Всё заканчивалось криками на весь двор его взбеленившейся
родительницы, что её ребёнка обижают здоровые балбесы и бедному
мальчику вовсе не дают гулять на улице.
Можно было сказать брату Валерке о подлой Федькиной выходке, и
я не сомневался ни на минуту, что Валерка бы отметелил и Федьку, и
Колюню вместе с ним. Но это были мои проблемы, и вмешивать брата в
их решение я не хотел.
Как-то прямо во время занятий нас всех вдруг собрали в актовом зале.
Собрали все классы и объяснили, что будет встреча с ветеранами.
Когда я вышел в зал, то вдруг увидел за столом, покрытым красной
материей восседающими в президиуме своего деда Митрофана и его
племянницу Марфу Никитичну. Рядом ещё сидел мужик с большими
чёрными усами, одетый по-столичному, да ещё и в тёмных очках,
что подчёркивало его принадлежность к творческой интеллигенции.
Оказалось, что это тоже мой родственник из Москвы, он был скульптором,
которому доверяли в своё время даже лепить бюст Сталина.
Директор школы объявил, что в президиуме сидят родственники всем
известной в нашей школе Прасковьи Григорьевны Дугинец, а также в зале
находятся внуки, которые обучаются в нашей школе, и что эта встреча
посвящена её светлой памяти.
Вот таким неожиданным образом я стал для одноклассников не
просто Сима, а родственник исторической личности, которая ценой
собственной жизни творила нашу историю, приближая социалистическую
революцию.
На трибуну вышел мой дед и с пафосом прочитал целый доклад,
посвятив его историческим моментам из жизни и революционной
деятельности своей сестры. Дед читал свой доклад не хуже любого
профессора с исторического факультета, он ведь и был историком.
В конце выступления он очень сетовал на то, что не удалось, где-то
в Министерстве образования, пробить разрешение о присвоении нашей
школе №1 имени П.Г. Дугинец. Однако ему удалось добиться разрешения
для увековечения её имени и назвать в её честь одну из центральных улиц в городе Кропоткине и селе Успенское, а также школу №22 на станции
Кавказской.
Прочитав свой доклад, дед с чувством исполненного долга пожелал
школе благополучия и процветания, а нам, школьникам быть истинными
патриотами своей Родины, быть преданными делу партии и народа,
бороться за победу мировой революции во всём мире. Это он умел, от
него это не отберёшь.
На первом уроке химии учительница Лина Савельевна Халина, прилагая
все свои усилия для того, чтобы заинтересовать нас этой наукой, показала
нам ряд опытов и, по-моему, ей это удалось.
Халина Лина Савельевна
Я сидел, как заворожённый, и смотрел на эту миниатюрную и стройную,
правда немного худоватую женщину, которая за столом химического
кабинета на наших глазах своими тоненькими ручками творила просто
чудеса. Все эти чудеса были связаны с горением, взрывами и различными
превращениями одних простых веществ в другие, более сложные, и
обладающие совершенно другими новыми качествами и свойствами.
В стеклянную баночку с кислородом она помещала раскалённую
швейную иголку, и мы видели мини-фейерверк. Изящными и
отработанными движениями, как маг или волшебник, она ссыпала в
фарфоровую ступку аммиачную селитру с серой и, добавив простой
древесный уголь, получала настоящий дымный порох, который сгорал на
столе огромным факелом.
А, соединив кислород с водородом под легонькой металлической
баночкой, образовывала гремучий газ, который сам взрывался с
оглушительным грохотом, а сама баночка улетала в потолок.
Смешивая бертолетову соль с красным фосфором, тоже демонстрировала
нам взрыв со вспышкой, а при добавлении туда ещё и опилок дюралюминия показывала необыкновенный фейерверк.
Впервые я увидел, что мягкий металл натрий, который, оказывается,
хранят под слоем керосина, как реактивный снарядик, носится по
поверхности воды и постепенно исчезая, растворялся в воде, образует
при этом щёлочь - едкий натр.
Где ж вы были раньше, дорогая Лина Савельевна! Мне так не
хватало этих ваших знаний! Вот были бы фейерверки в нашем дворе и
окрестностях! И взрывы не только карбида кальция!
Я очень зауважал химичку, она вела у нас, кроме химии ещё и ботанику,
зоологию, биологию, анатомию. Мы с ней очень подружились и расстались
в 10 классе друзьями. Она обладала не только энциклопедическими
знаниями своих предметов, но и была хорошим воспитателем.
