На медосмотр нас направили в поликлинику ВМФ. Опять переживания. Голодная и холодная военная зима сказалась на нашем здоровье. Юру Солнышкова признал не годным к военной службе хирург. До нормального веса он не набирал 20 килограммов. Саша Шадров при проверке вестибулярного аппарата свалился с вращающегося кресла. Но этим ребятам помогла их настойчивость. Начальник поликлиники признал «недовес» Юры Солнышкова временным, а Саше Шадрову разрешил повторно «повращаться». На этот раз он испытание выдержал. Жесткий отбор производился и на мандатной комиссии. Володю Балашова, который имел тройку по немецкому языку, как он говорил, «по принципиальным соображениям», зачислили лишь условно. Впоследствии он стал полноправным «спецом». В августе состоялось общее собрание, на котором зачитали списки зачисленных. Мы, восстановленные, держались несколько высокомерно: небось уже не салажата, как нам казалось. Вручили нам обширный список вещей, которые надлежало взять с собой. В начале сентября выехали из Москвы, а 19-го поздно вечером прибыли в Куйбышев. Разместили нас на втором этаже здания школы на двухъярусных, а у стен даже трехъярусных деревянных нарах. Матрацев и подушек в первую ночь не оказалось. Кто-то стал возмущаться, но обычно улыбающийся, приветливый Володя Рябов на этот раз не выдержал: — Заткнитесь, мамины сынки. На фронте бойцы из окопов не вылазят.
Его поддержали. Непривычный для большинства отрыв от дома, строгий режим подействовали угнетающе. Но длилось это недолго, благодаря уже освоившимся «спецам», которые приехали раньше нас из Ачинска. Командовал нашей ротой Иван Алексеевич Кириллин. Наше отношение к нему лучше всего характеризует запись из дневника Володи Русанова от 28 декабря: «Вот кто настоящий человек, понимающий всех нас и знающий нас до косточек!» Нелегко было нас приучить к строго регламентированной жизни, которая включала и соблюдение порядка в «кубриках». По этой части ответственность в первую очередь возлагалась на старшину роты Женю Тучкина, из набора 1941 года. Был он требователен, правда, иногда излишне шумлив. Ни одному из нас перепали от него наряды вне очереди. Состояние «кубриков» проверял и директор школы Д.Н.Таптыков. Однажды, еще в сентябре, завершая проверку, Дмитрий Николаевич сказал осуждающе: — Плохо «кубрик» содержите, не по-флотски. Для нас такая оценка была ниже, чем очень плохо. На стене висела гитара Саши Шадрова, поломанная при высадке из поезда, но сохраненная им, как подарок отца. Указывая на инструмент, директор сказал:
— какая-то. Эта разбитая гитара навевает мысли о разбитой жизни. Пришлось Шадрову гитару снять. Так постигалась житейская мудрость: не все, что хорошо для тебя, хорошо для коллектива, и с этим надо считаться. Набрали один взвод в Куйбышеве. Называли мы их «приходящими», и прошло немало времени, пока мы их признали. Из «приходящих» быстрее всех влились в коллектив острослов и насмешник Гриша Шпарага, эвакуированный из Киева, и коренной «самаритянин» Геннадий Рощепкин — доброй и широкой души парень. Когда я после выздоровления выписался из больницы, где мой желудок врач лечил довольно своеобразно — голодной диетой, Гена встретил меня, повел к себе домой и накормил, что по тем временам сделать было совсем не просто. Прошел уже месяц занятий, и мы успели оценить наших преподавателей. Кириллин излагал историю так, что знания влезали в голову, как гвозди в древесину. Проверял их необычно. Заданный урок не спрашивал, а открывал наугад учебник — это и отвечай: мы все должны были знать и помнить. Военно-морское дело вел влюбленный в свой предмет, всегда подтянутый и требовательный Ю.Р.Похвалла. Л.А.Блитштейн прививал нам интерес к английскому языку и многого достиг, уча нас, как он говорил, даже думать по-английски. Но, пожалуй, больше всего нам нравились уроки литературы, которые вела обаятельная, остроумная, умеющая найти подход к каждому учащемуся, раскрыть его способности Сельма Рубеновна Брахман. Все преподаватели, включая женщин, дежурили по школе. Им было положено проверять подъем. В первое свое дежурство, приоткрыв дверь и заглянув к нам, Сельма Рубеновна не крикнула, как это делали многие из дежуривших мужчин: «Подъем!», а ласково произнесла: «Вставайте, мальчики». Учуяв ее слабину — постесняется, не зайдет в «кубрик»,— многие продолжали возлежать на нарах. С джентльменской по содержанию, но противоположной по обращению речью к тем, кто еще лежал, выступил Володя Фокин: — Ну и паразиты же вы! Пользуетесь женской слабостью! Кто-то спросонья проворчал «шат ап», что в переводе с английского означает «заткнись». Но лежавших уже стягивали вместе с тюфяками с нар. Благородство победило. А на следующее дежурство Сельмы Рубеновны ко времени побудки все мы были уже одеты. Наградой нам была милая, добрая улыбка нашего преподавателя.
Брахман Сельма Рубеновна, переводчик произведений мировой классической литературы, профессор кафедры мастерства актера (01.09.2007.) Очень досаждала нам голодуха. Правда, 8 октября открылся камбуз в школе и питание несколько улучшилось. Но все равно мы оставались как бы травоядными. Зеленые помидоры, преобладавшие в меню, теперь заменило блюдо, называвшееся пшенно-тыквенной кашей, в которой, конечно, тыква преобладала. Суп на первое строго соответствовал выражению: «Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой». Нередко вместо сахара нас потчевали отварной сахарной свеклой. Совсем бы изголодались, если бы не вещи, взятые нами, согласно обязательным спискам — тем самым, которые мы так кляли перед выездом из Москвы. В первую очередь через базар начали снабжать местное население валенками. Чтобы моряк их надел?! Да не в жизнь! А когда 6 ноября нам выдали форму, то вслед за валенками на базар отправилась наша гражданская одежда. Конечно, преподаватели учитывали, что «пустое брюхо к ученью глухо». Иногда они очень умело использовали наше желание его наполнить в педагогических целях. Так, К.Д.Синявский, наш преподаватель химии, рассказывая о серной кислоте, начал с того, что она используется для обработки клетчатки при изготовлении ирисок. Формула и свойства такой полезной кислоты запомнились сразу: а вдруг удастся сделать ?!
Взаимоотношения со старшей ротой складывались в основном нормально. Постепенно мы становились дружнее, сплоченней. Крепло чувство коллективизма, устанавливался своеобразный кодекс чести. Конечно, не все в нем складывалось идеально. Иные постулаты теперь кажутся мальчишескими. Но из песни слова не выкинешь — ангелами во плоти мы не были. Иногда раздоры и споры решались с помощью кулаков. Существовавшее тогда в гражданских школах на этот счет выражение «стыкнемся» заменилось у нас благородным — «вызвать на дуэль». Кулачных схваток было две: пятнадцатисекундная и до первой крови. Непременное их правило — лежачего не бьют. Чувство справедливости, обостренное у всех подростков, было у нас особенно развито, и, защищая его, мы проявляли крепчайшую сплоченность. Существовало у нас такое правило, во всяком случае в нашем «кубрике», что любая полученная посылка с продуктами становилась общим достоянием взвода. Определенная часть (насколько помню — одна треть) оставалась собственностью истинного владельца, а остальное в мгновение ока перемалывалось нашими молодыми зубами. Наши «спецы» внесли свой вклад в развитие художественной самодеятельности спецшколы. Мы организовали джаз под руководством темпераментного и энергичного Володи Русанова, проучившегося пять лет в музыкальной школе по классу фортепьяно. Правой рукой у него был Адольф Кнабе. За ударными инструментами, состоявшими вначале из одного пионерского барабана, лихо вскидывал палочки Володя Рябов. Джазистами стали Миша Кофман и Толя Иванов.
Благодаря нашему участию самодеятельность вышла на городскую орбиту. 26 февраля совместно с райкомом комсомола был дан концерт в . Фурор! Все 900 мест заняты. (Не меньше, чем на в 1967 г.!?) Особенно понравился зрителям наш джаз. Концерт длился до полуночи. В марте дали еще один концерт: весь сбор — 12 тысяч рублей — отчислили в Фонд обороны. В нашей роте учились «спецы», отцы или родственники которых занимали высокие должности. Скромностью и прямотой отличался Стасик Архангельский. Что он племянник Буденного, мы узнали случайно, уже в подготовительном училище в Ленинграде. Только что открыли коммерческие продовольственные магазины. Тщетно ворошили мы свои чемоданы, чтобы отметить ноябрьские праздники чем-нибудь вкусным. И вдруг Стас достал из чемодана настольную сигаретницу из желтого металла. Кто-то высказал предположение, что она золотая. Володе Маслову поручили показать сигаретницу в ювелирном магазине. Как сейчас перед глазами картина: сидим мы в «кубрике», является Володя с пачками денег. Не помню, 17 или 19 тысяч. Всеобщее ликование. Стас начинает раздавать пачки товарищам. Себе из этих денег он купил только гитару и кожаные перчатки. Сигаретницу он, оказывается, взял «у дяди Семы». Правдивость не позволила ему скрыть эту историю от маршала, и тот одобрил поступок племянника.
Учились в спецшколе и явные приверженцы военно-морской авиации: Володя Бочевер, Толя Надточеев и Володя Мышко. Первым ушел в школу морских летчиков, размещавшуюся тогда в Куйбышеве, Владимир Юрьевич Бочевер. После окончания училища он служил в авиации Северного флота: участвовал в бомбежках фашистских кораблей, встречал и сопровождал конвои союзников, совершал разведывательные полеты. Однажды самолет сбили, но его, раненого, подобрал сторожевик. В.Ю.Бочевер был награжден орденом Красного Знамени. Уйдя в 1950 году в запас, он шестнадцать лет проработал директором в ансамбле Игоря Моисеева (позже - директор Московского мюзик-холла). Заслуженными военными летчиками стали и . «Красная звезда» за 30 октября 1974 года с прискорбием известила о трагической гибели при исполнении служебных обязанностей полковника Надточеева. Полковник Мышко перед уходом в запас служил в Звездном. Соблюдение дисциплины было у нас непреложным законом. Никаких скидок на мальчишество не делалось. Наряду с наложением взысканий командование широко использовало в воспитательных целях взводные и ротные собрания. Как правило, проступок обсуждался объективно и бескомпромиссно. А когда тебя судят твои же товарищи, это пострашнее любых взысканий. Сданы экзамены за восьмой класс, и нас отправляют в лагерь на . Жара. Мы с полной воинской выкладкой: вещмешок, скатка шинели, противогаз, только винтовки не хватает, но не легче ее одеяло и подушка. Дошли до дебаркадера близ лагеря. Разморенные, вспотевшие, мы в тот раз еще не приметили всех красот окружающей природы, карабкаясь по крутому подъему.
