Подул теплый ветер, и запахло весной. Прилетели грачи и шумно и весело расселились на обступивших штабные постройки березах. Порт пробудился от зимней спячки. Тонким визгливым голосом верещит буксир — он тащит угольную баржу. В ажур длинного хобота плавучего крана просвечивает бледно-голубое веселое небо. Бежит пароход, обслуживающий линию материк — острова. Где-то на берегу репетирует духовой оркестр, и труба раз пять или шесть повторяет одну музыкальную фразу. За маяком зеленеет широкое море. «Триста пятый» выходит в дозор. Город тонет в дымке, и остроконечные вышки и башни растворяются в воздухе над светлой, спокойной водой. Что за радость быть в море в весеннее утро, когда на востоке поднимается большое, спокойное солнце, розовеет вода, блестит мокрая палуба, крупные капли воды сверкают на леерах и на поручнях трапов!.. Вдыхаешь знакомые запахи, и в бинокль видно, как тяжело груженный воз медленно тащится по прибрежной дороге... Встречаются рыбачьи баркасы... Проходит шхуна, набитая доверху рыбой. Лайне, в высоких сапогах и в брезентовой куртке, приветствует встречный корабль, махая зюйд-весткой. Ее светлые волосы кажутся на солнце совсем золотыми. «Узнала она меня или нет?» — думает Никита.
А Бочкарев приглядывается к первогодкам-сигнальщикам. Давно ли глаза у них были напуганные, на корабле все казалось им чуждым и непонятным: и гудение под ногами, и звонки, и свист боцманской дудки? А гляди-ка, обмялись! «Привыкаете?» — спрашиваешь такого. — «Так точно, обвыкся, товарищ старший лейтенант». «Обвыкнуться» им помог комсомол. Мои лучшие помощники — Бабочкин. Глоба и даже сухарь Перезвонов, выступающий первым на всех комсомольских собраниях, обучают молодых. А вот с Супруновым — беда! У Глобы отходчивое и доброе сердце, он готов протянуть Супрунову руку. Тем более, что Супрунов подтянулся, взысканий не получает, как будто и к берегу поостыл — штабной капитан перевелся в Балтийск и увез с собой Дусю. А Супрунов — не желает. Зол на Глобу. И как ни убеждали его друзья-комсомольцы... Нагловатые у него глаза! А ведь в кубрике он — душа человек: играет на баяне, поет бархатным баритоном «Севастопольский вальс» и показывает жонглерские фокусы. За самодеятельность получил поощрение. «Не таких обламывали в училище — и его обломаем». Размышления Бочкарева обрывает акустик; докладывает по переговорной трубе: — Курсовой двадцать. Подводная лодка. Что за черт! Наших лодок нет нынче в этом районе. Но акустик повторяет: — Подводная лодка, курс сто шестьдесят... Раздумывать не приходится. Нажав кнопку сигнала «», Бочкарев переводит ручку машинного телеграфа на «полный вперед».
«Триста пятый» рвется вперед под звон колоколов громкого боя. Матросы, словно подбрасываемые невидимой пружиной, выскакивают из люков, разбегаются по боевым постам. — Бомбы — товсь! Ветер ударяет в лицо; обжигает щеки; волна разбивается о борт, выплескивается на палубу. За кормой бешено крутится молочная пена. — Курсовой тридцать! Минер Молчанов стоит на корме, весь напружинившийся, над своими бочоночками. — Курсовой двадцать! С какими заданиями пробирается враг? Высадить диверсанта? Поставить мины на пути кораблей? — Курсовой пятнадцать! — Курсовой десять! — Курсовой пять! — Курсовой ноль! — Эх, не имею права ее раздолбать! — злится Бочкарев. — Поднять бы красный флажок! Он знает: тогда из клокочущей в пены поднимется ослепительный всплеск.
— Вторая! — И за кормой вырастает еще один пенистый всплеск. Взрывная волна сотрясет корпус лодки там, под водой... Но поднять этот красный флажок, к сожалению, прав не дано. — Эхо ниже! Много ниже! — докладывает акустик. Лодка уходит на глубину. — Услышали, гады, шум наших винтов, — сообразил Бочкарев. Белая пенная струя за кормой «Триста пятого» описывает крутой поворот. — Дистанция — полтора кабельтова... один кабельтов... Кипит и клокочет вода за кормой... — Мы висим над ними, и они уверены, что сейчас на них посыплются бомбы... Бочкарев горестно поглядывает на бесполезные бочоночки на корме. Опершись обеими руками на леер, он напряженно всматривается в горбатые водяные холмы, бьющие о борт. Когда-то — это было во время войны — он увидел, как по поверхности воды пошла ленточка соляра и запузырился воздух на грязной волне. Один за другим всплывали предметы, принадлежавшие лодке... То было во время войны... Ну, а теперь... теперь мирное время.