Когда она входила в химический кабинет и заставала обычный шум и
гам, сопровождающий наш весёлый и шубутной класс, то первое что мы
слышали с порога, было:
- Сплошной Содом и Гоморра! Расселись и приготовились слушать,
смотреть и запоминать.
Что за Содом с Гоморрой? В то время для меня это ровным счётом
ничего не значило. А вот сейчас можно было с ней и поспорить на эту
тему.
Не было у нас ни того, ни другого, а был просто рабочий шум. Наша
энергия и молодой задор выходили из нас ведь не только на переменах,
но иногда и на уроках химии. Если бы был хоть Содом, если был хоть
Гоморра, то уж точно нас бы испепелили силы небесные, на которые я
никогда не возлагал особых надежд.
Её сын Вовка Халин или, как его звали Халёк, учился в параллельном
классе. Он в точности повторял конституцию своей матери, был тонким
в кости и маленьким, чернявым этаким аккуратненьким школяром. Этот
полувундеркинд с помощью своей матери здорово разбирался в науках, но
был весьма скромным в своём обычном поведении. Лина Савельевна одна
без мужа воспитывала своё чадо. И у меня частенько возникал вопрос:
почему таким хорошим людям не всегда везёт в простых житейских
ситуациях.
Характер у неё был не сахар, а это обстоятельство многим мужикам
не нравится. Может быть, поэтому она чутко понимала особенности
переходного возраста своих учеников и могла вовремя заметить и
предотвратить конфликты, как между учениками, так и между учениками
и преподавателями.
Правда, когда я начинал вступать на уроке с ней в никому ненужную
полемику - действительно пришло время переходного возраста, а
уверенность в себе придавала смелости, то она чётким командным
голосом произносила, указывая на дверь:
- Вон из класса, ты мне мешаешь! Что творится на белом свете? Дугинец,
я тебя совсем не узнаю.
И все дела! Коротко и ясно. Я вставал и без всяких обид и пререканий
выходил из класса, а, немного постояв в коридоре и осознав, что я
действительно свалял дурака, стучался в дверь и заходил в класс.
- Лина Савельевна! Можно я лучше здесь постою, около двери. Я больше мешать вам не буду, - с жалистным видом напрашивался я на прощение.
- Ну, коли так... Иди к доске и собственной кровью зарабатывай
прощение. Записывай уравнение! - шла мне навстречу химичка.
И приходилось искупать свою вину малой кровью, решая какое-нибудь
уравнение химической реакции повышенной сложности с демонстрацией
хода решения всему классу.
С этим я всегда справлялся блестяще, да и она знала, что я в химии
способен на многое.
Ведь в химии, оказывается, всё до удивления очень просто – главное
дело разобраться с понятием 'валентность' и будешь всегда понимать,
какие там электроны на орбите атома могут замещаться или наоборот
отдавать свои свободные. Я как раз так хорошо усёк этот момент с этими
электронами, что для меня была понятна вся неорганическая химия.
Периодическую таблицу Менделеева, которая вся и построена на
этом, я всегда использовал, как подсказку, если вдруг растерялся, а она
– таблица эта всегда висела на стене в химическом кабинете.
Решив уравнение и объяснив по ходу решения непонятное классу,
я получал 'пятёрку' и прощение учителя за нетактичное поведение на
уроке.
Замечательный человек! Если бы хоть половина учителей были похожи
на неё, я представляю, какие звёздные кадры ковала бы наша школа для
наших вузов и для Отечества.
Иван Иванович Сидоров, а по-простецки в нашем классном миру 'Иван
в квадрате', преподавал у нас физику. С большой головой и флотским
ремнём, подпоясывающим его чёрные клёши, он был какой-то бывший
флотский, то ли старшина, то ли младший офицер в отставке, поэтому
иногда у него прорывались воспоминания о море и флоте.
Сидоров прямо, словно какой-нибудь перпендикуляр рубил правду
матку науки в наши детские головы, которым было недостаточно одной
голой правды и сплошных прямых углов. Для нас в то время нужно было сдабривать эти прямые углы законов и постулатов физики чем-нибудь
более приземлённым, более понятным, на простых жизненных примерах,
а Иван этого пока ещё не усвоил. Флот и школа - это большая разница.
Сидоров Иван Иванович
Поэтому законы механики мало кому сразу удавалось понять, и многие
из нас часто плавали на уроках, как когда-то сам Иван по морям, и,
особенно, на элементарных задачах по физике. А многие посредственные
ученики его просто боялись и всеми доступными способами пытались
просто не встречаться с ним.