Учебный день в лагере очень напряженный. Сухопутные бои со взятием крутых яров, с преодолением поля по-пластунски (чуть поднимешь зад — бери рубеж заново). Невесело и по нескольку раз в жару натягивать на вспотевшее лицо противогаз. Эти занятия нашими любимыми не назовешь. К морской практике мы относились куда лучше — предмет-то наш, святое дело. Хотя гребля требовала немалых физических затрат, но здесь сачкануть считалось позорным. Да и боцман Ф.Ф.Цисевич этого не допустил бы. ...Горели от взбугрившихся мозолей ладони рук. Только мало-мальски приспособишься грести на левом борту, пересаживайся на правый; был баковым — становись загребным. Непреклонность свою Цисевич разъяснял: «А как же ты будешь учить матросов, если сам не освоил греблю?» Хотя внешне боцман был суров, но мог поддержать, когда видел, что «спец» на пределе сил. Но если замечал, что силы-то есть, а вот тратить их кто-то не желает, то мог и цепочкой от боцманской дудки перетянуть. Вполсилы, конечно. Высшей похвалой у Цисевича было: «Я на тебя надеюсь». В доверенных на плавсредствах у боцмана ходил Миша Копытников. Река не море, но и там бывали ветры, которые превращали рябь в волны. И не раз Мише приходилось метаться по мосткам, чтобы не унесло или не выбросило на берег большое хозяйство: два шестивесельных яла, четыре катера без моторов, которые по этой причине использовались как гребные, и катер-лимузин с мотором. На катер-лимузин были назначены мотористами Володя Балашов и Аркаша Бескурников. Однажды они перебирали двигатель. А Эндзелина зачем-то срочно вызвали в город. Пришлось готовить шлюпку. Смотреть, как она будет отходить, на пригорок выбежали несколько «спецов». Запомнилось, как Герман Янович в светящемся белизной щегольском кителе подходил к ялу. Цисевич для его приветствия дал команду: , и весла взметнулись вверх, застыв в вертикальном положении. Подумалось: когда-нибудь в будущем и мы будем так вступать на шлюпку, став командирами на Военно-Морском Флоте!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
ДЗАРИДЗЕ ЛЁВА (ЛЕВАН?). - (Л. Димент-«ДЕТИ БОЛЬШОГО ПОДСОЛНУХА»)
Москвич. Перешёл в наш взвод вместе с другими старичками: Курако, Лоладзе, Бога-. ………… ченко. Взрослей остальных на 2 года. В отличие от меня, шебутного крикуна, был нарушителем «тихим». Он «просто ходил в самоволку к Аллочке Майоровой». За что и был в 1951 году отчислен из училища, одновременно со мной и Габидовым. Вместе мы учились не очень долго. Особо о нём сказать нечего. Считался сильным. «Житейски» был выше нас - малявок. Общался больше с Курако, Смирновым, Беспрозванным и «старичками» Богаченко, Лоладзе.
Димент Леонид Давидович
Ранее уже были опубликованы фрагменты его воспоминаний, в обзоре выпуска 1953 года мы и дальше будем всячески использовать то, что сохранила пристрастная и художественно зоркая память Леонида Давидовича. Здесь же приведем те строки воспоминаний, в которых он рассказывает о себе.
А вот он и я. Здрасте! Я – это дважды питон «Димка» = ДыЛыДы /Л.Д.Димент/. О себе писать негоже, но приходится. Смогу ли коротко? Однажды в училище нас на целую неделю заразили жизнерадостным смехом. Мы впервые увидели необычный в те времена МУЛЬТИПЛИКАЦИОННЫЙ фильм. Это теперь «мультик» каждому карапузу привычней, чем манная каша. А тогда! Фильм назывался «» (Союзмультфильм, 1949.). Карикатурно, в стиле Бориса Ефимова, высмеивались США. В этом мультике Борис Ефимов - автор типажей рисунков.
"Мистер Уолк, крупный делец и обладатель приличного состояния, решил удалиться от дел и поселиться на недавно купленном острове. Там он думает укрыться от преследующей его военной истерии. Он не разрешает домашним включать радио, по которому говорят про самолёты и бомбы и его раздражают выстрелы охотничьего ружья сына. За глаза мистера Уолка зовут пацифистом, а редакторы газет подсылают к нему замаскированных репортёров, понаблюдать что на самом деле происходит на острове. Неожиданно выясняется, что у самого дома, где живут Уолки, плещется целое море нефти. Об этом в свои редакции немедленно телефонируют газетчики. Через недолгий срок на остров высаживаются группы вооружённых людей, которые столбят участки и открывают пулемётный огонь по приближающимся к ним. Мистер Уолк видит, что его неприкрыто грабят. На его острове, предъявляют претензии на обладание его нефтью, которая стоит многие миллиарды. У миролюбивого мистера Уолка есть, к счастью, хорошо припрятанная радиостанция и целый арсенал оружия. Он вызывает на помощь военных, а сам вооружив всю свою семью, переходит в атаку на непрошенных гостей. На острове мира разгорелся нешуточный бой.
Своего не отдаст мистер Уолк, крупный делец и обладатель приличного состояния." () В рисунки Ефимова, Генча и др. мастеров шаржа я влюбился ещё в 1944 г. во 2 «В» классе 8-й (мужской) школы города Горького. Это был второй год раздельного обучения. Помещение только что освободилось от госпиталя. Не было ни одного целого выключателя, в классах холод, в кишках голод. В них, как и в коридорах, завывали сквозняки. Приходя первыми утром в неохраняемую, без единой ещё души, школу, мы, первым делом, соединяли оголённые концы проводов. Вслед за светом врывался шум прибывающей пацанвы, гогот, рёв, толчки, кутерьма. Умудрённые опытом старшеклассников, мальчишки сцеплялись за руки; первый хватал руками провода, последнего трясло; и он тут же вцеплялся во вновь входящего. Всем было весело. Благо - напряжение было лишь 127 вольт. А, может, и с недокалом. Иначе нас, недокормленных, поубивало бы всех. У более сытого одноклассника Герки Бортникова (возможно, он не был сиротой, а его интеллигентные родители трудились в тылу) я впервые увидел журнал «КРОКОДИЛ». Моему восторгу не было конца. С тех пор рисовать смешное стало для меня самой радостной песней. И когда в СКБ Ленинского завода г. Горького, где конструировали радары для подводных лодок, инженер Евгений Васильевич Бруснигин сказал: «Некому рисовать новогоднюю газету? А в 8 лаборатории есть мой бывший воспитанник Димент – большой специалист по политсатире»; я, хоть и удивился такой оценке, но обрадовался. Видно, в ТНВМУ я немало бумаги испортил на хохмочки...
В сквере на Плеханова после рентгена. Сентябрь 1948 г. Первые дни в Тбилиси. Мы, новобранцы 5 роты (6 класс), пока ещё «кандидаты». Ленточки без надписи, погончиков нет. Сидят: Василий Драчнев, Василий Дакин, Геннадий Власов, Сергей Катющенко (позже – Демченко), Геннадий Галь, Валерий Третьяков, Июлий Теплюк. 2 ряд: Владимир Палей, Руслан Тотров, Владимир Горбатов, старшина Ефимочкин, Николай Кучумов, Анатолий Федин, Павел Аникеенко. Стоят: Константин Комаров, Игорь Шишкин, Владимир Киселёв, Александр Смирнов, Борис Йофа, Герман Семёнушкин, Лев Горьков.
Если наш взвод (класс) представить большой, дружной коммунальной квартирой, в которой есть некая семья, то я бы представил такое: 1. Должен быть глава семьи – самый основательный и авторитетный. Кто? Может быть, Саша Смирнов? 2. Дети. Это мы. И самый непутёвый из них, конечно же, был я. Были и разные другие индивиды. Каждая «семечка» была индивидуальна. Но мне, безосновательно долгие годы почему-то считавшему себя умным, это не дано было распознать. Лишь с годами всё больше понимаю – как я был одномерен. Мозгов хватало лишь на сиюсекундную эмоцию. 3. Сосед справа. Пожилой, поздно приходящий с работы, молчаливый, но всеми уважаемый. Основательный! Лёва Дзаридзе? 4. Другой сосед. Общий любимец. Профессор, красавец, эстет. Небожитель. В его комнате много необычного: и настенные часы с большими, чёрными римскими цифрами и сверкающим медным маятником. Влево – вправо, влево – вправо, и: бом, бом, бом… каждые четверть часа. Виолончель с лакированными боками. И т.д. и т.п. Ну да, хватит врать! Разошёлся. Это, разумеется, может быть лишь Юра Курако. Таким соседом нельзя не гордиться. Не в каждой квартире есть это диво. И когда старожилы двора поговаривали, что профессор в молодости был чемпионом и солистом балета, в это легко верилось. Он о себе никогда ничего не говорил. Из скромности? Но только казалось, что эти изящные, удлинённые пальцы не предназначались для боксёрских перчаток, а должны были плавным движением направлять мяч с персонального в корзину. Иногда некая молодящаяся Верочка, тщащаяся скрасить его одиночество, стирает пыль с кожаных переплётов старинных книг и длинных листьев развесистой пальмы. Любовно протирая большое венское зеркало, в котором отражается автопортрет хозяина с юной женой и дочками - ангелочками и ковёр с белым кальяном да буйволиный рог на серебряной цепочке; ворчит про какую-то противную Клару. А, уходя, надевая калоши в прихожей, раздражённо обзывает его старым фатом и глупым, замороженным королевским пингвином. Мы – пацанва, ненавидели «старую каргу». А печнику Печёнкину - каторжанину (16 лет Колымы) совали окурки за хлястик ватника; и обижали его забитого и беспомощного внучонка; чтобы дед не врал: «С такими пальцами барину надо бы быть щипачом». 5. Нельзя в семье и без мамы. Это – Старшина-Офицер-Педагог (все в одном лице, нечто необходимое и с кем нельзя не считаться). Без этого - ни уюта, ни знаний, ни тебе кулебяки и красивой морской формы, парадного мундира, сверкающего бляхой и медными пуговицами. 6. И вся эта ахинея пришла в мою бедную голову, вот с какой стороны: БАБУШКА! Кто в таком сообществе может быть, оставаясь сравнительно незаметным, и, вроде бы идущим не во главе общего потока, и, тем не менее, неизменно и незаметно для каждого необходимым, и, без видимых проявлений – любимым. Над кем все – и семья, и соседи легко подтрунивают: «Старуха, рот закрой!»? Мимо кого не проходила ни чья-то радость, ни общая печаль?
В Тбилиси в 1974 г. на 30-летии ТНВМУ я понял – центром души нашего коллектива был, пожалуй, ВОВКА ГОРБАТОВ.
Вверху: старшина Залогин на самоподготовке 3-го взвода. Внизу: первенство по шахматам.
Кто мы, что мы, где мы, как мы? Известно лишь НЕБЕСАМ. И, даже если меня кто-то из сущих ещё слышит - не суть, что при звуках моего старческого кудахтанья он должен трепетно внимать. И я не ропщу. Когда-то все мы были молоды и подвижны. И нас было много. У времени свои законы. Но всё же я, как пьяный боцман (Свистать всех наверх!) ору: «АУ, РЕБЯТА! Есть здесь кто-нибудь? Есть хоть одна живая душа, способная соответствовать? Ау-ау-аууу-у!». Может, я напрасно полгода (или больше?) колотил по клавишам? Может, слишком мелкотемен и (или), как таковой, никому и на хрен не нужен? Не исключаю такой возможности. А, может, мои бывшие однокашники, гордые своими биографиями (и ГЕРОИЧЕСКИМИ АВТОбиографиями), подобно литературствуюшей братии (знаю я, немало повидал всяких лириков и сатириков), предпочитают в основном вещать, а не слушать чужое? Что ж, это нормально. И я здесь, вроде как оказался на чужом пиру. Мне, конечно, не поверят, посчитают ущемлённым, обиженным. А я не расстроен. Наоборот, очень благодарен за то, что смог, будучи благодаря счастливому случаю втянутым в возрождение нашей памяти, смог испытать много счастливых минут, окунаясь в светлое детство и добрую юность. Огромное спасибо Валентину Максимову, за то, что разыскал меня и на это непродолжительное время зарядил старого «Димку» интересной работой. И, если даже она никому не понадобилась, всё равно, я не в проигрыше. Наоборот - в большом выигрыше. Я с радостью это проделал для себя, себе, и этим доволен. И совершенно не важно, что обо мне думают другие, и желают ли обо мне думать. Главное – я хорошо думаю о тех, кто ТОГДА были моими друзьями. И такими оставляю их в своей голове, в своей душе. А что стало с людьми, с их мыслями и их чувствами за долгие годы жизни (которая, по сути, ежедневная борьба - борьба с препятствиями, с обстоятельствами с противником, борьба с самими собой, постепенно меняющимся), что стало с вами – это не по моей части. Я за себя в ответе. Об этом и писал. Не кривя душой, не сказав ни единого слова неправды. Моё, мысленное, с Вами общение меня обогатило. А, по сему закругляюсь.