— Я обязан выгнать ее за пределы наших вод. Буду висеть над ней. Ко всем чертям! Тут ему приходит в голову озорная мысль. Бочкарев подает команду, и в воду летят гранаты — они отлично имитируют на учениях глубинные бомбы. Бочкарев радуется: «Вот уж теперь они там покорежатся под водой». Еще один заход. И другой. И под водой не выдерживают. Лодка уходит... ...В кают-компании, с аппетитом обедая, Бочкарев говорит: — Уж Васенкин со своими орлами ее бы, как пить дать, раздолбал. Дипломатия руки нам связывает, Никита Юрьевич, дипломатия! Цацкайся с нею, поганкой, уговаривай со всей вежливостью: «Вы ошиблись адресом, зашли не туда, не угодно ли вам выйти вон...» В гости приходят чинно и благородно, гостей мы примем и угостим, широко, по-русски: пей нашу водку, закусывай нашей икрой! А тут гоняйся за вами, трать на вас зря горючее! Тьфу! — Но гранатами в них кидать — это вы ловко придумали, — говорит Никита. — В морском бою долго раздумывать некогда, — откликнулся Бочкарев. — Запоздаешь — пеняй на себя. Решай сразу, решай дерзко, смело, а главное — знай, что все, что прикажешь, подчиненные твои выполнят точно, быстро, не теряя секунд. Я их, милый мой, не по служебным характеристикам знаю. Я, как и на «Сенявине», знаю, кто у меня дышит чем, кто чем живет: кто службой, а кто больше и девками. Мало, батенька, знать, кем он был на гражданке да кто его породил... мало! Вчера он служил хорошо, смотри за ним, чтобы и сегодня служил он не хуже, а лучше. Я вот, к примеру, в кубрик частенько наведываюсь, заметили?
Общаюсь, беседую, в комсомольских делах становлюсь комсомольцем, а все для чего? Для того, батенька, чтобы по-настоящему знать их, чертей, не сверху вниз, а с самого, как говорится, нутра. Вот и приди какой случай, похлеще сегодняшнего — может, и в бой придется вступить — все бывает на свете, — я заранее знаю, кто, может быть, струсит, а кто и не подведет. Смекаете? — Смекаю. — Напасть на нас могут каждый час и минуту. И без любезного предупреждения ахнут, заметьте. Удивиться и то не успеете... То-то... Никита уже усвоил: всю беспокойную жизнь тральщика Бочкарев осложняет. Постановку трала производит ночью — выключаются огни, люди выходят на ют в защитной одежде, в противогазах. Никиту он учит определять место корабля, как во время войны — все маяки считая погашенными. Это осложняло работу, но была отличная школа. — Наш корабль должен решать задачи в самых сложных условиях, — говорит Бочкарев, и на корабле то и дело случаются «аварии» и «пожары». Твердой рукой выводит Бочкарев свой кораблик в отличные! Неподготовленным кораблям в море нечего делать. Надо все отработать на якоре. Учить комендоров отлично стрелять, рулевых — управлять рулем, акустиков — быстро и безошибочно улавливать шумы. Учить тому, что понадобится в море и на войне. На «Триста третьем» сдают очередную задачу; тут отвечают не над картой и не перед классной доской. Звонят колокола громкого боя, пронзительно свистит дудка. Матросы бесшумно разбегаются по своим боевым постам; комендоры встают к орудиям; на главный командный пост поступают доклады: «Боевой пост к бою готов». Коркин докладывает Щеголькову, что корабль готов к бою... Корабль готов к бою — великие это слова! Моряки отражают «налет» самолетов, наводя орудия в нежно-голубое, чистое небо; ликвидируют последствия «разрыва бомб», упавших по правому борту, и все это деловито, без суеты. А в трюме матросы пробираются к «пробоинам» на четвереньках и в темноте...
Щегольков подходит, толкает брус ногой. Не поддается. Комдив бьет по нему кувалдой. Нет, шалишь! Вспыхнувший свет освещает торжествующие лица матросов. Звучат три коротких веселых свистка отбоя. Щегольков пожимает Коркину руку и благодарит команду, выстроившуюся на палубе.
В бухте идет подготовка к шлюпочным гонкам. Боцмана отобрали на призовые шлюпки сильнейших матросов; каждое утро вместо гимнастики бегают с ними по нескольку километров; они учат гребцов «морской хватке», убеждают приберегать силы к последним рывкам. «Весла!»... Весла замирают над водой, роняя прозрачные капли. Раньше, чем неправдоподобная в ярком солнечном свете ракета, описав кривую, шипя, гаснет в воде, слышится: «На воду!» Гребцы, добиваясь, чтобы первые три гребка были особенно сильными, привстают... «Два-а... Раз!» Шлюпки удаляются, оставляя за кормой длинные полосы разбегающейся светлой воды, похожей на складки легкого шелка. Дойдя до транспорта на рейде, шлюпки уже огибают его. Свободные от службы «болельщики» подбадривают гребцов, ругают замешкавшихся на чем свет стоит, спорят, рассказывают истории о специально приспособленных к гонкам «шестерках», о сломанных веслах, авариях, неправедных судьях...
Шлюпки приближаются к пирсу. Ритмично взмахивают рукой командиры. — Оморячиваем, — говорит Щеголькову Живцов, широкоплечий, широколицый, головастый, веснушчатый, на груди — колодка с ленточками боевых орденов и медалей. — Да. Оморячиваем. Сделаем из них моряков!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
До сей поры малоизвестная в Москве и москвичам подводная лодка «Новосибирский комсомолец» внезапно всплыла в медийном море. Информация о временном закрытии музея ВМФ, созданного на её борту, породила слухи о том, что и субмарину вот-вот сдадут в металлолом. Защитники исторического прошлого уже резюмируют, что слухи о возрождении патриотического воспитания оказались слишком преувеличены. Впрочем, и о гибели мемориальной подлодки – тоже.
