26 апреля 2013 года в актовом зале Морского корпуса Петра Великого – старейшего кадетского учебного заведения России – состоялся Гала-концерт Пятого Открытого конкурса патриотической (кадетской) песни «Гордость и призвание».
Конкурс 2013 года был посвящён двум важнейшим датам в истории петербургского кадетства – 310-летию Санкт-Петербурга и 70-летию создания первых суворовских и нахимовских училищ.
Являясь ежегодным, конкурс традиционно проводился при поддержке Правительства, Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, командования Западного военного округа, Главного командования ВМФ, руководства ВУНЦ ВМФ «Военно-морская академия», широкой общественности. Это позволило подчеркнуть особый статус Петербурга, как культурно-образовательной и кадетской столицы России, а сам конкурс сделать заметным событием в числе городских культурно-патриотических мероприятий.
Традиционно участие в конкурсе приняли воспитанники (учащиеся) и выпускники кадетских образовательных учреждений Санкт-Петербурга разных возрастных категорий. Кроме того, в 2013 году в конкурсе участвовали учащиеся средних общеобразовательных учреждений Красногвардейского района города.
В ходе Гала-концерта финалисты и призёры конкурса были отмечены дипломами оргкомитета, грамотами и благодарственными письмами Комитета по образованию, Комитета по вопросам законности, правопорядка и безопасности Санкт-Петербурга, Законодательного собрания Санкт-Петербурга, Главнокомандующего ВМФ, Управления воспитательной работы Западного военного округа. Грамотами оргкомитета были отмечены руководители художественных коллективов кадетских учебных заведений за активное участие в культурно-патриотической работе и воспитание всесторонне развитого молодого поколения защитников Отечества. Победители конкурса были отмечены ценными подарками.
Гран-при Пятого Открытого конкурса патриотической (кадетской) песни «Гордость и призвание» 2013 года получило Санкт-Петербургское суворовское военное училище Министерства обороны Российской Федерации.
До новых встреч! Председатель Санкт-Петербургского Союза суворовцев, нахимовцев и кадет А.О.Грязнов « 26 » апреля 2013 г.
Действительно, через некоторое время стали прослушиваться сначала акустиком, а затем и на корпус мощные посылки его гидролокатора AN/SQS-26. На вторые сутки ожидания посылки гидролокатора, хлесткие, как удар хлыста, стали столь мощными, что кое-кто из моряков даже голову иной раз пригибал. Трое суток ожидания, трое суток давления на психику. Замполит вел контрпропаганду. Постепенно посылки ГЛС все тише и тише. Наконец, КП флота дал «добро» идти по плану. Восточный проход (Цусимский пролив) Корейского пролива проскочили ночью на полном ходу с выключенными ходовыми огнями. С левого борта японские берега в ярких огнях, ближе к берегу рыболовные шхуны в свете ртутных ламп ловят сайру. Прямо по курсу чисто, встречных судов, на счастье, нет. Справа по борту чернота, низкая облачность, изредка в разрывах проявляется чуть-чуть диск луны. Вдруг возглас сигнальщика: — Прямо по курсу на воде черный предмет! — Лево на борт! Секунд через десять вдоль правого борта в нескольких метрах промелькнул черный силуэт небольшой джонки, чуть подсвеченной бумажным фонариком. Лодка закачалась на волне и скрылась в темноте на пенном кильватерном следе... Ф-у-у!.. Чуть грех на душу не приняли. — Право на борт! Молодец, сигнальщик! Так и дальше бди. Через час-полтора вошли в район интенсивного рыболовства, а тут во все стороны по горизонту . По плану перехода надо бы погрузиться, но под водой сплошные сети. Пришлось маневрировать на равном расстоянии меж одиночными судами и группами, примерно выдерживая генеральный курс.
Вышли из скопления рыбаков только к рассвету. И вовремя, справа по курсу из-за горизонта показались ходовые огни явно боевого корабля. Срочно погрузились. Глубина 50 метров, глубже не уйдешь. Восточно-Китайское море мелководно. Наконец вышли в океан. Полная свобода маневра, как говорится, до грунта два часа экономходом. Но обнаружились свои сложности. До назначенного района поиска ходу почти трое суток, и все по диагонали мощного течения Куросио. На течении важно четко вести счисление и периодически определять свое место. Но над морем туман, ни звезд, ни солнца не видно. Радиолокацией до берегов не достать, радиопеленга береговых радиомаяков почему-то «пляшут» (штурмана оправдываются, мол мешают острова искажают-де прохождение радиоволн; я же вспоминаю про «танцора...»). Определиться по иностранным радиосистемам тоже почему-то не получается («опытный» штурман опять поясняет: мол «супостаты», прознав про замысел нашего командования, сменили временные задержки опорных станций радиосистем, а я опять вспоминаю о карандаше «Ратмир»...). — Штурмана, кончай дурика валять, ведите учет счисления по атласу течений. — Так и делаем. Наконец, штурмана доложили, что пришли в район. Легли на курс поиска 270 градусов. К сожалению, определить место так и не удалось. — Глубина 100 метров. Осмотреться в отсеках. Начали поиск подводных лодок «вероятного противника». В отсеках соблюдать режим тишины.
