Позже мне Моня сказал, что бабулька перестирала все мои шмотки,
чемодан отремонтировала, а заодно и мои часы. В общем, навела порядок в моём холостяцком хозяйстве.
Пожилые люди они ведь иначе и не могут жить, они привыкли экономить
каждую копейку. Их этому обучила тяжёлая военная и послевоенная пора,
особенно здесь в Ленинграде, где народ испытал зверства фашистской
блокады.
Курсантская жизнь 'без вины виноватых' была настолько насыщена
ежедневными событиями, которые менялись с огромной быстротой, что
время летело стремительно и незаметно.
Занятия, самоподготовка, наряды, караулы, работы на камбузе, разные
разгрузки вагонов на овощной базе и прочие увеселительные мероприятия
такого плана делали нашу жизнь весьма содержательной и только иногда
интересной.
Даже простой наряд на камбуз был целым светопреставлением.
Заступали в этот наряд с 6 часов утра и до 22 часов вечера и за это время
выматывались до упаду.
Свой первый в курсантской жизни камбузный наряд я начал рядовым
посудомойщиком. Я и подумать раньше не мог, что здесь в столовой
училища существует самая настоящая преисподняя.
В сравнительно небольшом помещении стоял ряд металлических
кубов, каждый из которых вмещал около одного кубометра воды. Над
каждым торчали два крана с холодной и горячей водой. Вот это и было
моё рабочее место.
Попались в эту преисподнюю Моня, Рарик, Лёха, Кривоногов и я. В
двух метрах от мойки находилась посудомоечная машина, это было чудо
20 века. В решётчатый поддон устанавливались вымытые нами тарелки,
которые по коротенькой ленте транспортёра исчезали в жерле туннеля
этого агрегата. Там струи кипятка, издающие облако пара и сиплое
шипение, омывали наши тарелки и они выходили с другой стороны
машины уже готовые для применения по своему назначению.
Так просто и легко, но это только показалось нам на первых порах,
пока не появилась нештатная хозяйка этой шипящей горы.
Страшная с виду и угрюмая женщина показала нам весь процесс
трудовой деятельности и как работать на этом чудо-агрегате. Глядя на
этого сотрудника преисподней, я вспомнил образ той посудомойки из
офицерской столовой в нашем карельском гарнизоне. Они мне показались
в точности на одно лицо страшной бабы Яги.
И что же они все такие страшные эти посудомойки и до чего же похожи
друг на друга.
Коллеги по несчастью привезли первую партию грязной посуды из
столового зала, собранную со столов после курсантского завтрака. Завидев
эти огромные стопы тарелок, на душе появлялся странный холодок от их
несметного количества.
Процесс пошёл. Мы одели длинные до пола клеёнчатые передники и,
засучив рукава, погрузились по локти в мутную жёлтую горячую воду
своих кубышек, в которые баба Яга насыпала сухой горчицы. Пояснила,
что это нужно для удаления жира с поверхности тарелок.
Остатки пищи с грязных тарелок сносились в огромный лагун,
стоящий в углу. Он постепенно начал смердеть кислым запахом пищевых помой и вонь постепенно начала распространяться по всему влажному
помещению мойки.
Вася с Рариком быстро освоили машину, и она заработала на полную
мощь. Пар, столбом стоящий над этим шипящим устройством, постепенно
повышал температуру и влажность в нашей каморке. Из жерла раскалённой
машины выплывали горячие тарелки, а они, как фокусники, собирали их
в огромные стопы и выставляли на стол для чистой посуды.
Согнувшись над этой парящей тебе в лицо парашей, мы поначалу
притихли, осваивая этот нелёгкий, но примитивный трудовой процесс. И
только неунывающий Моня рванул нашу ротную песню 'Солдаты группы
'Центр', мы ожили и стали орать слова в надежде перекричать шум нашей
концертной студии:
И не остановиться,
И не сменить ноги, -
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги.
Вскоре работать в условиях такой агрессивной среды становилось
невозможно. Моня первый показал пример. Он снял с себя всю одежду,
кроме брюк, и напялил на голое тело свой передник, колом упирающийся
в его короткие ноги. Теперь и мы, как настоящие рабы, омываясь паром и
потом, вкалывали в жёлтой мути горчичных кубов.
Исполняющий песни нашего репертуара Моня вдруг вскрикнул и резко
выдернул руку из своей раковины. В среднем пальце его правой руки
торчало лезвие безопасной бритвы.
- Ну, пидоры! - орал возмущённый Славка. - Поубивал бы этих гадов.
