалась Антонина. Она ведь здесь, в этом городе. Надо будет сходить к ней и к Стэлле. Возьму с собой Фрола. Хотя он не любит девчонок. Пойду один. Потом опять одолели тяжелые мысли. Отец, отец! Неужели я его больше никогда не увижу?! «Ох, длинна ночь! — думал я. — Скорее бы утро!» В темноте продолжали шептаться: — Море близко отсюда? — Какое тут море! Тут река, Кура... Море далеко, за горами. Фонарь за окном потух, и стало темно, как в погребе. Дождь барабанил по стеклам, и казалось, что кто-то, озорничая, кидает в окна горохом. — А по Куре пароходы ходят? — Нет. Она слишком мелкая и быстрая. Чиркнула спичка. В темноте затлел огонек папиросы.
Фрол храпел. Наверное, уже видел во сне Малую землю! А я думал о маме, вспоминал нашу квартиру на кировском, с забитыми фанерою окнами, и то, что вчера сказал начальник училища, адмирал, когда встретил нас во дворе: «Вы все, я уверен, хотите быть моряками, вы станете ими, преодолев все трудности, которые встретятся на вашем пути...» Только немногие пришли, как Фрол, с флота, во флотской форме. Другие долго скитались в разрушенных фашистами городах и прибыли в училище в рваных пальто и дырявых опорках. И лишь несколько человек пришли из дома, от родителей. Интересно, как мы будем выглядеть в морской форме? И я, я тоже надену завтра флотскую форму первый раз в жизни!.. Прогудело — наверное, поезд пошел через перевал, к морю. Мне вспомнился странный корабль, заросший кустарником. Какой славный капитан первого ранга! Ему долго не верилось, что отец не вернется. Но потом он узнал, что отца нет в живых. Нет в живых!.. Когда я был маленький, мы усаживались с ним на полу и из кубиков строили дома, улицы и площади, по которым пускали автомобили. Потом он приносил из кухни гладильную доску, приставлял к дивану, называл доску трапом, диван — кораблем, и я мог, опираясь на его сильную, крепкую руку, сто раз подняться на «палубу» и сто раз спуститься обратно. И отцу никогда не надоедало водить меня вверх и вниз!.. Он выпиливал из дерева корабли и из носовых платков сооружал паруса, за что мама всегда нас журила. Потом мы напускали полную ванну воды и отправляли корабли в плавание; заводили моторные лодки, которые, немного поплавав, тонули. Отцу приходилось, засучив рукав сорочки, вылавливать их со дна... А теперь его больше нет...
Фрол перестал храпеть. — Мамка! — пробормотал он во сне. — Мама, мамка моя!.. Значит, не Малую землю он видел во сне, а мать, которой уже нет на свете... За окном перекликались на разные голоса паровозы. В темноте все вздыхали, стонали, бормотали, не поймешь что...
* * *
Мы проснулись от яркого света, заливавшего класс через огромные окна. Вчерашнего дождя не было и в помине. Дождевые капли сверкали на голых ветвях карагача. У меня болела спина, затекла рука, но Фрол вскочил как ни в чем не бывало. Он встряхнул шинель, успевшую высохнуть за ночь, и принялся командовать, будто находился на катере: — А ну, вставайте! Чего разоспались? Поднимайтесь, скорей поднимайтесь! В какие-нибудь две минуты Фрол успел растолкать всех, и новички поднимались, заспанные, с красными глазами и с затекшими руками и ногами, не соображая со сна, где находятся. А Фрол, расчесав на ходу свою огненно-рыжую шевелюру, совал кому-то расческу: — Ты что, на сеновале спал, что ли? Гляди, солома набилась!.. Расчешись, да смотри расческу верни! А ты чего глаза выпучил? — говорил он другому. — Думаешь, придет бабушка, скажет: «Давай, внучек, вымоем ручки, вытрем носик?» Платок есть? Почему не имеешь? Эх, какой ты растяпа! На, возьми, утрись, да не забудь — верни... А для тебя что, особое приглашение требуется? — расталкивал он соню, свернувшегося калачиком в уголке. — Раз объявлен подъем, значит поднимайся! Тут разговоров быть не может. А ты что глаза выпучил? Забыл, где находишься? Я тебе разъясню: в На-хи-мовском. В Нахимовском, понял?
