Таких грациозных и красивых носовых обводов, позволяющих
развивать большие скорости, у кораблей такого водоизмещения я не
видел ни у американских, ни у каких-либо других иностранных кораблей.
Казалось, обруби якорь-цепь, свисающую в воду из носового клюза, и они
понесутся от стенки, разрезая воду своими изящно вытянутыми острыми
форштевнями.
Нашего Родионова отпустили в Питер, а ему на смену прибыл из
училища капитан 1 ранга Мищенко В. Родионов и так с нами ни за что
просидел целых 3 месяца на корабле, разве что за хорошие материалы для
диссертации.
Нас раскидали по 4 человека на большие противолодочные корабли
для продолжения практики в качестве дублёров командира БЧ-3.
Я с Толей Рыковым, Витькой Лякиным и Анциферовым попал на БПК
проекта 61 'Смелый'. Так уж получилось, что мои лучшие друзья Лёха
и Федя оказались на других кораблях, и я оказался в кругу других своих
однокашников.
Корабль был совершенно новенький и сиял, как новая копейка. Он
совсем недавно, а точнее 9 января 1970 года, был зачислен в состав
КЧФ. Нашим непосредственным начальником был командир БЧ-3 целый
капитан-лейтенант по фамилии Кузьмин.
Правда, жили мы на корабле не в старшинской каюте, а в кубрике №6
вместе с личным составом боевой части 3. Нас это нисколько не смущало
после тех неудобств, в которых мы провели три долгих месяца плавания
на ПКРе.
Кузьмин многого нам не доверял и особых нагрузок на нас, как своих
помощников, не возлагал. Так. Мальчики на побегушках. Мы же тоже
старались, как можно реже попадаться ему на глаза, чтобы лишний раз не
напоминать ему о своём присутствии на корабле.
Главный торпедист Черноморского флота
Иногда поручал проводить политзанятия и политинформации с
матросами. Однажды отправил нас оформлять наряды на получение
боевой торпеды. А потом мы помогали ему принимать её по контрольно-опросному листу в цехе приготовления торпед. После её загрузки в
аппарат на корабле наши обязанности закончились, и мы занимались
своими делами, а он своими.
Вот он Шура-торпедист, точнее Четвериков, за работой на торпедном
аппарате. Если бы он был на нашем корабле, то ему бы цены не было. А
на своём корабле он, как добросовестный карась, вылизал весь аппарат.
И где он только такие штаны грязные откопал себе, которые вполне дают
представление понятия минёра на флоте.
Город Севастополь, утопающий в зелени садов и парков, был чисто
военно-морским городом, и поэтому дисциплина в нём поддерживалась
суровыми комендантскими методами.
Полковник с ярко красными просветами на погонах и красивой мирной
фамилией Голубь для всех моряков был сущий зверь, а не мирная птица.
Этого коменданта панически боялись не только матросы, но и все, даже
законопослушные, офицеры. Метод его воспитания основывался на
принципе 'за дурной головой и ногам покоя нет'.
Строевая подготовка она не только воспитывает подтянутость у воина,
но и заставляет подумать о своих грехах через работу своих нижних
конечностей, да и верхних тоже. Отмашка рукой при чётком строевом
шаге не маловажный элемент этой процедуры.
По летнему и благоухающему ароматами цветов проспекту Нахимова
мы вышагивали в своём первом после дальнего похода коллективном
увольнении, как загорелые топ-модели и даже ещё лучше. Нас было
шесть человек, но как ни странно только у нас с Моней на головах
были бескозырки с ленточкой 'ВВМУ им. Фрунзе'. По этим золотым
координатам было ясно и издали, что мы не местные. Все остальные
где-то успели раздобыть себе фуражки с козырьками. Должно быть, ещё
на ПКРе успели уломать Мотылёнка, чтобы он заменил бескозырки на
новенькие офицерские фуражки.
Навстречу нам среди мирных граждан, снующих по местному Бродвею,
медленной походкой хозяев города двигался патруль.
Начальник патруля был курсант 5-го курса местной бурсы и с ним два
матроса. Для нас это было в новинку – курсант изображает начальника
опергруппы под названием патруль. Естественно, что наша бригада со
своей гордыней 'фрунзака' и разгильдяйством и не думала отдавать ему
честь. И напрасно!
- Товарищи главные старшины! Ко мне! – услышали мы суровую
команду начальника патруля.
Все шестеро вразвалочку мы подгребли к командующему и вопрошающе
уставились на него.
- Вы почему не отдаёте воинскую честь? – несколько взволнованный
нашим злостным хамством и чинонепочитанием, задал свой глупейший
для нас вопрос мичман.
Ну, вот ещё один сыскался, кому понадобилась наша воинская честь.