Временно недоступны
Последние пять лет списанная дизель-электрическая подлодка Б-396 «Новосибирский комсомолец» пришвартована у причала Химкинского водохранилища на территории парка «Северное Тушино». Она одновременно и часть экспозиции музея Военно-морского флота РФ. Среди его экспонатов здесь также находятся единственный в мире транспортный экраноплан «Орлёнок» и десантно-штурмовой катер «Скат». Но сегодня, увы, доступа к ним нет. «Музей закрыт. Охрана справок не даёт» – гласит одна из надписей на входе. На второй более мелким шрифтом поясняется, что «в связи с проведением строительных работ с 28 мая 2013 года временно прекращён приём посетителей на территорию музея», и снизу ещё ссылка на приказ Департамента культуры Москвы №378 от 27 мая 2013 года. К слову, на сайте музея закрытие экспозиции вообще списывают на Постановление Правительства Москвы от 19.12.2006 №1023-пп (ред. от 06.10.2009) «О дальнейшем развитии музейно-мемориального комплекса истории Военно-морского флота России в акватории Химкинского водохранилища». И если ему верить, то последний этап строительства здесь как раз упомянутого музейно-мемориального комплекса должен был завершиться ещё в прошлом году. Похоже, не успели. Одно, правда, настораживает – на парковой дорожке у ворот музея припаркован автопогрузчик, рядом с которым – видавшая виды гаубица. То ли новый экспонат подвезли, то ли, наоборот, старый забирают. В утиль?!
«Охрана справок не даёт», но поговорить с ней, спустившись на причал, всё же удаётся: «Здесь стройка идёт, – предварительно перевернув именной бейдж, рассказывает мужчина в форменной куртке парка – за его спиной суетятся рабочие, по развороченной дороге проезжает автокар. – На лодку нельзя, там даже свет отключён». – «Но ведь зимой она ещё работала!» – «Зимой она была отдельным государством, – шутит охранник. – А сейчас подчиняется парку, а здесь свои порядки». – «А в Интернете пишут, что её на металл порезать хотят!» «Это ложь! – возмутились в дирекции парка «Северное Тушино». – Лодка – стратегически важный для нас объект, здесь расположены уникальные экспонаты. К тому же она приносит реальный доход»… К слову, одиночная экскурсия на субмарину в дни её работы стоила 140 рублей, детей пускали бесплатно, а группе взрослых из 20 человек она обходилась в 3750 рублей, ещё 2950 – за визит на экраноплан и десантный катер. За отдельную плату – заказ профессиональной фото- и видеосъёмки, а за 15 тысяч здесь можно было даже отпраздновать день рождения. «Сейчас здесь ведутся строительные работы – возводится двухэтажный музейный павильон со смотровой площадкой, – рассказали в пресс-службе ПКиО «Северное Тушино». – Но сказать точно, когда возобновятся экскурсии, мы не можем – всё зависит от подрядчика. Что за подрядчик – неясно. Пока, по документам, все объекты музея числятся на балансе Департамента строительства Москвы, но по завершении работ они будут переданы во владение ПКиО. Сегодня на территории музея орудуют землекопы в камуфляже – роют ямы, которые зияют по всей набережной. А кое-где уже установлены и фонари с солнечными батареями.
Есть мнение
Бывшие подводники из Новосибирска, Питера и Москвы писали письма в защиту музея. Самый активный среди них – капитан Iранга запаса, ветеран-подводник СФ, член Межведомственного совета по морскому наследию Морской коллегии при Правительстве Российской Федерации, ответственный секретарь РОО «Морское собрание» г. Москвы Александр Кузиванов. Взволнованный дальнейшей судьбой подлодки, он предложил властям города передать музейный комплекс вместе с уникальными кораблями в ведение Департамента культуры Министерства обороны Российской Федерации «с последующим включением экспонатов в состав фондов Центрального музея Вооружённых сил страны». Хочется верить, что такие защитники, как Кузиванов, не дадут субмарине втихаря уйти под воду.
Наша справка
Первый в Москве музей ВМФ создан по инициативе ветеранов-подводников, в 1999 году написавших письмо тогда ещё мэру Юрию Лужкову. Тот откликнулся на это предложение только в 2003-м, но сразу же выделили средства на покупку лодки, музей в которой начал работать в 2006 году.
