Женщины и дети ногами месили глину и, добавляя постепенно солому,
доводили состав до нужной консистенции. Иногда, если были лошади,
замес месили лошадьми, точнее копытами лошадей. Их водили по кругу
по огромному глиняному блину, а все остальные помогали ускорять
этот процесс своими ногами. Потом специальной формой формовались
кирпичи размером, примерно, 50 на 30 см и укладывались на просушку.
Через неделю собирались в том же составе, и начиналась кладка стен и
всё остальное строительство. Так за две-три недели возводился настоящий
жилой дом.
А уж потом начинались гуляния с песнями и обмыванием нового
жилища. Тут в этих вопросах станичники впереди планеты всей.
Самогон и водка льются рекой, столы, накрытые прямо на земле,
трещат от щедрых даров кубанского чернозёма. Хозяевам только успевай
поворачиваться - наливать и подавать на стол из погребов свои запасы,
сделанные специально по случаю строительства дома.
Такие застолья могут быть только на кубанской земле, такие песни
казачьи могут исполнять только здесь. В ночной тиши уснувшей станицы
их слышно, по-моему, даже в Краснодаре.
Себестоимость такого строительства невысока и поэтому сейчас в
саманных домах живёт самая нищета кубанская, так как у остальных
используются более серьёзные строительные материалы.
У бабушкиного дома тоже были ставни на окнах, которые запирались
изнутри, и летом, в самую жару они всегда были закрыты, поэтому в
самый солнцепёк в комнатах всегда было темно и нежарко.
Бабушка Ирина Ефимовна и здесь, на новом месте купила себе корову,
и ей приходилось начинать рабочий день в своём хозяйстве очень рано.
Она вставала в половине четвёртого утра, чтобы подоить корову и
отправить её пастись в стадо. Тут же перерабатывала молоко сепаратором,
маслобойкой сбивала масло, кормила кур, собаку, готовила еду, копалась
в огороде. Да что там говорить, работы у неё всегда было столько, что за
день не переделаешь.
Утром просыпаешься, а тебе к завтраку подают наисвежайший хлеб,
только что испечённый в русской печи, свежее сливочное масло и другие
молочные продукты. Воздух чистый и звенит от птичьих трелей, а над
огородом стелется странный сизый дымок, пахнущий непонятным горелым
и кислым запахом. Такого дыма я в своей жизни ещё не встречал.
- Ба-а-буш, а чем это так пахнет? - морщил я свой курносый нос от
неприятного запаха.
- Это соседка летнюю печку во дворе топит кизяком, - сообщала бабушка
непонятную для меня новость.
- А что это за кизяк такой вонючий? - любопытствовал я.
-Это у вас там, в Карелии кругом лес и народ не знает про кизяк. А у нас
здесь дров нет и они очень дорогие. Вот бедняки и топят печи кто кизяком,
кто соломой или хворостом. А кизяк - это коровий навоз, перемешанный
с соломой и высушенный на солнце. Тоже горит в печке.
- Это выходит коровьими какашками люди топят печи? - не укладывалось
в моём детском сознании такое событие.
- Голь на выдумки хитра. Коль нет денег, то и это топливо годится, -
выдала бабушка народную мудрость, и я на этом успокоился.
Но такое удивительное топливо в печах кубанских станичников весьма
поразило меня своей простотой. Главное, чтобы корова в хозяйстве
была.
Первое время меня просто убивали своей убогостью вросшие в землю
и покосившиеся соседские мазанки, выстроенные из самана и крытые простой почерневшей от времени соломой. Окна словно покосившиеся
бойницы с вмазанными в них стёклами придавали совсем сиротский вид
этим утлым строениям.
На фоне этих лачуг бабушкин дом выглядел совсем по-барски. А
дом соседей Ващенко, красиво сложенный из красного кирпича, да под
железной крышей с резными петухами на коньке, вообще выглядел, как
дворец.
Днём, когда на улице стоит сущее пекло, бабушка обязательно ложилась
отдыхать. Она накрывала глаза полотенцем и часа полтора спала, это
позволяло её оставаться работоспособной до самого вечера.
Я же был доморощенный ребёнок, и спать в обед не привык. Поэтому,
когда бабушка ложилась отдыхать, я от безделья просто слонялся по двору
или на дороге около дома.
Вот где чувствуешь поистине жар лета. Мелкая-мелкая дорожная пыль,
как густая сметана, обволакивает ступни босых ног и просто обжигает
непривычные к таким прогулкам ноги. Да и температура днём в тени 40 и
больше градусов, вот где парилка для северного жителя.
Станичная улица с колеёй заполненной дорожной раскаленной солнцем
пылью, это своего рода тоже достопримечательность. Когда по ней проедет
машина, то поднимается такая пылища, что потом долго ничего не видно.