Когда вошел пожилой усатый матрос, вчера встречавший нас под дождем на вокзале, все были уже на ногах, волосы у каждого были расчесаны и приглажены, а мусор прибран в угол. — Ну, хлопцы, — сказал матрос весело, — бегом за партами да за койками! А там, глядишь, и париться в баньку! Пробежав по пустым коридорам, мы широкой каменной лестницей спустились во двор, где, гремя цепями, разворачивался грузовик. У раскрытых настежь ворот стоял часовой с автоматом. Он поглядывал на нас, едва удерживаясь от смеха. — А ну, хлопцы, растаскивай парты по классам! — зычно скомандовал усатый. Но мы не знали, с какой стороны к грузовику приступиться. Фрол встал на скат, залез в кузов и распустил веревки. — Кит, что стоишь? — позвал он. — Залезай живо! А вы, остальные все, подставляйте ручки! Фрол протянул мне руку, я залез в кузов, и мы вдвоем подняли парту. — Принимайте! Полундра! — закричал Фрол. И мы стали подавать парты в подставленные руки. Каждый раз Фрол кричал: «Полундра!» Парты таскали в училище, и было слышно, как их с грохотом ставят на пол. — Не побейте добро! — кричал матрос в окна. Новички расшевелились. Разгрузка вдруг превратилась из работы в веселую игру, и когда в ворота въехал второй грузовик, наполненный кипами брюк, фланелевок и бушлатов, он был разгружен в какие-нибудь полчаса. — А теперь всем в зал, стричься! — приказал матрос. Мы с визгом и топотом ринулись вверх по лестнице. Посреди зала стояло кресло, а возле кресла, щелкая ножницами, нас поджидал курчавый грузин с черными усиками и с густыми бровями. Он запахнул свой белый халат и пригласил: — А ну-ка, шен генацвале, кто первый? Стрижка за счет начальства, денег не надо.
Кандидат в воспитанники, дежурный по училищу и дежурный по роте карантина.
Застрекотала машинка, и меньше чем через час все были острижены наголо. Нельзя сказать, чтобы мы стали привлекательнее. У одного оттопырились уши. У другого на темечке обнаружилась лиловая шишка. А парикмахер с каждым шутил, каждому сообщал, что он стал красавцем, и самым маленьким предлагал побриться с одеколоном и подстричь усы. Когда остался неостриженным лишь один Фрол и матрос легонько подтолкнул его к креслу, Фрол запротестовал, говоря, что, мол, пусть стригут сопляков, а он себя уродовать не желает. Матрос только руками развел, но в это время в зал вошел старший лейтенант. Поняв, в чем дело, он подошел к Фролу: — Фамилия? — Живцов. Старший лейтенант взглянул на его орден и медали и сказал: — У нас все равны, Живцов, и боевые заслуги не могут служить преимуществом. Первым будет тот, кто станет лучше других учиться и отлично себя вести. Вам понятно? — Понятно, — пробурчал Фрол, опускаясь в кресло. Когда Фрола остригли, матрос построил нас и повел в баню. Она оказалась неподалеку, за углом. В бане было тепло. Все повеселели, разобрали веники, мочалки и шайки и опрометью кинулись в парильню. Я никогда не парился, но Фрол сказал, что это очень полезно и выгоняет простуду, и заставил меня залезть на верхнюю полку и похлестать его веником. Горячий воздух набрался мне в рот и ожег горло, но я все же стегал Фрола веником по покрасневшей спине и любовался, как к малиновой коже прилипают зеленые листочки. Фрол кряхтел от удовольствия, крякал и подбадривал:
— Давай, давай хлеще, ! Слабосильный ты, что ли? А ну-ка, со всей силы наддай, как у нас на флоте! Вокруг все тоже хлестали друг друга, баловались, визжали, обливали друг друга холодной водой. Фрол сразу утихомирил их, сказав, что «баня — это не цирк», и принялся хлестать меня веником. Я с трудом вытерпел это мучение. Слезы текли из глаз, и я чуть было не задохся. Наконец Фрол меня отпустил, сказав: «Ну, теперь хватит». Я кубарем скатился по скользким ступенькам, сунул голову в чан с холодной водой и все же не мог очухаться. В этот день я впервые понял, что такое настоящая баня! В предбаннике я с удивлением заметил, что мои брюки, курточка, ботинки, белье — все исчезло. Взамен на лавке лежали такие же, как у Фрола, брюки, синяя фланелевка, полосатая шерстяная тельняшка, форменка с синим воротником, бескозырка и бушлат. Все было новехонькое. — Ну, что же ты? Надевай! — сказал Фрол, обтиравший багровое, все в веснушках, лицо, на котором выступили капельки пота. Брюки застегивались непривычно, и если бы не Фрол, я наверное, не сумел бы справиться с ними. Синяя фланелевка была очень теплая. Я пожалел, что тут не было зеркала. Как преобразила всех форма! Вчера мы были разношерстной толпой. Теперь вчерашних новичков было не узнать. Надев морскую форму, правда, не становишься еще моряком, но, возвращаясь из бани, мы шагали уже почти в ногу.