Дело давнее. В разгар «холодной войны», когда торговцы во многих аэропортах мира встречали советские самолеты воплями «Русские!» и прятали с глаз долой упаковочные полиэтиленовые пакеты с аэропортовой символикой, удивляясь ничего не покупающей, но все тянущей с прилавков толпе, оказался я по странному стечению обстоятельств не только за границей, но и в одном из ее самых экзотических уголков. Нас, советских, там было немного, человек десять, поменявших рубли на восемьдесят шесть долларов по официальному курсу и тем счастливых. Больше менять было нельзя по закону, а если у кого и было больше, то это составляло сладкую тайну каждого.
Кругом росли пальмы, у песчаного края лагуны стояли крытые камышом павильоны ресторанчика с сервировкой для поедания крабов – каждому тарелка, мокрая салфетка для рук, бамбуковая палочка и чурбачок для добычи мяса из панциря бедных членистоногих. На противоположном конце лагуны, у выхода в океан, чернел остов пиратской шхуны, придававший особый колорит всей местности. Справа на пляже развалились американцы, посредине робкой стайкой – мы, а слева от нас – немцы, обожающие в это время года, когда в Европе нешуточная зима, баловать свое тело секс-туризмом под нежными лучами тропического солнца. Вокруг было море соблазнов – закрывавшие солнце, как парящие ящеры, парапланы, прогулочные яхты, водные скутера с заманчивыми названиями японских фирм. Я не хочу перечислять все, потому что при моих оставшихся после покупки нескольких подарков двадцати долларах до конца поездки все это было за горизонтом мечты, в том мире человеческого счастья, куда в то время билеты в моей стране еще не продавались. Запах от варившихся тут же крабов, сдобренный терпкостью водорослей и южного моря, улетал куда-то вдаль, где белели барашки огромных волн, не на шутку разыгравшегося океана. Но изумрудная лагуна сохраняла спокойствие – манящее, исходившее, казалось, порочными ласками так, что все звуки в ушах постепенно превращались в отчетливый шепот: «Ну, что же ты? – Иди скорее ко мне». И я, подгоняемый неистовым солнышком, пошел. Вода оказалась теплой, но настолько соленой, что глаза мои сказали: «Ты как хочешь, а мы возвращаемся на берег», – и мне пришлось, нехотя, их сопроводить.
Мое внимание почему-то привлекла одна американская пара: плотненькая, не чурающаяся фитнесс-клубов мама, которая и в свои пятьдесят с лишним стреляла во все стороны глазами, как проблесковый маяк, и ее великовозрастный сынок, чье худощавое, но слишком уж безуглое тело с совершенно немужскими очертаниями заставляло вспоминать пародийные комиксы, а купальная шапочка с белыми кружочками, закрывавшими уши, лишь довершала первое впечатление. Сынок потерся около мамы, взял кошелек и отправился к сидевшему недалеко от меня хозяину проката водных скутеров, на боках которых металлически отливало слово «Yamaha». Сунув тому две бумажки, американец вразвалочку пошел к причалу, где уже суетилась местная загорелая мелюзга, подталкивая туда, где удобней было садиться, одно из чудес морской техники. Он поерзал звездно-полосатым флагом своих плавок по искусственной коже сиденья, нашел нужную позу, завел скутерок и медленно, – я даже не знал, что скутера могут так медленно плавать, – отправился туда, где ему уже приветливо махала рукой мамуля. Точно! – Между ними была какая-то связь, какая-то телепатия, энергетическая пуповина, связывавшая их обоих. Только вся энергия этой пары находилась в мамуле, которая, – уж так мне казалось, – лишь изредка открывала краник, отдавая сыночку ровно столько энергетического сгустка, сколько нужно, чтобы он не остановился, как игрушка с разрядившейся батарейкой. Американец все неспешно курсировал вдоль пляжа, а мне начинало казаться, что мотор скутера стал взбрыкивать, оскорбленный тем, что ему не дают взреветь во всю мощь, завибрировать всеми стальными мускулами и, отбрасывая вбок волну, нестись по изумрудной глади сказочной лагуны, подставляя свою грудь ее умелым ласкам.
«Неужели, – подумалось мне, – он принадлежит к миру, с которым у нас «холодная война»? Неужели это вообще тот мир, который половина человечества боготворит, а вторая половина проклинает? И мне вспомнился еще один американец откуда-то из глубинки, с какой-нибудь техасщины или айдаховщины. С ним всего несколько дней назад мы сидели и лениво потягивали коктейли на борту небольшого местного пароходика, доверяя друг другу нехитрые рассказики про себя и про все вокруг. Наконец, он решил, что пора спросить, кто я и откуда, а когда услышал, что из Москвы, то, желая блеснуть знанием своей американской географии, решил уточнить: Москва в Айове или Айдахо? – «В России», – ответил я, и мой собеседник, оставив недопитый стакан, ринулся к противоположному борту, ругая на ходу «проклятого комми, который так хорошо говорит на его языке». Даже когда в порту мы снова оказались рядом у трапа, он, встретившись со мной взглядом, подался назад, стараясь, чтобы между нами оставалось безопасное, на его взгляд, количество пассажиров. Так что, глядя на этого обладателя звездно-полосатых плавок, которые тот бесполезно протирал верхом на могучей «Ямахе», я уже имел свой счет к Америке в виде недопитого коктейля, который корабельный буфетчик уже успел записать на меня.
