СВЕРШИЛОСЬ! НАС УСЛЫШАЛИ! Наконец-то получен ответ хоть от одной инстанции, ответственной за ликвидацию «Музейно-мемориального комплекса истории ВМФ России» в районе «Северное Тушино» г. Москвы. В свежем номере газеты «Военно-промышленный курьер» («ВПК») № 31 (499) за 14 августа 2013 года на странице 12 (см. Приложение) опубликована официальная позиция Департамента культуры города Москвы от 07.08.2013 г. № 01-11-1289/3 за подписью первого заместителя руководителя Департамента Е.В. Проничевой на проблему музея. Это первый ответ властей города на мою статью в этой газете от 01 августа 2013 г. ЦЕЛЬ ТОЙ КРАТКОЙ (а потому НЕ ТОЧНОЙ, А НЕПОЛНОЙ) СТАТЬИ ДОСТИГНУТА (!) – привлечь внимание властей столицы и морской общественности на судьбу уникальных экспонатов истории ВМФ.
Я не имею права злоупотреблять вниманием читателей «ВПК» и занимать новые площади очень уважаемой газеты на пустую переписку с этим Департаментом, но я обязательно доведу до главного редактора газеты (копию дам в Департамент) свои ПОЛНЫЕ (а потому ТОЧНЫЕ) комментарии к этой официальной позиции, так как я понимаю, что любой чиновник считает своей задачей сначала низвергнуть автора, дающего в статье «неточную информацию» и, растоптав его, выпятить себя (свое ведомство) в качестве «образца», не вводящего в заблуждение читателей газеты.
ПРОЧИТАВ ОТВЕТ Е.В. Проничевой, ХОЧУ СРАЗУ ЕГО ЗАБРАКОВАТЬ! Мне жаль эту госпожу, ведь ее так сильно подставили подчиненные, готовившие впопыхах ее ответ. Вывод напрашивается сам собой: либо она не в курсе проблемы, либо у нее некомпетентные подчиненные! Почему так произошло? Вот мои комментарии к тезисам позиции Департамента:
1. «…довожу до Вашего сведения, что музей подводной лодки Б-396 «Новосибирский комсомолец» не прекратил свое существование, а лишь временно закрыт для посетителей». В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ДЕЛО ОБСТОИТ ЕЩЕ ХУЖЕ! Прекратил существование весь «Музейно-мемориальный комплекс истории Военно-морского флота России»! В доказательство могу привести копию Свидетельства Федеральной налоговой службы (выданного 23 мая 2013 г. Межрайонной инспекцией ФНС № 46 по г. Москве) о прекращении деятельности юридического лица – «Государственное бюджетное учреждение культуры города Москвы «Музейно-мемориальный комплекс истории Военно-морского флота России», которое теперь не имеет своего финансового счета и прочих атрибутов самостоятельной организации (название, Устав, кадры, бухгалтерия). Копию документа представлю в редакцию по ее требованию.
2. Самое ужасное в том, что Департамент культуры «временно закрыл для посетителей» не только музей подводной лодки Б-396 «Новосибирский комсомолец», но и весь Музейный комплекс! Причем сделал это без всякого изучения общественного мнения, пожеланий морской общественности, да и просто населения столицы. Он сделал это настолько «кулуарно», что вызвал сначала (в ноябре 2012 г.) недоумение моряков, а затем, при закрытии подводной лодки в мае 2013 г., и возмущение! Кому мешала набережная со своими, ставшими ее неотъемлемой частью, экспонатами? Где в течение последних лет проходили многие торжественные (с обязательным подъемом военно-морских флагов) мероприятия ветеранов флота вместе с морскими кадетами и юными моряками. Где теперь им собираться – взрослые чиновники не подумали об этом!
3. «Решение о прекращении приема посетителей было принято по итогам выездной проверки лодки, состоявшейся 23 мая 2013 года под руководством начальника управления Заместителя Мэра г.Москвы по вопросам социального развития Н.П. Филиповой…» (попутная ремарка: даже в фамилии чиновницы Департамент культуры делает ошибку, написав ее с одной буквой «п»! Кто читал и визировал текст письма Е.В. Проничевой?). Почему выездную проверку лодки высокой комиссией нельзя было делать раньше, до ноября 2012 г., представив ее результаты на суд общественности (на худой конец, просто объявив их в СМИ). Кому выгодно было такое замалчивание темы?
4. «По результатам проверки было установлено, что Большая дизельная подводная лодка Б-396 находится на балансе Департамента строительства г.Москвы и является объектом незавершенного строительства, другими словами она так и не была введена в эксплуатацию». Тут же напрашивается вопрос сразу к двум департаментам: культуры и строительства столицы. Неужели до работы выездной комиссии в мае этого года руководство этих ведомств не знало – на чьем балансе находятся все три больших объекта (лодка, экраноплан и катер на воздушной подушке)? Хотя, как мне рассказал корреспондент «Московской правды», первым написавший о закрытии Музейного комплекса истории ВМФ в июне этого года, в пресс-службе Департамента строительства на его вопрос удивленно ответили, что они не знают на балансе такой объект как подводная лодка! Вот до чего довела «закрытость и кулуарность» ведения дел вокруг лодки! Ведь в течение многих лет и даже в начале этого года выделялись значительные суммы на дооборудование объектов! За 10 лет Департамент строительства так и не смог (или не захотел?) дооборудовать их и превратить в музейные экспонаты, как предписывалось Распоряжениями Правительства России от 03.11.2003 г. и 07.09.2006 г. Что же он делал с этими деньгами?