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Пермь, словно, не хотела отпускать моряков. Из-за погодных условий были прекращены полеты .Неизвестно насколько был отложен рейс самолета до Риги. Моряки явно опаздывали вернуться к месту службы в установленные сроки. Волновались они, неспокойно было нам. Знали, что за нарушение следует наказание. Командиру Сергею Николаевичу Боровкову послали срочную телеграмму, объясняя причину задержки. Я написала письмо, где подробно рассказала о пребывании моряков в Перми, о том, что значила для заводчан эта встреча, и какую высокую оценку дали этому директор завода и начальники цехов, где побывали моряки. Не скрою, очень хотелось хоть как-то смягчить наказание и последствия случившегося на будущее. Ребята вернулись к месту службы, а мы с нетерпением ждали хоть каких-нибудь известий. Но… почта « притопталась». И ,наконец, письмо от командира . Извиняясь за долгое молчание, он написал : …» что закрутился последнее время с работенкой. В конце апреля волновался, что ребята опаздывают, а на корабле столько работы. Мечтал о 28 часовом рабочем дне, а этих нужных парней не было… 30-го к вечеру приехала долгожданная делегация. Было сложное чувство у меня , не знал, что делать: радоваться или сердиться. Пришлось вначале порадоваться, а потом посердиться…» Написано очень деликатно. Думаю, что на деле, как и положено , было покруче. « Смывали» проступок , видимо, ударной работой. В очередном письме прочитала : « Время около 24. Только что пришли с корабля.Готовимся в море. Вот и сдали нужную задачу, чтобы получить «путевку» не в дом отдыха, а в море… Мне хочется на своем корабле выйти в море, в то же время немного волнуюсь, за то, как подготовлены к этому молодые ребята, и справятся ли со своими нелегкими делами в иной обстановке, да еще как поведут себя те самые механизмы, которые ремонтировались…» В режиме аврала жила и я. За время подготовки к встрече моряков и пребывания их в нашем городе, пришлось нарушить сроки сдачи контрольных работ и подготовки рефератов, чтобы успешно выйти на очередную сессию в госуниверситете. Я была там в числе отличников и как-то не хотелось « упасть с пьедестала». Тем более командир пожелал « вкалывать на каждом экзамене без аварийного продувания главного балласта. А только за счет своего хода ... Надеюсь, что это получится…» Не совсем понимая сути сказанного, сделала вывод, что дышать надо глубоко и ровно, не волноваться и не терять достигнутого. Подбадривали и ребята в письмах. Чаще всего желали : «Ни пуха, ни пера». Я по сложившейся традиции у студентов, шопотом посылала их : « К черту!» , хотя тоже желала им этого « ни пуха, ни пера», волнуясь за них. Ведь и им тоже предстоял серьезный экзамен, и ребята в письмах не скрывали, что приходиться так много работать, что находятся в состоянии какой-то тупой физической усталости. Беспокоился и командир : …» тяжеловат груз возложен на наши плечи, а причина только в нехватке времени. Ребята стараются, не жалея сил…Ведь они ничего такого не видели, или как некоторые говорят « не нюхали « .. Но вы за нас не волнуйтесь. У вас свои впереди экзамены - по этике , эстетике и другие. Тоже вещь серьезная. А мы « всплывем, продуемся « . Попытаемся обойти мели и подводные камни… Чего и вам желаем .» Вот так и учились. Ребята постигали морскую науку. Я получала новые знания в журналистике. И ко всему прочему откладывала на « полочки кладовой « памяти словечки из языкового арсенала подводников. Чтобы при встречи выяснить их истинное значение. Все получилось, как надо. И ребята получили хорошие оценки за выполнение необходимых задач. И я не « выпала» из рядов отличников. Мы заслужили отдых : экипаж отправился на экскурсию в Сигулду ( где после самой экскурсии была « накрыта поляна» для экипажа ) , а я в мыслях мечтала об очередном отпуске. На этот раз не совсем привычном. На снимках : кто хорошо работает, тот и отдыхает красиво. Экскурсия в Сигулду. Третий справа : командир Боровков С.Н. В центре экскурсоводы , которые отметили, что никогда не встречали более воспитанных и любознательных слушателей ( из письма командира ). « Ты печаль мою, палуба, разорви о причал ( на палубе « Смольного» ). Баян в руках Виктора Черноморова. Гитара – у Володи Калмыкова. Лучший плясун команды Игорь Борзосеков.
