Интерес к личности советского офицера – подводника А. Маринеско на западе вспыхнул после выхода в свет книг Грасса Г. «Траектория краба» и Х. Шена «Die "Gustloff" Katastroph», также по мотивам катастрофы в Германии был снят художественный фильм под названием «Ночь опустилась над Готенхафеном», если первый автор о тех событиях знал понаслышке, то второй (Х.Шен) являлся непосредственным участником т.к. находился на борту лайнера в должности помощника капитана (по другим данным ассистент казначея), Добропорядочных немцев, которые родились после войны, конечно, были глубоко тронуты душераздирающими душу сценами, разыгравшимися на борту торпедированного и тонущего лайнера «Вильгельм Густлов». Для них это было своего рода откровение, ведь ни Нобелевский лауреат Гюнтер Грасс ни тот же Х. -Шен, и им подобные, не позаботились описанием зверских похождений своих соотечественников, об этом как то там благополучно забыли. Но там забыли, все понятно почему, но мы то должны помнить всю правду о той войне! Ага, как бы ни так, нашлись сразу юродивые кликуши, и в нашей стране которые стали петь ту же песню: Маринеско плохой-много пил, матом ругался, дисциплину нарушал, и в результате дошел до ручки утопил не в чем не повинных недоучек курсантов кригсмарине, и мирных граждан в т.ч. детей, и вообще он не герой, а так себе (см. В. Доценко «Мифы и легенды русской морской истории»: «У немцев, например, подводная лодка U-66 за 4 боевых похода потопила 26 судов суммарным тоннажем 200 тысяч брутто регистровых тонн, а U-103 за 3 боевых похода уничтожила 29 транспортных судов общей вместимостью 150 тысяч брутто регистровых тонн». (см. гл. Легендарный командир подводной лодки С-13), М. Морозов «Гибель «Вильгельма Густлофа»: правда и домыслы»). Невольно хочется спросить у выше названных господ: «А, вы воевали? Кто вы такие чтобы судить боевого офицера, воевавшего за свою Родину?». Чтобы делать таки умозаключения нужно иметь моральное право на это, т.е. для этого нужно чтобы гг. Морозов и Доценко немного повоевали, поплавали на подлодках, утопили по парочке немецких транспортов вот тогда они могли бы сказать: –Да, что там Маринеско, вот мы это да! Мы не пили, не курили, и все правильно делали, мы настоящие герои! Но, бывший выпускник Рижского военно-политического училища РВСН г. Морозов если и плавал, то только в ванной с водой, где его маленького купала мама, заботливо придерживая за писун чтобы он не ухлебался. Другое дело г. Доценко, вроде бы морской офицер, проплавав шесть лет на тральщике, он быстро понял, что море не его стихия и променял качающуюся палубу корабля на уютный кабинет, где в течении дня он пишет мифы и легенды, а также приклеивает ярлыки и судит о человеке, которого он лично не знал, и не встречал, а в конце рабочего дня – «Море на замок, ключ в карман». И, если он с кем и воевал то только с мухами, которые ему на нос садились. Вот такие вот гг. осуждают боевого офицера, справедливости ради необходимо заметить, что они это делают не от первого лица, а прикрываются кляузами, которые были написаны на А. Маринеско: «Вот лишь некоторые выдержки из заключения о результатах боевого похода, сделанного командиром дивизиона и командиром бригады: "1. За период нахождения в море, на позиции, в зоне интенсивного движения противника с 23.04.45 г. 7 раз обнаруживал цели для атаки, но атаковать не мог... (далее идет конкретное описание всех случаев). Вывод: Боевую задачу подлодка не выполнила. Действия командира неудовлетворительные. (капитан 1 ранга Орел). "... Находясь на позиции, командир ПЛ имел много случаев обнаружения транспортов и конвоев противника, но в результате неправильного маневрирования и нерешительности сблизиться для атаки не смог... Выводы: 1. Действия командира ПЛ на позиции неудовлетворительные. Командир ПЛ не стремился искать и атаковать противника... 2. В результате неактивных действий командира, ПЛ "С-13" поставленную боевую задачу не выполнила. Оценка боевого похода ПЛ "С-13" неудовлетворительная. (командир бригады капитан 1 ранга Курников)". То, что низкие боевые показатели были не случайными, подтверждает поведение Маринеско на берегу. Утром 23 мая лодка ошвартовалась в Турку, а уже 31-го числа (обратите внимание на даты, т.е. 9 мая немцы подписали Акт о безоговорочной капитуляции, все война кончилась, по этому случаю и другие командиры в т.ч. и командир бригады, вероятно, выпили не меньше А. Маринеско, но кляузы пишут на него, т.е. явно просматривается «не любовь» к нему начальства прим.) командир дивизиона подал рапорт о том, что "подводник N 1" все это время пьет, служебными обязанностями не занимается и его дальнейшее пребывание в должности командира недопустимо». Из, представленного гг. Морозовым и Доценко выписок совершенно не ясно, на основании чего отцы-командиры сделали подобные выводы. Находились ли они на борту «С-13» и сами лично видели все «ляпы» командира лодки, в этом случае кто им мешал взять командование на себя и произвести атаку противника, либо они сделали подобные выводы, читая вахтенный журнал «С-13» вернувшейся из боевого похода ну, в этом случае нам предлагаю цитаты, оторванные от основного текста, где указаны причины отказа от атак. Т.е. ненавязчиво навязывают нам свое мнение, как ловкие шулеры, манипулируя фактами. Море это не теплый кабинет, там все по другому, и если также предвзято отнестись к другим командирам подлодок то в принципе такие «факты» неправильного маневрирования можно найти у любого, в том числе, и у «выдающихся» немецких асов. Но, возможно гг. Доценко и Морозов написали свои плаксивые опусы о бедном лайнере «Вильгельм Густлов» и его пассажирах потопленных подводной лодкой командир, которой явно был, по утверждению этих гг., морально неустойчив, не из-за прозападной коньюктуры, а движимые острым-хроническим чувством сострадания? А, почему тогда эти правдолюбцы не пишут о том как топили наши санитарные транспорты, как потопили пароход «Армения» с 5000 пассажиров, как расстреляли в упор пассажирский теплоход «Иосиф Сталин» на котором сгорело заживо и утонуло свыше 1200 женщин и детей и т.д. Но, оставим всю эту грязь которую они нам демонстрируют пытаясь очернить советского офицера-героя, и тем самым как бы обелить все зверства фашизма – мол они немцы не только зверствовали но и сами пострадали… на их совести, и постараемся сами во всем разобраться, причем для того чтобы меня никто не обвинил в предвзятости я буду использовать данные только из книг Г. Грасса, Х. Шена, а также приведу выдержки из книги Кристофера Добсона, Джона Миллера, Роберта Пейна «Правда о «Вильгельме Густлофе» (сразу оговорюсь, что эти уважаемые авторы не были замечены ни добром отношении, ни в любви к чему - нибудь русскому или советскому) ну, и конечно процитирую по ходу гг. Доценко и Морозова. И, так, 22 января 1945 года «Вильгельм Густлоф» стоит в порту Гдыни (тогда называвшегося немцами Готенхафен (нем. Gotenhafen) на причале возле корабля тысячи людей в основном женщины и дети, стоят на морозе уже несколько часов, но их на борт не пускают! Подняться на борт можно только по спецпропуску. Интересно если на борту лайнера по утверждению г-на Шена и ему подобных плыли почти одни женщины и дети кого тогда по пропускам то пускали? - женщины и дети мерзнут на причале, ясно не их, раненые, курсанты и девчонки из вспомогательного батальона прошли по «разнарядке», общим списком. Вероятно, на борт поднимались нацистские бонзы и члены их семей. В подтверждение привожу выдержку из книги Кристофера Добсона, Джона Миллера, Роберта Пейна «Правда о «Вильгельме Густлофе»: «В порту скопилось шестьдесят тысяч человек, и, как только мы опустили трапы, люди стали брать их штурмом, продираясь сквозь толпу на корабль, - делился своими воспоминаниями Вальтер Кнуст… На драгоценном клочке бумаги, изготовленном в корабельной типографии, которая в мирное время выпускала корабельную газету и ресторанные меню, готическим шрифтом было напечатано: «Пропуск на теплоход “Вильгельм Густлоф”». На пропуске стояли печать командования 2-й учебной дивизии подводного плавания, имя и адрес владельца пропуска и его родственников. Подводники приобретали пропуска для себя и своих семей. Беженцы, имевшие хорошие связи с нацистской партией, пытались воспользоваться ими, а те, у кого были деньги, старались купить себе разрешение на поездку. Первыми на борт корабля дисциплинированно поднялись люди, которым удалось получить пропуска, а на причале на них с завистью смотрели тысячи собравшихся. Когда прибыли новые толпы беженцев, обстановка стала накаляться. Чтобы предотвратить отчаянный штурм по трапам в светлое время суток и попытки проникновения на борт ночью, «Вильгельм Густлоф» был отведен на несколько метров от причала. Обладатели пропусков усаживались на паром на другом конце порта и с моря всходили по трапу на корабль под присмотром охраны».
И, так «блатные», партагеноссы и члены их семей, обладатели пропуска на лайнер, в течении нескольких дней занимали свои каюты, возникает невольный вопрос: «А, сколько было «блатных»? Пропуск на борт лайнера «Вильгельм Густлоф» На лайнере имелись комфортабельные каюты (в трюм «таких людей» не поселишь) на 1500 человек, можно с уверенностью предположить, что таких виппассажиров было не менее 1300 человек (включая членов семей). Ну, тогда остаются еще каюты на 200 человек, кто поселился в них? 162 раненных «бойца вермахта». Идет наступление Красной армии, ведутся упорные бои, надо полагать, что все госпиталя забиты ранеными. А грузят на лайнер только 162 солдата – ага, первых попавшихся взяли, которые ближе к двери лежали, тех и отправили на лайнер. Здесь кто-то может возразить, мол не на один «Вильгельм Густлов» раненых грузили, может их всех уже отправили. На каком то форуме мне попадалась такая точка зрения, там, у автора корабли курсировали по балтийскому морю как поезда в метро. Увы, корабли ходили редко (имеется ввиду порт Готенхафена, и брали мало пассажиров, иначе на причале не скопилось бы 60 тыс. чел. К тому же санитарные поезда почти ежедневно подвозили новых раненых) Естественно, что и раненые (как выяснится далее, эти раненые были не такие уж и раненые) были не простыми солдатами, а высокопоставленными офицерами, что и подтверждается размещением в комфортных условиях, да и последующими событиями, но о них чуть позже. Несколько кают заняли офицеры и их семьи из 2-го и вспомогательного батальонов. И так, к 30 января, на борт погружены «блатные», все каюты заняты (то, что каюты заняты нацистскими бонзами подтверждает тот факт, что даже женщин из вспомогательного батальона разместили в пустом бассейне, а не в каютах), начинается погрузка, окоченевших на ледяном январском ветру женщин и детей размещают, где попало – в трюмах, коридорах, подсобных помещениях и т.п.
30 января 1945 г «Вильгельма Густлофа» приблизительно в 13 часов дня отошел от стенки пирса, но почти сразу вынужден был остановиться т.к. к носу корабля и обоим его бортам подплыло большое количество лодок, заполненных женщинами и детьми. Они блокировали корабль, и из переполненных и частично дававших течь лодок раздавались душераздирающие крики и мольбы о помощи. Невозможно было противостоять этому. «Густлоф» снова опустил якоря, тем временем по забортным трапам уже начали карабкаться беженцы. Подобрав кого можно лайнер продолжил плавание. Теперь настал момент, когда необходимо установить количественный и качественный состав пассажиров. Привожу данные собранные Х. Шеном. 918 - офицеры, унтер-офицеры и курсанты 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок 173 - члены гражданского экипажа (моряки торгового флота) 162 - тяжелораненые солдаты из госпиталей Данцига и Готенхафена 373 - женщины вспомогательного состава ВМС 8956 - беженцы, в большинстве своем женщины с детьми и старики из Восточной, Данцига, Готенхафена и Западной Пруссии. Всего: 10.582 человека. Почему то почтенный г. Шен совершенно забыл о виппасажирах занявших комфортабельные каюты лайнера, причислив одним махом всех мордастых партагеносов к беженцам, женщинам и старикам. Ну, бывает, не заметил их, «подслеповатый» Х. Шенн. Кстати, подобным вопросом задался и М. Морозов (см. «Гибель «Вильгельма Густлофа»: правда и домыслы»): «Принимал ли "Густлоф" на свой борт исключительно "фашистских бонз и их семьи"? и вот как сам на него ответил: «…известно, что из числа находившихся на борту мужчины составляли примерно 1400-1500 человек, женщины - 2000-2100 и дети - 3000-3100. Согласитесь, что к двум последним категориям, а именно они составляли подавляющее большинство находившихся на судне, приклеивание ярлыка "фашистские бонзы" было бы, по меньшей мере, смешным». К сожалению г. Морозов не взял на себя труд пояснить, откуда ему известны приведенные им данные но, тем не менее, одно можно сказать точно: кроме него никто и не думал причислять женщин и детей к «фашистским бонзам» их там и без них хватало. Как бы то ни было даже из представленных списков «подслеповатых» Шена и Морозова видно, что на борту находилось свыше тысячи кадровых военных (по Морозову не военных, а мужчины…примерно 1400-1500 человек) поэтому «Вильгельм Густлоф» никаким боком не подходит к разряду госпитальных или судов перевозящих только гражданских лиц. К тому же судно не несло опознавательных знаков Красного креста было вооружено зенитными орудиями и шло в составе конвоя. Таким образом, для А. Маринеско это был обычный вражеский транспорт, который он как солдат должен был уничтожить. В «Вильгельм Густлоф» попало три торпеды - на первой было написано «За Родину», на второй «За советский народ», на третьей «За Ленинград». Ну, что здесь можно сказать, это расплата за зверства и злодеяния, за наши потопленные санитарные транспорты («Абхазия», «Грузия», «Антон Чехов», «Белосток» и.т.д.) с ранеными, женщинами и детьми, за тысячи детей умерших от голода в блокадном Ленинграде…
Схема попадания торпед в лайнер «Вильгельм Густлоф» (чтобы в темноте так «кучно» положить торпеды в движущиеся судно одного везения мало, здесь нужен высокий профессионализм)
Для дальнейшего продолжения разговора о пассажирах лайнера давайте посмотрим список спасенных, пережили катастрофу 1239 человек, в том числе: 528 - подводники 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок (57,5%) 123 - женщины вспомогательного состава ВМС (33%) 86 - тяжелораненые (53%)(!) 83 - члены экипажа (моряки торгового флота) (48%) 419 – беженцы и нацистские преступники (4,7%)
Состав спасенных говорит о многом, представьте -получив в борт три торпеды лайнер накренился, и стал тонуть на судне началась страшная паника, огромная толпа пассажиров, давя друг друга, бросилась к шлюпкам. На трапах и лестницах началась жуткая давка, которая усугублялась наличием у людей значительного количества огнестрельного оружия. (Спасательные средства лайнера включали в себя 12 больших шлюпок, рассчитанных на 50-60 человек каждая, 18 катеров на 30 человек и 380 надувных плотиков на 10 человек, т.е. только на 5000 человек, после того как лайнер накренился, спасательными средствами правого борта уже нельзя было воспользоваться поэтому реально средств к спасению набиралось на 2500-3000 человек). Но крепкие ребята из 2-го батальона 2-й учебной дивизии подводных лодок растолкав всех женщин и детишек быстро себя эвакуировали, при этом может возникнуть вопрос их было 918 у остальных 390 совесть проснулась? Да нет, конечно, кто поверит в теорию массового, совестливого суицида. Дело в том, что когда раздались взрывы торпед капитан судна, согласно инструкции, приказал заблокировать водонепроницаемые отсеки в нижних палубах, тем самым отрезав пути эвакуации для части команды лайнера и пассажиров. Мирослав Морозов дает нам другую, благородную, картину происходящего: «Отцепившие спасательные средства, вооруженные подводники позволяли садиться в них только женщинам и детям» (см. «Гибель «Вильгельма Густлофа»: правда и домыслы»). Кто видно данные расходятся, кто то либо М.Морозов либо автор данной статьи говорит неправду! В поддержку своих слов привожу выдержку из книги Кристофера Добсона, Джона Миллера, Роберта Пейна «Правда о «Вильгельме Густлофе»: «Почти никто не прислушивался к традиционному в таких случаях приказу: «Вначале помощь оказывается женщинам и детям». Мужчины были сильнее, именно они толкались и пробивались вперед всех…В отчаянии Данкель вытащил пистолет и сделал несколько предупредительных выстрелов. Он пришел в еще большую ярость, когда один из матросов доложил ему: «Господин лейтенант, несколько моряков готовят для себя к спуску спасательную шлюпку». Когда лодка, вмещавшая до 50 человек, опустилась на воду, имея на борту лишь десяток моряков, он вновь открыл огонь. «Свиньи», - кричал он и продолжал стрелять. Но он ничего не мог сделать. Все больше людей устремлялось на палубу…». Кроме этого еще раз посмотрим на процентное соотношение спасшихся, самый высокий процент -57,5% оказался как раз у подводников, если бы они действительно до последнего момента спасали женщин и детей, то мало кто из них в живых остался. Следом за ними идут… «беспомощные тяжелораненые»- 53%. Поняв, что дело «пахнет керосином» эти «тяжелораненые» побросали не нужные костыли, посрывали «липовые» гипсовые повязки и, выхватив табельное оружие толпой бросились к шлюпкам по пути расстреливая и расталкивая всех кто им мешал, добравшись до шлюпок, они быстро залезли в них, сбрасывая за борт лезших к ним женщин и детей (здесь нет никакого преувеличения или «сгущения красок», в той ситуации занять место в шлюпке можно было только так: кого то отпихнув, выкинув за борт и пр.). Вероятно, что среди «липовых» были и настоящие раненые, которые не смогли пробиться к шлюпкам. От ребят из 2-го батальона не отставали девчонки «с крепким телом» из вспомогательного состава ВМФ, лихо перепрыгнув, а где и растоптав попавших под ноги ребятишек они прорвались к шлюпкам. Здесь опять пытливый читатель может спросить, но их было 373 у 250 возможно совесть проснулась, и они решили свое место в шлюпках уступить детям. Опять мимо, вторая торпеда ударила в борт как раз напротив бассейна, в котором располагались «помощницы» при этом большое количество было ранено кусками разлетевшейся облицовочной плитки и контужено. В результате они не догнали своих более резвых и удачливых подруг и по видимому были затерты толпой. Члены команды лайнера тоже себя не забыли и, не заботясь о пассажирах, начали спасать самих себя во главе с капитаном лайнера (благополучно пережили катастрофу уже упомянутый помощник капитана г-н Х. Шен, корветтен-капитан Цан, командир 2-го батальона и распоряжавшийся на борту судна капитан Петерсен и пр. Все те, кто по морским (писанным и не писаным) законам должны были бороться за жизнь пассажиров до конца). Из 8956 брошенных после «доблестной эвакуации» с тонущего корабля курсантов, помощниц и членов экипажа лайнера, женщин и детей (в т.ч. нацистские преступники и члены их семей) удалось спастись только 416, это были те, кому невероятно повезло попасть на шлюпку или спасательный плот. Многие, надев спасательные пояса, прыгали за борт. В ту далекую январскую ночь температура воздуха была -180, температура морской воды около 00 физически крепкий человек даже при наличии спасательного жилета в такой воде сможет выжить не более 20 мин. Пытливый читатель здесь может сказать – А, где же функционеры? Отвечу на этот вопрос выдержкой из книги Грасса Г. «Траектория краба»: «… Я могу лишь изложить то, что приводится в различных источниках в качестве свидетельства очевидцев, переживших эту катастрофу. Стариков и детей затаптывали насмерть на широких лестницах и узких трапах. Каждый думал только о себе. Заботившиеся о других пытались опередить мучительную смерть. Рассказывают об одном офицере-преподавателе, который застрелил в своей каюте из служебного пистолета сначала троих детей, потом жену, а затем застрелился сам. То же рассказывается и о партийных функционерах и их семьях, которые занимали спецапартаменты, предназначавшиеся некогда для Гитлера и его верного сподвижника Лея и ставшие теперь кулисами для акта самоликвидации». О партийных функционерах никто ни думал и не заботился, а если они и пытались командовать и обращать внимание на свои персоны их просто игнорировали. Пробиться в одиночку к заветным шлюпкам было невероятно трудно, хотя не исключено, что каким-то мордастым партагеноссам удалось, отпихнув несчастных детей, занять место в шлюпке и попасть в счастливую цифру - 416 спасенных (по утверждению г-на Шена) женщин и детей. Прошло много лет и сейчас эти господа «уцелевшие после потопления лайнера «Вильгельм Густлоф»», а точней, как крысы, сбежавшие с тонущего корабля, и «отечественные» кликуши пытаются через трагедию тысяч невинных людей ставших заложниками нацизма, очернить, опорочить честное имя героя-подводника Александра Ивановича Маринеско воевавшего с фашизмом за свой народ и свою страну, и внесшего свой весомый вклад в нашу общую Победу над фашисткой Германией. Пытаясь на фоне трагедии обелить зверства фашизма (мол, не мы одни черные, вон у вас тоже пятно на рукаве) эти «господа» набирались наглости обращаться в суд для признания А.И. Маринеско военным преступником (это после того, что они натворили в нашей стране, для этого надо иметь «луженую» совесть). Однако вот какое заключение вынес Институт морского права в Киле: «Вильгельм Густлов» являлся законной военной целью, на нем находились сотни специалистов-подводников, зенитные орудия… Имелись раненые, но отсутствовал статус плавучего лазарета. Правительство Германии 11.11.44 объявило Балтийское море районом военных операций и приказало уничтожать все, что плавает. Советские вооруженные силы имели право отвечать тем же».
На фоне «новорусских» исследований показывающих «некомпетентность», а подчас, как в случае с «Вильгельмом Густловом», прям таки «звериную жестокость» советских подводников, которые не щадя жизни воевали за свою страну, за свой народ в т.ч., и за этих новоявленных гавнюков-исследователей, активно превозносятся победы и «рыцарское поведение» военнослужащих из состава вермахта и кригсмарине. В. Доценко «Мифы и легенды русской морской истории» (см. гл. Легендарный командир подводной лодки С-13), «Напомню, что германские подводники действовали в исключительно сложных условиях: им приходилось развертываться в районы боевых действий, удаленные на тысячи миль от мест базирования, преодолевая при этом мощнейшие противолодочные рубежи; охранение атлантических конвоев ни в какое сравнение не шло с балтийскими. В Атлантическом океане по сравнению с Балтикой в составе сил охранения находились сотни противолодочных кораблей и самолетов. Ранее я сравнивал подводников разных стран не для того, чтобы «посрамить Маринеско» (как думает Стрижак), а для того, чтобы показать порядок потопленного тоннажа американскими и немецкими подводниками и обосновать нелепость выдумки вроде «подводник № 1». Как жалостливо написал г. Доценко о тяжелой жизни и героизме немецких подводников, аж невольно слеза на ресницы набежала…, и на Маринеско он ведь не просто так грязь льет, а порядка ради, чтоб не думали, что он «подводник № 1». Что касается «мощнейшие противолодочные рубежи». В начале войны германские подводники имели ряд тактических преимуществ, позволявших решать поставленные задачи в условиях «молниеносной войны» и относительно малым количеством подводных лодок: 1. В начальный период войны у союзников отсутствовала эффективная система противолодочных рубежей, которая позволяла бы эффективно противодействовать выходу германских подводных лодок в районы боевого патрулирования. Организация таких рубежей требовала времени и существенных материальных затрат; 2. Массовый грузопоток гарантировал нахождение цели для каждой подводной лодки в каждом походе, что позволяло добиться максимальной эффективности ведения боевых действий. Существенно облегчало немцам поиск и использование торговыми судами для переговоров с береговыми службами либо так называемого «открытого текста» либо коммерческого радиокода малой надежности; 3. Значительная протяженность коммуникаций и ограниченный количественный состав кораблей противолодочной обороны не позволяли противникам Германии организовать массированную оборону всех перемещаемых грузов, а, следовательно, снижали возможные потери Кригсмарине. Постепенно, для противодействия немецким субмаринам стали создаваться мощные противолодочные рубежи, состоящие из минных заграждений охраняемых надводными кораблями и авиацией. На вооружение противолодочной авиации поступили радары, с помощью которых удавалось обнаружить всплывшую субмарину в любую погоду. Проведенные англичанами мобилизационные мероприятия, позволили привлечь в состав их флота значительное количество малотоннажных гражданских судов, которые могли быть использованы в качестве противолодочных средств. Массовое использование подобных судов, несмотря на кажущуюся низкую эффективность отдельного судна, позволяло взять под контроль ближайшие подступы к морским портам западного, юго-западного и южного побережий Британии. Плотный контроль подходов к портам вынуждал немцев переносить район боевых действий своих подводных лодок вглубь Атлантики, сокращая время их боевого патрулирования (за счет увеличения времени на переходы);
Из выше сказанного можно сделать очевидный вывод: эффективно действовать противолодочные рубежи и средства противолодочной обороны стали только после 1942 г. этот вывод наглядно подтверждается потерями немецких подлодок на противолодочных рубежах.
Статистика потерь немецких подводных лодок по годам: (данные приводятся по книге Константина Залесского «Вооруженные силы Третьего Рейха») 1939 1940 1941 1942 1943 1944 1945 Итого Всего потоплено в зонах противолодочных рубежей 1 3 13 22 70 50 16 175
«охранение атлантических конвоев ни в какое сравнение не шло с балтийскими». Здесь с Доценко можно согласиться все так и было… начиная с 1943 г., когда в состав конвоя на один транспорт приходилось несколько кораблей охранения, а до этого охранение конвоев было слабым и 1939, 1940, 1941, и 1942 гг. были самыми «хлебными» для немецких подводников, когда они за год выбивали более миллиона тонн водоизмещения. Мои выводы подтверждаются немецкими потерями (данные взяты с сайта: u-boote.ru): • 1939 год - 9 подводных лодок; • 1940 год - 24 подводные лодки; • 1941 год - 35 подводных лодок; • 1942 год - 86 подводных лодок; • 1943 год - 243 подводные лодки; • 1944 год - 249 подводных лодок; • 1945 год - 120 подводных лодок. «В Атлантическом океане по сравнению с Балтикой в составе сил охранения находились сотни противолодочных кораблей и самолетов». А, как же иначе, так и должно быть. Площадь Атлантического океана составляет 91,6 млн. км², а площадь Балтийского моря 415 тыс. км². Для эффективного противодействия немецким подлодкам на большей территории требовалось больше сил. Но если все противолодочные силы в Атлантике, и на Балтике разделить на общую площадь театра военных действий, то плотность противолодочных сил на единицу площади, на Балтике будет выше. К тому же на Балтийском море имелись многочисленные минные заграждения и противолодочные сети. Поэтому исходя из сил противодействия можно с уверенностью сказать, что потопленная баржа на 100 тонн водоизмещения, в Балтийском море, стоит потопления океанского лайнера в 10000 тонн в Атлантике.
Представляю вниманию читателей несколько малоизвестных историй о «великих победах» и «рыцарском» поведении солдат вермахта и моряков кригсмарине.
