В идущем сейчас на сайте опросе "Должна ли Россия вмешиваться в международный конфликт вокруг Сирии? "лидирует ответ "Да: чтобы отстоять последние рубежи на Ближнем Востоке". Мне не до конца понятно здесь это понятие "рубежи": материальный или некий духовно-политический смысл вложен в этот термин. Вопрос о создании полноценной базы ВМФ России в сирийском районе Латакии-Баниаса сегодня на повестке дня не стоит. Его история насчитывает около сорока лет. О 720-ом пункте МТО в Тартусе немного известно, но на сайте, возможно, есть люди своими глазами видевшие его настоящее. Поэтому предлагаю экскурс в более далёкое прошлое. Hе обсуждая пока сообщения СМИ "... в Сирии сейчас проходит во многом последний южный рубеж обороны для России и тех стран, которые не хотят подчиниться диктату Запада, опирающегося на мощную финансовую поддержку ваххабитских режимов Аравии. Поражение Дамаска будет означать конец российского присутствия на Ближнем Востоке, которое и так уже серьезно подорвано в последние годы..." Не будем забывать, что История часто повторяется. Прошло почти два с половиной столетия с того времени, когда в Средиземном море впервые появился российский андреевский флаг. Роль России здесь постоянно менялась. Разные бывали периоды. Были моменты, когда казалось бы русские становятся одним из народов Леванта. Так описаны события в "Морском журнале". Источников, подобных этой статье, не так уж много. Поэтому позвольте пересказать её текст, лишь незначительно сократив содержание. В основном за счёт фонового исторического описания обстановки. Хотя несколько слов всё же надо оставить. Ведь морские пространства вокруг острова Кипр помнят очень много событий. С античных времён здесь всегда было напряжёно. Совсем как сегодня, в 1570 году побыл в этих краях и объединённый европейский флот. Союзники (Венеция, Испания и Ватикан) планировали разбить захватчиков оттоманцев в морском бою и освободить Кипр от янычар. И это только один из многочисленных эпизодов.
Это случилось почти два с половиной века назад, при императрице Екатерине II.
Итак, 1772 год. "Позади громкая победа русского флота при Чесме, но война с Турцией продолжается. Россия сосредоточила в Эгейском море внушительный флот в составе 10 линейных кораблей, 18 фрегатов и значительного числа мелких судов. На острове (См. примечание, А.И.) была оборудована военно-морская база Ауза с береговыми батареями и своим собственным Адмиралтейством. Российский флот вместе с примкнувшими к нему греческими корсарами господствовал в Архипелаге и Леванте, разя противника в его самые уязвимые места – неприкрытые морские коммуникации. Первый набег на Бейрут был чисто корсарским. 7 июня (18-го по новому стилю) отряд судов под Андреевским флагом (4 полакки, 2 полугалеры и 1 шебека), которым командовал лейтенант Георгий Ризо, подошёл к Бейруту и сразу начал бомбардировку города и крепости. Обстрел продолжался до 12 июня, всего было сделано более 500 выстрелов. Одновременно с судов, укомплектованных преимущественно греческими экипажами, высадился десант, и к разрушениям от артиллерийского огня добавилось несколько десятков захваченных и сожжённых строений. Власти города запросили мира. В ходе переговоров выяснилась цена вопроса – контрибуция, равная сумме годового оброка султану. Получив деньги, Ризо с отрядом ушёл в Аузу, попутно прихватив с собой товары, захваченные в порту и на стоявших в гавани торговых судах. Вторично русские корабли появились у Бейрута год спустя. На сей раз поводом для боевых действий послужила просьба шейха Шехаба помочь ему освободить крепость от турецкого гарнизона. Юсуф Шехаб, друз по национальности, поднял восстание против османского господства и высказал желание стать под покровительство России. Так у русского флота неожиданно появился новый союзник. 19 июля 1773 года отряд капитана 2-го ранга Михаила Кожухова (2 фрегата, 5 полакк и 2 полугалеры) вместе с присоединившимся по пути отрядом лейтенанта Ивана Войновича (2 фрегата, 4 полугалеры, 1 шхуна) подошёл к Бейруту. Несколько дней спустя на берег был высажен десант (787 человек), который вместе с отрядами друзов блокировал крепость. Одновременно с лёгких судов выгрузили пушки – из них соорудили осадные батареи. Однако сильный турецкий гарнизон под предводительством паши Ахмада аль-Джаззара, албанца по национальности, прозванного за жестокость Мясником (джаззар по-арабски означает «мясник»), не собирался сдаваться – наоборот, он начал активное сопротивление. В течение трёх суток русские фрегаты непрерывно вели перестрелку с батареями Бейрута; обе стороны понесли потери. Флагманское судно Кожухова – 32-пушечный фрегат «Надежда» – получил ощутимые повреждения, но остался в строю. В городе царила паника; в арабских летописях того времени говорится, будто от грохота русских пушек «люди думали, что настал час Страшного суда, и горы обрушились на их головы». Осада Бейрута продолжалась более двух месяцев, и только 30 сентября сопротивление гарнизона было сломлено. Русским артиллеристам удалось сделать в крепостных стенах большие проломы, через которые на последний штурм устремились друзы. Ахмад аль-Джаззар согласился сложить оружие при условии, что ему и его ближайшим соратникам позволят уйти из крепости. Это условие было выполнено.
Вскоре над городом взвились российские флаги. В соответствии с заключённым договором, контролируемые друзами территории Палестины и Сирии, включая Бейрут, выходили из состава Османской империи и попадали под юрисдикцию России. Над центральными воротами города водрузили большой портрет императрицы Екатерины II, а следить за порядком на новых землях Кожухов поручил 300 воевавшим на его стороне албанским добровольцам. Такое положение дел сохранялось около четырёх месяцев – вплоть до января 1774 года.
