Перспективы танкерного флота представляются обнадёживающими
Российский министр энергетики Александр Новак на прошлой неделе дал понять, что Россия может сократить экспорт нефти. «Мы планируем сохранение объема добычи на уровне 2014 года, без роста и без снижения. При этом за счет роста внутреннего потребления объемы экспорта несколько снижаются», — сказал он. Как отразится это решение на состоянии морской нефтеналивной индустрии? — Снижение цен обусловлено избытком предложения. В настоящий момент идёт борьба между Россией и странами OPEC за то, кто первый не выдержит и снизит объемы добычи нефти. Российское правительство понимает, что лучше какое-то время работать себе в убыток и переориентироваться на внутреннее потребление, чем потерять свой объём добычи на мировом рынке, чем законсервировать месторождения, а потом тратить средства на то, чтобы их расконсервировать, — уверен Андрей Волошин, капитан дальнего плавания, председатель совета директоров IMRRA (Международное агентство оценки морских рисков). По его словам, если у России хватит воли к победе, и объемы добычи сохранятся вне зависимости от цен на мировом рынке, следует ожидать увеличения объёмов перевалки и перевозки, как нефтепродуктов, так и сырой нефти. Следовательно, возрастет и спрос на тоннаж, что, в свою очередь, приведет к дальнейшему повышению стоимости фрахта. Мировая тенденция к росту цен на фрахт танкеров наблюдается в течение последнего месяца. Уже в ноябре 2014 года ставка фрахта танкеров Suezmax дедвейтом до 200 тыс. тонн в Черноморско-Средиземноморском регионе выросла на 30 единиц по шкале Worldscale, что эквивалентно $16,83 за тонну. Это самый высокий уровень за последние 10 месяцев, — сообщает информационное агентство Platts (США). В середине декабря, по данным того же агентства, ставки фрахта танкеров VLCC дедвейтом до 300 тыс. тонн для перевозки нефти на маршруте Персидский залив — Япония достигли девятимесячного максимума — 70 пунктов по шкале Worldscale. Аналитики выделяют две главных причины роста стоимости фрахта: увеличение спроса на перевозки и дефицит танкеров с большим дедвейтом. На декабрь 2013 года численность морского нефтеналивного флота в мире составляла 912 танкера (в том числе в России —396 судов). При этом на фоне мирового экономического кризиса сокращается объем строительства новых судов. По данным BIMCO (Балтийский и международный морской совет), в первой половине 2014 года судовладельцы заказали верфям 57 новых танкеров, а во втором полугодии — только 20 судов. За последние месяцы объемы фрахта танкеров выросли на 5—20%. Поэтому на 2015 год перспективы морского нефтяного транспорта представляются обнадёживающими, — отмечает Андрей Волошин
В 1983 году ракетный подводный крейсер стратегического назначения ( РПК СН ) «К-417» проекта 667-Б готовился к несению очередной боевой службы. После выполнения массы подготовительных мероприятий и целой серии проверок, положенных в таких случаях (штабом дивизии, штабом 2 флотилии подводных лодок, штабом Тихоокеанского флота) РПК СН должен был выйти в море на так называемый контрольный выход. На этом выходе окончательно проверялась готовность материальной части, личного состава корабля к длительному плаванию и выполнению задач боевой службы. Для этого необходимо было выполнить целый комплекс мероприятий, в том числе произвести условную ракетную стрельбу и выполнить боевое упражнение «Торпедная атака подводной лодки в дуэльной ситуации» с фактической стрельбой одной практической противолодочной торпедой (для проверки умения командира применять торпедное оружие в целях самообороны).
Считаю нелишним пояснить, что практическая торпеда - это торпеда, в которой боевая часть вместо взрывчатого вещества снабжена записывающей аппаратурой, которая фиксирует работу всех её механизмов с момента выстрела до прохождения полностью заданной дистанции, всплытия и подъёма на торпедолов, где эта аппаратура отключается специалистом (своего рода чёрный ящик). Нас, подводников, интересовал в основном один вопрос: было ли включение аппаратуры самонаведения или нет? А это устанавливалось лишь при считывании записей на торпедо-технической базе (ТТБ). Если было, значит попадание, если нет – промах. Ещё должен заметить, что на практической торпеде устанавливалась фиксированная глубина её хода, что полностью исключало её маневрирование по глубине. Подводная лодка – цель должна была маневрировать на глубине, отличной от этой фиксированной глубины минимум на 20 метров, что исключало попадание торпеды в подводную лодку, т.е. торпеда проходила (в случае наведения) или над подводной лодкой или под ней. Я, капитан 1 ранга Платонов Эдуард Трофимович, в то время заместитель командира 25 дивизии РПК СН, готовился к выходу на «К-417» на боевую службу старшим на поход, т.к. командир капитан 2 ранга П.М.Асеев недавно был назначен на эту должность и опыта несения боевой службы в должности командира не имел. В связи с этим я принимал самое непосредственное и активное участие во всех мероприятиях, проводимых на этом корабле.
Перед производством боевых упражнений с выполнением практических торпедных стрельб, как правило, проводилась тренировка в учебном центре с участием личного состава главных командных постов (ГКП) обеих подводных лодок, как стреляющей, так и подводной лодки – цели. И, что греха таить, зачастую командиры во время этих тренировок договаривались о взаимном маневрировании во время упражнения, чтобы обеспечить положительный результат. Более того, наши командиры иногда просили командира подводной лодки – цели, особенно если в качестве оной выделялась подводная лодка 671-РТМ проекта (довольно-таки малошумная), пустить во время маневрирования трюмную помпу или пошуметь ещё каким-нибудь способом для обеспечения благоприятных условий обнаружения своему акустику на приличной дистанции. Итак, все предпоходовые мероприятия выполнены, атомная энергетическая установка введена и работает без замечаний, походный штаб во главе со мной на борту. Не помню точно состав походного штаба, но что на корабле флагманский штурман – капитан 2 ранга Виктор Александрович Рябоконь, флагманский минёр – капитан 3 ранга Ставский, флагманский РТС капитан 2 ранга Корольков и начальник электромеханической службы дивизии капитан 1 ранга Леонид Григорьевич Полищук – это точно. Вперёд!
После выполнения дифферентовки следуем в заданные районы боевой подготовки. Несколько дней выполняем мероприятия контрольного выхода. А это – сплошная нервотрёпка. Постоянные тревоги, учения, всплытия, погружения. Люди измотаны до предела. Но без этого нельзя. Торпедную стрельбу всегда оставляли напоследок. Это делалось для того, чтобы не сорвать выполнения мероприятий контрольного выхода в случае необнаружения торпеды после стрельбы и длительного её поиска. Всё! Все мероприятия выполнены. Следуем в район выполнения торпедной стрельбы. Малый противолодочный корабль из состава Камчатской флотилии разнородных сил (для обеспечения безопасности района), подводная лодка – цель, торпедолов – все прибыли своевременно. Это радует. Я, как руководитель боевого упражнения, инструктирую командиров, даю команду командиру подводной лодки – цели занять исходную точку и погрузиться на заданную глубину. Делаю донесение оперативному дежурному ТОФ о начале упражнения и после получения квитанции командую командиру: «Погружайся, начало боевого упражнения». Далее командир:«Учебная тревога! Все вниз! Погружаемся! И т.д.» После прихода на заданную глубину: «Торпедная атака! Торпедный аппарат №… к выстрелу приготовить! Акустик! Прослушать горизонт! Включить магнитофоны!». После нескольких докладов о различных целях, которые были классифицированы, как транспорта и рыболовные сейнеры, вдруг последовал доклад: «По пеленгу …градусов слышу шум винтов, прослушивается работа турбины, предполагаю - атомная подводная лодка!» Не знаю, договаривались о чём-либо командиры заранее или нет, но у Асеева проскочило: «Чёрт! Ведь он же должен быть совсем не там!»
Командир: «Классификацию – атомная подводная лодка, утверждаю! Штурман, БИП! Определить элементы движения цели. Стрельба из первого отсека (на подводных лодках этого проекта стрельбу можно производить из центрального поста, с БИУС, но командиры предпочитали по старинке, из первого, для верности)». После определения элементов движения (курса, скорости) и осреднения данных старшим помощником даю командиру «добро» на стрельбу. Командир: «Торпедный аппарат № … ТОВСЬ! ПЛИ!» Первый: «Торпеда из торпедного аппарата №… вышла, боевые на месте (имеется ввиду что из других торпедных аппаратов, где находятся боевые торпеды ничего не вышло). Командир: «Акустик! Следить за торпедой! По местам стоять, к всплытию!» Акустик: «Торпеду наблюдаю, шум торпеды совпал с шумом винтов подводной лодки. Шум винтов подводной лодки пропал. Торпеду наблюдаю.» Командир: «Боцман, всплывай на перископную глубину! Акустик, продолжай следить за торпедой.»
Поднимаемся с командиром в боевую рубку, поднимаем перископ. После осмотра горизонта, убедившись в безопасности всплытия, всплываем в надводное положение. Следуем курсом на и обнаружив её, вызываю торпедолов. Торпедолов благополучно поднял торпеду на борт, о чём и доложил мне, одновременно запросив добро на следование в базу. Получив его, рванул так, что через несколько минут мы его уже не видели. И вдруг! О горе нам! Подводная лодка – цель, о которой мы за последние полчаса уже как-то подзабыли, всплывает в надводное положение совсем не там, куда мы стреляли! В уставшей голове роятся какие-то смутные мысли: «И что там померещилось акустику? Винты, турбина, обнаружил, потерял… Так ведь он же не один был, по тревоге наблюдение ведут командир гидроакустической группы (офицер) и старшина команды гидроакустиков (мичман). Но в конце концов побеждает одна здравая мысль: «Торпеду благополучно подняли и увезли на ТТБ, а что стрельнули в белый свет, как в копеечку – бывает, не первая и не последняя двойка. Перестреливать не будем, некогда. График боевых служб не позволяет. В море всё равно уйдём вовремя.» Курс в родную базу. Не то чтобы со щитом, но и не на щите. С прибытием в базу командир минно-торпедной боевой части ноги в руки и на ТТБ, а я с докладом к командиру дивизии, контр-адмиралу Ерёменко Анатолию Павловичу. Анатолий Павлович, как я и ожидал, сказал: « Да и хрен с ней со стрельбой. Главное, что план выполнили, матчасть исправна, экипаж укомплектован и готов. Иди домой, собирай портфель, прощайся с семьёй на 78 суток.»