Пыль долгое время висит в неподвижном воздухе, создавая настоящую
завесу. Хорошо ещё, что такое бывало довольно редко, так как машин
было мало.
Асфальт в то время был только на центральных улицах, а эта улица
хоть и носила название Карла Маркса, но находилась в расстоянии
одного квартала от главной станичной улицы имени Ленина, покрытой
настоящим асфальтом.
Старики жили почти полностью натуральным хозяйством, поэтому
срочно нужен был погреб. Без погреба здесь, на Кубани, да с такой жарой
на улице это не жизнь, а мучение.
Дом этот за №11 с участком в 5 соток дед купил у соседей по фамилии
Ващенко. Погреб они оставили себе, он находился на их теперешнем
участке земли. То есть получилось, что Ващенки просто отделили
небольшой участок своей усадьбы и продали его моему деду.
Если считать площадь оставшейся у них земли – соток 15, да плюс
проданный участок, то получается, что очень неслабо жили председатели
колхозов того времени.
На участке росли груши, сливы, вишни, были два дерева грецких
орехов, кусты малины, клубника. На грядках тоже было всё, начиная от
картошки и кончая помидорами и перцем.
Среди грядок с картошкой стояло шесть ульев с пчёлами. Вдоль дома
рос виноград, из ветвей которого перед домом была сплетена длинная
арка, дающая тень и прохладу в летнюю жару, а осенью прекрасный
виноград, из которого дед делал замечательное вино.
Сам Ващенко Алексей Борисович был Председателем местного
сельского Совета, другими словами был главным представителем
Советской власти в Родниковке. При всей своей калоритной фигуре
председателя и приятной загорелой внешности он имел тяжёлую переваливающуюся походку, так как при ходьбе с левой ноги переносил
тяжесть своего тела на костыль, упертый под правую подмышку. Он был
инвалидом, у него не было правой ноги по самое бедро, в детстве во
время уборочной страды попал ногой в молотилку комбайна и потерял
ногу. Но этот физический недостаток не мешал ему исправно руководить
станичным Советом депутатов трудящихся.
Его супруга Лидия Ивановна крепкая по фигуре и приметная на
внешность женщина была работящей и всё успевающей делать по дому
и хозяйству жена и мать двоих детей. Жили они очень зажиточно, колхоз
'Маяк революции' ведь был колхозом миллионером, а председатель
сельсовета пользовался всеми благами богатого хозяйства и построил
себе шикарный кирпичный дом, стоящий рядом с дедовским забором.
У Ващенко был сын Анатолий и дочь Татьяна. Казачата чистых
кубанских кровей.
Вдоль забора, разделяющего участки деда и соседа, росла малина.
Я пристроился к кустику и жменями толкал себе в рот сладкие ягоды.
Благодать, да и только. Из раскрытого соседского окна, завешенного
тюлевой занавеской, доносился звонкий ребячий голос, которым Толян от
всего сердца надрывно выводил патриотическую песню про будёновцев
20-х годов.
Я и раньше слышал эту песню по радио, но здесь, почти на родине моего
кумира батьки Кочубея, она воспринималась мной совсем по-другому.
И без страха отряд
Поскакал на врага,
Завязалась кровавая битва.
И боец молодой
Вдруг поник головой -
Комсомольское сердце пробито.
Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи.
-Ты, конёк вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих...
Заслушавшись столь откровенное исполнение песни, я и не заметил,
как откинулась занавеска и в окно высунулся исполнитель:
- Подслушиваешь? Выходи к моим воротам, познакомимся, - прозвучала
команда, явно не подразумевающая отказа в её исполнении.
При первой нашей встрече на нейтральной территории улицы, у его
забора Толян просто поразил меня своей наглостью. Он ведь станичник,
а я кто... 'курортник', так здесь обзывали приезжающих отдыхать на лето
северян. Его крепкая круглая голова на плотных плечах словно пыталась
меня боднуть или в крайнем случае толкнуть меня невзначай плечом,
проверяя на всхожесть мои физические достоинства.
Я уклонялся от упрямых намёков силового противостояния и этим дождался прямого предложения:
- Может пойдём стукнемся?
- Это как? - изображал я непонимание своих действий на странное
предложение.
- Пойдём и стукнемся на кулачках...
- Зачем? Я тебя первый раз вижу и что же сразу будем выяснять
отношения. Я тебя ещё ничем не успел обидеть, - отказывался я от
предлагаемого бессмысленного мордобоя.
Тогда Толян попросил меня произнести какую-то нелепую фразу: 'Гуси
гогочут, город горит, каждая гадость на гэ говорит'. Я, не подозревая в
этом никакого подвоха, неуверенно произнёс эту абракадабру. После чего
выслушал по этому поводу целую лекцию о том, что я городской житель,
то бишь бездельник, а он станичник, и что им приходится вкалывать на
полях житницы хлебородной для того, чтобы кормить выращенным ими
хлебом нас городских дармоедов и так далее.