Получили мы с Марком Агронским однажды целую канистру спирта на технические нужды. Служили мы в то время в дивизионе торпедных катеров и жили, как холостяки, в комнате на третьем этаже береговой казармы нашего дивизиона. Комната была около 20 метров квадратных, в ней две койки, круглый стол, у входа два шифоньера буквой Г и за ними гадюшник с парой тумбочек. Женатые парни повадились после окончания рабочего дня заходить к нам на стопку спирта перед уходом домой. Так было и на этот раз. Пришло три или четыре человека. Из посуды у нас на хозяйстве был только стакан и эмалированная кружка, по этой причине пили по очереди. Ритуал состоял в том, что каждый наливал себе из графина спирта по потребности, выходил к обществу и со всеми чокался по носу, уходил в гадюшник и там выпивал, запивал водой из другого графина и закусывал. Наш командир дивизиона, весьма уважаемый нами, имел привычку заглядывать к нам в комнату в любое время суток. Обычно это выглядело так. Открывалась дверь и в комнату стремительно врывалась фигура, напевая, та-ра-рам… та-ра-рам. Фигура делала круг вокруг стола, наливала из графина в стакан воды, выпивала, заканчивала круг и так же стремительно скрывалась за дверью. Как только двое из наших гостей налили себе дозу и приготовились к ритуалу чоканья, открылась дверь, и в комнату ворвался комдив. Ритуал был прерван и один из гостей поставил кружечку на стол, а второй стакан на подоконник. Комдив сделал круг, взял со стола кружечку и проглотил содержимое. Осмотрелся и на окне увидел стакан. Запил спиртом из стакана и невозмутимо направился из комнаты. Кто-то из гостей высунулся в коридор и с сочувствием сказал «в умывальник побежал запивать». На следующий день мы ожидали грозы, но комдив сделал вид, что ничего не было. Между прочим, этот дядя во время войны пустил на дно немецкий эсминец. Не каждый поймёт, какое это сложное дело.
Акт на списание.
Тыловики береговой базы пожаловались адмиралу на безграмотность некоторых командиров в ведении хозяйственных дел. Адмирал распорядился устроить семинар для командиров катеров. На начало этого семинара он прибыл собственной персоной, дабы задать должный настрой дальнейшему его продолжению. В качестве примеров глупости, которую проявляют господа офицеры, адмирал зачитал несколько актов на списание имущества. Поднимает он одного из командиров и зачитывает составленный им акт на списание имущества. В акте сказано, что во время швартовки, боцман катера упал за борт, в результате чего, при спасении боцмана, были утоплены сапоги, морской бинокль, ножницы для резки парусины. Адмирал: «Если у вашего боцмана размер ноги 38, а вы ему выдали сапоги 45-го размера, то может быть! Но куда ваш боцман смотрел в бинокль во время швартовки? И совсем непонятно, как он мог во время швартовки резать парусину?».
19 марта 2006 г.
Слева направо: М.Д.Агронский, В.Калинин, Михайлов и В.Ф.Тарасов. Линахамари, 1957 г.
Дополним ранее приведенный рассказ Н.Г.Вечеслова об однокашнике и друге Л.П.Гостомыслове.
. Рижское взморье. Декабрь 1948. Капитан дальнего плавания.