Анатолий Павлович Еременко. Григорий Николаевич Корольков. -
Но не тут-то было! Прибегает взмыленный флагманский минёр и докладывает: « Было наведение. Мне позвонили, я не поверил. Сам сбегал на ТТБ и проверил. Всё правильно.» Как говорил у Леонида Соболева его герой капитан 2 ранга Кидряга: «Вот те суффикс!» Вызываем флагманского РТС Гришу Королькова (впоследствии заместитель начальника радиотехнического управления ВМФ) и отправляем его вместе с начальником РТС корабля и магнитофонными записями в учебный центр, где имеется набор записей шумов винтов различных кораблей для тренировки гидроакустиков, с целью произвести идентификацию шумов, записанных во время торпедной атаки. Через какое-то время прибывает флагманский РТС и докладывает, что шумы идентифицированы, цель – американская атомная подводная лодка типа «Стёрджен». Вот тут-то мы почесали затылки. Анатолий Павлович звонит командующему флотилией контр-адмиралу Балтину Эдуарду Дмитриевичу (впоследствии адмирал, командующий Черноморским флотом, ныне, к сожалению, покойный) и просит добро прибыть нам к нему со срочным докладом. Садимся в машину и к нему. Ему уже, видимо, прошёл доклад из учебного центра о нашей идентификации, т.к. он, встретив нас сказал: «Ну что ты, тёзка, (так он меня всегда звал) опять натворил?» Мы ему всё доложили, как на духу. На что он сказал: «Отчёт о торпедной стрельбе завтра мне на стол! И помалкивать!» Не знаю, докладывал ли командующий кому-либо наверх, но в отчёте он проставил и командиру и руководителю оценки «хорошо», а мы постарались этот случай больше не вспоминать. В заключение хочу сказать, что я с восхищением вспоминаю выдержку и смелость того американского командира, по которому мы стреляли. Ведь он наверняка слышал наши приготовления к торпедной стрельбе: прохлопывание клапанов, заполнение водой кольцевого зазора торпедного аппарата, открывание его передней крышки и т.д. А что если бы он струхнул и стрельнул бы на упреждение или в ответ? Ведь он же не знал, что у нас в торпедном аппарате практическая торпеда. А у него в торпедных аппаратах практических торпед не было, только боевые…
В навигацию 1929 года в бухту Нагаева (до этого название Волок) прибыли первые суда доставившие на неуютный берег Нагаевской бухты работников будущей Восточно-Эвенской, позже ее называли Нагаевской культбазой. До этого была колоссальная и тяжелая работа геологов и гидрографов по изучению здешнего побережья Охотского моря. Было решено что Нагаевская бухта, из за своей особенности является идеальным местом для укрытия судов во всем Охотском море, к тому же первые геологические экспедиции установили наличие в здешних местах большие залежи золота и других полезных ископаемых. Для разработки месторождений золота на берегу бухты было решено построить поселок – Магадан. Он должен был стать центром перевалочной базы Дальстроя. На этих судах прибыли и первые двухэтажные деревянные щитовые дома. Когда в 1931 году на пароходе «Славстрой» прибыли воины Особой Краснознаменной Дальневосточной армии население увеличилось с 500 до 2000 человек. Жили они в основном в палатках и назывался этот городок из за разноцветных палаток - ситцевый. В феврале 1932 года из Владивостока в Нагаево прибыл пароход «Сахалин» доставивший на Охотское побережье работников только что организованного треста Дальстрой во главе с Берзиным Эдуардом Петровичем - первым начальником Дальстроя. Построили школу, были созданы 3 группы горного управления, через сопки к приискам с большим трудом прокладывали дороги. Был построен кирпичный завод работавший на местных суглинках. Первые кирпичные здания стали возводить в 1933 г. В 1934 г. сдан в эксплуатацию 50-метровый причал. 29 декабря 1934 г. к нему пришвартовался пароход «УЭЛЕН». С его палубы опустили 4 отечественных самолета. В 1935 г. введены в эксплуатацию судокотельный, механический и кузнечные цеха. Марчеканский завод в Нагаева начал выпускать стальные катера, баржи. В 1936 г. была установлена радиосвязь с материком. Дальстрой удваивает добычу золота и по своему удельному весу займет место равное нескольким крупным трестам золотопромышленности Союза. Город рос как база для снабжения Колымских приисков, туда и велась трасса, отправлялись основные силы геологов, горняков, строителей. 14 июля 1939 года рабочий поселок был преобразован в город. Эту дату принято считать годом рождения Магадана, хотя он был заложен 10 годами ранее. В годы Великой Отечественной войны на рудниках была повышена добыча золота и других драгоценных металлов. Из рассекреченных документов Дальстроя следует, что в годы Великой Отечественной войны Колыма добывала до 100 тонн золота в год. В августе 1945 г. прибыл пароход «Феликс Дзержинский» с двумя тысячами девушек на борту, приехавших на Колыму по комсомольским путевкам. В послевоенные годы активизировалось строительство. Именно тогда оформился центр города с красивыми зданиями по центральной улице Ленина, отразившей влияние Ленинградской архитектурной школы. На строительстве этих зданий работали и японские военнопленные. Но главным было добыча золота и других полезных ископаемых для страны. Поэтому в Магадан на пароходах помимо продовольствия, строительных материалов, Г.С.М., продолжали завозить горную технику и взрывчатые вещества для вскрыши породы. 23 ноября 1947 года красавец-сухогруз «Генерал Ватутин» прибыл из Южно-Сахалинска в порт Ванино. Пароход был, что называется, налегке, без всякого груза. Длина судна - без малого 130 метров, ширина - 18 метров. Грузоподъемность - 10 тысяч тонн. Порт приписки - Владивосток. Номер приписки - 999. Зловещий перевертыш. Случайность или предостережение? Капитан парохода - сорокачетырехлетний Сергей Куницкий. Прошел всю войну. В 1942-м на пароходе «Беломорканал» со стратегическим грузом на борту прорвался в одиночку из Исландии в наши северные воды. «Генерал Ватутин» заменил на маршруте Большая Земля - Нагаево печально известный сухогруз «Дальстрой» (В июне 46-го года в порту Находка при погрузке аммонита для Колымы взорвался крупнейший сухогруз Дальстроя под одноименным названием. На судне находилось почти полтонны взрывчатки. От взрыва пострадали склады и другие сооружения в порту. Не обошлось без человеческих жертв. От парохода практически ничего не осталось). В Ванино сухогруз «Генерала Ватутина» пробыл 16 дней до 10 декабря, все это время он стоял под загрузкой. Трюмы «Ватутина» заполнялись мукой и крупой разных сортов, мясными консервами и сливочным маслом, солью, табаком, папиросами и махоркой, дизельмоторами, буровыми машинами, запчастями к ним, узкоколейными платформами и радиолампами. Но самым опасным грузом стала взрывчатка - аммонит, динафталит и тол. Из восьми с половиной тысяч тонн - три тысячи триста тринадцать тонн были взрывчатые вещества. Их поместили в первый и второй трюмы и твиндеки в носовой части парохода. Весь груз был застрахован в представительстве ГОССТРАХА на сорок три миллиона девяносто три тысячи рублей. В тоже самое время на соседнем ванинском причале под загрузкой стояло судно «Выборг». Его капитану - Петру Плотникову - недавно исполнилось 34 года. В Ванино «Выборг» оказался на три дня раньше «Генерала Ватутина». Ему предстояло доставить в Нагаево пять тысяч сорок девять тонн самого разного груза - всего 219 наименований. Среди прочего - техника, приборы и запчасти, стройматериалы. Но Колымснаб особенно ждал кислоты и химикаты. В трюмы поместили - почти двести тонн ртути, большое количество серной, азотной, соляной и фосфорной кислоты, карбит кальция, мышьяк, хлорную известь, эмалевые краски, химический калий и еще 14 тонн разных химикатов. Кроме этого отдельное место занимали взрывсредства - капсюли детонаторы, бикфордов шнур, электродетонаторы и детонирующий шнур. Всего 193 тонны, которые разместили в трюме № 1 в носовой части парохода. Загружали «Выборг» и «Генерал Ватутин» в две смены сразу по несколько бригад, которые состояли, в основном из заключенных. «Выборг» загрузили за девять дней и он сразу же отправился в Магадан. На борту 34 человека. На следующий день, ранним утром и «Генерал Ватутин», напоминавший пороховую бочку, покинул Ванинский порт. На борту 43 члена экипажа и 14 пассажиров по официальным данным. «Выборг» пришел в Магадан 14 декабря и встал на дальнем рейде около 5 километров от причала. На его мачте развевался красный флаг, что означало - «на борту корабля есть взрывчатые вещества». У пирса порта в бухте Нагаева на рейде в радиусе до 500 метров от пирса находилось 8 различных судов, в том числе: 1. Пароход Министерства рыбной промышленности «Немирович-Данченко» прибыл в порт 27 ноября 1947 года, стоял у причала без груза и брал в бункер уголь. 2. Пароход Министерства морского флота «Старый большевик» прибыл 14 декабря 1947 года, стоял у причала под разгрузкой. В нем находилось продовольствие, промтовары и техника. 3. Пароход Министерства морского флота «Минск» прибыл в порт 14 декабря 1947 года, стоял у причала под разгрузкой. В нем находились овес, пшеница. 4. Буксирный пароход Дальстроя МВД СССР «Тайга» стоял у причала без груза, брал в бункер уголь. 5. Танкер Министерства морского флота «Советская нефть» прибыл в порт 7 декабря 1947 г., стоял у причала под сливом горюче-дизельного топлива. 6. Теплоход Дальстроя МВД СССР «Советская Латвия» прибыл в порт 25 ноября 1947 года, был разгружен, стоял у борта танкера «Советская нефть» и брал в бункер дизельное топливо. 7. Теплоход Министерства морского флота «КИМ», прибыл в порт 6 декабря 1947 года, был разгружен, стоял у борта парохода «Старый большевик». 8. Пароход Дальстроя МВД СССР «Феликс Дзержинский» прибыл 14 декабря 1947 года, стоял в груженном состоянии на рейде в 500 метрах от танкера «Советская нефть» к выходу в море. Некоторые суда не имели своего хода. На «Минске» - аварийность рулевого устройства, на танкере «Советская нефть» - неисправность главных двигателей, на пароходе «Тайга» главный двигатель был так же поврежден. Через четыре дня (18 декабря) после радиограмной переписки между капитаном судна «Выборг» и начальником порта Уховым, последний разрешил подход парохода. Но у причалов свободного места не было, поэтому «Выборг» встал на ближнем рейде, напротив порта на расстоянии около трехсот метров. «Генерал Ватутин», над которым так же развевался красный флаг, прибыл в Нагаево в ночь с 17-го на 18-е декабря и остановился в пяти километрах от порта. Разрешение на подход к кромке льда против причалов на расстоянии 250 метров было так же дано начальником порта. 18 декабря в 20 часов 55 минут с «Ватутина» была принята радиограмма следующего содержания: «Прошу оформить приход портовыми властями, снять пассажиров, имею срочную необходимость сообщения берегом, оформить морской протест». На эту радиограмму в тот же день в 23 часа 15 минут от начальника порта был передан следующий ответ: «Ватутин. Завтра 19.12.1947 года подходите кромке льда против причала № 3. Оформим приход, высадим пассажиров. Ухов».