А.Кузиванов
Уважаемые друзья! Маховик прорыва информационной блокады вокруг Музея истории ВМФ в Тушино раскручивается все сильнее! Совершенно неожиданно сегодня днем позвонил с дачи капитан 1 ранга Александр Сергеевич Чураковский (в мои лейтенантские годы он был старпомом по боевому управлению на нашем РПКСН «К-421» проекта 667БД) и взволнованным голосом сообщил, что в свежем номере газеты «Аргументы недели» (я слышал, но ни разу не видел эту газету) прочитал про непонятную судьбу уникальных экспонатов музея ВМФ в Тушино и про мою позицию в этом деле. Зная меня около 37 лет (в 2014 году будет 40 лет нашему экипажу) и мою принципиальность при восстановлении справедливости в отношении как членов моего экипажа, так и далее по службе, он полностью солидарен с нашими действиями по сохранению музея. Спасибо ему за поддержку! (Для информации прикладываю к этому письму файл со статьей)
Спасибо и неизвестному мне автору статьи – корреспонденту Сергею Лебедеву, который, видимо, прочитав мое первое обращение – «крик души» - не поленился сходить на лодку, в офис парка и увидеть реальную картину (хотя он еще не видел, что творится в ). А отсеки сейчас завалены свезенными сюда документами фонда музея (фото, книгами, вырезками из довоенных флотских газет и даже их целыми подшивками), которые пришлось в срочном порядке спасать при эвакуации из основного офиса музея из-за его ликвидации и увольнения сотрудников. А осенью, из-за выключенного электричества и наступающей сырости, придется спасать уже всю лодку и ее электропроводку!!! Сейчас администрация парка «Северное Тушино» пытается убедить, что музей не прекратил свое существование, а лишь временно закрыт для посетителей. Чистая ложь! Я сам видел документ Налоговой инспекции от 23 мая 2013 г. о прекращении деятельности юридического лица (дается полное название музея), а значит и ликвидации Устава музея, его формы организации и названия! Что будет с уникальными экспонатами, так и не ставшими по вине департамента строительства музейными, – неизвестно… Кстати, я побывал на Дне ВМФ в парке «Северное Тушино». Впечатление – ужасное! Вместо соблюдения определенных канонов этого праздника (общее построение моряков, подъем флага, встреча Нептуна, показательные выступления моряков, показ морской техники, моделей и т.д.) на пляже парка состоялось шоу на тему «Сталинградский десант»… Причем с раннего утра до полудня (!), до начала шоу, на всю акваторию Химкинского водохранилища из динамиков гремели гитлеровские марши (не морские патриотические, всеми любимые песни!). При всем моем уважении к битве, юбилей которой отмечали в конце прошлого - начале этого года, по моему убеждению, это шоу – совсем не характерно и абсолютно неприемлемо для такого Дня ВМФ! К тому же абсолютно не были соблюдены нормы безопасности (в зрителей летели стреляные гильзы, сами каскадеры обгорели, а один – на параплане – и вовсе разбился). Обеспечение скорой помощью также не было! И это все – следствие закрытия Музейно-мемориального комплекса истории ВМФ России! Теперь о главном. В четверг вечером у меня была встреча с вице-адмиралом, Героем Советского Союза Л.А.Матушкиным. Он сообщил о посещении директора Департамента общественных связей г. Москвы, который до этого не представлял себе уровень проблемы с музеем. Теперь, имея на руках документы и копии всех газет с публикациями о музее, они вместе на следующей неделе будут стремиться попасть к первому заместителю мэра Москвы – Л.И. Швецовой (кстати, «почетному подводнику г. Гаджиево») для последующего доклада мэру С.С.Собянину. Я рассказал Матушкину о позиции Минкультуры РФ и наших согласованных с ними действиях. Лев Алексеевич сказал, что письма в адрес мэра готовят также главком ВМФ В.В.Чирков и адмирал И.Н.Хмельнов. Я им только помогу первичной информацией. Вот такой расклад. Сейчас пружина времени сжимается с каждым днем – кандидат в мэры будет слушать нас только до 8 сентября (день выборов). Далее – неизвестность. Надо спешить восстановить справедливость и в отношении музея, и в отношении продолжения военно-патриотической работы с молодежью. Ведь большинство детей – юных моряков, пребывая на каникулах, еще не знают о закрытии музея, так как по вине взрослых чиновников НИКТО и НИГДЕ не рассказал о планах и сроках развития (а не ликвидации) Музея истории ВМФ России. Кто ответит за ЭТОТ БЕСПРЕДЕЛ?
С глубоким уважением, Капитан 1 ранга А.М. Кузиванов
Конечно, темному, безграмотному народу трудно было осмыслить происходящие события, разобраться в том бурном и сложном общественном процессе. Только благодаря огромной пропагандистской, агитационной и разъяснительной работе народ начинал понимать: кто есть кто и что к чему. Понимая, народ проникался верой в дело трудящихся. Понимала крупная и даже мелкая буржуазия, которая в происходящих событиях усматривала приближение пролетарской революции и, прямо скажем, боялась возмездия за издевательское отношение к интересам «меньшого» - человека труда. Вспоминается пример боязни возмездия, заставившая человека прибегнуть к «хамелеоновой» способности. Сын коровницкого лавочника Полоскина с началом войны был мобилизован в армию. На фронт, почему-то, не был направлен. Вскоре вернулся в Коровники в чине прапорщика и занимался подготовкой новобранцев – строевой подготовкой и владением стрелковым оружием. Занимался в поле. Такое зрелище мы, ребята, не могли пропустить. И вот помнится, что до февральской революции «господин прапорщик» не затруднял себя выбором оскорбительных форм и слов обращения с солдатами, применял рукоприкладство, особенно в отношении «угловатых», «неловких» солдат, у которых всегда в движениях что-то не получалось. А после Февраля прапорщика, что называется, подменили: стал с солдатами любезным, добрым, натуральным панибратом. Такая же метаморфоза произошла в семье прапорщика (он жил с родителями) в отношении солдата-денщика. Последний был превращен в неоплачиваемого батрака-рабочего, исполнявшего всю черновую, грузовую работу по дому, по домовой лавке, по обслуживанию многочисленных членов семьи лавочника, включая стирку белья, мытье полов в квартире и в лавке, разгрузку подвод с товарами для лавки, кухонные работы и т.д. Солдат работал с раннего утра до позднего вечера, питался на кухне, спал на сундуке в темном закутке. Малолетние дети по примеру родителей обзывали солдата: и дураком, и неучем, и лентяем. Об этом знал и возмущались весь Заводской переулок и за его пределами.