Я еще продолжал лежать на песке в ожидании обещанных крабов, но казалось, что каждая песчинка подо мной уже возопила: «Неужели тебе жалко денег и ты не утрешь нос этому малахольному?» – «Утру!» – обещал я, на ходу доставая деньги. Конечно, всю двадцатку мне отдавать не хотелось, и я спросил, сколько стоит скутер. Хозяин на странном языке, в котором только отдаленно можно было признать английский, ответил, что по двадцатке за час. «На полчаса дашь?» – я был не столько жаден, сколько осмотрителен – мало ли что может случиться, так хоть десятка пусть будет в кармане; не подарками же торговать, если что. «Дам!» – спокойно заявил хозяин, сделав после получения десятки какой-то знак галдящей мелюзге с блестящими от брызг, слегка выдающимися вперед животами. – «Ну, тогда махни мне рукой, когда время выйдет», – тот молча кивнул, и через минуту я, провожаемый ребячьими взглядами, уже бросил свой скутер в атаку на гладь лагуны. Скутер ответил радостным ревом. Я по прямой пошел к выходу в океан, где виднелись нешуточные волны.
Если я и был когда-нибудь язычником, то, да простят мне мои крещеные предки, это было тогда, когда я почувствовал океан, я ощутил в его волнах то, что он просто играет со мной, как кошка с мышкой, не желая при этом ничего плохого. Мы понимали друг друга, и я просил его не брать мою жизнь, и океан ответил, что сегодня ему слишком хорошо, чтобы портить себе настроение такими мрачными делами. «Спасибо!» – ответил я, и понесся, чтобы оседлать волну, которая уже устремилась ко мне. У нее была такая плоская шея – то нежное место, чуть ниже белых барашков, и скутер мой заскользил вперед, уклоняясь от пытающейся накрыть меня вершины. Что это было! – За прозрачной вскипающей стеной воды блестело неведомое доселе зеленоватое светило, заставлявшее сиять все, что открывалось передо мной. Где-то за спиной рокотала волна, а я носился то выше, то ниже, и мой восторг закипал в волне, и она смеялась, вдруг закричав: «Берегись!» – Нужно сказать, что всякая волна заканчивается веселым водоворотом, который сначала крутит тебя, как на карусели, а потом выстреливает вверх метра на три.
… Сначала надо мной поднялся скутер, в который я вцепился обеими руками, зная, что если я его отпущу, то уже никогда не смогу его догнать, отгоняемого волнами. Скутер потянул из воды меня. Его винты, хлебнув воздуха, остановились. Я еще успел оглядеть себя: тело висело в воздухе и с ног моих стекали тонкие струйки воды.
Первым упал я, скутер опустился рядом со мной на мгновение позже. Я дал газ и выскочил из коварной, уже отживавшей свое воронки. Снова оседлал волну, но уже не стал дожидаться, когда на моем пути возникнет водоворот, а перескочил на другую волну, проделав понравившийся трюк несколько раз. Что-то во мне, не переставая, благодарило океан, а тот, разыгравшись, словно перебрасывал меня с ладони на ладонь, и каждый раз мне казалось, что он меня предупреждает, и я успевал изготовиться к очередному прыжку. Меня восхищало все: и то, что океан старался во всю, чтобы обрадовать меня, и то, что я понимал его чувства, а он мои. Ах, какое это было понимание! – Мы, как два молодых самца, играли в игру, где всего лишь одно моё неосторожное движение могло означать смерть, но мне это даже не приходило в голову.
Немного устав, я, поглядев, на берег, увидел там поднятые вверх руки хозяина и, подгоняемый волной, поплыл к лагуне. На причале меня ждал почетный караул из выстроившихся, как по команде, мальчишек, которые от души хлопали мне в ладоши. Я до сих пор помню эти сияющие чистой завистью лица, а в моей душе никогда не смолкнет их простодушные овации.
Я больше не взглянул на того американца – наступило время поглощения крабов, и я даже не пытался заглушить в себе предвкушение. Излишне говорить, что я был горд собой. Мне, по молодости, казалось, что если я утер нос этому американцу, то все мы вместе уж точно не осрамимся. Но дальнейшая наша история быстро напомнила мне этот пляжный сюжет: подошел американец, дал моей стране две бумажки, и я до сих пор ощущаю на плечах резиновость его звездно-полосатых плавок.
14 апреля 2013 г.
За морями…
За морями. за горами, за лесами, За чертою неочерченного круга Вот и стали мы с тобою голосами. Это всё, что нам осталось друг от друга.
Только если поразмыслить, разве мало? Каждый раз твои слова — как будто встреча. Словно в танце долгожданном среди бала Я ладони положил тебе на плечи
И, пока не кончен бал, мы будем вместе И пока не кончен бал, я слышу голос, Все, что было, сразу в памяти воскреснет… Только сердце обо что-то укололось.