Поздравляю ВАС с 65-летием ПОБЕДЫ! Одна из двух моих фотографий, пожалуй, лишняя. Но это грех редакции, а не мой. Прошу прощения.
Желаю всем многих лет радостной, насыщенной жизни! Пусть каждый возьмёт от судьбы по максимуму! Всего-всего ВАМ НАИЛУЧШЕГО! Леонид Димент, 05.05.2010.
Пишу это осенью 2010 года. Фотографии же «стряпали» наши мальчишки более полувека назад. В их шустрых ручонках сверкали не фотовспышки, а окулярчики трофейных игрушек - «малюток» и «лилипутов». Не «мыльниц», «ФЭДов», «ФОТОКОРов». Спасибо проигравшему вермахту. Отоварил. И, да простит меня искушённая публика, но НИКАКИЕ ПИКСЕЛИ НЕ В СОСТОЯНИИ ИСПРАВИТЬ то, что не смогли ублажить лоском наши умельцы.
А мне самая неудачная фотография полузабытого Уронова на задней парте ценнее всех парадных и разгламуренных. Спасибо вам, ребятишки! И, прежде всего, тебе, дорогой друг Адька Сидоренко. Ты давно уже не с нами. А дело твое живёт. Большинство снимков моего не хилого архива я выхватывал из твоих рук, не дав уничтожить брак. Ты не зря под одеялом красил руки сульфатами-гипосульфитами в американской жестянке от свиной тушёнки, проявляя и закрепляя свои шедевры. Мне досталось меньше тех, что с треском, скорчившись, падали с оконного стекла. Ты, любовно распрямляя их о грани стола, говорил «Набрал всякой дряни – с тебя хватит». Я не сердился. Зато, у меня есть много единственных, каких никому не досталось.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
...К вечеру возвращаемся на пароход. Ребята думают о том, что видели. Какой стойкостью и мужеством обладали те, кто тут сражался! Как смогли наши солдаты вынести все это и победить? Глядим на глинистый берег, где вырыты пещеры. Да, действительно, для защитников Сталинграда за Волгой земли не было. Чувство у нас такое, будто повзрослели лет на десять. Ночью мы отвалили от причала. Над Сталинградом черным-черно, ни огонька. Эхо протяжного гудка — салюта памяти бойцам-героям — носится меж берегов... Утро наступило чистое, прохладное и мирное. Розоватое солнце всплыло из-за покрытого кудрявым кустарником песчаного плеса. Справа открылся Светлый Яр. О войне ничего не напоминало: здесь ее не было. Лучи высветили отвесные кручи, земля словно заискрилась; очевидно, поэтому и назвали поселок Светлым Яром. Свернули к берегу. У травянистого откоса приткнулись к некогда зеленому, а теперь в конопушках отставшей краски дебаркадеру. Предполагается простоять до вечера, устранить неполадки в машине. Мы вчетвером направились вдоль отмели вниз. Подошли к дедусе с удочкой. Он сообщил, что на противоположной стороне, в озерцах и протоках, видимо-невидимо раков, а уж рыбы и того больше, встречается стерлядь и осетр, а в корягах водятся пудовые сомы. Вот если махнуть туда на лодке — она привязана тут же к зеленой, бородатой от бахромы водорослей свае. Но завелась там шпана разная, дезертиры, гопники.
Шпаны мы не боимся, садимся в лодку, разбираем выщербленные весла и гребем на тот берег. Полчаса спустя, переплыв реку, продираемся к небольшому, укрытому со всех сторон ивняком заливчику. В воде замечаем что-то сплетенное из прутьев, напоминающее большой сундук. — Садок... В нем, кажется, осетры,— говорит Виктор Титов, пытаясь вытащить его. Мы уже собираемся помочь ему, как вдруг из тальника выскакивает здоровенный мужик с косой в руках. Замахивается на Титова и злобно орет. Нас он не заметил, решил, что Витька один. Я выхватываю из кармана пистолет. У некоторых «спецов» таковые имелись, в основном у тех, к кому приезжали на побывку после ранения отцы с фронта. Есть и у меня, правда, без единого патрона. — Стой! Брось косу! — вскидываю браунинг. Мужик вздрагивает от неожиданности, оборачивается. Четверо. Этого он не ожидал. Ему за двадцать. Острижен наголо. Лопоухий. Лицо распухшее, видимо, от самогона. — Се-е-мен! — донесся из-за кустов женский голос. — Тащи еще, эта кончается. Я шагнул к зарослям и раздвинул ветки. Около шалаша сидела деваха в белой майке. Растрепанная и потная. Увидела меня и от удивления раскрыла рот. Блеснул золотой зуб. Меж ее широко разведенных полных ног стоял таз, в него она из вскрытого финским ножом брюха осетра выдавливала черную маслянистую икру. Рядом в корыте уже лежало пяток вспоротых полутораметровых рыбин. Вспомнились худенькие, как былинки, девчонки-зенитчицы. — Собирайте-ка все и айда на дебаркадер. Там разберемся. Уголовники вы и сволочи,— сказал, еле сдерживая ненависть, Титов. Задержанных вместе с рыбой, икрой переправили на наш берег и представили Житкомлинову. Вечером приехали двое пожилых милиционеров, забрали задержанных, поблагодарили нас... Светлый Яр покинули в полдень, а на следующее утро прибыли в Астрахань.
Быстро выгружаемся и занимаем под жилье просторное деревянное здание. Замполит объявляет: денька через два-три за нами придет судно из Баку, а пока предстоит весьма ответственная работа: портовики и местные власти просят помочь. После завтрака отправляемся на железнодорожную станцию, где под откосом — две огромные металлические глыбы. Это отливки — шестнадцатитонные половинки маховика. Их надо доставить к воде через трехкилометровый пустырь. Там они будут погружены на баржу и отправлены по назначению. Грузить не наша забота, нам лишь дотянуть до воды. Но как? Волоком. Как наши предки перетаскивали свои кочи на пути «из варяг в греки». На землю укладываются бревна-катки. Отливка втягивается на них веревками, а дальше своим ходом: «сама» пойдет. Дергаем веревки, тянем, и отливка, разлохмачивая своей тяжестью катки, медленно двигается. И так шаг за шагом. Вечером груз доставлен на место. Возвращаемся, еле волоча ноги от усталости. Даже есть не хочется, что случается редко, вернее, вообще еще не случалось. А — подъем в шесть утра. Скудный завтрак, и снова на тот пустырь за второй половиной. И опять все сначала. Эй, ухнем! ...Смеркается. Остается до воды каких-то метров сто. Последнее напряжение сил. На втором, а может, уже на десятом дыхании дергаем за канаты. Отливка набирает скорость. Несколько человек быстро выхватывают освободившиеся из-под нее сзади катки и мчатся вперед, чтобы вновь засунуть их под основание маховика. Неожиданный жуткий вскрик. Все замерли. Отливка остановилась, придавив «спеца» из шестого взвода Абрама Пивоварова. Резкая команда замполита: — Ну! Разом! Облепылы со всех сторон! Мы бросаемся к маховику. Что попадя подсовываем под низ: доски, бревна, в отчаянье хватаемся руками за отливку. Трещат бревна, трещат наши позвоночники, срываются ногти, обдираются в кровь ладони. Отливка медленно приподнимается. Десятки рук осторожно вытаскивают нашего товарища и кладут на сброшенную кем-то робу. Мальчишка еще в сознании. Бегут за машиной. Повезло: перехватили неподалеку .
Состояние у нас такое, будто придавило каждого. Докатив болванку, измученные и угнетенные горем, возвращаемся к себе. До слез жалко Абрама. Жалко и Житкомлинова: ему, несомненно, попадет. Шепотом совещаемся. Решаем завтра утром собрать деньги у кого сколько есть и отнести в госпиталь, а за замполита встать горой. ...Пивоваров выжил. Конечно, с мечтой о флоте ему пришлось распрощаться. Врачи-умельцы, земной им поклон, спасли ему не только жизнь, но и ноги. Вылечился. Выписался. Воевал. Учился и теперь работает в Москве... Жара немилосердная. В полдень прибывает наше судно. Это настоящий морской теплоход. Окрашен в серо-голубой цвет. Надстройка с трехэтажный дом. Мостик, как просторная веранда. На корме медными буквами — «Тельман». На баке и юте по две сорокапятимиллиметровых зенитных пушки. На флагштоке военно-морской флаг с красной звездой, серпом и молотом. Все как и положено на военном флоте. Сноровисто грузимся. Устраиваемся. Затем разбегаемся по всем помещениям, чтобы ощупать то, что уже изучали в теории, но с чем никогда еще не встречались на практике. Разумеется, это не эсминец и даже не сторожевик, но все-таки военный корабль. В рубках и отсеках чистота и флотский порядок. Матросы в аккуратной рабочей форме, офицеры, как и положено, в ослепительно белых кителях с погонами.
отдает швартовы и ложится на курс. Ночью убеждаемся — мы действительно в море. Начинает штормить. Волны глухо ударяют в борта. В снастях по-разбойничьи посвистывает ветер. Корабль неторопливо переваливается с борта на борт. Проходим Махачкалинско-Дербентскую впадину — самое глубокое и неспокойное место на Каспии. Нам все интересно, вероятно, поэтому пока никого не укачивает. Большинство ребят на палубе. Для многих сильные порывы ветра и соленые брызги первое морское крещение. Пока оно проходит благополучно. Утром «Тельман» огибает мыс Султан, и перед нами — взбегающий вверх по склонам Баку. В Арменекенде Бакинская военно-морская специальная школа, куда мы и держим путь. Еще целых два месяца ходим мы в учащихся 1-й Московской. Сдаем экзамены по алгебре, геометрии и тригонометрии, а затем нам объявляют, что на базе Бакинской спецшколы создано Бакинское военно-морское подготовительное училище, куда мы и зачислены на третий курс...
Ю.Рысс. ВЕРНОСТЬ МЕЧТЕ
Разные были характеры у мальчишек, пришедших в спецшколу, а через нее — на флот. Но есть в них нечто общее: мечта и верность ей. Поистине фанатично стремился к морю Миша Копытников. Начал он им бредить в пятом классе. Прочитал несколько раз книгу капитана дальнего плавания Лухманова «Соленый ветер». Мало того — переписал ее и перерисовал из приложений все виды оснастки парусов. Читал множество другой литературы о флоте. В сороковом году начал постигать премудрости морского дела в Московском Доме пионеров. Постоянно наведывался в магазин «Осоавиахим» в Столешниковом переулке, где на скромные мальчишеские деньги покупал плакаты по шлюпочному и сигнальному делу, по устройству корабля.