Расстрел в Печорском море 17 августа 1942 г., около 7 ч утра, в 2 милях от северного побережья острова Матвеев, в Печорском море, был расстрелян артиллерийским огнем немецкой подводной лодки U-209 безоружный караван, в составе: буксирные пароходы «Комсомолец», «Норд» и «Комилес». «Норд» буксировал неисправный «Комилес» и лихтер «Ш-500», а «Комсомолец» баржу «П-4». На судах находились строительные материалы и несколько сот человек, члены семей полярников, рыбаки, в том числе 254 заключенных. Первой целью была выбрана баржа «П-4». После нескольких попаданий снарядов баржа загорелась, находящиеся на ней люди, спасаясь от огня, прыгали за борт. В это время буксирные пароходы «Норд» и «Комсомолец», обрубив буксирные канаты, попытались скрыться. Немцы перенесли огонь с баржи на «Комсомолец». В результате артиллерийского обстрела пароход «Комсомолец» был подожжен, и выбросился на берег у северной оконечности острова. Пароходу «Норд» удалось уйти. После расстрела «Комсомольца» немцы начали добивать плавающих в воде людей, для этого на верх была вызвана свободная от вахты часть команды с автоматами и пулеметами… Выдержка из мемуаров Германа Шульца, члена команды U-209, «Борьба с большевизмом в Арктике»: «Разделавшись с буксиром, наш доблестный командир решил добить баржу (баржу «П-4» прим.). Вокруг нее плавало множество людей, некоторые из них попали под винты нашей субмарины, другие пытались уцепиться за шпигаты на легком корпусе лодки и взобраться на палубу. Генрих (капитан-лейтенант Генрих Бродд, командир лодки) начал яростно расстреливать их из личного «парабеллума» и приказал поднять наверх пулемет, и вызвать всех свободных от вахты с пистолетами-пулеметами наверх. Одной женщин каким-то чудом плавающей на поверхности моря с маленьким ребенком в руке, удалось зацепиться правой рукой за шпигат в районе боевой рубки. Было явно видно, что сил, на то, чтобы взобраться наверх у нее уже не хватит. Генрих, с каким-то жутким выражением лица, разрядил ей в голову целую обойму из пистолета, превратив все в кровавое месиво, но та так и не разжала руки - наверное, из-за того, что пальцы руки свело предсмертной судорогой. И за нашей лодкой стало волочиться ее безголовое тело, с орущим младенцем в согнутой левой руке. На то, чтобы прикончить кричащего младенца Генрих истратил еще одну обойму…». Подводная лодка U-203, серии VIIс, к этой же серии относилась и U-209
После этого зверского расстрела, лодка подошла к неподвижно стоящим пароходу «Комилес» и лихтеру «Ш», и огнем из артиллерийского орудия потопила их. Уцелевшие члены команды парохода «Комилес» бросились в воду и попытались добраться до берега в плавь, но были расстреляны из 20 мм пушки и пулеметов. Развернувшись, фашистская подлодка вернулась обратно к горевшей барже «П-4» т.к. с баржи в сторону лодки раздались выстрелы из винтовки (одна пуля даже сбила фуражку с головы командира лодки) U-209 погрузилась и выпустила в нее торпеду. Выдержка из мемуаров Германа Шульца, члена команды U-209, «Борьба с большевизмом в Арктике»: «Еще примерно полчаса Генрих забавлялся с русской женщиной, уцепившейся за перископ. Его интересовало, на сколько у русской хватит дыхания. Бродде опускал перископ под воду примерно на метр в глубину, но русская не разжимала рук. С каждым разом он увеличивал время погружения перископа, начав с пяти секунд выдержки, а мы организовали пари, которое выиграл старина Шурцер. Русская не выдержала на минуте и пяти секундах - либо захлебнулась, либо просто утонула». После того как командир «наигрался» лодка всплыла и вышедшие на верх члены команды лодки, из автоматов и пулеметов, добили всех кто еще подавал признаки жизни. Информация о нападении подводной лодки была получена в Хабарово в 09.20. тральщики «ТЩ-54» и «ТЩ-62» под командованием капитана 3 ранга Королева снялись с якоря и двинулись к острову Матвеев. В 11.00 ими был встречен буксир «Норд», капитан которого обрисовал происшедшее. Вместе с буксиром тральщики направились к острову Матвеев. Головным шел «ТЩ-62». В 14.40 при подходе к острову была обнаружена шлюпка с людьми. В 15.00 двое человек, находившихся в шлюпке были подняты на борт. Один из них был тяжело ранен. Одновременно были обнаружены плавающие мертвые тела с надетыми на них пробковыми поясами. Спасенные сообщили, что они единственные, кто уцелел с баржи «П-4». В 15.40 тральщики прибыли в район гибели лихтера «Ш» и буксира «Комилес». Буксир «Норд» пришвартовался к мачтам затонувшего «Комилеса» и спустил шлюпки, чтобы забрать с острова оставшихся в живых. Затем был найден буксир «Комсомолец» выбросившийся на берег у северной оконечности острова. Всего, было спасено 23 человека из 328, находившихся на судах уничтоженного каравана.
Для выяснения номера лодки-убийцы и фамилии палача-командира в Норвегию была послана разведгруппа. В соответствии со статьей 18 приложения 2 к Атлантической хартии подписанной США, Англией и СССР, лодка и ее командир были внесены в список военных преступников, подлежащих уничтожению без суда и следствия. 6 мая 1943 г. U-209 смогла связаться с U-954 и передала рапорт о том, что 4 мая в результате атаки канадского самолета-амфибии «Каталина» U-209 получила тяжелые повреждения, в том числе вышел из строя основной передатчик. Вскоре после этого командование приказало U-209 возвращаться на базу, но лодка больше никогда не отозвалась. Возможно, причиной гибели лодки стала авария при погружении, вызванная полученными повреждениями. 46 погибших (весь экипаж).
Гибель санитарного транспорта «Виениба» В первые же часы нападения на нашу страну противник нанес удар по Либаве - передовой военно-морской базе (командир базы капитан 1-го ранга М. С. Клевенский). Несмотря на непосредственную близость к границе, база не имела сухо¬путной обороны и войск для ее защиты с суши. Погра¬ничные части и 67-я стрелковая дивизия (командир гене¬рал-майор Н. А. Дедаев), подвергшиеся внезапному напа¬дению, не смогли сдержать натиск превосходящих сил противника и к вечеру первого дня войны вынуждены были отойти к городу. Противник перерезал все дороги, стремясь с ходу овладеть Лиепаей. В оборону базы вклю¬чились все части флота: 8 батарей береговой обороны (ка¬либра 45-130 миллиметров), 6 зенитных батарей, два бронепоезда - всего около 1000 человек. В течение пяти суток шла ожесточенная борьба на ближних подступах к городу. Мужественные защитники Лиепаи израсходо¬вали почти все боеприпасы и, исчерпав все возможности, 27 июня начали прорываться по суше к Риге - на соеди¬нение с войсками Красной Армии. В госпитале Лиепаи находилось более 2000 раненых. Почти все они, а также семьи военнослужащих эвакуировались на санитарном судне «Виениба» («Единство»). На транспорте имелись знаки Международного Красного Креста, и был поднят флаг Красного Креста. На рассвете 27 июня судно вышло из Лиепаи с конвоем из трех торпедных катеров (ТКА № 27, ТКА № 37, ТКА № 67). Вскоре после выхода оно было атаковано группой немецких самолетов, проигнорировавших четко видимые при ясной погоде знаки Красного креста. Судно затонуло от прямых попаданий авиабомб, бросившихся в море с тонувшего корабля людей немецкие летчики расстреливали из пулеметов. Один из спасшихся, писал так: «Мы отплыли от берега километров около 10, и на наш корабль напали 2 немецких пикирующих бомбардировщика Ю-87. На корабле были раненые военнослужащие, около 50 семей военнослужащих и команда, обслуживающая корабль. Для защиты нас с воздуха и вообще на корабле не было никакого оружия. Напавшие самолеты безбожно расправлялись с невооруженным кораблем. Они поочередно обстреливали и бомбили. Бросали прицельно по одной бомбе за каждый залет. Летали очень низко, даже брызги от бомб долетали до самолетов. На корабле гибли люди, кругом - вода, прятаться негде. Плакали дети, плакали мамы, ужасно стонали раненые солдаты. Сразу бомбой пробит был трюм. Вода хлынула в трюм. Затем бомба попала в котельную. Корабль начал тонуть, задняя часть его тонула, а передняя поднималась высоко вверх, и уцелевшие люди на корабле все стали перемещаться на нос корабля…». В результате этого варварского военного преступления погибло более 2000 раненых, гражданских лиц (в том числе женщин и детей), медперсонала. Спаслось только 15 человек (экипаж ТКА № 27, и 15 пассажиров транспорта спасли ТКА № 37, 67).
Гибель санитарного транспорта «Армения» 6 ноября 1941 г. теплоход с ранеными бойцами, работниками госпиталей и эвакуированными покинул Севастополь. На борт транспорта было погружено: 300 раненых, был принят медицинский и хозяйственный персонал Севастопольского военно-морского госпиталя, 2-й военно-морской и Николаевский базовые госпитали, санитарный склад и эпидемиологическую лабораторию, работников санатория ВЦСПС и другие медицинские службы флота. Были приняты на теплоход часть медперсонала Приморской и 51-й армий, а также эвакуированные жители Севастополя. Он зашел в Балаклаву, где были приняты работники НКВД, раненые и медперсонал госпиталя. Около двух часов ночи транспорт прибыл в Ялту, где забрал 11 госпиталей с ранеными, советский и партийный актив Большой Ялты, гражданское население города, часть эвакуированных из Симферополя, и утром 7 ноября вышел курсом на Кавказ. Но был атакован самолетом-торпедоносцем, несмотря на то, что транспорт имел отличительные знаки санитарного судна. Одна из двух торпед попала в носовую часть корабля, и через четыре минуты он затонул. Спасено было всего 8 человек, погибло около 5000 человек. В этот момент на море был шторм, крен катеров сопровождения достигал 450 поэтому они не оказали никакого противодействия.
Точное место гибели нашего санитарного транспорта «Армения» до сиз пор не установлено, но зато мы «все» знаем о немецком лайнере «Вильгельм Густлов».
Гибель санитарного парохода «Композитор Бородин» Пароход «Композитор Бородин» был передан ВОРПом в Главное санитарное управление Советской Армии весной 1942 года и получил наименование «СТС-56». Судовая команда вошла в штат этого управления. Медперсонал формировался в основном из горьковчан. В его состав, например, вошли врач Галина Евгеньевна Волянская, медсестры Маша Осипова, Маша Окунева, Нина Малышева и другие девятнадцатилетние девушки, впервые надевшие солдатские шинели и влившиеся в многомиллионную армию защитников Родины. Начальником санитарного транспорта была назначена тридцатилетний врач Клавдия Ивановна Горшкова из Саратова. Капитаном судна был Дмитрий Федорович Чевес. До августа пароход совершал санитарные рейсы в города Средней Волге. В августе он прошел ремонт в Астрахани, его подремонтировали, перекрасили в серый цвет, замаскировали ветками и отправили в Сталинград. В полдень 23 августа пароход подошел к Сталинграду. Однако над городом постоянно висели немецкие самолеты, и до наступления темноты пароход приткнулся к берегу. Поздно ночью «Композитор Бородин» получил разрешение подойти к временному причалу, чтобы принять раненых. Операция проходила в тяжелейших условиях: то к судну вплотную подходила горящая нефть, то причал подвергался интенсивному обстрелу. Лишь к 10 утра 24 августа был закончен прием раненых и эвакуированных. Их взяли сверх нормы, свыше 700 человек (штатная пассажировместимость 390 человек). Вечером 24 августа 1942 года «Композитор Бородин» под флагом Красного Креста с опознавательными знаками на бортах и палубных надстройках вышел из Сталинграда в Камышин. Пройдя по реке около тридцати пяти километров, в районе поселка Рынок, по судну открыли огонь из танков и минометов прорвавшиеся к Волге немцы. Снаряды и мины, пулеметные и автоматные очереди били по беззащитному судну в упор. Первые снаряды угодили в машинное отделение, сделав в корпусе большие пробоины. Другие разбили главную паровую машину. Судно потеряло ход. Команда пыталась потушить очаги пожара, но водяные помпы в машине не работали. Пароход получивший тяжелые повреждения и, потерявший управление, выскочил на мель. Возник пожар. Пламя перекинулось на верхний и нижний деки, затем в рубку. Огромное двухпалубное судно вспыхнуло, как факел. Все кто был в состоянии двигаться бросились за борт. До берега занятого немцами было около 50 метров, людей, прыгавших в воду с охваченных огнем палуб, фашисты расстреливали практически в упор. Не умевшие плавать тут же тонули. Тяжелораненые которые не могли самостоятельно двигаться горели заживо… Вскоре над судном, появились два «мессершмидта» и принялись поливать его огнем из пушек и пулеметов. Члены экипажа во главе с капитаном геройски боролись за жизнь судна, пытались спасти пассажиров. В этой борьбе погибли механик судна С.П.Харитонов, помощник капитана Н.В. Стрешнов, лоцман В.П. Марфин, кочегар С.М. Ефимов, матрос А.А. Смирнов. Многие из членов команды были ранены. Погибла начальник транспорта капитан медицинской службы Горшкова. Не смогли покинуть горящее судно матрос Ефросинья Алексеевна Смирнова и медсестра Валя Плечикова. Мужественно вел себя штурвальный Константин Иванович Смирнов, помогая раненым на подручных плавсредствах добраться до берега. Он вместе с капитаном Чевесом покинул судно последним. Плывущих по реке людей спасали моряки и красноармейцы, державшие оборону в районе поселка Рынок и местные жители. Из 700 пассажиров спаслось не более 300 человек.
После выхода немцев к Волге движение по реке было прервано, однако держать крупные пароходы на Сталинградском рейде тоже было невозможно, поскольку немцы начинали уже прицельное бомбометание по судам. Кроме того, оставаясь на рейде, пароходы бездействовали. А они были очень нужны для перевозок людей и грузов. На совещании представителей командования фронта, Нижневолжского пароходства и наркомата речфлота решено было прорываться вверх. В сторону Камышина отправили теплоход «Таджикия». В районе Акатовки теплоход был атакован «мессершмитами» и обстрелян береговой артиллерией. На судне появились повреждения, и вспыхнул пожар. Но силами судовой команды пожар был потушен, повреждения устранены, из Камышина капитан доложил об успешном прохождении опасной зоны. После этого наркомом было принято решение отправить пассажирские суда на прорыв. В ночь с 26 на 27 августа на прорыв вышли пароходы «Парижская коммуна», «Михаил Калинин», «Иосиф Сталин».
Гибель парохода «Иосиф Сталин» Пароходы подняли якоря глубокой ночью. Головным шел теплоход «Парижская Коммуна», за ним следовали пароходы «Михаил Калинин» и «Иосиф Сталин» имевший на борту от 1200 до 1500 пассажиров, в основном женщины и дети. У Латошинки над Волгой взвилась осветительная ракета и с высокого правого берега на всю реку из репродукторов загремела русская речь: «Русский пароходы, сдавайтесь. Не будешь – будем стрелять пушка». Капитан «Парижской Коммуны» Л.Д. Галашин убавил ход и, приблизив судно к яру, сделал вид, что подчиняется приказу. У самого берега он выровнял теплоход на течение, дал «полный вперед» и стал стремительно уходить. Немцы поняли этот маневр, но орудийные башни танков, вышедших на берег, не могли наклоняться вниз. Теплоход на время оказался в непростреливаемой, «мертвой» зоне. Пользуясь кратким замешательством немцев, таким же образом опасную зону успел пройти и «Михаил Калинин» (капитан Н.М.Богатов). Немцы смогли их обстрелять, когда они отошли на значительное расстояние от берега, оба судна получили многочисленные повреждения, но команды под руководством опытных капитанов ликвидировали их и пожары. Весь огонь своих орудий немцы сосредоточили на подходящем «Иосифе Сталине» (капитан И.С. Рачков). На судне в нескольких местах возникли пожары. Экипаж боролся с огнем, но вскоре вышла из строя пожарная помпа, а потом и рулевое управление. В корпус через пробоины хлестала вода. Капитан погиб на своем посту. Старпому удалось привалить судно к осередку «Ахтубинский», после чего он тоже погиб. Часть пассажиров и экипажа высадились на осередок, 150 человек спас баркас «Наблюдатель» (капитан И. И. Исаков). Погибло более 1200 женщин и детей. Надстройки парохода выгорели.
Данная статья была послана для ознакомления и исправления возможных не точностей г.М.Морозову, в присланном ответном письме г.Морозов замечаний по поводу текста не сделал, но по адресу автора статьи выражался «плохими словами». Что говорит не только о его недостаточном национально-париотическом но и скверном морально-нравственном воспитании. Да, и чего ждать от человека который, когда это было выгодно, получил военно-политическое образование, где надо и не надо стучал себя «пяткой в грудь» и кричал: - Я, коммунист! А, на официальных мероприятиях во все горло зепал – «Слава КПСС». После развала СССР благополучно утопил свой партбилет в унитазе, и стал в одночасье демократом, начал поливать грязью великое прошлое великой страны, уподобляясь героини басни Крылова – плюгавой собачонке Моське, которая лаяла на Слона.
Из Мукдена, наместник Алексеев составил для Влади¬востока секретную теле-грамму за № 2665, которая оказалась последним решающим мазком на об-ширном полотне трагедии русского флота: «Эскадра (Витгефта) вышла в море, сражается с неприятелем, высылайте крейсера в Корейский пролив» - к Цусиме! Но чем завершился бой эскадры, наместник еще не знал. Из-за того, что прямой связи с Владивостоком не было телеграммы шли окружным путем, отправленная 28 июля телеграмма Алексеева легла на стол перед адмира¬лом Скрыдловым лишь в пять часов утра 29 июля т.е. когда сражение уже давно закончилось и остатки эскадры вернулись обратно в Порт-Артур. Телеграмма застала Владивостокский отряд в состоянии неподготовленности к выходу в море: «Громобой», чинивший рулевой привод, находился в суточной готовности, «Рюрик», у которого были разобраны холодильники,- в двенадцатичасовой. Приступили к форсированным работам. В пять часов утра 30 июля броненосные крейсера «Громобой», «Россия» и «Рюрик» отправились в море. В инструкции данной Иессену говорилось, что намерения командующего Порт-Артурской эскадры неясны - пойдет ли он через Цусимский пролив или вокруг Японии, а также неизвестно его точное время выхода в море. Поэтому почти невозможно определить место встречи крейсеров с эскадрой. Крейсерам предписывалось, если рандеву не состоится, к югу дальше параллели Фузана не идти и крейсировать на этой параллели до 4 ч пополудни, после чего полным ходом возвращаться во Владивосток. В случае встречи с эскадрой адмирала Камимуры в бой с ней не вступать и, уходя на север, отвлекать ее на себя. (Через несколько часов после выхода крейсеров в море Скрыдлов получил от Алексеева новую телеграмму в которой сообщался исход боя Порт-Артурской эскадры, стало ясно, что крейсера ушли на верную гибель, в догонку за ними был немедленно послан миноносец, который вернулся через два дня, догнать крейсера не удалось, выслушав доклад командира миноносца Скрыдлов снял фуражку и набожно перекрестился, многие жены морских офицеров не дожидаясь возвращения кораблей надели траурные платья). Через двое суток при подходе к Цусимскому проливу отряд прошел в ночной темноте мимо поджидавшей его здесь эскадры броненосных крейсеров японского адмирала Камимуры. В полночь отряд находился в широте 35°40' N и долготе - 130°02' Ost. В 4 часа 30 мминут 1 августа, дойдя до параллели Фузана, крейсеры повернули на W, намереваясь поджидать на этом курсе появления эскадры Витгефта. Начинало светать, и минут через десять после поворота, на 2 румба впереди траверза показались силуэты четырех кораблей. После минутных предположений, что это корабли Порт-Артурской эскадры, наступило разочарование. Среди них в первую очередь был распознан характерный силуэт крейсера «Адзума», а затем и остальные три крейсера Камимуры. Головным шел «Идзумо» (флаг японского адмирала), вторым «Токива», третьим «Адзума», концевым «Ивате». Чтобы уйти от корейского берега (до Фузана было уже около 40 миль) в 4 ч 35 мин русские крейсера повернули обратно - на восток. Японская эскадра, оказавшись слева в 8 милях, постепенно приближаясь, легла на параллельный курс. Следуя движению «России», наши корабли в соответствии с Морским уставом - «В виду неприятеля» - подняли на всех мачтах стеньговые флаги. Почти одновременно огромные полотнища с изображением восходящего солнца появились и на японских крейсерах. В 5 ч 10 мин с уменьшением расстояния до 6 миль японцы открыли огонь. Первые же снаряды их башенных 203-мм орудий со свистом и с треском, вздымая огромные фонтаны воды, легли у бортов русских кораблей. Вслед за «Россией» ответный огонь из 203-мм орудий левого борта открыли шедшие за ней «Громобой» и «Рюрик». Силы были неравные. Японские ко¬рабли превосходили русские не только по численности, но и по скорости хода и бронированию (корабли японцев развивали ход в 20-22 узла против 17-20 узлов у русских. На русских крейсерах на один борт могли стрелять: 4-203-мм, 22-152-мм и 3-120-мм. На японских крейсерах: 16 - 203-мм, 28-152-мм. Начали прибавлять скорость. Командир «Рюрика» капитан 1 ранга Е. А. Трусов как всегда начал энергично форсировать скорость крейсера, чтобы не отстать от вырывавшихся обычно вперед при полной скорости более быстроходных «России» и «Громобоя». На этот раз расстояние до своего переднего мателота - «Громобоя» - начало сокращаться неожиданно быстро. Заметили это и на «Громобое». Но крейсера почему-то продолжали идти не самой полной скоростью. Вероятно, по этой же причине флагманский крейсер японской эскадры, не ожидая, что русские пойдут медленнее, чем обычно, быстро вырвался вперед, оставив шедшие за ним три крейсера на расстоянии 8-9 кб. Воспользовавшись этим, русские крейсера сосредоточили огонь по остальным японским крейсерам. Вскоре на концевом «Ивате» (флаг контр-адмирала Митсу) и «Токиве» были замечены взрывы. Громким «ура» приветствовали на «России» этот первый урон, нанесенный японцам. Но очень скоро стало сказываться огромное огневое превосходство японцев, стрелявших залпами из всех 16 башенных 203-мм орудий. Несопоставимым с огнем русских шести палубных восьмидюймовок оказался и огромный разрывной эффект японских снарядов. Особенно сильно страдал от этих снарядов концевой «Рюрик», наименее бронированный, с минимальным (только броневые щиты) прикрытием артиллерии и оставшимся неустранимым обилием дерева в палубах, рубках и устройствах. С болью наблюдали с «России» и «Громобоя», как при каждом взрыве на палубе «Рюрика» в громадных столбах дыма и пламени взлетали вверх обломки его деревянных частей. В 5 ч 23 мин «Россия» неожиданно резко сбавила скорость (с 15 до 10 уз), отчего «Громобой», чтобы не столкнуться с флагманом, должен был, также уменьшив скорость, выйти из строя, круто, до 45 °, повернуть влево в сторону противника. «Рюрику», чтобы не протаранить «Громобой», ничего не оставалось, как выйти из строя поворотом вправо. Виной всему было падение давления пара в котлах кормовой кочегарки флагманского крейсера: взрыв 203-мм японского снаряда чуть ли не наполовину «раскрыл» третью дымовую трубу «России», отчего резко упала тяга в топках, а осколки снаряда, проникшие через броневые решетки дымохода, разбили несколько трубок в одном котле. В 5 ч 38 мин отряд изменил курс на 20° вправо: адмирал решил огнем левого 203-мм орудия отогнать подходивший с востока и уже открывший по «России» огонь японский крейсер «Нанива» под флагом контр-адмирала Уриу Сотокичи. Оказавшись под огнем, он круто ушел вправо и в первой половине боя, опасаясь огня русских кораблей, держался в стороне. Появление за «Нанивой» двух других японских кораблей с востока и юга («Такачихо» и «Ниитака») потребовало поворота на обратный курс, чтобы, переменив борт и введя в действие ранее не стрелявшие орудия, вдоль корейского берега, позади японской эскадры, прорваться на север. Этот поворот в сторону от неприятеля нельзя было, однако, осуществить без риска столкнуться с «Рюриком», который по-прежнему шел правее и впереди своего места в строю. Выровнять строй увеличением скорости головного корабля не позволяла задерживающая движение «Россия», на поворот «Все вдруг», чтобы головным стал «Рюрик», адмирал, боясь, видимо, потерять управление отрядом, не решился. Пришлось пойти на маневр, имевший роковые последствия. В 5 ч 45 мин «Рюрику» были сделаны сигналы «Меньше ход», а затем «Вступить в строй». Но уже через 5 мин, не дав «Рюрику» вступить в строй, адмирал начал поворот. Исполняя приказания, «Рюрику» пришлось не только уменьшить скорость, но даже временно застопорить машины. Преждевременно начатый поворот заставил корабли сбавить скорость из-за риска столкновения с «Рюриком». Все это вместе с уменьшившейся дистанцией до противника привело к резкому увеличению числа попаданий японцев по русскому отряду. Именно в это время «Рюрик» и получил тяжелые повреждения в корме, в результате которых вышел из строя рулевой привод. Сильно пострадал и «Громобой»: от снаряда, разорвавшегося на юте, погибло около 50 матросов. Руль на «Рюрике» установили в нейтральное положение и начали управляться машинами. Корабль успел совершить поворот на запад вместе с отрядом, но уже вскоре начал отставать и сбиваться с курса, развернувшись носом в сторону противника. На сигнал адмирала «Все ли благополучно?» с «Рюрика» после длительной задержки ответили «Руль не действует». Это было в 6 ч 28 мин. Отстав от отряда уже на 20 -30 кб, он попал под сосредоточенный огонь японской эскадры. В 6 ч 38 мин, отказавшись от почти уже удавшегося прорыва, К. П. Иессеи повернул обратно на выручку. Дальнейший бой свелся к многократным отчаянным попыткам «России» и «Громобоя» отвлечь огонь японцев на себя, дать «Рюрику» возможность исправить повреждение и вместе со своими прорваться во Владивосток. В течение почти двух часов «Россия» и «Громобой», держась около «Рюрика», сделали на коротких галсах шесть резких поворотов. Понятно, что такая вынужденная тактика резко снижала эффективность огня русских кораблей. В то же время эскадра Камимуры, стреляя по «Рюрику», получила возможность на недолетах и перелетах поражать и два других маневрировавших вблизи него русских корабля. Японцы вели учащенную стрельбу залпами. В 7 ч на «России» от взрывов сразу двух попавших 203-мм снарядов загорелись приготовленные и уже частью откупоренные картузы 203-мм орудий, а за ними - краска, линолеум, настилы верхней палубы и полубака. Прекратили огонь все пять расположенных здесь крупных орудий, их расчеты в большинстве погибли. Смерть настигла и лучшего из комендоров крейсера Григория Новоженина. Чудом спаслось лишь несколько человек, из них двое, выкинутые силой взрыва через порт носового 152-мм орудия, смогли уже снаружи ухватиться за носовое украшение крейсера. Оглушенный разметавшим всех взрывом, выброшенный через дверь каземата на верхнюю палубу и уцелевший лишь потому, что упал на тело погибшего матроса, лейтенант Э. С. Молас (младший артиллерийский офицер, командир 1-го и 2-го плутонгов под полубаком) собрался с силами и снова кинулся в пекло через другую дверь, чтобы успеть швырнуть за борт и не дать взорваться остальным горевшим пеналам с зарядами. Здесь в гуще огня, то и дело обдавая один другого струями из шлангов, чтобы не сгореть самим, отчаянно боролись с пожаром уже подоспевшие прапорщик Н. Н. Груздев и комендор Баринов. Нет возможности перечислить и одну десятую их подвигов... «Эпическими героями» названы они в историческом журнале крейсера. Пожар едва не вызвал катастрофу в ближайшем погребе 203-мм боеприпасов, куда через обе шахты попали искры огня и горевшие ленты пороха. Немедленно пустили в ход заранее заготовленные маты, питьевую воду и ведра с водой, подаваемые сверху. Пожар вызвал и замешательство на полубаке, но делу помог вовремя спустив-шийся с мостика старший штурманский офицер крейсера лейтенант С. А. Иванов. «Стены полубака были так накалены, что нельзя было к ним прикоснуться; вода, почти горячая, стояла по колено; везде лежали обгорелые и изуродованные трупы», - писал об этом один из участников боя. Удушающий дым этого пожара, вырывавшийся вместе с пламенем из иллюминаторов, орудийных портов и проемов дверей шкафута, плотной стеной окружил палубу полубака, боевую рубку и командный мостик. Только выбежав на крыло мостика, командир смог осмотреться. Пришлось, чтобы сбить дым и пламя для сохранения управления отрядом и кораблем, резко повернуть крейсер вправо и сделать вместе с «Громобоем» петлю. С пожаром на полубаке справились благодаря энергичным распоряжениям оказавшегося здесь мичмана князя А. А. Щербатова, задачей которого, по боевому расписанию, были обход и контроль действий всех дальномерных станций крейсера. Взамен перебитых шлангов притащили новые, вместо «отказавшей» помпы Стона подсоединили шланги к отростку старой магистрали; извергавшие огонь пробоины в палубе забили пробковыми матрасами. Мичман, не забывая по пути набрасывать эскизы маневрирования отряда, отправился на корму. Там ему пришлось сменить выбывших командиров плутонгов. «Вот уж наш князь...этот действительно...» - восхищенно говорили о нем матросы после боя. С ним вместе, случалось, шел в обход крейсера и мичман В. Е. Егорьев - товарищ по выпуску в Морском корпусе. Трудно было сдержать себя при виде картин смерти и разрушений, не было возможности уйти от них в азарт и ярость боя - мичман должен был видеть, как идет бой, как сражаются люди, как действует техника, чтобы адмирал и командир в рубке знали, что происходит в палубах и отсеках корабля, каковы людские и материальные потери, как долго отряд может еще держаться. Снова и снова погружаясь в самое пекло боя, невозмутимо шагая навстречу взрывам и граду осколков, преодолевая дым и пламя, мичман Егорьев и князь Щербатов продолжали свои экспедиции по крейсеру. И каким-то чудом уцелели - ни царапины. Отлично действовал в бою исполнявший должность ревизора крейсера мичман барон А. Э. Ерта, управлявший в бою шестидюймовками № 11 и 12. Их огонь вызвал сильный пожар на «Ивате» - концевом корабле в строю японской эскадры. Когда сломались подъемные механизмы орудий на «России», комендоры под руководством мичмана завели тали под бимсы верхней палубы, приспособили ганшпуги - и орудия снова открыли огонь. За два часа боя, прошедших со времени возвращения к «Рюрику», уже все три дымовые трубы «России» держались, по выражению мичмана Г. К., на честном слове. Множились зияющие пробоины в корпусе, котельных кожухах, надстройках. Неумолимо росло число погибших, раненые не переставали поступать на главный перевязочный пункт, развернутый в корабельной бане. Здесь самоотверженно действовали старший и младший врачи крейсера Е. Е. Сидоров и В. И. Бологовский, студент-переводчик Г. Ф. Янинский. Другой переводчик А. Н. Занковский помогал раненым во вспомогательном перевязочном пункте в салоне командира в корме. На «Громобое» в 6 ч 10 мин, когда он совершал поворот вместе с отрядом, от снаряда, разорвавшегося на юте, погибли, как уже говорилось, около 50 матросов и командовавший здесь батареей лейтенант Н. Н. Браше. В 8 ч 38 мин взрывом патронов в трех беседках на подходе к каземату убило мичмана С. С. Гусевича и четырех матросов. В 9 ч 5 мин в боевой рубке через визирные просветы осколками поразило всех, находившихся в ней. Замертво упали оба рулевых, смертельные раны получил старший минный офицер крейсера лейтенант А. П. Болотников. Бросившийся к штурвалу командир капитан 1 ранга Н. Д. Дабич из-за тяжелой раны не смог устоять, и штурвал из его рук перехватил также обливавшийся кровью из ран в шею и голову старший штурманский офицер лейтенант А. В. Вилькен. Крейсер удержался на курсе, не вышел из строя. С полубака от своих 75-мм пушек подоспел волонтер прапорщик Иван Риттер, а затем - вызванная смена рулевых. Командование кораблем взял на себя прибывший в рубку старший офицер капитан 2 ранга гвардейского экипажа И. А. Виноградский. Еще дважды приходилось ему замещать командира, которого новые раны заставляли уходить на перевязку. И каждый раз командир снова возвращался на свой пост (Н.