13 апреля 2013 г.
Откроется сердце
Откроется сердце, а там… А что там, скажите на милость? – Быть может, живет пустота, А, может, игра поселилась.
А, может быть, сельский пейзаж Заставил открыть ретивое: Березка, две ели, кураж Заката, исполненный воли, Смешение красок, разгул Под пологом будущей ночи. Туман на речном берегу Ракитой к воде приторочен.
И сердце открыто, а там… А что там, —скажи мне, – а что там? Мелодия сердца проста, Её не сыграешь по нотам. Но ты умудряешься петь… Ты знаешь, оно отзовется. Ведь сердце открылось тебе. И снова отчаянно бьется…
11 апреля 2013 г.
О том, что вы видели
Вы видели, как падает капель И поднимает брызги в лужицах? Вы видели, как коршун в небе кружится, Высматривая стоящую цель?
Вы спросите меня, зачем глядеть На то, что снизу, и на то, что сверху? Неважно всё – там коршун или беркут, И как круги расходятся в воде.
Наверное, вы правы, я — не прав. Не свяжутся известными законами Ничтожные событья заоконные И книга судеб с перечнями глав.
Он молчалив — язык паренья птиц, Стихов капели странная невнятица, Скорей, заставит полюбить, чем пятиться От страхом переполненных страниц.
Но говорить на разных языках Куда полезней, чем недоумение,– Капель откроет смыслы повторения И коршун будет виться не за так.
Ну а пока скажите: чуден он, И удивляться чудному не стоило б, Подумаешь — капель стихами пролило И в перьях крыл запутался Закон.
В «Сценах из морской жизни» автор вновь возвращается к героям книг «Уходим завтра в море» и «В морях твои дороги» — Никите Рындину и Фролу Живцову.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СУДЬБЫ РАЗНЫХ ЛЮДЕЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. КРАМСКОЙ
1
Крамской проснулся еще до рассвета. Он видел во сне времена своей юности: двадцатые годы, учебный корабль «»; ему снились голубые прозрачные фиорды, сосны на скалах, островерхие домики Бергена и на набережной — юные, в белых платьях, норвежки...
А потом еще Леночка, сестра его друга. Сколько лет они не встречались? Одиннадцать? Или двенадцать? В тридцатых годах (Крамской был тогда капитан-лейтенантом) его пригласил на дачу однокашник по военно-морскому училищу подводник Кузьмин. В воскресенье Крамской сошел с поезда на платформу Разлив. На грязно-белом песке за стволами обветренных сосен пряталось множество дачек. «Куда же идти? — размышлял он.— Направо? Налево?» Его звонко окликнули: — Юрий Михайлович! Подошла, нет, почти подбежала девушка в желтом платье и в желтых носочках. — А я вас узнала по фотографии; знаете, где вы с Митюшей,— поторопилась она сообщить, глядя ему в лицо снизу вверх. У нее были пышные волосы цвета каштана, совсем еще детские плечи и большущие серые глаза. — Митюшка послал меня встретить — боялся, заблудитесь. Два поезда пропустила. Думала, что прозевала вас... Лена, — спохватившись, назвала она свое имя и протянула маленькую загорелую руку. — Идемте, Митя, наверное, заждался. По дороге она рассказала, что заканчивает театральное училище, обожает Юрьева, Студенцова и Тиме и будет актрисой. — Второю Савиной? — пошутил Крамской.
— Зачем? — не приняла шутки Леночка.— Хорошей или плохой — Кузьминой. Кузьминой,— повторила она. Дальше они пошли молча, с трудом выдирая ноги из засасывающего песка. Только когда добрались до озера, покрытого тиной, Лена воскликнула, показав на вросшую в песок дачку: — А вот и наш с Митей курятник! Петунии и флоксы изнемогали от зноя в потрескавшейся земле. На террасе дряхленький граммофон нахрипывал в синюю с красным обводом трубу вальс из «Коппелии». Митя, сероглазый, похожий на Леночку, сбежал по подгнившим ступенькам. — Приехал, наконец, чертушка. Я все боялся — обед перепреет. Сам стряпаю. Люблю поварское искусство. Мы ведь с Леночкой сироты, нету у нас ни мамы, ни папы... — Да, это он меня вырастил,— подтвердила Леночка, с нежностью глядя на брата. Сразу уселись за стол. Митя угощал чертовски наперченными пельменями и едкой настойкой на можжевельнике. Он с упоением рассказывал об автономных плаваниях и о том, как встречал под водой Новый год. Он был влюблен в свои подводные лодки: «Это вам не эсминцы, не тральщики и охотники». Крамской не стал спорить. Он знал, что переубедить Митю невозможно. После обеда Митя предложил сестре с гостем пройтись на шверботе, пока он займется на камбузе ужином. У калитки предупредил: — Только ты, Ленка, на него не заглядывайся; Юрка — человек заарканенный. Она вспыхнула и потупилась.