За время осады Бейрута наши потери составили 34 человека убитыми и 96 ранеными, из которых часть впоследствии скончалась (в том числе два офицера). Возникает резонный вопрос: во имя чего русские моряки сложили головы, ведя бои на столь удалённом от России театре? Конечно же, дело вовсе не в «интернациональной помощи» временным союзникам. А в том, что бюджет островной «губернии» в Архипелаге (а в 1770-1774 годах население более чем 20 греческих островов поголовно приняло российское подданство!) практически полностью базировался на пиратском (или, скажем более деликатно, корсарском) промысле. Только в 1771-1773 годах наш флот вместе с охотно переходившими под Андреевский флаг греческими разбойниками захватил, как минимум, 360 неприятельских торговых судов. Причём, под понятие «неприятельские» попадали не только турецкие суда, но и алжирские, тунисские, египетские, «рагузские» (т.е. плавающие под флагом Дубровника) и даже греческие, если их хозяевами являются турки. Дозволялось считать трофеем и суда нейтральных стран, если на их борту удавалось обнаружить контрабанду.
Желание получить военную добычу играло не последнюю роль и в обеих историях с осадой Бейрута. Красноречивый факт: во избежание случайных стычек между союзниками (отличить не имевших униформы друзов от защитников крепости было непросто), Кожухов приказал своим войскам на последний штурм города не идти. Но за это он потребовал денежную компенсацию в 300 тысяч пиастров, которую затем должны были разделить между командами кораблей. Дословно в подписанном обеими сторонами договоре это звучит весьма забавно: «…а чтобы наградить российские войска обыкновенным грабежом, который в таком случае им запрещается, то вышепоказанные князья и начальники дурузские обязуются платить господину коменданту российскому 300 000 левков…» Так и сказано: грабёж. Слова «контрибуция» и «репарации» войдут в обиход несколько позже. Российский флот ушёл со Средиземного моря после заключения Кучук-Кайнарджийского мира. Греческие острова и земли Леванта, включая Бейрут, были возвращены Турции в обмен на территории в Причерноморье. Тем не менее, деятельность русского флота в Архипелаге была не напрасной и сыграла заметную роль в мировой военно-морской истории. Россия, совершив стратегический манёвр силами флота с одного театра на другой и добившись ряда громких побед над противником, впервые заставила говорить о себе как о сильной морской державе и важном игроке в европейской политике. Что же касается Бейрута, то впоследствии он ещё не раз подвергался атакам с моря. В 1831 году город был отбит у турок армией воинственного египетского монарха Мухаммеда Али. Однако впоследствии на помощь одряхлевшей Османской империи пришла коалиция европейских стран, и в сентябре 1840 года Бейрут подвергся жестокой бомбардировке со стороны английской эскадры под командованием сэра Чарльза Нэпира. Город был основательно разрушен, египетское войско отступило, и 9 октября турки вернули нынешнюю столицу Ливана под свою юрисдикцию.
В 1860 году фанатики-друзы, некогда бывшие нашими союзниками, учинили массовую резню «неверных». Жертвами пали тысячи издавна живших рядом с ними христиан-маронитов. Весть об этом вызвала негодование Европы, и Англия совместно с Францией срочно направила в Бейрут карательную (сейчас бы сказали: «миротворческую») экспедицию. Несколько позже к англо-французско-турецкому флоту присоединилась и русская эскадра под командованием капитана 1-го ранга И.А.Шестакова. К концу 1861 года Россия сосредоточила в водах Леванта внушительную силу: сюда прибыли парусновинтовые фрегаты «Илья Муромец», «Громобой», «Олег», «Генерал-адмирал», «Ослябя», корветы «Сокол», «Ястреб» и две шхуны. Здесь же, на рейде Бейрута, И.А.Шестаков был произведён в контр-адмиралы. Правда, непосредственно в боевых действиях наши корабли не участвовали: присутствие флота было необходимо для решения чисто политических задач. Вновь ареной боёв Бейрут стал в ходе итало-турецкой войны. Утром 11 (24) февраля 1912 года подошедшие вплотную к рейду итальянские броненосные крейсера «Джузеппе Гарибальди» («Giuseppe Garibaldi») и «Франческо Ферруччо» («Francesco Ferruccio») открыли по городу интенсивный огонь. Стоявший в гавани старый броненосец «Авниллах» (участник ещё Русско-турецкой войны 1877-1878 годов) получил прямое попадание и загорелся. Но больше всего досталось жилым кварталам города – там было убито более 140 и ранено 200 мирных жителей. После того как сопротивление гарнизона было прекращено, крейсер «Джузеппе Гарибальди» вошёл в гавань и торпедировал сидевший на мели «Авниллах»; взрыв торпеды унёс жизни 49 османских моряков. Свой второй находившийся в порту боевой корабль – миноносец «Анкара» – деморализованные турки затопили сами. Расплачиваться за весьма сомнительную боевую победу пришлось мирным итальянцам, проживавшим в Леванте и Сирии (а таковых было несколько десятков тысяч). Именно на них вымещало свою ненависть к агрессорам местное арабское население. Что поделаешь, Ближний Восток с незапамятных времён был одним из самых «горячих» регионов планеты… После вступления Турции в Первую мировую войну левантийские берега вновь увидели Андреевский флаг. Успешный рейд против судоходства совершил находившийся на Средиземном море русский крейсер «Аскольд». 