Таким образом, в порту Нагаево сложилась чрезвычайно опасная обстановка. Согласно правилам технической эксплуатации морского флота, постановка судов с опасными грузами в непосредственной близости к другим судам запрещена категорически, однако это положение было грубо нарушено начальником порта Германом Уховым. За два дня до катастрофы на совещании руководства порта было принято решение - разгрузку этого парохода производить в районе Каменного венца, так как на «Ватутине» находились взрывчатые вещества. Но тем не менее именно Ухов разрешил сухогрузу разгружаться в магаданском порту, что следует из показаний свидетелей. Хотя сам Герман Ухов на допросах отрицал информацию о том, что ему было известно о таком опасном грузе. В то трагическое утро 19 декабря 1947-го года в Магадане было привычно холодно. Ветер северо-восточный, 7 с половиной метров в секунду, температура - минус 21 градус. Такой мороз еще скажет в этом деле не последнее слово. Кромка неподвижного льда пролегала от Каменного Венца до первого пирса порта. Далее к морю - чистая вода с небольшим количеством битого льда. Толщина льда в припае была в среднем 61 сантиметр.
Катастрофа В 10 часов 10 минут пароход «Генерал Ватутин» подходит к кромке сплошного льда напротив причалов и делает разворот кормой к порту. Во время разворота судно ударяется носом о кромку льда, после чего, по словам очевидцев, из его носовой части начинает идти густой черный дым. Через несколько минут на пароходе раздается незначительной силы взрыв. Левый борт в области третьего трюма отваливается и становятся видны шпангауты. «Генерала Ватутина», объятого пламенем, начинает нести к пирсам, по направлению к танкеру «Советская нефть». Капитан пытается развернуть пароход и вывести его за пределы порта. Из показаний Ивана Насонова, матроса парохода «КИМ»: «Пожар на корабле усилился, через несколько минут из 1 трюма вырвалась огненная струя, которая достигла примерно 40 метров в высоту. Это явление продолжалось в течении трех минут. Я сам видел, как команда парохода «Генерал Ватутин» стала с кормовой части прыгать на лед, причем прыгнули за борт не более 7 человек. Те, кому удалось спастись, бросились бежать в направлении парохода «Выборг»…». Примерно в 10 часов 25 минут на пароходе «Генерал Ватутин» произошел второй взрыв огромной силы. Из показаний старшего лейтенанта Таперова, начальника отдела военно-пожарной охраны УСВИТЛ: «В момент прибытия основных подразделений Пожарной охраны в порт, на пароходе «Генерал Ватутин» произошел второй взрыв, в результате которого весь личный состав отделения пожарной охраны порта, производивший боевое развертывание и одного отделения, следовавшего по льду к горящему пароходу, был контужен и выбыл из строя. При этом два человека были убиты, остальные тяжело ранены, 1 автонасос и 3 автоцистерны были разбиты…» После взрыва пароход вместе с экипажем и пассажирами затонул. Ни одного человека в живых не осталось. От взрыва «Генерала Ватутина» образовалась волна воды со льдом до 10 метров высотой, которая дошла до порта и нанесла некоторые повреждения трем пароходам, стоящим у причала, а взрывной волной были повреждены палубные надстройки на остальных четырех пароходах. Почти одновременно со взрывом «Генерала Ватутина» от детонации произошел взрыв капсюлей, находящихся в носовой части парохода «Выборг». Носовая часть «Выборга» отвалилась, и пароход стал очень быстро тонуть, с задранной вверх кормой. С берега было видно, как метались на льдинах члены экипажей погибших судов. Оказать им помощь было невозможно. Льды из бухты выносило вместе с людьми. Часть экипажа с «Выборга» спаслась: моряки спустились по шторм-трапу на лед и пошли в сторону мастерских. Тех, кто отходил от судна в другие стороны, вынесло на льдинах в Охотское море. Через некоторое время с самолетов видели на плавающих льдинах замерзшие трупы. Горящие обломки пароходов и огромные глыбы льда буквально накрыли Нагаевский порт. Начался пожар. 12 очагов в порту и 7 очагов торфяных пожаров на сопке рядом с портом. В результате пожара сгорело 7 складов. Остальные склады и нефтебазу принятыми мерами удалось отстоять. Пожар был ликвидирован к 16 часам 19 декабря 1947 года. Сопку тушили 4 дня. В первые дни пограничники и пожарные, а в последние - 700 военнопленных японцев. Магаданскому порту был нанесен колоссальный ущерб. До взрыва здесь находились 10 складов, 10 навесов размером 40 на 10 метров, на площадках были сложены ящики с оборудованием, штабеля леса, мешки с мукой и другие грузы. В результате взрывов все деревянные склады, навесы и другие постройки были разрушены. В здании Пароходства выбило стекла, по стенам пошли трещины. До основания сгорели слесарная мастерская, насосная, водолазный катер и еще 7 складов с продовольствием. Бензобакам повезло больше. У них повредилась лишь обшивка и на некоторых были сорваны крыши. Была повреждена телефонная станция порта, полностью утрачена ценная почтовая корреспонденция, дотла сгорели казармы пожарных, сильно досталось и авиазаводу, который находился недалеко от порта. На судах, которые стояли у пирсов, были серьезно повреждены палубные надстройки, выведены из строя лебедки и двигатели. Их ремонт потом займет полтора месяца. Первыми бросились на борьбу с огнем всего 3 человека из отряда пожарной охраны -все, кто остался в живых и не был ранен. На помощь из города торопились пожарные команды, вохровцы и добровольцы. Огромные глыбы льда не давали въехать машинам на территорию разгромленного порта. Люди вручную убирали льдины. Колымский мороз был беспощаден. Надо было во что бы то ни стало отстоять еще не уничтоженный огнем груз и продовольствие, в котором так нуждались магаданцы. С окончанием навигации заканчивались поставки провизии на Колыму. Не спасти продукты - обречь себя на голод. Кроме этого необходимо было сделать все возможное, чтобы огонь не подобрался к нефтебакам и танкеру «Совнефть». Экипаж парохода «Генерал Ватутин» - все 43 человека - погибли. Плюс пассажиры. По данным контрольно-пропускного пункта порта Ванино, на борт судна было посажено 6 спецпоселенцев. Двое из них были с женами. В качестве сопровождающего грузы на пароходе находился заместитель начальника спец. базы младший лейтенант Валентин Коробицын. Еще пять пассажиров были взяты на борт капитаном Куницким, и их данных в Управлении перевалбазы не имелось. Фамилии этих людей до сих пор точно не известны. В 47-м году до прихода «Генерала Ватутина» в Ванино на пароходе проходили практику 10 курсантов Владивостокского мореходного училища. В Ванино стажеров с судна сняли. Один из них, Михаил Избенко, позже писал: «Во время всей нашей практики на судне находилась миловидная женщина с девочкой-дошкольницей. Рядом с ними - чернявый майор в погонах НКВД и Золотой Звездой героя Советского союза. Его и женщину с девочкой мы принимали за семью, которая или возвращалась из отпуска, или же следовала к месту новой службы майора, возможно, на ту же Колыму. Поскольку в Ванино они с парохода не сошли». Но вот что вспоминает бывший старший помощник капитана парохода «Советская Латвия», Павел Чигорь, хороший друг капитана парохода «Генерал Ватутин»: «Капитану Куницкому, который в послевоенные годы работал в Балтийском морском пароходстве, предложили работать на Дальнем Востоке. Он дал согласие, при условии, что будет обеспечен во Владивостоке квартирой. Поверив авторитетному обещанию, Сергей Васильевич вызвал свою семью из Ленинграда во Владивосток. Однако пароходство свое слово не сдержало, и бесквартирный капитан был вынужден приютить своих близких на пароходе, а затем и забрать их в роковой колымский рейс. Так что те, гуляющие по судну женщина с девочкой были семьей капитана корабля Сергея Куницкого. Кроме того, в каюте должен был находиться его шестимесячный сын. Так что вместе с экипажем «Генерала Ватутина» 19 декабря 1947 года погибла вся семья капитана судна. На пароходе «Выборг» погибло 13 человек. в том числе и капитан Петр Плотников. Он, как и положено капитану, да последней секунды оставался на тонущем судне. Остальных удалось спасти. С тяжелыми обморожениями и травмами их доставили в городскую больницу. На других судах тоже были погибшие. «Советская Латвия» потеряла 4 моряков, «Минск» троих, «Совнефть» - двоих. В общей сложности на пароходах, стоящих у причалов было ранено 79 человек. Среди работников Нагаевского торгового порта, пожарной охраны и вохровцев так же были убитые и раненые. Из числа работающих на причале военнопленных японцев пострадали более пятидесяти человек. По данным исполняющего обязанности начальника санитарного управления Дальстроя МВД СССР, погибло всего 2 японца - 27-летний Имаи Кадзукоси и 39-летний Хаясака Хикаси. Хотя очевидцы говорили о больших потерях. Всего число погибших составило, по различным данным, не менее 90-100 человек Руководству Дальстроя пришлось организовывать дополнительные больничные койки в городской больнице, Доме пионеров, первой и второй поликлиниках, санчасти ВОХР, военном госпитале. К вечеру через все лечебные учреждения прошло, по магаданским меркам того времени, огромное количество человек - 535. 213 было госпитализировано, из них 57 человек с тяжелейшими повреждениями - ожоги, обморожения, рваные раны и открытые переломы. В первые сутки в больнице и госпитале было сделано 15 сложнейших операций. Пострадавшим ампутировали конечности, производили трепанацию черепа и делали переливание крови. 19 декабря в городской больнице умерло 25 человек. В последующие три дня скончались еще пятеро и из порта доставили еще три трупа. Таким образом, по официальным данным в морге городской больнице находилось 33 трупа. Взрыв был настолько мощным, что взрывная волна пошла от порта, через поселок Нагаево до самого города. По улице Транспортной. Дальше по улице Сталина, ныне проспект Карла-Маркса. В жилых домах № 1, 2 и 6 выбило стекла, осыпалась штукатурка, по стенам пошли трещины. Досталось и дому культуры им. Горького, ныне это музыкальный и драматический театр, и знаменитой первой школе. Взрывом повредило высоковольтную линию, город на некоторое время остался без света. 17 жилых домов были частично разрушены. Пострадали здания на Колымском шоссе, ныне улице Ленина. В только открывшейся Центральной гостинице после катастрофы пришлось делать капитальный ремонт. В первом детском саду, который сейчас находится на улице Пушкина, полностью выбило стекла и рамы. Сильно пострадали здание средней школы, дом пионеров, магаданская городская больница, поликлиники, магаданская типографии и издательство газеты «Советская Колыма». В здании Дальстроя, которое находилось примерно в 8 километрах от эпицентра взрыва, пошли трещины в трубах центрального отопления, выбило окна. В акте убытков значилось - от взрывного толчка разбилось 6 настольных ламп, 28 графинов, 17 стаканов, бюсты Сталина и Ленина, уничтожено 16 занавесок. Сейчас только можно предполагать, воспользовались ли магаданские учреждения и предприятия ситуацией и списали на взрыв помимо реальных повреждений еще и недостачу? Но, так или иначе, убытки от катастрофы 19 декабря 1947 года составили 116 миллионов рублей, не считая стоимости двух затонувших пароходов. После подсчетов выяснилось, что взрывом в порту было уничтожено почти пять с половиной тысяч тонн продуктов. Эту зиму колымчане пережили с трудом. Зам. начальника Дальстроя, полковник Усиевич издал приказ. «Выпечку серого хлеба производить из 85 процентов пшеничной муки, с добавлением десяти частей соевой муки. Установить розничную цену на указанный сорт хлеба - 4 рубля 80 копеек за килограмм. Выдавать хлеб из указанной смеси детям до 12 лет, школьникам, проживающим в интернатах, больницам, санаториям и больным по справкам врачей». Через четыре дня после катастрофы военные водолазы обследовали дно бухты в том месте, где погиб «Ватутин». В результате взрыва на дне образовался котлован длиной до 100 метров, шириной 40 метров и глубиной 7 метров. В котловане обнаружены отдельные части парохода, разбросанные на площади до 150 метров.
