Из Мукдена, наместник Алексеев составил для Влади¬востока секретную теле-грамму за № 2665, которая оказалась последним решающим мазком на об-ширном полотне трагедии русского флота: «Эскадра (Витгефта) вышла в море, сражается с неприятелем, высылайте крейсера в Корейский пролив» - к Цусиме! Но чем завершился бой эскадры, наместник еще не знал.
Из-за того, что прямой связи с Владивостоком не было телеграммы шли окружным путем, отправленная 28 июля телеграмма Алексеева легла на стол перед адмира¬лом Скрыдловым лишь в пять часов утра 29 июля т.е. когда сражение уже давно закончилось и остатки эскадры вернулись обратно в Порт-Артур. Телеграмма застала Владивостокский отряд в состоянии неподготовленности к выходу в море: «Громобой», чинивший рулевой привод, находился в суточной готовности, «Рюрик», у которого были разобраны холодильники,- в двенадцатичасовой. Приступили к форсированным работам. В пять часов утра 30 июля броненосные крейсера «Громобой», «Россия» и «Рюрик» отправились в море.
В инструкции данной Иессену говорилось, что намерения командующего Порт-Артурской эскадры неясны - пойдет ли он через Цусимский пролив или вокруг Японии, а также неизвестно его точное время выхода в море. Поэтому почти невозможно определить место встречи крейсеров с эскадрой. Крейсерам предписывалось, если рандеву не состоится, к югу дальше параллели Фузана не идти и крейсировать на этой параллели до 4 ч пополудни, после чего полным ходом возвращаться во Владивосток. В случае встречи с эскадрой адмирала Камимуры в бой с ней не вступать и, уходя на север, отвлекать ее на себя.
(Через несколько часов после выхода крейсеров в море Скрыдлов получил от Алексеева новую телеграмму в которой сообщался исход боя Порт-Артурской эскадры, стало ясно, что крейсера ушли на верную гибель, в догонку за ними был немедленно послан миноносец, который вернулся через два дня, догнать крейсера не удалось, выслушав доклад командира миноносца Скрыдлов снял фуражку и набожно перекрестился, многие жены морских офицеров не дожидаясь возвращения кораблей надели траурные платья). Через двое суток при подходе к Цусимскому проливу отряд прошел в ночной темноте мимо поджидавшей его здесь эскадры броненосных крейсеров японского адмирала Камимуры. В полночь отряд находился в широте 35°40' N и долготе - 130°02' Ost. В 4 часа 30 мминут 1 августа, дойдя до параллели Фузана, крейсеры повернули на W, намереваясь поджидать на этом курсе появления эскадры Витгефта.
Начинало светать, и минут через десять после поворота, на 2 румба впереди траверза показались силуэты четырех кораблей. После минутных предположений, что это корабли Порт-Артурской эскадры, наступило разочарование. Среди них в первую очередь был распознан характерный силуэт крейсера «Адзума», а затем и остальные три крейсера Камимуры. Головным шел «Идзумо» (флаг японского адмирала), вторым «Токива», третьим «Адзума», концевым «Ивате».
Чтобы уйти от корейского берега (до Фузана было уже около 40 миль) в 4 ч 35 мин русские крейсера повернули обратно - на восток. Японская эскадра, оказавшись слева в 8 милях, постепенно приближаясь, легла на параллельный курс. Следуя движению «России», наши корабли в соответствии с Морским уставом - «В виду неприятеля» - подняли на всех мачтах стеньговые флаги. Почти одновременно огромные полотнища с изображением восходящего солнца появились и на японских крейсерах. В 5 ч 10 мин с уменьшением расстояния до 6 миль японцы открыли огонь. Первые же снаряды их башенных 203-мм орудий со свистом и с треском, вздымая огромные фонтаны воды, легли у бортов русских кораблей. Вслед за «Россией» ответный огонь из 203-мм орудий левого борта открыли шедшие за ней «Громобой» и «Рюрик».
Силы были неравные. Японские ко¬рабли превосходили русские не только по численности, но и по скорости хода и бронированию (корабли японцев развивали ход в 20-22 узла против 17-20 узлов у русских. На русских крейсерах на один борт могли стрелять: 4-203-мм, 22-152-мм и 3-120-мм. На японских крейсерах: 16 - 203-мм, 28-152-мм.
Начали прибавлять скорость. Командир «Рюрика» капитан 1 ранга Е. А. Трусов как всегда начал энергично форсировать скорость крейсера, чтобы не отстать от вырывавшихся обычно вперед при полной скорости более быстроходных «России» и «Громобоя». На этот раз расстояние до своего переднего мателота - «Громобоя» - начало сокращаться неожиданно быстро. Заметили это и на «Громобое». Но крейсера почему-то продолжали идти не самой полной скоростью. Вероятно, по этой же причине флагманский крейсер японской эскадры, не ожидая, что русские пойдут медленнее, чем обычно, быстро вырвался вперед, оставив шедшие за ним три крейсера на расстоянии 8-9 кб. Воспользовавшись этим, русские крейсера сосредоточили огонь по остальным японским крейсерам. Вскоре на концевом «Ивате» (флаг контр-адмирала Митсу) и «Токиве» были замечены взрывы. Громким «ура» приветствовали на «России» этот первый урон, нанесенный японцам. Но очень скоро стало сказываться огромное огневое превосходство японцев, стрелявших залпами из всех 16 башенных 203-мм орудий. Несопоставимым с огнем русских шести палубных восьмидюймовок оказался и огромный разрывной эффект японских снарядов. Особенно сильно страдал от этих снарядов концевой «Рюрик», наименее бронированный, с минимальным (только броневые щиты) прикрытием артиллерии и оставшимся неустранимым обилием дерева в палубах, рубках и устройствах. С болью наблюдали с «России» и «Громобоя», как при каждом взрыве на палубе «Рюрика» в громадных столбах дыма и пламени взлетали вверх обломки его деревянных частей.
В 5 ч 23 мин «Россия» неожиданно резко сбавила скорость (с 15 до 10 уз), отчего «Громобой», чтобы не столкнуться с флагманом, должен был, также уменьшив скорость, выйти из строя, круто, до 45 °, повернуть влево в сторону противника. «Рюрику», чтобы не протаранить «Громобой», ничего не оставалось, как выйти из строя поворотом вправо. Виной всему было падение давления пара в котлах кормовой кочегарки флагманского крейсера: взрыв 203-мм японского снаряда чуть ли не наполовину «раскрыл» третью дымовую трубу «России», отчего резко упала тяга в топках, а осколки снаряда, проникшие через броневые решетки дымохода, разбили несколько трубок в одном котле.
В 5 ч 38 мин отряд изменил курс на 20° вправо: адмирал решил огнем левого 203-мм орудия отогнать подходивший с востока и уже открывший по «России» огонь японский крейсер «Нанива» под флагом контр-адмирала Уриу Сотокичи. Оказавшись под огнем, он круто ушел вправо и в первой половине боя, опасаясь огня русских кораблей, держался в стороне. Появление за «Нанивой» двух других японских кораблей с востока и юга («Такачихо» и «Ниитака») потребовало поворота на обратный курс, чтобы, переменив борт и введя в действие ранее не стрелявшие орудия, вдоль корейского берега, позади японской эскадры, прорваться на север. Этот поворот в сторону от неприятеля нельзя было, однако, осуществить без риска столкнуться с «Рюриком», который по-прежнему шел правее и впереди своего места в строю. Выровнять строй увеличением скорости головного корабля не позволяла задерживающая движение «Россия», на поворот «Все вдруг», чтобы головным стал «Рюрик», адмирал, боясь, видимо, потерять управление отрядом, не решился. Пришлось пойти на маневр, имевший роковые последствия.
В 5 ч 45 мин «Рюрику» были сделаны сигналы «Меньше ход», а затем «Вступить в строй». Но уже через 5 мин, не дав «Рюрику» вступить в строй, адмирал начал поворот. Исполняя приказания, «Рюрику» пришлось не только уменьшить скорость, но даже временно застопорить машины. Преждевременно начатый поворот заставил корабли сбавить скорость из-за риска столкновения с «Рюриком». Все это вместе с уменьшившейся дистанцией до противника привело к резкому увеличению числа попаданий японцев по русскому отряду. Именно в это время «Рюрик» и получил тяжелые повреждения в корме, в результате которых вышел из строя рулевой привод. Сильно пострадал и «Громобой»: от снаряда, разорвавшегося на юте, погибло около 50 матросов.