Заботами Николая I казенной прислугой на законных основаниях обзавелись все, кто имел отношение к армии,— от полковых священников до зубных врачей. Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ. Ъ-Фотогалерея — "".
А после Февраля солдата стали называть по имени, отчеству, прекратились понукания, оскорбления, словом, в семье он стал, чуть ли не «дорогим родственником». Он вскоре ушел от Полоскиных. Вот так повлиял страх за возмездие, за «презрение к меньшим» при нарастании революционных событий. После свершения Октябрьской революции в Коровниках стало известно обращение В.И. Ленина к населению. В нем говорилось, что «отныне земля, фабрики, заводы будут общенародным достоянием, что вы сами теперь управляете государством, что Советы – отныне органы государственной власти». По этому поводу в Коровниках пошли «толки»: «Это как же?! Значит веденеевский конюх и лаврентьевский бурлак империей править будут?!» – говорили одни. «Ежели все станут «хозявами», кто же работать-то будет?!» - ухмылялись другие. По правде сказать, и в самом деле среди трудящихся большинство составляли неграмотные или очень малограмотные, духовно обманутые церковью люди. 73% населения страны были неграмотные. Такой страны в Европе не осталось ни одной. Рабочий не допускался к образованию. Простой народ верил и богу и черту, контрреволюционерам и провокаторам, пока предметная, аргументированная пропаганда большевиков не вытащила его из политического капкана и не вывела на путь правды.
В годы Гражданской войны Ярославль не находился в зоне военных действий. В дни эсеро-белогвардейского мятежа в июле 1918 года Коровники и вся закоторослевая часть не были захвачены мятежниками. К нам в слободу прибыла артиллерийская часть революционных латышских стрелков. Их трехдюймовая пушка была установлена на участке набережной напротив нашего Заводского переулка. Красноармейцы разместились в здании гнуздевской мельницы, а коней держали в ее дворе. Повторяю об этом, вспомнив об одной незабываемой встрече. Мы, ребята, крутились около солдат, расспрашивали о пушке, о ружье, винтовке, выполняли их мелкие просьбы, поручения: принести ведро или котелок воды из Волги, убрать, чтоб не мешали, порожние ящики, подсыпать коням корму и т.п. Когда мы им мешали, они ругали нас и отгоняли от себя. А если делали какое-то полезное дело, хвалили, иногда угощали галетами – сухарями прямоугольной формы, похожими на пряники, но такой выделки, что ни сломать, ни откусить, за сутки, бывало, только-только справлялись с ними. Зато «рот» целый день «ел»! С харчем-то в те годы совсем была «труба». Продукты выдавались по карточкам, а практически – только хлеб. Другие продукты получали, как говорится, «в кой-то веки раз». Хлеба получали по восьмушки – 50 гр. (восьмая часть фунта. Фунт – 400 гр.) в день на человека, нерегулярно, очереди в булочную были длиннущими, стояли день и ночь. Место в очереди писалось химическим карандашом на внутренней или внешней стороне кисти руки. Всегда у меня или у сестры Раисы оно было многосотенным, трехзначным. (Помню, как внимательно берег руку, чтобы не смыть номер места в очереди). Хлеб был из плохо просеянной овсяной муки, называли его «хлебом с колючками».
Иногда ели , или по научному – жмых. Это – крупные лепешки из семян подсолнечника после их выжимки, прессования, словом шелуха от семечек, используемая для корма скота. Даже не знаю, где мать доставала такой «деликатес». Но, ели. Навещали подлесок и лесной массив. Набирали грибов, ягод, орехов. А когда нормальный харч пропал, то желающих в лесу стало больше, чем упомянутых плодов. Наибольшим удовольствием для нас было сопровождение коней на водопой. Артчасть-то была на конной тяге. Красноармейцы сажали нас на коней. Через 14 лет я встретился с участником одной из таких операций и опознал его. Конь, сопровождаемый одним нашим пареньком, напился в реке и поплыл от берега. Паренек оставил коня и закричал. Красноармеец, с рыженькой бородкой, стиравший у берега бельишко, крик парня принял за зов на помощь. Бросил стирку, вошел в реку и намеревался плыть к парню. Берег оказался приглубым, течение реки Волги 3 км в час. Мы, стоявшие на берегу заметили, что движения красноармейца не похожи на движенья пловца, он еле удерживался в воде, подняв над ней свою бороденку. Он сам явно нуждался в помощи. И мы, вдвоем с товарищем, которого красноармейцы называли «товарищ комиссар», прыгнули в воду и помогли красноармейцу выйти на берег. К нам подплыл и тот паренек, который поднял тревогу. Он кричал, испугавшись, что конь может уплыть далеко и затеряться. Помощь ему самому была не нужна. Мы уже с пяти лет чувствовали себя в воде, как ужи. Пока занимались спасательными делами, конь вышел на берег и в свое удовольствие отряхивался от воды.