"Профессор кафедры управления судном, советник директора мореходного института Дальневосточного государственного технического рыбохозяйственного университета Гостомыслов Леонид Петрович. Кандидат технических наук, доктор Академии транспорта РФ, академик МАНЭБ. Заслуженный работник рыбного хозяйства РФ. Награждён орденом «Безопасность. Честь. Слава», медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, медалью «300 лет Российскому флоту», золотой и бронзовой медалями ВДНХ СССР. Вопрос выбора профессии для Леонида Гостомыслова был предрешён ещё в детстве. Его отец, Пётр Константинович, встретил Великую Отечественную войну на полуострове Ханко (Гангут), защищал блокадный Ленинград, служил в бригаде подводных лодок на Балтийском море. Орденоносец, капитан III ранга. В возрасте 11 лет Леонид был принят в пятый класс Рижского нахимовского военно-морского училища. Потом — высшее военно-морское училище подводного плавания в Ленинграде, служба на подводных кораблях Тихоокеанского флота. После демобилизации Леонид Петрович 20 лет плавал капитаном рыбодобывающих судов на Дальнем Востоке, окончил заочную аспирантуру Дальрыбвтуза. В учебнике для вузов отрасли «Промысловая навигация» (1964) описан разработанный им и названный его именем способ облова подвижных косяков рыбы.
В 1979 году Л.П. Гостомыслова перевели с флота в для защиты диссертации. Через год он был назначен деканом мореходного факультета и проработал в этой должности 24 года. При реорганизации факультета в мореходный институт Л.П. Гостомыслов стал его первым директором. Леонид Петрович — прирождённый новатор. Его рационализаторские предложения, реализованные на практике, касались и конструкции орудий лова, и промысловых приспособлений на палубе, и приёмов работы. Например, он придумал способ ремонта кошелькового невода на плаву, прямо в районе промысла. По инициативе декана на мореходном факультете международный язык моряков на протяжении многих лет успешно изучают цикловым методом — по одному месяцу на третьем, четвёртом и пятом курсах, со сдачей госэкзамена. В результате выпускники свободно разговаривают по-английски. После получения в 1991 году из новостроя учебного парусника «Паллада» Леонид Петрович пошёл в первый рейс руководителем практики курсантов, чтобы лично оценить возможности этого уникального судна. Бывая за границей, он ознакомился с работой учебных заведений разных стран. Под контролем декана Л.П. Гостомыслова создана мощная береговая тренажёрная база подготовки моряков, отвечающая международным требованиям. Она оборудована с блоком визуализации, которому по диаметру экрана (6 метров) нет равных в России. Функционирует учебный центр, в котором отрабатываются навыки борьбы с пожаром, водой, работы со спасательными плотами и другие.
.
Леонид Петрович имеет высшие морские рабочие дипломы — капитана дальнего плавания (отечественный), капитана без ограничений (международный). У него 12 авторских свидетельств, патенты Норвегии и Японии. Его изобретения неоднократно экспонировались не только в России, но и за рубежом. В июне 2000 года на генеральной инаугурационной ассамблее IAMU (Международной ассоциации морских университетов) Л.П. Гостомыслов выступил с сенсационным докладом. В нём называлось смертельно опасным массовое внедрение центров компьютерного обучения и тестирования (работающих по системе «на мониторе один ответ верный, остальные — неверные») для операторов, действующих в режиме дефицита времени, от неверного решения которых зависит жизнь людей. К числу таких специалистов Леонид Петрович отнёс лётчиков, авиадиспетчеров, водителей, судоводителей, хирургов, космонавтов, операторов АЭС и других. Вскоре аналогичный доклад был заслушан на заседании Учебно-методического объединения (УМО) по образованию в области водного транспорта, которое состоялось на базе ГМА им. С.О. Макарова (Санкт-Петербург). УМО приняло решение не использовать в обучении и тестировании операторов, работающих в режиме дефицита времени, тренажёры с неверными ответами. На протяжении 15 лет Л.П. Гостомыслов систематически приглашался в качестве эксперта для рассмотрения различных аварий, в том числе с гибелью судов и людей. По собранным материалам он пишет книгу.
В ночь с 31 декабря на 1 января вследствие долгой болезни скончался.