Руль на «Рюрике» установили в нейтральное положение и начали управляться машинами. Корабль успел совершить поворот на запад вместе с отрядом, но уже вскоре начал отставать и сбиваться с курса, развернувшись носом в сторону противника. На сигнал адмирала «Все ли благополучно?» с «Рюрика» после длительной задержки ответили «Руль не действует». Это было в 6 ч 28 мин. Отстав от отряда уже на 20 -30 кб, он попал под сосредоточенный огонь японской эскадры. В 6 ч 38 мин, отказавшись от почти уже удавшегося прорыва, К. П. Иессеи повернул обратно на выручку.
Дальнейший бой свелся к многократным отчаянным попыткам «России» и «Громобоя» отвлечь огонь японцев на себя, дать «Рюрику» возможность исправить повреждение и вместе со своими прорваться во Владивосток. В течение почти двух часов «Россия» и «Громобой», держась около «Рюрика», сделали на коротких галсах шесть резких поворотов. Понятно, что такая вынужденная тактика резко снижала эффективность огня русских кораблей. В то же время эскадра Камимуры, стреляя по «Рюрику», получила возможность на недолетах и перелетах поражать и два других маневрировавших вблизи него русских корабля. Японцы вели учащенную стрельбу залпами. В 7 ч на «России» от взрывов сразу двух попавших 203-мм снарядов загорелись приготовленные и уже частью откупоренные картузы 203-мм орудий, а за ними - краска, линолеум, настилы верхней палубы и полубака. Прекратили огонь все пять расположенных здесь крупных орудий, их расчеты в большинстве погибли. Смерть настигла и лучшего из комендоров крейсера Григория Новоженина. Чудом спаслось лишь несколько человек, из них двое, выкинутые силой взрыва через порт носового 152-мм орудия, смогли уже снаружи ухватиться за носовое украшение крейсера. Оглушенный разметавшим всех взрывом, выброшенный через дверь каземата на верхнюю палубу и уцелевший лишь потому, что упал на тело погибшего матроса, лейтенант Э. С. Молас (младший артиллерийский офицер, командир 1-го и 2-го плутонгов под полубаком) собрался с силами и снова кинулся в пекло через другую дверь, чтобы успеть швырнуть за борт и не дать взорваться остальным горевшим пеналам с зарядами. Здесь в гуще огня, то и дело обдавая один другого струями из шлангов, чтобы не сгореть самим, отчаянно боролись с пожаром уже подоспевшие прапорщик Н. Н. Груздев и комендор Баринов. Нет возможности перечислить и одну десятую их подвигов... «Эпическими героями» названы они в историческом журнале крейсера. Пожар едва не вызвал катастрофу в ближайшем погребе 203-мм боеприпасов, куда через обе шахты попали искры огня и горевшие ленты пороха. Немедленно пустили в ход заранее заготовленные маты, питьевую воду и ведра с водой, подаваемые сверху.
Пожар вызвал и замешательство на полубаке, но делу помог вовремя спустив-шийся с мостика старший штурманский офицер крейсера лейтенант С. А. Иванов. «Стены полубака были так накалены, что нельзя было к ним прикоснуться; вода, почти горячая, стояла по колено; везде лежали обгорелые и изуродованные трупы», - писал об этом один из участников боя. Удушающий дым этого пожара, вырывавшийся вместе с пламенем из иллюминаторов, орудийных портов и проемов дверей шкафута, плотной стеной окружил палубу полубака, боевую рубку и командный мостик. Только выбежав на крыло мостика, командир смог осмотреться. Пришлось, чтобы сбить дым и пламя для сохранения управления отрядом и кораблем, резко повернуть крейсер вправо и сделать вместе с «Громобоем» петлю.
С пожаром на полубаке справились благодаря энергичным распоряжениям оказавшегося здесь мичмана князя А. А. Щербатова, задачей которого, по боевому расписанию, были обход и контроль действий всех дальномерных станций крейсера. Взамен перебитых шлангов притащили новые, вместо «отказавшей» помпы Стона подсоединили шланги к отростку старой магистрали; извергавшие огонь пробоины в палубе забили пробковыми матрасами. Мичман, не забывая по пути набрасывать эскизы маневрирования отряда, отправился на корму. Там ему пришлось сменить выбывших командиров плутонгов. «Вот уж наш князь...этот действительно...» - восхищенно говорили о нем матросы после боя. С ним вместе, случалось, шел в обход крейсера и мичман В. Е. Егорьев - товарищ по выпуску в Морском корпусе. Трудно было сдержать себя при виде картин смерти и разрушений, не было возможности уйти от них в азарт и ярость боя - мичман должен был видеть, как идет бой, как сражаются люди, как действует техника, чтобы адмирал и командир в рубке знали, что происходит в палубах и отсеках корабля, каковы людские и материальные потери, как долго отряд может еще держаться. Снова и снова погружаясь в самое пекло боя, невозмутимо шагая навстречу взрывам и граду осколков, преодолевая дым и пламя, мичман Егорьев и князь Щербатов продолжали свои экспедиции по крейсеру. И каким-то чудом уцелели - ни царапины. Отлично действовал в бою исполнявший должность ревизора крейсера мичман барон А. Э. Ерта, управлявший в бою шестидюймовками № 11 и 12. Их огонь вызвал сильный пожар на «Ивате» - концевом корабле в строю японской эскадры. Когда сломались подъемные механизмы орудий на «России», комендоры под руководством мичмана завели тали под бимсы верхней палубы, приспособили ганшпуги - и орудия снова открыли огонь.
За два часа боя, прошедших со времени возвращения к «Рюрику», уже все три дымовые трубы «России» держались, по выражению мичмана Г. К., на честном слове. Множились зияющие пробоины в корпусе, котельных кожухах, надстройках. Неумолимо росло число погибших, раненые не переставали поступать на главный перевязочный пункт, развернутый в корабельной бане. Здесь самоотверженно действовали старший и младший врачи крейсера Е. Е. Сидоров и В. И. Бологовский, студент-переводчик Г. Ф. Янинский. Другой переводчик А. Н. Занковский помогал раненым во вспомогательном перевязочном пункте в салоне командира в корме.
На «Громобое» в 6 ч 10 мин, когда он совершал поворот вместе с отрядом, от снаряда, разорвавшегося на юте, погибли, как уже говорилось, около 50 матросов и командовавший здесь батареей лейтенант Н. Н. Браше. В 8 ч 38 мин взрывом патронов в трех беседках на подходе к каземату убило мичмана С. С. Гусевича и четырех матросов. В 9 ч 5 мин в боевой рубке через визирные просветы осколками поразило всех, находившихся в ней. Замертво упали оба рулевых, смертельные раны получил старший минный офицер крейсера лейтенант А. П. Болотников. Бросившийся к штурвалу командир капитан 1 ранга Н. Д. Дабич из-за тяжелой раны не смог устоять, и штурвал из его рук перехватил также обливавшийся кровью из ран в шею и голову старший штурманский офицер лейтенант А. В. Вилькен. Крейсер удержался на курсе, не вышел из строя. С полубака от своих 75-мм пушек подоспел волонтер прапорщик Иван Риттер, а затем - вызванная смена рулевых. Командование кораблем взял на себя прибывший в рубку старший офицер капитан 2 ранга гвардейского экипажа И. А. Виноградский. Еще дважды приходилось ему замещать командира, которого новые раны заставляли уходить на перевязку. И каждый раз командир снова возвращался на свой пост (Н.Д. Дабич получил семнадцать ранений, но свой офицерский долг он исполнил до конца. Из интервью Н. Д. Дабича для газет: «Вы не мо¬жете представить, как во время боя притупляются нервы. Сама природа, кажется, заботится о том, что¬бы все это человек перенес. Смотришь на палубу: валяются руки, ноги, черепа без глаз, без покровов, словно а анатомическом театре, и проходишь мимо почти равнодушно, потому что весь горишь единым желанием - победы! Мне пришлось остаться на но¬гах до последней минуты»).