5. «В связи с необходимостью завершения строительных работ на объекте Музейно-мемориального комплекса истории ВМФ России Департаменту культуры г.Москвы было предписано временно приостановить прием посетителей до завершения строительных работ Департаментом строительства г.Москвы, а также обеспечить отключение объекта от электроснабжения и передать ключи балансодержателю - Департаменту строительства г.Москвы». Мой вопрос: может ли вышеназванная комиссия перечислить по пунктам: какие строительные работы на объекте (на каком из трех больших?) Музейно-мемориального комплекса истории ВМФ России не завершены? Ведь конструкторы и судостроители «Северного машиностроительного предприятия», сдали Москве уже переоборудованную лодку. А в начале этого года выделялись значительные суммы (миллионы!) на дооборудование экраноплана. Где эти деньги и почему в письме Департамента культуры газете ни слова не говорится о дооборудовании оставшихся двух объектов (экраноплана и катера)?
Далее. Временная приостановка приема посетителей на лодку (с навешиванием замков) и одновременное отключение такого сложного объекта от электроснабжения показывают некомпетентность специалистов, принимавших решение. В этом случае нельзя обеспечить доступ в отсеки и трюма подводной лодки для их регулярного осмотра, тем самым нарушаются все правила обеспечения безопасности объекта на воде! А впереди – осень, повышенная влажность и закономерное (без проверок) снижение сопротивления изоляции… К тому же людей, проводивших осмотры, уже уволили! Кроме того, на флоте широко известно, что слово «временная приостановка» может означать «НАВСЕГДА». Кто может поручиться, что это не так? Против этого может быть только один метод: широко опубликовать План развития музейного комплекса (с ответственными организациями, лицами и реальными сроками выполнения всех работ). Как было предписано постановлениями Правительства Москвы от 19 декабря 2006 г. N 1023-ПП "О дальнейшем развитии музейно-мемориального комплекса истории Военно-морского флота России в акватории Химкинского водохранилища" и от 6 октября 2009 г. N 1072-ПП "О внесении изменений в постановление Правительства Москвы от 19 декабря 2006 г. N 1023-ПП".
Попутный вопрос: почему вдруг ключи балансодержателя от недостроенного объекта (лодка) вдруг оказались у Департамента культуры, который своим же приказом передает их обратно строителям (отдал то, что ему не принадлежало, бред какой-то)?
6. «Согласно проекту реконструкции музейно-паркового комплекса "Северное Тушино" на прилежащей к подводной лодке территории в скором времени должен быть построен павильон для морского музея, что также позволит увеличить количество рабочих мест. Все экспонаты, представленные в музее ВМФ уникальны, поэтому после завершения строительных работ подводная лодка будет передана музейно-парковому комплексу и снова откроит свои двери для посетителей. Срок завершения работ – конец 2013 года – начало 2014 года». Откуда вдруг, ни с того ни с сего, появился павильон для морского музея, который должен быть построен именно на прилежащей к подводной лодке территории? Ведь согласно вышеуказанному Постановлению Правительства Москвы от 19 декабря 2006 г. № 1023-ПП, должны были быть выполнены следующие пусковые этапы и их реализация в 2007-2012 гг.:
- I этап 3-я очередь - строительство служебного павильона для приема посетителей, площадок для экспонирования образцов военно-морской техники;
- II этап - демилитаризация, перемещение и установка экраноплана и десантного катера после их передачи из федеральной собственности в собственность города Москвы в установленном порядке;
- III этап - строительство здания ММК истории ВМФ России (общей площадью 5000 кв. м).
Куда делся заказчик всех работ - ГУП "ДЗ "Гидромост". Где проект здания?
Насколько реальны сроки завершения работ, если директор парка лично сказал тому же корреспонденту «Московской правды», что сам не знает – когда строители (и, главное, кто, какая организация») сделают лодку.
7. «28 июля 2013 года администрацией музейно-паркового комплекса "Северное Тушино" специально для ветеранов было проведено мероприятие по празднованию Дня Военно-Морского Флота. Праздник прошел в формате спектакля - реконструкции военных сражений, которые развернулись не только на суше, но и на воде. Стоит отметить, что подобного рода мероприятия никогда ранее не проводились на территории музейно-паркового комплекса и в планах администрации парка сделать праздник ежегодной традицией».