2 декабря 1914 года он безнаказанно вошёл на Бейрутский рейд (крепость к тому времени была разоружена) и потопил подрывными зарядами небольшой каботажный пароход. Более крупный турецкий пароход «Сирия» крейсер захватил и вывел из бухты на буксире. Поначалу его хотели использовать как угольный транспорт, но на судне оказались неисправными паровые котлы, и в конце концов его затопили в открытом море. Одна из самых трагичных страниц в истории Бейрута относится к периоду 1975-1990 годов. Ливан охватил пожар гражданской войной, в междуусобицу были вовлечены также вооруженные силы Израиля и Сирии. А после громких терактов (18 апреля 1983 года от взрыва автомобиля на территории американского посольства в Бейруте погибли 63 человека; 23 октября взрыв грузовика унёс жизни ещё 241 американского военнослужащего) в конфликт активно вмешались США. В декабре 1983-го и феврале 1984 годов американский линкор «Нью-Джерси» («New Jersey») выпустил по находившимся в Южном Ливане «террористам» – шиитам, друзам, палестинцам и поддерживавшим их сирийцам – более 300 16-дюймовых снарядов, каждый весом по 1225 кг. Как водится, значительная часть этих смертоносных чудовищ упала на жилые дома и гражданские объекты. Командование американских ВМС долго отказывалось комментировать свои промахи, но потом всё же признало «некоторые ошибки» в наводке орудий… Современный Бейрут – это адская смесь наций, вероисповеданий и культур. Здесь христианские храмы соседствуют с мечетями, ультрасовременные небоскрёбы с руинами разрушенных войной зданий, кричащие витрины роскошных бутиков с трущобами бедных кварталов. В пёструю уличную толпу гармонично вписываются мини-юбки и хиджабы, бейсболки и «арафатки», модные костюмы и камуфляжная униформа… Но, к сожалению, ничего, что бы напоминало о русском следе в истории города, в Бейруте не осталось. Крепость, которую осаждали русские моряки, не сохранилась. Даже береговая линия в районе старого города сейчас совсем другая: в ХХ веке в ходе реконструкции порта была засыпана часть акватории и построены новые молы. Так что определить место, откуда корабли капитана 2-го ранга Кожухова вели огонь по турецкой цитадели, можно лишь приблизительно. О том, что территория их страны когда-то была под юрисдикцией России, ливанцы, разумеется, не помнят. Тем не менее, к русским они в массе своей относятся с явной симпатией. Даже суровые военные патрули, постоянно мешавшие нам фотографировать и делать видеосъёмку, оттаивали, узнав, что мы из России". А у меня на памяти фотография советских военных моряков, патрулирующих набережную в Ливане в 70-х годах прошлого столетия.
Примечание. Остров находится практически в центре Кикладского архипелага и Эгейского моря - он удален на 115-120 морских миль от Хиоса на севере, от Крита на юге, от Афин на западе и от Коса на востоке.
Видимо благодаря своему расположению, в конце 18-го века, он был выбран Григорием Орловым и адмиралом Спиридовым в качестве главной базы русского военно-морского флота, после победы при Чесме. Для нас русских, он прежде всего и интересен тем, что на острове с 1769 по 1774 годы базировался русский флот, остров и в частности северная бухта были выбраны в качестве центра архипелагской губернии, в которую входили еще 27 островов Эгейского моря.
По сути, все эти острова были еще одной российской губернией, население приняло русское подданство, и на самом острове было размещено все, что было должно для центра морской губернии – адмиралтейство, верфи для строительства и ремонта судов, госпиталь, казармы и даже кладбище на котором упокоилось около 600 наших соотечественников.
Историк Широкорад очень метко назвал все это большое хозяйство, пиратской республикой. И это действительно соответствовало действительности – губерния была удалена от остальной России настолько, что для ее содержания необходимо было изыскивать средства на месте, ее снабжение из России находилось в области ненаучной фантастики... Так продолжалось около 5 лет, по истечении которых, Екатерина сочла обременительным для державы иметь в таком отдалении от России военный флот и заключила с турками Кючук-Кайнарджийский мирный договор, разменяв греческие острова на Приазовье и право держать свой флот на Черном море и проходить через Босфор и Дарданеллы.
В первые месяцы войны Республика не имела, практически, регулярной армии и могла противопоставить фашистским войскам только спешно организованную, плохо вооруженную, необученную народную милицию. Благодаря героизму народных масс, руководимых коммунистической партией Испании, первые атаки фашистов были отражены, а мятежи в городах, поднятые фашистами, были подавлены. Германия и Италия помогали Франко перебрасывать воздухом из Испанского Марокко в Испанию регулярные войска, а также танки, оружие, боеприпасы, другое снаряжение, начав тем самым военную интервенцию. Немецкие фашисты направляли в Испанию свою военную продукцию: бомбардировщики (юнкерсы), истребители (мессершмитты) – самолеты новейших конструкций со своими экипажами и инструкторами, с техническим персоналом, используя Испанскую войну в качестве полигона для своей авиации (Германия готовилась в войне против СССР). Итальянский фашистский фюрер Муссолини, следуя по стопам Гитлера, направил в Испанию для поддержки Франко целый экспедиционный корпус итальянских пехотных войск.
В одном из первых сражений корпус был разбит в пух и прах интернациональными бригадами, военным советником которых был русский генерал Павел Иванович Батов. В марте 1937 года под Гвадалахарой.
В августе 1936 года в Лондоне было принято соглашение 27-ми европейских государств о запрещении ввоза в Испанию оружия и военной техники всех видов. Тогда же был создан международный орган для наблюдения за выполнением соглашения. В портах и на железнодорожных станциях ряда государств были введены что-то вроде инспекторов с правом осмотра трюмов кораблей и вагонов, идущих в Испанию. Этот орган был назван Комитетом по невмешательству в испанские дела. Он находился в Лондоне. Поскольку некоторые государства не выполняли соглашение (Германия, Италия, Португалия и другие), а члены Комитета, в частности, Англия, Франция, а вскоре и США проявляли попустительство таким государствам – международное общество прозвало Комитет по невмешательству в Комитет по невмешательству во вмешательство. Англия, Франция и США, ссылаясь на Комитет по невмешательству, отказали, к примеру, в продаже Испании ряда видов оружия. Франция, в которой правили в те годы «социалисты», не пропустила через свою южную границу железнодорожные эшелоны с оружием, купленным республиканской Испанией в других странах. Национально-революционная война в Испании показала пример солидарности демократических сил мира. Рабочие, крестьяне, прогрессивная интеллигенция, в большом количестве стран – в 54-х странах проводили митинги, демонстрации, требуя отказа от политики невмешательства в дела Испанского народа. Антифашисты-добровольцы большими и малыми группами, а всего около 40 тысяч прибыли в Испанию со всех континентов.