Продолжал управлять огнем крейсера и вернувшийся с перевязки старший артиллерийский офицер лейтенант П. П. Дьячков. Вернулся на свой открытый полубак и чугунными снарядами (чтобы сберечь стальные для отражения атак миноносцев) начал стрельбу из 75-мм пушек прапорщик Риттер. Напряжение и ожесточение боя достигли предела. «Было такое впечатление, что над головой несется какая-то воющая, ноющая, кувыркающаяся туча предметов». И в том, что крейсер, идя теперь концевым, выдержал весь направленный на него огонь и уверенно отвечал японцам, была наряду с комендорами и огромная заслуга тех, кто обеспечивал живучесть корабля и бесперебойную работу всех его технических средств, кто вовремя оказанной медицинской помощью сохранял и восстанавливал силы бойцов. Благодаря мужеству и самоотверженности машинной команды машины и котлы, пожарные насосы и водоотливные средства, динамо-машины и лебедки подачи боеприпасов действовали безотказно. Лишь дважды, и то ненадолго, прекращалось электрическое освеще-ние. Минеры, руководимые лейтенантом Б. Б. Жерве, без устали, невзирая на вонзавшиеся в палубы осколки снарядов, следили за состоянием магистралей освещения и связи, немедленно устраняя все повреждения. Самоотверженной была борьба за исправность действия рулевых приводов и рулевой машины, в отсеке которой с выходом из строя всех видов вентиляции температура поднялась до 78 °С. Горячей до ожогов сделалась сталь выгородок корпуса и самой машины, даже пятиминутная вахта у нее оказывалась для людей невыносимой, но, охладившись водой из пожарного шланга, они снова возвращались в отсек, сменяя один другого. Рулевое управление продолжало действовать.
На высоте были и трюмные: следя за состоянием корпуса, они успевали и в ту-шении пожаров, и в исправлении пожарной системы, и в борьбе с водой, поступавшей через пробоины в корпусе. Две из них, грозившие затоплением погреба № 9 и бортового коридора, были быстро и надежно заделаны под руководством трюмного механика М. В. Обакевича. Мастера на все руки, трюмные выручали даже комендоров. М. В. Обакевич вспоминал, как, полный азарта боя, не замечая своей открытой раны, к нему подбежал и прерывающимся голосом обратился комендор Василий Холманский: «Ваше благородие, дайте мне человека с зубилом и ручником - не накатывается пушка». Отправившийся с ним машинный квартирмейстер Иван Брынцев под градом осколков деловито вырубил мешавший кусок металла, и пушка (кормовая 203-мм) немедленно открыла огонь. Раны отчаянного комендора тут же, добыв у врачей перевязочные материалы, перевязали подоспевшие товарищи.
Огромная, до полного изнеможения нагрузка выпала на долю медицинского персонала крейсера. Непрекращавшийся поток раненых - более 200 человек - заполнял все ближние коридоры и помещение обширной корабельной бани, так же как на «России», главного перевязочного пункта. В одурманивающей атмосфере жары, духоты, запаха крови, потеряв представление о времени, отрешившись даже от обстановки боя, неустанно, не теряя ни секунды, выполняли самые сложные перевязки старший врач Озеров и его помощник Александр Штейн. «Выше похвал, - писал старший врач, - была умелая, а главное, быстрая деятельность» фельдшеров Г. Стефанова и А. Попова, санитаров Алексея Бурмистрова и Василия Грачева. Им оказывали помощь священник Георгий Федоров, старший баталер Степан Серов, вольнонаемный повар Василий Соколов. Сколько могли, чтобы не нарушить подачи бое-припасов, помогали в транспортировке раненых матросы из прислуги ближайших элеваторов в жилой палубе и обходившие палубы фельдфебели Алексей Волков и Василий Козлов. Все стремились любыми способами облегчить мучительные страдания раненых, и когда стали иссякать запасы клюквенного экстракта (жажда мучила людей постоянно), санитар Грачев немедленно вызвался отправиться за ним в лазарет. «Радость и благодарность раненых были наградой ему за его добрый, сердечный и смелый поступок», - писал младший врач А. Штейн.
Настроение раненых поднял артиллерийский кондуктор Егор Ракитин. Своей неуемной энергией и веселостью он заражал окружающих. Сам сильно пострадавший (раны спины, сквозная рана в плече, раны ног), он, однако, торопил врачей с перевязкой, так как «наверху почти некому стрелять». Схватив швабру вместо костыля, Ракитин спешно заковылял наверх и снова окунулся в гущу боя. А дело наверху, действительно, осложнялось.
Очень скоро обнаружилось в бою общее для всех кораблей разительное явление: подъемные механизмы орудий (особенно 152-мм Канэ) не выдерживали интенсивной стрельбы на дальние (до 60 кб) дистанции, и комендорам, и офицерам в течение боя приходилось, прекращая стрельбу, заниматься аварийными ремонтами своих орудий, переворачивая в новое рабочее положение валики подъемных дуг или прямо снимая исправные детали с нестрелявших орудий другого борта. А ведь это было известно МТК еще до войны и во время боя «Варяга» при Чемульпо, но меры по упрочнению не выдерживавших нагрузки зубчатых секторов подъемных механизмов приняты не были. Не было на кораблях и базисных дальномеров Барра и Струда, приходилось пользоваться годными лишь для близких расстояний микрометрами (угломерными приборами) Люжоля, усовершенствованными лейтенантом А. К. Мякишевым. Ничтожно малым было содержание взрывчатого вещества в облегченных русских снарядах, эффект разрыва которых оказался несравнимо меньше, чем японских. Дали о себе знать и слишком старые (заготовки 1896 г.) пороховые заряды 152-мм патронов, отчего многие выстрелы, внося дезорганизацию в управление огнем, то и дело ложились явно необъяснимыми недолетами. Мало было проку и от стрельбы чугунными 203- и 152-мм снарядами, которыми (то ли из-за сбоев в подаче, то ли из желания поскорее их «расстрелять») на «России» сделали 20, а на «Громобое» 310 выстрелов. (Всего два крейсера израсходовали в бою 3251 снаряд, из них 326 калибром 203-мм и 1436 калибром 75 мм). Меньше была и скорость стрельбы русских комендоров - об этом раньше как-то и вовсе не задумывались. Неравенство сил в бою у Фузана надо видеть не только в весомом численном превосходстве японцев (у русских - три, у японцев четыре, а затем еще два корабля) и в четыре раза большем числе стрелявших на борт тяжелых 203-мм орудий. Главное - насколько больше в единицу времени металла выпускали все японские пушки (с одного борта) в сравнении с русскими. Это превосходство, считая даже одни лишь японские бро-неносные крейсера, было почти четырехкратным, а вся стягивавшаяся к месту боя эскадра Камимуры могла выбросить металла за одну минуту почти в 5 раз больше, чем русские корабли. Но и это не все: ведь каждый японский снаряд содержал взрывчатки в 4 раза больше, чем русский, да и взрывчатка эта производила разрушающий эффект гораздо больший, чем применявшийся русскими пироксилин. Трудно поверить, но по мощи огня японцы в начале боя превосходили русских едва ли не в 17-20 раз. Нетрудно подсчитать, насколько оно возросло с выходом из строя «Рюрика» и прибытием к японцам подкреплений! (В 6.00 к японцам подошел легкий крейсер «Нанива», в 8.00-8.30, «Такачихо» и «Ниитака», за которыми виднелись еще дымы 2 или 3 крейсеров, это были «Цусима» и посыльный корабль «Чихайя»).
Конечно, не все выпущенные снаряды попадают в цель: статистика говорит, что число попаданий обычно составляет около 2-4 %. Но и здесь преимущество было на стороне японцев: они испытывали меньшие психологические перегрузки, поскольку подвергались менее интенсивному обстрелу, обладали более совершенными дальномерами, более скорострельными орудиями, несравненно лучше были защищены (в башнях и казематах). Поэтому меткость их огня была выше. Японцы, докладывал К. П. Иессен после боя, стреляли «чрезвычайно быстро и метко». Не в пользу русских было и на редкость тихое, почти штилевое состояние моря, не позволявшее реализовать такие чисто крейсерские преимущества русских кораблей, как большее водоизмещение, делавшее стрельбу увереннее, высокий борт, позволявший вести стрельбу при непогоде.
Около 7 ч 12 мин на «Рюрике», как показалось с «России», справились с повреждением - какое-то время корабль удерживал заданные курс и отрепетовал поднятые ему сигналы «Идти полным ходом во Владивосток». В 7 ч 20 мин «Россия» и «Громобой» повернули на северо-запад, но «Рюрик» снова стал быстро отставать, и японские броненосные крейсера повернули к нему, открыв, как пишет японская официальная история, «жестокий огонь с правого борта» на расстоянии 5,3-5,8 км. И снова по команде К. И. Иессена в 8 ч 10 мин «Россия» и «Громобой» уходят с курса прорыва и возвращаются, чтобы прикрыть «Рюрика».