Я побывал на Дне ВМФ в парке «Северное Тушино». Впечатление – ужасное! Вместо соблюдения определенных канонов этого праздника (плакаты с Днем ВМФ, общее построение моряков, подъем флага, встреча Нептуна, показательные выступления моряков, показ морской техники, моделей и т.д.) на пляже парка состоялось шоу на тему «Сталинградский десант»… Причем с раннего утра до полудня (!), до начала шоу, на всю акваторию Химкинского водохранилища из динамиков гремели гитлеровские марши (не морские патриотические, всеми любимые песни!). При всем моем уважении к битве, юбилей которой отмечали в конце прошлого - начале этого года, по моему убеждению, это шоу – совсем не характерно и абсолютно неприемлемо для такого Дня ВМФ! К тому же абсолютно не были соблюдены нормы безопасности (в зрителей летели стреляные гильзы, сами каскадеры обгорели, а один – на параплане – и вовсе разбился). Обеспечение скорой помощью также не было! И это все – следствие закрытия Музейно-мемориального комплекса истории ВМФ России!
8. «Просим Вас дать опубликовать позицию…»
В какой же школе учат такому русскому языку? Глупость пишущего да увидят все!!!
Остается последний вопрос: КТО ЖЕ ВВОДИТ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ ГАЗЕТЫ?
Поезд прибыл на (ныне Московский) вокзал. Пошли, как указывал нам товарищ ярославского городского военкомата, к военному коменданту вокзала. Предъявили предписания и метрики – документ о регистрации рождения (тогда свидетельств о рождении и паспортов еще не было). Нас отправили в комнату ожидания, в которой уже находились таких же человек 8-10, прибывших из других городов. Пришел краснофлотец – старшина и повел нас в казарму. Большая привокзальная площадь удивила нас многолюдием и разнозвучным шумом. Потоки пешеходов на широком тротуаре и площади беспорядочно пересекались в разносторонних направлениях. Множество лотошников, стоявших и ходивших перед выходом из вокзала, кричали на разные голоса: «Кому бублики, бублики, налетай!», «А вот пирожки, горячие, вкусные пирожки», «Милые дети, покупайте сладкие пети!» (Леденец, петух на палочке) и т.п. Тут же торговали бельем, платками, галантереей, папиросами, прочим товаром. «Гей! Гей! Посторонись» - зычно восклицали извозчики, разгоняя пешеходов. Автомобили – грузовики гремели цепями таля, предшественницы кардановой передачи, глушили публику шумом двигателей и звуками клаксонов – воздушных сигналов. В центре округлой площади возвышался грубовато-тяжелый памятник Александру третьему, выполненный из темно-серого гранита: здоровый конь на постаменте, на нем царь верхом в полицейской форме – мундир, шаровары с напуском на голенища сапог, шапка – кубанка, шашка. Заметив наш интерес, краснофлотец пояснил, кому он воздвигнут и сказал, что питерские рабочие прозвали памятник «Пугалом». Вокруг памятника разворачивался трамвай со страшно визгливым скрежетом от трения колес о рельсы и с громким звоном своих упредительных сигналов.
, Николай II был очень недоволен скульптурным изображением отца. Горожане же повторяли из уст в уста эпиграмму неизвестного автора: «Стоит комод, на комоде бегемот, на бегемоте идиот» (вариант – «на бегемоте обормот»). В городе тогда шел спор – считать тяжеловесный памятник неудачей известного скульптора или, напротив, блистательным успехом: дескать, скульптор выразил свое отношение к реакционному царю, вызывавшему недовольство общества своей политикой. приписывается фраза: «Я не занимаюсь политикой, я просто изобразил одно животное на другом».
В суматошной обстановке, в которой мы оказались, у нас была одна забота – как бы в могучей, движущейся толпе не потерять краснофлотца, не отстать от него. От вокзала до казармы шли пешком, километров, наверное, около шести. Но нам с маршрутом и с сопровождающим очень повезло. Прошли весь Невский проспект. Здесь тоже было большое движение: пешеходы, извозчики, автомашины, трамваи, но шума было меньше, чем на площади. Первое, что обратило наше внимание – покрытие Невского проспекта, его проезжей части, деревянными, шестигранными шашками, называемыми торцами (бруски поперечно разрезанного дерева). На наш вопрос: «Почему?» - сопровождающий ответил: «Чтобы лошади извозчиков и кавалеристов не нарушали покой петербургской знати, проживавшей на Невском, цоканьем копыт по камню». Это было для нас первым знакомством с капризами петербургской знати.