Первоначально формировались батальоны по национальному признаку: Французский батальон Парижской коммуны; Итальянский – Гарибальди; Немецкий - Тельмана; Американский – Линкольна; Польский – Домбровского и т.д. Вскоре национальный принцип стал трудно выполнимым. Был, например, батальон Чапаева. В него входили бойцы 25-ти национальностей. Перешли на формирование интернациональных бригад по две тысячи человек в каждой. Испанские коммунисты формировались в полки. Такие формирования сражались самоотверженно. Однако не все другие партии занимались таким делом. Например, анархисты, троцкисты и им подобные, формировали колонны, которые развертывались на участках фронта, избранных без согласования с военным руководством. Были партии, враждовавшие между собой до того, что открывали ружейную и пулеметную стрельбу друг против друга на улицах и площадях городов, в тылу страны. Отметил такие случаи потому, что однажды, находясь в Барселоне и проходя площадь, услышал стрельбу, но не известно откуда. Народ, однако, быстро укрылся в домах. Конечно, и я пошел за ним. Стрельба не только не прекращалась, наоборот усиливалась. Это было во второй половине дня до темноты. Только лишь в 23 часа все мы, выждав прекращение стрельбы, смогли выбраться из подвала укрывавшей нас аптеки. Были и такие партии, которые самовольно отступали в тыл, оставляя фронт открытым для фашистов. В нашей стране была создана Комиссия по отправке в Испанию оружия, боеприпасов, самолетов, танков, горючего, медикаментов и многого другого, необходимого для войны. В Комиссию входили крупные военные начальники видов Вооруженных Сил, представители Комитета Госбезопасности, группа вспомогательного состава. Включили в группу и меня.
. Комиссия держала связь с П.И.Берзиным – главным военным советским советником в Испанской армии и с Н.Г.Кузнецовым – военно-морским атташе в Испании и главным военным советником в Испанском Военно-морском флоте. Их информировали о выходе в Испанию советских морских транспортов с военными грузами, с личным составом (армейским и флотским) железнодорожным путем. Поскольку Кузнецов сообщил о появлении у входа в Испанскую базу подводных лодок Германии и Италии, ему дано было указание направлять эскадренные миноносцы в такую-то точку в море с указанными координатами для конвоирования (охраны) судов в Картахену (главная база Испанского военного флота), предварительно обмениваться опознавательными сигналами (паролем). В декабре 1936 года в Феодосии (небольшой город в Крыму) прибыл испанский транспорт «Альдекоа» водоизмещением 10 тысяч тонн. Здесь в темные часы производилась загрузка трюмов транспорта военными грузами: самолетами, танками, горючими материалами, взрывчатыми веществами, боеприпасами.
В то же самое время Комитет по невмешательству в испанские дела создал контроль по выполнению его решений, посадив в ряде стран инспекторов с правом проверки грузов в трюмах морских судов и железнодорожных вагонов. Кстати сказать, в 1938 году, возвращаясь из Испании в Москву железнодорожным транспортом (нас было трое), мы пересекали южную границу Франции. Проезжали небольшой французский городок Перпиньян, проводник вагона показал нам через окно до пяти или шести (уже не помню) железнодорожных эшелона с военными грузами, купленных Испанией в европейских странах. «Они стоят здесь, - сказал проводник, - давно. Они задержаны французским правительством «социалистов (!)». Этим и была вызвана необходимость скрывать от любопытных глаз погрузку военных грузов на «Альдекоа» в Феодосии, заниматься погрузкой в темные (ночные) часы. В конце декабря 1936 года погрузка «Альдекоа» военными грузами была закончена. Но предстояла другая погрузка. Была потребность закрыть военный груз в трюмах транспорта чем-то «гражданским». Ведь предстояло проходить проливом Босфор, мимо турецкого порта Стамбул, в котором находился инспектор Комитета по невмешательству в испанские дела. Другого выхода из Черного моря в Средиземное нет. Решили накрыть военный груз несколькими слоями гражданской одежды, белья, муки, продуктов питания. Так и сделали.
Севастополь, загрузка транспорта. Л.К.Бекренев стоит в кепке.
В конце декабря «Альдекоа» был переведен в Севастополь. Здесь были установлены два 45-ти миллиметровых орудия, по одному на борт. Установка пушек была взята из опыта Первой мировой войны 1914-1918 годов. Николай Герасимович Кузнецов продолжал доносить из Картахены о периодическом появлении вблизи базы немецких и итальянских подводных лодок. Одна из них прошла под водой в базу и торпедировала в носовую часть линейный корабль. Он рекомендовал воспользоваться опытом той далекой войны, показавшим неплохие результаты. А суть такова. В те далекие годы подводные лодки знали, что коммерческие (торговые), грузовые суда, не имеют артиллерийского оружия. Они подходили к ним под водой на короткую дистанцию, чтобы торпедировать наверняка. И топили транспортные суда. Иногда подлодки всплывали совсем близко и требовали от коммерческого транспорта идти с ними в их базы в качестве военного трофея. При сопротивлении, как говорится, расстрел на месте. Такие действия осуществляли в ту войну немцы и англичане. В годы Первой мировой войны появились «суда-ловушки», снабженные артиллерийским оружием, закамуфлированным под обычными лодками (шлюпками на борту). При необходимости «лодки» мгновенно раскрывались и пушки становились готовыми открыть огонь по супостату. В нашем случае «Альдекоа» также становился судном-ловушкой. Для поддержания готовности орудий к открытию огня по противнику на транспорт прибыли шесть краснофлотцев-артиллеристов, добровольцев.