Крейсер, как писал потом участник боя мичман князь А. А. Щербатов, шел на-встречу отряду с большем буруном под форштевнем и, казалось, имел полный ход. Поднятый ему сигнал «Идти во Владивосток» он немедленно отрепетовал. Чтобы дать ему возможность отойти, отряд повернул на японскую эскадру. «Опять начался жестокий бой», - было написано в японском официальном труде. «Идзумо» стрелял главным образом по «России», «Адзума» - по «России» и «Громобою», «Токива», смотря по обстоятельствам, - по всем трем кораблям. «Ивате» же стрелял только по «Рюрику». Близилась минута рокового решения: новые и новые орудия выходили на кораблях из строя, на «России» могли стрелять лишь два 152-мм с правого борта и три с левого. В 8 ч 25 мин К. П. Иессен приказал взять курс 300°, рассчитывая отвлечь японскую эскадру в погоню за отрядом. Все надеялись, что «Рюрик», который, теперь уже было ясно, следовать за отрядом не сможет, отобьется от появившихся вблизи него легких крейсеров и, чтобы спасти людей, выбросится на корейское побережье (Характерно, что последний отход русских крейсеров от «Рюрика» вызвал многочисленные обращения рядовых матросов к своим начальникам, в которых ясно сквозила забота о том, чтобы не покидать своего, получившего аварию, то-варища.
«Куда мы идем и не бросили ли «Рюрика»? - беспокойно требовали ответа эти измученные и израненные люди. Офицерам приходилось, скрепя сердце, отвечать - «мы отвлекаем неприятеля, чтобы дать возможность «Рюрику» исправить свои повреждения и итти на север». Но, в сущности, этому мало кто верил»).
Замысел удался: все четыре японских крейсера легли на параллельный курс. Камимура был уверен, что уж вчетвером они одолеют два потерявших почти всю свою артиллерию русских корабля.
«Россия» в этой последней фазе боя могла отвечать с правого борта лишь из введенного в строй одного кормового 203-мм и одного 152-мм орудий, два других 152-мм могли стрелять лишь изредка. Все пять минных аппаратов, необходимых при сближении, были разбиты, в одном из них торпеда, приготовленная по-боевому, взорвалась. На «России» по приказанию командира капитана 1 ранга А. Н. Андреева старший минный офицер еще раз проверял разнесенные по кораблю (на случай его уничтожения при угрозе захвата) подрывные патроны. А пока, воспользовавшись уменьшением расстояния, ввели в действие все уцелевшие 75-мм пушки правого борта. На обоих крейсерах из них выпустили более тысячи «стальных» (бронебойных) снарядов. Чтобы увеличить эффективность огня и одновременно отойти в море от корейского берега, К. П. Иессен дважды отклонял курс отряда вправо, и каждый раз японцы отходили, сохраняя прежнее расстояние. Эта холодная решимость русских стоять до последнего («в команде начинает замечаться какое-то озлобление - дороже бы продать свою жизнь») и упорный методичный огонь, продолжавшийся из немногих уцелевших орудий, особенно из 203-мм, ощутимо поражавших японские крейсера, убедили Камимуру, что победы ему не добиться. На «России» благодаря умелым восстановительным работам успели открыть огонь из нескольких исправленных орудий. Непрерывную стрельбу с ощутимыми попаданиями вело 203-мм орудие № 13, израсходовав за время боя около 120 снарядов. Уверенно поддерживал своего флагмана огнем неотступно следовавший за ним «Громобой».
Продолжая следовать концевым, «Громобой» в этой стадии боя принимал на себя главную тяжесть огня японских кораблей. Артиллерия «Громобоя» благодаря казематам не пострадала так сильно, как на «России». Здесь тоже, приложив немало сметки и профессионализма, смогли ввести в строй часть поврежденных ранее орудий; 152-мм пушки № 4 и 11 исправил под огнем младший артиллерийский офицер лейтенант Н. Н. Гобято. Возобновило огонь правое носовое 203-мм орудие, разбитый затвор которого, использовав детали, снятые с бездействовавшего орудия, восстановил мичман Д. П. Руденский. Исход боя уже не вызывал опасений. Ободряла и ставшая с уменьшением дистанции более заметной картина серьезных повреждений японских кораблей: все их башни, кроме концевого «Токивы», подбитые, израсходовавшие или сберегавшие последние снаряды, бездействовали. На флагманском «Идзумо» после взрыва у башни 203-мм снаряда с «России» стволы орудий упали на палубу, было видно, что носовая башня заметно осела.
Около 9 ч 20 мин вышел из строя из-за повреждений машин, как потом объяснили японцы, «Адзума», и к идущему в одиночку головному «Идзумо», прибавив скорость, поспешил «Токива». Отставший «Адзума» стал в колонне третьим. «Ивате» продолжал идти концевым. Примерно в 9 ч 30 мин четыре японских крейсера, сблизившись с двумя русскими на расстояние до 30 кб, резко увеличили интенсивность огня, предприняв последнюю попытку сломить их упорство. Но это последнее усилие не дало результата: наши корабли, не переставая отвечать редким, но уверенным огнем, продолжали идти прежними скоростью и курсом. Стойкость русских, их огонь, который к концу боя стал даже усиливаться, заставили японского адмирала прекратить бой. В 9 ч 50 мин, дав последний залп, «Идзумо» резко свернул вправо от русских, за ним последовательно легли на обратный курс остальные (Неожиданный отворот эскадры Камимуры, пре¬кратившего погоню за нашими крейсерами, объ¬яснялся просто. Получив донесение, что на «Идзумо» не хватает снарядов (английская фирма Армстронга снабжала японцев комплектами снарядов по 120 штук на одно орудие), адмирал Камимура, видя, что хотя огонь неприятеля ослабел, но скорость хода нисколько не уменьшилась, решил, что лучше оставшимися снарядами потопить «Рюрика»).
Когда японцы скрылись из виду, на кораблях пробили отбой, дали команде обед. Около часа, застопорив машины, заделывали наиболее опасные (у ватерлинии) пробоины, К вечеру, исполнив печальный обряд отпевания погибших, похоронили их в море (жаркая на редкость погода не позволяла доставить тела на родину). Проверили боевое расписание, пополнили особенно поредевшие боевые посты. К исходу дня 2 августа у о. Рикорда встретили свои шесть миноносцев и, пережидая туман, перешли к бухте Славянка. Лишь к вечеру 3 августа корабли вошли в бухту Золотой Рог. На встречу кораблей вышел весь город. Однако «Рюрика» среди них не оказалось и о его судьбе ничего не было известно.
«Рюрик»
С начала, боя «Рюрик», шедший концевым, первым принял на себя огонь пре-следовавшей отряд японской эскадры. Энергично отвечая из 203-, а затем из 152-мм орудий, крейсер начал быстро прибавлять скорость, но движение отряда задерживала «Россия» - ход пришлось убавить. Это дорого обошлось «Рюрику» - залпы японцев легли у борта крейсера, а затем дали накрытие. Первые же взрывы вызвали на корабле опасные пожары и тяжкие - с особенно жестокими и мучительными ранами - потери среди офицеров. Таким был разгоревшийся уже в 5 ч 20 мин от взрыва 203-мм снаряда пожар на баке, грозивший распространиться в глубь носового подачного люка, а из него по шахте - в погреб 203-мм боеприпасов. Под руководством подоспевшего из боевой рубки старшего офицера Н. Н. Хлодовского вход в подачный люк удалось отстоять от огня, пожар был потушен. И почти следом же разорвавшийся новый 203-мм снаряд поразил Н. Н. Хлодовского - у него оторвало левую ступню, раздробило ноги. Придя в сознание после перевязки, Н. Н. Хлодовский продолжал следить за боем и, превозмогая боль, до конца боя ободрял команду и офицеров. На мучительную смерть обречен был и раненный в первые минуты боя командир плутонга 203-мм орудий мичман И. Л. Ханыков, вся спина которого обратилась в сплошную вскрытую до ребер кровавую рану. Почти одновременно в эти первые минуты сразило наповал и командира носового плутонга 152-мм пушек лейтенанта барона К. Ф. Штакельберга. Исключительно тяжелыми были и раны матросов, беспрерывно поступавших на перевязочный пункт. Мало кто был в состоянии сам прийти на перевязку. По счастью, медицинская служба крейсера под руководством доктора Н. П. Солухи еще в мирное время не жалела сил на подготовку к самым суровым испытаниям: для доставки раненых по всему кораблю были рассредоточены патентованные носилки четырех самых распространенных на флоте типов, тщательно отработаны маршруты и способы доставки раненых на этих носилках в зависимости от места транспортировки (люк, трап, платформа) и вида раны. Во всеоружии были и операционные средства, развернутые в просторном помещении корабельной бани. В отличие от незащищенной кают-компании, где традиционно перевязывали раненых, баня была прикрыта с бортов угольными ямами, поглотившими во время боя до десятка разрывавшихся в них снарядов. Эта защита спасла немало жизней раненых матросов и офицеров.