В центральном посту на командирскую вахту заступил старпом капитан 3 ранга Иванов. Вахтенный офицер и акустик проинструктированы. Можно уйти в , прилечь отдохнуть. Лежу, а в мыслях тревога — где плывем? Вроде забылся сном... Вдруг слышу далекий раскат подводного взрыва. С характерными признаками далекого подводного взрыва я был знаком давно, с лейтенантских времен, когда наша лодка принимала участие в испытаниях дальней гидроакустической навигационной системы. ...Слышу еще взрыв, еще... Вспоминаю карту обстановки в разведотделе флота. Восточнее острова Кюсю — японо-американский полигон бомбометания! Куда нас черт занес?! Вернее, не черт, а штурмана! Сон как рукой сняло. Пулей в штурманскую рубку. — Штурмана, покажите, как учитывали течение. — ..? — Вы уверены, что мы в заданном районе? — Да, мы течение не учитывали. — Как так? Я же вам давал указание: раз нет определений места, точнее вести счисление по данным карт и атласа течений. — Да, но данные по атласу и картам не совпадали, а иногда просто противоречили. Поэтому есть рекомендация: если информация противоречива, то ее не следует принимать во внимание. — Я вам давал не рекомендацию, а указание. Далее я высказал им все, что я о них думаю, в более убедительных выражениях. — Боевая тревога! Всплываем под перископ. Акустики, внимательно слушать горизонт!
Всплыли. В перископ белесая пелена, туман. В поискал солнышко. Вроде есть светлое пятно... то ярче, то опять темнеет... Но попытать счастье можно. Радиолокационный горизонт чист. — Штурман, готовь авиационный секстан. Стоп правый мотор. Продуть среднюю! Всплыли в позиционное положение. Отдраил верхний рубочный люк, вышел на мостик, осмотрелся. Туман — ни носа, ни кормы не видно. Море спокойно, длинная мертвая зыбь. Вместо солнца светлое пятно почти над головой. Время близко к полудню, можно хотя бы грубо определиться по широте. — Внизу, провентилировать лодку, вынести мусор, выход на верх по одному человеку, штурманам с авиасекстаном на мостик! Вылазят, голубчики... — Солнечное пятно иногда просвечивает, попытайтесь замерить хоть одну линию положения. — Нет, товарищ командир, при таком солнце это невозможно, краев солнца нет. Ничего не выйдет. Короткое препирательство, беру секстан, ловлю центр яркого пятна, снимаю отсчет. — Так, оба вниз, посчитать, линию положения проложить, доложить на мостик. Минут через десять вылезает наверх штурман, не «опытный», свой, докладывает: — Почти сто миль севернее заданного района... Но этого не может быть. — Не может быть, не может быть... Как раз может. Трое суток по течению! Так и будет! Все вниз! Погружаемся! На глубине 100 метров, ведя поиск, под двумя моторами пошли на юг. Лично на карте провел счисление с момента выхода в океан с учетом течения, полученную точку скорректировал линией положения поолуденного солнца, записал в навигационный журнал координаты. — Так считать. Далее вести счисление от данной точки с учетом течения строго по атласу. — Я не согласен, — это «опытный», — так нельзя считать. — Считать так, как я приказал, если же отказываетесь, то я вынужден буду вас отстранить... В крайнем случае, разрешаю вам вести параллельную прокладку, чтоб вам потом стыднее было и чтоб, как говаривал Петр Первый, «глупость каждого видней была».
Часа через четыре опять всплыли, опять взяли сквозь туман солнечное , чтоб получить хоть грубую, но линию положения по долготе. Ночью всплыли в надводное положение, чтобы под дизелями большим ходом быстрее уйти на юг. Звезд нет, туман. На следующий день опять всплывали, опять в тумане определялись по пятну солнца. «Опытный» вначале ехидно ухмылялся, но по мере получения новых, хотя и приблизительных по точности, линий положения, подтверждающих правильность решения срочно идти на юг, становился все серьезнее и деловитее. Надо было торопиться, поиск лодок «противника» в заданной полосе не получился, но приближалось время встречи с нашим отрядом боевых кораблей. Если не выйдем в заданное время в точку «рандеву», будет явный скандал. В сумерки всплыли под перископ. Небо прояснилось, но горизонта нет — низкий туман. Когда стемнело, всплыли в надводное положение, очередной рывок под дизелями на юг. Небо усыпано яркими почти немигающими звездами, тумана нет, ясно — дальше отошли от берегов, вышли из течения Куросио. Но навигационные сумерки кончились и потому горизонта нет, определились по звездам опять авиасекстаном. Идем на юг хорошо, но надо торопиться. Море спокойно, горизонт чист, ни огонька, ни радиолокационного сигнала. Над головой только звезды. Красота Вселенной! Вдоль бортов и за кормой фосфоресцирующий кильватерный след. Красота! Тихо, покойно... Вдруг над головой на фоне звезд бесшумно скользнул огромный силуэт самолета, с левого борта по корме в нос... и только потом тихий свист турбин. Патрульный противолодочный самолет США «Орион»! Высота метров 50, не больше! Вышел на нас, видимо, либо по данным шлейфа выхлопных газов дизелей (несмотря на подводный выхлоп), либо по телевизионной аппаратуре. — Стоп зарядка, стоп оба дизеля. Все вниз! Срочное погружение! Задраен верхний рубочный люк!.. Боцман, нырять на глубину 90 метров! Выполнив маневр уклонения по глубине, курсу и времени (как положено по наставлению), всплыли для зарядки батареи и перехода дальше в точку «рандеву». Радиолокационный и визуально горизонт и воздух чист. Пролетел. Может не заметил? Но не тут-то было... — Товарищ командир, вот он. Заходит с левого борта... Точно, на фоне ярких звезд, низко над водой, идет на нас с выключенными навигационными огнями. — Стоп зарядка... В этот момент полное ослепление: «» включил свои мощные прожекторы... Короче, опять уклонились погружением. N-е время, как положено по наставлению, проманеврировали на глубине и опять всплыли. Зарядку-то аккумуляторной батареи надо делать! Осмотрелись, ни огней, ни радиолокационных сигналов нет, горизонт и воздух чист. Ну, думаю, в свете прожекторов сфотографировал, доказательство обнаружения «советикуса» есть, премиальные в кармане, улетел по маршруту дальше. Только начали зарядку, дали ток первой ступени, запустили компрессоры на пополнение ВВД...