Володя Балашов в 1939-1940 годах также занимался в морском кружке, участвовал в шлюпочных походах по каналу имени Москвы, окончил курсы мотористов при речном пароходстве. Помню и сам я, когда достиг четырнадцати лет, поступил в морской кружок Московского Дома пионеров, где впоследствии сдал нормы на значок «Юный моряк». Об открытии Московской военно-морской спецшколы узнал только в декабре 1940 года. Сразу направился на Верхнюю Красносельскую. Якоря у подъезда! Надо сделать все, чтобы войти в эту дверь не в последний раз! Робко вступил в вестибюль, блиставший чистотой, и с трепетом застыл на пороге напротив военно-морского флага. Ко мне приближался в ладной морской форме спецшкольник. На рукаве суконки — бело-голубая повязка, которая, как я уже знал, называется «рцы». С каждым шагом слегка подпрыгивает черная кобура пистолета. Услышав вежливый вопрос «Кому и как прикажете о вас доложить?», я пролепетал, что, дескать, собираюсь поступать в спецшколу. В канцелярии мне объяснили, что документы можно подавать в мае. В числе документов должна быть ведомость оценок за три четверти. Возникшая на пороге надежда угасла... А я-то надеялся, что по окончании учебного года. Для возникших переживаний были основания: в первых двух четвертях по поведению в моем дневнике мрачно красовались четверки. В мае я пришел снова. В кабинет, где заседала мандатная комиссия, вошел, ступая на носки, чтобы казаться выше ростом. Посредине за столом сидел директор спецшколы. Строгое выражение на его лице смягчила благожелательная улыбка. Начал просматривать документы. Я замер, затаив дыхание — сейчас все решится. Улыбка потухла, и директор сказал жестко: «Флоту нужны дисциплинированные люди (чувствую, сердце проваливается: конец мечте). Если не получишь за год пятерку по поведению, не приходи сюда больше! В остальном оценки приличные. Предлагаю рассматривать товарища Рысса как кандидата». Успокоился я только дома, когда уточнил в словаре то, что «рассматривать» в данном случае обозначает «воспринимать», т. е. воспринимать как кандидата. Радости не было конца. Дисциплину я, конечно, подтянул, и меня приняли в четвертую роту.
С первых дней много времени уделялось строевой подготовке. Не всем «спецам» она удавалась. Саша Шадров, ходивший вразвалочку как заправский моряк, краснел от напряжения и смущения, когда вместе с шагом правой ноги старательно вскидывал также правую руку «вперед до бляхи, назад до отказа», как нас учили. Я долго не мог освоить поворот кругом на месте: туловище нещадно клонило влево. Сначала почти у всех нас не получались повороты на ходу. Пришлось много тренироваться. Слабыми строевиками оказались поначалу и наши преподаватели. Это выявил случай, произошедший с учителем истории Шпигельглясом, который долго не мог стать по-настоящему строевым командиром. По какому-то случаю он нас построил. Слева приближался военрук Эндзелин. Преподаватель скомандовал: «Смирно! Равнение налево!» И надо такому случиться — в это же время справа появился директор школы. Прозвучала противоположная команда: «Равнение направо!», за которой, чтобы воздать каждому по старшинству, последовало разъяснение: «Направо больше, чем налево!» Эндзелин готов был взорваться, но директор, разрядив обстановку и дав команду «Вольно!», со словами: «Вы мне нужны, Герман Янович»,— увел его. При эвакуации спецшколы я и еще несколько учеников не смогли выехать вместе со всеми. Позднее мы писали в Наркомпрос с просьбой о восстановлении. Пока же время в праздности не проводили. Так, например, Юра Солнышков работал сначала учеником, а потом слесарем на авторемонтном заводе. Я узнал о наборе и о возможности восстановления в спецшколу в начале апреля 1942 года из объявления в газете . Еле дождался, когда начала работать приемная комиссия. В середине июля стали принимать заявления.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
В честном бою, принципиальном Расчетливо удары наносил. Соперник в облике печальном С разбитым носом уходил.
В.Солуянов
Романовский Леонид Александрович родился в мае 1929 года в Ленинграде. Сирота. Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в 1953 году, ВМИ в 1964 году, ведущий инженер ЛенИХИ, Санкт-Петербург.
Рудаков Виктор Сергеевич
Рудакову Виктору - Пайчадзе -
Виктор лепту внес свою. Проявив себя в бою. Сколько силы духа У боксера «Муха»!
В.Солуянов
Тбилисский и ленинградский нахимовцы-фрунзаки - Корнелий Бурцев и Виктор Рудаков. Сахарный двор (Архив А.П.Наумова, ЛНУ, выпуск 1949 года).
Рудаков Виктор Сергеевич окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в 1953 году, судоводитель Управления Балттехфлота, Санкт-Петербург, умер в 1995 году.
Саковский Виктор (Виталий) Прокофьевич
Саковскому Виктору - Акула -
Саковский Витя рисовал, Изображал Питонию, Весь этот ценный материал Уже вошел в историю.
В.Солуянов
Саковский Виктор (Виталий) Прокофьевич родился в 1930 году. Переведен из Тбилисского НВМУ.Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в 1953 году, преподаватель центра подготовки , Б. Ижора.
Алексей Наумов
За прошедшие 60 лет после выпуска мы все же потеряли связи со многими ребятами. нет связи с В.Саковским, талантливым художником, выполнившим за время учебы в ЛНВМУ массу рисунков о нашем житье-бытие, из которых мне удалось разыскать только два.
Сафронов Вячеслав Валерьянович
Сафронову Вячеславу -
Мальчишка голосистый был, Командный голос сохранил. Прибавил веса в теле - Не мальчик в самом деле.
В.Солуянов
Сафронов Вячеслав Валерьянович родился в 1931 году. Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в 1953 году, офицер-воспитатель, командир роты, капитан 2 ранга в ЛНВМУ, Санкт-Петербург.
На картошке работают Славка Сафронов с Клоком (Клочков Владимир Петрович - тбилисский нахимовец)! (Архив А.П.Наумова, ЛНУ, выпуск 1949 года)
Еще один фрагмент из Новогодней газеты фрунзаков. - Мойдодыр бежит за Славкой Сафроновым правее - "Сафронову и Ко":
Надо, надо умываться По утрам и вечерам, А таким, как ты, - курсантам Стыд и срам.
Мойдодыр
У нас было модно одно время сразу после зарядки ложиться спать до начала занятий, не мывшись и т.д. Славка особо отличался (Архив А.П.Наумова, ЛНУ, выпуск 1949 года).
СНОВА В РОДНОЙ СЕМЬЕ. (Интервью с капитаном 2-го ранга В. В. Сафроновым). - Путь в моря. Очерки о Ленинградском нахимовском училище. Составитель: Раздолгин А. А. Л.,1984.
Вячеслав Валерьянович, вы — нахимовец первого набора. Когда вы поступили в училище? В 1944 году мне было двенадцать лет. Меня зачислили о шестой класс. Лишь недавно город Ленина был избавлен от вражеской блокады, ее следы еще виднелись на каждом шагу. В отведенном нам здании царили запустение и разруха. В Актовом зале зияла огромная пробоина от прямого попадания артиллерийского снаряда. Мы вместе со взрослыми взялись наводить порядок, ремонтировать и оборудовать спальные помещения, учебные классы. В нахимовском тех лет встретились не только командиры и подчиненные, не только преподаватели и учащиеся, - мы были как бы старшие и младшие боевые товарищи. Многие из нас участвовали в боевых действиях, умели стрелять, ходить в разведку, обезвреживать зажигательные бомбы. А вот за парты мы садились с опаской. Многое было упущено, забыто. Мы сразу почувствовали о себе заботу старших. Они хотели вернуть нас к мирной жизни, вернуть частичку детства, отнятого войной, теплоту семьи, чтобы мы не чувствовали себя обделенными. Несмотря на имевшиеся трудности, нас хорошо обмундировали, кормили. Никогда не забуду, как после возвращения из лагеря нас угостили пирожными. Такого лакомства мы еще не едали - пирожные для многих из нас были в диковинку. Помимо обычных школьных предметов нас обучали бальным танцам, английскому языку, правилам хорошего тона. Над нами шефствовала Мариинка — Театр оперы и балета имени С. М. Кирова. Мы дружили с девочками из Вагановского училища. Помню специально для нас устроенный бал во Дворце пионеров.
Гражданские мальчики страшно нам завидовали. Разве в состоянии они, да и мы были тогда понять, что делалось все возможное, чтобы отогреть наши души. Конечно, пережитое невозможно вычеркнуть из памяти, но жизнь входила в свою мирную колею, и с особым чувством мы вспоминали о боевом братстве, о дорогих фронтовых товарищах. Чувствовали мы и ответственность перед павшими. Хотелось стать такими же стойкими защитниками Родины, как они. Подавляющее большинство из послевоенных выпусков - первый состоялся в 1948 году - теперь старшие офицеры флота, шестеро - адмиралы.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Владимир Вениаминович Брыскин родился в 1931 году. В 1946-1963 гг. служил в ВМФ, последние пять лет – командиром подводной лодки. С 1963 года – старший научный сотрудник Института математики СО РАН, капитан 1 ранга. Круг занятий: исследование операций и системный анализ, автобиографические записки.
Академик-Брыс встречает не утративших НАДЕЖДУ «аргонавтов» с доставленными по назначению компьютерами.
В ДЕНЬ ЮБИЛЕЯ МАЛЕНЬКИЙ КОМПЬЮТЕР ПРИНОСИТ БОЛЬШИЕ ИДЕИ!!..
«МЫ ИМЕЕМ ПОБУЖДЕНЬЕ ВАС ПОЗДРАВИТЬ С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ!»
« В БУДУЩЕЕ – ШАГОМ МАРШ!...»
Дорогой наш, Вова! Здоровья и долгих лет тебе на благо твоих друзей-однокашников, исполненных уважения и благодарности за то, что приобщил нас к Интернету и тем самым обучил преодолевать пространство и время! Твои братья 46-49-53 Л.Карасев, В.Лебедько, Н.Загускин, В.Ленинцев, Ю.Громов, Е.Дрюнин, В.Чиж, В.Логинов, Д.Кузнецов, Б.Мосин, Н.Лапцевич, Г.Арно, И.Владимиров, В.Гаврилов, В.Салов, Л.Болмат, К.Селигерский, В.Сендик, Ю.Клубков, Ю.Берман, Дима Кузнецов и все москвичи!
Для нас большое счастье поздравить друга, Владимира Вениаминовича, с 80-летием! Постоянно общаясь с ним, мы заряжаемся неиссякаемой энергией и оптимизмом, присущими представителям 46-49-53! Пусть всегда и во всем Вам сопутствуют удача, успех и претворение в жизнь всех планов! ВНА, МВВ, ОАГ, КСВ
Форму свою мы любили и носили ее с гордостью и большой аккуратностью. Брюки, фланелевка, «гюйс» всегда чисты, подогнаны и выглажены. Бляхи на ремнях, пуговицы и ботинки начищены до блеска. В Куйбышеве был прекрасный оперный театр. Труппа состоял в основном из московских артистов. Наш командир взвода С.Л.Паперный часто водил нас на спектакли. Он посвящал нас в историю их создания, рассказывал о жизни и творчестве композиторов и актеров. В спецшколе была хорошо организована художественная самодеятельность. Еще в Ачинске наши «спецы» выступали в госпиталях и перед уходящими на фронт солдатами. Ставили и пьесы. Были у нас и талантливые музыканты: Ефим Колотухин, Май Кузнецов, Володя Русских. Кстати, два последних сочинили марш 1-й Московской военно-морской спецшколы. Может быть, слова и музыка, с точки зрения профессионалов, были наивными и несовершенными, но нам нравились, и мы с гордостью пели:
Военно-морская московская школа Готовит для флота командный состав, И многие первой спецшколы питомцы Погибли, за Родину жизни отдав.