На всех боевых постах, обеспечивая безотказное действие оружия, систем, оборудования и механизмов, стойко, мужественно и неутомимо несли боевую вахту все 796 матросов крейсера. Четко действовали комендоры у орудий левого борта «Рюрика», посылая снаряд за снарядом по врагу. Защищенные лишь орудийными щитами - на верхней палубе да настилом этой палубы - в нижерасположенной шестидюймовой батарее, спокойно делали они свое дело среди хаоса смерти и разрушения, приносимого каждым новым взрывом японских снарядов. В средней части на верхней палубе, в наиболее поражаемом месте корабля невозмутимый, с таблицей стрельбы в руках руководил огнем своей 120-мм батареи мичман Г. С. Платонов. Когда в носовом плутонге 152-мм орудий мичмана К. Г. Шиллинга вдруг заклинило патрон у одного из орудий, комендоры мигом добыли экстрактор и, спокойно разрядив орудие, снова включились в дуэль с концевым японской колонны «Ивате» (под контр-адмиральским флагом), постоянно стрелявшим с начала боя по «Рюрику». Тут же, под огнем, исправляли комендоры подбитое левое орудие. Вражеские сна-ряды, разрываясь на верхней палубе, поражали прислугу расположенных на ней 203- и 120-мм орудий. Смертельно раненным упал мичман Г. С. Платонов, часть орудийной прислуги его орудий полегла тут же. Грохот разрывов на верхней палубе смешивался со взрывами в батарейной палубе, где находились все шестнадцать 152-мм пушек. Все чаще раздавались крики: «Носилки давай!». Число тяжелораненых нарастало. Немало их, уже получивших первую помощь, скопилось в коридоре, ужасная смерть от разорвавшегося в конце боя снаряда ожидала многих из них.
Все же те, кому позволяли силы, спешили после перевязки на свой пост. Квартир-мейстер Борис Мирошниченко в кормовом плутонге на верхней палубе, заменив двух погибших комендоров, принял на себя командование плутонгом и, вернувшись после перевязки, продолжал вести бой. Непрерывно, пока не были разбиты дальномерные станции, передавали под огнем дистанцию до противника дальномерщики Михаил Масликов (не покинувший свой пост и после ранения), Павел Сергеев, Александр Тихонов, Александр Трохин.
Взрывом снаряда на баке перебило почти всю прислугу 203-мм орудия. Орудие вышло из строя. Осколками снаряда, проникшими, как и на «России», через огромные (до 305 мм) визирные просветы боевой рубки, ранило в ней командира крейсера капитана 1 ранга Е. А. Трусова и старшего штурманского офицера капитана М. С. Салова. Два матроса упали рядом замертво. В боевую рубку, узнав о ранении командира, поспешил старший судовой врач Н. П. Солуха: его личные впечатления «Палуба была завалена осколками, перемешанными с телами уби¬тых и кусками человеческих тел. У орудия на баке лежала целая куча убитых. Всюду смерть и разру¬шение! Силуэты вражеских судов изрыгали гром вы¬стрелов. Воздух вздрагивал от них. В ушах созда¬валось сильное напряжение барабанных перепонок, доходившее до боли. Наш крейсер дрожал от собст¬венной стрельбы и ударов снарядов неприятеля...».
Первое время командир, потерявший много крови, продолжал оставаться на ногах, но вскоре силы стали покидать его, и он должен был опуститься на палубу рубки. После оказанной врачом помощи он отказался покинуть рубку и, лежа на принесенном вестовым матрасе, продолжал отдавать распоряжения по управлению кораблем. Вскоре стоявший на руле в боевой рубке квартирмейстер Приходько доложил, что штурвал не действует. Рулевой привод оказался перебитым, колонка на переднем мостике согнутой, а сам штурвал сбитым. Управление рулем из боевой рубки стало невозможным. На кормовом мостике рулевые приборы также были уже разбиты, и по приказанию командира управление рулем было переведено в рулевое отделение на паровой боевой штурвал, куда и перешел Приходько. Команды на руль стали передавать голосом из боевой рубки... Сильно страдавший от ран командир начал впадать в забытье и, оставаясь в рубке, окончательно передал командование старшему минному офицеру лейтенанту Н. И. Зенилову, заменившему раненого Н. Н. Хлодовского. Сигнальный старшина Семен Фокин, раненный в голову, обливаясь кровью, настойчиво семафорил шедшим впереди крейсерам, чтобы сообщить о ранении командира. Фокина убило осколком снаряда.
Личные впечатления корабельного священника иеромонаха А. Конечникова: «Я наполнил карманы подрясника бинтами, стал хо¬дить по верхней и батарейной палубам, чтобы делать перевязки. Матросы бились самоотверженно, полу¬чившие раны снова рвались в бой. На верхней палу¬бе я увидел матроса с ногой, едва державшейся на жилах. Хотел перевязать его, но он воспротивился: «Идите, отец, дальше, там и без меня много ране¬ных, а я обойдусь!» С этими словами он вынул мат¬росский нож и отрезал себе ногу. В то время посту¬пок его не показался мне страшным, и я, почти не обратив на него внимания, пошел дальше. Снова про-ходя это же место, я увидел того же матроса: подпи¬рая себя какой-то палкой, он наводил пушку в непри¬ятеля. Дав по врагу выстрел, он сам упал как под-кошенный...».
Поворот в 6 ч, в результате которого отряд прорвался позади строя японской эскадры, чтобы уйти на север вдоль корейского берега, для «Рюрика» оказался роковым. Уже в начале поворота, выполнявшегося «от неприятеля» - кормой к нему (более безопасный способ - «на неприятеля» - мог, видимо, преждевременно, выдать замысел адмирала японцам), несколько крупнокалиберных снарядов пробили левый борт «Рюрика» в кормовой части. Вода, хлынувшая через две подводные пробоины, быстро затопила кормовой провизионный погреб и, прежде чем подоспели люди, начала через вентиляционные трубы поступать в румпельное отделение и отделение рулевой машины.
Трюмный механик поручик А. К. Тон немедленно пустил в ход водоотливные средства, а водяная партия приступила к заделке пробоин. Не имевшие средств для откачивания масляный погреб и малярное отделение уже были заполнены водой, поступившей через пробоины в левом борту. Новый снаряд, разорвавшийся в провизионном погребе, разбил крепившийся к его палубе рулевой привод и разрушил переборку, отделявшую погреб от румпельного отделения.
Пока под руководством старшего боцмана Александра Крюка заделывали первые пробоины в румпельном отделении, были получены новые пробоины с правого борта: по ватерлинии - в рулевом, ниже ватерлинии - в румпельном отделении, которое быстро стало наполняться водой. Появилась вода и в рулевом отделении. Попытки подвести пластырь не удались, так как цепные подкильные концы уже были все разбиты, а завести новые на большом ходу крейсера было невозможно. Водоотливные средства не брали воду из-за перебитых магистральных труб. Попытки откачивать воду вручную также были безуспешны. Рулевая машина стала, лишив крейсер возможности управляться с помощью парового боевого штурвала.
Стоя уже по горло в воде, боцман Александр Крюк, трюмный механик А. К. Тон, несколько рулевых и подоспевший боцман Дмитрий Петров пытались сообщить руль с ручным приводом боевого штурвала, но безуспешно - вода поднималась все выше, усилия боцмана Крюка, нырявшего в глубь затопленного отсека, также окончились неудачей, и так как двери были уже задраены, то людям пришлось выходить через шахту аварийного выхода, добираясь до нее вплавь. Обслуживавший рулевую машину машинист 2-й статьи Василий Никонов после затопления отсека перешел на подачу боеприпасов в корме.
Из-за затопления рулевого отделения последовал приказ - поставить руль прямо, убрать людей, работавших на заделке пробоин и задраить рулевое отделение. Это позволило избежать затопления близлежащих кормовых погребов, в подачные коридоры которых уже поступала вода из рулевого отделения. Благодаря этому подача почти не прерывалась и темп стрельбы кормовых орудий, как раз в это время отбивавшихся от всей японской эскадры, не был нарушен.
В боевой рубке, получив сообщение, что руль поставлен прямо, начали управлять кораблем с помощью машин. Некоторое время крейсер хорошо держался в строю, следуя за «Громобоем», но вдруг на полном ходу неожиданно рыскнул вправо, выскочив из строя в сторону японской эскадры. Только работа левой машины на полный задний ход, а правой - вперед выровняла корабль на прямой курс; но едва, увеличивая черепаший ход, левой машине давали несколько большую частоту вращения - корабль немедленно катился вправо. Ход крейсера на прямом курсе составлял теперь не более 3-4 уз, и корабль сразу же отстал от шедших полным ходом «России» и «Громобоя». Несчастье принес «Рюрику» один из попавших в корму снарядов. Разорвавшись в уже полностью затопленном румпельном отделении, он, видимо, сбил рулевые тяги с коромыслами, и руль оказался заклиненным в положении на правый борт.