Даже лезвия в тарелки бросают.
Мы, негодуя от такого пренебрежения к нашему рабскому труду,
прекратили работу и собрались вокруг пострадавшего. Лёха выдернул из
Мониного пальца сверкающую бритву и побежал к дежурному по камбузу
за йодом.
Пидоры - это было ещё мягко сказано. Мы крестили этого гадёныша
всеми словами нецензурного русского языка и горели желанием
расправиться с этим нехорошим человеком из нашей курсантской среды.
Только бы узнать, кто этот гадёныш.
Лёха, как толковый медбрат, помазал йодом рану и замотал бинтом
Славкин палец. К нашему всеобщему удивлению Моня отказался от
замены его другим бойцом и, как не бывало, продолжил ковыряться в
жёлтой воде своей мойки и продолжал мыть посуду.
Бой с тарелками продолжался часа три без малого. Мы мокрые и злые,
как черти, даже курили, не отходя от своих раковин.
А после обеда грязной посуды было в два раза больше. Под первое
были глубокие тарелки, а под второе - мелкие.
Время как будто остановилось, а вокруг тебя сплошная грязная посуда.
Ну, когда, когда же, наконец, вся эта пытка прекратится.
Вечером мы уже совсем ничего не соображали и чисто механически
шевелили руками в своих водоёмах, вытаскивая оттуда чистые тарелки и кидали их Васе и Рарику в моечный агрегат.
Вот тут, в этом аду до меня и дошёл ответ на мой недавний вопрос:
почему посудомойки в столовых все похожи на бабу Ягу.
Тарелочки, тарелки, бачки и баки, вилки, ножи и ложки, пар от воды,
запах горчицы и несметное количество столовых причиндал ещё долго
мелькали у меня перед глазами. А камбузная посудомойка, со своей вечно
шипяще-парящей посудомоечной машиной и адскими баками и паром,
ещё по нескольку ночей снилась в кошмарных снах.
Было, конечно, в камбузном наряде и привилегированное место работы.
Это так называемая хлеборезка. Все непременно желали работать там,
и за это место шла невидимая глазом борьба желаний и воли старшего
камбузного наряда.
Мне случайно довелось только один раз за всё время попасть в это
заведение. И то только потому, что старшим камбузного наряда был мой
друг Хромеев, и он по-братски предоставил мне это блатное место работы.
Но этот единственный раз запомнил на всю жизнь.
Это священное место, где происходит делёж сахара, масла и нарезка
хлеба. Тётенька, которая заведовала этим объектом обычно и занималась
самым драгоценным продуктом: маслом и сахаром, а я подкладывал
буханки хлеба в автоматический резак, который сам кромсал их на равные
ломтики.
Хлеба в училище сжиралось несметное количество и поэтому я почти
весь день только и занимался тем, что резал, резал и резал. Я видел, что в
меню-раскладке у моей временной начальницы значилась сумасшедшая
цифра порядка 1700 активных едоков. Это ж сколько надо перекромсать
одного хлеба, чтобы насытить такую ораву. Нарезанные буханки
складывал на деревянные стеллажи, а отсюда их наши бойцы-помощники
официанток развозили на столы в залах столовой.
Моя добрая начальница первым делом спросила меня, не хочу ли я
поесть, попить чайку.
- Лично я не против, - как обычно, всё стеснялся я незнакомого
человека.
Она принесла мне эмалированную кружку настоящего крепкого чая,
который действительно издавал запах не мочала, которым обычно поили
нас, а настоящего индийского чая и придвинула тарелку с маслом на 10
курсантских порций, а вторую тарелку с сахаром. Ну, а мягкого белого
хлеба у меня было навалом.
Я от жадности насыпал в кружку кусков 10 сахару, намазал себе птюху
(четверть буханки) белого хлеба всеми 10-ю порциями масла и всё это с
отменным аппетитом не просто съел, а именно сожрал.
Такой кайф пошёл, глаза стали слипаться от резкого ощущения
сытости в желудке, ну хоть спички в веки подставляй. Сытый курсант он
завсегда склонен ко сну, какая уж тут работа. Но через некоторое время я
почувствовал дискомфорт и тошноту, которая подкатывала изнутри.
Какая жалость - перевел качественный продукт, поскольку он почти
весь выскочил из меня в унитаз, хорошо ещё вовремя успел добежать до
туалета.
Вот что значит жадность в этом деле, нельзя так резко, да ещё с утра, сытно питать продуктами повышенной калорийности скукоженный
курсантский желудок, привыкший к каше. Оказалось, что даже в таком
тёплом месте существуют свои профессиональные опасности в работе.