Первую остановку сопровождавший сделал на углу Невского и улицей Садовой, чтобы показать нам место расстрела в июле 1917 года мирной демонстрации трудящихся, солдат и матросов, учиненного по распоряжению буржуазного Временного правительства. При последующем движении он показал Казанский собор, в котором похоронен Кутузов, здание бывшей Государственной думы, Арку Главного штаба, через которую 25 октября 1917 года (7 ноября по новому стилю) ворвались на Дворцовую площадь красногвардейцы (отряды вооруженных рабочих), революционные солдаты и матросы на штурм Зимнего дворца, в котором засели министры Временного правительства. Показал Зимний дворец, место на Дворцовой площади, где бы расстреляна мирная демонстрация рабочих 9 января 1905 года, Александровский парк, через который матросы Балтики шли на штурм Зимнего дворца в октябре 1917 года. Услышав название парка, мне вспомнились слова песни: «Мой сын в Александровском парке был пулею с дерева снят». Песню эту я слышал еще в Коровниках, на берегу Волги. Ее в полголоса пели рабочие, вечером сидевшие у костра. Так вот, о каких событиях, была та песня, подумал я. О Кровавом воскресенье 1905 года. Краснофлотец показал нам Сенатскую площадь, на которую 14 декабря 1825 года вышли дворяне – революционеры, преимущественно офицеры, участники войны 1812 года, и войска, находившиеся под их влиянием, протестуя против самодержавия и крепостничества. То было первое в России революционное восстание «». Здесь же мы увидели известного со школьной скамьи «Медного всадника» и Исаакиевский собор, Адмиралтейскую иглу и шпиль Петропавловской крепости.
Увиденное и услышанное произвело на нас, провинциальных парней, большое впечатление. Из рассказанного я кое-что слышал, занимаясь в кружке комсомольской учебы, но сейчас, на конкретных местах я представил себе все в натуре, объемнее. И помню, возникло у меня тогда желание – вернуться бы сейчас в Ярославль и рассказать ребятам ЯГЭС обо всем, что увидел и услышал в первый же день прибытия в Ленинград. Краснофлотец оказался не без умора, у входа в Крюковские казармы, куда он нас привел, был небольшой, но довольно симпатичный каменный мост через речку Мойку. «Вот это мост поцелуев!» – утвердительно подчеркнув последнее слово, и посмотрел на нас с интригующей улыбкой. Увидев, однако, наши серьезно-вопросительные лица, выжидавшие пояснений, разъяснил: «Так называют этот мост в шутку, а истинное ему название «Поцелуев мост», названный по фамилии его строителя. В казармах собралось нас человек 130-140, съехавших их разных городов. Жили по корабельному расписанию. Занимали нас различными хозяйственными работами. Командовал нами старшина. Питание было трехразовое, приличное. Бачок – на 6 человек. Ложки – у каждого своя. С 19 часов до 22-х разрешался выход в город. В воскресные дни – с 9 часов. Ходили группами по 3-4 человека, знакомились с Ленинградом. Много исторической интересной информации дали нам в те дни любезные ленинградцы по собственной инициативе, узнавая в нас приезжих провинциалов. Конечно, влекла нас к себе Нева. Здесь нам показали место, где стоял крейсер «Аврора» в ночь на 25 октября 1917 года, который выстрелом из носовой пушки дал сигнал к началу штурма Зимнего дворца. Первым, увиденным нами, кораблем был «Кречет», на котором размещался походный штаб Балтийского флота. На противоположном берегу Невы, у берега Васильевского острова, видели многотонный транспорт «Народоволец», лежащим на борту, погруженным в воду. Нам пояснили, что он опрокинулся из-за неумелой и неправильной его разгрузки.
В середине сентября из Крюковских казарм нас перевели в Екатерингофские казармы, в которых размещалось Подготовительное военно-морское училище, сформированное в 1922 году. Его обучающиеся и постоянный состав были в отпусках. 22 или 23 числа нам объявили, что будем подвергнуты вступительным экзаменам. Помню, как «екнуло» мое сердечко. Слово экзамен я слышал, суть его представлял, а испытывать не приходилось. Сдам ли? Затревожила меня мысль. А вдруг провалюсь. Ведь более 2-х лет я не держал в руках учебника. Стыдно возвращаться в Ярославль. Экзаменоваться нас повели строем на Васильевский остров, на набережной Невы находилось Военно-морское училище, которое с 1920 года имело статус высшего учебного заведения. В его зале нам и учинили «экзамен». К нам, приезжим, присоединились здесь ребята из ближайших к Ленинграду городов. Всего экзаменовалось около двухсот человек.
Тетрадь № 4.
В настоящее время тетрадь отсутствует. Приведем фото, относящиеся к данному периоду.
ВВМУ им. М.В.Фрунзе, 2-й год обучения. В центре - начальник курса Н.АЛуковников. Л.К.Бекренев стоит в верхнем ряду третий справа. 1925 год.
ВВМУ им. М.В.Фрунзе. Занятия по стрелковой подготовке. Л.К.Бекренев пятый справа. 1925 год.
ВВМУ им. М.В.Фрунзе. В учебном классе. Л.К.Бекренев стоит в центре (четвертый слева). 1926 год.
Но почему ее руки горячи, как ? Почему у нее такие сухие горячие губы? Он не долго задумывается над этим. Он думает: «Вот она, любовь! Да, любовь! Настоящая, большая любовь!» Он целует ее под высокими соснами. Она отвечает. Им кажется, что они вдвоем во всем мире, только он и она... Когда они возвращались к кострам, они говорили на ты.