Гриневич Владимир Васильевич
Гриневич Владимир Васильевич. Проходил обучение в Рижском Нахимовском училище. Из нахлынувших в связи с Днем Победы воспоминаний: войну я встретил в Киеве (я отвечал за сирену строящегося бомбоубежища во дворе дома, немцы летали прямо над крышами, видны были их морды); в Ригу попал на следующий день после ее освобождения (мама была главбухом в организации по восстановлению Риги и Латвии), потому пистолетов, ракетниц, макарон из снарядов и прочего было у пацанов навалом. А брошенные новенькие танки! А салюты из зениток прямо в центре города! А казнь через повешенье немецких генералов! В общем уйма воспоминаний. И приятно и горестно."
Гриневич. В.В.: "Мы в военной колонне на параде в день Физкультурников в 1947 году на стадионе "Динамо". Парад принимал Сталин. Я на фото правофланговый в пятой шеренге. Шли 10 на 10." Снимок из "Пионерской правды". "Идут нахимовцы". Фото С.Васина.
Чекин Игорь Вячеславович (мой отчим), находясь в качестве корреспондента на крейсере "Свердлов", когда он посещал Англию, написал пьесу "Дети Авроры" - о нахимовцах, которая много лет шла в театре Ленинского комсомола. Там играли такие актеры как Карнович-Валуа, Ларионов и даже Смоктуновский. Кстати, билеты в театре проверяла мама Геры Бабашина.
(: ЧЕКИН Игорь Вячеславович (1908-1970). Писатель, обществ. деятель. Работал гл. ред., затем нач. сценарного отдела ГУ по произ-ву фильмов Мин-ва культуры СССР. Автор ряда пьес и сценариев.)
Гулин Анатолий Иванович
Гулин Анатолий Иванович, 1934 г. рождения. Окончил Рижское Нахимовское училище (1952), Ленинградский институт точной механики и оптики (1961), инженер-радиомеханик. Лауреат Государственной премии (1982).
«Я поступил в Нахимовское училище только со второй попытки. Летом 1945 г. попытка оказалась неудачной, хотя успешно сдал экзамены, но не прошел мандатную комиссию и не был принят в Ленинградское Нахимовское училище. Мой отец ходил в училище, чтобы узнать причину такого решения. Ему ответили, что желающих поступить в училище очень много и при прочих равных условиях в первую очередь принимают сыновей и племянников адмиралов, старших офицеров, партийных работников. К этим категориям мой отец не относился, т.к. воевал простым краснофлотцем. По архивным сведениям, недавно опубликованным в книге В.К. Грабаря, некоторым преимуществом пользовались и сироты, к которым я также не относился. В следующем году вторая попытка оказалась удачной, правда, поступил не в Ленинградское, а открывшееся позже Рижское Нахимовское училище. Процедура приема полностью повторилась. Опять экзамены, которые проводились в палатках, установленных во дворе между учебным и спальным корпусами. Опять же мандатная комиссия, которую возглавлял начальник училища капитан 1 ранга К.А.Безпальчев. Запомнился один из вопросов Бати: «Смогу ли я выдержать тяготы морской службы (видимо, учитывая мой маленький рост и худобу после перенесенной блокады)?» Ответ мой, что отец выдержал, значит и я смогу, был воспринят положительно. Далее по отработанной схеме: кандидатов в воспитанники отмыли, пропустили через санпропускник, переодели, накормили и начали обучать и воспитывать».
Символ летних Олимпийских игр 1980 - Олимпийский Мишка.
За что именно Анатолий Иванович был удостоен Государственной премии? Большинство из тех, чья память хранит незабываемые страницы Московской Олимпиады, поймет и оценит вклад нашего нахимовца. Обратимся к статье ": "Особо нужно отметить создание и ввод в действие Останкинского телерадиокомплекса (на базе ТВ-аппаратуры III поколения), обеспечившего показ XXII Олимпийских игр 1980 года в Москве. Это был, пожалуй, один из самых больших ТВ-комплексов в мире (главный конструктор телевизионного оборудования — д.т.н. И.А.Росселевич). Работа по созданию и освоению для вещания ТВ-аппаратуры III поколения удостоена Государственной премии 1982 года, ее лауреатами стали И.А.Росселевич, Б.А.Берлин, А.И.Гулин, В.Т.Есин, М.М.Зимнев, Я.И.Лукьянченко."
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