- Это тебе, что ли? – не моргнув глазом, переспросил Федя требовательного товарища.
- Я нахожусь при исполнении обязанностей, и вы обязаны отдать мне
честь, - слегка дрожа от возмущения нашими наглыми физиономиями, выдал
свою тираду местный чинодрал. – Ваши документы и увольнительные?
- Мужик! Ты что, не в себе? – уж совсем нагло спросил наш годуля.
- Я повторяю. Ваши документы! – настойчиво востребовал свои
претензии принципиальный блюститель военно-морского порядка.
Почуяв, что дело пахнет керосином, в разговор вступил наш старшина
класса Красновицкий:
- Понимаешь, мы из Питера, а у нас там не принято, чтобы курсант
курсанту в городе отдавал честь.
- Во-первых, вы не в Питере, а в Севастополе. Во-вторых, я вас сейчас
отведу в комендатуру, а, когда вас там пару часиков Голубь потренирует
строевыми занятиями, до вас, очевидно, дойдут требования уставов. Там
вы сразу почувствуете разницу между Питером и Севастополем, - уже
начал запугивать нас этакими страхами строптивый мичман.
- Слышь, мужик! Можно подумать, что ты уже комендант Севастополя.
Ну, прости ты нас сирых! Мы ведь не местные и не знаем ваши аракчеевские
порядки. Тем более мы только с 'Океана' вернулись. У нас вообще с такими
вопросами всё значительно проще. Ну, не журись ты, мы ведь такие же
курсанты старшего курса, как и ты, а не салажата. Давай дружить! Зачем
мы будем ссориться и ругаться, - завёл свою дипломатичную речь Моня,
которая и вовсе сбила с толку начальника патруля.
- У нас в Севастополе матрос матросу при встрече честь отдаёт, а уж
старшим по званию и речи быть не может. За не отдание чести старшему
по званию задерживаются оба. Один за нарушение, а второй - за то, что не
потребовал от первого выполнения требований Устава. И в комендатуре
они собственным потом и мозолями смывают свои грехи перед Родиной,
- читал нам целую поучительную лекцию севастопольский коллега,
вошедший в роль воспитателя.
'Ну и зануда! Тоже Родиной прикрывается. Этот потом на флоте будет
землю рыть рогом. И кто их только таких воспитал. Всё настроение
испоганил гад!', - молча и с превеликой тоской думал я, наблюдая эту
историю, в которую мы успели вляпаться всего за полчаса пребывания на
улице города.
- Я, как старшина класса, даю слово, что мы впредь будем соблюдать
все местные правила поведения в городе. А этот случай давай замнём
для ясности. Спасибо тебе за квалифицированное и содержательное
предупреждение. Ну, по рукам!? – завершил нашу уличную разборку
Красновицкий.
А может быть до парня, наконец, дошло, и он сообразил, что нам терять
было нечего и мы вполне с нашими амбициями вшестером уработали
бы это препятствие на своём пути. Но мы мирно пожали протянутую в
знак примирения руку мичмана, обескураженного нашей наглостью, и
продолжили свой вояж.
После таких нравоучений мы уже продвигались по улицам города,
вращая головами в поисках потенциально опасных движущихся навстречу
объектов.
Но город нам понравился. Одних памятников истории и флоту
наставлено через каждые 10 метров. Кругом зелень деревьев, огромные
парки и скверы, красивые проспекты. Вот только уж слишком много
шарахается по улицам военных и попробуй их разбери, кто и с какой
целью шлифует здешние улицы.
А в заключение увольнения, уже вечером, Федя предложил посетить
один исторический объект под неприглядным названием 'Яма'.
Яма была одной из достопримечательностей Севастополя того
времени. Название было прямо, как у Куприна и ассоциации оно вызывало
соответствующие.
'Яма' это всего-навсего танцевальная площадка на Матросском
бульваре, которая пользовалась огромной популярностью у местной
молодёжи. Площадка была обнесена белым забором и располагалась на
два с лишним метра ниже земной ватерлинии. Поэтому, стоя наверху,
можно было разглядывать трясущийся в танцах контингент, состоящий
из молодёжи, живописных отдыхающих и клеящуюся к ним местную
поросль.
Тот, кто придумал это название, видимо первоначально вкладывал
в это только географический смысл того, что площадка действительно
находится в ямке. Но попал он, как нельзя, в точку. Яма она и была яма.
И там действительно царил пьяный разврат в его лучшем понятии. Здесь
народ отрывался по полной схеме и ковал своё счастье, которое каждый
понимал по-своему.