Крамской и Леночка сидят на валунах у самого моря. Черные камни лежат в белой воде. — Ты живешь среди прекрасных людей,— говорит Леночка. — Да, я их очень ценю. Хороший народ. Море любят! — Да...— опускает она голову на руки. Он, Митя, тоже любил море! Но она не решается напомнить о нем. Клубочек воспоминаний разматывается медленно, задерживается на узелках. И ему и ей есть о чем рассказать — о плохом и хорошем, но совсем не хочется вспоминать о плохом. Они нашли друг друга, а это — самое главное! Для них не существует ни Любови Афанасьевны, ни Глеба, ни Леночкиного мужа.
Никита возвращается в с контрольного траления только через неделю. И узнает, что Лайне больна. Тяжело больна. Она простудилась там, в море, а может быть и в Иванову ночь! — Воспаление легких с осложнением, четвертый день, бедняжка, без памяти; профессор Кунинг приедет утром из Таллина; он прислал какой-то чудодейственный препарат... Юхан на десять лет постарел. Он на нее не надышится. Вы зайдите к ним, — говорит Никите тетушка Райма, встретив его на улице. Она берет его под руку и говорит тихо, чтобы никто не слыхал: — Все вас зовет девочка... В бреду все вас вспоминает... Через полчаса Никита входит в дом у самого моря. Юхан Саар, осунувшийся, с посеревшим от бессонницы лицом, встречает его в прихожей: — А, лейтенант Морская Душа... Вы слышали, какое у нас горе? — Да, капитан. На клетку с попугаем наброшен пестрый платок. В коридоре под потолком горит неяркая лампа. Из комнаты Лайне выходит дородная женщина в белом халате. — Вы можете пойти отдохнуть,— предлагает ей Юхан.— Мы посидим у нее. Лампочка под синим шелковым абажуром едва освещает постель и светлые волосы на подушке.
Юхан Саар тяжело садится на стул у постели и опускает голову на руки. глухо шумит. Они сидят молча полчаса, час. На городской башне часы медленно отбивают полночь. Другие отвечают им за стеной. Юхан Саар шепчет: — Посидите с ней; я схожу в порт, жду пароход с островов. — Хорошо,— шепнул Никита в ответ. Дверь скрипнула — он ушел. Никита на цыпочках подходит к столу — взять книгу. Включает настольную лампу. По столу разбросаны акварели: шхуна в волнах; рыбаки встречают его «Триста пятый». Когда он, стараясь не шуметь, возвращается, Лайне открывает глаза. Как она осунулась за несколько дней! Как побледнела! — Лайне! Я только сегодня вернулся и узнал: ты больна... Но она смотрит и не узнает. Входит сиделка. Лайне закрывает глаза, снова впадает в беспамятство... — Идите, молодой человек,— убеждает сиделка. — Нет, я подожду капитана. — Сидите. Она берет книгу. Это толстый и, наверное, очень скучный роман, потому что она лениво перелистывает страницы и, как видно, читает без всякого интереса. Теперь Никите не видно Лайне, ее заслонила широкая спина сиделки.
— Который час? — спрашивает он шепотом. поднимает усталые глаза: — Четыре. У вас часы на руке. — А когда приедет профессор? — В восемь. Вы в десятый раз спрашиваете. —— По-моему, я вас ни разу не спрашивал. — Шли бы вы спать. Никита сидит у окна, смотрит в темный сад; ему кажется, целая вечность прошла. Почему же не возвращается Юхан Саар? На востоке небо медленно начинает бледнеть, потом оно заалело; и вдруг откуда-то брызнул целый сноп света, осветивший гряду облаков. Проснувшиеся деревья в тянутся к солнцу, расправляя листву. Кто-то прошел мимо дома и кашлянул.
Сиделка встает. — Молодой человек, телефон в кабинете! Позвоните отцу. — Что с ней? Ей плохо? Она умирает? — Пить...— слышит он. — Да звоните же! Скажите, чтобы поскорее пришел! Но Никита устремился к постели. Лайне широко раскрывает глаза и спрашивает: — На самом деле... Никита... ты... или снова — во сне? Никита кричит: — Да идите же, звоните скорее отцу! И толстая женщина уходит покорно, не обижаясь. А Никита, осторожно целуя Лайне ладонь, слышит: — Я так ждала, Никита... Все время ждала тебя!
Утром приехал профессор Кунинг из Таллина и, осмотрев Лайне, сказал, что «великолепный препарат действует без ошибки». Юхан Саар ликовал, обнимал Никиту, сиделку, профессора, говорил, что дороже дочери у него никого нет на свете. — А море? — чуть улыбнулась Лайне.