Д. Дабич получил семнадцать ранений, но свой офицерский долг он исполнил до конца. Из интервью Н. Д. Дабича для газет: «Вы не мо¬жете представить, как во время боя притупляются нервы. Сама природа, кажется, заботится о том, что¬бы все это человек перенес. Смотришь на палубу: валяются руки, ноги, черепа без глаз, без покровов, словно а анатомическом театре, и проходишь мимо почти равнодушно, потому что весь горишь единым желанием - победы! Мне пришлось остаться на но¬гах до последней минуты»). Продолжал управлять огнем крейсера и вернувшийся с перевязки старший артиллерийский офицер лейтенант П. П. Дьячков. Вернулся на свой открытый полубак и чугунными снарядами (чтобы сберечь стальные для отражения атак миноносцев) начал стрельбу из 75-мм пушек прапорщик Риттер. Напряжение и ожесточение боя достигли предела. «Было такое впечатление, что над головой несется какая-то воющая, ноющая, кувыркающаяся туча предметов». И в том, что крейсер, идя теперь концевым, выдержал весь направленный на него огонь и уверенно отвечал японцам, была наряду с комендорами и огромная заслуга тех, кто обеспечивал живучесть корабля и бесперебойную работу всех его технических средств, кто вовремя оказанной медицинской помощью сохранял и восстанавливал силы бойцов. Благодаря мужеству и самоотверженности машинной команды машины и котлы, пожарные насосы и водоотливные средства, динамо-машины и лебедки подачи боеприпасов действовали безотказно. Лишь дважды, и то ненадолго, прекращалось электрическое освеще-ние. Минеры, руководимые лейтенантом Б. Б. Жерве, без устали, невзирая на вонзавшиеся в палубы осколки снарядов, следили за состоянием магистралей освещения и связи, немедленно устраняя все повреждения. Самоотверженной была борьба за исправность действия рулевых приводов и рулевой машины, в отсеке которой с выходом из строя всех видов вентиляции температура поднялась до 78 °С. Горячей до ожогов сделалась сталь выгородок корпуса и самой машины, даже пятиминутная вахта у нее оказывалась для людей невыносимой, но, охладившись водой из пожарного шланга, они снова возвращались в отсек, сменяя один другого. Рулевое управление продолжало действовать. На высоте были и трюмные: следя за состоянием корпуса, они успевали и в ту-шении пожаров, и в исправлении пожарной системы, и в борьбе с водой, поступавшей через пробоины в корпусе. Две из них, грозившие затоплением погреба № 9 и бортового коридора, были быстро и надежно заделаны под руководством трюмного механика М. В. Обакевича. Мастера на все руки, трюмные выручали даже комендоров. М. В. Обакевич вспоминал, как, полный азарта боя, не замечая своей открытой раны, к нему подбежал и прерывающимся голосом обратился комендор Василий Холманский: «Ваше благородие, дайте мне человека с зубилом и ручником - не накатывается пушка». Отправившийся с ним машинный квартирмейстер Иван Брынцев под градом осколков деловито вырубил мешавший кусок металла, и пушка (кормовая 203-мм) немедленно открыла огонь. Раны отчаянного комендора тут же, добыв у врачей перевязочные материалы, перевязали подоспевшие товарищи. Огромная, до полного изнеможения нагрузка выпала на долю медицинского персонала крейсера. Непрекращавшийся поток раненых - более 200 человек - заполнял все ближние коридоры и помещение обширной корабельной бани, так же как на «России», главного перевязочного пункта. В одурманивающей атмосфере жары, духоты, запаха крови, потеряв представление о времени, отрешившись даже от обстановки боя, неустанно, не теряя ни секунды, выполняли самые сложные перевязки старший врач Озеров и его помощник Александр Штейн. «Выше похвал, - писал старший врач, - была умелая, а главное, быстрая деятельность» фельдшеров Г. Стефанова и А. Попова, санитаров Алексея Бурмистрова и Василия Грачева. Им оказывали помощь священник Георгий Федоров, старший баталер Степан Серов, вольнонаемный повар Василий Соколов. Сколько могли, чтобы не нарушить подачи бое-припасов, помогали в транспортировке раненых матросы из прислуги ближайших элеваторов в жилой палубе и обходившие палубы фельдфебели Алексей Волков и Василий Козлов. Все стремились любыми способами облегчить мучительные страдания раненых, и когда стали иссякать запасы клюквенного экстракта (жажда мучила людей постоянно), санитар Грачев немедленно вызвался отправиться за ним в лазарет. «Радость и благодарность раненых были наградой ему за его добрый, сердечный и смелый поступок», - писал младший врач А. Штейн. Настроение раненых поднял артиллерийский кондуктор Егор Ракитин. Своей неуемной энергией и веселостью он заражал окружающих. Сам сильно пострадавший (раны спины, сквозная рана в плече, раны ног), он, однако, торопил врачей с перевязкой, так как «наверху почти некому стрелять». Схватив швабру вместо костыля, Ракитин спешно заковылял наверх и снова окунулся в гущу боя. А дело наверху, действительно, осложнялось. Очень скоро обнаружилось в бою общее для всех кораблей разительное явление: подъемные механизмы орудий (особенно 152-мм Канэ) не выдерживали интенсивной стрельбы на дальние (до 60 кб) дистанции, и комендорам, и офицерам в течение боя приходилось, прекращая стрельбу, заниматься аварийными ремонтами своих орудий, переворачивая в новое рабочее положение валики подъемных дуг или прямо снимая исправные детали с нестрелявших орудий другого борта. А ведь это было известно МТК еще до войны и во время боя «Варяга» при Чемульпо, но меры по упрочнению не выдерживавших нагрузки зубчатых секторов подъемных механизмов приняты не были. Не было на кораблях и базисных дальномеров Барра и Струда, приходилось пользоваться годными лишь для близких расстояний микрометрами (угломерными приборами) Люжоля, усовершенствованными лейтенантом А. К. Мякишевым. Ничтожно малым было содержание взрывчатого вещества в облегченных русских снарядах, эффект разрыва которых оказался несравнимо меньше, чем японских. Дали о себе знать и слишком старые (заготовки 1896 г.) пороховые заряды 152-мм патронов, отчего многие выстрелы, внося дезорганизацию в управление огнем, то и дело ложились явно необъяснимыми недолетами. Мало было проку и от стрельбы чугунными 203- и 152-мм снарядами, которыми (то ли из-за сбоев в подаче, то ли из желания поскорее их «расстрелять») на «России» сделали 20, а на «Громобое» 310 выстрелов. (Всего два крейсера израсходовали в бою 3251 снаряд, из них 326 калибром 203-мм и 1436 калибром 75 мм). Меньше была и скорость стрельбы русских комендоров - об этом раньше как-то и вовсе не задумывались. Неравенство сил в бою у Фузана надо видеть не только в весомом численном превосходстве японцев (у русских - три, у японцев четыре, а затем еще два корабля) и в четыре раза большем числе стрелявших на борт тяжелых 203-мм орудий. Главное - насколько больше в единицу времени металла выпускали все японские пушки (с одного борта) в сравнении с русскими. Это превосходство, считая даже одни лишь японские бро-неносные крейсера, было почти четырехкратным, а вся стягивавшаяся к месту боя эскадра Камимуры могла выбросить металла за одну минуту почти в 5 раз больше, чем русские корабли. Но и это не все: ведь каждый японский снаряд содержал взрывчатки в 4 раза больше, чем русский, да и взрывчатка эта производила разрушающий эффект гораздо больший, чем применявшийся русскими пироксилин. Трудно поверить, но по мощи огня японцы в начале боя превосходили русских едва ли не в 17-20 раз. Нетрудно подсчитать, насколько оно возросло с выходом из строя «Рюрика» и прибытием к японцам подкреплений! (В 6.00 к японцам подошел легкий крейсер «Нанива», в 8.00-8.30, «Такачихо» и «Ниитака», за которыми виднелись еще дымы 2 или 3 крейсеров, это были «Цусима» и посыльный корабль «Чихайя»). Конечно, не все выпущенные снаряды попадают в цель: статистика говорит, что число попаданий обычно составляет около 2-4 %. Но и здесь преимущество было на стороне японцев: они испытывали меньшие психологические перегрузки, поскольку подвергались менее интенсивному обстрелу, обладали более совершенными дальномерами, более скорострельными орудиями, несравненно лучше были защищены (в башнях и казематах). Поэтому меткость их огня была выше. Японцы, докладывал К. П. Иессен после боя, стреляли «чрезвычайно быстро и метко». Не в пользу русских было и на редкость тихое, почти штилевое состояние моря, не позволявшее реализовать такие чисто крейсерские преимущества русских кораблей, как большее водоизмещение, делавшее стрельбу увереннее, высокий борт, позволявший вести стрельбу при непогоде. Около 7 ч 12 мин на «Рюрике», как показалось с «России», справились с повреждением - какое-то время корабль удерживал заданные курс и отрепетовал поднятые ему сигналы «Идти полным ходом во Владивосток». В 7 ч 20 мин «Россия» и «Громобой» повернули на северо-запад, но «Рюрик» снова стал быстро отставать, и японские броненосные крейсера повернули к нему, открыв, как пишет японская официальная история, «жестокий огонь с правого борта» на расстоянии 5,3-5,8 км. И снова по команде К. И. Иессена в 8 ч 10 мин «Россия» и «Громобой» уходят с курса прорыва и возвращаются, чтобы прикрыть «Рюрика». Крейсер, как писал потом участник боя мичман князь А. А. Щербатов, шел на-встречу отряду с большем буруном под форштевнем и, казалось, имел полный ход. Поднятый ему сигнал «Идти во Владивосток» он немедленно отрепетовал. Чтобы дать ему возможность отойти, отряд повернул на японскую эскадру. «Опять начался жестокий бой», - было написано в японском официальном труде. «Идзумо» стрелял главным образом по «России», «Адзума» - по «России» и «Громобою», «Токива», смотря по обстоятельствам, - по всем трем кораблям. «Ивате» же стрелял только по «Рюрику». Близилась минута рокового решения: новые и новые орудия выходили на кораблях из строя, на «России» могли стрелять лишь два 152-мм с правого борта и три с левого. В 8 ч 25 мин К. П. Иессен приказал взять курс 300°, рассчитывая отвлечь японскую эскадру в погоню за отрядом. Все надеялись, что «Рюрик», который, теперь уже было ясно, следовать за отрядом не сможет, отобьется от появившихся вблизи него легких крейсеров и, чтобы спасти людей, выбросится на корейское побережье (Характерно, что последний отход русских крейсеров от «Рюрика» вызвал многочисленные обращения рядовых матросов к своим начальникам, в которых ясно сквозила забота о том, чтобы не покидать своего, получившего аварию, то-варища. «Куда мы идем и не бросили ли «Рюрика»? - беспокойно требовали ответа эти измученные и израненные люди. Офицерам приходилось, скрепя сердце, отвечать - «мы отвлекаем неприятеля, чтобы дать возможность «Рюрику» исправить свои повреждения и итти на север». Но, в сущности, этому мало кто верил»). Замысел удался: все четыре японских крейсера легли на параллельный курс. Камимура был уверен, что уж вчетвером они одолеют два потерявших почти всю свою артиллерию русских корабля. «Россия» в этой последней фазе боя могла отвечать с правого борта лишь из введенного в строй одного кормового 203-мм и одного 152-мм орудий, два других 152-мм могли стрелять лишь изредка. Все пять минных аппаратов, необходимых при сближении, были разбиты, в одном из них торпеда, приготовленная по-боевому, взорвалась. На «России» по приказанию командира капитана 1 ранга А. Н. Андреева старший минный офицер еще раз проверял разнесенные по кораблю (на случай его уничтожения при угрозе захвата) подрывные патроны. А пока, воспользовавшись уменьшением расстояния, ввели в действие все уцелевшие 75-мм пушки правого борта. На обоих крейсерах из них выпустили более тысячи «стальных» (бронебойных) снарядов. Чтобы увеличить эффективность огня и одновременно отойти в море от корейского берега, К. П. Иессен дважды отклонял курс отряда вправо, и каждый раз японцы отходили, сохраняя прежнее расстояние. Эта холодная решимость русских стоять до последнего («в команде начинает замечаться какое-то озлобление - дороже бы продать свою жизнь») и упорный методичный огонь, продолжавшийся из немногих уцелевших орудий, особенно из 203-мм, ощутимо поражавших японские крейсера, убедили Камимуру, что победы ему не добиться. На «России» благодаря умелым восстановительным работам успели открыть огонь из нескольких исправленных орудий. Непрерывную стрельбу с ощутимыми попаданиями вело 203-мм орудие № 13, израсходовав за время боя около 120 снарядов. Уверенно поддерживал своего флагмана огнем неотступно следовавший за ним «Громобой». Продолжая следовать концевым, «Громобой» в этой стадии боя принимал на себя главную тяжесть огня японских кораблей. Артиллерия «Громобоя» благодаря казематам не пострадала так сильно, как на «России». Здесь тоже, приложив немало сметки и профессионализма, смогли ввести в строй часть поврежденных ранее орудий; 152-мм пушки № 4 и 11 исправил под огнем младший артиллерийский офицер лейтенант Н. Н. Гобято. Возобновило огонь правое носовое 203-мм орудие, разбитый затвор которого, использовав детали, снятые с бездействовавшего орудия, восстановил мичман Д. П. Руденский. Исход боя уже не вызывал опасений. Ободряла и ставшая с уменьшением дистанции более заметной картина серьезных повреждений японских кораблей: все их башни, кроме концевого «Токивы», подбитые, израсходовавшие или сберегавшие последние снаряды, бездействовали. На флагманском «Идзумо» после взрыва у башни 203-мм снаряда с «России» стволы орудий упали на палубу, было видно, что носовая башня заметно осела. Около 9 ч 20 мин вышел из строя из-за повреждений машин, как потом объяснили японцы, «Адзума», и к идущему в одиночку головному «Идзумо», прибавив скорость, поспешил «Токива». Отставший «Адзума» стал в колонне третьим. «Ивате» продолжал идти концевым. Примерно в 9 ч 30 мин четыре японских крейсера, сблизившись с двумя русскими на расстояние до 30 кб, резко увеличили интенсивность огня, предприняв последнюю попытку сломить их упорство. Но это последнее усилие не дало результата: наши корабли, не переставая отвечать редким, но уверенным огнем, продолжали идти прежними скоростью и курсом. Стойкость русских, их огонь, который к концу боя стал даже усиливаться, заставили японского адмирала прекратить бой. В 9 ч 50 мин, дав последний залп, «Идзумо» резко свернул вправо от русских, за ним последовательно легли на обратный курс остальные (Неожиданный отворот эскадры Камимуры, пре¬кратившего погоню за нашими крейсерами, объ¬яснялся просто. Получив донесение, что на «Идзумо» не хватает снарядов (английская фирма Армстронга снабжала японцев комплектами снарядов по 120 штук на одно орудие), адмирал Камимура, видя, что хотя огонь неприятеля ослабел, но скорость хода нисколько не уменьшилась, решил, что лучше оставшимися снарядами потопить «Рюрика»). Когда японцы скрылись из виду, на кораблях пробили отбой, дали команде обед. Около часа, застопорив машины, заделывали наиболее опасные (у ватерлинии) пробоины, К вечеру, исполнив печальный обряд отпевания погибших, похоронили их в море (жаркая на редкость погода не позволяла доставить тела на родину). Проверили боевое расписание, пополнили особенно поредевшие боевые посты. К исходу дня 2 августа у о. Рикорда встретили свои шесть миноносцев и, пережидая туман, перешли к бухте Славянка. Лишь к вечеру 3 августа корабли вошли в бухту Золотой Рог. На встречу кораблей вышел весь город. Однако «Рюрика» среди них не оказалось и о его судьбе ничего не было известно.
«Рюрик» С начала, боя «Рюрик», шедший концевым, первым принял на себя огонь пре-следовавшей отряд японской эскадры. Энергично отвечая из 203-, а затем из 152-мм орудий, крейсер начал быстро прибавлять скорость, но движение отряда задерживала «Россия» - ход пришлось убавить. Это дорого обошлось «Рюрику» - залпы японцев легли у борта крейсера, а затем дали накрытие. Первые же взрывы вызвали на корабле опасные пожары и тяжкие - с особенно жестокими и мучительными ранами - потери среди офицеров. Таким был разгоревшийся уже в 5 ч 20 мин от взрыва 203-мм снаряда пожар на баке, грозивший распространиться в глубь носового подачного люка, а из него по шахте - в погреб 203-мм боеприпасов. Под руководством подоспевшего из боевой рубки старшего офицера Н. Н. Хлодовского вход в подачный люк удалось отстоять от огня, пожар был потушен. И почти следом же разорвавшийся новый 203-мм снаряд поразил Н. Н. Хлодовского - у него оторвало левую ступню, раздробило ноги. Придя в сознание после перевязки, Н. Н. Хлодовский продолжал следить за боем и, превозмогая боль, до конца боя ободрял команду и офицеров. На мучительную смерть обречен был и раненный в первые минуты боя командир плутонга 203-мм орудий мичман И. Л. Ханыков, вся спина которого обратилась в сплошную вскрытую до ребер кровавую рану. Почти одновременно в эти первые минуты сразило наповал и командира носового плутонга 152-мм пушек лейтенанта барона К. Ф. Штакельберга. Исключительно тяжелыми были и раны матросов, беспрерывно поступавших на перевязочный пункт. Мало кто был в состоянии сам прийти на перевязку. По счастью, медицинская служба крейсера под руководством доктора Н. П. Солухи еще в мирное время не жалела сил на подготовку к самым суровым испытаниям: для доставки раненых по всему кораблю были рассредоточены патентованные носилки четырех самых распространенных на флоте типов, тщательно отработаны маршруты и способы доставки раненых на этих носилках в зависимости от места транспортировки (люк, трап, платформа) и вида раны. Во всеоружии были и операционные средства, развернутые в просторном помещении корабельной бани. В отличие от незащищенной кают-компании, где традиционно перевязывали раненых, баня была прикрыта с бортов угольными ямами, поглотившими во время боя до десятка разрывавшихся в них снарядов. Эта защита спасла немало жизней раненых матросов и офицеров. На всех боевых постах, обеспечивая безотказное действие оружия, систем, оборудования и механизмов, стойко, мужественно и неутомимо несли боевую вахту все 796 матросов крейсера. Четко действовали комендоры у орудий левого борта «Рюрика», посылая снаряд за снарядом по врагу. Защищенные лишь орудийными щитами - на верхней палубе да настилом этой палубы - в нижерасположенной шестидюймовой батарее, спокойно делали они свое дело среди хаоса смерти и разрушения, приносимого каждым новым взрывом японских снарядов. В средней части на верхней палубе, в наиболее поражаемом месте корабля невозмутимый, с таблицей стрельбы в руках руководил огнем своей 120-мм батареи мичман Г. С. Платонов. Когда в носовом плутонге 152-мм орудий мичмана К. Г. Шиллинга вдруг заклинило патрон у одного из орудий, комендоры мигом добыли экстрактор и, спокойно разрядив орудие, снова включились в дуэль с концевым японской колонны «Ивате» (под контр-адмиральским флагом), постоянно стрелявшим с начала боя по «Рюрику». Тут же, под огнем, исправляли комендоры подбитое левое орудие. Вражеские сна-ряды, разрываясь на верхней палубе, поражали прислугу расположенных на ней 203- и 120-мм орудий. Смертельно раненным упал мичман Г. С. Платонов, часть орудийной прислуги его орудий полегла тут же. Грохот разрывов на верхней палубе смешивался со взрывами в батарейной палубе, где находились все шестнадцать 152-мм пушек. Все чаще раздавались крики: «Носилки давай!». Число тяжелораненых нарастало. Немало их, уже получивших первую помощь, скопилось в коридоре, ужасная смерть от разорвавшегося в конце боя снаряда ожидала многих из них. Все же те, кому позволяли силы, спешили после перевязки на свой пост. Квартир-мейстер Борис Мирошниченко в кормовом плутонге на верхней палубе, заменив двух погибших комендоров, принял на себя командование плутонгом и, вернувшись после перевязки, продолжал вести бой. Непрерывно, пока не были разбиты дальномерные станции, передавали под огнем дистанцию до противника дальномерщики Михаил Масликов (не покинувший свой пост и после ранения), Павел Сергеев, Александр Тихонов, Александр Трохин. Взрывом снаряда на баке перебило почти всю прислугу 203-мм орудия. Орудие вышло из строя. Осколками снаряда, проникшими, как и на «России», через огромные (до 305 мм) визирные просветы боевой рубки, ранило в ней командира крейсера капитана 1 ранга Е. А. Трусова и старшего штурманского офицера капитана М. С. Салова. Два матроса упали рядом замертво. В боевую рубку, узнав о ранении командира, поспешил старший судовой врач Н. П. Солуха: его личные впечатления «Палуба была завалена осколками, перемешанными с телами уби¬тых и кусками человеческих тел. У орудия на баке лежала целая куча убитых. Всюду смерть и разру¬шение! Силуэты вражеских судов изрыгали гром вы¬стрелов. Воздух вздрагивал от них. В ушах созда¬валось сильное напряжение барабанных перепонок, доходившее до боли. Наш крейсер дрожал от собст¬венной стрельбы и ударов снарядов неприятеля...». Первое время командир, потерявший много крови, продолжал оставаться на ногах, но вскоре силы стали покидать его, и он должен был опуститься на палубу рубки. После оказанной врачом помощи он отказался покинуть рубку и, лежа на принесенном вестовым матрасе, продолжал отдавать распоряжения по управлению кораблем. Вскоре стоявший на руле в боевой рубке квартирмейстер Приходько доложил, что штурвал не действует. Рулевой привод оказался перебитым, колонка на переднем мостике согнутой, а сам штурвал сбитым. Управление рулем из боевой рубки стало невозможным. На кормовом мостике рулевые приборы также были уже разбиты, и по приказанию командира управление рулем было переведено в рулевое отделение на паровой боевой штурвал, куда и перешел Приходько. Команды на руль стали передавать голосом из боевой рубки... Сильно страдавший от ран командир начал впадать в забытье и, оставаясь в рубке, окончательно передал командование старшему минному офицеру лейтенанту Н. И. Зенилову, заменившему раненого Н. Н. Хлодовского. Сигнальный старшина Семен Фокин, раненный в голову, обливаясь кровью, настойчиво семафорил шедшим впереди крейсерам, чтобы сообщить о ранении командира. Фокина убило осколком снаряда. Личные впечатления корабельного священника иеромонаха А. Конечникова: «Я наполнил карманы подрясника бинтами, стал хо¬дить по верхней и батарейной палубам, чтобы делать перевязки. Матросы бились самоотверженно, полу¬чившие раны снова рвались в бой. На верхней палу¬бе я увидел матроса с ногой, едва державшейся на жилах. Хотел перевязать его, но он воспротивился: «Идите, отец, дальше, там и без меня много ране¬ных, а я обойдусь!» С этими словами он вынул мат¬росский нож и отрезал себе ногу. В то время посту¬пок его не показался мне страшным, и я, почти не обратив на него внимания, пошел дальше. Снова про-ходя это же место, я увидел того же матроса: подпи¬рая себя какой-то палкой, он наводил пушку в непри¬ятеля. Дав по врагу выстрел, он сам упал как под-кошенный...». Поворот в 6 ч, в результате которого отряд прорвался позади строя японской эскадры, чтобы уйти на север вдоль корейского берега, для «Рюрика» оказался роковым. Уже в начале поворота, выполнявшегося «от неприятеля» - кормой к нему (более безопасный способ - «на неприятеля» - мог, видимо, преждевременно, выдать замысел адмирала японцам), несколько крупнокалиберных снарядов пробили левый борт «Рюрика» в кормовой части. Вода, хлынувшая через две подводные пробоины, быстро затопила кормовой провизионный погреб и, прежде чем подоспели люди, начала через вентиляционные трубы поступать в румпельное отделение и отделение рулевой машины. Трюмный механик поручик А. К. Тон немедленно пустил в ход водоотливные средства, а водяная партия приступила к заделке пробоин. Не имевшие средств для откачивания масляный погреб и малярное отделение уже были заполнены водой, поступившей через пробоины в левом борту. Новый снаряд, разорвавшийся в провизионном погребе, разбил крепившийся к его палубе рулевой привод и разрушил переборку, отделявшую погреб от румпельного отделения. Пока под руководством старшего боцмана Александра Крюка заделывали первые пробоины в румпельном отделении, были получены новые пробоины с правого борта: по ватерлинии - в рулевом, ниже ватерлинии - в румпельном отделении, которое быстро стало наполняться водой. Появилась вода и в рулевом отделении. Попытки подвести пластырь не удались, так как цепные подкильные концы уже были все разбиты, а завести новые на большом ходу крейсера было невозможно. Водоотливные средства не брали воду из-за перебитых магистральных труб. Попытки откачивать воду вручную также были безуспешны. Рулевая машина стала, лишив крейсер возможности управляться с помощью парового боевого штурвала. Стоя уже по горло в воде, боцман Александр Крюк, трюмный механик А. К. Тон, несколько рулевых и подоспевший боцман Дмитрий Петров пытались сообщить руль с ручным приводом боевого штурвала, но безуспешно - вода поднималась все выше, усилия боцмана Крюка, нырявшего в глубь затопленного отсека, также окончились неудачей, и так как двери были уже задраены, то людям пришлось выходить через шахту аварийного выхода, добираясь до нее вплавь. Обслуживавший рулевую машину машинист 2-й статьи Василий Никонов после затопления отсека перешел на подачу боеприпасов в корме. Из-за затопления рулевого отделения последовал приказ - поставить руль прямо, убрать людей, работавших на заделке пробоин и задраить рулевое отделение. Это позволило избежать затопления близлежащих кормовых погребов, в подачные коридоры которых уже поступала вода из рулевого отделения. Благодаря этому подача почти не прерывалась и темп стрельбы кормовых орудий, как раз в это время отбивавшихся от всей японской эскадры, не был нарушен. В боевой рубке, получив сообщение, что руль поставлен прямо, начали управлять кораблем с помощью машин. Некоторое время крейсер хорошо держался в строю, следуя за «Громобоем», но вдруг на полном ходу неожиданно рыскнул вправо, выскочив из строя в сторону японской эскадры. Только работа левой машины на полный задний ход, а правой - вперед выровняла корабль на прямой курс; но едва, увеличивая черепаший ход, левой машине давали несколько большую частоту вращения - корабль немедленно катился вправо. Ход крейсера на прямом курсе составлял теперь не более 3-4 уз, и корабль сразу же отстал от шедших полным ходом «России» и «Громобоя». Несчастье принес «Рюрику» один из попавших в корму снарядов. Разорвавшись в уже полностью затопленном румпельном отделении, он, видимо, сбил рулевые тяги с коромыслами, и руль оказался заклиненным в положении на правый борт. Весь огонь четырех японских броненосных крейсеров в этот момент сосредоточился на «Рюрике» - попадания в него значительно участились, нанося самые крупные за время боя потери и повреждения. Положение усугублялось и попаданиями с крейсера «Нанива», не упускавшего случая отвлечь на себя часть огня русских кораблей. Небронированная часть надводного борта «Рюрика» постепенно превращалась в решето, подводных пробоин насчитывалось уже больше десяти. Пробоины немедленно заделывали, но вместо них появлялись новые. Многие орудия, окончательно или временно вышедшие из строя, бездействовали, а кормовые погреба были залиты водой, так как крейсер сел кормой после затопления нескольких кормовых отсеков. Вода проникла в кормовые погреба 203-мм боеприпасов через отверстия выбитых заклепок и, несмотря на поставленные деревянные пробки, окончательно залила погреб через вентиляционные трубы. Продолжавшее действовать кормовое 203-мм орудие вскоре расстреляло имевшиеся при нем боезапасы, и подача снарядов на руках была организована из носового погреба. На крейсере были перебиты главные паровые трубы и выведены из действия два котла. Пар из перебитых паровых труб поднял температуру на батарейной палубе до 50 °С, дым и гарь вспыхивающих там и тут пожаров, удушающие газы от разрывавшихся снарядов заполняли батарейную палубу, где располагалось большинство орудий корабля. А сверху, через пробоины в палубе, не переставая, хлестали потоки воды, извергаемые из пожарных шлангов. И в этом кромешном аду оставшиеся в живых комендоры продолжали стрелять. Очередным снарядом, разорвавшимся в носовом плутонге 152-мм пушек, убило и ранило несколько человек орудийной прислуги. Место первого комендора Федора Швецова, выбывшего с тяжелыми ранениями обеих рук, занял комендор Марконов, сам весь залитый кровью. «Ничего, держусь еще», - отвечал он на вопрос своего командира о самочувствии, продолжая стрельбу...». Через несколько минут новый снаряд разорвался вблизи правого орудия в тот момент, когда его заряжали. Взрыв патронов опустошил все вокруг, и только четверо из 22 человек плутонга оказались в состоянии бороться с полыхавшим пожаром. Один из 203-мм снарядов «Рюрика» в 6 ч 45 мин, как раз в тот момент, когда русские крейсера в первый раз возвращались к нему, вызвал взрыв на концевом корабле японской колонны «Ивате». В 152-мм батарее японского корабля взрывом вывело из строя три 152-мм орудия, одно 76-мм, убило 40 и ранило 37 человек. Из-за начавшегося большого пожара «Ивате» временно вышел из строя. Как оказалось впоследствии, это был один из самых удачных выстрелов русских кораблей. Узнав о выходе из строя японского крейсера, Н. Н. Хлодовский, оставаясь офицером и в своем беспомощном положении, превозмогая боль, крикнул: «Ура!». Крик этот, подхваченный матросами, вызвал новый прилив сил у рюриковцев, ободренных к тому же возвращением своих крейсеров. В 6 ч 57 мин «Рюрик» на короткое время на мачте поднял сигнальные шары на средний ход, лучше удерживался он и на курсе. Но скорости на очередной прорыв, который в 7 ч 20 мин предприняла «Россия», «Рюрику» не хватало. В 8 ч К. П. Иессен еще раз вернулся к нему на выручку, а в 8 ч 25 мин, как уже говорилось, окончательно повернул на Владивосток, отвлекая за собой в погоню все четыре японских броненосных крейсера. В 9 ч, продолжая бой, шесть кораблей скрылись за горизонтом... Около «Рюрика» остались крейсера «Нанива», под флагом адмирала Уриу, и присоединившиеся к нему, через два часа, «Такачихо», «Ниитака», «Цусима». «Нанива», подошедший к месту боя почти с самого начала, был отогнан огнем «России» и долгое время держался в почтительном отдалении от русских, периодически пытаясь обстреливать их, когда дистанция сокращалась, и снова отходил, получив отпор. Теперь, с уходом сражавшихся крейсеров на север, эти два корабля завязали бой с «Рюриком», израненным, утратившим почти всю свою артиллерию. В восьмом часу смертельно раненный в голову упал на пол боевой рубки стоявший у рукояток машинного телеграфа лейтенант Н. И. Зенилов. «Не сдавайтесь, братцы, постоим за матушку Россию!» - были его слова, когда два матроса, подхватив его под руки, повели на перевязку. В командование крейсером вступил следующий по старшинству, также раненный, младший артиллерийский офицер лейтенант К. П. Иванов. Все попытки его следовать за уходящими крейсерами были тщетны: скорость