Особенно захватывал нас припев:
Вперед же, Первая! Вперед, Московская! Морская школа, ждет тебя простор морей, Где чайки вьются, где волны бьются В борта советских грозных кораблей.
Комсоргом у нас был Жора Лазарев. Увлекался политикой и философией. Из-за пристрастия к этим наукам его прозвали «человеком, утопшим в изучении утопического социализма». Однако ничего утопического Жора не делал, а обязанности свои выполнял добросовестно и честно. В армии к этому времени установили единоначалие, упразднив институт военных комиссаров. Заместителем командира батальона к нам прибыл после ранения капитан береговой службы ВМФ Житкомлинов, еще прихрамывающий на левую ногу. Был он человеком справедливым, выдержанным и, как ни странно для политработника, немногословным. Говорил только по существу. Выходило убедительно. Нас называл — «товарышы». В отличие от латыша военрука капитан-лейтенанта Эндзелина вместо «и» Житкомлинов говорил «ы», военрук же наоборот: вместо «ы» произносил «и». В общем, замполит нам пришелся по душе, скорее всего, именно тем, что не считал нас детьми, а если и считал, то не показывал, обращался как с равными. Были и печальные, трагические события в жизни наших «спецов»: у кого-нибудь на фронте погибал родственник или близкий. Получивший письмо никогда не плакал, во всяком случае на людях. Чаще всего сидел, молча глядя в стенку. Его не утешали, а старались дать побыть одному...
...Зима 1942/1943 года наступила рано. Морозы стояли трескучие. По замерзшей Волге мела колючая . Естественно, даже при большой экономии топлива не хватало — нефть и уголь нужны фронту. Вот нас и направили принести, именно принести — везти не на чем — то, что когда-то заготовляла третья рота. На противоположном берегу Волги — от школы километров семь — вмерз в воду огромный плот. Бревна — сантиметров тридцать в поперечнике — скованы намертво льдом, из которого их можно вырубить только ломами. Затем нужно было перетащить их на себе на школьный двор. Норма — два бревна на человека. На следующий день после такой работы поднимались с постелей с таким ощущением, словно по тебе прокатил гусеничный трактор. Но в результате наших усилий топлива хватило до конца зимы, а оставшееся отдали городу. Весной начались экзамены. Сдали их успешно: командование премировало большинство учащихся коричневыми свитерами — подарок Великобритании. Вскоре роту приказано было отправить по Волге и Каспию в Баку — это вместо Москвы-реки. Почему, пока неизвестно, нам оставалось только предполагать. Началось с переодевания. Флотскую форму, которой мы так гордились, отобрали. Обрядили нас весьма странно. После широченных клешей — брюки цвета хаки. В брюки заправлена такого же цвета, похожая на флотскую, рубашка, подпоясана брезентовым ремнем с бляхой — на ней якорь и звезда. (Тельняшки и гюйсы мы себе оставили.) На голове... пилотка со звездочкой. Погон нет.
Этот маскарад нам пришелся не по вкусу. Мы уже собирались выразить свое несогласие, но появился Житкомлинов. Постоял молча, откашлялся и сказал: — Надо, товарышы! Надо! Какая все же сила была в этом коротком слове! Мы удивились, как это до нас сразу не дошло, что действительно надо. Стране трудно. Морская форма понадобится тем, кто придет нам на смену. Претензии показались столь мелочными, что стало стыдно. Парадным шагом с оркестром и знаменем мы прошли по шелестящим листвой улицам, прощаясь с городом. На берегу толпы провожающих: авторитет у нас в Куйбышеве был солидный. Правда, в основном прощаются с нами девчонки-школьницы. Замполит дает последние указания. В речи, как всегда короткой и четкой, предупреждает нас о наличии «мын», разбросанных в изобилии самолетами в низовьях реки, и что следует соблюдать «бдытельность». Прогремела мелодия «Варяга». Складывают инструменты трубач Мишуев, тромбонист Катаев, альтист Закс и барабанщик Чернов. Знаменитый спецшкольный духовой оркестр теряет лучших музыкантов. Сходни убраны. Пароход дает три гудка и отчаливает. На борту запевают:
На родном борту линкора В небо смотрят мачты. Я вернусь, подружка, скоро, Не грусти, не плачь ты...
Наш шлепает не спеша, как гусь лапками, оранжевыми плицами колес по гладкой, припахивающей нефтью воде, попыхивает черным дымком из длинной трубы. В Куйбышев никто из нас больше не вернется. Поплачут подружки да забудут лихих морячков. Другое дело командиры и преподаватели. Смахивают слезы Таптыков, Эндзелин, Колпаков, Паперный, Скубко, Синявский, Блитштейн и другие. Эти нас не забудут. Мы их тоже. Они не только помогали нам преодолевать тяготы и невзгоды, делились тем, что знали сами, но и учили добру, справедливости, незыблемой вере в победу... На судне мы расположились в двенадцатиместных каютах второго класса. Первого и третьего вообще нет. Койки в два яруса, полужесткие. Готовить пищу будем на судовом камбузе. В нашем жилище — помкомвзвода Юрий Мессойлиди и мы — одиннадцать «спецов». За кормой вьются с криками чайки. Падают круто в воду фиолетовые утесы Жигулей. Темнеет. Выходим на простор большой Волги. Огоньки города скрываются за мысом. Нам немного грустно... С побудкой выскочили на палубу. Она блестит от росы и пахнет мясляной краской. Вода словно обсыпана мелкой рыбьей чешуей. Небо пронзительно синее. Встречных судов мало. Скоро Заволжье. Перед обедом у нас теперь политинформация. Проводит ее под руководством замполита Вася Голубев из третьего взвода. Спозаранку он слушает радио и записывает все сводки. В один из дней лицо Васи светится от удовольствия. Разложив листки, он поднимает голову и выпаливает одним духом: — Противник на Курской дуге остановлен. Повсеместно контратаки наших войск. Советские части теснят гитлеровцев на всех направлениях. Нами освобождены...
Васе не дало договорить громогласное «ура!». Ребята повскакали с мест, начали качать своего политинформатора. Однажды замполит дает нам команду построиться на пристани. Выясняется: на берегу скопилось много зерна. Его срочно надо доставить на мельницу — в области нет хлеба. Минуту спустя ребята взобрались на косогор и потянулись вереницей вниз с мешками на плечах. Нашлись и тачки. Работали сноровисто. Началось соревнование, кто больше перетаскает. На листе фанеры писали фамилии отличившихся. К обеду стоящая рядом с нашим пароходом баржа полна под завязку. Почти тотчас за ней приходит буксирчик, но не один — волочет за собой другую баржу, еще вместительнее первой. Ее тоже нужно наполнить: зерно наверху еще осталось. Что ж, если надо для фронта, то сделаем, хотя спины, ноги и руки гудят, а в глазах уже туман. Заканчиваем за полночь, а на рассвете снимаемся со швартовых. В сумерки подошли к Саратову. Встали в затоне. По корме два бронекатера с танковыми башнями. Отправляемся посмотреть. Маленьким корабликам досталось изрядно: они сражались под Сталинградом. В бортах и на палубе зияют пробоины от пуль и осколков. Мачты наполовину снесены, краска обгорела. Моряки рассказывают, что вели бои до самого ледостава. Теперь скоро закончат ремонт и бронекатера перебросят по железной дороге на Днепр и Дунай. Матросы смеются: мы еще Берлин брать будем!
Бронекатер — труженик Волжской военной флотилии. Они были способны снабжать даже самые мелкие плацдармы в Сталинграде. - Ночью покинули Саратов, а утром причалили в Камышине. В стороне у причала — госпитальное судно. На верхней палубе две счетверенные пулеметные установки. Вокруг них хлопочут девушки лет по восемнадцать-девятнадцать: коротко подстриженные, худенькие и стройные. Форма аккуратно подогнана, ремни крепко затянуты. Идет учение. Младший лейтенант прохаживается у капитанской рубки и время от времени командует: — Самолет! Прямо на носу! Огонь короткими! Нам явно не по себе: девчонки воюют, а мы бьем баклуши. После учения завязывается беседа. Оказывается, девушки — студентки, и откуда? Из Москвы! Землячки, почти родственники. Девчата приглашают нас на чай. Мы согласны. На ужин нам выдают по двести граммов черного хлеба и по кусочку конской колбасы. Вместо сахара получаем по прянику. Сладкое мы не едим, а складываем в пакет — зенитчицам. Прихватываем и пару самых спелых и крупных арбузов, которые успели выменять на туалетное мыло. Нашему появлению девушки искренне рады. Приносят чайник с кипятком, подкрашенным сушеной морковкой. Разговор взахлеб о Москве. Затем зенитчицы поведали, что это их второе судно, предыдущее подорвалось на мине. Погибли две подруги. Показывают нам фотографии...
Утром на месте не обнаруживаем — ушел вверх по течению. Храни вас судьба, землячки! В полдень отчаливаем и мы. Житкомлинов предупреждает: скоро прибудем в Сталинград. На местах боев полным-полно мин, снарядов, бомб и прочего боезапаса. С приближением Сталинграда мы все высыпали на палубу. Молчание. Пальцы судорожно вцепились в поручни, взоры устремлены туда, где сейчас появится из-за откоса город славы... У нас перехватывает дыхание. Но никакого города нет. Обрывистый, подмытый, глинистый берег изрыт норами, словно их надолбили стрижи. Тут укрывались наши бойцы, когда гитлеровцы пытались прорваться к Волге. Выше нагромождение закопченных руин, остовы опаленных огнем зданий, выщербленные и зазубренные осколками и пулями пустые искрошенные коробки домов... Вокруг могильная тишина. Панорама наплывает медленно и навечно запечатлевается в памяти. Груды битого кирпича, обломков, обугленных балок. Траншеи, окопы, ржавая проволока, остовы сгоревших танков, разбитые машины, орудия, искореженная арматура. И запах. Тяжелый смрад залитого пожарища и трупов. Боевые действия кончились зимой, убитых прикрыл снег, а потом растаял, и все обнажилось, начало гнить... Мы потрясены. Пароход мягко касается сбитой на скорую руку пристани, и мы невольно пятимся, не веря своим глазам: на груде неошкуренных бревен сидят... фрицы. Самые настоящие. Равнодушно смотрят на нас. У гитлеровцев — это пленные,— вероятно, перекур. Среди наступившей тишины прозвучал чуть хрипловато голос Житкомлинова: — Вот оны волкы... С выдраннымы зубамы. Позбывалы ым спесь... сталы овечкамы.
Лицо его побледнело, губы подергивались. У замполита на оккупированной территории гитлеровцы уничтожили всю семью: повесили отца, а остальных сожгли живьем в собственной хате... После обеда отправляемся на священную землю Сталинграда. Нигде ни травинки, ни кустика. Огромное количество касок, все больше немецких. Пробитые пулями, расколотые, разорванные. Есть и целые,, сваленные горами или вдетые одна в одну словно миски. Разбитые повозки, останки лошадей, смятые автомашины. Много неподобранного оружия, россыпи снарядов, патронов, солдатский скарб: ранцы, баулы, мешки. Из глубоких черных пастей блиндажей и дотов тянет зловонием и чем-то страшным. Некоторые сооружения, видимо после прямого попадания, вдавлены в землю. Видя все это, нетрудно представить, какой тут творился ад кромешный.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Гавренков Владимир Михайлович (Саратовское Училище. Затем 4 взвод 2 роты ТНВМУ).