— Мостик, опасный сигнал самолетной РЛС... Конечно, вот он опять черной тенью проскочил над самой головой. Опять без огней, но зато маханул радиолокацией. Играет, как кот с мышкой! Сволочь! Раздумываю, что делать? Надо и на юг спешить в точку встречи со своими кораблями, надо и зарядку АБ уже форсированно пробить (до рассвета уже времени нет), и воздух пополнить, надо и от «супостата» уклоняться. Пока раздумывал, самолет включил навигационные огни и несколько раз пролетел над лодкой то с борта, то с кормы в нос... А-а-а, выкладывает «клеверный лист»... Наверно, подтверждает контакт магнитометром, тренирует операторов. — Стоп зарядка, стоп дизеля! Все вниз... Короче, опять уклонились, но не по правилам наставления, а чуть-чуть по-другому — отошли от шаблона. Он следит магнитометром, ожидая стандартный прием уклонения, а мы по-другому... Через некоторое время всплыли. Тихо, никого. Может, обманули, может, ему надоело... Продолжили зарядку, пополняем ВВД. Но уже рассвет, придется остаться на поверхности и по светлому времени. Часа через два со стороны солнца без единого сигнала на высоте 200 метров подлетел «Орион». То ли тот же, то ли другой по наведению первого. Вышел точно на нас. Конечно, далеко ли мы ушли за пару-другую часов? Вдруг шлеп (!), почти у борта закачался маркерный радиогидроакустический буй. Самолет, заложив крен, вышел вперед по нашему курсу, далее по горизонту пошел по кругу. В бинокль было видно, как из-под фюзеляжа отделяются очередные РГБ. — Внизу, записать в вахтенный журнал: «Широта.., долгота.., базовый патрульный противолодочный самолет ВМС США Р-3С "Орион" бортовой номер... производит облет подводной лодки, выставляет кольцевой барьер РГБ». Далее записать: «...В связи с необходимостью закончить зарядку аккумуляторной батареи командир решил уклонение не производить, остаться в надводном положении, вести наблюдение за действиями и тактическими приемами противолодочных сил ВМС США». Впереди по курсу показался ярко-красный РГБ. — Внизу, карабин и обойму патронов наверх. РГБ, плавно покачиваясь на мертвой зыби, медленно проходит в 5 метрах по правому борту. Хорошо видна маркировка на корпусе буя, AN/SSQ-41. Три выстрела, одно попадание — верхняя крышка и антенна разбиты. Самолет, тем временем, впереди по курсу выставил еще три буя. Видимо, отсекающий барьер. Развернулся, летит к нам контркурсом.., прошел вдоль борта... Почти точно на место расстрелянного буя выставил новый. Наверно, ждет, что мы будем уклоняться.