Маскировка орудий в шлюпке на теплоходе. Л.К.Бекренев стоит справа.
Я обратился к Командующему Черноморским флотом с просьбой направить и меня в Испанию. Он переговорил по телефону с Урицким – начальником Главного Разведывательного управления Генерального штаба. И тот дал согласие. Я пошел на «Альдекоа» в роли военного коменданта. В первых числах января 1937 года все работы, инструктаж капитана корабля и его помощников об особенностях перехода в Картахену, о встрече в море с испанскими эсминцами, об опознавательных сигналах и по ряду других вопросов были завершены. Для проверки готовности к отплытию на «Альдекоа» прибыли члены Комиссии. Капитан корабля и его помощники благодарили Советское правительство, Вооруженные Силы, членов Комиссии за все сделанное для Испании. Благодарили также за экскурсии по Крыму и за беседы с ними о Советском Союзе и его народах. В итоге капитан сказал: «Аора эстамос кон охас обиертос пор сус панс» - «Теперь у нас глаза открыты на Советский Союз».
Государственная комиссия по проверке готовности испанского транспорта «Аделькоа» к выходу в Картахену с оружием на борту. Л.К.Бекренев стоит слева в темной кепке с биноклем.
Босфор прошли ночью без контроля. Так же прошли Мраморное море и Дарданеллы. Далее, чтобы скрыть наш маршрут от возможного наблюдения за нами, выйдя из Дарданеллы, пошли не на запад, а на юг, делая тем самым вид, что идем в Суэцкий канал. В темное время суток, без включенных ходовых огней, повернули на запад и пошли вдоль африканского побережья к месту, назначенному для встречи с испанскими эскадренными миноносцами. Такое место было назначено на траверзе мыса Бон в двадцати милях от берега в шесть часов утра по местному времени. Точно так и было все сделано, и нами и эсминцами. Обменялись опознавательными сигналами и приветствиями. Эсминцы заняли свои места для конвоя (охраны) «Альдекоа» на пути к месту назначения – в Картахену: флагман впереди транспорта, эсминцы (их было три) по одному с правого и левого бортов. Транспорт доставил весь груз в целости и сохранности. В Картахене встречали нас: представитель Военно-морского министерства Испании, Н.Г.Кузнецов с помощниками, командир базы. Для разгрузки транспорта все было приготовлено, тут же и приступили к разгрузке, затягивать эту работу было опасно. Немецкие бомбардировщики частенько навещали базу.
Друзья-однокашники по училищу давно переженились, обзавелись ребятишками: Никита Рындин — сыном и дочкой, Фрол Живцов — сыном Алешкой, у Щеголькова и Хэльми — двое белобрысых мальчишек, бойко болтающих с эстонкой-матерью по-эстонски, с отцом по-русски. Только Ростислав оставался холостяком. «Почему? — интересовались товарищи. — Неужели, доживя до тридцати, никого так-таки и не встретил?» Встречал. Но девушки, которым он нравился, не производили на него впечатления. Не то в шутку, не то всерьез Ростислав отвечал товарищам: — Среди сотен встречу одну. Меня будто кто-то толкнет и подскажет: «Не зевай!» Но пока внутренний голос ни разу еще не подсказал: «Вот она!..» В кают-компании Минай Стебельков, убежденный холостяк, раскрасневшись, неумело курил и доказывал: — Мы — перелетные птицы. Сегодня я — в Таллине, завтра — в Либаве, послезавтра — в Балтийске, а там, быть может, и на Север пошлют. Женись — и пойдут недовольства, упреки. Вот Игнаша — женат. Живет со мной рядом. Я не подслушиваю — в том виноваты строители, многое и не хочешь — услышишь. Жена у него да две мамы. Две львицы в одной берлоге. Да разве они уживутся?
— Мать жены в гости приехала, — пытался вставить Игнаша. — Но живет шестой месяц у вас, — не сдавался Минай. — Между собой они ссорятся, а потом, объединясь, втроем дружно одолевают Игнашу: «Проси перевода в Москву». — Что верно, то верно, — вздохнул Барышев. — А куда — в Москву? На Московское море — буксиром командовать? Или просиживать в штабе штаны? Для чего же ты тогда учился в Нахимовском, кончал училище имени Фрунзе? Чтобы стать сухопутным крабом? Допустим, ты, Игааша, не поддашься. Ты насчет моря — крепок. Но кровь тебе портят? Портят. Ну уж нет, лучше совсем не жениться!.. — Я, если женюсь, сбить себя с фарватера не позволю, — хорохорился Сережа Гаврилов. — Должна существовать, — продолжал Минай, — особая порода женщин, созданных для того, чтобы связать свою судьбу с моряком, способных переносить переезды, разлуки с любимым... Но как нам их распознать? Однажды, в воскресный день, Ростислав пошел в город. Он любил бродить по узеньким улицам среди обомшелых башен и суровых каменных стен. Когда он поднимался по лабиринту переулков, узких, как щели, на средневековый, похожий на декорацию Вышгород, ему казалось, он видит фильм о средневековье: вот-вот раскроется готическое окно, выглянет красотка и помашет платком. Но вместо красотки высовывался унылый чиновник одного из бесчисленных учреждений.