— Ну, море есть , а дочка есть дочка! Чтобы скрыть слезу от чужих людей, Юхан Саар ушел в сад—курить свою трубку... Лайне поправлялась; каждый новый день восстанавливал ее силы. Весь дом был заставлен цветами — их приносили друзья и подруги. Лайне стала выходить в сад, на солнце. — Ты думаешь, я совсем испугалась моря, Никита? — спросила она, когда он пришел, вырвавшись к ней на минутку.— О нет! Я снова пойду с дядей Херманном! Я, как и ты, морская душа. Ты уже уходишь? Тебе очень нужно? Но приходи скорей, Никита, я без тебя не могу... Он ушел. Какой он хороший! Это он спас ее. Он — ее судьба... И она повторяет: — Никита... Никита... Никита... У калитки Никита встречает Хэльми. Она почему-то спрашивает: — А ты переписываешься с Антониной? Ему этот вопрос неприятен. Что за глупое любопытство? — Нет,— отвечает он. И он не солгал. Он Антонине давно уже не пишет.
Последнее июльское воскресенье, . Корабли с утра отошли от пирса и стали напротив набережной. В девять часов команды выстроились на борту. Крамской сходит на катер, за ним — Хейно Отс, Херманн Саар и гости-моряки; они были участниками десанта; их товарищи лежат там, на набережной, где сереет парусина над памятником. Вчера на торжественном заседании Крамского просили: «Расскажите, как вы воевали». Он ответил: «Как все моряки». Ответ был исчерпывающий. Его путь в войне неотделим от пути других моряков, вывозивших в зимнюю стужу гарнизон Ханко, высаживавших десанты, дравшихся насмерть с врагами на суше и на море. Обходя на катере корабли, Крамской поздравляет команды с праздником. Навстречу несется матросское «ура» и, затихая на одном корабле, возникает на следующем. На набережной, украшенной флагами, собралось все население города. Яркие платья девушек похожи на флаги расцвечивания. Катер причаливает к набережной, напротив покрытого парусиной памятника. Народ расступается, пропуская Крамского, Отса, гостей. Они встречаются с Лайне— бледной, недавно оправившейся от тяжелой болезни. Спадает серая парусина, и все видят белую плиту, якоря по углам и мозаику: «Вечно живым». Ребятишки приносят цветы, девушки — простенькие венки, они их сплели из полевых васильков и ромашек. Два морских офицера — участники боя — приехали откуда-то издалека отдать долг погибшим товарищам.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Погребенье состоялось в 16 часов 27 января в Москве на Красной площади в деревянном Мавзолее временного типа. В 1930 году Мавзолей был заменен каменным, облицован мрамором, гранитом, ламбрадором, порфиром. Помнится мне и день 27 января 1924 года. Мороз 30 градусов. Из Заволжского, Закоторосльного, Центрального районов Ярославля, окружавших его слобод и деревень шли нескончаемыми потоками колонны людей на центральную (Ильинскую) площадь. Шли с красными знаменами, флагами, портретами Ильича, обрамленными черными бантами с длинными лентами. Над колонными от людского дыхания – серые облака пара. Головные платки женщин, шапки, усы, бороды мужчин покрыты инеем. Лица хмурые. Я шел в составе оркестра во главе колонны ЯГЭС. Но играть было почти невозможно. Инструменты замерзали. На перекрестках улиц горели костры. Люди обогревались. Мы, музыканты, обогревали инструменты. Пытались играть похоронный марш, но взятого из костра тепла, хватило только до первого перекрестка улиц. Инструменты замерзали вновь. Без пяти минут 16 часов на площади закончился траурный митинг. В 16 часов в момент погребения Владимира Ильича под Ярославлем гремел орудийный салют. Склонились знамена. Над городом стоял сплошной гул заводских, фабричных, транспортных (паровозных) гудков, длившийся три минуты. На эти минуты везде остановились станки, работы, городской транспорт, в молчании на улицах остановились люди. Мужчины, несмотря на мороз, сняли шапки. Так трудовой народ прощался со своим вождем и учителем, великим мыслителем В.И.Лениным, развивавшим основные положения учения Карла Маркса и обогатившим его практическим воплощением борьбы пролетариата против капиталистического угнетения. Возникло марксистско-ленинское учение, марксизм-ленинизм.
Работая на ЯГЭС, я многое познал, увидел, был приобщен к труду, к общественной работе, и это было главным в моем воспитании, я почувствовал и испытал трудовую дисциплину и в какой-то степени общественную дисциплину, трудовое товарищество. И все это вовсе не значит, что я лишился или избавился от мальчишеского характера и поведения. Нет. У нас сложилась дружная группа ребят, работавших в разных цехах ЯГЭС: Саша Поляков, Димка Шатров, Витя Щербаков, Никита Корнилов и некоторые другие. Вместе ходили купаться в Волге, в Летний сад на танцы, в рабочие клубы на вечера самодеятельности, в кинотеатры.