У причала покачивался швербот. Впервые Крамской был на воде пассажиром. Вела Леночка. Она опять заговорила о будущем; щеки ее разгорелись, ясные серые глаза были полны вдохновения. По его просьбе она прочла монолог из своей первой роли. Крамской подумал: «Смотри-ка, она — настоящий талант». А Леночка, словно прочтя его мысли, усмехнулась: — Ну, до таланта — далеко... Но я с ума схожу по театру. Спросила: — Вот вы — вы с детства хотели стать моряком? Митюша мой — тоже,— сказала, не дожидаясь ответа.— Он даже в Кронштадт удирал, да словили. И доставили к отцу с милицейским. А я еще в детстве играла в театре. В своем. Для подруг, для родителей. Пора ужинать,— вдруг спохватилась она.— Митя, наверное, злится. Он, когда злится,— смешно-ой. Митя встретил их граммофонным маршем. После ужина играли в шахматы и в «морского козла» и по очереди танцевали с Леночкой вальс; Крамской с огорчением вспомнил, что пора возвращаться домой, на Васильевский: на Двенадцатой линии его ждет Любовь Афанасьевна. Любовь Афанасьевна... Когда-то он называл ее Любочкой, милой и со всем пылом юности целовал возле старого, мудрого ...
Все прошло. Любовь Афанасьевна раздражала его своей пустотой, скаредностью и постоянным стремлением «переплюнуть Марию Сергеевну» или «эту сквернавку Ксаночку — тоже, подумаешь, цаца, муж — капитан первого ранга».. Ее резкий сварливый голос ему опротивел. «Заарканила». Митя прав... Она его заарканила. Кузьмины провожали его на станцию в темноте. Повсюду светились огоньки, с террас слышались пение, смех. Подошел длинный поезд, увешанный дачниками. Прощаясь, Леночка крепко сжала маленькой мужественной рукой его руку. Он вскочил на подножку и, держась за поручень, обещал, что приедет к ним снова. С этого дня началась их дружба. Крамской и зимой с удовольствием ходил к Кузьминым на Галерную, говорил об Александринке, Шекспире, Островском и Шиллере, о любимой суровой Балтике. У Кузьминых ему было хорошо и легко. В их компании появился еще Вадим Суматошин, молодой архитектор, подававший надежды, неистощимый на выдумки весельчак. Они бродили по Ленинграду, спорили об архитектуре, восхищались творениями Росси. Юный восторженный зодчий кричал: «Вот бы нам научиться так строить!» (В те годы строители склепывали унылые, похожие на бараки коробки.) Друзья заглядывались на сонные окна спящих домов, фантазировали: кто живет там, за тюлевой занавеской? Фантазия разыгрывалась вовсю. Иногда к ним присоединялась и Леночка, и тогда ее звонкий смех оглашал молчаливые набережные медленно текущих каналов. Леночка сдала выпускные экзамены и уехала. Она присылала письма — светлые, радостные — то из Боровичей, то из Новгорода, где играла Офелию, Дездемону, Ларису и Таню. Любовь Афанасьевна стала перехватывать письма. Она кричала навзрыд дикие, злые слова, обещала утопиться в Неве, даже бегала жаловаться. Крамской понимал, что Леночка ему дороже и ближе Любови Афанасьевны, но Любовь Афанасьевна была матерью его сыновей... Во время войны с белофиннами лодка Кузьмина подорвалась на мине. Гибель друга Крамской переживал тяжело; ему мучительно думалось: была ли смерть Мити мгновенной? Может быть, лодка ушла в глубину, легла на грунт, и люди задыхались в уцелевших отсеках? Не мог он представить Митю, неуемно веселого Митю, задыхающимся, с посиневшим лицом...
Однажды ему принесли записку от Леночки: она — в Ленинграде и просит прийти. Он пошел на Галерную. По лицу отворившей дверь Леночки понял: она знает все. Казалось, Митя только что вышел из комнаты. На стене висела тужурка, распяленная на вешалке, в пепельнице лежала одна из обкуренных Митиных трубок. За окном мрачно клубился густой ленинградский туман. Леночка произнесла едва слышно: — Вот и нет больше нашего Мити. Крамской взял ее за плечи. Она прижалась к нему и уткнулась лицом ему в китель. — Вот и нет больше нашего Мити. Что же делать мне, Юрочка, а? Она уехала, кажется, в Витебск. Началась война, и они потеряли друг друга. Переписка их оборвалась. Он воевал, как все моряки: почти о каждом можно написать книгу; его дважды ранило; он трижды тонул. До него доходили слухи, что Леночка вышла замуж за режиссера, режиссер пьет, изменяет ей и, кажется, даже бьет ее. Крамской знал, что гордая Леночка никогда не напишет о своих унижениях. Он вырезал из газет рецензии — Кузьмину хвалили, она становилась известной актрисой... Он написал ей и не дождался ответа. Не встречал он и друга Вадима, хотя и знал из газет, что Вадим много строит в разрушенных войной городах, идет в гору, становится знаменитостью. Крамской поздравил архитектора с полученной премией — поздравление осталось без отклика. О Суматошине появлялись статьи в газетах, журналах. Он получал еще премии, две или три, ездил на конференции и конгрессы, давал интервью; с фотографий щурился пожилой лысый человек, мало похожий на прежнего Вадьку.