Зарядку батареи закончили часа через три. за это время то улетал, то прилетал вновь. Опять тренировал своих операторов слежению магнитометром, выписывая в небе «клеверный лист», ставил отсекающие барьеры РГБ. Близко подлетая к лодке, летчик через фонарь кабины что-то пытался знаками показать. Когда в очередной раз самолет скрылся за горизонтом, мы нырнули и на глубине 120 метров под слабеньким слоем «скачка» пошли дальше на юг. Утром встреча со своими кораблями в точке «рандеву» и с ходу торпедная атака. В сумерки хорошо определили место по звездам. Штурмана окончательно признали свою ошибку, гонора поубавилось, поначалу действительно завели на 96 миль выше назначенного района. Море спокойно, все так же почти безветрие, на небе ни облачка, из-за миллиарда ярких звезд небо кажется совершенно черным. Хотя «супостат» никак себя не проявляет, решил ночь перед встречей с кораблями провести на глубине, максимально соблюсти скрытность. Назначенное время «рандеву» — 8 ч 00 мин по московскому времени. В 6 ч 00 мин решил всплыть под перископ, осмотреться: акустический горизонт чист, но гидрология дрянь (как бы не пропустить!), пройдут стороной — не догонишь. — На быстрой ТОВСЬ! — Это команда трюмным (при такой гидрологии, когда дальность обнаружения надводных кораблей из-за отрицательной рефракции звуковых лучей сильно ограничена, надо быть готовым к срочному уклонению от таранного удара). Курс всплытия 180 градусов. Поднимаю перископ... Чу! Прямо на меня, распустив из-под форштевня пенные усы, хорошим ходом идет красавец эсминец 56-го проекта, а за ним дальше, почти в створе, ракетный крейсер «Варяг»! Поворот перископа влево... еще пара эсминцев, перископ вправо... — чисто! Все ясно. Судя по строю, корабли лежат на частном галсе противолодочного зигзага, очередной поворот на генеральный курс следует ожидать вправо! — Центральный, шумы винтов кораблей по пеленгу... Ага, наконец и акустики взяли цель. Успеваю замерить дистанцию до головного эсминца. 18 кабельтов! — Заполнить быструю! Боцман, ныряй на глубину 40 метров! Оба мотора вперед средний!.. Торпедная атака!.. 3-й и 4-й торпедные аппараты приготовить к выстрелу... — ...Глубина 40 метров. — Продуть быструю!.. Лево на борт, на курс 30 градусов! Стоп левый, правый вперед малый! Над головой один за другим прошумели эсминец и крейсер. — Боцман, всплывай под перископ. — ...Глубина 10 метров. Поднимаю перископ... Всплыли на краю кильватерного следа крейсера.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Я люблю этот день – Вербное воскресенье. И не только потому, что « с утра повсюду звон колоколов. И благодать течет туманом вешним. И люди пробираются неспешно по улицам старинных городов. И бережно сжимают ветви вербы…Как символ христианской вечной веры, как свечи в храме в этот день весенний . В пресветлое святое воскресенье. И этой верой душу напитая живет и процветает Русь святая «.
Знаю, что это большой христианский праздник - вход Господень в Иерусалим. И в этот день в храмах, церквях деревенских освещают букетики вербы – символ этого дня.
У каждого из нас своя дорога к храму, своя степень веры в Бога. Считаю, что я делаю еще первые шаги по этой дороге и вряд ли успею пройти весь путь. Просто не принимает душа безоговорочно все, что связано с Богом и церковью. Я не верую. Я верю.
Верю во Вселенную. Высшие Силы. Высший Разум. Верю, что есть Ангелы. Не один он у меня, как утверждают мои родные. Иначе , кто оставлял меня на этой земле жить, когда врачи разводили в бессилии руками. Бог. Ангелы. Высшие Силы ?
Верю, что молитвы имеют великую силу, только надо произносить их правильно и не с холодным сердцем, не путая слова, не теряя их, не заменяя ( если произносишь церковную, чудодейственную молитву ). А не зная их, в особых случаях лучше обращаться к святым со своими, но от сердца идущими словами.
Верю, что самая сильная на свете – это молитва Матери. А главная – « Отче наш « - она и помогает, и спасает, и защищает, и оберегает.
Но не о моей вере сегодня хотела бы говорить… Да и не смогла бы я о ней рассказать правильно и толково, это мое – личное. Я так ощущаю. Так принимаю этот мир. Так живу.
Я люблю Вербное воскресенье. И прежде всего за ассоциации, за тот уголок памяти, где храню самые дорогие воспоминания. А главные из них - о маме и доме, где я росла.
Думаю, что родители мои были крещеными. Тогда это было святым и непременным. Только отец , став членом партии, будучи грамотным, широко образованным, выбрал путь политработника, партийного работника. А значит , в доме нашем не упоминали Бога даже всуе. Мы - дети не были крещенными. Не было никогда в доме даже каких-то самых малых церковных атрибутов.
Причем тут Вербное воскресенье?
Да, просто, на дворе была весна и в доме проводилась генеральная уборка . Доставались из окон вторые рамы, до блеска мылись окна . Мама обметала углы свежим еловым веником ( для этого мы ходили с ней в лес и не только за еловыми ветками, мама еще и бережно срезала веточки вербы, а может и ивы, ставила их в воду в укромное место ). Белили печь. Стирали половики, шторы, словом, как у всех – приборка- то генеральная.
А в канун этого дня – Вербного воскресенья стелилась на круглый стол чистая скатерть, на немногочисленную мебель – комод, этажерку с книгами - вышитые гладью салфетки. Огромный фикус в кадке в углу комнаты поблескивал глянцевыми от чистоты зелеными листьями. А в центре стола стояла ваза, и в ней распустившиеся ветки вербы. Желтенькие, нежные, с почками в пушистой бахроме.
И вот эта чистота, солнышко, весенняя свежесть, веточки вербы, мамины синие, как васильки, добрые глаза, спокойствие в душе, свет, вся атмосфера, в доме - это и было благодатью ( я так думаю сейчас, не подобрав какие-то другие светские слова, чтобы охарактеризовать волшебство того дня) . О том, что это церковный праздник в доме не говорилось. Просто воскресенье ! Просто Весна за окном! Просто в эти апрельские дни был день рождения мамы.
И тем не менее, о Вербном воскресенье знаю с самого детства. А сейчас, приняв крещение, знаю и его значение.
Что же я сегодня сделаю? Как многие – ветки вербы в вазу я поставлю, у иконы я зажгу свечу … И в память о маме, родительском доме свою молитву тихо прошепчу.
Хотя знакома и с другими молитвами, наговоренными людьми с родственными мне душами . Они такие же проникновенные, трогательные, с созвучными моим мыслям и чувствам словами . Я их тоже принимаю сердцем.