с положенным на борт рулем была ничтожна, корабль мог совершать только круговое движение, описывая в зависимости от соотношения оборотов машин ту или иную циркуляцию. Все компасы были уже разбиты, и ориентироваться приходилось по сражавшимся кораблям. «Нанива» и «Такачихо», открыв огонь с расстояния 40 кб, по-видимому, еще побаивались «Рюрика», помня меткие залпы его артиллерии лишь два часа назад, но убедившись, что большинство орудий корабля уже молчит, японцы осмелели и подошли ближе, не переставая стрелять. Если бы вдруг снова заговорили все умолкнувшие орудия «Рюрика», дорого заплатили бы эти крейсера за такое приближение. Теперь же корабль, недавно грозно ощетинивавшийся 26 крупными орудиями и более чем двумя десятками малокалиберных, едва отвечал из нескольких орудий, представляя для японских крейсеров громадную мишень, которую они расстреливали почти безнаказанно. Этот осевший кормой остов, с продырявленными бортами и палубами, с разрушенными мостиками, пробитыми трубами и мачтами, не имевший места, куда не попадали бы вражеские снаряды, весь окутанный облаком пара, смешанного с бурым дымом от разрывов вражеских снарядов, еще продолжал стрелять, двигаться и даже маневрировать в пределах того круга циркуляции, какую позволял описывать заклиненный руль. Сила духа и сплоченность команды, верность долгу и патриотизм каждого члена экипажа - это то, что составляет душу корабля, без которой он лишь железная коробка. Силой духа людей держался «Рюрик» в эти тяжкие минуты. Сознавая безвыходность положения, все на корабле прониклись твердым решением биться до последнего - завет адмирала С. О. Макарова «погибнуть с честью» руководил действиями русских моряков. Сильнейший взрыв потряс корабль. С правого борта вырвалось наружу громадное пламя. Это взорвалась приготовленная к выстрелу по-боевому торпеда в нравом надводном аппарате, расположенном в помещении кают-компании. Весь черный и скрученный, как сгоревшая спичка, аппарат был силой взрыва отброшен на другой борт. Через пробоину, оказавшуюся вследствие посадки крейсера кормой, на уровне ватерлинии, проникла вода и поднялась в кают-компанию по колено. Младший судовой врач Э. М. фон Брауншвейг, организовавший здесь дополнительный перевязочный пункт, счастливо отделался десятками мелких ран и самоотверженно продолжал свой нелегкий труд, работая на полуразрушенном столе. (Избавив от мучений и смерти несколько десятков раненых, он сам был смертельно ранен в конце боя). Выбрав место за кормой «Рюрика», японцы усиленно поражали его губительным продольным огнем. Исковерканная до неузнаваемости палуба корабля, значительно осевшего кормой, как на ладони проецировалась перед японскими комендорами, которые били без промаха, так как расстояние уменьшилось уже до 20 кб. Выйдя на минуту на верхнюю палубу, - вспоминал об этих минутах один из волонтеров («зауряд-прапорщиков») Виктор Ярмерштедт, - я увидел один из неприятельских кораблей почти прямо у нас за кормой, то есть вне угла обстрела нашими орудиями. Заглянув мимоходом в светлый люк кают-компании, я увидел, что вода подошла уже до уровня стола. Крейсер в это время имел довольно значительный дифферент на корму и не-большой, около 7-8°, крен на левую сторону. В это время мы начали склонять свое направление вправо. Спустившись опять в адмиральское помещение, я спросил комендора Цыбуль-ского, управлявшего теперь уже двумя орудиями Канэ, так как другой комендор был убит, отчего он, Цыбульский, не стреляет. - Вне угла обстрела еще, ваше благородие, - хладнокровно отвечал он, - вот сейчас придет, тогда откроем огонь. - И действительно, в продолжение некоторого времени мы очень успешно отстреливались от неприятеля... Так, меняя радиус циркуляции за счет перемены оборотов машин, лейтенант К. П. Иванов попеременно вводил в действие немногие из уцелевших орудий того или иного борта, и благодаря этому, несмотря на стремление японцев держаться вне секторов обстрела этих уцелевших орудий, русским комендорам удавалось достигать попаданий по вражеским кораблям. Когда расстояние до противника сократилось до 15-18 кб, лейтенант К. П. Иванов немедленно воспользовался моментом взаимного расположения кораблей, чтобы при очередной циркуляции, дав полный, ход, таранить ближайший японский крейсер. В это же время минный квартирмейстер Андрей Коротков выпустил из единственного уцелевшего на крейсере левого кормового аппарата торпеду по другому японскому крейсеру. Умиравший лев неожиданно показал клыки, и японцы, уклоняясь от торпеды и таранного удара «Рюрика», тотчас же вышли из круга его циркуляции и, отойдя на расстояние около 25 кб, продолжали расстреливать упорно отбивавшийся корабль. Убедившись, что русские вовсе не намерены сдаваться, японский адмирал, вторично лишавшийся столь верной, казалось бы, добычи (ведь именно он командовал эскадрой, предназначавшейся в свое время для захвата «Варяга»), приказал усилить огонь. Новый залп обрушился на «Рюрика», град осколков посыпался на броню рубки, и одним из осколков, проникших под крышу через прорезь, вторично ранило лейтенанта К. П. Иванова. Кровь залила ему глаза и лицо, и, временно передав управление кораблем находившемуся в рубке штурманскому офицеру капитану М. С. Салову, он отправился на перевязку. Все коридоры, ведущие к перевязочному пункту, были заполнены стонущими ранеными, но работавшие здесь люди словно не замечали окружающей обстановки. Уже позднее установили, что у 175 уцелевших раненых было 345 ран. Вот уже четыре с лишним часа, потеряв всякую ориентировку во времени, видя перед собой лишь тягостное разнообразие бесчисленных ран, хладнокровно работал здесь доктор Н. П. Солуха со своими 12 помощниками. В их числе кроме четырех штатных санитаров и двух фельдшеров были судовой комиссар (в обычное время ведавший по должности вопросами пищевого довольствия) П. К. Крузман, судовой шкипер 73-летний старик В. И. Анисимов, вольнонаемный ка-пельмейстер Шопс Ротенберг и другие, кому по должности не полагалось прини-мать прямого участия в бою. Получив помощь от фельдшера Андрея Ершовича, лейтенант К. П. Иванов вернулся в рубку. Покончив с пожаром в носовом плутонге, уцелевшие после взрыва комендоры тотчас же во главе со своим командиром мичманом К. Г. Шиллингом приступили к исправлению левого орудия, вышедшего из строя еще во время боя с броненосными крейсерами. С особым рвением работал комендор Егор Костров, который никому не хотел уступить чести первому открыть огонь из орудия, и, несмотря на раны, ни за что не хотел идти на перевязку. Пока исправляли орудие, мичман К. Г. Шиллинг, принадлежавший еще и к водяной партии, отправился на заделку пробоины в кают-компании. Из своего относительно удаленного от средней части корабля плутонга он сразу попал в кромешный ад. В клубах пара, заполнившего помещение батарейной палубы из пробитых паровых труб, при температуре, поднявшейся до 50-60 °С, среди несмолкаемого грохота выстрелов и разрывов вражеских снарядов люди еще продолжали стрельбу из нескольких орудий. Здесь, тоже израненные, еще оставались на ногах и управляли огнем командиры батарей лейтенант Павел Юрьевич Постельников и мичман Василий Михайлович Терентьев. Подбежавший комендор доложил, что мичман А. В. Ширяев, вторично раненный, отправился на перевязку; нужно было временно заменить его. В кормовом плутонге еще могли действовать левое 152-мм орудие и одно 47-мм, а так как японские крейсера были в это время в 25 кб от кормы «Рюрика», то мичман К. Г. Шиллинг, успев справиться с пробоиной, приказал открыть огонь. Вернувшемуся в свой плутонг мичману К. Г. Шиллингу комендоры с торжествующими лицами доложили, что левое орудие снова пригодно к действию и из него уже сделали несколько выстрелов. «...Я подошел к орудию, - вспоминал он, - и что же открылось перед моими глазами: без прицела, подпираемая вымбовками, стояла подбитая пушка, из которой мои молодцы продолжали стрелять, направляя ее по разным своим «приметам», и стреляли до тех пор, пока новым снарядом не сбило прислугу и уж окончательно не заставило орудие замолчать...». С выходом из строя последнего орудия закончилась боевая деятельность носового плутонга. Так было и во всех остальных плутонгах; несмотря на все ухищрения комендоров (под огнем чинивших подбитые орудия, подпиравших их чем можно, плечом помогавших поврежденному орудию накатываться), действовавших орудий становилось все меньше. Одним из последних кончил бой мичман А. В. Ширяев, которого после шестого ранения унесли на перевязочный пункт. С перебитой ногой он вернулся к своим орудиям и, когда взрывом разметало орудийную прислугу, сам помогал заряжать последнюю пушку. Около нее он и упал от потери крови. Пришедшие в боевую рубку командир 152-мм батареи лейтенант П. Ю. Постельников и мичман Д. А. Плазовский, доложив, что стрелять уже некому, так как комендоры все выбыли, а орудия подбиты, предложили идти к ближайшему берегу для спасения раненых, после чего взорвать крейсер. Но надежды дойти до корейского берега были нереальны - японцы подступали со всех сторон. Было ясно, что взрываться или открывать кингстоны придется здесь же. Для организации последнего отпора врагу, по приказанию лейтенанта К. П. Иванова, в помощь нескольким уцелевшим комендорам были посланы люди из машинной команды - последний резерв к последним орудиям. Новый снаряд, проникший через просвет боевой рубки, разорвался внутри... Мгновение бушевал смерч огня и осколков, заполнив всю ее смрадным дымом и газами, но лишь несколько слабых стонов услышал в ответ раненый вестовой Солодков, упавший около своего мертвого командира. Из находившихся по боевому расписанию в рубке матросов не было ни одного без тяжелого ранения. Многие матросы были убиты. Чудом уцелевшие лейтенант К. П. Иванов и штурманский офицер капитан М. С. Салов были отброшены при взрыве в проход боевой рубки и очнулись лежащими по обе стороны входной двери. Все приборы в рубке оказались исковерканными, машинный телеграф - разбит. Раненный третий раз лейтенант К. П. Иванов спустился на верхнюю палубу, чтобы голосом передавать приказания в машинное отделение. Огонь с «Рюрика» почти прекратился. Перевязав раны, лейтенант К. П. Иванов обошел батарейную палубу, перешагивая через груды обломков, зияющие пробоины и истерзанные тела убитых и раненых, он убедился лично, что все средства к сопротивлению исчерпаны полностью. В 10 ч 5 мин последний выстрел с корабля сделала еще изредка действовавшая пушка в кормовом плутонге мичмана А. В. Ширяева. Стрельба с «Рюрика» прекратилась. Все шесть надводных минных аппаратов давно уже были не пригодны к действию, шлюпки и обе «миноноски» - «Трувор» и «Синеус» - разбиты, а все абордажное оружие уничтожено. Мнение «совета», собранного в адмиральском салоне из оказавшихся поблизости офицеров - лейтенанта П. Ю. Постельникова, мичманов А. В. Ширяева и К. Г. Шиллинга, было единогласным: раз нельзя больше драться, нужно взорвать корабль, но не допустить его захвата. Мичман К. Г. Шиллинг, единственный не раненный из строевых офицеров, по-лучил приказание К. П. Иванова подготовить к взрыву носовые минные погреба, но вскоре вернулся, доложив, что из-за перебитой во многих местах проводки бикфордова шнура и затопления части погреба быстро подготовить корабль к взрыву невозможно. Оставался один выход - открыть кингстоны. Вызвав к себе старшего инженера-механика И. В. Иванова, лейтенант К. П. Иванов приказал ему открыть кингстоны, а вахтенному механику А. А. Гейно - стравить пар из котлов, открыв паровыпускные клапаны. Машинной команде было разрешено выходить наверх. Машинисты первой статьи Абдул Мангулов и Николай Шестаков, открыв кингстоны, в числе последних покинули опустевшие машинные отделения. Раненых, кого успели, выносили и выводили на верхнюю палубу, подвязывали к каждому койки, пояс или какой-нибудь деревянный обломок и осторожно спускали в воду. Безногие и безрукие, калеки лезли по трапам, крича от боли. В единственную из шлюпок, которую еще можно было как-то залатать, положили еще остававшегося в сознании лейтенанта Н. И. Зенилова, старший офицер Николай Николаевич Хлодовский с перебитыми ногами и страшной раной в боку умирал тут же на палубе своего корабля. Младший судовой врач Э.-М. Г. фон Брауншвейг, смертельно раненный одним из последних японских снарядов, сознавая всю безнадежность своего положения, просил не трогать его: «Спасайте других, кого еще можно спасти, а я хочу умереть на «Рюрике» и вместе с «Рюриком»». В эти же минуты снарядом был убит мичман Д. А. Плазовский, шедший с юта к лейтенанту К. П. Иванову. Тело мичмана было обезображено до неузнаваемости. «Видя все это,- писал А. Конечников,- я пошел исповедовать умирающих. Они лежали в трех палу¬бах по всем отсекам. Среди массы трупов, среди ото¬рванных рук и ног, среди крови и стонов я стал де¬лать общую исповедь (то есть для всех одну!). Она была потрясающа: кто крестился, кто тянул ко мне руки, кто, не в состоянии двигаться, смотрел на меня широко раскрытыми глазами, полными слез... картина была ужасная... Наш крейсер медленно по¬гружался в море...» А японцы еще продолжали стрелять. Снаряды рвались на палубе «Рюрика» и вокруг, добивая уже оказавшихся в воде раненых. Только убедившись, что корабль тонет, японские крейсера прекратили стрельбу и стали приближаться. На горизонте появились возвращавшиеся корабли эскадры Камимуры. В разных местах горизонта виднелся дым вызванных к месту боя других японских крейсеров и миноносцев. «Рюрик» все больше садился кормой, кренясь одновременно на левый борт. Большинство уцелевшей команды было уже в воде, остальные еще выжидали на палубе, не решаясь покинуть корабль. Лейтенант К. П. Иванов, вернувшийся в рубку, чтобы уничтожить секретные документы, на мгновение замер у входа. В потерявшей боевое значение и покинутой живыми рубке, видимо, разорвался новый снаряд - тела убитых в рубке были покрыты белой пеной пуха из подушки командира и лишь голова командира выступала над этим пуховым саваном. В зубах его еще держался мундштук с погасшей папиросой, помогавшей забыться от мучительных ран... С трудом вытащив из-под лежавших вповалку тел залитые кровью сигнальные книги и карты, лейтенант К. П. Иванов сложил их вместе в мешок, на дне которого уже было приготовлено несколько колосников, и с трудом дотащив до края мостика, столкнул за борт. Снова окинув взглядом внутренность рубки и простившись со своим командиром, он пошел, исполняя свой последний долг, по батарейной палубе к корме, чтобы оценить состояние разрушений корабля. Не пройдя и половины пути, он почувствовал, как дрогнул, погружаясь кормой, крейсер. Выбежав на верхнюю палубу, он увидел под ногами лишь плещущее море - вся кормовая часть палубы до самой грот-мачты была уже в воде. Спустившись по уходящему в воду правому борту мимо грозящих небу безмолвных орудий, он нырнул в тот момент, когда корабль начал неудержимо валиться на левый борт, это было в 10.20, вынырнув, К. П. Иванов услышал, как отчаянным «ура» и возгласами «Прощай, дедушка «Рю-рик»!» экипаж провожал свой погибавший корабль. Крейсер завалился совсем на борт, с грохотом упала в воду задняя дымовая труба, блеснула изодранная во многих местах медная обшивка, в 10.30 корабль с грохотом перевернулся кверху килем, на короткое время показался таран, и спустя несколько минут лишь белая пена слабого водоворота кружилась на месте катастрофы. В 10 час. 42 мин. «Рю¬рик» скрылся под водой (в координатах 35° 11' N, 135° 08' 0St, глубина 132 метра). «Странное щемящее чувство прощания охватило меня, я плакал как дитя», - вспоминал об этих минутах прощания с кораблем один из участников боя. Из 796 человек команды «Рюрика» 193 погибли, было спасено и взято в плен 603 человек, из которых 229 раненых. Из 22 офицеров убиты и умерли от ран де-вять, ранено девять. На «России» было 48 убитых и умерших от ран и 165 раненых, на «Громобое»-убитых и умерших от ран 91, раненых 182 человека. (Большее количество жертв на «Громобое» объясняется преступным распоряжении командования этим крейсером, державшим у мелких орудий на верхней палубе орудийную команду в то время, когда пушки эти из-за больших дистанций не стреляли. Более того, бессмысленные потери людей у этих пушек заменялись новыми пополнениями и вели к новым и новым жертвам). Японский официальный историк дает следующий перечень попаданий в япон-ские крейсеры: Флагманский «Идзумо», больше чем другие подвергавшийся обстрелу русских, получил до 20 попаданий (2 убитых, 17 раненых). «Адзума» - свыше 10 попаданий снарядов (8 раненых). В «Токива» «попало несколько снарядов» и было ранено 3 человека. «В концевой корабль «Ивате» было также несколько попаданий: в 7 часов утра выпущенный с «Рюрика» 8 «снаряд проник в батарею 6 орудий и взорвался вместе с нашими (японскими) снарядами, вследствие чего были выведены из строя три шестидюймовых и одно 12-фунтовое орудие, а также нанесены большие повреждения вблизи». При этом было убито 40 человек и ранено 37. Одно попадание в крейсер «Нанива» (2 убитых, 4 раненых) и одно - в «Такачихо» (13 раненых) . Более пяти часов отважный экипаж крейсера в кровопролит¬ном бою отстаивал честь русского флага и, когда были исчерпаны все средства борьбы, уничтожил свой корабль, чтобы он не до¬стался врагу. В истории Тихоокеанского флота «Рюрик» по праву занял ме¬сто рядом с «Варягом», «Стерегущим» и «Страшным».
Крейсерские операции в Индийском океане 03 и 5 июля 1904 г. из Севастополя вышли пароходы Добровольного флота «Петербург» и «Смоленск». Пройдя через турецкие проливы, а затем, последовательно 8 и 10 июля через Суэцкий канал, оба парохода вооружились ранее спрятанными в трюмах орудиями и, подняв в Красном море русские военные флаги, обратились, таким образом, во вспомогательные крейсеры русского флота: «Днепр» и «Рион». В последующие дни оба эти крейсера, плавая раздельно в пределах Красного моря, подвергали осмотру ряд пароходов под нейтральными флагами, шедших с различными грузами, в значительной мере являвшимися военной контрабандой для Японии. За два дня до выхода «России», «Громобоя» и «Рюрика» из Владивостока в Красном море 1 июля крейсером «Днепр» был захвачен английский пароход «Малакка» с грузом, в составе которого находились стальные листы, мостовые части, кран, стальные валы, хлопок, телеграфная проволока, машины и т. д., адресованные в Иокагаму, Кобе, Модзи. На «Малакку» была посажена призовая партия и под командой русского офицера пароход был направлен через Суэцкий канал в Либаву. За «Малаккой» последовали аналогичные захваты английских пароходов: «Скандия», «Формоза» и «Ардова». Все три парохода также были отправлены в Либаву. Если владивостокским крейсерам изредка удавалось, захватывать и направлять в свои порты нейтральные пароходы с контрабандными грузами, благодаря относительной близости Владивостока и отсутствия в Японском море английских морских сил, то здесь, вблизи мощной Средиземноморской английской эскадры и в окружении английских колониальных портов, оказалось это не так просто. 06 июля (в этот день владивостокские крейсеры совершили свой прорыв через Цугарский пролив в океан) английский посол в Петербурге заявил протест против захвата «Малакки». Сначала англичане оспаривали наличие на пароходе контрабандных грузов, затем начали настаивать, что суда Добровольного флота незаконно прошли через Турецкие проливы, коль скоро в это время они уже предназначались к обращению в военные крейсеры. В развитие английского протеста последовали дальнейшие дипломатические переговоры, которые привели к совещанию у русского министра иностранных дел 9 июля. В итоге этого совещания царское правительство под давлением Англии было вынуждено прекратить крейсерские операции в Красном море; крейсеры было приказано вернуть в Россию, а захваченные пароходы освободить. Об этом обоим крейсерам были посланы телеграфные приказания. Однако, тем временем «Днепр» и «Рион» вышли из Красного моря в Индийский океан, где один из них направился к Мадагаскару а другой-на путь пароходов, идущих в восточном направлении, вокруг Африки, используя в качестве плавучей базы зафрахтованный пароход «Гользация». Только в первых числах сентября, находясь в одной из 6yxт экваториальной восточной Африки, крейсеры были найдены англий
Отряд крейсеров, базировавшийся во Владивостоке «Россия», «Громобой» Богатырь», «Рюрик», с первых дней войны выполнял важную боевую задачу: отвлекал на себя часть сил японского флота с главного направления - от Ляодунского полуострова. Решая ее, он несколько раз совершал вы¬ходы на морские коммуникации противника. При этом командир отряда контр-адмирал К. П. Иессен учитывал возможность пере¬хвата русских крейсеров эскадрой японских броненосных крейсе¬ров, базировавшейся на порты Корейского пролива. И действи¬тельно, отряд, состоявший из четырех крейсеров, дважды встречал превосходящие силы противника, но каждый раз удачно уходил от преследования (вскоре после этих походов в тумане «Богатырь» наскочил на скалы получил тяжелые повреждения корпуса, в дальнейшем участия в боевых действиях не принимал). 27 января в 13 ч. 30 м. при помощи ледокола «Надежный», разломавшего лед во входе в бухту Золотой Рог, крейсера «Россия», «Громобой», «Рюрик» и «Богатырь» снялись с якоря и направились через Уссурийский залив в море. В течение следующего дня были проверены на полный ход скорости крейсеров. Оказалось, что «Россия» дает 18,5 узла, «Громобой»-19, «Богатырь»-19 и «Рюрик»-17. Однако, отряду дважды пришлось уменьшать ход из-за повреждений в механизмах «Рюрика». В ночь на 29 января погода, до того ясная и слегка морозная, стала портиться. Барометр начал падать, ветер зашел к югу. В 7 часов открылись по носу японские берега острова Хонсю, а слева остров Осима. Около 10 часов обнаружили справа паровое судно. Повернули на него и приготовились к бою. Оказалось, что это небольшой каботажный пароход. После остановки холостым выстрелом из 47-мм пушки пароход поднял японский флаг. Засвежевший ветер развел значительную волну. Горизонт затянуло мглой, за которой стали скрываться японские берега. В таких условиях было риском спускать громоздкие корабельные шлюпки крейсеров и пытаться взять пароход как приз. Поднятым сигналом по международному своду потребовали «покинуть судно возможно скорее и итти к берегу». Пароход долго не отвечал на сигнал, затем сигналом запросил об оказании возможной помощи. Ответили, что «идем на помощь», и послали для этой цели «Громобой». Расположившись под ветром у парохода, «Громобой» принял его людей со спущенных, наконец, японцами двух шлюпок. «Рюрику» было приказано потопить пустой пароход артиллерией. Первая за время войны операция эта показала отсутствие соответствующей тренировки. Четыре корабля окружили со всех сторон задержанный пароход. «Рюрик» не мог действовать своей артиллерией, так как рикошеты или перелеты (в условиях качки) могли попадать в «Россию». Поэтому, после некоторого изменения занятых позиций, огонь был открыт с «России» и «Громобоя». Всего было затрачено около 15 выстрелов, после чего на пароходе взорвался котел, и он быстро погрузился. Только через два часа после встречи эскадры с пароходом «Громобой» закончил прием японцев. От пленных японцев выяснили, что пароход этот «Наканоура Мару» (около 1084 тонн) шел из более южных портов острова Хонсю (порт Саката) с грузом риса, имел 39 человек экипажа и 4 пассажира. Во время возни с «Наканоура Мару» был обнаружен еще один, совсем небольшой, японский каботажник. На сигналы он не отвечал, вследствие чего и был обстрелян, повидимому безрезультатно, русскими крейсерами. Этот пароход (всего в 323 тонны), судя по японским данным, носил название «Зеншо Мару». Усилившийся от юго-западных румбов ветер с порывами в 8-9 баллов, сопровождаемый пургой, заставил отряд отказаться от погони за ним. В 13 часов крейсеры легли на курс, ведущий к Корейским берегам, проложив его на порт Шестакова (Симпо). Дальнейшее плавание проходило в условиях жестокого зимнего шторма от зюйд-веста, постепенно заходившего к весту и норд-весту. Океанские крейсеры были вынуждены, уменьшив ход, держаться против волны. Иначе в машинах наблюдались жестокие перебои. Вода вкатывалась на палубу и заливала каналы орудий, в которых, благодаря морозу, образовался слой льда, покрывавший нарезы. В большинстве орудий лед заполнил постепенно весь канал. Снаряды, ранее досланные при заряжании орудий до нарезов, нельзя было извлечь, лед же, образовавшийся внутри каналов, не позволял разрядки выстрелом. Трудности, возникшие из-за этого, изложены в историческом журнале крейсера «Россия» следующими словами: «Немедленно с постановкой на якорь (во Владивостоке) приступили к разряжанию и очистке ото льда орудий. Некоторые из них удалось разрядить довольно легко, вырубив из канала лед и введя туда обыкновенный прибойник. Зато с 6-дюймовыми орудиями под полубаком пришлось повозиться, так как их каналы были сплошь заполнены льдом, вырубить который было очень трудно. Для их разряжания и очистки был применен следующий способ: сначала расходили и вынули из канала засевший в нарезы снаряд, действуя древками прибойника с винтом на конце. Затем, обогрев дульную часть паром, проведенным через охватывающий орудие змеевик, выколотили прибойником с казенной части цельную ледяную болванку, заполнявшую канал. Для разряжания 8-дюймовых орудий тоже пришлось употребить особый способ, т. к. все обычные меры не привели ни к чему». Для разрядки этих орудий пришлось применять двойные усилия: 1) удары ручником по специально сооруженному особо прочному разряднику, который вводился в канал через дульную часть, и 2) применение обгалдера и талей со стороны казенной части. Практически артиллерия, а следовательно, и корабли оказались небоеспособными. 14 февраля отряд в составе тех же четырех крейсеров вышел в море во второе крейсерство. Предстоящая операция была направлена на корейские порты к бухты, расположенные в заливе Браутона (Корейского залива) и к северу от него, а также на подходы к ним от берегов Японии и, в частности, от портов залива Вакаса.В течение 16, 17, 18 и 19 февраля крейсерством был охвачен район от мыса Пещурова и до русско-японской границы, причем протяжение осмотренного побережья (без учета мелких изгибов береговой черты) составило около 300 миль. Утром 10 апреля эскадра вышла из Владивостока. Впервые за войну вместе с тремя крейсерами («Россия», «Громобой», «Богатырь») были взяты два номерных миноносца («205» и «206»). Выход отряда сопровождался рядом мероприятий для сохранения его в тайне. Для этого в течение всего полуторамесячного периода население города приучали к тому, что крейсеры поодиночке или попарно выходят на короткие сроки в море. В день окончательного выхода снялись с якоря все 4 крейсера (включая «Рю-рик»). Миноносцы вышли из Золотого Рога после выхода крейсеров. Среди личного состава кораблей были распространены сведения о том, что выход имеет целью практику а эволюциях. При выходе в море отряд задержался вследствие тумана. Пришлось дважды становиться на якорь, сначала в Босфоре Восточном, затем у Скрыплева. Последнюю стоянку адмирал использовал для совещания и инструктирования командиров кораблей. Тем временем подошли и миноносцы. Только в 18 часов погода позволила итти дальше. «Рюрик», как было намечено, направился обратно во Владивосток. Отряд же в составе крейсеров: «Россия», «Громобой», «Богатырь» и двух миноносцев в 20 ч. 15 м., находясь в 7 милях от о. Аскольд, лег на курс к мысу Пещурова (на 45 миль южнее его). В 5 ч. 15 м. утра 12 апреля, определившись, благодаря значительному улучшению видимости, по мысу Пещурова отряд повернул в глубину залива Браутона - к Гензану. Подойдя к острову Халезова (ныне Ару Сому), отряд застопорил машины, и адмирал вызвал на «Россию» командиров обоих миноносцев. На них были посажены студенты переводчики, переданы подрывные патроны и батареи для их взрывания. В 8 ч. 30 м. миноносцы вошли в Гензанскую бухту, крейсеры же несколько продвинулись вслед в целях поддержки. До 14 часов крейсеры держались перед Гензаном в районе между островом Анненкова (Сопу Сому) и полуостровом Нахимова, оставаясь в 15 милях от места назначения миноносцев. Залив Лазарева и расположенные в южной его части бухты и город Гензан ограждены со стороны моря несколькими возвышенными островами с достаточно глубоководными проходами между ними (7-18 метров). В средний из них, придерживаясь возможно ближе к островам из опасения, что посередине проходов могут быть поставлены мины, и направились миноносцы. Не встретив никакого сопротивления, оба миноносца прошли на рейд, на котором обнаружили небольшой японский пароход «Гойо Мару» (500-600 тонн), стоявший вблизи города. На пароход с миноносцев были отправлены две двойки (с подрывной партией и вооруженными людьми). Экипажу было приказано убраться на берег, была забрана корреспонденция и заложены подрывные патроны. Попытки произвести опрос экипажа при помощи переводчиков, благодаря паническому состоянию японцев и корейцев на пароходе, не увенчались успехом. Потопление парохода взрывом подрывного патрона не вышло, так как оборвались проводники. Выпущенной с миноносца торпедой «Гойо Мару» был потоплен. На рейде Гензана, кроме потопленного парохода, находилась парусная шхуна. Поскольку миноносцы, задержавшись с пароходом, просрочили назначенный момент возвращения к отряду (полдень), старший из командиров, «опасаясь прибытия к берегу артиллерии и пехоты», решил оставить шхуну без внимания. Во время набега миноносцев в городе подняли, где только можно нейтральные флаги - в подавляющем числе корейские и на одном из зданий - американский. На берегу собралась толпа в 2-3 тысячи человек. Ни одного выстрела (кроме торпеды по пароходу) ни с той, ни с другой стороны не последовало. Около 14 часов миноносцы через северный проход возвратились к отряду. В 19.45 мин. на северо-востоке был обнаружен пароход. Крейсер «Богатырь», получивший приказание его осмотреть, установил, что это небольшой японский каботажник «Хагинура Мару» с грузом вяленой рыбы (около одной тонны). После осмотра и снятия людей (15 японцев и 12 корейцев) пароход было приказано уничтожить. Сначала это предполагалось сделать артиллерийским огнем, но затем, чтобы не выдавать стрельбой своего присутствия - посылкой подрывной партии. Потопление парохода путем взрыва 12 кг пироксилинового патрона произошло в широте - 39°47' N и долготе-128°4' О, около 20 часов. На всю операцию с момента обнаружения до потопления ушло немногим более двух часов. На пароходе были захвачены: карта с прокладкой, судовые документы, переписка и шифрованная телеграмма с декодированным ее содержанием. Перед возвращением эскадры во Владивосток был торпедирован пароход «Кинсю Мару», на «Кинсю Мару» в момент его остановки находились: десант в составе 5 офицеров, 2 фельдфебелей, 121 солдат, 2 переводчиков, капитан-лейтенант флота (посредник), 72 человека судового состава, морской ревизор с подведомственными ему 17 человеками команды, 77 рабочих (кули) и 3 купца. Японцы успели спустить две шлюпки (момент, когда эти две шлюпки отошли от парохода, русские крейсеры не заметили) которые направились в сторону Корейского берега, из 45 японских солдат нахолившихся в шлюпках до берега добралась лишь десятая часть.