Версии взрыва
Версия первая – диверсия. По воспоминаниям очевидцев после взрыва в Нагаево зэки в Ванино бахвалились - это мы отправили с «Генералом Ватутиным» свой подарочек чекистам к их празднику 20 декабря. Мы хотели всю Колыму взорвать!». После войны в лагерях сидело очень много власовцев, которые были знакомы с тем, как делать всевозможные взрывные устройства. Тем более что по документам в первые дни взрывчатку на «Ватутин» грузили бригады заключенных без специальной охраны.
Версия вторая – нарушение правил техники безопасности. По приходу в Ванино в самом начале декабря капитан «Генерала Ватутина» подал заявку на 150 тонн пресной воды. Заявку удовлетворили. Через два дня с парохода передали еще одну просьбу - на 170 тонн воды дополнительно. В форпик судна было принято 70 тонн, но в зимних условиях создалась опасная ситуация - вода могла замерзнуть. В итоге так и случилось. Из показаний рядового бойца инспекции военно-пожарной охраны Ивана Соловьева: «8 декабря 1947 года я стоял на посту на пароходе «Генерал Ватутин» при погрузке взрывчатых веществ. В это время подходит человек из команды «Генерала Ватутина» к лейтенанту товарищу Панихину и спрашивает у него - можно ли пустить пар для прогрева замерзшей воды у носовой части парохода. Панихин сказал, что можно. Я, услышав этот разговор, категорически стал возражать, как представитель пожарной охраны. В это время представитель из команды парохода ушел, а мы с Панихиным продолжали спорить. Я говорил, что загорание может произойти при температуре в 100 градусов, а Панихин говорил, что загорание может произойти только при температуре в 250 градусов. Я настоял на своем и категорически запретил пускать пар по замерзшим трубам, на которых лежали взрывчатые вещества. Затем пришла моя смена, и я ушел. Если же команда все-таки решилась на оттаивание замерзшей воды паром и придя в Нагаево сделала это еще раз, то велика вероятность того, что пожар возник именно из-за этой процедуры ».
Для выяснения причин трагедии параллельно с контрразведывательным отделом работали еще две экспертные комиссии Дальстроя, выяснявшие причины взрыва в бухте Нагаева. В одну из них входили капитаны дальнего плавания А. Н. Шевченко (председатель комиссии, будущий Почетный гражданин г. Магадана) и П. П. Осташевский, а также старший инспектор тихоокеанской инспекции морского реестра СССР С. И. Осинский. В своем заключении от 24 декабря 1947 г. они отметили: «Постановка судов, груженных взрывчатыми материалами и огнеопасными грузами в непосредственной близости друг от друга и от других судов, как это имело место в порту Нагаево 19.12.47 г., противоречит существующим правилам технической эксплуатации морского флота и недопустима. 2. В данном случае нарушены правила технической эксплуатации морского флота, запрещающие постановку судов с опасными грузами в непосредственной близости друг к другу и к другим судам и ответственным за это является капитан порта». Эту должность тогда занимал 37-летний Г. А. Ухов, работавший в системе морфлота Дальстроя с 1935 г. Рассмотрением вопроса о нарушении им действующих правил занимался лично министр внутренних дел СССР генерал-полковник С. Н. Круглов, на что ушло более четырех месяцев. Только после этого, 29 апреля 1948 г. был издан специальный приказ, в котором констатировалось: «Начальник порта Нагаево Дальстроя МВД СССР Ухов нарушил правила приема пароходов с взрывчатыми веществами и разрешил ввести пароход «Генерал Ватутин», груженный взрывчатыми веществами в порт Нагаево, где в это время находилось 9 других судов, в том числе пароход «Выборг», груженный средствами взрывания, что привело к авариям пароходов «Генерал Ватутин» и «Выборг»... За нарушение установленных правил перевозки взрывчатых веществ снять с работы начальника порта Нагаево Дальстроя МВД СССР Ухова Г. А.»
Заключение Все выдвинутые версии взрыва являются не состоятельными. Первая версия - диверсия устроенная заключенными, ну здесь достаточно посмотреть на то когда происходила погрузка ВВ с участием заключенных, и когда произошел взрыв. Вряд ли у них под рукой был взрыватель замедленного, на несколько дней, действия. Версия вторая – из показаний Ивана Соловьева разговор об размораживании воды происходил 8 декабря, а взрыв произошел как известно через 11 дней. Мало вероятно чтобы в трюме могло что-то незаметно тлеть 10-11 дней.
Наиболее правдоподобна была бы третья версия взрыва - взрыв от детонации ВВ при ударе носовой части судна о льдину, что подтверждается показаниями свидетелей. После удара о кромку льда из носовой части судна начинает идти черный дым т.е от удара прогнулся борт судна который с большой силой ударил по сложенным мешкам (ящикам) со взрывчаткой, в результате механического воздействия произошел ее разогрев до температуры вспышки 180-2500 С – начался пожар (судя по показаниям свидетеле которые утверждали, что сразу после удара пошел черный дым, первым загорелся тол, именно он при горении выделяет много копоти и имеет низкую температуру вспышки), в процессе горения часть тола (тринитротолуола) взорвалась, вызвав срыв части обшивки левого борта, усиление пожара, который вызвал повышение температуры, и возгорание аммонита (динафталит – малогорючее соединение) при горении которого стал выделяться кислород, в результате чего пожар еще более усилился, это подтверждается показаниями матроса с парохода «КИМ» Ивана Насонова: «Пожар на корабле усилился, через несколько минут из 1 трюма вырвалась огненная струя, которая достигла примерно 40 метров в высоту…». В результате горения большой массы взрывчатых веществ, и повышения давления газов произошел второй, мощный взрыв…
7 февраля 2013 года исполнилось 32 года со дня трагической гибели в авиационной катастрофе командования Тихоокеанского флота во главе с Командующим адмиралом Э.Н.Спиридоновым. Многие его бывшие сослуживцы собрались в этот день в Никольском соборе, где находится памятная доска с именами погибших, чтобы вспомнить погибших и почтить их память. Была отслужена заупокойная служба. Всё это навеяло на меня воспоминания. которыми я и решил поделиться.
Ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-366» в 1974 году был построен на судостроительном заводе г. Комсомольска-на- Амуре и вошёл в состав Тихоокеанского флота. Это был первый корабль проекта 667-Б как для завода, так и в составе ТОФ. После окончательной отделки, устранения замечаний, выявленных в ходе ходовых и Государственных испытаний, корабль прибыл в бухту Павловского и временно вошёл в состав 26 дивизии подводных лодок, которая там базировалась. После сдачи курсовых задач, погрузки оружия РПК СН «К-366» в сентябре 1975 года перебазировался на полуостров Камчатка, где и вошёл в состав своей родной 25 дивизии 2 флотилии подводных лодок. Командиром корабля в то время был капитан 1 ранга Бажанов Владимир Георгиевич, старшим помощником был я – капитан 2 ранга Платонов Эдуард Трофимович, два старших помощника по боевому управлению капитаны 2 ранга Чефонов Игорь Герасимович и Ушаков Александр Николаевич, заместитель командира по политической части капитан 2 ранга Краюшкин Александр Павлович. С прибытием в состав 25 ДиПЛ мы начали интенсивную подготовку к выходу на боевую службу.