« О, быть может, я кажусь беспечной, но за тебя молить Христа готова на коленях вечно, хоть и не чту поста, и не всегда по воскресеньям пред ликом предстою святым , неся ему свои сомнения… Еще не время молодым… И тем ценней моей молитвы негромкий шепот в тишине, когда на жизнь веду я битвы, тревожа тайну в вышине. Но пусть хранящей эту тайну не разрешит ее прочесть. Пусть в жизни будет все случайно…Мне б знать сегодня, что ты есть ! « ( эта « Молитва о маме « с видео клипа, который прислали друзья. Автор Ахта Ева – так на клипе значится ).
У меня нет давно мамы, но верю, что она услышит мои слова - благодарности, сожаления, прощения… слова о светлой памяти , которая живет в нашем доме, у наших детей и внуков.
Я люблю смотреть на огонь : костра, разожженного вместе с друзьями, огонь в печи на даче, а дома - на огонь свечей. Невозможно представить себе храм, церквушки, часовни без горящих свечей. У нас их несколько в Перми, красивых, отреставрированных, но еще больше часовен. Одна в сквере у нашего дома. Часовня Покрова Богородицы. Построил ее депутат Законодательного Собрания , получив этот участок земли в собственность. В начале сквера самый большой кинотеатр города, который принадлежит его жене. Когда-то он был самым любимым…
Можно и там поставить свечу. И тоже прошептать молитву. Внешнее действо ( установленная свеча ) обязательно должно растворено молитвой, идущей из сердца.
Горящая свеча… Их держат при крещении и сочетающие таинством брака. Их много на местах катастроф, аварий, гибели людей , как наша память, боль, единение, присутствие душ тех, кто покинул этот мир. И это всегда трогает до слез. Их много – горящих свечей при отпевании человека, покинувшего этот мир. С маленькой восковой свечи и начинается наше практическое христианство, приобщение к обрядам . И самая дорогая большая свеча не благодатнее самой маленькой. Главное, с какими мыслями ты ее держишь в руках. Я тоже это знаю и принимаю.
«Научиться верить невозможно. Верить постоянно – тяжкий труд. Помолись за тех, кто в жизни сложной верят искренне и верою живут» - строки из стихотворения в интернете. Очень правильные.
Я зажгу в доме свечи… Потому что люблю смотреть на огонь, потому что верю, что они дают чистую энергию, очищая от зла. Так же, как и веточки освященной вербы, отгоняющие по древнейшему поверью, от дома темные силы.
Я зажгу в этот день белые или желтые свечи… Именно они наполняют пространство светом и энергией, а человека живительной силой. И прошепчу еще одну молитву . Она о моих друзьях.
Храни, Господи, всех, кто сердцем так любим ! Храни, Вселенная, всех, кто помогает мне жить и не растерять душевное тепло, выстоять , подниматься, принимать дары и удары судьбы !
Я пожелаю им всех благ. И чтобы мысли стали чище и светлей, а души искренней, добрей. Чтобы крепли семьи, подрастали дети. Пусть у всех получится друзей - стать самыми счастливыми на свете.
А через неделю наступит Пасха – величайший христианский праздник. И в Иерусалимском храме Гроба Господня увидят люди чудо схождения благодатного огня и зажгут от него свои свечи и будут хранить эти опаленные свечи как величайшую драгоценность, как священный дар…
Говорят : чем проклинать тьму, лучше зажечь свечу ! Поднимись над суетой и…зажги. Может и слова найдутся. Свои. Особые. С самого донышка сердца. Вселенная их услышит. И мир вокруг станет добрей и чище. И на душе тоже. Сегодня – Вербное воскресенье.
80-летию Краснознаменного Северного флота посвящается
КАВАЛЕР ОРДЕНА «НАХИМОВА» I степени № 12 инженер контр-адмирал ДУБРОВИН НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ
Родился 10 августа 1903 года в городе Козлове (в настоящее время город Мичуринск Тамбовской области Российской Федерации). В 1920-1922 годах участие в Гражданской войне. С 1922 по 1928 год обучение на Электротехническом факультете Ленинградского Политехнического института. С 1928 по 1931 год работал начальником цеха Тульского Оружейного завода. В 1931 году призван в ряды РККФ. С 1931 по 1932 служил командиром электротехнического дивизиона электромеханической боевой части линейного корабля «Парижская коммуна» (в последствие ЛК «Севастополь») Черноморского флота. В 1933 году окончил факультет Военно-морского оружия ВМА им. К.Е. Ворошилова, после окончания ВМА – адъюнкт, с апреля 1934 по июль 1939 года служба в ВМА им. К.Е. Ворошилова в должностях помощника начальника учебно-технического сектора, начальника научно-исследовательского отделения и учебно-технического сектора, помощника начальника Военно-морской академии по МТО. В июле 1939 года назначен первым начальником Ленинградского Военно-морского инженерно-технического училища (ныне Военный Инженерно-технический университет). За год руководства названным училищем сформировал научную и учебно-лабораторную базу, подобрал высококвалифицированный профессорско-преподавательский и командный состав, произвел первый набор курсантов в училище. С июня 1940 по май 1945 года – начальник Управления тыла, заместитель командующего по тылу, член Военного совета Северного флота СССР, начальник Союзных конвоев. Генерал-майор интендантской службы (17 июня 1942 года), инженер-контр-адмирал (31 марта 1944 года). С июня 1945 по август 1947 года - начальник Управления тыла, заместитель командующего по тылу, член Военного совета Тихоокеанского флота СССР. С 1948 года по 1949 год – в распоряжении министра ВМФ СССР, начальник Ленинградского Мореходного училища. В 1949 году уволен в запас по болезни. После увольнения из Вооруженных сил СССР 1950 по 1985 год работал заместителем директора НИИ Акушерства и Гинекологии им. Д. О. Отта АМН СССР по административно-хозяйственной части. В 1976 год в соавторстве с контр-адмиралом Будановым Ф.В. издал книгу «Тыл правого фланга» (Мурманское книжное издательство, 1976 г.). Награжден орденом Ленина, 2 орденами Красного Знамени, орденом Нахимова I-й степени, 2 орденами Отечественной войны I-й степени, орденом Красной Звезды, орденом Знак Почета, 20-ю медалями СССР, КНР и КНДР, почетный медицинский работник РСФСР. После увольнения в запас проживал в городе Ленинграде, с 1991 – Санкт-Петербурге. Ушел из жизни 8 ноября 1997 года на 95-м году жизни. Похоронен на Богословском кладбище города Санкт-Петербурга.