Авария крейсера «Богатырь» Для того чтобы лично ознакомиться с условиями морской обороны Посьетского района и согласования с местным армейским начальником вопроса о минных заграждениях, Иессен 15 мая утром вышел на крейсере «Богатыть» в Амурский залив для дальнейшего перехода по этому заливу в Посьет. С утра стоял настолько густой туман, что, выходя через боны, недавно установленные в устьевой части бухты Золотой Рог, крейсер чуть не попал на один из них. В Босфоре Восточном пришлось из-за тумана стать на якорь, и было даже решено возвратиться на рейд, если туман не разойдется к 10 часам. Но начало рассеивать, и несмотря на протесты командира крейсера, адмирал решил итти дальше. Выходом корабля в Амурский залив Иессен руководил лично, приняв временно командование кораблем. Обнаружив по выходе, что видимость значительно улучшилась, что ясно видны отдельные острова и горизонт чист, командир согласился на дальнейшее управление кораблем. Проложив курс на остров Сибирякова, направились в море, идя по середине Амурского залива 15-узловым ходом вдоль западного из двух подводных кабелей, нанесенных и по настоящее время на морские карты. Однако, туман вскоре опять сгустился. Пришлось снова уменьшить ход до 10 узлов, несмотря на новые протесты командира, считавшего, что ход надо уменьшить до 7 узлов. Было воскресенье. Время подошло к одиннадцати с половиной часам. По традиции царского флота в воскресные дни адмирал и командир корабля обедали в общей офицерской кают-компании. Размолвка, имевшая место между обоими старшими начальниками, привела к тому, что командир корабля в целях восстановления с адмиралом нормальных отношений, нарушенных размолвкой, не только не отказался от намерения настоять на уменьшении хода, но вместе с ним спустился в кают-компанию. Туман тем временем сгустился; на мостике оставались старший штурман и вахтенный начальник. Крейсер продолжал итти 10-узловой скоростью по счислению. Имея приказание Иессена изменить курс влево, не доходя на 3 мили до острова Антипенко, старший штурман в исчисленный момент (в 12 ч. 30 м.) спустился в кают-компанию, чтобы испросить разрешения делать поворот. Получив соответствующее приказание, он только лишь успел добежать назад до мостика и начать поворот влево, как перед носом корабля из тумана выросли высокие обрывы скалистого берега. Был дан «полный назад», но это уже не могло предотвратить катастрофы - крейсер, ударившись тараном о камни, всей своей носовой частью сел на прибрежные скалы. В момент удара туман был настолько густ, что с половины длины крейсера береговые, находившиеся вплотную у носа утесы вырисовывались сквозь туман в виде силуэта. Вслед за посадкой туман значительно поредел, а затем почти вовсе рассеялся. Крейсер плотно сидел на камнях, поднявшись носом почти на 2 метра. Разломленный по стыку форштевень был резко отворочен влево и открыл зияющую пробоину в таранное отделение. Носовые отсеки начали заполняться водой, но плотно сидящему крейсеру не угрожала пока непосредственная опасность гибели. Однако, и попытки сойти с камней задним ходом не увенчались успехом. Начали перегрузку угля из носовых угольных ям в корму. Во Владивосток был послан паровой катер с просьбой о немедленной высылке ледокола «Надежный» и присылки к утру одного из крейсеров. Угрожающим явлением было то, что на утро со стороны моря начало разводить волну, а ветер от юго-восточных румбов, от которых крейсер не был прикрыт островами, начал постепенно свежеть. Весь день 16 мая, несмотря на усиливающийся ветер, делали всяческие попытки сойти с камней, однако, помощь буксиров ледокола «Надежный» была бесполезной. «Богатырь» продолжал стоять на том же месте. Крейсер «Россия», пришедший с миноносцами из Владивостока, попытки ста-щить аварийный корабль с камней в этот день не делал, так как под вечер еще более засвежело. В 20 часов ветер дул с силой 7-8 баллов, а к 23 часам превратился в жестокий 10-балльный шторм. Стоя «лагом» к ветру, крейсер при каждом размахе получал разрушительные удары о подводные камни. Один за другим от новых и новых повреждений корпуса заполнялись водонепроницаемые отсеки. Положение становилось критическим. При помощи единственной, спущенной с подветренного борта шлюпки - гребного катера (из остальных шлюпок спустить ни одной было нельзя, вследствие шторма и размахов качки, достигавших 22°) начали своз с корабля экипажа. Всю ночь перевозили команду на берег, используя относительное затишье, образовавшееся с подветренного правого борта крейсера и защищенное непосредственно тянувшимся от носа далее к юго-западу утесистым мысом Брюса. В защищенной от ветра с моря бухте Нерпа, составляющей южную часть залива Славянского, высаживались на берег измученные и промокшие люди. В 6 часов утра крейсер покинули последними - командующий отрядом, командир, старший офицер, трюмный механик корабля и флаг-офицеры командующего. Крейсер остался безлюдным, продолжая испытывать жестокие удары корпуса о камни. К полудню 17 мая начало стихать. На следующий день на аварийный крейсер часть экипажа возвратилась (трюмный механик и трюмные). Оказалось, что четыре (из девяти) водонепроницаемых отсека корабля были полны водой и корабль ветром и волнением несколько развернуло на камнях носом влево. Нос, сначала поднятый метра на два вверх, с части камней уже соскочил. Ощутительный диферент на корму сменился приблизительно таким же на нос. При опускании носовой части в подводные пробоины (как было позднее выяснено водолазами) проникли вершины подводных скал. Они прочно удерживали корабль от стаскивания его при последующих попытках буксировки. Было ясно, что самый быстроходный и самый новый из крейсеров владивостокского отряда выведен из строя надолго, если не навсегда. Место аварии (мыс Брюса) во внешней части Амурского залива, при полном отсутствии в то время береговой обороны ее, было опасно не только в отношении угрозы дальнейшего разрушения корабля волной от господствующих в летнее время юго-восточных ветров, но и в отношении возможных попыток нападения больших кораблей и миноносцев противника. Замыкающая с юго-восточной стороны устьевую часть залива цепь небольших островов (Циволька, Желтухина, Стенина, Римского-Корсакова и др.), в то время не населенных, оставляла открытым проход (между островами Желтухина и Стенина) шириной около 7 миль, через который свободно проникала волна с моря и через который, а также и через другие более узкие проливы между островами, мог, под покровом ночи, тумана и мглы проникнуть противник. Последняя опасность должна была считаться безусловно реальной, так как са-мый факт посадки на камни «Богатыря» вряд ли мог остаться скрытым от японской разведки. Пришлось принимать меры в целях обеспечения аварийного крейсера, если не от волны, то от попыток атак неприятеля. С 18 мая ежедневно в залив Славянский выходили из Владивостока исправные крейсеры, а миноносцы держались в дозоре у выхода. «Богатырь» усиленно разгружали, снимали с него носовую артиллерию, якорные цепи, уголь и все прочее, что могло облегчить крейсер. Из Владивостока перевезли на мыс Брюса полевую артиллерию, там же установили легкую, снятую с корабля. На мысе Брюса и в соседних бухтах залива Славянского создалась вызванная аварией временная база и вооруженный лагерь. Ожидание прихода японцев вызывало некоторую нервность. «Услужливое воображение начальников наблюдательных постов, миноносных командиров и других лиц» часто обнаруживало мифические дымы и силуэты кораблей. Сильная атмосферная влажность способствует здесь развитию явления рефракции. Не раз случалось, что фальшивые тревоги вели к спешной эвакуации из залива Славянского транспортов, барж и прочих плавучих средств. Крейсеры снимались с якоря и направлялись к выходу из Амурского залива, дабы прикрывать аварийный крейсер от «мифического» неприятеля. Из-за слабости спасательных средств Владивостокского порта крейсер удалось снять с камней лишь 5 июня. Затянувшийся ремонт повреждений привел к тому, что крейсер в военных действиях до конца войны участия не принимал. Авария «Богатыря» привела к значительному удлинению и без того затянувшегося периода бездействия Владивостокского отряда. Потребовался приезд во Владивосток командующего флотом (Скрыдлова) и командующего первой Тихоокеанской эскадрой (Безобразова), чтобы привести русские крейсеры к отказу от пассивной защиты «Богатыря» и к активизации их боевой деятельности.
Первый выход к Цусимскому проливу Выйдя из Владивостока 29 мая, эскадра взяла курс на юг к острову Цусима. В нескольких милях от острова была главная морская коммуникация, по которой шли транспорты с войсковыми грузами в Желтое море. Здесь «Громобоем» был потоплен японский транспорт «Идзумо Мару» водоизмещением 3229 т. Крейсер поднял из воды 105 человек вместе с офицерами. Из от¬чета: «По уходившим шлюпкам мы не стреляли по весьма понятному русскому человеку чувству - от¬сутствию излишней и бесполезной жестокости». Од¬нако при этом было замечено, что иные японцы не желали спасаться и, плавая в воде, они грозили крей¬серам кулаками. Командир полка, плывший на «Ид¬зумо-Мару», разорвал самурайское знамя и кинжа¬лом вспорол себе живот. Спустя короткое время с крейсеров заметили два дыма. Вскоре стали видны два крупных транспорта. Крейсера разделились и пошли в погоню. Транспорты пытались повернуть обратно. Транспорт, за которым погнался «Громобой», по требованию не остановившийся. Японское судно пошло на таран и было подвергнуто сильному артиллерийскому огню. Получив 60 попаданий, судно остановилось. Это был большой транспорт «Хитаци Мару» водоизмещением 6175 т под командованием англичанина, который служил в японской компании. На этом транспорте, шедшем из Хиросимы, было 1095 солдат и офицеров, 120 человек судового экипажа и 320 лошадей, а также 18 осадных 280-миллиметровых гаубиц, пред-назначавшихся для осады Порт-Артура. «Хитаци Мару» был утоплен одной торпедой, выпущенной с «Громобоя». Транспорт «Садо Мару» водоизмещением 6226 т, остановленный крейсерами «Россия» и «Рюрик», имел на борту свыше 1000 человек. Получив приказ покинуть судно, японские офицеры не желали спасать солдат, надеясь на подход своих броненосных крейсеров, и специально тянули время. На судне началась паника, и при спуске шлюпок, которым никто не руководил, погибло много людей. Из письма очевидца, написанного на «России»- «Люди переполняли шлюпки еще на палубе, никто не хотел быть на талях, тали лопались (шлюпки падали в воду, разбивались и перевертывались), из-за чего масса людей гибла...». Кроме шести или семи больших корабельных гребных шлюпок и двух совершенно новых паровых катеров, на транспорте было десятка два больших мелкосидящих японских фунэ, применяемых японцами при десанте. Небольшая часть этих шлюпок была все-таки спущена на воду, однако, несмотря на почти спокойное состояние моря, и этот вид спасательных средств использовался беспорядочно. Перегруженные неоргани-зованными массами людей некоторые из фунэ переворачивались, люди плавали вокруг, многие тонули. Тогда с «Рюрика» была послана шлюпка, которая сняла с судна 23 человека. Погода ухудшалась, дальность видимости еще сократилась, штурмана опасались за точность места в связи с переменными курсами, переменными течениями и изменением девиации компасов, в связи с артиллерийской стрельбой. А на «Садо Мару» продолжался все тот же беспорядок. Дело принимало затяжной характер. Однако, обстановка требовала скорейшей ликвидации парохода. В 12 ч. 30 м. «Рюрику» было отдано категорическое: приказание потопить «Садо Мару». Первая торпеда была выпущена в правый борт транспорта, взорвалась в его середине, выбросив в воздух много угля. Пароход несколько накренился, сел чуть-чуть глубже, но не тонул. «Рюрику» было отдано приказание выпустить вторую торпеду. Так как к этому времени крейсер уже находился с другого борта транспорта, то она взорвалась у левого борта. Одновременно и «Громобой» ускорил потопление «Хитаци Мару» торпедным выстрелом.
Второй выход к Цусимскому проливу После полудня 14 июня сначала «Лена» с 8 миноносцами, затем «Россия», «Громобой» и «Рюрик», под командованием адмирала Безобразова направились через Амурский залив в море. Пройдя остров Стенина, два миноносца («210» и «211»), имевшие наименьший запас угля, были взяты на буксир последними двумя крейсерами; остальные шли самостоятельно. В ночь на 15 июня засвежело (до 4 баллов), миноносцы сильно зарывались, их гребные валы работали с большими перебоями. Уже с вечера начались аварии (у миноносца «205» неисправность в рулевом приводе), а утром у обоих буксируемых миноносцев полопались буксиры, «211» сообщил о большом количестве воды в палубе. Между вынужденными остановками отряд все же шел 10-узловым ходом на юг. Утром 15-го определились по мысу Болтина и в течение дня продолжали движение к югу, пересекая по хорде залив Браутона. Вечером «Рюрик» и «Громобой» отпустили свои миноносцы («210» и «211»), однако, произошла новая небольшая задержка из-за испортившегося рулевого привода «Громобоя». Ночь была лунная. Вскоре после полуночи открылись южные берега залива Браутона. В 2 часа 16 июня отряд находился в 21 миле по румбу 52° от мыса Кодрика (Анпен Куци). Миноносцы были направлены в Гензан, за ними пошел транспорт «Лена», а крейсеры остались крейсеровать к северу от указанной точки с расчетом не приближаться к архипелагу островов, расположенных перед входом в залив Юнг Хинг, ближе 20 миль. К утру отряд все же приблизился к «Лене», державшейся перед входом в залив. К 10 часам подошли к ней и миноносцы, возвратившиеся из Гензана. Из них «204» оказался с серьезными повреждениями руля. Набег миноносцев на Гензан Расставшись в 2 часа с отрядом крейсеров, миноносцы направились в бухту Гензан тремя группами: 1-я, состоявшая из трех миноносцев («203», «205» и 206»), пошла южным проходом между о-вом Никольского (о-в Ио) и мысом Муравьева, 2-я - тоже из трех миноносцев («201», «202» и «204») взяла курс через северный проход между мысом Дефоссе и прилежащими островами, 3-я - из двух миноносцев («210» и «211») пошла средним фарватером-между островом Никольского и островом Куприянова. При входе в бухту миноносец «204» коснулся пяткой руля подводного камня и, хотя вскоре сам сошел с него, руль оказался заклиненным в положении на борт, миноносец потерял возможность управляться. Остальные миноносцы вошли на рейд Гензан в 5ч. 30 м. утра. Не найдя там военных кораблей противника, они сожгли японскую парусную шхуну «Сейхо Мару» (112 тонн) и каботажный пароход «Коун Мару» (36 тонн), а обнаружив в городе воинские части, обстреляли и течение 20 минут некоторые здания. Было видно, как японские солдаты бежали в горы. Огнем миноносцев разрушен склад, окруженный стеной, разбиты баржи. Несколько торговых судов под английским флагом и шхуну, принадлежавшую русской китобойной компании Кейзерлинга, командующий отрядом миноносцев (Раден) не подверг осмотру, а узнав об аварии миноносца «204», пошел к нему на помощь. Пришлось буксировать миноносец к транспорту «Лена», которому л был поручен отвод аварийного корабля во Владивосток. Буксировка его с рулем, положенным на борт, оказалась делом очень сложным. Взятый сначала для буксировки вдоль борта транспорта миноносец едва не перевернулся. Передали его на два кормовых буксира, выпустив за корму миноносца плавучий руль из парусины. Попытка сломать ему поврежденный руль при помощи горденей паровых лебедок «Лены» оказалась безуспешной. Провозившись безрезультатно до вечера, находясь все это время в десятимильном расстоянии от корейского берега, имея в виду увеличившуюся волну и вытекающий отсюда риск потерять остальные миноносцы, Раден решил потопить мешавший ему «204». В 20 часов 16-го июня после снятия людей, артиллерии и прочих предметов вооружения, миноносец был взорван подрывным патроном. Дождавшись его гибели, миноносцы и «Лена» пошли обратно но Владивосток, куда и пришли 18 июня. Набег миноносцев на Гензан не дал положительных результатов. Хотя японский официальный исторический труд и признает, что обстрел миноносцами японского городка «нанес кое-какие повреждения», но происшедшая в итоге похода гибель миноносца «204» вряд ли может быть признана равноценной имевшему место воздействию на противника. В полной мере отрицательным оказалось влияние захода в Гензан на дальнейший ход крейсерской операции. Шум, наделанный в Гензане миноносцами, задержка всего отряда вследствие аварии с «204» и подход крейсеров слишком близко к берегу привел к обнаружению их японскими наблюдательными постами. Последствия этого будут видны дальше. Идя восточным Корейским проливом, отряд приближался к тем местам, где 16 дней назад он атаковал японские транспорты; около 17 часов открылся остров Ики- сима. В 18 ч. 20 м. уже на видимости южной оконечности острова Цусима были обнаружены справа по носу сначала один, два, а затем девять дымов, быстро приближавшихся навстречу. Безобразов учитывал, что противник, кроме превосходства сил в отношении количества кораблей и их артиллерийского вооружения, имел преимущество в виде близких баз и ночью мог с успехом использовать свои миноносцы. Поэтому он решил уклониться от боя и повернул на обратный курс. Неприятель начал преследование, будучи на левой раковине русских крейсеров. Это была эскадра адмирала Камимуры в составе четырех броненосных и четырех легких крейсеров, а также посыльного судна «Чихайя». Неприятель открыл огонь, но расстояние было большим и японские снаряды падали с недолетом. В 20 ч зашло солнце и русские крейсера с носа подверглись атаке восьми японских миноносцев. Освещая противника прожекторами, крейсера отбили атаку миноносцев артиллерийским огнем.