Ухоженные и загорелые отдыхающие девы искали себе партнёра
на ночь, а мужики от этого не отказывались и пользовались разгаром
курортного сезона. Сюда толпами сбегались полупьяные матросы в
поисках продажной любви и ласки местных жриц. И весь этот сине-белый
и пестреющий гардероб трясся в едином и неудержимом вихре танца до
самого последнего звука оркестра.
Сверху, глядя на весь этот водоворот, происходящий на глубине, невольно
тянуло окунуться в этот вертеп колышущихся тел и зажигательных
танцев.
- Мужики, пошли, посмотрим поближе эту местную карусель, -
предложил Федя, сверкая глазами сибирского охотника.
Опустились в 'яму' и мы. Но вблизи панорама обзора терялась, и всё
становилось обыденно, как в любом клубе на танцах. Бронзовые от загара
и нахальные весёлые местные девы сразу бросались в глаза пышущим
здоровьем и активным поведением. Они носились, как по паноптикуму, в
поисках тех лиц, на которых можно остановить свой искушённый взгляд
и, нисколько не тушуясь, рассматривали потенциальных клиентов.
'Мать' и никак не иначе называли меж собой друг друга местные
веселушки.
- Мать, гляди какой хороший мальчик! Но денег у него, конечно, ни
шиша, а бесплатно я не отдаюсь, - услышал я за своей спиной разговор
двух молодых и симпатичных аборигенок.
А ведь девки были красивые. Короткие юбочки по самые бедра
выставляли напоказ загорелые ноги, а голые гипюровые кофточки почти
полностью обнажали всевозможные прелести их тела. Да, было на что посмотреть оторопевшему курсанту.
- Всё мужики! Крантец! Потанцевали и будя… - издал своё
постановление Федя. – Пора отсюда когти рвать. Сам Голубь пожаловал
со своими цепными псами на закрытие танцевального сезона.
Действительно, наверху замаячила огромная чёрная фигура полковника
в окружении патрульных. Мы быстро испарились из этого кипящего
страстями котла и, заняв выгодную позицию в сторонке на верхотуре,
наблюдали дальнейшие события.
Голубь прямо на ходу раздавал указания своим патрульным, кого брать
живым и доставить к 'цементовозу', стоящему неподалёку. И началась
облава на синие воротники личного состава ЧФ.
Патрули молча и без лишней суеты под белые руки выводили из 'ямы'
подвыпивших матросов, отработанными движениями профессионалов
запихивали их в фургон и шли за следующей жертвой.
Сам же Голубь занял позицию у выхода с танцплощадки и грамотно и
чётко руководил операцией выполнения плана по повышению воинской
дисциплины во вверенном ему гарнизоне.
Набив свою самоходную кутузку разгорячёнными в танцевальных па
телами бойцов, он отправлял свою добычу в КПЗ комендатуры, а сам
продолжал рекогносцировку на местности.
Короче от зорких глаз полковника не мог ускользнуть ни один
нарушитель дисциплины, позволивший себе расслабиться в увольнении
на берег. Машина приезжала и снова уезжала, увозя в своём чреве
разложившихся элементов нашего флота.
Вывод у нас, наблюдавших всю эту оперативную работу комендатуры,
напрашивался только один - эта 'яма' не для нас. Нужно отдыхать
культурно и пользоваться услугами Дома офицеров.
Тут то мы и повстречали своих коллег из 34-А роты. Они, оказывается,
здесь уже три месяца бьют баклуши на местных тральщиках, а если быть
точнее, то на пляже и в ДОФе.
Сильвестров Вовка, Вадик Храпов, Дубров Вовка и другие кореша
рассказывали, что они уже изучили Севастополь, как свой родной город,
и предложили приходить в воскресение сюда на танцы, где обычно
собираются все практиканты из нашей системы.
- А нас туда пустят? – задал вопрос Моня. – Тут везде какие-то
драконовские порядки. Комендатура работает идеально.
- Никто никаких ограничений для нас ни разу не создавал. Мы же сюда
всегда ходим, - уверил нас доморощенный композитор.
Композитор потому, что Сильвестров действительно пописывал свои
песни и играл на всех музыкальных инструментах, которые способны
издавать звуки. В училище он всегда был в гуще музыкальных событий,
факультетских вечеров и концертов, которые никогда не обходились без
его участия.
А на обычный для него вопрос:
- Какого чёрта ты со своими музыкальными данными и способностями
делаешь в ВВМУ?
Вовка без тени улыбки на лице сообщал об ошибке своей юности:
- Я думал, что ВВМУ – это высшее военно-музыкальное училище, а оказалось всего лишь военно-морское.
Здесь в ДОФе на танцах Сильвестров познакомил всю нашу компанию
с ленинградскими подружками Томой и Наталией, которые здесь в отпуске
отдыхали и набирали здоровый южный загар на местных пляжах.
Важное
.jpg)