Оказывается станичники, да и многие на Кубани вместо буквы 'г'
произносят мягкий звук 'гэ'. Я, по своей детской наивности, совсем
не ожидал, что могу принадлежать к бездельникам. Я об этом как-то не
задумывался и не был готов к такой стремительной атаке, поэтому и не
нашёлся что-нибудь достойное ответить Толяну. Понял только одно, что
воспитание у него правильное, казачье, трудовое.
С Анатолием мы часто встречались и играли на улице, купались и
загорали на протоке, все-таки соседи были.
В последствии он закончил Бакинское общевойсковое командное
училище и служил в десантных войсках в городе Кировобаде (Гянджа). 30
августа 1973 года Толян будучи старшим лейтенантом погиб на учениях
проводимых Маргеловым. Погиб странно от шальной пули при атаке на
укрепления 'противника', у которого по идее не должно быть боевых
патронов (все стрельбы выполнялись холостыми патронами). Пуля
прошила коронарный сосуд сердца и медики не сумели спасти Анатолия
из-за больших потерь крови.
Поскольку мы приехали с отцом, то уже через несколько дней закипела
интенсивная работа по рытью ямы для погреба. Мы дети больше мешали,
чем помогали, но всё же внесли свою маленькую лепту в создании
погреба. Нам выпала неблагодарная роль носильщиков земли, досок и
прочих подсобных работ.
Через три дня по дороге от дома до туалета уже возвышалась небольшая
будка на пригорке, войдя в которую, можно по лесенке попасть в погреб
глубиной 2,5 метра, оборудованный полочками и ящиками для картошки
и прочих овощей. Теперь было куда прятать от жары продукты и
укладывать на зимовку щедрые дары кубанской земли: варенья, соленья
и даже самодельное виноградное вино.
Мама днём от жары пряталась в конце огорода под тенью большой
развесистой груши. Она была непривычна к такой жаре, так как выросла в
Новгородской области, потом тоже всё время жила и воевала ближе к северу,
чем к кубанскому климату. Часто я заставал её, лежащей на подстилке под
грушей, с заплаканными глазами. Она старалась скрывать свои слёзы от
нас, но один раз я всё-таки её спросил, что её так расстроило.
Оказалось, что дед постоянно обзывал её шпионкой и 'предательницей
Павловской породы'. Дед был помешан на коммунистических идеях
и победе мировой революции во всём мире. Прямо оголтелый фанат
какой-то. Везде и всюду проявлял сверхбдительность в вопросах защиты
завоеваний социализма от мерещившихся ему свор контрреволюционеров,
агентов и шпионов.
Случилось так, что во время войны деревня Ушково Любытинского
района Новгородской области находилась в оккупации и немцы при
отступлении сожгли все документы в сельсовете. Как раз в этой деревне
родилась моя мать, девичья фамилия у неё была Павлова.
Во время оккупации родной деревни мама находилась в блокадном
Ленинграде, куда устроилась работать нянькой в одну из питерских семей
ещё до войны. В период блокады Ленинграда она работала в столовой
какой-то воинской части, благодаря чему и выжила в этот ужасный голод
и холод.
Об этом страшном времени она не любила рассказывать, полагая, что
мы ещё малы и можем неправильно понимать весь ужас тех событий. Она
больше рассказывала о довоенном Ленинграде, его красоте и величии,
мостах и музеях. Рассказывала про Марининский театр, про каких-то
старых актёров. Про то, как любила смотреть на прибывающих строем
на просмотр спектаклей морских курсантов в белых перчатках и синих
воротничках, их бравый вид и что многие девчонки мечтали познакомиться
с этими недоступными молодцами.
Только намного позже рассказывала она про этот страшный и холодный
голод. Когда от недоедания и слабости всё время было холодно и хотелось
спать, даже стоя на крыше во время вражеского налёта авиации. Но даже
в таком состоянии нужно было сбрасывать упавшие 'зажигалки' с крыш
или тушить их в помойном ведре с песком.
Про ужасы первой блокадной зимы, когда чтобы согреться, приходилось
ломать заборы и дорогую добротную мебель в пустых квартирах. Про
голод, из-за которого люди были готовы отдать всё своё последнее золото
и серебро за бесценок оборотистым хапугам, промышляющим на этом
бедствии.
Про то, что в городе почти не осталось собак и даже крыс, а люди порой
доходили до крайностей и заготавливали на морозе впрок собственных
умерших родственников для пропитания. Это были единичные, но
настоящие случаи каннибализма.
Важное
.jpg)