Крейсерство на океанских коммуникациях 03 июля крейсеры «Россия», «Громобой» и «Рюрик» вышли из Владивостока и направились к берегам Японии. 18-го, незадолго до полудня, отряд застопорил машины, и командующий отрядом собрал на флагманском крейсере совещание командиров кораблей. Первой задачей крейсеров было форсирование Цугарского (Сангарского) пролива. Предполагалось пройти через него «по возможности ночью». Это позволяло наилучшим образом обеспечить внезапный для противника проход крейсеров в океан и давало некоторые шансы на проход их под покровом темноты незамеченными. Если бы проходящие русские корабли действительно остались необнаруженными, дальнейшие действия отряда в океане сулили бы большой успех. В пути к Цугарскому проливу около 21 часа 04 июля отряд попал в туман, который продержался до 4 часов 19-го. В тумане пришлось уменьшить ход до 7 узлов. 05 июля к 18 часам обнаружили японские берега и определились по о-ву Ко сима и вершине горы Ивакияма (близ северо-западной оконечности о-ва Хонсю). Отсюда до входа в пролив оставалось 40 миль, плавания по проливу до выхода в океан-еще 60 миль, т. е. около 100 миль в целом, равно столько, чтобы, идя, например 16-узловым ходом, проскочить пролив в середине ночи или, во всяком случае, под покровом ее. Пролив был пройден русскими крейсерами вполне благополучно. Некоторые затруднения навигационного порядка испытывались вследствие «сулоев», которые выбрасывали русские крейсеры из кильватерной колонны. Крейсеры прошли в океан; западную часть пролива они проходили в «светлое, ясное и тихое» утро. В течение всего утра 6 июля они находились на виду с японских берегов, а это должно было сделать обнаружение русских кораблей противником совершенно неизбежным. Сразу по выходе в океан плавание отряда стало сопровождаться частыми встречами. Еще в 6 ч. 30 м. на меридиане мыса Есанзаки был остановлен небольшой японский каботажный пароход «Такасима Мару» (130 т). По отходе шлюпок с людьми от борта парохода он был потоплен подрывной партией с «России». Экипаж, пользуясь тихой погодой и близостью суши, погреб к берегу. За ним в том же районе был встречен идущий под балластом в Муроран английский пароход «Самара». После осмотра его «Громобоем», за отсутствием на нем угля и оснований для задержания, он был отпущен. Почти одновременно отряд обнаружил еще одно паровое судно, силуэт которого сильно искаженный рефракцией был принят сначала за канонерскую лодку типа «Тацута». Однако, при ближайшем рассмотрении и это оказался небольшой японский каботажник «Киодоуниу Мару», на котором было до 50 пассажиров. Благодаря присутствию среди них женщин и детей его отпустили.Только в полдень все три крейсера смогли продолжать дальнейшее движение, направившись 10-узловым ходом к югу. Произведя стремительный прорыв через Цугару-Кайкио, за шесть часов после выхода из пролива, крейсеры, задерживая каботажные суда и «Самару», продвинулись к главному месту намеченных операций всего лишь на 26 миль (скорость продвижения к главной цели около 4 узлов). В послеполуденные часы было принято японское радио: «Русские конфискуют суда, двигаясь к северу». В тот же день около 17 часов были встречены две парусные шхуны: «Кихо Мару» (140 т) и «Хокуру Мару» (130 т), с грузом рыбьего тука, жмыхов, соли, соломенных цыновок и т. д. По снятии людей, первая шхуна была расстреляна артиллерийским огнем «России», вторая-потоплена подрывной партией «Рюрика». Стрельба по «Кихо Мару» велась из одного 152 мм орудия «России» с расстояния 3-4 кабельтовых. Было сделано 14 выстрелов чугунными бомбами, из которых 10 легло в цель. «При этом было замечено, что многие бомбы не рвались, а пробивали шхуну насквозь, не разорвавшись... Рвавшиеся снаряды иногда воспламеняли окружающие предметы, но настолько слабо, что начинающиеся потухали сами собой». В 0 часов 7 июля отряд находился в 50 милях на SO от мыса Сириязаки. Иначе говоря, с 6 часов утра до полуночи, благодаря чрезвычайно длительным задержкам у встреченных каботажников, из которых было потоплено три с суммарным водоизмещением в 400 т, в направлении района выполнения главной задачи отряд прошел всего лишь 75 миль (средняя «полезная» скорость - 4,2 узла). К рассвету 8 июля крейсеры подошли к тем участкам моря, в которых уже можно было рассчитывать на встречу с океанскими пароходами, пересекающими Тихий океан без захода на Гавайские острова, т. е. по кратчайшему расстоянию от американских портов дуге большого круга. От зюйд-оста мертвая зыбь усиливалась, однако, погода продолжала благоприятствовать. В 7 ч. 30 м. обнаружили и остановили большой германский пароход «Арабия», который, как выяснилось при осмотре его призовой партией, шел из Нью-Портлэнда (штат Орегон) в Иокогаму, Кобе, Нагасаки, Шанхай и Гонгконг с разным грузом. С призовой командой и с оставленной на борту частью экипажа, под начальст-вом русского офицера, «Арабия» была отправлена через Курильские и Лаперузов проливы во Владивосток, куда она благополучно и прибыла. На осмотр и прочие операции с «Арабией» было затрачено 3 часа. Пароход имел 4 438 т брутто, содержал ценный груз, и поэтому захват его можно было считать первым немаловажным успехом июльского крейсерства. Днем 8 и в ночь на 9 июля отряд продолжал итти далее, следуя приблизительно в предполагаемом «русле» упомянутой выше пароходной дороги по дуге большого круга. К полуночи 09-го отряд находился в 45 милях на OSO от входного в Токийский залив мыса Нодзимазаки, т. е. у входа в юго-восточные ворота, ведущие к Иокогаме и Токио. Уменьшив ход до 3 узлов, крейсеры до полудня 9-го курсом W, изменив его после этого на SW. Продержавшись в течение всего светлого времени при сравнительно хорошей видимости в районе входа в Токийский залив, отряд никого не обнаружил. В ночь на 10 июля прошли между островами Мияке сима и Козу сима и, обогнув последний, повернули на норд - к юго-западным воротам, ведущим ко входу в Токийский залив, на пути сообщения Токийского района с азиатскими, австралийскими и европейскими портами, на путь, связывающий Иокогаму с Внутренним морем Японии. Рассвет 10-го принес ценный приз в виде английского парохода «Найт Коммандер» («Knight Commander»). Англичанин, рассчитывая, очевидно, на близость японских портов или на флаг «владычицы морей», под которым он находился, застопорил машины только после четвертого выстрела с «России». Посланная призовая партия установила, что пароход сейчас идет из Шанхая (а туда пришел из Нью-Йорка), имеет груз железнодорожных материалов для Иокогамы и Кобе. У капитана не оказалось подлинных коносаментов на груз (сослался, что они посланы из Шанхая почтой), но было безусловно ясным, что значительная часть груза является контрабандой и что она превышает 50%. А это давало (по международным нормам того времени) право на признание судна призом. Так как угля в бункерах у него было лишь на трое суток, пароход решили потопить. Капитану было дано 30 минут для своза экипажа на «Россию» и «Рюрик», подрывные патроны были заложены в машинное отделение и под котлы, и в 9 часов «Найт Коммандер» пошел ко дну. Во время осмотра парохода в каюте капитана под копировальным прессом была обнаружена копировальная книга с деловой перепиской капитана с судовладельцами. Пресс и книга были взяты, а в ней впоследствии обнаружили копии тех коносаментов, которые капитан надеялся утаить. Эти документы оказались затем весьма важными для владивостокского призового суда, с точностью установившего, что в Нью-Йорке на пароход были погружены громоздкие части железнодорожного мостового сооружения для Чемульпинской железной дороги, что капитана предупреждали о том, что «пытаться итти в Чемульпо в настоящее время небезопасно», что «капитан не намерен отказаться от ответственности», но не видит, «почему нам итти навстречу катастрофе», что «последний безопасный порт на пути отсюда будет Кобе и что после разгрузки груза для Кобе «корабль сильно сядет носом» - вследствие невыгодной для диферента погрузки мостового материала, адресованного на Чемульпо. Иначе говоря, с документальной точностью выяснился контрабандный характер груза, направлявшегося на постройку японской железной дороги на театре военных действий. Около 1000 т рельсов и рельсовых креплений, 1700 т мостовых частей, 300 пар вагонных колес с осями и 400 колес отдельно, направлявшихся непосредственно на театр военных действий, и значительное количество прочего груза, адресованного в Иокогаму и Кобе, были потоплены вместе с пароходом на глубине 1300 м. Сам пароход постройки 1900 г. имел 4300 т брутто, скорость 11 узлов. Это был второй значительный приз июльского крейсерства. На всю операцию с «Найт Коммандером» пошло 2 ч. 45 м. Во время ее на севере было обнаружено 8 судов, медленно двигавшихся под берегом. Благодаря искажению их рефракцией, они сначала были приняты за военные корабли. Несколько позднее оказалось, что это были шхуны. С 9 ч. 15 м. до 14 ч. 15 м. отряд продолжал итти на запад. Встреченные вскоре две парусные шхуны с солью были уничтожены «Громобоем» и «Рюриком». Экипаж их был взят на крейсеры. Одновременно «Россией» был остановлен идущий из Манилы в Иокогаму анг-лийский пассажирский пароход «Тсинан». Он шел почти без груза, с небольшим количеством контрабандного риса и сахара, и с пассажирами, среди которых были также и женщины. Пребывание на подходах к Токио приходило к концу. Оставалось замести следы, скрыв дальнейшее направление отряда. Пароходу было предложено вытравить пар из котлов, чтобы замедлить его приход в Иокогаму и выждать на месте, пока крейсеры не скроются за горизонтом. Обрадовавшись, что их отпускают, англичане наговорили офицерам призовой партии много любезных вещей: «Я не верил глазам своим, когда увидел здесь ваш флаг» (слова капитана); «в Европе ваша эскадра называется эскадрой-невидимкой» и т. д. Конечная точка июльского крейсерства: широта 34°9' N и долгота 137°53' О. Вблизи этой точки отряд потратил 2 1/4 часа драгоценного времени («Тсинан», шхуны). В 35 милях на норд-вест от нее лежали мосты и дамбы Хамамацу. Но «по точному подсчету оставшегося на отряде угля, дальше к западу не представлялось возможности подвигаться». В 17 ч. 15 м. отряд дал 14 узлов и направился в обратный путь, проложив курс миль на 30 ближе к Иокогаме - в ворота между островами О сима и То сима. Подходы к Токийскому заливу вторично были пересечены крейсерами сейчас уже в темное время. Японские маяки горели как в мирное время; проход этими, сравнительно стесненными водами был совершен без инцидентов, но и без результатов. 11 июля в 2 ч. 30 м., т. е. еще в полной темноте, в 17 милях на OSO от мыса Нодзима встретили германский пароход «Tea», шедший во Внутреннее море с грузом около 1400 т рыбьего тука и рыбьего жира. После осмотра пароход было приказано топить. Взрыв оказался недостаточным. Пароход, имея нетонущий груз, дважды загорался, но не тонул. «Рюрику» было приказано добить его снарядами. Но возросшая океанская зыбь и расстояние в 6 - 7 каб., ближе которого «Рюрик» почему-то не подошел к своей цели, привели к тому, что агония парохода затянулась на несколько часов. К тому же «Рюрик», стоя лагом к волне, не смог поднять свой барказ (у него вырвало подъемный рым). Это вызвало новые переговоры крейсера с флагманом, приказание последнего потопить барказ и в результате новую задержку. На остановку, осмотр и потопление небольшого старого парохода ушло около 6 часов времени, истрачено около 75 снарядов 120, 152 и 203 мм калибра. К концу операции с пароходом «Tea» был обнаружен еще пароход. Он оказался принадлежащим английской «Ocean Steamship C-у» или, в общежитии, «сине-трубной компании» (Blue funnel), прекрасным океанским пароходом «Калхас» в 6748 т брутто и 13-узловой скоростью. Шел он из Ванкувера (Канада) в Иокогаму, однако, далеко не с полной нагрузкой. При осмотре выяснилось, что часть груза (повидимому меньше 50%) была военной контрабандой, остальная адресована в нейтральные порты. Среди первой группы грузов была мука, хлопок, брусья и разные машины. Грузы для нейтральных стран включали в себя преимущественно лес и разнообразный генеральный груз. Среди него одна 12-фунтовая английская пушка, направляемая в Вульвичский арсенал, около 30 мест других предметов снаряжения, адресованных в Лондонские правительственные учреждения. Наконец, почтовая корреспонденция, среди которой оказалась служебная и секретная переписка японских дипломатических представителей, адресованная в министерство иностранных дел в Токио. Не предугадывая решения призового суда, Иессен приказал «Рюрику» посадить на «Калхас» призовую команду, а пароходу следовать во Владивосток. Около полудня 11 июля, закончив эту последнюю призовую операцию и взяв курс на NO, отряд направился к проливу Кунасири Суйдо (Екатерины), намереваясь возвращаться во Владивосток Охотским морем и далее через пролив Лаперуза. В 16 часов 19 июля отряд ошвартовился на бочках в Золотом Роге.Июльское 16-суточное крейсерство обошлось «без потерь в людях, а равно без одной человеческой жертвы на уничтоженных или взятых призах». Крейсерами пройдено 3078 миль, расход топлива на «России» - 2133 т, на «Громобое»-2150 т. Угольные ямы этого крейсера были близки к их полному опустошению.
Опасаясь захвата транспортов русскими крейсерами, японское командование задерживало в портах все пароходы, готовившиеся выйти в океан, и возвращало обратно те, которые уже были в рейсе. На определенное время японская внешняя торговля была парализована. Всего Владивостокский отряд потопил на коммуникациях про¬тивника три транспорта, семь пароходов и восемь шхун, захватил четыре парохода и шхуну.
Крейсер «Аскольд» При появлении главных сил японской эскадры на крейсере пробили боевую тревогу, и матросы разбежались по своим местам. Палуба опустела. Адмирал с командиром поместились в боевой рубке. Расстояние до противника было слишком велико, и японцы огня не открывали. Когда они, разойдясь на контргалсах с отрядом броненосцев, обрушились на крейсера, шестидюймовые орудия правого борта «Аскольда», не дожидаясь команды, открыли бешеный огонь. Старший артиллерист лейтенант барон Майдель, невзирая на обстрел, открыто стоял на мостике и голосом передавал приказания во все башни и батареи. - Христиан Генрихович, не бравируйте напрасно!- окликнул его из боевой рубки капитан «Аскольда» Грамматчиков. - Мне отсюда лучше виден противник и падение наших снарядов, - ответил Майдель. В этот момент крупный снаряд попал в основание передней дымовой трубы и снес ее. Труба рухнула на левый борт, сломала планширь и, повредив полубу, повисла на растяжках. Густые клубы дыма быстро окутали верхнюю палубу. Осколками был смертельно ранен в спину навылет мичман Рклитский, Майдель сбит с ног, двое матросов убиты, несколько тяжело ранены. Все находившиеся в боевой рубке были слегка контужены. Командующему бригадой крейсеров адмиралу Рейценштейну нахлобучило шапку по самые уши. Он испуганно крякнул и, обнажив голову, старательно ее ощупал - цела ли. С уменьшением дистанции превосходство японской артиллерии усиливалось, так как на русских судах недоставало большого числа орудий среднего калибра - шестидюймовых, стодвадцатимиллиметровых и трехдюймовых. Хотя они и не были страшны для броненосцев, но все же разрушали верхние постройки и производили пожары. Это вызывало у матросов сомнение в исходе боя. Все чаще слышались вздохи и сердитая ругань. Рейценштейн нервно бегал по мостику и тоже ругался, неизвестно по чьему адресу. Грамматчиков, серьезный и спокойный, при каждом попадании снаряда в русский корабль неизменно говорил «так» и, сжав губы, переводил бинокль на следующее судно. Когда «Цесаревич» вышел из строя, «Ретвизан» ринулся на японцев, а остальные броненосцы сбились в кучу, Рейценштейн заорал не своим голосом: - Поднять сигнал: «Крейсерам следовать за мной»! Капитан Грамматчиков, ложитесь на обратный курс и самым полным ходом режьте нос броненосному отряду, иначе японцы нас сейчас раскатают сосредоточенным огнем с окружности в центр. - Есть! Лево на борт! Вперед до полного! - отозвался капитан. - Христиан Ген-рихович, приготовьтесь открыть огонь с обоих бортов по японским крейсерам. - Вы собираетесь идти на прорыв?- удивился адмирал. - Если даже эскадра за нами не пойдет на прорыв, то мы все же увлечем за собой тяжелые крейсера противника и этим облегчим положение наших броненосцев. - Адмирал передает командование, - доложил в это время Медведев. Рейценштейн и Грамматчиков, схватив бинокли, стали рассматривать сигнал на «Цесаревиче». - Следовательно, в командование вступил Ухтомский, но на «Пересвете» сбиты обе стеньги и никаких флагов не видно, - произнес Рейценштейн. - Возможно, что и Ухтомский тоже вышел из строя,- проговорил Грамматчиков. - Тогда, значит, я вступаю в командование эскадрой, как следующий по старшинству, - решил Рейценштейн.- Поднять сигнал: «Эскадре следовать за мной», - приказал он Медведеву. На мачте крейсера взвилось несколько флагов. Сигнальщики следили, кто из кораблей отрепетует сигнал. Крейсеры тотчас один за другим подняли ответные сигналы, но ни один из броненосцев не отрепетовал, и, не обращая внимания на сигналы «Аскольда», они продолжали беспорядочной кучей идти в северо-западном направлении. Рейценштейн приказал, уменьшив ход, сблизиться с броненосцами, продолжая держать поднятым прежний сигнал. Ни один корабль опять не принял его. Адмирал приказал «Аскольду» встать во главе броненосного отряда и еще раз попытался повести эскадру за собой, но снова безуспешно. - Пойдемте на прорыв одними крейсерами, - предложил Грамматчиков. - Броненосцы Того начинают отходить на север, на месте остаются лишь «Чин-Иен» с «Ши- мами» и легкие крейсера. Надо думать, что с ними-то наша эскадра еще справится. Рейценштейн оглянулся. Сразу за «Аскольдом», дымя из трех своих труб, шел «Новик», за ними тянулись «Паллада» и «Диана». Несколько сбоку разрозненно двигались броненосцы. К русской эскадре со всех сторон приближались японские крейсера, а за ними виднелись десятки миноносцев. Быстро темнело. Огни выстрелов, мало заметные днем, теперь казались значительно ярче. Оглядев горизонт, адмирал хотел посоветоваться с командиром «Аскольда» о направлении прорыва. Но Грамматчиков уже сам повернул прямо на юг между двумя отрядами легких крейсеров и, развив ход до предела, помчался вперед. За «Аскольдом» последовал лишь «Новик», «Паллада» же с «Дианой» сразу сильно отстали, а затем вернулись к броненосцам. Заметив идущие полным ходом русские крейсера, японцы сосредоточили на них весь свой огонь. Слева на пересечку поспешил броненосный крейсер «Якумо», вооруженный восьмидюймовыми пушками, справа двигались четыре мелких крейсера. - Самый полный вперед! - скомандовал в машину Грамматчиков. - Сосредоточьте огонь на «Якумо»!- приказал он Майделю. - Есть, - отозвался лейтенант, и восемь шестидюймовых орудий - носовых и кормовых - открыли частый огонь по указанной цели. - Сорок, тридцать пять, тридцать, - сообщали расстояние в кабельтовых с дальномера до цели. Майдель ставил на электрическом циферблате эти дистанции, откуда они сообщались на батареи. Поворот ручки - и крейсер содрогнулся от бортового залпа. Расстояние до «Якумо» быстро уменьшалось, и действенность огня усиливалась. При каждом попадании неприятельского снаряда Рейценштейн морщился и старался отойти в глубину рубки. Грамматчиков не отрывался от прорези и внимательно наблюдал за действием своих снарядов. - Убавьте прицел на два деления, Константин Георгиевич, - обратился он к суетящемуся у дальномера младшему артиллеристу мичману Житкову, - как раз в борт попадете. Расстояние до «Якумо» быстро уменьшалось. В бинокль были хорошо видны разрушения, произведенные стрельбой «Аскольда». Стволы обоих орудий носовой; восьмидюймовой башни беспомощно задрались кверху. На переднем мостике начался пожар, и было видно, как, спасаясь от огня и дыма, выскакивали люди из боевой рубки. Трубы были сильно повреждены, на корме загорелись разбитые верхние надстройки. Японцы беспорядочно суетились на палубе, сметаемые русскими снарядами. «Аскольд» продолжал идти полным ходом, содрогаясь корпусом от своих выстрелов и попаданий вражеских снарядов, артиллерия вела залповый огонь. Стрельба же японцев становилась все более беспорядочной и менее действенной. Наконец броненосный крейсер «Якумо», в девять тысяч тонн водоизмещением, не выдержал и начал поспешно отступать перед легким бронепалубным «Аскольдом», имеющим меньше шести тысяч тонн водоизмещения. По крейсеру пронеслось громкое «ура». Разделавшись с «Якумо», Грамматчиков ринулся на шедшие справа легкие крейсера «Акицушима», «Такосаго» и «Сума». Они бросились врассыпную. «Сума» замешкался; попав под обстрел, он мгновенно превратился в пылающий костер и поспешил спрятаться за другие корабли. Путь русским был свободен. Но тут из-за крейсеров вылетели четыре миноносца и кинулись на «Аскольда». - Право руля! Прибавить оборотов! - скомандовал Грамматчиков в машину и устремился к ним навстречу. - Что вы хотите делать? - спросил Рейценштейн. - Таранить, - коротко бросил командир «Аскольда». Расстояние до миноносцев было не более двадцати кабельтовых, и теперь оно быстро сокращалось. Японцы не сразу поняли, какая угрожает им опасность, а когда сообразили, то оказались уже в непосредственной близости к «Аскольду». Крейсер с полного хода врезался в один из миноносцев. Сильный толчок, пар и дым около бортов, крики упавших в воду людей, и все было кончено... У второго миноносца попавшим снарядом был оторван нос, и он с полного хода зарылся в воду. В воздухе на мгновение мелькнули вращающиеся лопасти винтов. Миноносец исчез в пучине моря. Два последних миноносца попытались спастись бегством, но идущий за «Аскольдом» «Новик» подбил своим огнем сперва один, а затем другой. «Аскольд» пошел полным ходом на юг. Пришедшие, наконец, в себя японские крейсера, в количестве восьми, кинулись в погоню, но добыча уже ускользнула. В наступившей темноте «Аскольд» потерялся из виду. На корабле стали выяснять свои повреждения и потери. 11 убитых, 48 раненых. В левом борту были обнаружены две большие подводные пробоины, шесть надводных, в которые на большом ходу заливалась забортная вода. Сбито две трубы, остальные сильно повреждены, вследствие чего тяга резко упала и ход снизился до пятнадцати - семнадцати узлов. От форсированной работы дымовых вентиляторов появились факелы. Опасаясь быть обнаруженным, «Аскольд» снизил ход до двенадцати узлов. Выяснилось, что угля хватит до Владивостока, если идти экономическим ходом. - Но ведь тяга весьма ухудшилась, расход угля возрастает. Кроме того, мы приняли не менее двухсот тонн воды и имеем значительные пробоины, - горячился Рейценштейн. - В таком виде крейсер дойти до Владивостока не может. - За ночь мы починимся и с рассветом постараемся уйти подальше в море в тем, чтобы обойти Японию с востока и прорваться с Сунгарский или Лаперузов проливы. Много шансов, что мы попадем туда раньше броненосных крейсеров адмирала Того, а с легкими мы быстро справимся, - возразил Грамматчиков. Его поддержали и другие офицеры. Видя, что ему не переспорить ни Грамматчикова, ни офицеров, Рейценштейн принял официальный вид и громким голосом приказал: - Ввиду серьезности полученных в бою повреждений, считаю невозможным прорыв во Владивосток без значительного ремонта, который можно произвести лишь в нейтральном порту. Капитан Грамматчиков, потрудитесь вести крейсер в Шанхай. - Но, ваше превосходительство, ближе до Циндао. Мы к полудню будем там, а завтра на ночь выйдем оттуда, пополнив запасы угля и воды и произведя необходимый ремонт, - возразил командир «Аскольда». - В Циндао может повториться чемульпинский инцидент. Японцы заблокируют порт и потребуют нашего выхода. Приказываю идти в Шанхай, - оборвал разговор Рейценштейн. - Есть, - вытянулся Грамматчиков и вместе со старшим штурманом лейтенантом Якимовым начал разбирать курс на Шанхай. Расстроенный возражениями, Рейценштейн спустился в свою каюту. - Чего это адмирал так уцепился за Шанхай? - удивился один из офицеров. - Ларчик просто открывается. Еще в китайский поход он купил там себе дачу, где сейчас и проживает если не его супруга, то дама сердца, - пояснил поднявшийся на мостик Киткин. - Любви же, как известно, все возрасты и чины покорны, адмиралы, порой, даже больше мичманов. ...Итак, идем в Шанхай, где и попытаемся подремонтироваться, а затем рискнем в одиночку прорываться во Владивосток. Без всяких приключений в сопровождении миноносца «Грозового» «Аскольд» утром 31 июля прибыл в Шанхай. Немедленно было приступлено к ремонтным работам. Выяснилось, что через неделю «Грозовой» сможет покинуть порт. «Аскольду» требовалось не меньше двух недель, чтобы быть готовым к выходу в море. Но тут выступили Соединенные Штаты Америки. Зная, что японский флот вынужден будет выслать часть боевых кораблей для блокады русских судов в Шанхае, что вызовет распыление и так сильно ослабленного в морском бою японского флота, Америка потребовала от Китая сокращения срока пребывания русских кораблей в Шанхае до одной недели. Одновременно Япония предупредила китайское правительство, что японский флот атакует «Аскольда» и «Грозового» в Шанхайском порту, если они к указанному сроку не покинут Шанхай. Несмотря на все протесты русского посла в Пекине, китайцы под давлением Америки и Японии предложили Рейценштейну в семидневный срок уйти из Шанхая или немедленно разоружиться. Рейценштейн отнюдь в бой не рвался и не замедлил воспользоваться китайским ультиматумом для разоружения подчиненных ему кораблей. К седьмому августа крейсер и миноносец были полностью разоружены и остались в Шанхае до конца войны.
Крейсер «Диана» Водоизмещением около семи тысяч тонн, трехпалубный, высокобортный, с массой наружных построек, крейсер «Диана» был спущен на воду в 1899 году уже устаревшим, вследствие затянувшейся более пяти с лишним лет постройки. Он был слабо вооружен, имел малый ход, плохо слушался руля и часто горел. Все это вызывало презрительное отношение всей эскадры к этим «богиням отечественного производства», как «Диана» и «Паллада» величались в Артуре. Матросы же называли свой крейсер просто «Палашкой». Командовал «Дианой» в день выхода эскадры из Артура капитан второго ранга светлейший князь Ливен, из остзейских дворян. Он относился с глубоким презрением ко всему русскому и к самим русским. Даже с офицерами он разговаривал весьма редко и не иначе, как цедя слова сквозь зубы. С матросами же его разговор ограничивался самой забористой матерной руганью, так как, по мнению его светлости, матросы никаких других слов не понимали. Старшим офицером на «Диане» был капитан второго ранга Семенов. Невысокого роста, толстый, коротконогий, круглоголовый, он с утра до вечера катался шариком по всему крейсеру. Суетливый и мелочный, он способен был свести с ума своими придирками не только матросов, но и офицеров. Оба начальника создали такой режим на «Диане», что скоро по всей эскадре матросы говорили о крейсере как о каторжном корабле. Офицеров подбирал себе Ливен только из числа имевших твердо установившуюся репутацию беспощадно строгих начальников. Так, перед самым выходом эскадры на крейсер был назначен с погибшего миноносца «Лейтенант Бураков» прославившийся на всю эскадру своей жестокостью в обращении с матросами лейтенант Колчак. В ночь перед выходом «Диана» несла дежурство на внешнем рейде и стояла у прохода. Пропустив всю эскадру, она заняла место концевым в отряде крейсеров. Во время первого боя на «Диане» никаких потерь не было. Только когда адмирал Того обрушился на концевые крейсера и вокруг них начали падать в большом количестве снаряды, слабые нервы светлейшего командира «Дианы» не выдержали, и он, не ожидая приказа своего флагмана, повернул в противоположную от противника сторону и поспешно вышел из-под обстрела. Команде дали повахтенно ужинать, офицеры же, кроме вахтенных, сошли в кают-компанию. Наверху пробили боевую тревогу. Все бросились по своим местам. Японская эскадра, нагнав русских, начала новый бой. Крейсера не принимали в нем участия, оставаясь лишь зрителями происходящего. Ливен, как всегда молчаливый, с презрительной усмешкой на своем холеном аристократическом лице, наблюдал с ходового мостика за развертывающейся перед ним картиной. Как только «Аскольд» ринулся на прорыв, обгоняя наши броненосцы, «Диана» последовала было за ним, но замешкалась и стала прорезать строй броненосцев, едва при этом не столкнувшись с «Пересветом». Японцы открыли по идущим в беспорядке русским судам усиленный огонь. Один из снарядов угодил в правый шкафут и разбил стрелу Темперлея, снес вентиляционные трубы, разворотил дымовую трубу. Одновременно осколками было взорвано несколько патронов в батарейной палубе и убито и ранено около двадцати человек, в том числе командир батареи - мичман Кондратьев. Начавшийся пожар стал быстро распространяться, грозя перекинуться в нижние патронные погреба. Семенов с пожарным дивизионом кинулся тушить огонь, но в это время взорвалось еще несколько патронов. Матросы в ужасе разбежались. Чем бы все кончилось, неизвестно, если бы новый, попавший около ватерлинии снаряд не сделал огромной пробоины в борту. Хлынувшая сквозь нее вода быстро прекратила огонь. По колено в воде матросы бросились заделывать образовавшуюся пробоину. Едва они успели с ней справиться, как новый крупный снаряд попал в расположенный под лазаретом отсек, который быстро наполнился водой. Вода снизу подняла палубу лазарета. С треском срывались метлахские плитки, устилавшие пол. Сквозь образовавшиеся щели начали выбиваться вверх небольшие фонтанчики. Тем временем «Диана» успела уже миновать эскадру. Впереди ясно виднелись бешено отстреливавшиеся от неприятеля «Аскольд» и «Новик». Ливен призадумался. Ему совсем не улыбалось попасть в такую же перепалку, как два передовых крейсера, и он резко скомандовал: - Право руля! «Диана», круто повернув влево, вступила в кильватер идущему за эскадрой крейсеру «Паллада». - Нам не угнаться за адмиралом, - как бы в свое оправдание пояснил Ливен стоящему рядом Колчаку. - Но мы нарушаем приказ адмирала следовать за ним! - возразил лейтенант. - Не всегда бывает возможным выполнять распоряжения начальства. Я все же посоветуюсь со старшим офицером. Вызвать его ко мне! - приказал одному из ординарцев Ливен Через несколько минут на мостике появился запыхавшийся Семенов. Узнав, в чем дело, он, как хитроумный Улисс, предложил компромиссное решение: - Сейчас мы последуем за эскадрой, а когда наступит темнота, оторвемся от нее и попробуем самостоятельно прорваться во Владивосток. Оправдание было найдено... Наступила ночь. Русская эскадра в полной темноте шла курсом на Артур двумя кильватерными колоннами - справа «Пересвет», «Победа», «Полтава», «Паллада» и «Диана», слева, далеко впереди - «Ретвизан», а за ним «Севастополь» и концевым - «Цесаревич». Справа из темноты неожиданно появились чуть заметные силуэты небольших судов, быстро приближающихся к крейсеру. На них мелькнули красноватые огоньки минных выстрелов, после чего, резко повернув обратно, миноносцы скрылись во тьме. Море в эту ночь светилось особенно ярко, и подводное движение мин было хорошо заметно. Вот недалеко от «Дианы» появились две слабо светящиеся точки, приближающиеся к крейсеру. - Право руля! - нервно скомандовал Ливен. «Диана» медленно поворачивалась кормою к идущим минам. Три сотни пар человеческих глаз с трепетом следили с корабля за все более увеличивающимися и быстро приближающимися светлыми пятнами. У всех была одна и та же мысль: «Попадет мина в крейсер или пройдет мимо?» Зловещие пятна приближались. Еще секунда - и они коснутся корпуса корабля, и тогда над ним высоко взметнется столб пламени, раздастся грохот взрыва, полетят во все стороны осколки, и десятки тонн воды обрушатся на палубу. Но мины уже попали в струю воды, отбрасываемую винтами, она их отталкивает, мешает их движению. Мины начинают замедлять свой страшный ход, а затем и вовсе теряются за кормой. Опасность миновала, и из сотен человеческих грудей вырывается вздох облегчения. Теперь идти вместе с эскадрой стало опасно, поскольку на нее обрушились многочисленные миноносцы японцев. Сообразив это, Ливен положил право руля и полным ходом пошел на юг, стараясь возможно скорее выйти из опасной зоны. Но по дороге все же не удалось избежать нападения. Пробили отражение минной атаки. Матросы бросились к мелкокалиберным орудиям. Блеснул золотисто-зеленоватый свет, раздался сухой, резкий выстрел трехдюймовок. - Ваша светлость, ради бога, прекратите огонь! - истошным голосом закричал с палубы Семенов. - Мы этим будем только привлекать к себе неприятеля. С наступлением дня, после детального осмотра всех имеющихся повреждений, на мостике был собран военный совет, чтобы решить , что дальше делать, куда идти. Разглагольствовал больше всех семенов. Он убеждал идти в один из французских портов. - Но ведь ближайший французский потрт – Сайгон. Он у черта на рогах. Да у нас и угля не хватит дойти туда, - возразил старший механик Кунст. - Остановим первый встречный коммерческий пароход, перегрузим с него уголь, оставим ему только до ближайшего порта. Правительство потом заплатит за все, - ораторствовал старший офицер. Ливен не замедлил присоединиться к его мнению. Сайгон был совершенно в стороне от театра военных действий. Трудно было ожидать появления там японской эскадры. - Приказываю следовать в Сайгон, - проговорил князь официальным тоном. - Есть идти в Сайгон! – тотчас же вытянулся Семенов. Через две недели «Диана» пришла в Сайгон, до которого было вдвое дальше, чем до Владивостока. Там она разоружилась.