В декабре 1931 года я прибыл в для обучения на курсах. В июне 1932 года, после окончания курсов, был оставлен для работы в одном из управлений РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Встречаясь с начальником управления, в его лице я усматривал знакомые мне черты. Однако не находил обстоятельств, которые могли бы свести меня где-то, когда-то с ним. Оказавшись однажды в группе командиров, с которыми был и начальник управления, вспоминавших эпизоды из времен гражданской войны, я спросил начальника, не приходилось ли ему бывать в Ярославле. «Был» - ответил он. «А не помните ли такой эпизод...?!. И я рассказал о той «спасательной операции». «Помню» - улыбнулся начальник. И сказал, что тогда он испортил недельную или двухнедельную норму (паек) сахара – два небольших куска, лежавших в кармане. Товарищем комиссаром, с которым мы в июле 1918 года впервые встретились в Коровниках и в волжской воде, был латыш Кюзис Петерис, член КПСС с 1905 года. При встрече в Москве он был Берзиным Павлом Ивановичем. А сейчас в литературных изданиях он представлен Берзиным Яном Карловичем. Но Берзин, Павел и Ян – это псевдонимы партийного подполья Кюзиса Петериса. Под его непосредственным и прямым руководством я проработал 6 лет, из которых больше года в Испании.
После победы революции страна оказалась в неимоверно трудных условиях. Экономика за годы империалистической войны оказалась разваленной. Белогвардейцы при содействии империалистических держав формировали свои армии, прибегли к военной интервенции против своего народа. Врагами страны были захвачены большие территории. Немцы, потом Польша вступила в войну против нас. Враг подошел в Петрограду, Туле, угрожая Москве. Поэт Демьян Бедный написал следующие строки:
«Товарищи, мы – в огненном кольце! На нас идет вся хищная порода. Насильники стоят в родном краю. Судьбою нам дано лишь два исхода: Иль победить, иль честно пасть в бою».
И трудовой народ победил в борьбе за свои интересы, испытывая все тяготы и лишения жизни. Красная Армия в период с сентября 1918 по декабрь 1920 г. в боях потеряла 720 тысяч человек. В результате тяжелых заболевания было потеряно 1 миллион 392 тысячи человек. Народ выдержал поход империалистов Антанты, включавшей Великобританию, Францию, царскую Россию, США, Японию, Италию (20 стран). Коровники – моя родина. Здесь дали мне жизнь, обучили начальной грамоте. Она была типичной окраиной капиталистического города: грязной, темной, бедной, неблагоустроенной, а мое детство, прожитое в Коровниках, материально не обеспеченным. И все же Коровники остаются для меня родным и незабываемым местом. В середине 1920 года, в 13-летнем возрасте я оставил Коровники, а вскоре - и Ярославль. Но в каждый свой приезд в город на Волге, я непременно посещал Коровники и, конечно же, свой Заводской переулок. Изменения большие. Слобода разрослась. Уровень Волги поднялся. Коровницкий берег раньше был относительно высоким. К урезу воды спускались по тропкам, а в некоторых местах, где он был обрывистым – по лесенкам. Зимой катались по склону берега на лыжах и санках. По нему стекал в воду ручей теплой (отработанной) воды с мельницы, в котором мы малыши обогревались после купания. Сейчас уровень Волги почти сравнялся с уровнем берега, его набережной.
Широта волжского простора конечно сохраняется. А глубина заметно сократилась. Уже заволжские поля и лесной массив за ними не видны. Они застроены. За островом, по берегу протоки, виден «лес» портовых грузовых кранов с вытянутыми вверх, как гусиными шеями, стрелами. Прежняя дореволюционная часть слободы сохраняется, но тоже с большими изменениями и, к сожалению, не в сторону улучшения. В том числе и Заводской переулок. На нем все дома целы, за исключением одного – лаврентьевского флигеля, в котором проживала наша семья. После белогвардейского мятежа в 1918 году нам предоставили другую жилплощадь, поскольку проживание во флигеле было не безопасным. Флигель был разобран на дрова. На его месте поставили двухэтажный деревянный дом. Остальные дома переулка были «действующими», но покосились, частично ушли в землю. Прежде в переулке были сады, деревья. Сейчас, даже в конце 1970-х годов – ни одного деревца. Даже нет травы, которой был покрыт переулок и на которой был стадион для разных детских игр. Земля переулка, увиденного мною, изобиловала канавами, глубокими колеями от колес большегрузного автотранспорта, залитыми дождевой водой, обрезками досок, камнями, битым кирпичом, словом, чем угодно, вплоть до выброшенных старых кастрюль, консервных банок и т.д...
Ростислав достает из кармана бумажник, бросает брату несколько : — Чтобы духу твоего больше не было! Он садится за стол и молча наблюдает за Глебом. Глеб нервничает, торопится, комкает свои щегольские сорочки и бросает их в чемодан. — Спокойно, Старик, он берет свое. Глеб надел верблюжьего цвета пальто. — Ну что ж... Значит, приходится уезжать... — Да. Приходится! И поглядывай по сторонам, когда выйдешь на улицу. Глеб, схватив чемодан, выскакивает. — Спокойно, Старик. Он ушел... Гулко захлопнулась дверь.