Весь огонь четырех японских броненосных крейсеров в этот момент сосредоточился на «Рюрике» - попадания в него значительно участились, нанося самые крупные за время боя потери и повреждения. Положение усугублялось и попаданиями с крейсера «Нанива», не упускавшего случая отвлечь на себя часть огня русских кораблей.
Небронированная часть надводного борта «Рюрика» постепенно превращалась в решето, подводных пробоин насчитывалось уже больше десяти. Пробоины немедленно заделывали, но вместо них появлялись новые. Многие орудия, окончательно или временно вышедшие из строя, бездействовали, а кормовые погреба были залиты водой, так как крейсер сел кормой после затопления нескольких кормовых отсеков. Вода проникла в кормовые погреба 203-мм боеприпасов через отверстия выбитых заклепок и, несмотря на поставленные деревянные пробки, окончательно залила погреб через вентиляционные трубы. Продолжавшее действовать кормовое 203-мм орудие вскоре расстреляло имевшиеся при нем боезапасы, и подача снарядов на руках была организована из носового погреба.
На крейсере были перебиты главные паровые трубы и выведены из действия два котла. Пар из перебитых паровых труб поднял температуру на батарейной палубе до 50 °С, дым и гарь вспыхивающих там и тут пожаров, удушающие газы от разрывавшихся снарядов заполняли батарейную палубу, где располагалось большинство орудий корабля. А сверху, через пробоины в палубе, не переставая, хлестали потоки воды, извергаемые из пожарных шлангов. И в этом кромешном аду оставшиеся в живых комендоры продолжали стрелять.
Очередным снарядом, разорвавшимся в носовом плутонге 152-мм пушек, убило и ранило несколько человек орудийной прислуги. Место первого комендора Федора Швецова, выбывшего с тяжелыми ранениями обеих рук, занял комендор Марконов, сам весь залитый кровью. «Ничего, держусь еще», - отвечал он на вопрос своего командира о самочувствии, продолжая стрельбу...». Через несколько минут новый снаряд разорвался вблизи правого орудия в тот момент, когда его заряжали. Взрыв патронов опустошил все вокруг, и только четверо из 22 человек плутонга оказались в состоянии бороться с полыхавшим пожаром. Один из 203-мм снарядов «Рюрика» в 6 ч 45 мин, как раз в тот момент, когда русские крейсера в первый раз возвращались к нему, вызвал взрыв на концевом корабле японской колонны «Ивате». В 152-мм батарее японского корабля взрывом вывело из строя три 152-мм орудия, одно 76-мм, убило 40 и ранило 37 человек. Из-за начавшегося большого пожара «Ивате» временно вышел из строя. Как оказалось впоследствии, это был один из самых удачных выстрелов русских кораблей. Узнав о выходе из строя японского крейсера, Н. Н. Хлодовский, оставаясь офицером и в своем беспомощном положении, превозмогая боль, крикнул: «Ура!». Крик этот, подхваченный матросами, вызвал новый прилив сил у рюриковцев, ободренных к тому же возвращением своих крейсеров.
В 6 ч 57 мин «Рюрик» на короткое время на мачте поднял сигнальные шары на средний ход, лучше удерживался он и на курсе. Но скорости на очередной прорыв, который в 7 ч 20 мин предприняла «Россия», «Рюрику» не хватало. В 8 ч К. П. Иессен еще раз вернулся к нему на выручку, а в 8 ч 25 мин, как уже говорилось, окончательно повернул на Владивосток, отвлекая за собой в погоню все четыре японских броненосных крейсера. В 9 ч, продолжая бой, шесть кораблей скрылись за горизонтом...
Около «Рюрика» остались крейсера «Нанива», под флагом адмирала Уриу, и присоединившиеся к нему, через два часа, «Такачихо», «Ниитака», «Цусима». «Нанива», подошедший к месту боя почти с самого начала, был отогнан огнем «России» и долгое время держался в почтительном отдалении от русских, периодически пытаясь обстреливать их, когда дистанция сокращалась, и снова отходил, получив отпор. Теперь, с уходом сражавшихся крейсеров на север, эти два корабля завязали бой с «Рюриком», израненным, утратившим почти всю свою артиллерию.
В восьмом часу смертельно раненный в голову упал на пол боевой рубки стоявший у рукояток машинного телеграфа лейтенант Н. И. Зенилов. «Не сдавайтесь, братцы, постоим за матушку Россию!» - были его слова, когда два матроса, подхватив его под руки, повели на перевязку. В командование крейсером вступил следующий по старшинству, также раненный, младший артиллерийский офицер лейтенант К. П. Иванов. Все попытки его следовать за уходящими крейсерами были тщетны: скорость с положенным на борт рулем была ничтожна, корабль мог совершать только круговое движение, описывая в зависимости от соотношения оборотов машин ту или иную циркуляцию. Все компасы были уже разбиты, и ориентироваться приходилось по сражавшимся кораблям.
«Нанива» и «Такачихо», открыв огонь с расстояния 40 кб, по-видимому, еще побаивались «Рюрика», помня меткие залпы его артиллерии лишь два часа назад, но убедившись, что большинство орудий корабля уже молчит, японцы осмелели и подошли ближе, не переставая стрелять. Если бы вдруг снова заговорили все умолкнувшие орудия «Рюрика», дорого заплатили бы эти крейсера за такое приближение. Теперь же корабль, недавно грозно ощетинивавшийся 26 крупными орудиями и более чем двумя десятками малокалиберных, едва отвечал из нескольких орудий, представляя для японских крейсеров громадную мишень, которую они расстреливали почти безнаказанно.
Этот осевший кормой остов, с продырявленными бортами и палубами, с разрушенными мостиками, пробитыми трубами и мачтами, не имевший места, куда не попадали бы вражеские снаряды, весь окутанный облаком пара, смешанного с бурым дымом от разрывов вражеских снарядов, еще продолжал стрелять, двигаться и даже маневрировать в пределах того круга циркуляции, какую позволял описывать заклиненный руль.
Сила духа и сплоченность команды, верность долгу и патриотизм каждого члена экипажа - это то, что составляет душу корабля, без которой он лишь железная коробка. Силой духа людей держался «Рюрик» в эти тяжкие минуты. Сознавая безвыходность положения, все на корабле прониклись твердым решением биться до последнего - завет адмирала С. О. Макарова «погибнуть с честью» руководил действиями русских моряков.
Сильнейший взрыв потряс корабль. С правого борта вырвалось наружу громадное пламя. Это взорвалась приготовленная к выстрелу по-боевому торпеда в нравом надводном аппарате, расположенном в помещении кают-компании. Весь черный и скрученный, как сгоревшая спичка, аппарат был силой взрыва отброшен на другой борт. Через пробоину, оказавшуюся вследствие посадки крейсера кормой, на уровне ватерлинии, проникла вода и поднялась в кают-компанию по колено. Младший судовой врач Э. М. фон Брауншвейг, организовавший здесь дополнительный перевязочный пункт, счастливо отделался десятками мелких ран и самоотверженно продолжал свой нелегкий труд, работая на полуразрушенном столе. (Избавив от мучений и смерти несколько десятков раненых, он сам был смертельно ранен в конце боя).
Выбрав место за кормой «Рюрика», японцы усиленно поражали его губительным продольным огнем. Исковерканная до неузнаваемости палуба корабля, значительно осевшего кормой, как на ладони проецировалась перед японскими комендорами, которые били без промаха, так как расстояние уменьшилось уже до 20 кб.
Выйдя на минуту на верхнюю палубу, - вспоминал об этих минутах один из волонтеров («зауряд-прапорщиков») Виктор Ярмерштедт, - я увидел один из неприятельских кораблей почти прямо у нас за кормой, то есть вне угла обстрела нашими орудиями. Заглянув мимоходом в светлый люк кают-компании, я увидел, что вода подошла уже до уровня стола.
Крейсер в это время имел довольно значительный дифферент на корму и не-большой, около 7-8°, крен на левую сторону. В это время мы начали склонять свое направление вправо.
Спустившись опять в адмиральское помещение, я спросил комендора Цыбуль-ского, управлявшего теперь уже двумя орудиями Канэ, так как другой комендор был убит, отчего он, Цыбульский, не стреляет.
- Вне угла обстрела еще, ваше благородие, - хладнокровно отвечал он, - вот сейчас придет, тогда откроем огонь. - И действительно, в продолжение некоторого времени мы очень успешно отстреливались от неприятеля...