Кстати сказать, я и сейчас с тем же юношеским восторгом смотрел бы такие фильмы с участием актеров: Гарри Пиль, Гарольд Ллойд, Бестер Кетви, Мэри Пикфорд, Дуглас Фербенкс и другими, как «Женька Окурок», «Летающий автомобиль», «Багдадский вор», «Всадник без головы», «Человек невидимка», «Таинственная рука или тайны Нью-Йорка», «Дочь Африки», «В дебрях Африки», «Кровь и песок» и ряд других картин. Так что гуляли, веселились по-мальчишески, играли в разные игры с девчонками, а также в футбол, в лапту и другие игры, зимой – катались на коньках и лыжах. Но мы никогда не допускали в своем поведении чего-либо антиобщественного или аморального. В 1924 году, вскоре после кончины В.И. Ленина меня приняли в комсомол. На ЯГЭС я работал более двух лет. Определился режим и ритм моего бытия. Приобретал новые знания в электротехнике, Саша Блинов по-прежнему курировал мою работу. Казалось, что определился крепко и навсегда мой трудовой, профессиональный путь. Ан нет! Судьба распорядилась по-другому, внесла вводную, потребовавшую осмысленного, продуманного решения, не только моего, но и матери и ее зятя – коммуниста Александра Александровича Жирова.
Глава VII. Крутой поворот на трудовом пути.
В один из последних дней августа 1924 года, находясь в канаве под пассажирским вагоном, исправляя неисправность в электропроводке, я услышал Сашу Белова – секретаря комсомольской организации, сказавшего мне: «Ленька! После работы пойдем в Горком». – «Зачем? – спросил я, – Там узнаешь», – ответил Саша, и его ноги скрылись из моего «подвагонного» взора. Наверное, опять, подумаля , оркестр понадобился Горкому комсомола. Горком партии и Горком комсомола пользовались нашим оркестром для участия в ряде мероприятий: для открытия, например, Дворца Труда, для направления на городские и загородные предприятия, для участия в их праздничных вечерах и т.п. В упомянутые дни Василий Михайлович был болен. В таких случаях старшиной оркестра оставляли меня. Но в данном случае я ошибся. Приветливо поздоровавшись, секретарь Горкома обратился ко мне:
– «Ты знаешь, что комсомол шефствует над . ЦК выделил нам несколько путевок для направления ребят на обучение в Военно-морском училище с последующей службой на командных должностях на Флоте». Слушая его, я по наивности подумал, не меня ли он хочет подключить к отбору кандидатов. Но он продолжил: – «Саша говорит, что ваша организация рекомендует тебя послать в Морское училище. Поедешь учиться на флотского командира?» – спросил меня секретарь. Такого оборота я не ожидал. В голове забегали разные мысли, но совсем не о комсомольском долге, не об ответственности, не об обязанностях, связанных с шефством комсомола над Флотом. Мы, мальчишки, наблюдая краснофлотцев, прибывавших в Ярославль в отпуск, завидовали их оригинальной, красивой форме. Поэтому первое, что мне представилось после вопроса секретаря – быть самому одетым во флотскую форму, а второе – увидеть настоящее море, настоящие военные корабли, плавать на них. Однако, радужные мысли затмевались тревожными: мне еще только 17, образование – 7 классов, примут ли в училище, да и отпустит ли мать?! Так я и ответил, добавив, что надо спросить разрешения у матери. – «Правильно сделаешь, - сказал секретарь, и ответ завтра сообщишь Саше». Придя с работы домой, я рассказал матери о разговоре в Горкоме. Дома находился и А.А.Жиров. Мать колебалась. Конечно, ей трудно было выпустить своего младшего в такой далекий самостоятельный полет. Что еще там получиться?! А здесь-то я приобщен к хорошему делу. – «Какой из тебя командир, – сказала мать. Ты еще «Чижик» (так называли меня рабочие цеха ЯГЭС из-за относительно маленького роста).
Леонид Константинович с мамой и детьми Леной и Женей во дворе дома Елизаветы Евграфовны. 1949 г.
– «Напрасно, мамаша Вы так думаете, – вступил в разговор А.А.Жиров. У нас говорят, что он по-командирски музыкантами командует. А сам-то как? – спросил Жиров, – не боишься? – «Не боюсь, – ответил я. Хотел бы поехать и учиться». – «Поезжай!» – с доброй грустью и влажными глазами сказала мать. Наверное, с полминуты возникло молчание, оба смотрели на меня. Молчание прервала мать. – «Александр Александрович говорит, что Ленин поручил комсомолу над флотом шествовать, велел молодым учиться. Царство небесное этому доброму человеку!» – сказала мать. – «Да уж какое, мамаша, царство на небесах-то? – возразил Жиров. Ильич-то не верил ни в бога, ни в черта». – «Это враки!» – в свою очередь возразила мать, – Вы, Александр Александрович, человек умный, рассудительный, – продолжала она, – а клевету распознать не сумели. Это дунаевы, вахромеевы, оловянишниковы (она назвала крупных купцов и фабрикантов, ныне в их роли - Чубайсы, Ходорковские, Гусинские...) клеветали на Ленина, что он якобы антихрист, безбожник, разрушитель. Так то же враги Ленина! Кто же как ни бог, помогал ему творить добро бедным, простым людям, изгнать богатеев и душителей народа?!».