Все работницы столовой, официантки и прочие труженицы, как на
подбор были пожилыми и непривлекательными тетками, а порой даже
очень. Где только их откапывали наши кадровики, но взгляд остановить
на нашем контингенте общепита бедному курсанту было просто не на
ком.
Разве, что на молодящейся бабе Вере, у которой была просто героическая
грудь 5 размера, а может и большего, да Гале – скромной и общительной
женщине лет 40. Может быть, всё это и делалось специально, с умыслом,
чтобы никакие личные отношения с молодыми курсантами им не мешали
работать.
Один только Юрка, привыкший ко всему и повидавший всякого,
был среди них героем дня и развлекал их своими баснями и всякими
прибаутками по полной программе.
Иногда Юрка подолгу ночью засиживался в своей боцманской шхере.
Что он там делал мы не спрашивали, но наверно, оставшись наедине
зубрил науки, писал письма или о чём-то своём мечтал в одиночестве.
В такие ночные бдения он вырезал из куска деревяшки приличного
размера настоящий член. Это изваяние было настолько искусно сработано,
что ничем не отличалось от оригинала. Он его бережно отшлифовал
шкуркой, и не хватало только лаком покрыть.
Когда Федя показал нам с Лёхой своё творение, у нас с ним глаза
полезли на лоб от удивления. Мы просто не понимали своего старшего
друга.
- Юр, сделано, конечно, очень образно. Ты его ещё подкрась, как
положено, и можешь отправлять на выставку в Амстердам. Но вот только
зачем тебе этот набалдашник? - спрашивал я Юрку, улыбающегося от
высокой оценки его творения.
- Караси, вы караси! Потом как-нибудь покажу для чего он мне, -
затворнически ухмылялся скульптор.
Потом было во время обеда. Он выскочил из строя в столовой и, приставив
свой фрагмент мужского тела в нужное место, решительно направился к
стоящим в проходе между накрытыми столами официанткам.
- Вера, Галка, Люся! Ну, как у меня предмет? – хохотал, довольный
произведённым эффектом на пожилых официанток, Юрка.
Те с деланным испугом и повизгивая, разбегались от Юрки в разные
стороны.
- Стоять! – непонятно кому, командовал Юрка и начинал преследование
одной из менее поворотливых.
- Ох, Юра, напугал ты нас до смерти, - хохотали, обрадованные
уделённым им вниманием, женщины.
- Только уж очень он у тебя большой и белый. Таких не бывает, -
критиковала Федино творение опытная в этих делах баба Вера.
Удовлетворённый своей плоской шуткой Федя прятал в карман свой
агрегат и принимался за обед. Теперь успех среди наших официанток ему
был обеспечен. Они подходили к нему по очереди и просили показать игрушку. Одни спрашивали Юрку у кого находится оригинал и с кого
он делал копию, другие спрашивали почему у его вещицы отсутствуют
положенные ему причиндалы. Теперь Федя был первый парень среди
нашего персонала столовой.
Баба Вера, сломя голову, неслась по первому же Юркиному сигналу
о срочной потребности в бутылке в магазин через все непроходимые
для курсанта кордоны дежурной службы, и ровно через 15 минут можно
было отмечать хоть день рождения, хоть просто посидеть и поговорить за
жизнь.
Работая на камбузе, мы заметили, как повар дядя Вася сыплет в
огромный бак с кипящим компотом какой-то белый порошок. Юрка, как
самый грамотный в любых житейских вопросах, моментально выдавал
своё заключение:
- Видал? Это дядя Вася антистоин в компот добавляет, - и словно для
подтверждения своих слов спрашивал у бабы Веры:
- Вера, а что это за порошок он сыпал в компот?
- Да, да! - давясь от хохота, подтвердила Вера. - То, что ты сказал, то и
сыпал. А иначе, если вас не успокаивать, вы тут не только нас, но и все
колонны в столовой своими дрынами посшибаете.
Уже потом мы выяснили у дежурного врача, что это всего-навсего
простая аскорбиновая кислота, проще говоря витамин С, а никакой ни
Юркин антистоин.
Лет 15-20 назад баба Вера по всем приметам была сногсшибательной
женщиной и увядающая былая красота в фигуре и внешности всё
ещё просматривалась ушлыми курсантами после приёма на грудь
определённой дозы спиртного. Поэтому некоторые старшекурсники по
настроению иногда использовали поговорку, что 'не бывает некрасивых
женщин, а бывает мало водки' и шли на сговор со своей совестью.
Важное
.jpg)