Как шутили подводники, «скорей бы закончился этот предпоходовый отдых, да на боевую службу», потому что никогда этот положенный трёхсуточный отдых не получался. А у нас эта предпоходовая суета ещё усложнялась тем, что с нами в море должны были выйти командующий Тихоокеанским флотом адмирал Маслов Владимир Петрович и командующий 2 ФлПЛ вице-адмирал Громов Борис Иванович. Но сроки неумолимо поджимали. И вот, выполнив все положенные мероприятия, в том числе и контрольный выход в море, условно проведя трёхсуточный предпоходовый отдых, приняв на борт командование ТОФ и 2 ФлПЛ (а с ними, естественно, и группу офицеров штаба, при этом сами здорово потеснившись) в конце ноября 1975 года мы вышли на боевую службу. Не буду описывать все радости и горести нашего плавания, так как задача моего повествования несколько иная, а остановлюсь лишь на одном печальном событии. Через две недели нашего плавания с корабля убыл адмирал В.П.Маслов, для чего мы всплыли в Охотском море и встретились с плавбазой «Магаданский комсомолец», а ещё через 2 недели убыл таким же образом и вице-адмирал Б.И.Громов, а к нам старшим прибыл начальник штаба 25 ДиПЛ капитан 1 ранга Путилов Роберт Петрович. Далее плавание проходило по накатанной схеме: вахты, отдых, боевая и политическая подготовка. При этом, в связи с тем, что по возвращении нам предстояло подтверждение курсовых задач, всему личному составу были розданы зачётные листы на подтверждение допуска к самостоятельному управлению заведованием. Чем все и занимались, особенно при несении вахты: изучали тот или иной вопрос и сдавали по нему зачёты старшинам команд, командирам групп, дивизионов и боевых частей.
И вот, в один далеко не прекрасный день, (ракетной боевой части) Безродных, находясь на посту контроля за микроклиматом в ракетных шахтах подготовился к сдаче одного из вопросов, успешно сдал зачёт командиру группы ст. лейтенанту С.И.Калугину, несущему вахту на ПУРО (пульт управления ракетным оружием) и отправился осматривать отсек. Прибывший на смену матроса Безродных новый вахтенный, не обнаружив его на месте, отправился на поиски. Здесь нужно заметить, что в 4 (ракетном) отсеке имеется 3 палубы. Верхнее помещение, в простонародье именуемое «чердаком», очень низкое, там и пройти-то можно только изрядно согнувшись. И вот на этом «чердаке» новый вахтенный и обнаружил матроса Безродных, лежащим на пайолах, с ножом в груди в области сердца, о чём и доложил немедленно на ПУРО и в центральный пост. Матроса срочно доставили в лазарет, где его прооперировал начальник медицинской службы корабля старший лейтенант Гущ Владимир Владимирович (впоследствии преподаватель военно-медицинской академии, доктор медицинских наук, профессор, полковник м/с), чем и спас ему жизнь. О происшествии мы доложили на КП ТОФ. Нам была назначена точка встречи с госпитальным судном, в которую мы тут же направились самым полным ходом. Всплыв в надводное положение и встретившись с госпитальным судном, мы передали на него матроса Безродных, а сами продолжили несение боевой службы. Как выяснилось этот матрос просто, без каких-то видимых и невидимых причин решил покончить жизнь самоубийством. Для этого он взял обычный столовый, только остро заточенный нож, залез на «чердак» и, приставив нож к сердцу, навалился рукояткой ножа на шахту. Но при этом сердце он задел лишь слегка. Мы поняли, что у этого матроса не всё в порядке с психикой. Спрашивается, зачем было сдавать зачёт, если ты собрался умирать? Забегая вперёд, скажу, что после увольнения в запас, примерно через год, он всё же покончил с собой. В госпитале г.Петропавловска-Камчатского, куда был доставлен матрос, после тщательного его обследования, пришли к выводу, что наш корабельный врач провёл операцию в условиях подводной лодки ничуть не хуже, чем это могли бы сделать они в условиях госпиталя.
По прибытии в базу после выполнения задач боевой службы, нас встречал Первый заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Спиридонов Эмиль Николаевич. После доклада командира о выполнении задач, Адмирал спросил командира: - кто оперировал матроса? Командир: - старший лейтенант Гущ. Адмирал: -представить к ордену. А кто ассистировал? Командир: -химик-санитар старший матрос Южалкин. Адмирал: -предоставить 10 суток отпуска с выездом на родину. Завтра доложить о его убытии. Всё коротко и ясно. В свой очередной приезд на Камчатку вице-адмирал Э.Н.Спиридонов вызвал командира и спросил, наградили ли доктора, на что командир доложил, что представление отправлено, но награда не получена. Адмирал пообещал разобраться. Вскоре старший лейтенант В.В.Гущ был награждён орденом
Осенью 1976 года, опять же в одну совсем не прекрасную ночь, весь экипаж РПК СН «К-366» был поднят по тревоге. За находящимися дома офицерами и мичманами были отправлены оповестители. Через 1-1,5 часа весь экипаж находился на борту корабля. Оказывается, на ПУРО выпал сигнал – «превышение предельно-допустимой концентрации» (ПДК) по топливу или по окислителю в 6 ракетных шахтах т.е. произошла разампулизация 6 ракет. А в одной из шахт и по топливу и по окислителю. Топливо и окислитель, находящиеся в ракетах Р-29, стоящих на вооружении кораблей этого проекта, очень токсичны. ПДК и по топливу и по окислителю исчисляются в десятитысячных долях мг/куб.см. Отравление их парами смертельно, а смешение топлива с окислителем вызывает самовозгорание и взрыв. Единовременное соединение топлива и окислителя одной ракеты Р-29 вызывает взрыв мощностью в несколько килотонн в тротиловом эквиваленте. Вот такая перспектива вырисовывалась на нашем РПК СН. Видимо, просчитав все возможные варианты, командованием флота было принято решение немедленно отправить нас в Приморье в бухту Конюшково для выгрузки всего ракетного боекомплекта. Рисковать огромной базой атомных подводных лодок никто не хотел. Нам был категорически запрещён сход с корабля, начали экстренный ввод главных энергетических установок обоих бортов и приготовление корабля к бою, походу и погружению. По готовности вышли в море и отправились в Приморье, кто в чём был и с тем, что у кого было. Но «впрочем песня не о том…». Раз я пишу эти строки, значит всё закончилось благополучно. В Конюшково мы выгрузили боекомплект и перешли в бухту Павловского опять же в 26 ДиПЛ. Здесь мы занимались совместно с промышленностью ликвидацией последствий аварии, доработкой ракетного комплекса и выяснением причин произошедшего, которые так толком выяснены и не были. Как обычно во всём обвинили пресловутый «человеческий фактор». Позднее были сняты с должностей командир капитан 1 ранга В.Г.Бажанов, заместитель командира по политчасти капитан 2 ранга А.П.Краюшкин и командир ракетной боевой части капитан 3 ранга В.К.Петранкин. Этими работами мы занимались примерно полгода. С прибытием в Приморье нам, естественно, прекратили выплату камчатского денежного довольствия (двойной оклад). Через полгода нам на смену прибыл второй экипаж, а мы на белом пароходе «» отправились на Камчатку.
Наконец-то свершилось! Мы воссоединились с семьями, получили камчатскую получку и отправились в отпуск летом. Вопрос о дальнейшем использовании нашего экипажа на тот момент окончательно решён не был. Как один из вариантов было предложение после отпуска нам принять другой корабль и выйти на боевую службу. Но в тот момент все наши помыслы занимал вопрос лишь об одном: как достать билеты на самолёт. После отпуска нам была поставлена задача убыть в Приморье, принять свой корабль, загрузить оружие и перебазироваться в свою 25 ДиПЛ на Камчатку. Командир В.Г.Бажанов, чувствуя, что дни его командирства сочтены, лёг в госпиталь, так что все вопросы, связанные с переездом в Приморье, пришлось решать мне. И тут возник очень сложный вопрос, а именно денежный. Начфин флотилии подполковник Василий Иванович (фамилии не помню) заявил, что коль скоро мы прибыли на Камчатку только для того, чтобы отправиться в отпуск, то отпускные деньги из расчёта двойного оклада нам были выплачены незаконно и он должен сделать перерасчёт, т.е. высчитать у нас две получки. Все мои доводы о том, что мы прибыли на Камчатку не только для отправки в отпуск, а в свою дивизию и решение о нашем убытии в Приморье было принято только что, никакого понимания у начфина не нашли. Итак, мы должны были убыть в Приморье на неизвестное время без денег и оставив на 2 месяца семьи (41 офицер и 40 мичманов) без средств к существованию. Напомню, мы после отпуска. А начфин только показывает мне статью в приказе Министра обороны о денежном содержании военнослужащих, согласно которой он просто обязан высчитать у нас деньги. Что такое этот приказ, я уже давно знал. В нём можно найти статьи на все случаи жизни, которые можно истолковать и так и эдак. Так в 1965 году я, проходя службу штурманом на атомной подводной лодке СФ, проходящей ремонт в г. Северодвинске, был откомандирован на корабль разведки и убыл в море на 5 месяцев. Так начфин, согласно этого приказа за этот срок высчитал у меня 35%, выплачиваемые за особые условия службы на атомных подводных лодках. А замполиту, откомандированному в это же время со сводной командой моряков на целину для битвы за урожай, эти 35% выплатил, опять же в соответствии с этим приказом.
Но вернёмся к нашим… Все мои попытки найти поддержку у командования дивизии не увенчались успехом. Дескать, тебе дана команда отправить экипаж, вот и работай. Без тебя дел невпроворот, а тут ты ещё с каким-то меркантильным вопросом. Но тут на , а именно во 2 ФлПЛ, прибыл пока ещё Первый заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Э.Н.Спиридонов и поселился, как всегда, на штабной ПКЗ (плавказарма) 25 ДиПЛ, на этой же ПКЗ размещался и наш экипаж. И я, набравшись смелости (а может быть нахальства), обратился прямо к нему. Кратко изложив ему поставленную передо мной задачу и возникшую при этом проблему, получил чёткий ответ : «Передай начфину моё приказание, выплатить всё полностью!» Окрылённый успехом, я полетел к начфину. Но не тут-то было. Выслушав меня, он заявляет, что слова адмирала к делу не подошьёшь, а приедет проверка, виноватым окажется он и т.д. И предлагает: «Давай отправим телеграмму начальнику финансово-экономического управления ТОФ генерал-майору Новикову.» Ну я, конечно, чувствуя за собой такую поддержку, согласился. Через пару часов он позвонил мне и попросил зайти. Когда я пришёл к нему, он протянул мне телеграмму в которой было дано чёткое указание: «Высчитать всё полностью из денежного довольствия офицеров и мичманов». Вот тут-то я понял, что инициативу нужно брать в свои руки и предложил начфину: «Бери телеграмму и пошли вместе к Спиридонову». Подходим к ПКЗ, а адмирал Спиридонов спускается по трапу под аккомпанемент команды «СМИРНО!». Увидев меня, спросил: «Ну что, Платонов, выплатили вам деньги?» на что я: «Никак нет». И тут он увидел начфина (а он его помнил ещё с тех пор, когда командовал эскадрой подводных лодок, бывшей до создания 2ФлПЛ). Здесь и состоялся диалог: Адмирал: - а, и ты здесь? Ты, я слышал, на пенсию собираешься? Начфин: - Так точно, возраст поджимает. Адмирал: - А на 50% пенсии не хочешь уйти? (в те времена было такое наказание, увольняемым с военной службы по дискредитации звания офицера) Начфин: - А за что, товарищ адмирал, я никого не грабил, не убивал. Адмирал: - А как по-твоему, издеваться над целым экипажем это не преступление? Начфин: - У меня телеграмма от генерала Новикова. Адмирал пробежал глазами телеграмму, скомкал её и сунул в карман: - выплатить всё полностью, а с гражданином Новиковым я поговорю на Военном Совете. В тот же день нам было выдано полностью денежное довольствие за 2 месяца и мы с со спокойной душёй и чистой совестью убыли в Приморье.