Крейсер «Новик» Быстроходный (до 26 узлов), легкий, бронепалубный крейсер со слабой артиллерией и большим количеством минных аппаратов, «Новик» по своей конструкции представлял собой нечто среднее между миноносцем и крейсером. Для первых он был слишком велик (три тысячи тонн водоизмещения), для вторых имел недостаточно сильную артиллерию. Японские крейсера того же типа были значительно тихоходнее, но зато располагали более крупными орудиями. Стройный трехпалубный красавец, со значительно приподнятым носом, «Новик» был гордостью всей русской эскадры. Им долгое время командовал капитан второго ранга Николай Оттович Эссен, лихой и отважный моряк. Он сумел подобрать себе такой же экипаж. Старший боцман крейсера Кащенко высматривал на всех кораблях наиболее бесшабашных матросов, которых затем Эссен выпрашивал у командиров. Сам он и все его офицеры прекрасно обращались со своим экипажем. Наказания были не в моде на «Новике», но в отношении службы были строгие требования, а частые выходы в море и боевые столкновения быстро дисциплинировали матросов. В мае Эссена сменил капитан второго ранга Максимилиан Федорович Шульц. Сухой педант, хотя и образованный моряк, он не сумел ужиться с доставшимся ему в наследство экипажем. Несколько офицеров подали рапорты о переводе на другие корабли. Когда «Аскольд» пошел на прорыв подняв сигнал: «Следовать за мной». Шульц оробел. - Мы за ним не угонимся; «Паллада» и «Диана» остаются с эскадрой, нам тоже надо последовать их примеру, - быстро проговорил он. - Право на борт! - Отставить! - резко вмешался старший офицер Порембский. - Мы не имеем права отставать от «Аскольда», ибо ход у нас двадцать шесть узлов, а у него двадцать два, если не меньше. Самый полный вперед! - крикнул он в машину. Шульц хотел было отстранить старшего офицера, но угрюмые лица офицеров и матросов заставили его сдержаться. - Делайте, как хотите, Константин Алексеич, я умываю руки. Вы будете отвечать за все, что может сейчас произойти, - наконец проговорил Шульц. - Есть отвечать за все! - весело тряхнул головой лейтенант. - Борис Васильевич, - крикнул он в переговорную трубку механику, - идем на прорыв, выжми из машин все, что только можно! - Есть! Будет сделано! Увеличив и без того быстрый ход «Новик» последовал за «Аскольдом», быстро сближался с противником. Штер и мичман Швейковский, командовавшие артиллерией, открыли сильный огонь по ближайшим японским судам. Крейсер «Сума», попавший под обстрел «Аскольда», запылал, как костер, и поспешил отойти в сторону. Матросы, охваченные возбуждением боя, не обращали внимания на свистящие вокруг осколки снарядов и изо всех сил старались ускорить стрельбу. Беспрерывно гремела подача, и на палубе скоро выросли целые штабеля стреляных гильз, которые не успевали убирать. Одним из японских снарядов были перебиты фалы кормового флага. Заметив это, Кащенко в два прыжка оказался около него и быстро пристропил другой флаг. - Чтобы японец ни одной минуты не видел корабля без его природного флага, - пояснял боцман впоследствии. Когда миноносцы бросились на «Аскольда», то «Новик» повернул прямо на них. Никто не отдавал распоряжения стрелять по миноносцам, но комендоры сами взяли их на прицел и мгновенно потопили. В это время крупный снаряд с «Якумо» угодил в левый борт вблизи переднего мостика. Осколки со звоном полетели на палубу. Шульц был контужен воздухом и, в ужасе схватившись за голову, закричал: - У меня оторвана голова!.. - Не волнуйтесь, Максимилиан Федорович, она у вас еще крепко держится на плечах, - успокоил его Порембский, продолжавший вести крейсер. Вскоре снарядом был сбит стеньговый флаг на мачте. Он сперва подлетел вверх, а затем стал плавно опускаться. Заметив это, матрос второй статьи Петр Бобров, находившийся около машинного кожуха, пытался было поймать его на лету, но ветром флаг отнесло за борт. - Эх, жаль, пропал наш флаг, - сокрушенно проговорил он, почесывая свою коротко стриженную голову, и побежал к боцману за новым. Получив его, он, по собственной инициативе, с поразительной быстротой, невзирая на сильный обстрел, забрался на марс и там принайтовил новый стеньговый флаг. Сделав свое дело, Бобров, задержался на марсе и, помахивая японцам своей фуражкой, закричал: - Шалишь, япошка, нашего флага тебе все равно не сбить! В машинном отделении тоже кипела напряженная работа. С мостика все время требовали увеличения числа оборотов Старший судовой механик Жданов, красный от жары, носился по всему машинному отделению, следя за бесперебойной работой машин. От взрыва снаряда сдвинулся с места один из подшипников правой бортовой машины. Для исправления его надо было остановить машину, что снизило бы ход корабля. Жданов заколебался. - Дозвольте, вашбродие, я на ходу его исправлю, - обратился к нему жилистый и верткий машинный квартирмейстер Егор Кривозубов и, не дожидаясь ответа, стал закреплять на месте разболтавшийся подшипник. Все с тревогой следили за движениями своего храброго товарища, и, когда он, наконец, выбрался обратно, Жданов с чувством проговорил: - Молодчина! Твой поступок стоят подвигов комендоров наверху! Скоро японские крейсера отстали и потерялись во мгле. Бой прекратился. Чтобы избежать факелов из дымовых труб, далеко видных в наступающей темноте, ход на «Новике» уменьшили до семнадцати узлов. Пробили отбой, команда получила приказ посменно, не отходя от орудий, ужинать. Шульц воспрянул духом и, вновь закрутив вверх свои рыжие жиденькие усы, заявил: - Я всегда был уверен, что «Новик» сумеет уйти от японцев. Наступила туманная ночь. В море никого не было видно. Командир решил воспользоваться этим и остановить машину для ремонта. Сигналом запросили у адмирала разрешения на это, но ответа не получили. «Аскольд» быстро исчез с горизонта, и «Новик», оставшись один, тихо покачивался на морской зыби. В машине начался аврал. В пылу боя не заметили, что одним из осколков пробита цистерна пресной воды для питания котлов. Когда же это обнаружили, то пресной воды почти не осталось. - Питать котлы забортной водой, - распорядился Жданов. - Этак до Владивостока мы совсем засорим котлы, - возразил младший механик Фрейлихман. - Какой там Владивосток при такой плохой тяге! Расход угля в два раза больше нормы, а мы и так недоприняли свыше ста тонн. Надо идти в нейтральный порт и там грузить уголь, - ответил Жданов. От питания забортной водой соленость в котлах сильно увеличилась, накипь быстро нарастала, парообразование стало падать. К тому же снизилось разряжение в холодильниках, и начали греться воздушные насосы. Пришлось вскрыть холодильники, в которых оказалось много морской травы, засосанной вместе с забортной водой. Кроме того, обнаружилась течь в некоторых трубках. Матросы работали с ожесточением, хорошо понимая, что главнейшее преимущество крейсера - быстрота его хода. Около полуночи машины были, наконец, исправлены, и крейсер двинулся дальше. Ночь прошла спокойно, а утром заметили на горизонте «Диану». Вскоре к «Новику» подошел миноносец «Грозовой» и справился о дальнейших намерениях Шульца. - Иду в Циндао. Там приму уголь и направлюсь во Владивосток. Рекомендую то же делать и Ливену, - ответил командир «Новика». К вечеру двадцать девятого июля «Новик» пришел в Циндао и, отдав салют нации в двадцать один выстрел, вошел в порт, где уже стоял миноносец «Бесшумный». Взяв 250 тонн угля, «Новик» вышел в море. Шульц решил обойти Японию с юга, а затем по Тихому океану и через пролив Лаперуза достичь Владивостока. Хотя крейсер и шел экономическим ходом, но угля до Владивостока все же не хватило. в 6 часов утра 06 августа крейсер зашел в Корсаковский пост на острове Сахалин и начал погрузку угля. Это было на десятый день пути. Днем по беспроволочному телеграфу были обнаружены переговоры кораблей в море, и вскоре на горизонте показался неприятельский крейсер. В Токио о прорыве «Новика» узнали от командира партугальского парохода «Кельтик», который встретил его в океане. На поиски русского корабля были высланы быстроходные крейсера «Цусима» и «Читозе». Первый японский корабль, появившийся у Корсаковского поста, был «Цусима». Как только на горизонте показался дымок, крейсер снялся с якоря и, развивая предельный ход, двинулся на встречу противнику. Пробили боевую тревогу и приготовились к бою. Порембский в бинокль разглядывал неприятельский корабль. - Легкий крейсер, три трубы и две мачты. Быть может, это наш «Богатырь» из Владивостока? - недоумевал лейтенант. - Никак нет, вашбродь, - доложил старший сигнальщик, - это японский корабль, на «Ниитаку» похож. - Нам он не страшен, через полчаса он будет под водой, - с апломбом заявил Шульц. - У него все же шестидюймовые орудия против наших стодвадцатимиллиметровых да и ход двадцать узлов, какого мы сейчас долго дать не сможем. Было бы осмотрительнее не ввязываться в бой, пока он сам на нас не нападет. Но Шульц некогo не хотел слушать. Как только расстояние до противника уменьшилось до сорока кабельтовых, Шульц приказал открыть огонь. Матросы, не раз видевшие под Артуром крейсера такого типа, отнеслись к противнику с некоторым пренебрежением. Но это был не потрепанный в боях «Ниитака», а однотипный с ним, совершенно новенький, только что спущенный крейсер «Цусима». Его артиллерия была в полной исправности, орудия не расстреляны, и первые же снаряды стали ложиться очень близко от «Новика». - Ишь, япошка всурьез серчает, - зубоскалил Нюрин, комендор ютового орудия, старательно наводя свою пушку на врага. Не успел он выстрелить, как снарядом противника снесло кормовой мостик, сбило машинные вентиляторы, а один из осколков впился в левый бок комендора. - Да что же это, братцы! - испуганно вскрикнул он и медленно повалился на палубу. Стоявший неподалеку Штер был ранен в плечо. - Не везет, черт возьми! - говорил он, морщась от боли. - Перевяжите-ка меня кто-нибудь. Двое матросов тут же наскоро забинтовали рану, и Штер остался в строю. Сражение становилось все упорнее. Обе стороны развили сильный артиллерийский огонь. Число попаданий с обеих сторон было почти одинаково. Но более крупные японские снаряды, к тому же начиненные сильнейшим взрывчатым веществом, производили очень значительные разрушения. Вдруг «Новик» весь вздрогнул. Огромный столб черного дыма взвился на шканцах. Осколки снаряда полетели на мостик, разбив штурманскую и повредив командирскую рубки. Двое сигнальщиков и рулевой, обливаясь кровью, покатились на палубу. Штуртросы оказались перебитыми, и управление перенесли в румпельное отделение, где рулевой привод еще действовал. Между тем японцы хорошо пристрелялись и несколькими попаданиями подряд нанесли «Новику» три подводные пробоины, сквозь которые хлынула вода. Ютовое орудие, выбитое снарядом из цапф, взлетело на воздух и придавило трех человек из пожарного дивизиона. В дыму разрывов матросы метались по палубе, наскоро исправляя повреждения. Стрельба не прекращалась ни на минуту. То и дело вспыхивали выстрелы, гремели о палубу стреляные гильзы орудийных патронов. Лязгали открываемые и закрываемые орудийные замки, нории с шумом подавали на палубу новые патроны. Наконец «Новику» удалось повернуть к берегу и разойтись на контргалсах с японским крейсером, который имел тоже весьма плачевный вид. Передняя мачта была снесена до половины, все три трубы исковерканы, заметен был сильный крен и рысканье на курсе, что говорило о потере способности управления крейсера. «Новик» продолжал стрелять даже тогда, когда японцы прекратили огонь. Офицеры силой оттаскивали комендоров от пушек. - Вашбродь, дозвольте еще один разок по японцу садануть, - упрашивали комендоры. - В самого ихнего командира попадем. - Вали, только это будет последний выстрел, - уступил Штер. И выстрелы загремели один за другим. Японский корабль был хорошо виден на светлом вечернем небе. Четко вырисовывались две его мачты с тремя дымящими трубами между ними. Вдруг против средней трубы взвилось зеленоватое пламя и поднялось негустое облако дыма. В следующий момент, когда дым разошелся, средней трубы не оказалось на месте, а вместо нее чуть возвышались бесформенные обломки. - Ура! - пронеслось по крейсеру, и смолкнувшая было артиллерийская стрельба разгорелась вновь. Японцы поспешили повернуться кормой к «Новику» и стали медленно удаляться. - Полный вперед! - скомандовал при виде этого Шульц, но машины как раз в этот момент отказали, пар сел в котлах, холодильники начали перегреваться. Шульц с сожалением взглянул на уходящий японский крейсер и повернул к Корсаковскому посту. Порембский быстро осмотрел повреждения: три подводных пробоины в корме, затоплены рулевое и сухарное отделения и кормовой патронный погреб. Вследствие этого корма села на три с лишним фута. Через пробоину у ватерлинии вода проникла в каюту старшего офицера и затем по коридору стала заливать кают-компанию и другие офицерские каюты. Половина котлов бездействовала. Выслушав доклад Порембского, Шульц отчеканил: - Ввиду тяжелых повреждений, полученных нами, я решил взорвать крейсер. - Что?! - изумился лейтенант. - Впереди у нас целая ночь. За это время мы справимся с главнейшими повреждениями. - Свозить команду на берег и приготовить все к взрыву! - скомандовал Шульц. Никто не двинулся с места. - Братцы, да что же это такое? - выкрикнул Кащенко. - «Новика» хотят затопить, как негодный брандер! - Попытаемся сперва справиться с течью и привести машины в порядок, а там уже видно будет, что делать,- примирительно заметил Порембский. - На горизонте видны огни прожекторов, - доложил сигнальщик. Все обернулись в указанном направлении. Три бледных полоски света скользнули у горизонта и исчезли, а затем появились опять. Японцы, видимо, разыскивали русский крейсер в наступившей темноте. - По радио слышны переговоры нескольких судов, - доложил радист. - Их по крайней мере два, если не больше. - Спустить шлюпки на воду! - скомандовал Шульц. - Ваше высокоблагородие, - вышел из толпы матросов Кащенко, - я с самого спуска «Новика» на воду служу на нем. Дозвольте мне и умереть здесь. Не хочу я уходить с него. - Ведите нас в бой. Лучше умереть, чем топить наш «Новик». Долой командира! - раздались крики. - Небось, Николай Оттович никогда бы этого и не подумал! На мостике произошло замешательство. - Вода продолжает прибывать, несмотря на работу всех помп, - доложил Тихонов - Залита вся броневая палуба и принято не менее трехсот тонн воды. Порембский приказал спускать уцелевшие шлюпки на воду; с берега потребовали баржи, начали свозить людей и самые необходимые вещи. «Новик» медленно погружался. Прожекторы больше не показывались на горизонте. Вскоре с севера налетел густой, холодный туман. - Эх, будь он сегодня днем! Мы проскочили бы под носом у врага! - сетовал Порембский. К утру «Новик» погрузился на дно, накренившись на правый борт. На поверхности остались трубы, мачты, шлюпбалки и значительная часть верхней палубы.
Миноносец «Бурный» (лейтенант Н. Тырков), отстав в темноте от эскадры и своих миноносцев, ночью оказался вблизи берегов Шантунга. Попав в полосу тумана и потеряв ориентировку, миноносец около 4 часов 29 июля выскочил на берег вблизи Шантунгского маяка. После тщетных попыток сняться с камней миноносец был взорван. 30 июля экипаж пешком пришел в Вей-хай-вей, где и был интернирован. Миноносцы «Бесстрашный» (лейтенант П. Трухачев), «Беспощадный» (лейтенант Михайлов 2-й) и «Бесшумный» (лейтенант Максимов), разлучившись ночью на 29 июля с эскадрой и избегая встречи с противником, прибыли в Циндао, где и были интернированы (разоружены). «Грозовой» был интернирован в Шанхае. Таким образом, из восемнадцати кораблей, вышедших двадцать восьмого июля, прорвались лишь девять - один броненосец, три крейсера и пять миноносцев, остальные вернулись в Артур.
В бою 28 июля офицеры и матросы порт-артурской эскадры, сражаясь с сильным противником, не посрамили боевых традиций русского флота. Команды «Варяга», «Страшного» и «Стерегущего», показавшие в начале войны невиданное упорство в бою, служили примером. Моряки вели себя в бою стойко. Комендор с крейсера «Паллада» Роман Булгаков не прекращал огня из своего орудия, несмотря на тяжелую рану в боку, которую он скрывал до самого конца боя. Матрос Никифоров продежурил всю ночь у орудия с осколком в боку. Когда на «Полтаве» заклинило орудие, комендор Давыдов вышел из-за укрытия и, не обращая внимания на падающие кругом осколки, спокойно действовал разрядником. Комендор Галатов и гальванер Темников, оставшись невредимыми в башне, перевели ее на ручное управление и вели огонь по броненосцам противника до окончания боя. По-макаровски воевал капитан 1 ранга Щенснович. Макаров учил: «...принцип взаимной поддержки нужно понимать в смысле дружного боя, а не помощи одного корабля другому. Дело первостепенной важности-разбить неприятеля». Так и поступил командир . Матросы и офицеры сражались отважно, но эскадре нужен был флотоводец. Адмирал Витгефт, пытаясь прорваться во Владивосток, не руководил сражением, да и не был к этому подготовлен. В бою с японцами моряки эскадры нанесли противнику ощутительные потери в людях и повредили многие из его кораблей, которые пострадали значительно больше русских. «» понес большие потери, чем «»: на японском броненосце было 32 убитых и 82 раненых; на русском флагманском броненосце потери составили 54 человека, из них убитыми 13. Во время боя на « наблюдалось несколько пожаров. В первом бою он получил попадание в спардек двумя тяжелыми снарядами, осколками была насквозь пронизана гротмачта, убито 12 человек и пять ранено. Во втором бою в него попало несколько снарядов, один из которых, разорвавшись у кормовой башни, разбил 12-дюймовое орудие н ранил 18 человек. Другими снарядами на переднем мостике броненосца было убито семь человек и ранено 16. К концу сражения обе 12-дюймовые башни корабля не стреляли и не поворачивались, огонь вела только одна 6-дюймовая пушка. Тяжело пострадал не только «», но и другие неприятельские корабли. Крупнокалиберный снаряд, попавший в броненосец «», пробил его борт под ватерлинией около кормы и произвел сильные повреждения внутри корабля; осколками были убиты старший артиллерийский офицер и несколько матросов. В броненосный крейсер «Кассуга» попало три крупных снаряда, причинивших много разрушений. Сильно пострадали надстройки броненосного крейсера «Ниссин»; на корабле было 16 убитых и 31 раненый. Броненосец «Чиен-Иен» получил попадание двумя снарядами. На крейсере «Якумо» было убито 22 человека; один из снарядов проник внутрь корабля и, разорвавшись там, произвел большие разрушения. Японские миноносцы тоже значительно пострадали. В истребитель «Асагири» попало два крупнокалиберных снаряда; был подбит истребитель «Мурасаме»; миноносцы «№ 46» и «№ 40» были повреждены: первый в результате столкновения, второй - от попадания снаряда. Миноносец «№ 38» потерял управление и ход от попадания в него торпеды. Японский офицер лейтенант Сакура, участник сражения, впоследствии писал в газете «Кайгун-Дзошши»: «В этом генеральном бою, если можно так назвать его, наши суда пострадали весьма серьезно: не было ни одного, которое не имело бы пробоины, а следствием их - и крена». Русские корабли и особенно броненосцы тоже имели серьезные повреждения. На «е» вышли из строя обе орудийные башни, все шлюпки на корабле были разбиты, перебита фок-мачта, в корпусе броненосца оказалось много пробоин и т.д. Броненосец «» во время боя получил 21 попадание, на нем были выведены из строя 14 орудий и большинство прожекторов. Броненосец «» имел несколько пробоин, причем одну ниже ватерлинии, на корабле временно выходили из строя три 6-дюймовых, одно 10-дюймовое и много мелкокалиберных орудий. Особенно сильно пострадала артиллерия броненосца «»: была выведена из строя 10-дюймовая башня, повреждено несколько 6-дюймовых и девять 75-миллиметровых орудий правого борта. Пострадали в разной степени и другие русские корабли. По возвращении эскадры в Порт-Артур на совещании флагманов и командиров кораблей было признано, что новая попытка выхода во Владивосток невозможна, - она приведет к гибели оставшихся кораблей и без ущерба неприятелю, что флот должен пассивно обороняться, ведя по осаждавшему крепость противнику артиллерийский огонь с броненосцев. Корабельную артиллерию мелкого и среднего калибра с боевым запасом и обслуживавшим ее личным составом было решено снять и передать на сухопутный фронт. Легкие силы предполагалось использовать для постановки мин в районах движения японского флота и для несения разведывательной службы. 6 августа Ухтомский доложил адмиралу Алексееву телеграммой, что он по просьбе сухопутного командования передает с эскадры на берег часть артиллерии, а так как корабли выйти в море не могут, личный состав их будет использован для обороны крепости, исключая людей, необходимых для действия корабельной артиллерии крупного калибра. В половине августа были свезены на берег и установлены на позициях силами моряков одно 6-дюймовое и десять 75-миллиметровых орудий, снабженных снарядами и обеспеченных артиллеристами. С этих пор началось систематическое разоружение эскадры. Таким образом, 1-я Тихоокеанская эскадра, бывшая в начале войны по числу кораблей и вооружению немного слабее флота противника, через шесть месяцев боевых действий, не добившись преобладания на море и потеряв всего только один броненосец из семи, несколько малых кораблей, перестала существовать как боевая организованная морская сила. Неподготовленность дальневосточного морского театра для войны, рассредоточение флота между двумя базами - Порт-Артуром и Владивостоком - и необорудованность их для стоянки и ремонта кораблей, отсутствие должной боевой подготовки личного состава, совершенно безграмотное в военном отношении использование сил и средств флота, крайне неудачный подбор командующих флотом и флагманов (исключая вице-адмирала Макарова), отсталая система подготовки и воспитания офицерского состава, разнотипность кораблей основных сил флота и другие причины с полной силой сказались на результатах боя 28 июля 1904 г. Бой в Желтом море 28 июля 1904 г. между порт-артурской эскадрой и «Соединенным флотом» Японии имел решающее влияние на исход всей войны. Японцы окончательно завладели Желтым и Японским морями и получили возможность без всяких помех и потерь пополнять и снабжать свои армии, действовавшие под Порт-Артуром и в Маньчжурии, резервами, оружием, боеприпасами и прочими материалами, необходимыми для ведения войны.