Использованы материалы "Кольской энциклопедии" и книги "Знаменитые люди Северного флота" (составитель В.М.Йолтуховский).
Мыльников подавлял инициативу, и Коркин, раньше часто приносивший Щеголькову свои предложения, перестал приходить с ними к Мыльникову, боясь получить в ответ кривую усмешку его тонких губ и издевательски спокойный вопрос: «Все Америки открываете, лейтенант? Они открыты Колумбом». Коркин присмирел, притих и замкнулся. Он стал примечать, что в их дружной кают-компании на берегу, где зимними вечерами собирались офицеры всех кораблей, Мыльникова недолюбливают за его безапелляционные суждения, за высокомерие, за то, что он считает себя выше и лучше других. В отсутствие Мыльникова в кают-компании весельчак Бочкарев, командир «Триста пятого», очень похоже показывал, как Мыльников преображается перед приехавшим из штаба начальством и как его тонкие губы растягиваются в угодливую улыбку, а глаза теряют холодный блеск и смотрят на инспектирующего с преданностью домашнего пса. Коркин стал замечать, что и на корабле Мыльникова не любят и выполняют его приказания без энтузиазма, что каждый боится попасть на глаза командиру, твердо зная, что Мыльников уж к чему-нибудь, а обязательно придерется. Раза два Коркин пытался вступиться за списанных с корабля Мыльниковым матросов — по мнению Коркина, их проступки не заслуживали столь сурового наказания и нарушители вовсе не были неисправимыми, но Мыльников сразу окатил своего помощника ушатом ледяной воды: «Вы что же, хотите полного разложения команды? Дисциплина есть дисциплина, а Корабельный устав есть Корабельный устав». Коркин хотел было возразить, что Корабельный устав учит любить и уважать человека, но по слабости характера промолчал: «Э, стоит ли связываться?» Как-то перед Октябрьским праздником Коркин завел было разговор о том, что многие люди служат на корабле хорошо и не мешало бы кое-кого и отметить, поощрив их наградами. Мыльников поднял брови, уставил на Коркина удивленный взгляд своих и процедил сквозь зубы: «Заигрывать не собираюсь. Присягнув, каждый должен служить хорошо. За что же поощрять? За то, что служат, как им велит чувство долга?»
И опять Коркин хотел было пойти к Щеголькову, в политотдел, и снова по слабости характера воздержался, махнул рукой: «А ну его. Стоит ли связываться? Узнает — сожрет». Он даже постеснялся обидеться, когда Мыльников в походе легонько отстранил его, Коркина, взявшегося было по приказанию комдива за ручки машинного телеграфа, и сам перевел их на «полный назад», чем поставил помощника в глупое положение — помощничек, мол, у меня не достоин доверия... Коркин стал понимать, что Мыльников — далеко не идеал командира. Совсем другой ведь Крамской, тоже требовательный и к злостным нарушителям дисциплины беспощадный, но человек душевный, простой, к которому всегда можно прийти со всем, что накопилось на сердце. Дела на «Триста третьем» шли все хуже и хуже, пока не разразилась гроза. Щегольков и Крамской без сигналов Коркина осудили дисциплинарную политику Мыльникова, во всем разобрались и сделали вывод, и Щегольков укоризненно сказал Коркину: «Все мимо вас, Коркин, шло? Вы что же, не коммунист и не офицер? Не хотели отношений, как видно, портить? А это, батенька, давно осужденная, соглашательская политика. Нехорошо». Коркин тогда покраснел как рак, почувствовал себя учеником, которого высекли. Но Крамской — человек справедливый. Сказал в задушевной беседе: он надеется, что Коркин преодолеет слабости. Даст возможность продвинуться по службе. Пусть Коркин готовится к сдаче экзамена на самостоятельное управление кораблем. Да, надо готовиться. Коркин докажет, на что он способен. Если б не неурядицы дома... Эх, как нехорошо!
2
Год назад Коркин получил отпуск домой, в Ленинград; он ехал в самом радужном настроении. В вагоне все пассажиры казались ему такими милыми, симпатичными. Дома, в Лесном, отец и мать встретили Васеньку с распростертыми объятиями.