В отличии от женского коллектива наших педагогинь, Иван иногда не
стеснялся в выражениях при общении со своими учениками.
Когда, не выдерживая тупоголовости обучаемых, он срывался на не
совсем педагогичные примеры из собственных жизненных наблюдений,
и из его уст неслось:
- Курочкин! Дубина ты стоеросовая! Ну что тут не понятно? Это же так
всё просто... Если я двину тебя по башке оглоблей, то твоя башка с такой
же силой ответит моему дрыну.
После такого примитивного, но понятного примера из флотской
практики даже Курочкин соображал и начинал понимать третий закон
Ньютона.
- А что такое стоеросовая? - нисколько не обижаясь на физика,
интересовался он.
- Значит, что дубина росла стоя, - уточнял Иван и урок шёл по плану.
Только когда к доске решать Ивановы задачки выходил Мишка Ястребов,
на лице Ивана проступало умиление. Он потирал от удовольствия свои
корявые флотские ладошки и наблюдал за нашим уникумом.
Мишка обладал каким-то непонятным мне абстрактно-аналитическим
мышлением и видел весь процесс решения по-своему. Он просто
подставлял в формулу известные данные в буквенных выражениях и решал
уравнение в алгебраической форме, а потом в упрощённое выражение, которое с его помощью становилось совсем простеньким, подставлял
численные значения и практически в уме получал нужный ответ. Быстро
и правильно.
Ястребов Михаил и Ястребов Пётр
Вот тут Иван млел, считая Мишкины способности результатом своей
плодотворной преподавательской работы, хотя его заслуг в этом не
бывало.
Мишка многих удивлял своими незаурядными математическими
способностями, и преподаватели пророчили ему недалёкое светлое
будущее. Лично я тоже поражался его светлой головой, но это заставляло
относиться к нему с каким-то непонятным стеснением и хорошей
завистью.
У братьев Ястребовых была ещё и старшая сестра, которая училась в 9
классе, её звали Полина. У неё были огненно рыжие косы и она прекрасно
играла на пианино на наших школьных концертах. Семья талантов - одним
словом, и только Петька своим ехидством и каким-то неуважительным
отношением к одноклассникам портил этот интеллигентный состав
семьи.
Может быть, только по этим причинам я никогда не набивался на
дружбу с Ястребовыми, и мы были с ними простыми одноклассниками
и не более.
За всю учёбу в школе я, как настоящий ботаник, не пропустил ни
одного занятия в школе. Выучил урок или нет, я всё равно сидел на уроке.
Бывало, конечно, и терпел фиаско. Особенно на русском и литературе,
когда учительница точно попадала ручкой в классном журнале в мою
фамилию, а я ни сном, ни духом не знал ответа на вопрос. Ну и что,
получал двойку, но уроки никогда не пропускал. Может быть, из-за своей
трусости перед родителями, скорее всего оно так и было.
А вот Инка Котова – наша классная стюардесса с её бесподобной чёлкой
на глазах и маленькими торчащими косичками, ну прямо молодец. Я даже
ей завидовал. Она частенько говорила, примерно так:
- Я с физики сейчас хиляю, а то Иван опять пару поставит за закон
Ньютона.
И просто со спокойной совестью, нисколько не тушуясь неблаговидности
поступка, забирала свой портфель и преспокойно шла в кино. А ещё
проще могла вообще не прийти в школу на уроки и где-то прогулять всё
это время.
Ну, Инка была бесценный кадр, я так не мог. Ведь потом надо что-то
выдумывать и врать, глядя честными глазами на классную или того же
'Ивана в квадрате'.
Внизу, на первом этаже здания школы, а точнее в полуподвале
находились школьные мастерские, там у нас проходили уроки труда.
Станки, особенно деревообрабатывающие, были, ну прямо скажем,
старинные. На токарном станке по дереву я сам видел год изготовления
1896, но они все работали безотказно. Конечно, за точность биений
шпинделей станков поручиться никто не мог, так как она никогда в жизни
не проверялась, но всех устраивало и такое качество обработки, какое
получалось.
Грешным делом при виде этих станков мне представлялся сам царь Петр, который на таком станке вытачивает какую-то балясину для
корабельной оснастки, и почему-то невольно хотелось прикоснуться
собственными руками к такой вечной старине.
Важное
.jpg)