Тем временем Любовь Афанасьевна, мать почти взрослых детей — старший, Ростислав, уже оканчивал нахимовское училище,— влюбилась в человека моложе ее лет на десять и ушла, оставив сумбурную и безграмотную записку и забрав с собой младшего, Глеба. Крамской с радостью дал развод; пожалел, что большую часть своей жизни растратил на пустую и злобную женщину, отравлявшую существование. Из-за нее он потерял Леночку. И вот сегодня он видел Леночку во сие... Сколько ей теперь? Тридцать восемь? Пожалуй, нет: тридцать девять... — А мне — пятьдесят один,— сказал он вслух и повернул выключатель. Похожий на волка пес, спавший, уткнув морду в лапы, на коврике, поднял остроухую голову, радостно взвизгнул, вскочил и ввинтил Крамскому под мышку доброжелательный нос. — Подъем, Старик. Будем вставать...— погладил Крамской пса по крутому лбу. Старик, склонив набок седую морду, стал наблюдать за хозяином карими, почти человеческими глазами. Он знал, что хозяин отправится в ванную, примет холодный душ, разотрет загорелое тело жестким полотенцем, расчешет волосы, темно-каштановые, с сединой на висках, наденет брюки, ботинки, крахмальный воротничок и они вместе пойдут в соседнюю комнату завтракать. Так было изо дня в день, так будет и сегодня. В сорок пятом году вестовой Вася Кашкин, вытащив из горящего дома в Далеком насмерть перепуганного щенка, ткнул пальцем в его поседевшую морду: «Ишь ты, и вашего брата корежит война. Как есть она сделала тебя стариком...» Так и осталось за щенком это прозвище. Старика укачивало в каюте, чуть не смыло в походе шальной волной с палубы, но он подрос, стал грозой корабельных крыс и береговых кошек.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Вспоминается и такой вот случай. Грузим торпеды в кормовые ТА. Лодка сдифферентована на нос. Торпеду уже втягивают через открытую переднюю крышку в аппарат, погрузочный бугель ослаблен.., снимают... На торпедопогрузочном плотике у ниши ТА старший матрос Глиос и комендор старший матрос Ковалев. Неосторожное движение Ковалева, и тяжелый промасленный погрузочный бугель скользит с зыбкого плотика в воду... Я крикнул, и в последний момент Ковалев успел его схватить за ускользающий замок и... вслед за ним вниз головой в холодную воду! Глиос успел схватить Ковалева за рабочие башмаки (в просторечии — ГД!). Смотрю — а шнурки-то не завязаны, ноги из башмаков вылезают... Глиос изловчился, перехватил за штанины робы, тянет... Вытащил на плотик. В руках у Ковалева... бугель! Ну, что тут скажешь! И свою пушку Ковалев любил и холил. Тогда еще наши лодки впереди рубки имели спаренные по вертикали 25-мм автоматы. Понятно, последствия каждого погружения в соленую морскую воду требовали особого внимания. Отличались моряки и порядочными отношениями между собой, ни о какой годковщине в то время и слышно не было. Так же и с офицерами, без панибратства, но по-дружески. Когда мы жили на территории части, моряки сами в свободное время приходили и предлагали помощь по хозяйству или еще что. Даже с «коляской» сынишки набивались посидеть. Вообще-то коляски у нас не было, «коляской» для прогулок служила ванночка, в которой и купали малыша. Особой мягкостью и душевностью отличался Вася Калугин. Жена до сих пор помнит кое-кого из моих первых подчиненных. Добро не забывается.
ШАНС
Дошел слух, что Данаконян, командир одной из лодок нашей бригады, добивается назначения меня к нему помощником. Но где там... «Фитиль» от комфлота за крышку еще торчит. Уже дважды подавал командир ходатайство о снятии взыскания, но, как свидетельствовали кадровики, ответ звучал в форме вопроса: «А что он такого сделал, чтоб его поощрило третье должностное лицо?» Имелось ввиду, что снятие взыскания — есть тоже поощрение, а первое лицо это министр обороны, второе по командной подчиненности — главком ВМФ, третье, соответственно, комфлота. Действительно, что я мог такого сделать?! Павлов и Путов, чувствуя свою вину, предлагали уронить себя за борт, а я бы прыгнул и кого-нибудь из них спас (!) Для кинокомедии сошло бы, а по жизни... еще не известно, чем бы дело кончилось. Помощником к Данаконяну я не попал, а исполняющим обязанности командира БЧ-III на его лодке в очередной раз «высунулся». Дело было так. Выпала им честь стрелять боевой торпедой по торчащей из моря скале. Командир БЧ-III у него в отпуске, доверили мне. Остальной личный состав торпедистов, понятное дело, их. Под контролем строгих очей обоих флагминов, бригадного и эскадры, не торопясь, скрупулезно приготовили в береговой МТЧ боевую торпеду. Без единого замечания загрузили ее на лодку, в отсеке под непосредственным контролем флагмина Тропина вставили взрыватели, окончательно приготовили и дослали в аппарат. Протащили, проверили откидывание курка и опять дослали в аппарат. Аппарат флагмин опечатал своей печатью. Ну все, думаю, это шанс! Торпедой по торчащей скале и по торчащему «фитилю»!