Чагадаев А.С. «Адмиралы и генералы советского и российского флотов. Портретная галерея Российского государственного военного историко-культурного центра при Правительстве Российской Федерации.» Книга-альбом.
У меня было ещё много встреч с этим замечательным человеком, в том числе и после его назначения на должность Командующего Краснознамённым Тихоокеанским флотом, а меня на должность командира РПК СН, а затем заместителя командира 25 ДиПЛ. В 1977 году адмирал Э.Н.Спиридонов в качестве руководителя ракетной стрельбой вышел в море на нашем РПК СН. В качестве его помощника с нами же вышел начальник штаба 25 ДиПЛ капитан 1 ранга Ерофеев Олег Александрович (впоследствии командующий Северным флотом, адмирал). И вот О.А.Ерофеев, видимо, демонстрируя свою требовательность и грамотность, буквально задёргал всех в центральном посту от командира до рулевого. Э.Н.Спиридонов, посмотрев на его бурную деятельность, сказал: - Ерофеев, иди сюда. Встань со мной рядом и молчи. Ты что думаешь, что если я молчу, то я не замечаю никаких промахов и недоработок? Меня за мою долгую службу много раз пытались и посадить на мель, и столкнуть с другим кораблём. Но я никогда не вмешивался в действия командира, если это не вело напрямую к аварии. Вот и ты запоминай все недочёты или записывай, а потом на разборе сделаешь замечания и дашь указания. С каждой встречей с адмиралом Э.Н.Спиридоновым я узнавал его с новой стороны и восхищался его мудростью, выдержкой, умением быть настоящим крупным военачальником, руководителем и одновременно простым и доступным товарищем. В феврале 1981 года я, заместитель командира 25 Дипл, находился на боевой службе на РПК СН «К-455» 667-БДР проекта старшим на борту. Командир – капитан 1 ранга Кузнецов Виталий Михайлович. Во время одного из сеансов связи мы получили информацию о том, что командующий флотом адмирал В.В.Сидоров посетил базу надводных кораблей в заливе Стрелок, 4 ФлПЛ в бухте Павловского. Мы-то знали, что бывший начальник штаба Тихоокеанского флота адмирал В.В.Сидоров является командующим Балтийским флотом, и искренне удивились, не понимая, что его привело на ТОФ, да ещё и в разные его базы. И только через несколько дней нам сообщили о страшной трагедии, которая произошла с командованием Тихоокеанского флота и что адмирал В.В.Сидоров назначен новым его командующим.. А это действительно была трагедия! И не только Тихоокеанского флота, но и всего Военно-морского флота, Министерства обороны, государства.
В 1969 году Северный Флот решил провести операцию под кодовым названием «Квартет». Суть операции заключалась в следующем. В операции было задействовано 4 подводных лодки: два атомных и две дизельных. Подводным лодкам были назначены различные районы плавания, различные сроки плавания, а наряду с выполнением основных задач (поиск и ведение наблюдения за кораблями вероятного противника) ставились задачи медицинского контроля за личным составом кораблей в различных условиях обитания и обслуживания. Как я понимал «со своей колокольни» (а моя «колокольня» в то время была — помощник командира одной из этих подводных лодок, а именно атомной подводной лодки «К-11» (проекта 627А, 1961 года постройки) суть дела сводилась к тому, чтобы выработать оптимальные сроки пребывания подводных лодок, а в особенности вновь создаваемых проектов, в море, под водой, а также уточнить нормы снабжения и обеспечения.
Итак, наша родная ПЛА «К-11»: командир — капитан 1 ранга Смарагдов Виктор Васильевич, старший помощник командира — капитан З ранга Фытов Геннадий Александрович, заместитель командира по политической части капитан 2 ранга Сергиенко Владимир Никитович, помощник командира - капитан-лейтенант Платонов Эдуард Трофимович, старший механик (командир БЧ-.5) капитан 2 ранга Вовша Самуил Израилевич. Здесь следует несколько оговориться: в то время имя и отчество «Самуил Израилевич» считалось несколько неблагозвучным, и поэтому нашего всеми любимого старшего механика звали проще — Семен Иванович, ну а друзья (я входил в их число) просто Семен. Так вот, эта родная ПЛА «К-11» входила в состав сил постоянной боевой готовности в составе 17 дивизии подводных лодок с базированием в п. Мурманской области. Об остальных членах нашего (не побоюсь сказать этого слова) славного экипажа я упомяну в ходе повествования.
Было обычное лето 1969 года, обычные трудовые будни и редкие выходные подводников, и мы, экипаж ПЛА «К-11», не подозревая ни о каких операциях, готовились к очередной боевой службе, т.е. автономному плаванию сроком (как правило) на 60 суток и, как правило, в Средиземном море. Даже уже наш неутомимый замполит (который в политотделе бывал гораздо чаще, чем на подводной лодке) пришел однажды в казарму и с плохо скрываемой радостью сообщил: «Вот, как говорится,(это у него такая присказка была) не повезло. Не пойду я с вами на боевую службу, другого посылают, а меня в отпуск выгоняют». Что такое «быть выгнанным» в отпуск летом вместо боевой службы мы все хорошо понимали. Но о том, что он с нами не пойдет в море, честно говоря, не переживали. Особой любовью у личного состава он не пользовался, а другой замполит нам все равно был бы обеспечен. Ведь в те времена подводной лодке было легче выйти в море без винта или без аккумуляторной батареи, чем без замполита. Но позавидовали мы ему крепко и, как оказалось, напрасно.
Прихожу я как-то в обеденный перерыв домой, а мне жена и заявляет: «Ни в какое море вы не пойдете, скоро поедем в отпуск». Я, естественно, посмеявшись спросил: «Откуда сведения?» и получил четкий ответ: «Говорят в магазине». После обеденного перерыва я, естественно, поделился с товарищами полученными сведениями и оказалось, что подобные разговоры слышали жены и других офицеров и мичманов. Памятуя, что самые верные сведения поступают от женщин, тени сомнений и еще не совсем ясных желаний закрались в наши головы. Дня через три наш командир — капитан 1 ранга В.В.Смарагдов собирает на совещание командиров боевых частей, начальников служб, партийно-комсомольский актив и ставит совершенно конкретную задачу. Корабль в кратчайшие сроки подготовить к передаче 2-ому экипажу, срочно составить списки на отпуска и т.д. и т.п. А после отпуска нас ждет специальное задание командования. Осмелюсь подумать, что в головах сидящих на совещании офицеров мысль о предстоящем отпуске не оставила места для размышлений о предстоящем специальном задании командования, тем более, что никаких конкретных вопросов нам поставлено и не было.
Итак — летний отпуск! Нужно отметить, что часть неудобств, связанных со службой в п. Гремиха компенсировалась тем, что любой отпуск начинался с плавания на белом пароходе «» или в сторону Мурманска или в сторону Архангельска. Но это не принципиально. Главное — это то, что ты в более или менее приличной каюте, ни за что не отвечаешь, да еще и с кое-какими средствами (отпускными деньгами) в кармане. А на «Вацлаве Воровском» ресторан, два бара и еще масса незатейливых развлечений. Но это все мелочи, к делу относящиеся постольку поскольку. Наш обратный вояж уже к делу имеет более тесное отношение. Отгуляв отпуска, мы, конечно, приноровили свое прибытие в г.Мурманск ко времени отплытия «Вацлава Воровского» в Гремиху. Длительный отпуск, некоторые стеснения после отпуска в средствах уже не настраивали нас на такой развеселый лад, как перед отпуском, и поэтому мы обратили свое внимание на большую группу военных врачей, следовавших тем же рейсом. А вот они-то как раз, вырвавшись из-под опеки семей и начальства, развлекались на пароходе вовсю. Но тогда мы тоже этому большого значения не придали, так как считали, что это следует в Гремиху какая-нибудь очередная комиссия. По прибытии в Гремиху нам стало ясно, что эта группа медиков имеет к нам самое непосредственное отношение. Экипажу была поставлена задача (и вот тогда-то мы и вспомнили про пропущенное мимо ушей предстоящее задание командования): - в кратчайший срок принять свою родную ПЛА «К-11» - закончить межпоходовый ремонт - произвести полную загрузку оружия, масла, топлива, продовольствия, регенерации и т.д. и т.п. - на фоне всего этого произвести углубленное медицинское обследование той самой прибывшей группой медиков, да еще с привлечением имеющейся спецполиклиники. В группу прибывших медиков входил еще и капитан Троицкий Николай — преподаватель физической подготовки из Военно-Медицинской Академии им. С.М.Кирова. Так вот в его задачу входило ежедневно (вне зависимости от дня недели и погоды) во дворе одного из домой поселка в шесть утра собирать офицеров и мичманов экипажа и проводить с ними довольно-таки напряженную физзарядку. А если учесть, что ранее перечисленные задачи требовали от всего экипажа такого напряжения сил и столько времени, что добирались мы домой не ранее 22 часов, еле волоча ноги, то всю прелесть указанной физзарядки нетрудно себе представить.