С Вышгорода был виден весь город — черепичные крыши, круглые башни, острые шпили, густой дым из труб, сады, парки — до самого моря, а там, дальше, — гавань, доки, тяжелые, как утюги, корабли. Таллин — чудесный город старины, флота, его нельзя не любить. Ростислав любил его не меньше своего Ленинграда. В тот день он спустился перекусить в подвал «Старый Тоомас» на Ратушной площади, где в низком зале под сводами за дубовыми столами люди пили кофе, ели салат и яичницу. Он сел за свободный стол. Похожая на Маргариту из «Фауста» кельнерша встретила его улыбкой. Повторила: копченого угря, омлет, кофе со сливками... и опять улыбнулась... Вокруг все были заняты едой и друг другом, говорили вполголоса. Ростислав позавидовал парочкам, забравшимся в укромные уголки: светловолосый парень не выпускал руку подруги; за другим столом двое, казалось, были на седьмом небе. Кельнерша принесла заказ и снова улыбнулась. Ростислав улыбнулся в ответ. Вошли две девушки, причесанные под Брижит Бардо, — одна блондинка, другая маленькая брюнеточка. Глаза у них были подрисованы, и это делало их похожими друг на друга. Девушки огляделись, увидели, что все занято. Пошептались. Брюнеточка подошла к Ростиславу: — Простите, вы разрешите сесть за ваш стол?
— Пожалуйста. — Большое спасибо, а то мы хотели уже уходить, — поблагодарила брюнеточка. — Олюша, садись. Ну, конечно, угря и яичницу, и побольше мороженого, — взглянув в меню, сказала брюнеточка подруге. — Вы не удивляйтесь, пожалуйста. Мы так проголодались, все утро по городу бегаем. Ленинградки, впервые в Таллине, это чудо— не город! Правда ведь? — спросила она Ростислава, — видно, словоохотливая девчонка. Глаза у нее были как две черные смородинки. Ростислав подтвердил: да, он тоже влюблен в этот город. — Влюблены? Разве в город можно влюбиться? — засмеялась брюнеточка. — А вы думаете, влюбляются только в девушек? — Нет, я с вами, пожалуй, совершенно согласна. В такой город можно влюбиться. И я в него влюблена. Олюша, а ты? Блондинка кивнула и промолчала. Пока ее подруга заказывала подошедшей, на этот раз не улыбавшейся кельнерше завтрак, блондинка в упор смотрела на Ростислава, а он, встретив взгляд серо-голубых глаз, мучительно пытался вспомнить, где и когда он их видел. Нет, эту девушку он не знает, ее нельзя не запомнить: она куда интереснее своей бойкой подружки. «Олюшей ее зовут... Ольгой... Нет, Ольги я никогда не встречал», — и, успокоившись, Ростислав занялся едой. Вдруг блондинка спросила: — Простите... Скажите... ведь это же вы?
Он непонимающе смотрел в ее взволнованное лицо. — Ведь это же вы, не правда ли? Вы? — продолжала она допрашивать. — Я не могла обознаться... — Я? Ну конечно, я — это я, — ответил он бестолково на ее бестолковый вопрос. — Меня, конечно, трудно узнать, — оказала, волнуясь, блондинка. Глаза ее были полны радостных слез. — Вы тогда были уже почти совсем взрослым, а я... Алю, Алю вы помните? Она глубоко вздохнула — ждала ответа. Брюнеточка, ие понимая, в чем дело, перестала есть, тоже уставилась на него. И тогда Ростислав вспомнил...
2
...Много лет назад, вскоре после войны, он шел на теплоходе «Рига» к отцу, в порт Далекий. Теплоход был переполнен: офицерские семьи переправлялись в новую базу флота, туда же перебирались и вольнонаемные работники. Ростислав радовался, что самостоятельно путешествует, занимает верхнюю койку в каюте первого класса — на нижней расположился толстый певец, приглашенный моряками на гастроли. Не успев еще разложить свои вещи, певец долго полоскал над умывальником горло, потом раскатисто пробовал голос: «ми-ми-миаах-ха». К юному нахимовцу он отнесся слегка покровительственно, именуя его «морским волчишкой», посылал его то в буфет за нарзаном, то в читальный зал за газетами, которые он, разумеется, уже прочел в Ленинграде.
Преподаватель музыки в ЛНВМУ, композитор, заслуженный деятель искусств РФ
Толстяк удивился, что нахимовец знает все оперы, в которых он пел, любит серьезную музыку: «В наши дни среди молодежи вы редкость, мой мальчик, теперь молодежь предпочитает тру-ля-ля, тру-ля-ля, а симфонии для них — лес дремучий». Ростиславу было с толстяком интересно: он рассказывал о Шаляпине и Неждановой, Карузо и Джильи, о великих и о забытых певцах. За обедом в кают-компании их посадили рядом, за столом толстяк помалкивал: он сосредоточенно ел. Теплоход еще не вышел из Морского канала, как в курительной уже забивали «козла», ребятишки с визгом носились по коридорам и палубам. Правда, раньше, чем «Рига» прошла Финский залив, певец потерял аппетит и все удивлялся: — Неужели, счастливец, вас не тошнит? Ростислав заверял его, что это не настоящая качка, он испытал и похуже — и ничего: ел и борщ, и котлеты, и кашу и был совершенно здоров. — Ох, сколько оплаченного добра пропадает! — сокрушался .
Ночью он метался, храпел. Наутро многие пассажиры слонялись, как пьяные, в смятении поглядывая за борт, где ходили высокие пенистые волны. И только несколько ребятишек чувствовали себя как ни в чем не бывало; матросы прогнали их с палубы — случится что, за них отвечай. Ростислав поднялся на капитанский мостик, и капитан разрешил ему там остаться. Ростислав был горд. Еще бы! Офицеры-пассажиры сидят по каютам, а он вместе с капитаном смотрит сквозь толстое стекло на пенистые валы. Он даже перекинулся несколькими словами с капитаном. Да, окончив училище, он будет штурманом, его интересует и радиолокация. Уж он-то посвятит морю всю жизнь! Седой капитан сказал, что знает отца Ростислава, вместе конвоировали транспорты во время войны. «Первейший моряк ваш отец». Ростиславу было приятно услышать такое. Спустившись с мостика, он заглянул в пустой, с притушенным светом салон, в курительную, где в мрачном одиночестве курил носогрейку усатый мичман. В читальном зале горело лишь несколько лампочек. В глубоком кожаном кресле, поджав ноги, сидела девочка со стриженными, как у мальчика, светлыми волосами и читала толстый журнал. Ростислав взял со стола «Огонек», занялся кроссвордом. Вдруг он услышал: — Скажите, пожалуйста, писатели всегда пишут правду? — Писатели? По-моему, должны писать правду. — А вы читали когда-нибудь Грина? — Конечно читал. И «», и «». — Грин вам нравится? — Очень.