Так, меняя радиус циркуляции за счет перемены оборотов машин, лейтенант К. П. Иванов попеременно вводил в действие немногие из уцелевших орудий того или иного борта, и благодаря этому, несмотря на стремление японцев держаться вне секторов обстрела этих уцелевших орудий, русским комендорам удавалось достигать попаданий по вражеским кораблям. Когда расстояние до противника сократилось до 15-18 кб, лейтенант К. П. Иванов немедленно воспользовался моментом взаимного расположения кораблей, чтобы при очередной циркуляции, дав полный, ход, таранить ближайший японский крейсер. В это же время минный квартирмейстер Андрей Коротков выпустил из единственного уцелевшего на крейсере левого кормового аппарата торпеду по другому японскому крейсеру. Умиравший лев неожиданно показал клыки, и японцы, уклоняясь от торпеды и таранного удара «Рюрика», тотчас же вышли из круга его циркуляции и, отойдя на расстояние около 25 кб, продолжали расстреливать упорно отбивавшийся корабль. Убедившись, что русские вовсе не намерены сдаваться, японский адмирал, вторично лишавшийся столь верной, казалось бы, добычи (ведь именно он командовал эскадрой, предназначавшейся в свое время для захвата «Варяга»), приказал усилить огонь.
Новый залп обрушился на «Рюрика», град осколков посыпался на броню рубки, и одним из осколков, проникших под крышу через прорезь, вторично ранило лейтенанта К. П. Иванова. Кровь залила ему глаза и лицо, и, временно передав управление кораблем находившемуся в рубке штурманскому офицеру капитану М. С. Салову, он отправился на перевязку. Все коридоры, ведущие к перевязочному пункту, были заполнены стонущими ранеными, но работавшие здесь люди словно не замечали окружающей обстановки. Уже позднее установили, что у 175 уцелевших раненых было 345 ран. Вот уже четыре с лишним часа, потеряв всякую ориентировку во времени, видя перед собой лишь тягостное разнообразие бесчисленных ран, хладнокровно работал здесь доктор Н. П. Солуха со своими 12 помощниками. В их числе кроме четырех штатных санитаров и двух фельдшеров были судовой комиссар (в обычное время ведавший по должности вопросами пищевого довольствия) П. К. Крузман, судовой шкипер 73-летний старик В. И. Анисимов, вольнонаемный ка-пельмейстер Шопс Ротенберг и другие, кому по должности не полагалось прини-мать прямого участия в бою. Получив помощь от фельдшера Андрея Ершовича, лейтенант К. П. Иванов вернулся в рубку.
Покончив с пожаром в носовом плутонге, уцелевшие после взрыва комендоры тотчас же во главе со своим командиром мичманом К. Г. Шиллингом приступили к исправлению левого орудия, вышедшего из строя еще во время боя с броненосными крейсерами. С особым рвением работал комендор Егор Костров, который никому не хотел уступить чести первому открыть огонь из орудия, и, несмотря на раны, ни за что не хотел идти на перевязку. Пока исправляли орудие, мичман К. Г. Шиллинг, принадлежавший еще и к водяной партии, отправился на заделку пробоины в кают-компании. Из своего относительно удаленного от средней части корабля плутонга он сразу попал в кромешный ад. В клубах пара, заполнившего помещение батарейной палубы из пробитых паровых труб, при температуре, поднявшейся до 50-60 °С, среди несмолкаемого грохота выстрелов и разрывов вражеских снарядов люди еще продолжали стрельбу из нескольких орудий. Здесь, тоже израненные, еще оставались на ногах и управляли огнем командиры батарей лейтенант Павел Юрьевич Постельников и мичман Василий Михайлович Терентьев. Подбежавший комендор доложил, что мичман А. В. Ширяев, вторично раненный, отправился на перевязку; нужно было временно заменить его. В кормовом плутонге еще могли действовать левое 152-мм орудие и одно 47-мм, а так как японские крейсера были в это время в 25 кб от кормы «Рюрика», то мичман К. Г. Шиллинг, успев справиться с пробоиной, приказал открыть огонь. Вернувшемуся в свой плутонг мичману К. Г. Шиллингу комендоры с торжествующими лицами доложили, что левое орудие снова пригодно к действию и из него уже сделали несколько выстрелов. «...Я подошел к орудию, - вспоминал он, - и что же открылось перед моими глазами: без прицела, подпираемая вымбовками, стояла подбитая пушка, из которой мои молодцы продолжали стрелять, направляя ее по разным своим «приметам», и стреляли до тех пор, пока новым снарядом не сбило прислугу и уж окончательно не заставило орудие замолчать...». С выходом из строя последнего орудия закончилась боевая деятельность носового плутонга. Так было и во всех остальных плутонгах; несмотря на все ухищрения комендоров (под огнем чинивших подбитые орудия, подпиравших их чем можно, плечом помогавших поврежденному орудию накатываться), действовавших орудий становилось все меньше. Одним из последних кончил бой мичман А. В. Ширяев, которого после шестого ранения унесли на перевязочный пункт. С перебитой ногой он вернулся к своим орудиям и, когда взрывом разметало орудийную прислугу, сам помогал заряжать последнюю пушку. Около нее он и упал от потери крови.
Пришедшие в боевую рубку командир 152-мм батареи лейтенант П. Ю. Постельников и мичман Д. А. Плазовский, доложив, что стрелять уже некому, так как комендоры все выбыли, а орудия подбиты, предложили идти к ближайшему берегу для спасения раненых, после чего взорвать крейсер. Но надежды дойти до корейского берега были нереальны - японцы подступали со всех сторон. Было ясно, что взрываться или открывать кингстоны придется здесь же.
Для организации последнего отпора врагу, по приказанию лейтенанта К. П. Иванова, в помощь нескольким уцелевшим комендорам были посланы люди из машинной команды - последний резерв к последним орудиям.
Новый снаряд, проникший через просвет боевой рубки, разорвался внутри... Мгновение бушевал смерч огня и осколков, заполнив всю ее смрадным дымом и газами, но лишь несколько слабых стонов услышал в ответ раненый вестовой Солодков, упавший около своего мертвого командира. Из находившихся по боевому расписанию в рубке матросов не было ни одного без тяжелого ранения. Многие матросы были убиты. Чудом уцелевшие лейтенант К. П. Иванов и штурманский офицер капитан М. С. Салов были отброшены при взрыве в проход боевой рубки и очнулись лежащими по обе стороны входной двери. Все приборы в рубке оказались исковерканными, машинный телеграф - разбит. Раненный третий раз лейтенант К. П. Иванов спустился на верхнюю палубу, чтобы голосом передавать приказания в машинное отделение.
Огонь с «Рюрика» почти прекратился. Перевязав раны, лейтенант К. П. Иванов обошел батарейную палубу, перешагивая через груды обломков, зияющие пробоины и истерзанные тела убитых и раненых, он убедился лично, что все средства к сопротивлению исчерпаны полностью. В 10 ч 5 мин последний выстрел с корабля сделала еще изредка действовавшая пушка в кормовом плутонге мичмана А. В. Ширяева. Стрельба с «Рюрика» прекратилась. Все шесть надводных минных аппаратов давно уже были не пригодны к действию, шлюпки и обе «миноноски» - «Трувор» и «Синеус» - разбиты, а все абордажное оружие уничтожено.
Мнение «совета», собранного в адмиральском салоне из оказавшихся поблизости офицеров - лейтенанта П. Ю. Постельникова, мичманов А. В. Ширяева и К. Г. Шиллинга, было единогласным: раз нельзя больше драться, нужно взорвать корабль, но не допустить его захвата.
Мичман К. Г. Шиллинг, единственный не раненный из строевых офицеров, по-лучил приказание К. П. Иванова подготовить к взрыву носовые минные погреба, но вскоре вернулся, доложив, что из-за перебитой во многих местах проводки бикфордова шнура и затопления части погреба быстро подготовить корабль к взрыву невозможно. Оставался один выход - открыть кингстоны. Вызвав к себе старшего инженера-механика И. В. Иванова, лейтенант К. П. Иванов приказал ему открыть кингстоны, а вахтенному механику А. А. Гейно - стравить пар из котлов, открыв паровыпускные клапаны. Машинной команде было разрешено выходить наверх. Машинисты первой статьи Абдул Мангулов и Николай Шестаков, открыв кингстоны, в числе последних покинули опустевшие машинные отделения. Раненых, кого успели, выносили и выводили на верхнюю палубу, подвязывали к каждому койки, пояс или какой-нибудь деревянный обломок и осторожно спускали в воду. Безногие и безрукие, калеки лезли по трапам, крича от боли. В единственную из шлюпок, которую еще можно было как-то залатать, положили еще остававшегося в сознании лейтенанта Н. И. Зенилова, старший офицер Николай Николаевич Хлодовский с перебитыми ногами и страшной раной в боку умирал тут же на палубе своего корабля. Младший судовой врач Э.-М. Г. фон Брауншвейг, смертельно раненный одним из последних японских снарядов, сознавая всю безнадежность своего положения, просил не трогать его: «Спасайте других, кого еще можно спасти, а я хочу умереть на «Рюрике» и вместе с «Рюриком»». В эти же минуты снарядом был убит мичман Д. А. Плазовский, шедший с юта к лейтенанту К. П. Иванову. Тело мичмана было обезображено до неузнаваемости.