Фытов Геннадий Александрович. Обстоятельный рассказ о нем в книге
В это же время у нас произошла серьезная кадровая перестановка, а именно заменена такая ключевая фигура в экипаже, как старший помощник командира. Точной причины этой замены я не знаю, а свои домыслы излагать мне кажется не совсем корректным. Могу только сказать, что капитан З ранга Фытов Геннадий Александрович прослужил на нашей подводной лодке около двух лет. Авторитета и популярности за это время на экипаже он не приобрел, являясь человеком конфликтным, некоммуникабельным, а требовательность его зачастую была похожа на издевку и вызывала раздражение. Старшим помощником командира к нам был назначен капитан 2 ранга Томко Егор Андреевич (позднее вице-адмирал, Герой Советского Союза). Он пришел с равноценной должности с другого корабля, имея за плечами опыт службы в должности старшего помощника. Не считаясь со временем, он быстро врос во все задачи, стоящие перед кораблем, органично вписался в наш план сумасшедшей подготовки, да еще в эти же самые сжатые сроки ему пришлось сдавать зачеты на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой 627-А проекта, т.к. он прибыл к нам с подводной лодки другого проекта.
Егор Андреевич Томко. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
В это же время нам было объявлено, что мы готовимся не на обычную боевую службу, а на боевую службу сроком в 100 суток (что вдвое превышает спецификационные данные). Но вернемся к углубленному медицинскому обследованию. Независимо от проводимых на корабле работ, требования медиков выполнялись неукоснительно. Так, если поступала команда направить 15 человек к невропатологу, то бросай все, а 15 человек должны быть у невропатолога и т.д. В это же время проводилась и санация у стоматолога, причем очень решительно и кардинально. Расскажу на своем примере. Я сижу в стоматологическом кресле с открытым ртом. довольно крепкий врач диктует медсестре:» 2-ой пломба, 4-го нет, 6-го сейчас не будет». Я начинаю шевеление в кресле, на что он прижимает меня к креслу крепкой рукой и говорит: «Спокойно, делаем укольчик. Пожалуйста в коридор, через пять минут — ко мне». И действительно через пять минут 6-го нет. Остальные врачи проводили углубленную диспансеризацию. День нашего выхода в море на длительную боевую службу неумолимо приближался. Было решено, что помимо экипажа в море с нами пойдут майор медицинской службы Кузьменко и получивший к тому времени очередное воинское звание майор Троицкий Николай.
Я уже упоминал о том, что экипаж наш был славным и, по- своему, уникальным. В чем же была его уникальность? Ну, прежде всего, это были отличные специалисты и глубокие знатоки не только своей специальности, но зачастую и смежной. Не просто специалисты 1 и 2 классов, отличники боевой и политической подготовки, а по-настоящему асы! Кроме того, у нас был свой оркестр, игравший на уровне профессионального, под руководством того же старшего механика Вовши С.И., свой певец-солист-врач капитан В.Шупаков, а поэтов и художников — не счесть. Чего стоил только мой предшественник — помощник командира капитан З ранга Гаврилов Валерий Владимирович, успевавший на партийном собрании нарисовать дружеские шаржи на всех выступавших. Отдельно следует сказать о дружбе и взаимопонимании, царивших в экипаже. На боевую службу мы должны были выйти в ноябре 1969 года, а вернуться в конце февраля 1970 года. У нас в экипаже было 11 матросов и старшин срочной службы, подлежащих увольнению в запас до конца года и имевших полное право остаться на берегу. Так вот ни один из них не пожелал остаться на берегу, все написали рапорта и выразили согласие быть уволенными позже на несколько месяцев. Я считаю, что один этот факт говорит очень о многом.
, капитан 1 ранга в отставке. Закончил Высшее военно-морское училище подводного плавания в 1959 г. Проходил службу на дизель-электрических подводных лодках (1959-1964 гг.), на атомных подводных лодках (1964-1976 гг.). Командир подводной лодки К-52 (1973-1976 гг.), начальник штаба 17 дивизии АПЛ Северного флота (1976-1985 гг.), начальник отдела ПЛБ штаба Северного Флота (1985-1990 гг.).
Я совсем не хочу как-то «отлакировать» наш экипаж. Были у нас и свои нарушители и взыскания, но это все на фоне остального — мелочи. Вот и все, мы готовы к выходу в море. Осталось «по дороге» зайти в Западную Лицу и загрузить 4 торпеды с ядерными боевыми зарядными отделениями. Провели прощальный митинг на пирсе и отошли в «туманную даль». Зашли в Западную Лицу, загрузили боезапас, и наша часть операции по теме «Квартет» началась. Наш командир Виктор Васильевич Смарагдов принял мудрое решение. Он решил дать отдохнуть экипажу после исключительно напряженных и суматошных последних перед выходом в море дней. И поэтому в течение нескольких дней на корабле не проводились занятия по специальности, тренировки, учения и т.д. Только посменно неслась ходовая вахта. Но через несколько дней жизнь вошла в свой походный ритм. И стало хватать время на все: и на вахту, и на боевую подготовку, и даже на просмотр кинофильмов 2 раза в неделю.
Здесь надо отметить, что замполит пообещал акустикам, что за обнаруженную атомную ракетную подводную лодку вероятного противника, обнаружившему ее акустику, по возвращении будет предоставлен отпуск с выездом на родину. И поэтому первоначально каждый акустический контакт классифицировался как контакт с ПЛАРБ. А что это значит? Это значит, что необходимо провести дополнительное слежение за целью, а в некоторых случаях и подвсплыть на перископную глубину для того, чтобы убедиться, имеется ли на поверхности моря по данному пеленгу надводная цель (визуально или радиолокацией). Каждое подвсплытие, естественно, проводилось по боевой тревоге с соблюдением всех мер безопасности, что также требовало дополнительного времени и напряжения. В конце концов такое излишнее внимание к ПЛАРБ-ам наших акустиков всем надоело и после проведенной с ними дополнительной работы нашим начальником радиотехнической службы (он же командир боевой части связи) капитан-лейтенантом Алексеевым Жаном Сергеевичем (ныне, к сожалению, покойным) все встало на свои места: транспорты стали транспортами, сейнеры — сейнерами и т.д. И вот вдруг в одну совсем не прекрасную ночь наша размеренная походная жизнь была резко и грубо нарушена. Итак, глубина 120 метров, скорость 12-14 узлов, боевая готовность Т 2, вахтенный офицер — помощник командира капитан-лейтенант Э.Т.Платонов, вахтенный инженер-механик капитан-лейтенант Панитков Анатолий Павлович, командир дивизиона живучести, вахтенный командир — командир корабля капитан 1 ранга Смарагдов Виктор Васильевич. Глубокая ночь, акустический горизонт чист. И вдруг — взрыв, удар, хлопок — можно назвать как угодно, и в центральном посту — столб воды и густой туман... «Аварийная тревога — поступление воды в третий отсек; боцман, всплывай на глубину 40 метров, акустику прослушать горизонт... и т.д. и т.п. По мере уменьшения глубины погружения столб воды начал уменьшаться. Соблюдая все меры предосторожности всплываем на перископную глубину. Уже видно место поступления воды — дыра недалеко от перископа. Командир принимает решение всплыть в надводное положение: «Продуть среднюю!».
Центральный пост крейсерской атомной ПЛ проекта 627А. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Я вслед за командиром поднимаюсь на мостик. Темная ночь, море довольно-таки спокойное (не свыше 1-2 баллов), и что самое главное — визуально горизонт чист. Начали обследование места течи. Одновременно — срочное осушение нижнего помещения З-го отсека, где находится масса электрического оборудование, которое, как известно, имеет свойство возгораться, особенно при поступлении забортной воды. Осмотр показал, что мы имеем в прочном корпусе сквозную дыру диаметром эдак 20-ЗО мм. Дело в том, что во время заводского ремонта нам собрались установить новый гидроакустический комплекс. Модернизация по некоторым причинам не состоялась, но вварышей для кабельных трасс в прочном корпусе наделать успели. Впоследствии все эти вварыши были заделаны, но как видно не все. Перед командиром стоит одна задача - выполнение задач боевой службы. Вопрос о возвращении в базу, да тем более в надводном положении в окружении кораблей и самолетов НАТО, по-моему, даже и не пришел никому в голову. А значит, как можно быстрее устранить течь, погрузиться и следовать далее по плану. И для этой цели у нас была особая ремонтная бригада, способная на мой взгляд отремонтировать все. Это старшина команды трюмных мичман Беленко, старшина команды мотористов мичман Завацкий, старшина команды рефрижераторщиков мичман Солоненко, боцман мичман Малахов, старший специалист трюмный Девяткин и др. с привлечением, естественно, любого члена экипажа и, несомненно, под руководством старшего механика С.И.Вовши.
Как говорится, быстро сказка сказывается... В общем через несколько часов течь была устранена. никем не была обнаружена и ... «по местам стоять, к погружению». Глубина 10 м, 40 м, 100 м, 200 м — поступления воды не обнаружено! Следуем далее по плану, естественно, на повышенной скорости, т.к. наша вынужденная остановка несколько нарушила наш график. До Гибралтарского пролива следуем без особых отклонений и сбоев. Зато форсирование Гибралтарского пролива представляет собой определенную трудность. Во-первых, перед входом в пролив необходимо самым тщательным образом определить свое место в море. А технических средств для этих целей на наших подводных лодках 1-го поколения было совсем немного. Во-вторых, течение в Гибралтарском проливе на редкость непостоянно и сложно, оно меняет свою силу и направление на различных глубинах. И в-третьих, интенсивность судоходства в проливе настолько велика, что подвсплыть для уточнения своего места без риска быть протараненным не представлялось возможным. Но, несмотря на то, что командир БЧ-1 (старший штурман) старший лейтенант Пластинин Анатолий в этой должности участвовал в походе впервые, с задачей мы справились успешно. Плавание продолжается, наши медицинские исследования и обследования идут полным ходом. Для проведения экспериментов весь экипаж был разбит на три группы. Первая группа принимала элеутерококк, вторая группа принимала простой чай с добавлением чего-то для вкуса и запаха, и это тоже выдавалось за элеутерококк, третья группа не принимала ничего. Даже была специальная команда: «2-й смене вставать, принимать элеутерококк!». Была группа, которая периодически (не помню с какой периодичностью) дышала чистым кислородом. Весь экипаж под руководством майора Троицкого ежедневно делал физзарядку. Один раз в неделю обследовался весь экипаж: давление, ЭКГ и у части личного состава производился анализ крови. А мы на фоне всего этого разыскивали корабли вероятного противника и по возможности следили за ними. Для поиска нам было отведено несколько районов, в которых мы и находились заданное время.