Вышли в море, пришли в район. Справа по корме в пяти кабельтовых эсминец, там руководитель — командующий подводными силами ТОФ контр-адмирал Хияйнен со штабом. Разрешение получено, погрузились под перископ, легли на боевой курс. Впереди по курсу цепочка островов Римского-Корсакова, отдельно торчит скала Карамзина. Торпедный аппарат готов к выстрелу... и вот: — Торпедный аппарат №... — товсь!.. Аппарат — ПЛИ! Пускаю секундомер. — Торпеда вышла!.. Сработала система БТС, в отсек — чесночный запах отработки двигателя торпеды... Слышу продувают среднюю группу цистерн главного балласта... Слежу за стрелкой секундомера... 5 секунд, 10.., 15... Странно, какой-то звук! Встряхнуло! Ревун —открылись клапана вентиляции?! Опять погрузились?! Командир же хотел сфотографировать взрыв перископным фотоаппаратом!.. Минут через пять продули балласт. Всплыли. По трансляции: «Командира БЧ-III на мостик!». Пулей наверх! На мостике осматриваюсь. С левого борта над водой относит по ветру клочья бурого дыма, эсминец же справа за кормой. Ясно, торпеда взорвалась в самом начале дистанции хода, только-только отработали вертушки взрывателей... Первый разбор случившегося у корня пирса, в курилке. Над группой офицеров штаба и минно-торпедного управления возвышается «Папа Хи». Подходим вместе с командиром. Суть мы уже знаем: торпеда прошла под водой метров 250-300, выскочила, пролетела по воздуху метров 50, шлепнулась об воду и взорвалась. — Товарищ командир БЧ-III, так что же случилось, почему торпеда выскочила?
Почему? Почему? Почему? Эти вопросы последовательно задавались по восходящей: флагминам бригады, эскадры, специалистам минно-торпедного управления. Допытывались: кто, что, когда делал, кто проверял и т. п. Разбор напоминал известный эпизод довоенного фильма «...Так почему танк провалился?..». Наконец, согласились, что все все делали совершенно правильно, а подвела техника— обрыв тяги золотничка рулевой машинки привода горизонтальных рулей. А я опять вспомнил о крышке, когда практическая торпеда шла по поверхности, и флагмин Тропин готовил такое же обоснование. Там же в курилке, после отъезда «Папы Хи», очевидцы рассказали забавную подробность. С мостика эсминца в момент взрыва торпеды наблюдали жуткую картину: на фоне взрыва вдруг возникла черная рубка подводной лодки... Мгновение, дым рассеивается.., рубки нет... На мостике гробовая тишина, все замерли... «Папа Хи» медленно поднялся с плетеного кресла и, широко расставляя ноги, удалился во флагманскую каюту. Шутники! Наговорили на «Папку» для красного словца, для моей острастки. Однако наказаний не последовало, но шанс был упущен. Как говорится, «Fortuna non penic, в руки не возьмешь».
ФЕДЯ МАРЫЧЕВ
Давеча упомянул я флагмина Федю Марычева. В связи с ним вспомнился один забавный случай. Познакомились мы с ним еще летом 1955 года в Находке. В бухте Находка тогда базировалась бригада малых подводных лодок XV серии довоенной постройки. На одной из «Малюток» я проходил предвыпускную стажировку дублером командира БЧ-II-III. И вот наша лодка как-то неудачно выполнила организационную торпедную стрельбу на рейде между материком и островом Лисьим, торпеда утонула.
Лодка поставлена на якорь в точке залпа. Катер-торпедолов и рейдовый водолазный бот парным донным тралением по курсу стрельбы пытаются зацепить торпеду. Руководит всей поисковой операцией флагмин бригады капитан 3 ранга Марычев. Тралили неделю. А мы стоим на якоре. Надо сказать, что «Малютка» мало приспособлена для длительного «проживания» на ее борту экипажа. Коек, то бишь более-менее нормальных лежачих мест, имеется только на часть экипажа, так как в море на ходу одна треть экипажа на вахте и лежать ей не положено. Поэтому, кому мест нет на якоре, располагались, где придется. Хорошо, что стояло жаркое лето, и часть моряков на ночь устраивалась прямо на палубе. У меня, например, было шикарное место у носовой пушки. Достаточно широкий барбет гарантировал, что во сне не скатишься за борт. Так вот, недельное траление результатов не дало. Наконец, додумались, что раз ход торпеды не наблюдался, то искать надо на грунте в точке залпа. Водолазный бот ошвартовался к носовой части лодки, два водолаза поочередно начали спуски. Каждый день, с утра до вечера, только с перерывом на обед и послеобеденный отдых. Кончается вторая неделя поисков. Все это время Федя Марычев в красных плавках, загоревший до черна, на палубе бота. Провожает, держит прямую телефонную связь с водолазом на грунте, руководит его поиском, встречает и до одури пытает его после подъема на палубу бота. Ну нет торпеды! Все на грани срыва. И вот как-то очередной выход водолаза после «неудачного» поиска. Открутили иллюминатор, сняли красномедный шлем, но водолаз еще за бортом на водолазном трапе... Флагмин нетерпеливо подскочил к нему нос к носу: — Ну что? — Да, нет же... Я же говорил по телефону. Водолаз ставит ногу в тяжелом свинцовом башмаке на палубу... Федя шаг назад... Водолаз протискивается через открытый ботопорт, чуть поворачивается спиной... И тут все, кто был на палубе бота и на носовой надстройке лодки, видят, что у него вся задница водолазного костюма вымазана темно-коричневой смазкой АМС! Торпеда-то густо смазана АМСом! — А-а-а! — крик Феди.