отзванивают четверти одну за другой. Ростислав сидит молча, уставившись в одну точку, поглаживая задремавшего пса. Когда пришел отец, свежий с мороза — от него несло холодом, и, сняв ушанку, потер застывшие уши, погладил повизгивавшего от радости Старика, Ростислав сообщил безразличным голосом: — Глеб уехал. Его в Москву вызвали. Телеграммой. — Что-нибудь случилось? — спросил с тревогой Крамской. — Нет. Кажется, Федя его куда-то пристроил. Во всяком случае, Глеб просил больше не высылать ему денег. Будем пить чай? Я пойду разогрею. Он пошел в кухню включить электрический чайник и усмехнулся, представив себе, как Глеб голосует на шоссе у заставы. Он знал, что Глеб струсил и ни за что не зайдет попрощаться со своей Дульцинеей. Тикали часы, звонко капала вода из неплотно закрытого крана, неспокойно спал Ростислав, вздыхал и повизгивал пес. Крамской писал Любовь Афанасьевне: «Ростислав у меня, братья встретились — какие они стали разные! Сравнение не в пользу Глеба. Боюсь, он катится по наклонной плоскости. Он уехал, даже со мной не простившись, объяснив, что его «куда-то пристроили». Лучше всего для него — пойти на флот, в армию, где сильный сплоченный коллектив поможет ему одуматься. Давайте вместе подумаем о судьбе нашего сына, пока не поздно». Он отложил перо, представив себе, как злобно фыркнет Любовь Афанасьевна. Она поднимет на ноги всех знакомых врачей, чтобы Глеба забраковали при призыве, или наспех пристроит его в первый попавшийся институт. Ну, а он, отец? Что он должен сделать, как поступить? Он воспитал на своем веку сотни таких, как Глеб, молодых людей. Не все они были как на подбор. Не было двух одинаковых. Были и такие, как Глеб, с порочными наклонностями к легким связям, к праздному образу жизни. Исправлялись же! Становились же командирами! Стоит заглянуть в левый ящик стола, где лежат пачки писем с флотов. Все его выученики...
...Глеб — не конченый человек. Вступился за отца, когда этот болван Суматошин... ...Любит природу. Как-то в тихий вечер они вышли в парк и говорили об осенних ночах, о прелой листве, красоте лунного моря... Понимает и чувствует музыку — они слушали по радио Чайковского, и у него было такое хорошее, почти детское лицо... ...Он был отличным мальчишкой, пока его не испортила мать. Как я возился с ним, когда приезжал домой, и он летел ко мне со всех ног, крича: «Папка приехал!» Я подхватывал его на руки, и он тыкался мне в ухо и губами и носом, точь-в-точь, как Старик, когда был щенком... ...Старик! Он прыгал мне на руки и спал со мной вместе и прижимался ко мне, пугаясь грозы или взрывов, когда в море подрывали бродячие мины. Теплый, славный, беспомощный... Он любил меня всю свою жизнь — верно, преданно, нежно... ...Ростислав повернулся на другой бок, что-то пробурчал. ...Не он ли выставил Глеба,? Меня бережет, не сказал. Мальчик мой! — Ты что там, Старик? Нашел что-нибудь? Ну-ка, дай сюда... Пес поднял с пола и подал три смятых, порванных сторублевки. Крамской понял; он брезгливо взял сторублевки и бросил их в ящик стола.
В ту же ночь Фрол в сердцах бушевал: — Видал, Никита, как плохо жениться? Эта тиранка доведет Коркина до суда офицерской чести, прощайся со звездочкой! Жаль Коркина. Она им крутит, как хочет. Я бы на его месте вывел свою Секлетею из дому за ручку да дал бы пинка: «Иди, откуда пришла, мне моя служба и честь дороже, чем все твои объятия и поцелуи». Один выход ему — развестись. — Ловко ты узлы разрубаешь, — засмеялся Никита. — Не разведут, если даже захочет. — Разведут. Любому судье скажи, что у тебя обуза на шее, служить исправно мешает — в миг разведут. И вообще я принципиальный противник женитьбы. Никогда не женюсь. — А Стэлла? — Что Стэлла? — Разве Стэлла — не отличный товарищ? — Ну, товарищ, я давно это знаю! — А я подозреваю... — И подозревать нечего. Прекрати этот разговор. На этой почве у них всегда возникали противоречия.
Никита знал, что Фрол давно уже неравнодушен к сероглазой плутовке, не лазающей за словом в карман. Еще в нахимовском Фрол проглядел все глаза, ожидая на балах чернокосую свою подругу. И после он всегда настораживался, когда заходил разговор о ее друзьях, которые могли бы претендовать на ее пылкое сердце. И все же сам он не делал ни малейшей попытки к сближению. При каждой встрече они обязательно ссорились, иногда в день по три раза, и по три раза в день глаза Стэллы наполнялись слезами. Она отходила быстро и вскоре опять хохотала, как ни в чем не бывало, хотя Фрол не делал попыток к примирению — никогда. «У них самая странная дружба на свете», — думал Никита. Никита с Фролом жили теперь в той самой комнате, в которой провели в этом городке первую ночь. Теперь она не казалась такой неуютной. На стену повесили несколько акварелей Никиты, фотографии старых друзей — Фокия Павловича, Русьева. Колченогий стол починили. Никита накупил эстонских классиков — Вильде, Тамсааре, Лутса. Что греха таить, он получал удовольствие от сознания, что может говорить с Лайне о проделках проказника Тоотса, о «Новом нечистом из самого пекла», о «Пророке Малтсвете» и «Ходоках из Ания»; он успел сходить с ней в эстонский театр на «Неуловимое чудо» и «Железный дом» — она переводила ему с эстонского шепотом на ухо. Он заходил в дом с корабельной мачтой в саду как домой. Морской волк Юхан Саар громогласно приветствовал лейтенанта Морскую Душу, Лайне показывала картины, написанные ее умершим учителем: зима, березы в снегу и по снегу бежит рыжая лошадь; замерзший ручей и высокие ели над ним; лето — и такой густой лес, что сквозь стволы с трудом пробивается солнечный луч.