«Видя все это,- писал А. Конечников,- я пошел исповедовать умирающих. Они лежали в трех палу¬бах по всем отсекам. Среди массы трупов, среди ото¬рванных рук и ног, среди крови и стонов я стал де¬лать общую исповедь (то есть для всех одну!). Она была потрясающа: кто крестился, кто тянул ко мне руки, кто, не в состоянии двигаться, смотрел на меня широко раскрытыми глазами, полными слез... картина была ужасная... Наш крейсер медленно по¬гружался в море...»
А японцы еще продолжали стрелять. Снаряды рвались на палубе «Рюрика» и вокруг, добивая уже оказавшихся в воде раненых. Только убедившись, что корабль тонет, японские крейсера прекратили стрельбу и стали приближаться. На горизонте появились возвращавшиеся корабли эскадры Камимуры. В разных местах горизонта виднелся дым вызванных к месту боя других японских крейсеров и миноносцев.
«Рюрик» все больше садился кормой, кренясь одновременно на левый борт. Большинство уцелевшей команды было уже в воде, остальные еще выжидали на палубе, не решаясь покинуть корабль. Лейтенант К. П. Иванов, вернувшийся в рубку, чтобы уничтожить секретные документы, на мгновение замер у входа. В потерявшей боевое значение и покинутой живыми рубке, видимо, разорвался новый снаряд - тела убитых в рубке были покрыты белой пеной пуха из подушки командира и лишь голова командира выступала над этим пуховым саваном. В зубах его еще держался мундштук с погасшей папиросой, помогавшей забыться от мучительных ран... С трудом вытащив из-под лежавших вповалку тел залитые кровью сигнальные книги и карты, лейтенант К. П. Иванов сложил их вместе в мешок, на дне которого уже было приготовлено несколько колосников, и с трудом дотащив до края мостика, столкнул за борт. Снова окинув взглядом внутренность рубки и простившись со своим командиром, он пошел, исполняя свой последний долг, по батарейной палубе к корме, чтобы оценить состояние разрушений корабля. Не пройдя и половины пути, он почувствовал, как дрогнул, погружаясь кормой, крейсер. Выбежав на верхнюю палубу, он увидел под ногами лишь плещущее море - вся кормовая часть палубы до самой грот-мачты была уже в воде. Спустившись по уходящему в воду правому борту мимо грозящих небу безмолвных орудий, он нырнул в тот момент, когда корабль начал неудержимо валиться на левый борт, это было в 10.20, вынырнув, К. П. Иванов услышал, как отчаянным «ура» и возгласами «Прощай, дедушка «Рю-рик»!» экипаж провожал свой погибавший корабль.
Крейсер завалился совсем на борт, с грохотом упала в воду задняя дымовая труба, блеснула изодранная во многих местах медная обшивка, в 10.30 корабль с грохотом перевернулся кверху килем, на короткое время показался таран, и спустя несколько минут лишь белая пена слабого водоворота кружилась на месте катастрофы. В 10 час. 42 мин. «Рю¬рик» скрылся под водой (в координатах 35° 11' N, 135° 08' 0St, глубина 132 метра).
«Странное щемящее чувство прощания охватило меня, я плакал как дитя», - вспоминал об этих минутах прощания с кораблем один из участников боя.
Из 796 человек команды «Рюрика» 193 погибли, было спасено и взято в плен 603 человек, из которых 229 раненых. Из 22 офицеров убиты и умерли от ран де-вять, ранено девять.
На «России» было 48 убитых и умерших от ран и 165 раненых, на «Громобое»-убитых и умерших от ран 91, раненых 182 человека. (Большее количество жертв на «Громобое» объясняется преступным распоряжении командования этим крейсером, державшим у мелких орудий на верхней палубе орудийную команду в то время, когда пушки эти из-за больших дистанций не стреляли. Более того, бессмысленные потери людей у этих пушек заменялись новыми пополнениями и вели к новым и новым жертвам).
Японский официальный историк дает следующий перечень попаданий в япон-ские крейсеры:
Флагманский «Идзумо», больше чем другие подвергавшийся обстрелу русских, получил до 20 попаданий (2 убитых, 17 раненых). «Адзума» - свыше 10 попаданий снарядов (8 раненых).
В «Токива» «попало несколько снарядов» и было ранено 3 человека.
«В концевой корабль «Ивате» было также несколько попаданий: в 7 часов утра выпущенный с «Рюрика» 8 «снаряд проник в батарею 6 орудий и взорвался вместе с нашими (японскими) снарядами, вследствие чего были выведены из строя три шестидюймовых и одно 12-фунтовое орудие, а также нанесены большие повреждения вблизи». При этом было убито 40 человек и ранено 37.
Одно попадание в крейсер «Нанива» (2 убитых, 4 раненых) и одно - в «Такачихо» (13 раненых) .
Более пяти часов отважный экипаж крейсера в кровопролит¬ном бою отстаивал честь русского флага и, когда были исчерпаны все средства борьбы, уничтожил свой корабль, чтобы он не до¬стался врагу. В истории Тихоокеанского флота «Рюрик» по праву занял ме¬сто рядом с «Варягом», «Стерегущим» и «Страшным».
Крейсерские операции в Индийском океане03 и 5 июля 1904 г. из Севастополя вышли пароходы Добровольного флота «Петербург» и «Смоленск». Пройдя через турецкие проливы, а затем, последовательно 8 и 10 июля через Суэцкий канал, оба парохода вооружились ранее спрятанными в трюмах орудиями и, подняв в Красном море русские военные флаги, обратились, таким образом, во вспомогательные крейсеры русского флота: «Днепр» и «Рион».
В последующие дни оба эти крейсера, плавая раздельно в пределах Красного моря, подвергали осмотру ряд пароходов под нейтральными флагами, шедших с различными грузами, в значительной мере являвшимися военной контрабандой для Японии.
За два дня до выхода «России», «Громобоя» и «Рюрика» из Владивостока в Красном море 1 июля крейсером «Днепр» был захвачен английский пароход «Малакка» с грузом, в составе которого находились стальные листы, мостовые части, кран, стальные валы, хлопок, телеграфная проволока, машины и т. д., адресованные в Иокагаму, Кобе, Модзи.
На «Малакку» была посажена призовая партия и под командой русского офицера пароход был направлен через Суэцкий канал в Либаву. За «Малаккой» последовали аналогичные захваты английских пароходов: «Скандия», «Формоза» и «Ардова».
Все три парохода также были отправлены в Либаву.
Если владивостокским крейсерам изредка удавалось, захватывать и направлять в свои порты нейтральные пароходы с контрабандными грузами, благодаря относительной близости Владивостока и отсутствия в Японском море английских морских сил, то здесь, вблизи мощной Средиземноморской английской эскадры и в окружении английских колониальных портов, оказалось это не так просто.
06 июля (в этот день владивостокские крейсеры совершили свой прорыв через Цугарский пролив в океан) английский посол в Петербурге заявил протест против захвата «Малакки». Сначала англичане оспаривали наличие на пароходе контрабандных грузов, затем начали настаивать, что суда Добровольного флота незаконно прошли через Турецкие проливы, коль скоро в это время они уже предназначались к обращению в военные крейсеры.
В развитие английского протеста последовали дальнейшие дипломатические переговоры, которые привели к совещанию у русского министра иностранных дел 9 июля. В итоге этого совещания царское правительство под давлением Англии было вынуждено прекратить крейсерские операции в Красном море; крейсеры было приказано вернуть в Россию, а захваченные пароходы освободить.
Об этом обоим крейсерам были посланы телеграфные приказания. Однако, тем временем «Днепр» и «Рион» вышли из Красного моря в Индийский океан, где один из них направился к Мадагаскару а другой-на путь пароходов, идущих в восточном направлении, вокруг Африки, используя в качестве плавучей базы зафрахтованный пароход «Гользация».
Только в первых числах сентября, находясь в одной из 6yxт экваториальной восточной Африки, крейсеры были найдены англий