Он выложил привезенные подарки — родители ахали, охали, любовались и вязаной кофтой, и свитером, и красивыми красными чашками, удивлялись копченым угрям, похожим на вытянувшихся змей. Собрались все ленинградские родственники, сидели за длинным столом, пили водку под угря и под слоеный пирог с капустой, осушили пять самоваров чаю, и какие-то троюродные сестры, которых Вася видел первый раз в жизни, делали ему через стол глазки. Но одна из них была похожа на сушеную воблу, а другая была сильно тронута оспой — и Вася, к великому огорчению старых девушек, не обратил на них никакого внимания. Отец, мастер со «Светланы», гордился моряком-сыном и все пытался навести разговор на подвиги сына. Васе пришлось разъяснить, что в мирное время единственный подвиг — служба, а службу у него на корабле все несут хорошо, и, может быть, он скоро продвинется из помощников в командиры. Потом Коркин вместе с матерью съездил в больницу для хроников, навестил Катюшу, сестренку, полуслепую и хроменькую, которую он содержал с тех пор, как стал лейтенантом, и все надеялся вылечить от неизлечимого недуга. Вечером мать в сенцах украдкой, прижав к груди сына и покрыв его лицо сухими короткими поцелуями, посоветовала: «Пойди, погуляй, что тебе с нами сидеть». И Коркин тотчас же отправился на трамвае в Выборгский Дом культуры. Когда он вошел в вестибюль, танцы уже начались. Коркин увидел сотни кружившихся пар и сотни завитых горячей завивкой и перманентом головок — белокурых, пепельных, иссиня-черных, каштановых, рыжих... Коркин стоял, подпирая колонну, и очень жалел, что растерял всех своих прежних знакомых. У соседней колонны стояла девушка в пестром платье, кудрявая, желтоволосая, с хорошеньким личиком и беспокойными глазками. Она сразу почувствовала на себе взгляд бравого лейтенанта, оглянулась и с любопытством оглядела его морскую тужурку, золотые погоны. Потом улыбнулась.
Коркин осмелел и пригласил ее танцевать. Через час они пили в буфете полюстровский лимонад и ели малиновое мороженое. Он узнал, что они почти что соседи: Люда (так звали девушку) живет на Удельной, а ее отец работает, как и Васин отец, на «Светлане». Она — младшая в семье, ее сестры тоже работают на «Светлане», а мать занята домашним хозяйством. Люда — живая, веселая и насмешливая — бросала острые словечки, смотрела ему в глаза своими беспокойными черными глазками и говорила о том, что она никогда бы не познакомилась с ним, если бы сразу не почувствовала к нему доверия. Она никогда не танцует ни с кем незнакомым, ждала сестер с их приятелями, а они обманули. И ей пришлось бы проскучать весь вечер... «Судьба», — сказала она, улыбнувшись и пожав ему руку. Рука у нее была теплая, мягкая, нежная, хотя острые коготки и больно впились в суровую ладонь Коркина. — Судьба, — повторил Коркин, замирая от восторга и счастья, и, сравнив Люду со всеми знакомыми девушками, вынес решение далеко не в их пользу. К концу вечера ему почти стало ясно, что Люда — единственная, которую он полюбит по-настоящему, на всю жизнь; с ней он может быть счастлив. Сердце похолодело, когда он подумал: «А вдруг она не позволит себя проводить, и он ее потеряет?» В сердечных делах он был робок и всегда завидовал товарищам, решительно выходившим в атаку. Все обошлось. Когда они вышли на улицу, в белую ночь, она спросила: — Ведь нам по пути? — и придержала его, рванувшегося к стоянке такси: — Нет, нет, не надо, мы лучше доберемся пешком. Такая чудесная ночь. Вы не устали, надеюсь? Он поспешил заверить, что морякам уставать не положено. Они медленно шли по пустынным улицам под немеркнувшим светом июньского неба, и он осмелился взять ее под руку и почувствовал теплоту ее полной руки. Их обгоняли машины, протарахтел запоздалый трамвай, блеснули стекла в вагонах промчавшейся ночной электрички финляндской дороги. Вася рассказывал ей о корабле, на котором он служит, о походах, штормах — она не перебивала, только иногда останавливалась и заглядывала ему в глаза беспокойными своими глазами — в них отражался сказочный свет белой ночи, и Вася забывал, о чем говорил, а она смеялась: «Мы с вами так и до утра не дойдем». Наконец, она задержалась возле старого деревянного, вросшего в землю дома — темные окна первого этажа приходились в уровень с тротуаром.