Владимир Михайлович Гавренков - контр-адмирал, командовал 42-й отдельной бригадой подводных лодок, 35-й дивизией подводных лодок (1977-06.1982), служил в Балтийской группе Постоянной комиссии Государственной приемки кораблей ВМФ.
Аркадий Петрович Михайловский в своей книге "Цена успеха: записки командующего флотом" (Санкт-Петербург: Наука, 2006.) дал описание деятельности контр-адмирала В.М.Гавренкова в должности начальника штаба флотилии.
Уяснение задачи завершилось уточнением некоторых вопросов путем личного общения командующего и начальника штаба флотилии с автором оперативной директивы контр-адмиралом Лебедько. Подобное общение с представителем вышестоящего штаба, на мой взгляд, вполне законно. Хуже если будет наоборот. Думать нужно до того, как... Затем начальник штаба флотилии контр-адмирал Гавренков доложил своему командующему расчет времени, необходимый для подготовки операции. Это время представляло собой сумму периодов, потребных для принятия решения, планирования операции, разработки боевых документов, постановки задач подчиненным силам, организации взаимодействия и управления, подготовки командования, штабов и сил, контроля их готовности. Отдельно учитывалось время, необходимое для оперативного развертывания сил, доразведки противника, поисковых действий и слежения, а также на упреждение противника в намерениях. Времени, как всегда, оказалось недостаточно. Касатонов принялся было чесать в затылке и поглядывать в мою сторону, надеясь на поддержку, но получил лишь напоминание о том, что любому военачальнику сил, средств, ресурсов и времени всегда не хватает, а искусство как раз и заключается в умении изыскивать скрытые возможности и сосредоточивать их там, где надо. Контр-адмирал Касатонов все понял мгновенно и потребовал от окружающих его офицеров не мешкая приступить к оценке обстановки, однако нарвался на очередное замечание: когда времени не хватает командующему это, дескать, еще полбеды, но если подобный дефицит проявится у подчиненных — будет совсем худо.
Вице-адмирал (позднее — адмирал) Аркадий Петрович Михайловский. Специальный выпуск альманаха "Тайфун" (2001 г.) посвящен 40-летию со дня образования 3-й дивизии ПЛ СФ.
— Лично Вы и окружающая вас группа руководящего состава задачу уяснили неплохо, — говорил я Касатонову, — но все остальные офицеры штаба и, главное, командиры подчиненных соединений директиву не читали и до сих пор остаются в полном неведении. Надо их сориентировать! Такое заблаговременное ориентирование, кстати сказать, является одним из способов накопления резерва времени. Касатонов хлопнул себя по лбу, поручил Гавренкову провести оперативное ориентирование офицеров штаба, а сам уселся за телефоны, чтобы связаться с каждым из командиров подчиненных соединений и оповестить их о характере, вероятных сроках начала и возможной продолжительности предстоящих действий. Лишь завершив эту работу, командующий флотилией приступил к заслушиванию докладов специалистов по оценке сложившейся обстановки. Аркадий Петрович Михайловский в своей книге "Цена успеха: записки командующего флотом" (Санкт-Петербург: Наука, 2006.) дал описание деятельности контр-адмирала В.М.Гавренкова в должности начальника штаба флотилии. Окончание.
Начал, как всегда, с начальника разведки, который доложил учебную обстановку по силам противника, весьма близкую к той, что может реально сложиться в Баренцевом море при возникновении конкретной военной угрозы. Он оценил состав, состояние, обеспеченность и оперативное положение группировок сил противника, систему управления ими, степень обороны и защиты каждой, сильные и слабые стороны, предполагаемый замысел и вероятный характер их действий. Затем начальник оперативного отдела примерно по такой же схеме доложил о составе, состоянии и сроках готовности собственных, приданных, оперативно подчиненных и поддерживающих сил, выделяемых для участия в операции. Не оставил без внимания складывающееся соотношение своих сил с силами противника. Оценил это соотношение по составу, по боевым возможностям, по степени защищенности и обеспеченности, по боевому духу и моральному состоянию людей. Не забыл показать сложившееся соотношение сил в различных районах оперативной зоны и возможное соотношение сил при решении вероятных задач. Мне понравилось, что от внимания командующего флотилией не ускользнули такие важные элементы обстановки, как физико-географические, социально-политические, демографо-этнические особенности района предстоящей операции, элементы оперативной инфраструктуры, наличие выраженных операционных направлений. Кроме того, навигационно-гидрографические и гидрометеорологические условия, положение кромки льда, состояние погоды, ветра, волнения, освещенность, зрительная и радиолокационная видимость, гидроакустическая слышимость — все это рассматривалось не только с особым пристрастием, но и оценивалось по степени влияния этих факторов на характер предстоящих действий сил сторон, возможность применения тех или иных типов кораблей, самолетов, вертолетов и их оружия. Окончив слушать доклады специалистов, контр-адмирал Касатонов хотел было распустить офицеров по своим рабочим местам, но я напомнил, что он обязан не только лично сформулировать краткие выводы из оценки обстановки, объяснить их руководящему составу, но и убедиться в согласии с ним всех присутствующих. Не дай Бог, вдруг окажется, что начальник штаба или, к примеру, начальник оперативного отдела, а еще хуже если член Военного совета оценивает обстановку иначе, нежели командующий! Предельно короткие и ясные выводы должны отражать степень готовности противника к агрессии, наличие и продолжительность угрожаемого периода, вероятные сроки начала и характер боевых действий, соответствие этих сроков расчету времени на подготовку операции, способность флотилии решить поставленную задачу выделенными силами.
Пошушукавшись в течение нескольких минут с контр-адмиралами Гавренковым, Сычевым и начопером Турыгиным, подобрав приемлемые формулировки и повычеркивав лишние слова, объявил свои выводы, которые показались не только мне, но и контр-адмиралу Лебедько убедительными и соответствующими той оперативной обстановке, которая создавалась для проведения учения «Фланг-83».
Горбатов Владимир Николаевич. - МЫ РОСЛИ ВМЕСТЕ. Л.Димент.
Владимир Николаевич Горбатов закончил училище с серебряной медалью. Из Раменского. Гордо доказывал: «Раменское – это Москва». Спор тогда завершился в его пользу. И зря сегодня профессиональная футбольная команда «Сатурн» пытается опровергнуть эту истину. Я верю Вовке. Этот, компанейски всё легко схватывающий, весёлый, общий друг был, талисманом взвода, эпицентром улыбок, добрых шуток и бодрящего разгильдяйства. Вокруг него всегда была некая зона коллективного товарищества, миролюбия, братства. Я не психолог и не уфолог. Но полагаю, что здесь не без мистики. Пришелец? Ну, что вы! Противовес Бермудам? Едва ли. Но, может, попросить Перельмана просчитать, где втыкается диаметр из того треугольника через центр планеты? Вовка всё успевал - и отлично учиться, и быть непременным бойцом полувидимого для начальства фронта. По зрению он оказался в ВИТУ. Но умудрялся навещать нас в «1-м Балтийском». Однажды ночью, возвращаясь с другом из самоволки, он вдруг исчез. Кореш, обернувшись, услышал отдалённый голос. Но никого не было рядом. Не сразу, «градуированный под 40», товарищ обнаружил, что голос раздаётся из люка, чугунная крышка которого, приветливо, как снятый картуз («Добро пожаловать!»), лежала рядом. Вовремя протянутая рука морского братства, не позволила Владимиру проверить, что там, на Бермудах. И это было правильно. Старая дружба не ржавела. Он приезжал ко мне в Горький. Встречались и в Москве. Работал в строительной сфере. Недавно передал привет через Игоря Шишкина. Думаю, Вовка теперь важная шишка, раз в качестве посредника выбрал друга, человека, между прочим, занятого важной научной работой; а сам лично погнушался. Помню - он собирал и клеил в толстую тетрадь вырезки из «Советского Спорта». Перешёл ли к филателии? Или к нумизматике?
Дакин Василий Никифорович. - МЫ РОСЛИ ВМЕСТЕ. Л.Димент.
Василий Никифорович Дакин из г. Кузнецк Пензенской области. Крепкий, отлично сложенный, шустрый, в меру шаловливый и весёлый, компактный симпатяга. Часто участвовал в наших «акциях». Но никогда не забывал о службе и учебе. Не решусь назвать его «душой общества», но к коллективной этой душе вполне вправо его причислить, побольше бы таких товарищей!
Дворкин Виктор Лазаревич. - МЫ РОСЛИ ВМЕСТЕ. Л.Димент.
Виктор Лазаревич Дворкин из Баку. Переведен в 1 взвод в 1951 г. Его я «включил» в наш взвод «ПОСТскриптум», вспомнив в последний миг, по почти потерянной фотографии. И хоть о нём где-то в полузасохших извилинах что-то разок – другой мелькало, но я считал, что это ложные посылки памяти. Был дружен с Федосеевым, Карабековым, Габидовым, Сидоренко, Балахниным. Высокий, спокойный, он и дружил с соответствующими ему. Когда перевели его из нашего взвода, могу ошибиться.
Демченко Сергей Петрович. - МЫ РОСЛИ ВМЕСТЕ. Л.Димент.
Сергей Петрович Демченко из Ленинграда, закончил училище с серебряной медалью. До посещения его в училище матерью, был Катющенко и Иванович. Спокойный, Малоконтактный, серьезный, неконфликтный. Учился на 4 и 5. Рывок в последний год, позволил ему опередить многих из тех, от кого ждали большего. Упорный труд (или везение) в условиях моральной дрожи педагогов, испугавшихся высокой комиссии ВМУЗ ВМС на выпускных экзаменах, в любом случае, - молодец, заслужил.
Джанелидзе Зураб Абрамович
Приведем еще одну групповую фотографию из архива Леонида Давидовича Димента. «Старички» нашей роты (1943-1945 гг.) Сидят: ?, ?, ?, Доможиров, ?, ?, Сисаури, Александров. 2 ряд: Валиев, Морской (?), Гальдык, Титарчук, (?), Богаченко, Федосеев, Лоладзе, Юдин (?), Джанелидзе. Над ним Семёнов(?). 3 ряд: Курако (отдельно), Асатиани, Карякин, Иванов, ?, комроты Николаенко, ст. 1 ст. Бруснигин, Шевченко, ?, Гуттовский. 4 ряд: Мельников, Кантарович (?) Драпушко, Зайцев, Обидко, ?, ?, Синицын (?). Автор надеется, что кто-нибудь сможет прояснить недостающие фамилии.