— И вы ему верите? — Да. — Я тоже. Я даже во сне часто вижу алые паруса. А вот другой писатель, — она показала толстый журнал,— говорит, что Грина надо, как это... — она заглянула,— а, вот... «изъять, он отравляет юношество, — опять заглянула в журнал, — беспочвенными мечтами». Ростислав был настолько возмущен, что девочка протянула ему журнал: — Почитайте, если не верите. Этот писатель — злой человек. А вы говорите — писатели пишут правду!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Капитан ледокола рассказал, что ожидая нашего возвращения из разведывательного полета, они сами, находясь в тумане, включали прожекторы, запускали дымовые ракеты, давали гудки. Ничего из этих сигналов до нас не дошло. Закончив научные работы, мы зашли на остров Врангеля, взяли там товарищей, закончивших свои работы, и направились во Владивосток с заходом в Перропавловск-Камчатский, чтобы высадить работников Комитета Севера, фотокорреспондента, строителей дома для зимовщиков. Об окончании работ доложили Москве. И тут же получили указание зайти в американский городок Ном, что на южном берегу Аляски вблизи Берингова пролива, и взять на борт ледокола самолет летчика Слепнева – участника спасения «челюскинцев». Этот самолет был куплен у американцев для участия в спасении «челюскинцев». Слепнев перегнал его в городок Ном – на Аляске, из которого и летал в лагерь Шмидта, находившейся еще на льдине. Брал «челюскинцев» и доставлял их в Уэлен. В тот год Ном был маленьким городком с небольшим количеством поселенцев, деревянными небольшими домами, хозяйственными постройками, магазинчиками, ресторанчиками. За домами и постройками холмы разрытого грунта, видимо, следы многолетних поисков золота.
Судя по характеру общения Слепнева с местными жителями, он пользовался уважением. Когда он водил нас по городу, встречные люди уважительно приветствовали его, даже из тех, кто шел по другой стороне улицы, другие снимали шляпы. Закрепив самолет на палубе ледокола, «Красин» направился во Владивосток. Предварительно нам предстояло зайти в Петропавловск. Поскольку пассажирская связь с Владивостоком в те годы была малой и слабой, администрация Петропавловска просила нас взять с собой во Владивосток трех мужчин и одну женщину. Мы согласились, но сказали, что мужчинам место на корабле найдем, а для женщины можем предложить только мягкий диван в кают-компании с высоким закрытием от подволока (потолка) до палубы (пола). Она согласилась. Ее возраст был, наверное, в четвертом десятке. Из Авачинской губы вышли в Тихий океан, пошли в Охотское море. Погода благоприятствовала. Однако, чем больше приближались к нему, тем суровее становилась погода. У Камчатского мыса «Лопатка» мы вошли уже в циклон, в область пониженного атмосферного давления с минимумом в центре. Погода при циклоне преобладает пасмурная, с ветрами, доходящими до ураганных ветров – тайфунов. Корабли испытывают бортовую и носовую качку, порой крен становится причиной их гибели. Такие события бывают чаще в зимние месяцы, когда волны от ветров заливают палубу корабля, которая покрывается льдом. Лед неравномерно накапливается. Корабль волной опрокидывается на борт. Такие явления особенно заметны в рыболовецком флоте. И чаще всего с июля по октябрь. Но бывают и зимой. Пройдя Татарским проливом, мы, можно сказать, оказались во Владивостоке. Здесь и закончилось выполнение нами работ, порученных Москвой. В те годы проводились работы по формированию Тихоокеанского флота. Смирнов – начальник экспедиции нанес визит Командующему Тихоокеанским флотом Викторову Михаилу Владимировичу, рассказал о спасении авиацией «челюскинцев», поинтересовался своими вопросами, как инспектор Военно-морского флота. Как и всегда меня водил с собой.
Военно-морской атташе капитан 1 ранга Ковалев Александр Семенович.
Викторов сообщил нам о прибытии во Владивосток Ковалева Александра Семеновича военного атташе в Японии. Того Ковалева, у которого я принял в Разведупре должность начальника Восточного сектора. Он прибыл, сказал Викторов, по вызову начальника Генерального штаба РККА специально для Викторова, Смирново, Бекренева, руководящего штабного и корабельного состава ТОФа, чтобы ознакомить нас с состоянием Японского флота и его подготовке к войне против Советского Союза. Да, в те годы Япония вместе с «молчаливыми» империалистами, фашистами и милитаристами готовилась к захвату Советского Дальнего Востока вплоть до Байкала. Наше политическое и военное руководство было весьма озабочено складывающейся обстановкой на Дальнем Востоке. Ведь Япония уже захватила северо-восточные провинции Китая, Манчжурию, целилась к захвату Монголии! Тогда же, в те дни я в встретился начальником Разведупра ТОФа капитаном первого ранга Зайцевым. Вместе решали вопросы разведывательной работы. Для него приезд Ковалева был весьма кстати.
А.С.Ковалев перед приемом у императора Хирохито.