: 1—шлем, 2—манишка. 3 —комбинезон: 4—воздушный шланг, 5 —сигнальный конец, 6— телефонный провод. 7 — свинцовый груз (второй груз — на спине). 8 —галоши со свинцовыми подошвами.
В тот же миг Федя широко, по-русски, развернулся — водолаз, не пикнув, через ботопорт полетел за борт... Хорошо, что страховочный ходовой конец еще был на нем. Вытащили. Федю еле-еле успокоили. В общем-то и все были более чем возмущены, могли бы водолазов потрепать хорошо, но Федя разрядил обстановку, и обошлось смехом, перемешанным с матом. Как признались потом водолазы, они обнаружили торпеду еще неделю назад, при первом погружении. А в последующие дни «нарабатывали» себе «подводное время». Дело в том, что за каждый час водолазных работ положено определенное денежное вознаграждение. Вот они и накручивали, как таксисты, водолазные километры! С такими же водолазными приписками я встретился и четверть века спустя, когда служил в аварийно-спасательной службе. Да, сильный стимул — материальная заинтересованность!
ПЕРВЫЙ КАРЬЕРНЫЙ РЫВОК
Последний год службы на ПЛ «С-334» почему-то помнится плохо. Наверно, не было ярких событий. Лодка встала в завод на ремонт и модернизацию, срезали носовую артустановку. Ю.Н.Калашников ушел на новостройку, вместо него пришел Марат Капранов. Замполитом пришел капитан 3 ранга Кузьмин, тихий человек предпенсионного возраста; запомнился тем, что до самых жарких дней поддевал под флотские брюки ватные (солдатские зеленые) штаны. Как он говорил, наследие солдатского прошлого, во время войны в таких брюках дошел до Берлина. Помощника и старпома не было, и я, по приказу временно исполняя обязанности помощника, на ходовых испытаниях после ремонта фактически отработал за двоих. Из отпуска вернулся старпом Шехурдин, назначили нового помощника (он в памяти не остался), и весной 1959 года лодка начала отработку курсовых задач боевой подготовки с нуля.
Дежурный по подводной лодке. 1957 год.
Не помню, что я «такого сделал», но комфлотовский «фитиль» в конце концов сняли. Собрал рекомендации для вступления в кандидаты партии. Комсомольская рекомендация — тоже без проблем. Идти в командиры без партийного благословления дело бесперспективное. Вообще-то, я давно был по убеждениям правоверным коммунистом. Еще в Нахимовском несколько энтузиастов, и я в том числе, в самостийном кружке под руководством преподавателя истории изучали труды философских предшественников марксизма. Само собой предполагалось, что с достижением 18-летнего возраста встанет вопрос о вступлении в партию. Однако в 10-м классе, почти перед самыми выпускными экзаменами, случился неожиданный инцидент. Писали по литературе сочинение по роману Павленко «Счастье». Не помню, какую я взял конкретную тему из нескольких предложенных преподавателем, но помню, что ожидал отличную оценку. Надо признаться, что я прицелился окончить училище с медалью. Нет, на золото я не рассчитывал, но на серебро основания были. Да, так вот, получаю на руки сочинение, смотрю... Ошибок нет. Оценка — четыре балла! — У кого есть вопросы? — Это наша преподавательница по литературе Соловьева, по прозвищу «Коробочка» (понятное дело, известная литературная героиня). Поднимаю руку. — Да, пожалуйста. Что у вас? — Да, вот смотрю, ошибок нет, а оценка... — Что ж тут непонятного? Ошибок нет — верно, но содержание, стилистика страдает. — ..? — Не отражена роль товарища Сталина. Собственно, Вы о нем совсем не упомянули. — Да, но по избранной теме сочинения, по-моему, непосредственно о нем и писать-то не требовалось... — Вот-вот, это по-вашему. А в романе писателя Павленко образ товарища Сталина проходит красной нитью через все произведение, и я на это обращала особое внимание. — Да, но зато я по стилю сочинения выдержал сталинский стиль письма. Короткие, четкие фразы, как в четвертой главе Краткого курса ВКП(б)... Короче, слово за слово, дошло до кабинета командира роты.