– «Ай, да мамаша! – рассмеялся Жиров, – здорово отчитала меня. И что верно, то верно. Фабриканты, купцы, банкиры, помещики действительно враги Ленина и его добрых дел. Немало возводили на него подлых, мерзких поклепов. А в бога-то, все-таки, он не верил. Верил в разум человека и в силы народные, особенно, в силы рабочего класса и беднейшего крестьянства. Диспут, возникший между тещей и зятем, закончился в пользу моей поездки в Ленинград. На следующий день я передал Саше Белову о согласии Елизаветы Евграфовны на мою поездку в Военно-морское училище. А он в ответ на это сказал, что прежде чем вести меня в Горком комсомола, согласовал вопрос с Жировым, который, поддержав мою кандидатуру, обещал подготовить Елизавету Евграфовну к согласию на мою поездку.
В пути.
Впервые в жизни я вошел тогда в вагон поезда дальнего следования: Кострома-Ленинград, через Рыбинск, Бежецк, через Бологое, на магистраль Москва-Ленинград. На вокзале провожали меня мать и сестра Раиса. Билетами обеспечил представитель городского Военкомата. От ЯГЭС нас было двое: кроме меня, ехал Виктор Сарбунов, бывший гэпэшевец - воспитанник Губпролетшколы.
Народу в вагоне, как говориться, «полна коробочка». Я пристроился на полке третьего этажа общего пассажирского вагона. Духотища. Но открывать окна не разрешалось. Топливом паровоза были дрова, из его трубы выбрасывался густой черный дым и пучки искр, залетавших в окна, были возгорания. Средняя скорость поезда была небольшой. Остановки происходили не только в городах, но и почти на каждом полустанке. В пунктах, в которых паровоз заправлялся водой и дровами, принимал или выгружал багаж, стоянки занимали от 20 до 30 минут. Помня наказ матери, я всю дорогу не выходил из вагона. Вещей с собой – маленький узелок с запасной парой белья, и еще меньше узелок – с харчем. В светлое время смотрел в окно. Перед взором проходили подлески, лесные массивы, луга, картофельные поля, полосы сжатых зерновых, холмы, овраги, ручьи и реки с берегами, заросшими ветлами, ивами, вязами, опустившими свои гибкие ветви в воду. Все это под солнечными лучами и голубым небом создавало своеобразную гамму красок с уже появившимися местами желто-багряными пятнами. Красива русская природа! А вот деревушки, их дома, подсобные строения, ограждения дворов и участков земли оставляли грустное, жалкое зрелище: домишки покосились, покрыты высохшей, выцветшей грязно-серой соломой; стены подсобных строений дырявые, ограждения из разнодольных жердей уложены сикось-накось, разрушались. Смотрел на такие картинки и вспоминал некрасовские «гореловы», «нееловы»... Проходили, не обращая внимания на поезд, женщины с ведрами на коромысле, наполненными речной водой: босые, в легких кофтах и длинных юбках с заткнутыми с боков за пояс подолами. У других – на плече корзина с бельем или таз, удерживаемый на бедре. Шаг – медленный, усталый. И никакого внимания поезду. Хватало, видимо, и своих мыслей...
Другое дело – ребята. Нередко группы по 5-6 человек, мальчишек и девчонок стояли вблизи железнодорожного полотна. Мальчишки – в длинных холщовых рубахах, подпоясанных бечевками, одна штанина засучена выше колена, другая опущена ниже пят, лохматые, давно не стриженные. Одна группа – с собаками. Другая – с коровами, третья – с козой, четвертая – и с тем и другим. Смотришь на них, а беднота так и лезет в глаза (Продолжают иметь место существенные сходства с обстановкой вековой давности с современной российской деревней и не только с ней. Сколько еще времени будут издеваться на русским народом иродные правители и их верные собаки). А лица радостные, улыбаются, ручонками машут проходящему поезду. Вот оно, беспечное, беззаботное, бездумное детство! Было начало сентября. На сжатых ржаных полях по-прежнему еще упорно «трудились» грачи, другие пернатые. Кое-где люди копали картофель. Редко, но наблюдались лошади с телегой, уныло бредущие с опущенной головой, управляемые 7-8-летними малышами. Ночью не спалось. Не только из-за духоты. Разные мысли одолевали: из недавнего прошлого – домашнего и коллектива ЯГЭС, и из наивного представления будущего. Думал и о матери: будет жадно ожидать весточки от меня, как ожидала в военные годы с фронта от первого зятя и от старшего сына. Я знал ее характер. Ценил ее любовь, заботу. И она ценила во мне сыновью преданность. Позднее Тоня – старшая сестра рассказывала мне, что мать с волнением отзывалась обо мне за то, что выросший до 17 лет, став рабочим, я не переставал считаться с ее советами, без ее согласия не предпринимал решений в возникавших жизненно-трудовых ситуациях. Многое передумалось за ночь под стук вагонных колес.
И по мотивам моей книги его отмечают в СПб 17 и 18 августа, и 18-го же в Музее Мирового океана в Калининграде
.jpg)