Леонид Давидович Димент так описывает Зураба Джанелидзе: кряжистый, мощный Джанелидзе (внук великого хирурга, имя которого и ныне носит НИИ в Санкт-Петербурге). Он, хоть и был сердечником, но слыл очень сильным.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
До учебы в спецшколе рыли до кровяных мозолей противотанковые рвы и эскарпы, попадали под бомбежки, артиллерийские и пулеметные обстрелы. Кое-кто, оказавшись в окружении, прорывался к своим. В Москве, как все наши сверстники, гасили на крышах зажигалки, тушили пожары, откапывали заваленные убежища. Поздней осенью, когда мы уже были спецшкольниками, поступил приказ: нашей и другим спецшколам эвакуироваться из столицы. Уезжать никто из нас, конечно, не хотел, но приказ есть приказ. Пришлось скрепя сердце подчиниться. Через несколько дней с вещами мы были уже на вокзале. Разместились в теплушках, по два взвода в каждой. С нами поехали многие преподаватели во главе с новым директором Дмитрием Николаевичем Таптыковым, бывшим завучем. Трудная выпала на его долю задача — не только нас, учеников, и имущество школы доставить к месту нового назначения в целости и сохранности, но довезти туда все наше денежное содержание, выданное на несколько месяцев вперед. Даже в большой чемодан не положишь — не влезет (деньги все были мелкими купюрами). Думал Дмитрий Николаевич, как ему поступить, и придумал: сложил деньги в матрац, зашил его, да так всю дорогу и не сходил с него. Никто, конечно, не догадывался о причине такой «усидчивости», лишь удивлялись, почему он из дома матрац взял. ...С темнотой состав отправляется в путь. Наш поезд выскакивает в подмосковные леса, вокруг ни огонька, ни искорки, словно несемся в черном туннеле. Неожиданно где-то далеко-далеко впереди и чуть справа поднимается кровавая зарница, слышны глухие удары. На рассвете прибываем на какую-то станцию неподалеку от Рязани. На путях разбитые товарные вагоны, перекореженные рельсы, разбросанные шпалы, еще дымящиеся воронки: фашистская авиация накрыла эшелон со снарядами, и всю ночь они рвались. Наш состав медленно по единственному восстановленному полотну ползет вперед. Началась многодневная жизнь на колесах — с будничными заботами о получении пайка на продпунктах и приготовлении пищи. Узнали мы вкус черных сухарей и каши из концентратов, оценили обжигающую сласть крутого станционного кипятка. Но первым делом на стоянках было узнать свежую сводку о положении на фронтах.
Состав наш движется медленно. Часто стоим. Навстречу один за другим мчатся на запад с бойцами и техникой. Нередко нас обгоняют молчаливые санитарные поезда... ... За Новосибирском артиллерийские спецшколы стали распределяться по местам эвакуации. Затем и мы добрались до небольшого городка Красноярского края на реке Чулым. Ачинск — пункт назначения — нас не принял, пришлось через несколько дней перебазироваться в село Большой Улуй. Машин нам тоже не дали, и мы добирались своим ходом. Вышли в 9 часов утра всем батальоном; вначале шли строем, делая каждый час привал. Затем колонна растянулась. Более 50 километров мы преодолели за десять часов и ни одного отставшего не имели! Конечно, условий для нашей учебы в селе не оказалось. Только после поездки Д.Н.Таптыкова в Красноярск и нескольких телефонных разговоров с Москвой ачинские власти нашли помещения для спецшколы. Возвратились в Ачинск уже зимой. Отсюда бывшую вторую, теперь старшую роту отправили на подготовительный курс при Высшем военно-морском училище имени Фрунзе. Рады были за них, но провожали с тоской. Командир нашей роты Сергей Алексеевич Колпаков по-прежнему преподавал физкультуру, делал все, чтобы мы быстрее мужали. При этом не забывал нас чаще подбадривать, шутил с нами. Делая упражнения на перекладине или на брусьях, мы всегда помнили его предостережение: «Соскок на черепок с выносом на носилках». С.А.Колпаков человек не военный, но руку к «пустой» — без головного убора — голове не прикладывал, что иногда бывало с другими преподавателями. Он маленького роста, и это нас с ним почти уравнивало. Миновала зима. Мы приняли надлежащий для спецшкольников вид, чем вызвали жгучую зависть ачинских огольцов. Жить и учиться стало веселее. Вот если бы еще дела на фронте шли лучше, но вести оттуда доносились пока неутешительные...
Весна в Сибири в сорок втором была ранняя и дружная. Чулым нес грязноватые льдины и бурлил. Вторила ему протекавшая через Ачинск шустрая речонка Тептятка, по названию которой местные жители дразнили нас «тептятской флотилией». Здешняя мелюзга повалила к нашему командованию и слезно умоляла принять их в «матросы». Кое-кому удалось поступить в нашу спецшколу, остальных вернули домой. После экзаменов нам преподнесли сюрприз: школу переводят в Куйбышев. Максималисты, а ими были почти все, взроптали: почему не в Москву?! Однако быстро успокоились: понадобится — так от Самары и пешочком доберемся. Сборы много времени не заняли. Прощай Ачинск, Чулым и Тептятка, не поминайте лихом!.. В Уфе произошел небольшой казус. Ребята, как обычно, высыпали на перрон. За будкой с надписью «Кипяток» колготился, отплевываясь семечками, горластый базарчик. Какая-то бабуся, торговавшая печеной картошкой, увидев нас, всплеснула сухонькими ручками и заголосила: — Осподи! Куда же малых-то гонють? Неужто окаянный германец уже всех мужиков наших перевел? Скорбя, начала задарма раздавать нам свой товар. Меры, чтобы подобных эксцессов не повторялось, были приняты: категорически запретили выходить из вагонов низкорослым — из окошек любуйтесь. На каком-то полустанке Вовка Костко притащил газету. В ней были опубликованы советско-английское и советско-американское коммюнике. Высокие стороны договорились открыть второй фронт в Европе в текущем году. Мы загалдели. Это ж надо, врезать Гитлеру с двух сторон и войне конец! В Куйбышев прибыли утром. По широкой, обсаженной тополями улице Льва Толстого в колонне по четыре с оркестром и развернутым военно-морским флагом, четко печатая шаг, мы двинулись к центру. По обе стороны улицы, на тротуарах, собрались жители, откровенно восторгавшиеся нашим бравым видом и формой.
1 февраля 1942 года ... В Куйбышеве решено открыть троллейбусное сообщение. - Здание школы, которое нам отвели, было просторным и светлым. На первом этаже — столовая, кладовые, учительская, служебные кабинеты и квартиры начальства. У подъезда справа, за стеклянной дверью, на небольшом коврике — часовой с винтовкой. Назначали на этот пост самых рослых и представительных. На втором этаже — учебные классы. Химических, физических и прочих кабинетов нет, но мебель и пособия для них имеются. Обустраивались и размещались всего два дня. На третий отбыли в летний лагерь на Поляну Фрунзе. Добравшись туда вместе с третьей ротой, быстро натянули двенадцатиместные брезентовые палатки. Обложили их свежим зеленым дерном. На нары положили набитые соломой тюфяки и подушки. Построили столовую — десяток столов и длинных лавок под навесом. Поставили две походные кухни. Вдоль палаточных рядов утрамбовали и оконтурили половинками кирпичей, окрашенных известью, парадную линейку. По ее концам — посты для часовых, а в середине — мачта с флагом. Волга метрах в пятистах внизу, за орешником и сосновым бором. Палатки в дубраве. На берегу, под нависшей над водой кручей, песчаный узкий пляж. У двух деревянных бонов (мостков), изготовленных под руководством боцмана Ф.Ф.Цисевича, отшвартованы наши плавсредства, в том числе две яхты; последними распоряжаются общепризнанные парусники Слава Степанов, Дима Погудин и Федор Рудченко. Началась лагерная жизнь. Подъем в шесть. Форма одежды на физзарядке в любую погоду «трусы — ботинки». Пробежка на Волгу, купание, независимо от метеоусловий. После завтрака занятия: морское дело, изучение материальной части винтовки и пулемета, метание гранат, строевая подготовка и самое тягостное — полевые учения «взвод в обороне и наступлении». На учениях рыли окопы, а потом их же засыпали. Ползали по-пластунски. Передвигались мелкими перебежками, маскируясь в складках местности. Во всех этих делах не знал себе равных командир взвода И.А.Кириллин. Ну и гонял же он нас! Кроме всего прочего учил наматывать портянки, делать из шинелей скатки, овладевать ружейными приемами и многому другому, что необходимо будущим воинам. Был он беспощадно требователен, но без тени самодурства. Давая какое-либо задание, говорил: — Сделаете хорошо — выкупаю в Волге, плохо — в поте.
Купаться в поте не хотелось, гораздо выгоднее все исполнять добросовестно. Что мы и делали. Командир убеждался — мы маневр освоили, выполняем четко и слаженно. Звучала команда купаться, и мы летели сломя голову к воде. Минуту спустя усталости как не бывало. Так прошли день за днем июнь и начало июля. Затем нас отправили в колхоз убирать сено. Сначала мы обрадовались — хватит ползать на пузе и играть в войну. Однако метать стога оказалось куда тяжелее. В августе старшую роту перебросили на лесозаготовки, а нас километров за сто на колхозные поля спасать урожай. Колхоз, куда мы прибыли, был невелик, но хлеба на бескрайних полях уродились отменные. Мужчин в хозяйстве двое: председатель без ноги и тракторист дед Егор без глаза. А машин тоже две: колесный СТЗ и гусеничный ЧТЗ. Комбайнов нет и в помине, одна широкорядная косилка, вот и вся техника. В средней школе я занимался в автокружке и умел водить автомобиль. «Тебе и карты в руки»,— сказали мне и определили на «сталинец». Вовку Радюшкина — на «челябинец», который больше ремонтировался, чем работал. Приступили к уборке. Остальные лопатили собранное зерно. Кажется, чего проще, ходи себе и перемешивай хлеб. Но когда машешь лопатой не час-другой, а от зорьки до зорьки с небольшим перерывом на скудный обед, становится тяжко. Спина, плечи, ноги и руки немеют. В горле першит, в глазах туман. Роба от пота насквозь мокрая.
С дедом Егором начали работать попеременно. Но на поле оба. Один за рулем, другой или чинит ножи, или спит здесь же. Ножи, будь они неладны, ломаются часто. Полетит нож — останавливаемся и ставим запасной, а он единственный. Сломанный Егор Кузьмич несет сваривать в кузницу: раскаляет концы, накладывает один на другой и гвоздит по ним молотом. И такая круговерть без конца. Кроме того, едешь и боишься: как бы трактор не заглох. Заводится он на бензине, а потом переключается на керосин. А бензина кот наплакал. Обед нам приносит Даша, дедова сноха, тихая, застенчивая. Муж погиб в начале войны. Остались двое детей, девочки четырех и пяти лет, белоголовые, словно отцветшие одуванчики. Они помогают матери — несут на палке бидон с водой: половина для нас, половина для трактора. Обед — пучок зеленого лука с крупной серой солью и пшено с водой. Хлеба трактористам положено по полбуханки в сутки. Это по тем меркам очень много, и мы делимся им с детьми. Когда я спрыгиваю с железного сиденья, чтобы поесть, качает так, будто земля ходит ходуном. Весь я серый от густой пыли, ложка прыгает в пальцах, да и сам я трясусь, словно от лихорадки, после многочасовой трясучки на жестком сиденье трактора. Пока обедаю, за рулем дед Егор. В небе заливаются жаворонки. Жара. Все время хочется пить. В деревню ходим редко, спим прямо на снопах. Работать ночью мы не можем, и не потому, что не хватает сил, просто нет лампочек для фар, а темень — глаза выколи. Наконец, урожай собран. Сложен в амбар. Накачав мускулы, обгорев, как головешки, и проникнувшись глубоким уважением к труду землепашцев, возвращаемся в начале сентября в город.