— Наши спят, — прошептала остерегающе Люда. Они присели на подгнившую лавочку у ворот. Васю терзала мысль: разрешит ли она зайти за ней завтра? — Ну, что же вы молчите? — спросила Люда. — Или моряки все молчальники? Тогда он набрался храбрости и попросил разрешения зайти. — Это так неожиданно, — сказала она, словно не решаясь пригласить его к себе в дом. — Какой вы, однако... решительный. Все моряки, наверное, такие?.. А впрочем, приходите... завтра. Нет, нет, вы с ума сошли... в первый вечер, — неправильно истолковала она его радостное движение. Он стал клясться, что и в мыслях не имел ничего подобного. Она сделала вид, что поверила, и они простились друзьями. Он услышал, как защелкнулась щеколда. Услышал ее легкие шаги во дворе, скрип отворившейся двери. В крайнем окошке зажегся неяркий розовый свет и вскоре погас. — Спокойной ночи, — сказал он такому милому, симпатичному, родному окну и пошел домой. И эта белая ночь, и спящие домики, и редкие ели Удельнинского парка — все казалось ему удивительным и прекрасным. Он, как мальчишка, перепрыгивал через канавы, окликнул какого-то пса, спешившего по своим делам (пес присел и взглянул на него удивляясь), и вдруг принялся танцевать посреди улицы, напевая слышанный сегодня вальс. — Люда, Людочка, — повторял он. — Самая лучшая! Самая замечательная! Он чуть было не прошел мимо дома, в котором родился и вырос. Мать не спала. Она вышла из своей крохотной комнатки. — Повеселился, сынок? Налила чаю из чайника, покрытого подушкой, отрезала кусок пирога. — Проголодался, поди? И Вася, растроганный материнской ласкою, принялся целовать ее морщинистое лицо, ее старческие жесткие руки, и она бормотала сквозь радостные, счастливые слезы: — Ну что ты? Ну чего ты, сынок?
На другой день он устремился в условленный час на . Его ждали. Как раз вернулись с работы и отец Люды, и сестры, красивые, рослые девушки — они успели переодеться для гостя. Стол был накрыт. Люда вспыхнула и представила своим Коркина. — Знаю, знаю твоего батю, моряк. Двадцать лет на одном заводе, только в разных цехах, — сказал отец Люды, ветхий, в стальных очках старичок, похожий на Михаила Ивановича Калинина. Мать ее, высохшая, с такими же, как у Люды, беспокойными черными глазами, оглядела его, улыбнулась, пригласила за стол. Сестры крепко пожали ему руку, и одна из них, старшая, поблагодарила за то, что он проводил Люду домой. — Люди всякие бывают, глядишь, другой и обидит, — пояснила, за что благодарят, мать. — Прошу выкушать, — налила она в стопку настойки из чудного графинчика-петушка. «На смотрины похоже», — мелькнула у Коркина неприятно поразившая его мысль. Люда сидела с ним рядом, в сиреневом платье; в нем показалась она ему еще краше. «Чудная девушка», — восхищался он, глядя, как она медленными глотками пьет сладкий кагор. Он обратил внимание, что руки у нее нежные, розовые, не то, что у сестер. А мать, заметив брошенный Коркиным взгляд, пояснила, что младшенькую они воспитали, чтобы горя не знала. «Довольно хлебнула забот я сама, иссохла, хотя и лет мне не так чтобы много, пусть хоть Людочка поживет без забот».
К концу обеда, когда все разговорились, Коркин почувствовал себя, словно в родной семье. Сестры припомнили, как собирали в чернику — он тоже в детстве бегал в Удельнинский парк за грибами, вспомнили, как катались на санках с Поклонной горы и бегали на лыжах в Сосновке — и это были такие милые сердцу воспоминания детства. После обеда он очутился в крохотной комнатке Люды, где на розовых в полоску обоях висели фотографии Дружникова, Кадочникова и Жарова, а с комода таращили глаза фарфоровые собачки и слоники. Люда завела патефон — все любимые свои вещи: «Караван» и «Два сольди», «Бродягу» и «Севастопольский вальс» — и призналась, что ей так хочется путешествовать, увидеть города и людей, это так интересно. Сестры ездили в Крым, а ее мама никуда не пускает, «берегут, будто какую принцессу». И Люда в своем сиреневом крепдешиновом платье ему действительно казалась принцессой, которую он где-то видел — не то в театре, не то в кинофильме. И вдруг Коркину пришло в голову: «А что, если кто-нибудь уже целует эти пухлые губы и руки, обнимает эти чудесные плечи, говорит с ней на «ты»? Он готов был спросить ее, но как об этом спросить, сам не знал. У него захватило дыхание. Он смотрел на нее, словно на чудо. Она хочет путешествовать. А что, если он предложит ей Балтику — маленький городок на берегу моря, где она сможет купаться, как на курорте — не надо ехать и в Крым? Что, если он предложит ей стать его женой, предложит делить с ним и горе, и радости? Что ответит она? Рассмеется? Пожмет плечами? Обидится? Возразит: «С ума вы сошли, мы знакомы два дня?» — Что с вами, Вася? Вам нездоровится? — спросила она, меняя на диске патефона пластинку. — О нет. Я здоров. Мне очень хорошо. Как никогда в жизни, — пробормотал он, опьяневший от ее близости и от выпитого за обедом вина. «Какие у нее нежные руки! Какие плечи!» Он увидел в вырезе платья сиреневое кружево, и у него в глазах помутилось. Он, тяжело дыша, предложил: — Люда, пойдем на воздух. Она широко раскрыла глаза — невинные, беспокойные: — А куда мы пойдем?
— На . В кино. А потом в Европейскую, Ужинать. Тогда она захлопала в ладоши, как девочка, которую ведут в зоопарк: — Ой, в Европейскую? Я там никогда не бывала. Сейчас пойду, скажу маме... Уходя, он заметил завистливые взгляды старших сестер.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