В третий день пребывания во Владивостоке Смирнов, а с ним и я, выехали в Москву. Ехать предстояло 9 суток! Посмотрели фауну Сибири, полюбовались Байкалом, а в ресторане отведали знаменитого вкусного омуля. Прибыв в Москву, я изложил начальнику Разведупра – Павлу Ивановичу Берзину о работах, выполненных на ледоколе «Красин», о встречах во Владивостоке с Командующим Тихоокеанского флота, с военно-морским атташе в Японии Ковалевым, с начальником разведки Тихоокеанского флота Зайцевым. Доложил о просьбе Викторова и Зайцева помочь флотской разведке материалами и финансовыми средствами для повышения уровня ее деятельности. Доложил также о выполнении данного мне Берзиным задания по Панамскому каналу, задания данного мне перед уходом в экспедицию по спасению «челюскинцев». Выслушав доклад, Павел Иванович обязал меня ознакомить с ним начальников соответствующих отделов Управления, чтобы доложили ему о возможностях выполнить просьбы Командующего ТОФом. Я приступил к выполнению задач и обязанностей начальника Дальневосточного сектора. Примерно через год меня назначили начальником отделения агентурной разведки Разведывательного управления штаба Черноморского флота.
На Черноморском флоте
На этой должности я заменил товарища Баранчика – эрудированного работника, «старого» большевика, участника Первой мировой и Гражданской войн. Он имел уже преклонный возраст и причиной его ухода со службы явилась болезнь. Он ввел меня в особенности обстановки в каждой разведываемой стране, политического и контрразведывательного характера: в Румынии, Болгарии, Турции, Малой Азии, Греции, Египте. Агентурное отделение имело два разведывательных пункта, территориально разделенных. В каждом из них работал довольно подготовленный оперативный состав. Поступавшая от агентов информация положительно оценивалась флотским командованием. Некоторые агенты, завербованные в годы работы Баранчика, продолжали действовать и в годы Великой Отечественной войны. Еще в ноябре 1940 года, после подготовки в Севастополе, были отправлены на их родину, например, болгарский патриот «Гено» и его супруга под псевдонимом «Вера», подготовленная радистка.
. . .
Оккупация немцами Болгарии и установившийся усиленный контрразведывательный режим не позволяли им некоторое время приступить к работе. Однако они не теряли время. Создали другую резидентуру. Привлекли к разведработе брата «Гено» и его супругу. В 1942 году установили радиосвязь с разведкой Черноморского флота. К тому времени «Гено» создал агентурную сеть в Пловдиве, а его брат – в Варне. «Гено» информировал черноморцев о немецких и болгарских войсках и о Военно-воздушных силах на территории Болгарии, о внутриполитическом и экономическом положении в стране, брат «Гено» - о деятельности Военно-морских сил и обороне болгарского побережья. Разведка черноморцев имела деятельных агентов в Турции, в Румынии. Но мне не суждено было задерживаться на работе черноморцев.
Глава XX. В Испании.
В июле 1936 года в Испании вспыхнула национально-революционная война испанского народа. В начале XX века Испания участвовала в колониальном разделе Марокко. Держала там свои войска.
После Первой мировой и Гражданской войны в России в Испании усилилось рабочее движение. В 1920 году была основана коммунистическая партия Испании. Однако в 1923 году установилась военно-монархическая диктатура. В апреле 1931 года монархия была свергнута, что положило начало Испанской революции 1931-1939 годов, в ходе которой в январе 1931 года был создан Народный фронт (Испанская коммунистическая партия, Испанская социалистическая партия и другие). В Испании, надо сказать, было много партий и организаций: монархистов, троцкистов, реформистских профсоюзов, оппортунистов, мелко-буржуазных. И каждый из них играл в свою ду-ду. В рабочем движении возникали расколы, которыми пользовались реакционные силы. Была установлена военная диктатура. Лидеры социалистической партии и реформистских профсоюзов открыто предавали рабочий класс и сотрудничали с диктатором, получив разрешение на легальную деятельность, в то время как Компартия была загнана в подполье. Пролетариат и крестьянство, несмотря на репрессии, продолжали героическую борьбу, отвечали мощными забастовками и демонстрациями, хотя и несли большие потери. Компартия, загнанная в подполье, сумела сплотить вокруг себя широкие массы трудящихся. Ее деятельность особенно стала активной после 1932 года, когда во главе ее руководства стали Хосе Диас и Долорес Ибаррури. Если в 1931 году было 800 членов партии, то к 1934 году их стало 20 тысяч.
В 1933 году, после прихода в Германии к власти фашиста Гитлера, пользуясь попустительством республиканского правительства, силы реакции организовали антинародную фашистскую конфедерацию автономных правых и, пустив в ход все средства нажима на избирателей – от подкупа до террора – получили большинство голосов в парламенте. Мощное антифашистское движение вынудило фашистских правителей уйти в 1935 году в отставку. В январе 1936 года по предложению коммунистов лидеры социалистов и республиканцев подписали пакт о единстве действий. Образовался союз пролетариата, крестьянства, мелкой и средней городской буржуазии и прогрессивной интеллигенции против фашизма. Испанская и международная реакция организовали заговор против Республиканской Испании, в центре которого стояла фашистская Германия с фюрером Гитлером и фашистская Италия с фюрером Муссолини, имевшими весьма далекий прицел: утвердить в Испании фашистский режим и превратить ее в свою колонию и военную базу для перехвата морских путей Англии, Франции к их громадным колониальным владениям в Африке и в Азии. Правители США, Англии и Франции поощряли политику германского и итальянского фашизма, рассчитывая использовать его для подавления революционного движения в Испании, чтобы в дальнейшем направить фашистскую агрессию на Восток против Советского Союза. 17-18 июля 1936 года испанские фашисты подняли мятеж в гарнизонах испанской армии, включая находившихся в Марокко, укомплектованных марокканцами. Командование мятежных войск в большинстве своем было монархическое, участвовало в антиреспубликанском заговоре. Возглавлял контрреволюционные войска генерал Франко.
.jpg)