Никите нравилось то, чем она восхищалась, и он любовался синими бликами на снегу и шершавыми стволами старых задумчивых елей. Они с Лайне понимали друг друга с полуслова. Она показала свою последнюю работу: зима, лес, землянка, костер, часовой у сосны — и снег... рыхлый голубоватый снег с синими тенями... И черная морская вода слизывает его, как сахар... Во время войны Лайне была с отцом в партизанском отряде. Однажды она встретила голодного, облинявшего волка. Волк стоял на снегу и щелкал зубами; зеленым огнем мерцали глаза. Он испугался — где-то хрустнула ветка, повернулся и убежал в лес, махнув облезлым хвостом. Лайне долго не могла прийти в себя. Все слушала, как падает с ветвей оборвавшийся снег... И вдруг ее окликнул отец... Вспоминая Лайне, Никита думал: «Как хорошо, что я живу в одном городе с нею! Хорошо, что она радостно встретит, обрадуется: «Никита пришел!» Вот, а Фролу, по-видимому, не нужно, чтобы поблизости жила Стэлла! Ему все равно!» Никита послушал легкий храп друга. — Фрол? — Ну? — открыл Фрол глаза. — А если она выйдет замуж? — Кто? — Стэлла. — За кого? — За Нахуцришвили. За руководителя конструкторского бюро... — Ну, ему — шестьдесят семь лет, — зевнул Фрол. — У него есть племянник. Племяннику — двадцать четыре.
— Откуда знаешь? — Фрол приподнялся на локтях. — А ты и не знал? И Нахуцришвили-младший скажет: «Вот что, милая Стэлла, твои прежние знакомые тебе теперь ни к чему. Что еще там за Фрол Живцов! Позабудь, кацо, генацвале, о Фроле Живцове». И она позабудет. — Позабудет? — Ну да. Если очень полюбит этого Акакия-младшего. — Шутишь? — Какие тут шутки! — Не мешай. Я подумаю. Через минуту он спал.
Коркин идет домой темными улицами. Дома — все хорошо. Тузенбах уехал, да и не было ничего у нее с этим курчавым мальчишкой. Все чепуха. Теперь она больше не будет искать поклонников: не до них. Она готовится к большому событию. Они назовут малыша Васильком. Коркин назвал бы его Федотом, в честь деда, но Люда не согласна. Фу, что за имя — Федот! Что ж? Он будет Василием Васильевичем!
Коркин напишет домой, в Лесной: сын ! И мать, накинув платок, побежит к соседям: я — бабушка! Теперь у Васи на сердце спокойно. Жена стала прежней Людочкой, нежной, ласковой. И ему как никогда хочется лучше работать, служить, чаще выходить в море, отлично вытраливать мины. С моря набегал ветер, жег щеки. Коркин думал, глядя на волны, накатывавшиеся на набережную: «Море, суровый мир моряков! Я люблю тебя всей душой. Ради тебя все перетерплю — и обиды, и неудачи!»
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Министру правительства г. Москвы, и.о. руководителя Департамента культуры г. Москвы С.А.Капкову. г. Москва, ул. Неглинная, д.8/10 125009, г. Москва, ул. Тверская, д.22а Тел. 8 (495) 699-71-81 Исх. №14 от 31 июля 2013г.
Уважаемый Сергей Александрович! С проблемой внезапного закрытия Музейно-мемориального комплекса истории Военно-Морского Флота России в районе Северного Тушино г. Москвы мы непосредственно столкнулись, когда 08 июня 2013г. не смогли организовать посещение Музея 3-й ротой Нахимовского Военно-Морского Училища. В это время нахимовцы гостили в г. Москве по приглашению Московского Суворовского Военного училища и перед ними "открывались все двери", кроме Музея ВМФ в Тушино! За время существования Музея ВМФ в Тушино г. Москвы мы, ветераны -моряки, привыкли проводить там свои мероприятия и праздники. Просторный плац перед подводной лодкой идеально подходит для наших традиционных построений и церемониальных прохождений ветеранов - офицеров ВМФ, нахимовцев, суворовцев и кадет. Необходимо вспомнить также, что создавался многие годы большими трудами моряков - энтузиастов и специалистов ВМФ России. Значительную часть своей жизни и души вложил в дело Музея выпускник Нахимовского ВМУ 1971 года капитан 1-го ранга Краснов Михаил, безвременно ушедший от нас в прошлом году.
Инициативная группа ветеранов ВМФ России 26.07.2013г. провела предварительное совещание по вопросу возрождения и развития Музея ВМФ России. На этом совещании было принято решение о формировании рабочей Комиссии с участием организации РООВВС "Суворовцы и Нахимовцы", которые берутся координировать действия общественных организаций и заинтересованных сторон, а также поддерживать взаимодействие с Министерством культуры г. Москвы. После изучения вопроса и консультаций мы готовы направить в Ваш адрес конкретные предложения для исправления сложившейся ситуации с Музеем ВМФ России в районе Северное Тушино г. Москвы. Заранее благодарим Вас за сотрудничество, С уважением, Председатель РООВВС "Суворовцы и Нахимовцы", выпускник 1978 года Ленинградского Суворовского военного училища Кулдыкин В.А. Первый заместитель Председателя РООВВС "Суворовцы и Нахимовцы", выпускник 1970 года Ленинградского Нахимовского Военно-Морского училища Кондаков А.Ю.