Соловьева Любовь Алексеевна принимает рапорт дежурного перед началом урока.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Калининград. 8 апреля. В Доме искусств вручили премию "ПАТРИОТ ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ" имени Великого князя Александра Невского за достижения в области патриотического воспитания. Премия - весомая. Номинаций было несколько. Книга "...Быть мореходных хитростно наук учению...", в которой я выступаю автором-составителем, удостоена первой премии в номинации "Педагогическая". Заместитель председателя жюри конкурса, и.о. заместителя главы администрации, председателя комитета по социальной политике Татьяна Орлова. Она отметила, что подведение итогов патриотического конкурса проходит в особенные для всех калининградцев дни, когда мы отмечаем 68-ю годовщину штурма Кенигсберга.
«Искренне рад, что труд коллектива преподавателей военно-морского образования России нашел признание в Калининграде, - сказал победитель в номинации «Педагогическая» Олег Щеблыкин. Капитан второго ранга Щеблыкин – автор-составитель книги «Быть … мореходных хитростно наук учению». Это научно-популярное издание, в котором впервые в нашей историографии на основе комплексного исследования изложены вопросы зарождения и развития военно-морского образования и отчасти военно-морской науки в России. «Большая часть тиража уже направлена в учебные заведения, так что, надеюсь, эта книга послужит ориентиром для тех молодых людей, кто хочет посвятить свою жизнь российскому флоту – романтической профессии и трудной судьбе военного моряка», - подчеркнул Олег Щеблыкин.
По общему мнению жюри и лауреатов городского конкурса «Патриот Земли Российской» имени Великого князя Александра Невского, книга заслуживает выдвижения на конкурс более высокого уровня нежели региональный.
Изобретатели ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» получили 4 золотых, 4 серебряных и 3 бронзовых медалей XVI Московского международного салона изобретений и инновационных технологий «Архимед-2013». В общей сложности ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» представил 46 различных экспонатов, девять из которых отмечены наградами. Это один из лучших результатов. Золотые медали получены за разработку полезных моделей «Помехозащищенный микрофон» и «Система обнаружения объектов», авторами которых соответственно являются А.А. Катанович, И.Ч. Бабкин, С.Д. Коваленко и О.В. Алешин, А.А. Гусаров, А.А. Катанович, Г.Г. Хохлов. «Золотыми» являются и изобретения «Плавучее средство для выполнения подъёмно-транспортных операций»(авторы - А.Г. Ерохин, А.В. Краморенко, Р.И. Чумаров) и «Устройство обнаружения узкополосных шумовых гидроакустических сигналов на основе вычисления интегрального вейвлет-спектра» (В.А. Сапрыкин, В.В. Малый, Г.В. Шаталов). Серебряных медалей удостоены изобретения «Корабельный унифицированный комплекс связи» (А.А. Катанович, В.Н. Ершов, В.Л. Муравченко), «Система автоматического определения магнитной совместимости» (А.А. Катанович, В.Н. Ершов, В.И. Прудников, Е. Ю. Васильев, «Транспортировщик водолазов» (Ю.А. Берков, А. В. Овчинников, А.В.Кузяшов, С.В. Королёв, И.А. Немтинов, «Погружной вентильно-индукторный электродвигатель открытого исполнения» (Г.С. Ясаков, В.И. Ветохин, Е.А.Костиков). Бронзовые медали получены за изобретение «Ускоритель потока жидкости» (авторы - Б.И. Турышев, А.П. Соловьев), «Мусинг судоподъемного понтона» (А.Г. Ерохин, А.В. Краморенко, А.С. Чехман, Р.И. Чумаров, «Способ тушения пожара мелкораспылённой водой» (П.В. Крысов, С.Л. Ефремов, А.Р. Пышный, С.Г. Сахацкий. За изобретения в интересах Министерства обороны Российской Федерации Кубком начальника Управления интеллектуальной собственности, военно-технического сотрудничества и экспертизы поставок вооружения и военной техники Министерства обороны Российской Федерации награжден Научно-исследовательский институт (оперативно-стратегических исследований строительства ВМФ) ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия». Кубка председателя Центрального совета Всероссийского общества изобретателей и рационализаторов удостоены 11 научно-исследовательский отдел Научно-исследовательского центра проблем развития и функционирования ВМФ ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», Научно-исследовательский институт (спасания и подводных технологий) ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», Военный институт (военно-морской политехнический) ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия». От начальника Управления интеллектуальной собственности, военно-технического сотрудничества и экспертизы поставок вооружения и военной техники Министерства обороны Российской Федерации ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия» и его структурные подразделения, участвовавшие в выставке, получили Грамоты за активное участие в XVI Московском Международном Салоне изобретений и инновационных технологий «АРХИМЕД-2013». Личный вклад и выдающиеся заслуги в области изобретательства и рационализации Главного научного сотрудника НИЦ связи НИИ ОСИС ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», доктора технических наук, профессора, заслуженного изобретателя Российской Федерации Андрея Андреевича Катановича был отмечен орденом «Гранд-Архимед». Нагрудным знаком и дипломом «Серебряный Архимед» за большой вклад в международное развитие науки и технологий награжден старший научный сотрудник 11 НИО НИЦ ПРФ ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», кандидат технических наук Борис Иванович Турышев. Медалью «Лауреат Московского Международного Салона изобретений и инновационных технологий» награжден подполковник Денис Валентинович Самохвалов.
.jpg)