Еще довольно-таки неприятный момент был в нашем походе — это переход из Западной части Средиземного моря в Восточную, т.е. форсирование Тунисского пролива. А неприятность заключалась в следующих моментах: - по интенсивности судоходства он не уступает Гибралтарскому, - глубины в нем значительно меньше, а кроме того, как записано в лоции, там постоянно происходит днообразование и поэтому даже тем глубинам, которые указаны на навигационной карте, доверять нельзя. Но мы успешно справились и с этой задачей. И здесь — о, радость ожидала нас! — мы получаем радиограмму, которая нам предписывает следовать в залив Саллум, где находится наша плавбаза со штабом Средиземноморской эскадры на борту, для пополнения запасов продовольствия и регенерации воздуха. Но и на сей раз, радость наша оказалась несколько преждевременна. Для начала при подходе к территориальным водам Египта, подняв перископ, мы обнаружили американский фрегат с включенными якорными огнями, хотя глубина места там была более 1000 м. А так как входить в чужие территориальные воды в подводном положении запрещено, нам пришлось всплыть на глазах «вероятного противника», включить ходовые огни, поднять военно-морской флаг СССР и следовать в территориальные воды Египта. Подойдя к плавбазе (названия ее я, к сожалению, не помню, помню только то, что она была из Западной Лицы) мы быстро к ней ошвартовались. А начальником штаба 5-ой оперативной Средиземноморской эскадры был мой двоюродный брат, в то время капитан 1 ранга Платонов Виталий Васильевич (ныне вице-адмирал в отставке). Кроме нас возле плавбазы стояло еще несколько дизельных подводных лодок, которые тоже пополняли запасы.
родился в 1925 году. Деятель советского ВМФ, вице-адмирал. Сын адмирала В.И.Платонова. Участник многих боевых служб и дальних походов, начальник штаба Средиземноморской эскадры, начальник Высшего военно-морского училища им. М. Ф. Фрунзе, первый заместитель начальника Военно-морской академии им. А. А. Гречко. В 1987 г. Уволен в запас. Награжден 6 орденами, 23 медалями, участник парада Победы в Москве.
Нам была поставлена задача до рассвета полностью загрузиться и продолжить боевую службу. Что это значит? Это даже трудно себе представить. Через З люка (которые на плаву одновременно все открывать категорически запрещается), нам предстояло не загрузить, а закинуть несколько тонн грузов. Только одной регенерации нам предстояло загрузить 2700 комплектов. В нормальных условиях каждая банка должна быть осмотрена, погружена в емкость с водой для проверки на герметичность, затем загружена в подводную лодку и раскреплена на штатном месте. Было ли у нас на это время? Конечно же нет. Даже мои родственные связи ничем здесь помочь не могли. Это был приказ Главнокомандующего ВМФ Адмирала Флота Советского Союза Горшкова Сергея Георгиевича. Все работы с дизельными подводными лодками были приостановлены, и все внимание было уделено только нам. Однако оказалось, что все вино уже выдано на дизельные ПЛ и благополучно загружено. Мой брат вызвал командиров ПЛ и приказал его выгрузить обратно. Те., в свою очередь, пришли к моему командиру Смарагдову В.В. и взмолились с просьбой отказаться от вина, т.к. для его выгрузки потребовалось бы извлечь из провизионок уже загруженное в них продовольствие и масса других трудностей. Мой командир вызвал меня и попросил попросить брата отменить свое приказание насчет вина, а мы, дескать, обойдемся и соком. Что и было сделано, В общем, к утру все было закинуто в лодку. В отсеках на проходных палубах лежали ящики, мешки, банки и т.д. с продовольствием и высились горы регенерации. Помимо всех этих неудобств и усталости личного состава, подводная лодка оказалась еще и напрочь раздифферентованной. При подходе к территориальной границе мы обнаружили все тот же фрегат. Нам ничего не оставалось делать, как только объявить «Срочное погружение» и дать самый полный ход. Некоторое время мы прослушивали работу гидролокаторов фрегата, но затем он потерял нас безвозвратно. А мы начали растаскивать по «закромам» свое богатство, размещать, раскреплять, и все это, естественно, не снижая хода. И лишь, примерно, через сутки, постепенно снижая ход, мы начали удифферентовывать подводную лодку. Ну а потом все вошло в свою колею. Была у нас еще весьма интересная история. В то время в прессе прозвучало сообщение, что Израиль украл у Франции несколько ракетных катеров. Так вот нам была дана команда каждые 2 часа осматривать поверхность на предмет обнаружения этих самых катеров.
А что такое каждые 2 часа осматривать поверхность? Прозрачность воды в Средиземном море достигает 120 и более метров. Поэтому наше плавание проходило на глубинах, в основном, не менее 150 метров. Все всплытия на перископную глубину положено проводить только по тревоге, с предварительным прослушиванием всего горизонта на глубинах, наиболее для того удобных с точки зрения гидрологии. А это, почитай, тревога должна объявляться ежечасно. Первое время все именно так и делалось. Вот тут-то и взмолилась наша медицинская группа. Все их медицинские показатели резко поползли вниз, как, впрочем, и фактическое состояние и настроение личного состава. Люди стали превращаться в «сомнамбул», а эдак и до беды недалеко. И командир опять принял грамотное решение. Тревогу для всплытия объявляли не всему кораблю, а только главному командному посту. Это дело значительно поправило. Ну, а тем временем и ракетные корабли Франции благополучно добрались до Израиля. Наша служба продолжалась своим чередом. Задачи выполнялись, люди крепли, закалялись, учились. Был у нас начальник службы снабжения мичман Гушков. И хотя возраст его был уже довольно-таки почтенным для подводника (порядка сорока лет), на подводных лодках ранее он никогда не служил. Так вот в этом походе его прихватил аппендицит. Для нашего корабельного врача капитана Юрия Фроловича отрезать этот несчастный отросток — одно удовольствие. И вот кают-компания превращена в операционную, все готово к операции, больной на столе, врач на месте, ассистирует ему химик-санитар старшина 2 статьи Южалкин. Вскрывается полость живота и ... старшина 2 статьи Южалкин падает в обморок. Но я же недаром говорил о взаимозаменяемости. На его место тут же становится старшина команды мичман Ильинов. И операция проходит успешно. Но тут новая напасть. У Гушкова после операции скапливаются и не отходят газы, причем длительное время. Врач предупреждает, что если это будет продолжаться, то придется давать радио, вызывать надводный корабль с хирургической бригадой и передавать больного. А это срыв задачи, потеря скрытности. Но тут опять радость ожидала нас. Объявление Фроловича по корабельной трансляции: «Мичман Гушков пукнул» - было заглушено криками «Ура!». И вот этот Гушков начал умолять командира: «Товарищ командир! Когда получите команду следовать в базу, разрешите мне развернуть корабль на новый курс!» И вот однажды команда прозвучала: «Мичман Гушков! На вертикальный руль! Ложиться на курс ...» Началась наша дорога домой.
С этим же Гушковым произошел еще один забавный случай. Во время авральной погрузки продовольствия с плавбазы он, конечно, крутился , как волчок. Но после окончания погрузки, видимо, слегка отметили это дело с помощником командира плавбазы, что отразилось на оформлении документов. Значительно позже, проверяя накладные, мы обнаружили, что с плавбазы нами получено всего-навсего 4,5 кг сливочного масла, но зато 600 кг сухих дрожжей, Сливочное масло-то ладно, пусть о нем болит голова у помощника командира плавбазы, но вот списать 600 кг сухих дрожжей — это, прямо скажем, задача непосильная. И пришлось потом мичману Гушкову разыскивать плавбазу по Северному Флоту, чтобы получить в накладной соответствующую запись и заветную печать. Итак, обратным порядком мы следуем в родную базу. Выполнение задач боевой службы продолжается, обследование тоже. Помню даже, что в честь дня рождения майора Троицкого был выпущен боевой листок с такими словами: «... и решить нам все задачи Коля Троицкий помог и элеутерококк». И вдруг мы опять получаем неожиданную радиограмму, предписывающую нам вернуться не в Гремиху, а для начала зайти на рейд Могильный (у о-ва Кильдина), где и встать на якорь. Что мы и сделали. Следует напомнить, что это был уже конец февраля, а море Баренцево, а не Средиземное, а значить темень и пурга. Но только мы встали на якорь, как к нам подлетел ракетный катер с 1-ым заместителем командующего Северным Флотом вице-адмиралом Петелиным на борту, который и поздравил нас с успешным выполнением Правительственной задачи и пожелал всех благ. После чего он, естественно, убыл, разрешив нам далее следовать в родную базу. Но техника, пробыв длительное время в теплой и весьма соленой воде, работать отказывалась — якорь не выбирался. Опять потребовалась наша ремонтная бригада, которая и провоевала с непослушной техникой несколько часов. В конце концов мы победили и поступил долгожданный доклад «Якорь в клюзе».
Александр Иванович Петелин. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
После возвращения в родную базу нас довольно сухо поздравил с выполнением задачи наш суровый командир дивизии контр-адмирал Н.Ф.Рензаев, но дал команду подготовить корабль к передаче 2-ому экипажу, а самим готовиться к убытию на отдых и продолжение обследования в дом отдыха «Горки» под Москву всем экипажем. Та же группа врачей окружила нас заботой и вниманием, которые были весьма утомительны. В дом отдыха разрешили взять и семьи. Обследование продолжалось. Правда, здесь врачам пришлось несколько труднее с добыванием объективных показателей. В нескольких километрах от дома отдыха был совхоз, где в любом доме можно было купить вкусного парного молока, а в магазине — портвейн, который тоже почему-то продавался в трехлитровых банках. Но врачи и здесь оказались на высоте. Тем более, что майоры Кузьменко и Троицкий были награждены жетонами «За дальний поход», и Коля Троицкий с гордостью носил его на своей зеленой тужурке. Итак, дело сделано. Позже я несколько раз встречался с Кузьменко и Троицким в г. Ленинграде. Узнал от них, что по результатам нашего похода были получены «бесценные данные», написано много статей и защищено несколько диссертаций. А вот с практическим применением всех этих данных дело оказалось значительно сложнее. Во всяком случае, я в своей длительной службе на подводных лодках после того похода каких-либо серьезных изменений не заметил. Только увеличилась автономность на новых стратегических подводных кораблях.
Важное