Наступило утро 28 июля. На мачте сигнальной станции, расположенной на Золотой горе, у выхода на внешний рейд, поднялось несколько флагов. Тотчас два портовых катера направились к преграждавшим проход в гавань бонам и начали их разводить. Вслед за ними двинулся легкий крейсер «Новик». Неторопливо проплыл тралящий караван - четыре землечерпалки-грязнухи и два небольших парохода. Усиленно дымя, они построились попарно и, заведя тралы, двинулись вдоль берега на юг к бухте Белого Волка, где и остановились. За ними начали выходить на внешний рейд вперемежку крейсера, канонерки, миноносцы. Ровно в шесть часов утра появился из-за угла Адмиральской пристани мощный, изящный корпус флагманского броненосца «Цесаревич», с чуть трепещущим на фок-стеньге адмиральским флагом. Минут через пять, пробравшись через проход и минные заграждения, он отдал якорь на внешнем рейде, залитом ослепительным светом взошедшего солнца. Зелено-голубая гладь горизонта была еще подернута утренним туманом, сквозь который чуть проступали силуэты сторожевых японских судов. Они пытались подойти поближе к Артуру, чтобы лучше рассмотреть маневры русской эскадры, но тотчас «Новик», густо задымив из всех своих труб, стремительно ринулся вперед, неся на носу огромный белый бурун. Стайка миноносцев наперегонки с ним тоже кинулась в сторону неприятеля. Раздалось несколько глухих выстрелов. На горизонте взметнулись столбы воды, и японцы поспешили скрыться в море. Сделав свое дело, «Новик» с миноносцами двинулся к эскадре. Дальнейший выход эскадры задержал «Ретзизан», спешно кончавший заделку пробоины, полученной накануне. Едва «Ретвизан» двинулся с места, как замешкался «Пересвет»… Шел девятый час утра. Изрядно парило. На море стояло марево тумана, сквозь которое опять замаячили японские суда. Эскадра все еще стояла на внешнем рейде вытянувшись в кильватерную колонну вдоль берега от Золотой горы до Ляотешаня с «Цесаревича» засигналили: - «Флот извещается, что государь император приказал идти во Владивосток». В 8 часов 45 минут т.е через три с половиной часа после выхода «Новика», эскадра в кильватерной колонне, следуя за тралящим караваном, вышла в море. Впереди шли три пары тральщиков, за ними «Новик» (капитан 2 ранга Шульц), а затем, густо дымя, двигались броненосцы «Цесаревич» (флаг контр-адмирала Витгефта, командир капитан 1 ранга Н. Иванов), «Ретвизан» (капитан 1 ранга Щенснович), «Победа» (капитан 1 ранга Зацаренный), «Пересвет» (флаг контр-адмирала Ухтомского, командир капитан 1 ранга Бойсман), «Севастополь» (капитан 1 ранга Эссен), и «Полтава» (капитан 1 ранга Успенский). Немного оттянувшись, шел отряд крейсеров - крейсеров «Аскольд» (флаг контр-адмирала Рейценштейна, командир капитан 1 ранга Грамматчиков), «Паллада» (капитан 1 ранга Сарнавский), и «Диана» (капитан 2 ранга Ливен). Эскадренные миноносцы 1-го отделения «Выносливый» (брейд-вымпел капитана 2 ранга Елисеева), «Властный» (лейтенант Ковалевский), «Грозовой» (лейтенант Бровцын), «Бойкий» (лейтенант Подъяпольский), 2-го отделения «Бесшумный» (лейтенант Максимов), «Бесстрашный» (лейтенант П. Трухачев), «Беспощадный» (лейтенант Михайлов), «Бурный» (лейтенант Н. Тырков) прикрывали эскадру с флангов, держась на обоих траверзах адмирала. Замыкали шествие четыре канонерки: «Бобр», «Гиляк», «Отважный», «Гремящий». «Монголия» пристроилась в кильватер миноносцам, идущим с западной стороны эскадры. За выходом флота с самого утра наблюдали несущие блокаду японские миноносцы и крейсера. Адмирал Того, как и 10 июня, был своевременно извещен, какие корабли вышли в море и каким курсом идет эскадра. Оставляя Порт-Артур, Витгефт донес адмиралу Алексееву: «Согласно предписанию выхожу с эскадрою прорываться во Владивосток. Лично и собрание флагманов и командиров, принимая во внимание все местные условия, были против выхода, не ожидая успеха прорыва и ускоряя сдачу Артура, о чем доносил неоднократно». Командующий и большинство его командиров еще задолго до выхода не верили в благоприятный его исход и с этой мыслью шли в бой. Сам Витгефт, свыкшись с мыслью, что эскадра не может одержать победу и прорваться во Владивосток, не проявлял должной инициативы и не принимал решительных мер, чтобы организовать победу и разгромить врага. В 10 час. 30 мин. флагманский корабль лег на курс 125°, тралящий караван в сопровождении канонерок был отпущен. К 11 часам скрылся из вида Ляотешан. Стоял ясный солнечный день. Эскадра шла в кильватерной колонне: головным - броненосец «», под флагом командующего, за ним «», «», «» (флаг младшего флагмана контр-адмирала Ухтомского), «» и «», крейсера «Аскольд», «Паллада» и «Диана». Крейсер «Новик» шел впереди эскадры, миноносцы были на траверзе флагманского броненосца - четыре с правой стороны и четыре с левой. Главные силы японского флота под флагом вице-адмирала Того появились на видимости (120 кабельтовых) около 11 час. 30 мин. Они шли с северо-востока на пересечение курса русской эскадры. Головным шел «», за ним броненосцы «», «Фуджи», «Сикисима» и броненосные крейсера «Кассуга» и «Ниссин». Появление неприятельского флота на пути русских было закономерно, расчет адмирала Алексеева прорваться во Владивосток без боя был сделан без учета фактической обстановки на море. Сражение было неизбежно. В предстоящем бою Витгефт мог рассчитывать на успех, имея явное преимущество в броненосцах, от огня которых главным образом и зависел успех боя. Русская эскадра в кильватерной колонне шла курсом на юго-восток, имея тринадцать узлов хода. В голове шли два новейшей заграничной постройки броненосца - «Цесаревич» и «Ретвизан», по своим боевым качествам не уступавшие любому из японских кораблей. Следовавшие за ними броненосцы «Победа» и «Пересвет» больше подходили к типу броненосных крейсеров, чем броненосцев, имея сравнительно слабую десятидюймовую артиллерию и недостаточное броневое прикрытие. Но для крейсеров ход их был слишком мал. Наконец два концевых корабля - «Севастополь» и «Полтава» - являлись устаревшими тихоходными судами, только задерживающими остальную эскадру. Эта разнотипность судов сразу дала себя знать. Без «Севастополя» и «Полтавы» ход русских судов мало чем отличался от японских, достигая шестнадцати - семнадцати узлов. С ними же трудно было бы идти даже по тринадцати узлов. Еще перед выходом из Артура вносилось предложение идти на прорыв только с четырьмя быстроходными броненосцами, направив «Севастополь» и «Полтаву» вместе с канонерками для демонстрации к Дальнему, чга привело бы к разделению японской эскадры и облегчило выполнение задачи для основной группы судов. Но Витгефт на это не согласился. Теперь было видно, насколько тормозили ход эскадры тихоходные броненосцы. Растянувшись чуть не на двадцать кабельтовых, эскадра фактически шла в двух группах. Впереди - четыре головных броненосца, за ними, сильно отставая, тянулись «Севастополь» и «Полтава». Идущие сзади четыре быстроходных крейсера должны были следовать малым ходом и временами вовсе стопорить, чтобы не налететь на концевые броненосцы. Миноносцы двигались отдельной кильватерной колонной в стороне от главных сил. Главные силы японцев состояли из четырех современных броненосцев и двух броненосных крейсеров новейшего типа имевших на вооружении двадцать три крупных (от 203 до 305 мм.) и около восьмидесяти шестидюймовых орудий (150 мм). Все суда были более или менее однотипны и обладали эскадренным ходом в семнадцать узлов, имея преимущество в скорости хода кораблей своих главных сил они могли выбирать дистанцию огня и наиболее выгодный для них строй (т.е. навязывать свои условия боя). Кроме того, к месту боя были подтянуты все остальные боевые отряды флота, но они находились вне сферы действия артиллерийского огня и только наблюдали за боем. Русские имели двадцать четыре крупных орудия и шестьдесят восемь шестидюймовых (т.е. русские корабли уступали японским как по скорости так и по количеству артиллерии). В 12 час. 20 мин. с расстояния 80 каб. японцы открыли огонь, в ответ с расстояния 65-70 каб. разрядили свои крупнокалиберные орудия русские броненосцы. Некоторое время эскадры шли почти параллельным курсом, ведя редкую перестрелку. Когда расстояние между эскадрами еще уменьшилось, флагманский корабль японцев пристрелялся по «Цесаревичу» и сигналом сообщил дистанцию остальным судам. Японские корабли открыли огонь по русским сразу на поражение. Началась сильнейшая артиллерийская канонада. Японцы и русские довели свой огонь до предела. Обстановка на море к моменту открытия огня была следующая. Русская эскадра, как уже говорилось, в кильватерной колонне шла курсом 125°; крейсер «Новик» по приказанию Витгефта занял место концевого в колонне. Японские главные силы (1-й боевой отряд) перерезал курс эскадры на расстоянии около 75 каб. 3-й боевой отряд (четыре крейсера) шел параллельным курсом с русскими кораблями южнее на расстоянии до 70 каб.; к северу на расстоянии до 80-85 каб. тоже параллельным курсом шел 5-й боевой отряд (три крейсера) и, наконец, три крейсера 6-го боевого отряда находились северо-восточнее на расстоянии до 100 каб. Таким образом, японцы окружали русскую эскадру, оставляя открытым только путь на Порт-Артур. Адмирал Того явно желал, чтобы Витгефт, как и 10 июня, не принял боя, а повернул: обратно в Порт-Артур под огонь осадной артиллерии генерала Ноги. Но русский флагман на этот раз продолжал идти вперед, отвечая огнем на огонь. В завязавшейся перестрелке Витгефт, уклоняясь от охвата 1-м японским боевым отрядом головы своей кильватерной колонны и рассчитывая проскочить у него под кормой, изменил курс влево. В результате поворота противники оказались на контркурсах, при этом условия стрельбы для русских кораблей явно ухудшились, японские главные силы усматривались под острым курсовым углом и против солнца. Командующий искал возможности прорваться во Владивосток и этому подчинял свои действия. Через некоторое время с броненосца «» на пути была замечены плавающие мины, очевидно набросанные японскими миноносцами. Эскадра, обходя мины, несколько раз меняла курсы. При поворотах корабли закрывали, друг друга, и этим пользовался противник, усиливая огонь. Во втором часу дня, японцы круто повернули «под хвост» русской эскадре и, недостижимые для пушек броненосцев, всей силой огня обрушились на концевые крейсера, море вокруг них закипело от снарядов. Крейсера в свою очередь яростно отстреливались, окутавшись густыми облаками черного дыма. Беспрерывный гул выстрелов и взрывов, гигантские взметы воды создавали захватывающую дух картину стихийной мощи разрушения. Но вот на переднем из них - «Аскольде» - взвились на мгновение разноцветные флажки, и четыре концевых корабля, круто повернув в сторону, полным ходом вышли из-под обстрела. «Аскольд», густо дымя из своих пяти труб, летел впереди, а за ним поспевали «Новик», «Паллада» и «Диана». Крейсера перешли на левую сторону своих броненосцев; туда же ушли и миноносцы. Адмирал Того после расхождения на контркурсах начал поворачивать, но с выполнением маневра явно запоздал. Эскадра в это время вырвалась вперед, оставив главные силы противника позади. В 13 час. 25 мин. перестрелка прекратилась. Витгефт лег на курс 118° по направлению к Корейскому проливу; ход был увеличен до 14 узлов. В это время 3-й боевой отряд противника, нагоняя, вел бой с концевым кораблем эскадры «Полтавой», который из-за повреждений в машине отставал; при помощи других броненосцев противник был отогнан. Кроме этой неудачной попытки, ни один из отрядов японского флота не имел намерения подходить к русской эскадре на дистанцию менее чем 70 кабельтовых. В ходе этого боя некоторые русские корабли получили повреждения и понесли потери: в «Цесаревич» попали семь снарядов калибра от 152 до 305 мм, еще один (вероятно, 152-мм) ударил в самый топ фок-мачты. 305-мм японский снаряд попал в носовую часть впереди якорной подушки, и оба якоря упали за борт. Второй крупный снаряд разворотил верхнюю часть задней дымовой трубы. Наиболее серьезными попаданиями были два других, снарядами точно не установленных калибров. Разрывом снаряда ниже поясной брони (на 2,1 м от ГВЛ) в борту была сделана вмятина, и через заклепочные дыры корабль принял 150 т воды в бортовое отделение. Другой снаряд разорвался о крышу кормовой 305-мм башни, слегка вдавив ее внутрь. При этом в башне сорванными болтами был убит один матрос и ранены еще двое. Осколки этого же снаряда насмерть поразили находившегося при дальномере на кормовом мостике одного матроса и одного ранили, на «Ретвизане» десять человек получили ранения, небольшие повреждения; на «Победе» трое убито, раненых двадцать, повреждений нет; «Полтава» - большая пробоина в корме. Принято около трехсот тонн воды. Пятнадцать убитых, двадцать раненых; «Аскольд» - сбита передняя труба, две пробоины. Убито: один офицер и десять матросов, ранено восемь матросов. На остальных кораблях эскадры было все в порядке. К 13 час. 45 мин. адмирал Того вновь сблизился с русской эскадрой, и бой возобновился, но не надолго. Продолжая маневрировать, для того чтобы преградить путь русской эскадре и выйти ей в голову, Того разошелся с ней контр-курсами и вскоре оказался значительно позади русской эскадры, которая, следуя движению Витгефта, повернула влево и легла на курс зюйд-ост 62° на Корейский пролив. Так как при этом Того запоздал сделать поворот, чтобы лечь на параллельный русской эскадре курс, а приняв решение повернуть, осуществил поворот «не все вдруг», а «последовательно», что отняло больше времени, то русская эскадра на новом курсе значительно ушла вперед и к 14 час. 30 мин. дистанция возросла настолько, что бой прекратился. На этом закончилась первая фаза боя. Все корабли противника остались в строю, от огня пострадали русские «» и «», у японцев имели существенные повреждения броненосец «» и броненосный крейсер «Ниссин». Таким образом в первой фазе боя Того пытался охватить голову русской эскадры. Виттефт контрманеврированием уклонился от боя. Ему удалось сбить расчеты противника и оставить его далеко позади. Русский командующий со всеми своими кораблями прорвался в море. Он мог окончательно оторваться от неприятеля, если бы его эскадра имела хотя бы равный ход по сравнению с противником, но ход был значительно меньше. Того, исправляя свои ошибки, снова нагонял русскую эскадру. После первой фазы боя расположение кораблей в море было следующее: русские в двух кильватерных колоннах уходили по направлению. к Корейскому проливу; главные силы Того - его 1-й боевой отряд догонял русскую эскадру, находясь сзади и справа от нее; к 1-му отряду в это время для его усиления присоединился броненосный крейсер «Якумо» из 13-го боевого отряда, корабли которого шли за кормой русской эскадры; 15-й боевой отряд, усиленный броненосцем «Чин-Иен» и крейсером «Идзуми», шел севернее; 6-й отряд отставал. Около 15 час. Витгефт запросил у командиров своих кораблей сведения о повреждениях. Ответы были благоприятные; корабли в вооружении существенных потерь и повреждений не имели. Так как адмирал Того имел явное намерение снова вступить в бой, Витгефт со своим штабом провел совещание: как выгоднее вести сражение. Мнение большинства офицеров сводилось к тому, чтобы развернуться и строем фронта уходить, оставляя главные силы противника за собой. При этом варианте японцы теряли свое преимущество в скорости хода и теряли также в силе артиллерийского огня. Витгефт не согласился с этим предложением, решив, пока не наступила темнота, принять кратковременный бой с противником на дальних дистанциях, при этом он полагал, что корабли эскадры не пострадают настолько, чтобы не дойти до Владивостока. После наступления темноты Витгефт предполагал оторваться от неприятеля и выполнить поставленную перед ним боевую задачу. Следовательно, Витгефт не предпринял ничего, что могло бы задержать японцев и затруднить им погоню, а такая возможность была: адмирал имел в своем распоряжении семь миноносцев, которые можно было использовать для атаки главных сил противника. Перед началом второй фазы боя командующий передал семафором до линии, чтобы эскадра вела огонь по головному кораблю противника, а с заходом солнца следила за «ем». Вторая фаза боя началась в 16 час. 45 мин. при расстоянии между противниками, равном 45 кабельтовым. Японские главные силы находились на правом траверзе; головным шел «», затем «», «Фуджи», «Сикисима», «Кассута», «Ниссин» и «Якумо». В строю русских изменений не произошло. Первым открыл огонь немного отставший от эскадры броненосец «». Остальные корабли последовательно вступали в бой, стреляя по флагманскому броненосцу противника. «», получивший в начале боя несколько прямых попаданий, отвернул, но, оправившись от удара, вновь лег на прежний курс. Броненосцы и броненосные крейсера неприятеля вели огонь главным образом по «у», стараясь вывести его из строя и нарушить управление эскадрой. В ходе боя «» получил несколько попадании. Для того чтобы выйти из-под огня противника, улучшить условия стрельбы для своих кораблей и не дать возможности врагу охватить голову эскадры, Витгефт приказал повернуть на два румба влево и увеличить ход до 15 узлов. «» и «» сразу же начали отстаивать, и ход снова пришлось уменьшить. Во время маневрирования Виттефту представлялась возможность послать в атаку миноносцы, но по неизвестной причине командующий этого не сделал. Он находился на нижнем мостике «а» и безучастно наблюдал за ходом боя. На неоднократные советы окружающих - уйти в боевую рубку адмирал не обращал внимания. В начале шестого часа мостик, где находился командующий и некоторые офицеры его штаба, заволокло дымом: крупнокалиберный снаряд противника разорвался в середине фок-мачты. Витгефт был разорван; погибли флагманский штурман лейтенант Азарьев, флаг-офицер мичман Эллис и несколько матросов; большая часть офицеров, в том числе и начальник штаба контр-адмирал Матусевич, были тяжело ранены. Эскадру повел командир «а» капитан 1 ранга Иванов, умышленно не подавая сигнала о гибели командующего, чтобы не вызвать в разгаре сражения растерянности среди офицеров эскадры. В 17 час. 45 мин. осколки второго тяжелого снаряда вывели из строя находившихся в рубке офицеров и матросове. Взрывом был поврежден рулевой привод и все приборы управления броненосцем и артиллерийским огнем. В момент взрыва руль корабля был положен влево и остался в этом положении; броненосец, потерявший управление, начал описывать циркуляцию. Сигнала о том, что он вышел из строя, подать было некому. Командиры следовавших за «ем», «» и «», не зная о случившемся на флагманском корабле, решили, что адмирал, маневрируя, ложится на новый курс, и пошли вслед за ним. Но после того как описал почти что полную циркуляцию «Севастополь» и «Пересвет» давая ему дорогу, свернули в сторону противника, стало ясно, что он неуправляем. Строй эскадры был нарушен. Японцы усилили огонь. «Ретвизан» сначала пошел за флагманом, но затем быстро переложил руль и ринулся на японцев. Только «Победа» и «Полтава» остались на прежнем курсе. Строй эскадры был нарушен. Весь огонь японцев теперь сосредоточился на «Ретвизане», но, вследствие быстрого приближения его, снаряды давали перелет, на мгновенье он закрывался всплесками воды и дымом от разрывавшихся снарядов, и тогда казалось, что броненосец тонет. Броненосец, полыхая огнями всех своих орудий, стремительно шел на «Микасу», когда до противника осталось не более 17 каб., на « от попадания снаряда поднялся черный столб дыма и окутал всю его переднюю часть. В эти решительные минуты Щенснович был ранен осколком. Замысел не удалось осуществить до конца, «» отвернул, но его маневр дал возможность командирам других русских кораблей выровнять строй. Но у них не хватило решимости последовать за «ом» и поддержать его атаку. Пока «» пытался таранить «, на мостике «а» очнулся раненый артиллерийский офицер лейтенант Ненюков. В рубке, кроме убитых, никого не было. Ненюков встал к штурвалу, который оказался неисправным; попытка передать управление через центральный пост на нижний штурвал не привела ни к чему, - из центрального поста не отвечали. В это время в рубку пришел лейтенант Пилкин, которому Ненюков и сдал командование. Так как машинный телеграф не действовал, то Пилкину стоило больших усилий перевести управление в центральный пост. Вскоре командование принял старший офицер корабля капитан 2 ранга Шумов. Он приказал поднять сигнал по эскадре, что адмирал передает командование младшему флагману контр-адмиралу Ухтомскому. В создавшейся обстановке Ухтомский не проявил никакой инициативы и, кроме сигнала «следовать за мной», никаких мер для того, чтобы вступить в командование эскадрой, не принял. Приказаний его ни один из командиров кораблей не выполнил. Впоследствии все они утверждали, что сигнала не заметили. В кильватер «», на котором находился новый командующий, вступила одна «». «Ретвизан», сильно зарываясь на ходу носом, со снесенной наполовину передней трубой, повернул к Порт-Артуру и скоро скрылся из вида. За ним шла, оседая на корму, «Полтава». Несколько поодаль двигались все еще горящий «Цесаревич», на котором были снесены все верхние надстройки, и «Севастополь» с нелепо задранной вверх двенадцатидюймовой пушкой в носовой башне и развороченной передней трубой. В стороне виднелись «Пересвет» со сбитыми верхушками мачт и разрушенными кормовыми надстройками и «Победа», у которой были разворочены две передние трубы и зияла надводная пробоина с левого борта. Только «Диана» и «Паллада» не имели никаких повреждений. Главные силы противника, прекратив огонь, ушли к северу; его 3-й отряд, находившийся южнее, вел огонь по русским концевым кораблям: 5-й отряд с присоединившимся к нему броненосным крейсером «Асамой» также пытался помешать отходившей русской эскадре; 6-й отряд находился около своих главных сил. Русские крейсера, после того как главные силы Того пошли на север, оказались в крайне невыгодном положении. Японские броненосцы открыли по ним огонь. Командовавший отрядом контр-адмирал Рейценштейн, находясь на «» и решив, что эскадра окружается противником, поднял сигнал «крейсерам следовать за мной» и пошел на прорыв к югу, пересекая курс своих броненосцев, идущих в сторону Порт-Артура. За «ом» последовал «Новик», которые прорвали кольцо и ушли. «Диана» и «Паллада» не могли развить ход, равный ходу «а», и присоединились к своим броненосцам. На этом бой прекратился. Адмирал Того не сумел оценить и использовать создавшейся для него крайне выгодной обстановки после выхода из строя «а» расстройства русской эскадры. Ввиду наступления темноты он предпочел увести свои пострадавшие главные силы из-под предполагаемого им удара со стороны русских крейсеров и особенно миноносцев. Около 8 час. вечера японские броненосцы скрылись в южном направлении. На месте боя остались миноносцы противника, которые вскоре устремились в погоню за русской эскадрой. В девятом часу за «» следовали броненосцы «» и «». Так как все навигационные приборы на кораблях были разбиты, шли по Полярной звезде. Ночью начались атаки миноносцев противника. Эскадра разделилась. Командиры броненосца «», крейсера «Диана» и четырех миноносцев в разное время повернули в море, решив выполнять приказ Витгефта, отданный им на совещании 8 августа, - идти во Владивосток. В Порт-Артур возвратились броненосцы «», «», «», «» и «», крейсер «Паллада», три миноносца и госпитальное судно «Монголия». Броненосец «» дошел до Циндао, крейсер «Диана» пришел в Сайгон, крейсер «» - в Шанхай. Все они были интернированы и разоружены: то же случилось с четырьмя миноносцами, один из которых был интернирован в Шанхае и три в Циндао. Миноносец «Бурный» налетел на камни у мыса Шантунг и был взорван командой. Броненосец «Цесаревич» Как только корабли эскадры начали выходить на рейд, адмирал Витгефт поднялся на мости и уже не сходил с него. Когда эскадра тронулась за тральщиками, Витгефт сел в принесенное мягкое кресло иногда поднимаясь с него чтобы лучше рассмотреть противника. Началась перестрелка, снаряды падали около «Цесаревича», вокруг летали осколки но Витгефт продолжал оставаться на открытом нижнем носовом мостике. Поскольку здесь находился адмирал, рядом с ним поместился и весь штаб. Лица почти у всех побледнели и приняли то особенное, сосредоточенное выражение, которое бывает у людей, подвергающихся смертельной опасности. Даже начальник штаба контр-адмирал Матусевич перестал напевать и, стоя на правом крыле мостика, внимательно наблюдал за тем, что происходит на японской эскадре. Флаг-офицер мичман Эллис украдкой крестился при каждом новом попадании. У Азарьева тряслись от волнения руки. Оба сигнальщика испуганно шарахались в сторону при близких разрывах. Один Витгефт продолжал спокойно стоять, облокотившись на спинку своего кресла. Временами он в бинокль смотрел на шедшие в кильватер «Цесаревичу» броненосцы. Но тучи дыма, окутывавшие всю эскадру, мешали что-либо разглядеть как следует. Видны были лишь облака черного дыма, сквозь который иногда проступали трубы и мачты. Адмирал отошел к левому крылу мостика и погрузился в наблюдение за происходившим на «Пересвете». Броненосец был опоясан зеленоватыми огнями выстрелов. - Молодцами отбиваются, - вполголоса проговорил подошедший к адмиралу Эллис. - Сегодня наша эскадра ведет стрельбу более выдержанно, чем японцы. Они явно нервничают и зря бросают много снарядов, - заметил стоявший тут же лейтенант Азарьев. - Через час начнет темнеть, и если мы продержимся, то это будет равноценно выигранному бою, - произнес Витгефт. - Конечно, продержимся! Смотрите, «Микаса» горит и стреляет все реже, на «Асаме» пожар, «Якумо» на время совсем вышел из строя. Адмирал Того, верно, чувствует себя весьма неважно, - ответил Эллис. Вдруг двенадцатидюймовый снаряд разорвался над мостиком, ударившись в середину фок-мачты. Вслед за оглушительным грохотом все заволоклось густым дымом. Сила взрыва была так велика, что даже матросы, стоявшие на верхней палубе около носовой башни, были сбиты с ног. Командир «Цесаревича», находившийся в этот момент впереди боевой рубки, воздушной волной был отброшен в сторону и потерял сознание. В самой боевой рубке сорвало с рельсов левый дальномер и сильно всех оглушило. У стоявшего около входа горниста Зубова лопнула барабанная перепонка в правом ухе. Решив, что его ударил кто-нибудь из офицеров, он вскрикнул от боли и тотчас же скороговоркой проговорил: - Виноват, вашбродь, сейчас отойду в сторону! Как только первый испуг миновал, все находившиеся в боевой рубке кинулись наружу. На мостике они увидели потрясающую картину. Вся палуба была забрызгана кровью. На ней вперемешку лежали тела офицеров и матросов, но Витгефта среди них не было. Матусевич, отброшенный к рубке, был придавлен другими. Он пытался приподняться, но, обессиленный полученными ранами, падал снова. Когда его освободили, он прежде всего спросил, где Витгефт, и потерял сознание. Его снесли на перевязочный пункт. Неподалеку подавали признаки жизни еще несколько человек. - Но где же адмирал?! - испуганно озирался подошедший в это время уже оправившийся командир «Цесаревича» Иванов. - Вон, - хрипло проговорил один из матросов, с ужасом указывая на валявшийся далеко на палубе окровавленный кусок мяса с болтавшимся на нем адмиральским погоном. Бросились разбирать валявшиеся трупы и между ними нашли оторванную по бедро ногу. По метке на белье определили, что она принадлежит Витгефту. Тут же лежали обезглавленные трупы Эллиса и Азарьева. Тела убитых унесли вниз и окатили палубу водой. Памятуя о той растерянности в эскадре, которая произошла во время гибели адмирала Макарова на «Петропавловске», когда командование было передано тому же адмиралу Ухтомскому, командир «Цесаревича» решил идти прежним курсом, не сообщая о гибели адмирала. Между тем японцы, несколько обогнав русскую эскадру, стали охватывать их голову и отжимать ее к северу. Чтобы избежать этого, Иванов приказал положить право руля, повернув на два румба влево. В это время двенадцатидюймовый снаряд ударился о верхний передний мостик и осыпал осколками боевую рубку. Часть из них попала в прорезь рубки, имеющую ширину около фута, в рубке были выведены из строя рулевое управление, боевой компас, машинный телеграф и все приборы управления огнем. При этом были убиты старший штурманский офицер броненосца лейтенант С.В.Драгишевич-Никшич, четверо матросов и ранены старшие артиллерийский и минный офицеры, командиру корабля Иванову перебило руку, и от боли он потерял сознание. Положенный направо руль так и остался в этом положении, вследствие чего никем не управляемый броненосец стремительно покатился влево и стал описывать циркуляцию. Никто из находившихся вблизи рубки не заметил происшедшего в ней, и все решили, что эскадра по каким-то причинам меняет курс. Но когда крен броненосца достиг опасного предела, то матросы в ужасе стали выбегать из внутренних помещений на палубу и кинулись к борту. Было очевидно, что с кораблем что-то неладно. Офицеры бросились в рубку. Они увидели лежащего на палубе командира броненосца. Рядом, с развороченной грудью хрипел в предсмертной агонии старший судовой штурман лейтенант Никшич. Тут же вперемешку лежали раненые матросы и офицеры. Крикнули носилки, лейтенант Пилкин бросился к штурвалу, пытаясь вывести броненосец на курс, но руль не действовал. Тогда лейтенант решил перевести управление на центральный пост и одновременно послал за старшим офицером, который должен был вступить в командование броненосцем. Капитан второго ранга Шумов находился в носовой батарее. До него только что дошло известие о гибели Витгефта, и он решил подняться наверх, чтобы выяснить обстановку, но в это время броненосец сильно накренился на правый бок. Почуяв неладное, старший офицер поторопился выйти на палубу, где он встретил шедшего на перевязку командира броненосца. - Что случилось, Николай Михайлович? - спросил встревоженно Шумов.- Где адмирал Матусевич? - Адмирал тяжело ранен и отнесен к себе в каюту. Примите командование броненосцем и сообщите эскадре, что адмирал передает командование младшему флагману. - Есть. Все будет исполнено, - и Шумов побежал наверх. Прошло несколько минут, пока, наконец, старший офицер с помощью лейтенанта Пилкина и вернувшегося с перевязки старшины рулевого Лосева перевели управление броненосца на центральный пост. Одновременно был поднят сигнал о передаче командования адмиралу Ухтомскому. Но вследствие дыма от пожара, окутывавшего «Цесаревича», не все корабли разобрали этот сигнал и попрежнему продолжали следить за флагманским броненосцем. Они тоже начали поодиночке ложиться на обратный курс. Между тем «Цесаревич» плохо удерживался на курсе и из-за сильного повреждения дымовых труб начал отставать от других судов. Японцы, не осмелившиеся преследовать основную часть эскадры, поспешили напасть на израненный русский корабль. На нем сосредоточили огонь броненосцы и два отряда крейсеров. Но наступившая темнота мешала наблюдению за стрельбой, и «Цесаревич» не получил значительных повреждений. Все крупные и средние орудия на нем продолжали действовать безотказно. Несколько удачных выстрелов броненосца вызвали пожар на одном из крейсеров противника, после чего и остальные поспешили отойти за пределы досягаемости русских орудий. Броненосцы вследствие значительных повреждений тоже вскоре отстали. Налетевший туман скрыл броненосец от вражеских взглядов. «Цесаревич» остался один. На норд-осте, в направлении уходящей эскадры, слышалась учащенная стрельба легкой артиллерии. Было видно, что японские миноносцы продолжали преследовать ее. В наступившей темноте броненосец некоторое время двигался по неизвестному курсу, - все компасы на нем были испорчены. Пользуясь временным затишьем, Шумов собрал на мостик старших специалистов корабля, которые все были ранены, и начал советоваться с ними о дальнейшем. При свете ручного электрического фонарика по карте приблизительно определили местонахождение корабля: почти в ста милях к юго-востоку от Артура. Первым высказал свое мнение флагманский артиллерист лейтенант Кетлинский: - Я полагаю, что при наличных повреждениях нам до Владивостока не добраться и необходимо вернуться в Артур. - Сейчас попасть туда еще труднее, чем во Владивосток, так как на подступах к нему нас ожидают десятки японских миноносцев, от которых мы не сможем ни уйти, ни отбиться, - возразил минный офицер лейтенант Пилкин. - Остается одно - пробираться в нейтральный порт, там починиться насколько возможно и затем идти во Владивосток, - решил Шумов. Постепенно на мостике собрались и другие офицеры броненосца. Завязался горячий спор. Было решено зайти в Циндао до которого оставалось около ста двадцати миль, там произвести ремонт и затем продолжить свой путь во Владивосток. Кое-как исправили один из компасов и, взяв курс на юг, пошли на малых оборотах. Команде разрешили повахтенно спать около орудий. На рассвете открылись огни южного Шантунгского маяка. Вскоре увидели берег Шантунгского полуострова и пошли вдоль берега на юг. Проиграли побудку. Матросы, спавшие кто где придется, торопливо бежали к умывальникам и мылись холодной забортной водой. Затем быстро позавтракали и во главе с боцманами ринулись на приборку корабля. Одновременно комиссия из старшего офицера и старших специалистов занялась осмотром полученных в бою повреждений. На броненосце оказалось пятнадцать крупных пробоин выше и ниже ватерлинии. Фок-мачта была перебита посредине и удерживалась от падения только верхним мостиком. При каждом размахе она грозила рухнуть. Все попытки закрепить ее талями оказывались безуспешными. Трубы, были изрешечены, задняя же разворочена сверху донизу; все прожекторы снесены, шлюпки избиты и не пригодны к плаванию. Вследствие подводных пробоин два отсека с правого борта оказались залитыми водой. Рулевое отделение было совершенно разрушено, руль поврежден. Внутри оказались разбитыми адмиральская каюта, лазарет и много других помещений. Около полудня команду выстроили на палубе перед уложенными в ряд трупами убитых. Все погибшие были зашиты в брезент, к ногам привязан груз. Моряки были готовы отправиться в последнее плавание. Справа, прикрытая адмиральским флагом, лежала отдельно нога Витгефта, рядом тела четырех офицеров и восьми матросов под общим Андреевским флагом. Судовой священник, отец Рафаил, все еще бледный от вчерашних переживаний, с трясущейся головой, слабым прерывающимся голосом служил панихиду. Летнее полуденное солнце палило обнаженные головы; ослепительно блестело море под глубокой синевой бездонного неба. Все это плохо гармонировало с разрушениями на броненосце, с лежащими на палубе трупами, от которых уже шел запах тления. - Преклониша колени, господу помолимся! - провозгласил священник и опустился на избитую и исковерканную снарядами и пожарами палубу. За ним последовали матросы. - «Вечная память, ве-е-ечная память», - выводил судовой хор печальную мелодию. - Из земли взят и в землю отыдеши, яко земля есть, - пробормотал священник, осыпая покойников землей, принесенной матросом-причетником в ведре. Панихида окончилась. - Накройсь! - скомандовал вахтенный начальник. - Слушай на-караул! Матросы вскинули винтовки, офицеры блеснули обнаженными палашами. Приспустили наполовину кормовые и стеньговые флаги. Музыка заиграла «Коль славен». Командир броненосца, старший офицер и уцелевшие чины штаба -эскадры подняли доску с адмиральской ногой. Резко прогремел траурный салют из кормовых трехдюймовок. Останки адмирала Витгефта в последний раз торжественно проплыли под заунывные звуки музыки вдоль выстроенных во фронт матросов. Слабо плеснулась вода, принимая то, что осталось от незадачливого адмирала. Затем были спущены и остальные тела. К вечеру того же дня «Цесаревич» добрался до Циндао, где через несколько дней был разоружен и интернирован до конца войны.