Едва переступаем порог, нас встречает Юрка Малкин из первого взвода. Он дежурит по школе. Интригующе усмехаясь, выпячивает нижнюю челюсть и басит: — А третья-то рота укатила в Москву. — Мы же теперь старшие на «рейде»! — восклицает Игорь Вахрамеев.— Старше нас нет никого! Это действительно так. Но и младше нас пока тоже никого. Какой же прок от старшинства, если некем командовать? Вскоре начались занятия. Каждый взвод, а всего их шесть, имел свой класс и свою спальню — «кубрик». Там стояли двухэтажные железные койки и тумбочки — одна на двоих. Матрацы и подушки набиты сеном, но все чисто и аккуратно. У двери вешалка. Больше никакой мебели, кроме трех табуреток. В классах обычные парты, стол для преподавателя, стул и шкаф для учебников. В середине сентября прибыла пятая рота: спецшкола снова пополнилась. Для всех распорядок дня следующий: подъем в семь, физзарядка. После завтрака уроки до обеда и после него — до ужина. Затем самоподготовка в классных помещениях — хочешь не хочешь — учи, заниматься посторонними делами не дадут. Потом вечерняя поверка и отход ко сну. Тетрадей и учебников не хватало. По одной книге занималось несколько человек. Бумага была желтой, топорщилась соломой и щепками. Чернил и карандашей в обрез. Но как-то выходили из положения и учились, надо отдать должное, не плохо. Заслуга в этом, пожалуй, отлично подобранного преподавательского коллектива. Огромной популярностью пользовалась у нас «радио-роман-газета». Во время обеда на радиоузле появлялись Жорка Закс и Вовка Чернов. Первый очень выразительно читал какое-нибудь художественное произведение, чаще всего книжную новинку. Мы жадно слушали, нарушая принцип: «Когда я ем, я глух и нем». Жорка обрывал чтение, как и положено, на самом интересном и никому никогда не говорил, что будет дальше: узнаете, мол, завтра. Естественно, мы с нетерпением ждали. Такая литературная добавка к пище не только обогащала нас интеллектуально, но и отвлекала от мыслей о мизерности наших порций. Выступления Чернова были «на злобу дня». Некоторые их побаивались — уж больно едки и беспощадны. Попасть в эту передачу — не приведи господь! По радио передавались также сводки Совинформбюро.
Вечерами перед сном тот, кто читал какую-нибудь книгу, начинал рассказывать ее содержание всем. Я бойко пересказывал , Славка Солонев знал почти наизусть «Наполеона» Тарле. На этом завоевателе парнишка буквально помешался. Даже выходя к доске доказывать теорему, он начинал приблизительно так: «Прежде чем приступить к доказательству, я коснусь одного из сражений Наполеона в Африке».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Мне повезло в жизни. В нахимовском училище я узнал настоящую дружбу, дружбу на всю жизнь. Именно в училище у нас возникла дружба между мной и воспитанником нашей роты Колей Репниковым. Я в виду малого в то время роста и веса был в 24-м классе, а Коля уже тогда был рослым и сильным, спортивным мальчиком в – 21-ом, где у нас были высокие ребята. Спортом Коля начал заниматься с первых дней зачисления в училище. Возможно, этому способствовала семья Коли. Его отец по образованию был историком и работал инструктором обкома ВКПБ города Ленинграда. Для Николая отец был образцом. Он всегда равнялся на него. Отец в качестве политрука боевого подразделения погиб под Сталинградом. В то время политруки шли в бой первыми и поднимали за собой красноармейцев в атаку. Коля всегда отцом.
Занятия физкультурой приносили первые успехи. Уже в первые дни нашего пребывания в училище, на озере Суоло-ярви (позже озеро Нахимовское) он показывал прекрасные результаты по легкой атлетике. Удивительно, но в отличие от других спортсменов, отличающихся обычно «свободой» духа, низкой дисциплиной, Николай был собранным, дисциплинированным воспитанником. Его исполнительность, неподверженность заразе «вредных привычек» и скромность удивляли. Начальники любых рангов знали, что на Репникова можно положиться. При том он никого никогда не «закладывал» и оставался надёжным товарищем, что почиталось, поскольку преданность товариществу во всех ипостасях считалась одной из основных заповедей знаменитого духа нахимовского товарищества. Играл за сборную роты в баскетбол и шахматы. Однажды, когда рота строем возвращалась с парада, Коля сопровождал строй с флажком. Он подошёл к левому краю шкентеля, где шагали самые маленькие ростом, и обратился ко мне: «Давай дружить». Я не знаю, чем он руководствовался. Обычно это необъяснимо. Наверное, он просто понял, что должен помочь мне. Тут необходимо пояснить, каким был я к весне 1946 года. Не только по росту меньше меня не имелось никого в роте, но и по возрасту младше не было. То же относилось к моей массе и физической силе. Я без колебаний принял предложение, так как он мне был симпатичен, мы оба увлекались чтением и игрой в шахматы. Летом в лагере Колю назначили дежурным , в помощники он взял меня. Целыми днями мы прочёсывали выделенные нам участки леса. В 14-15 лет обсудить все мировые проблемы с начитанным и мыслящим погодком неслыханно полезная удача.
Коля не на словах, а на деле помогал мне выжить. Вот несколько эпизодов из нашей жизни: Перед тем, как идти в столовую, объявлялось общее построение. В длинном коридоре здания на Петровской набережной рота выстраивалась в две шеренги. Валька Розов, из 21 класса, по прозвищу «Кобыла», подскочил ко мне и, подняв перед строем за ремень, повесил на крюк, торчавший из стены, метрах в полутора от пола. Я беспомощно повис, удерживаемый собственным ремнём. Все смеялись, пока не пришел Коля и не освободил меня из плена. В одну из первых годовщин нашего выпуска с группой друзей мы пытались отыскать злополучный крюк, но он исчез. Впрочем, как и Кобыла! Что пройдёт то будет мило. Однажды я зашёл в класс друга. Он стал показывать свои стихи. Подходит Кобыла, ткнул в меня и сказал: «Уходи». Коля ему: «Он пришёл ко мне». Кобыла ударил Колю кулаком в лицо. И тут Коля встал. От его удара Кобыла отлетел в другой угол комнаты метров на пять, пока Коля к нему подходил, Кобыла успел вскочить. И Коле пришлось добавить драчуну, да так, что полёт продолжился ещё на шесть метров. Выяснилось – Коля впервые пускал кулаки в ход. Как-то Колю оставили за старшину роты. У меня с Юрой Закиматовым произошла перепалка. Ему Коля дал один наряд вне очереди, а мне – два. Я взъерепенился: «За что мне два». Тебе, как другу, положено больше. Этот урок ношу с собой до сих пор. Коля подарил мне своё фото. Я попросил надписать, читаю: «Не украдено». Я оскорбился. Кому, кроме друга, можно сделать такую надпись? Я очень уважал и любил своего друга. Он же по-прежнему заботился обо мне. В 1948 и 1949 годах рота жила и училась на крейсере «Аврора».
На «Авроре» мы готовились к экзаменам на аттестат зрелости. На корабле для матросов ежедневно показывали кино. Я не пропускал ни одного кинофильма. Коля на правах друга потребовал, чтобы я сдал все экзамены на пять, поскольку считал, что если я затрачу, хотя бы 10% усилий, тратившихся им, то у меня всё получится. И ещё потребовал, чтобы перед экзаменами я не ходил в кино. Увидит – перестанет со мной разговаривать. В кино он меня застукал. Слово своё он умел держать. Я потерял друга. Но надеялся, что такая дружба не может быть потеряна. Я страдал по-своему, по-мальчишески, но не делал никаких шагов по сближению. В то время я еще не научился дорожить дружбой. Коля же продолжал заниматься спортом. Он подавал большие надежды в лёгкой атлетике и ему разрешали ходить на специальные тренировки. Он достиг высокого физического совершенства. В том числе поражала его мгновенная реакция, на которую я обратил внимание ещё при игре в баскетбол.
В 1948 году состоялась Первая спартакиада воспитанников Суворовских и Нахимовских училищ в городе Москве. Как один из лучших спортсменов Репников принял в ней участие, добился отличных результатов и получил три диплома.
Спортивные грамоты воспитанника Николая Репникова. Слева грамота, полученная на спартакиаде суворовских и нахимовских училищ в 1949 году за тройной прыжок. Справа показана грамота баскетбольной команде 1-й роты ЛНВМУ, занявшей первое место в спартакиаде училища. Коля Репников был капитаном баскетбольной команды.
В 1948 году проводилась городская олимпиада школьников на тему "О Спартаке". Репников написал прекрасное сочинение, занявшее одно из первых мест в Ленинграде. Некоторые его высказывания были новы и оригинальны. Он был приглашен на подведение итогов и получил билеты во Дворец Пионеров. Неожиданно Коля подошёл ко мне и пригласил во Дворец. Пойдёшь? Я был убеждён в его победе, но все таки волновался. И вдруг первое место присуждено Репникову. За новую трактовку действий Спартака, которой заинтересовались даже учёные. Из-за проблем со зрением (недостатки бокового зрения, что недопустимо для вахтенного офицера), Николаю после окончания ЛНВМУ пришлось идти в ВВИТУ (Высшее военно-инженерное техническое училище), которое готовило инженеров строителей береговой службы флота (строительство портов, береговых сооружений, фортификационных сооружений). Но душой он оставался с флотом, с нами. Скучал по товарищам, много знал о судьбах наших ребят, но, к сожалению, ничего не записал. С боевой подругой Генриеттой Павловной Коля познакомился, будучи еще курсантом, и они прошли рука об руку более 50 лет (!). Он всегда гордился ею, и уважал. Это редкий случай в нашей среде и свидетельствует он об удивительном, стабильном характере Николая Репникова.
Алексей Наумов
Николай действительно скучал по своим товарищам по ЛНВМУ. Мы в большинстве своем сроднились за годы учебы, стали ближе друг другу, чем родственники. Единство воспитательного процесса обусловило и какую-то похожесть, и близость между нами. К сожалению, в нашем архиве сохранилось немного фотографий Репникова. Большинство из них касается наших встреч. Коля почти никогда не пропускал наши периодические встречи, начиная с 24 июня 1978 года. Приходил Коля и на наши «фрунзенские» встречи.
Участники юбилейной встречи в часть 30-летия окончания ВВМУ им М.В.Фрунзе. На снимке слева направо: нижний ряд: наш баталер в Нахимовском училище Чижов, Никонов Борис Иванович, Лебедев Алексей (Александр) Иванович, Авербах Александр Михайлович (не закончил училище); верхний ряд: Черный Руслан Матвеевич (ТНВМУ), Репников Николай Леонидович (окончил ВВИТУ).
Был Николай и на нашей предпоследней юбилейной встрече в честь 60-летия создании ЛНВМУ в июне 2004 года.
Мы в начале встречи в садике у училище. Слева направо: Репников Николай Леонидович, Левковский Юрий Львович, Наумов Алексей Петрович, Бакуров Геннадий Иванович, Зименков Илья Петрович, Мусин Евгений Абрамович, Кацнельсон Анатолий Ильич, Бондовский Евгений Венедиктович; стоят в заднем ряду, случайно отвернувшись от объектива: Губачев Юрий Михайлович, Ковалев Эрик Александрович, Зеленцов Юрий Иванович, Кудряшов Евгений Георгиевич.
Нам кажется, Коля трагически погиб на посту. Инфаркт случился на заседании Совета представителей Суворовских и Нахимовских училищ в помещении лаборатории военно-морской кафедры Электротехнического университета (ЛЭТИ им. Ульянова В.И.). Спасти его не удалось.
Розов Валентин (Валерий) Иванович
Розову Валентину - Кобыла -
Наверно что-то в этом было... Коль Валя Розов стал «кобылой». Не задавайте мне вопросов, На них ответит Валя Розов.
В.Солуянов
Розов Валентин Иванович родился в июле 1929 года в Вышнем Волочке. Участник Великой Отечественной войны, с гордостью носил медаль «За оборону Ленинграда». Окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в 1953 году, службу проходил на КСФ в соединении ОВРа.
Парадный батальон, минутная передышка. В в задних рядах мы фотографируемся для истории: Руслан Черный, Алексей Наумов, Валька Розов (Архив А.П.Наумова, ЛНУ, выпуск 1949 года).
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
