- Мужики, я выбрасываю два флага 'Аз' и 'Мыслете', что по
двухфлажному Своду сигналов означает 'намотал на винт', - шутил над
своей неординарной ситуацией Юрка, и мы теперь тоже стали знать, что
означает сочетание этих двух флагов.
Был у нас в роте ещё один Геракл, звали его Игорь Шульман. Геракл
потому, что у него была действительно классическая фигура, как у настоящего культуриста.
Стройный и накаченный парень он, одетый в форменку, особо ничем от
нас внешне не отличался, разве что только носом. Нос был действительно
выдающимся, почти как у Гоголя. Ещё Гарик отличался детской
наивностью и беспредельной доверчивостью. Воспитанный в хорошей
семье он ещё мог краснеть и смущаться, как маленькая девочка. Однако
любимым стихотворением, которое по его убедительному утверждению
он сочинил сам - было стихотворение про Осень. И мы частенько просили
Гарика:
- Игорёк, ну-ка прочти свой опус!
Шульман вставал в позу молодого лицеиста и с поэтическим авторским
пафосом начинал выдавать:
Осень настала...
Холодно стало.
Птицы говно перестали клевать.
Выйдешь бывало,
Раскроешь хлебало,
А мухи заразы летять.
Закроешь хлебало,
А мух там не мало,
Они там заразы жужжать.
Мы, как малые дети, визжали от удовольствия полученного не от самих
стихов, а скорее от актёрских способностей автора, который на полном
серьёзе изображал из себя второго Есенина, декламирующего стихи про
Русь.
Гарик был весьма осторожным товарищем в вопросах скоропортящихся
продуктов и всегда избегал употребления невкусной и нездоровой пищи.
Он даже утверждал, что водка, если её бутылку поставить около батареи
парового отопления, в течение недели закисает и превращается в настоящий
уксус. Поэтому он никогда не пил тёплую водку, неделю простоявшую у
батареи, но свято верил в целебные свойства подсолнечного масла.
Гена Шкирин в это воскресение пошёл в увольнение не с нами, а с
Шульманом. Гарик был ленинградец, и они решили культурно провести
время у него дома. Купили бутылку не терпкого вина, а коньяка, чем
грубейшим образом нарушили строгий Чукмасовский наказ. Выдув всю
бутылку на двоих, они весьма культурно отдыхали.
Генка здоровый, как бык, и ему эти полбутылки благородного напитка,
как слону дробина, а вот Гарик славно закосел и решил на всякий случай
отбить запах спиртного подсолнечным маслом.
Запив коньяк половиной стакана масла, Гарик усугубил свои
желудочные дела, и его понесло, как кубанского гуся. Весь оставшийся
вечер Гарик провел в своём космическом кресле на унитазе и со стонами
выдавливал из себя коньяк, перемешанный с постным маслом.
Нос у Гарика был вполне выдающийся, и в нетрезвом состоянии
казалось, что он перевешивает всего Шульмана. Создавалось впечатление,
что его за нос постоянно тянет к себе матушка Земля: вперёд и вниз.
От этого походка становилась неуверенной и шея изгибалась вслед за
носом.
Как Генка довёл Гарика до училища, история об этом умалчивает. Да,
в общем-то, Гарик из-за своего поноса уже давно наполовину протрезвел
и если бы не его нос…
Когда стали проходить сквозь кордон дежурной службы на КПП,
усиленный даже дежурным по училищу, Гарика повязали, как последнего
преступника. И всё из-за носа, который упорно тянул Шульмана вниз и
вниз.
Генка же благополучно миновал КПП, но, когда увидел трагедию с
другом, вернулся и стал упрашивать дежурного офицера отпустить друга
на его сильные поруки. Но тут чуткий нос дежурного по училищу унюхал
неправильный запах, исходящий и от Генки, и теперь их повязали уже
обоих.
Ну, чем тебе не ЧП училищного масштаба? Ведь как доложил дежурный
мичман по КПП дежурному нашего факультета: два ваших первокурсника
нажрались и задержаны на проходной в непотребном виде. А на флоте от
того, как доложат о событии, так и ЧП бывает страшным или вовсе даже
нет. Не ЧП, а так - мелкие брызги.
Уже утром на построении всей роты Гарик и Генка были заклеймены
всеобщим позором и ненавистью старших по званию командиров и
начальников, а старшина роты для начала объявил им по месяцу без
берега за употребление спиртных напитков в увольнении.
Сам Владимир Петрович Чукмасов жутко осерчал на нарушителей,
не выполнивших его указание по контролю за линией налива, поэтому
эмоционально, но долго и нудно воспитывал всех нас на недостойном
примере и в заключении выдал свой афоризм:
- Вы у меня теперь будете сидеть, как пудели, без берега до самой
зелёной травы. Пока у вас не выработается рвотный рефлекс даже на все
запахи спиртного, не то, что на водку. Я научу вас жить без мыслей о
бокале терпкого вина. Случай немедленно разобрать на комсомольском
собрании роты и пропесочить негодяев по полной программе.
После этого случая бедных друзей по несчастью склоняли буквально
на всех собраниях начиная от ротного и заканчивая общими училищными.
В течение года их фамилии мелькали, как фамилии настоящих негодяев,
которые ну, по крайней мере, предали нашу Родину и весь советский
народ.
На первом курсе нас наказывали, точнее сказать драли, много и за
учёбу и за дисциплину. Так оно, в принципе, и должно быть. Драли до тех
пор, пока у нас уже не вырабатывался инстинкт самосохранения, и мы
досконально не изучили все тонкости и хитрости курсантского бытия.
Но одно дело, когда наказывают меня или Лёху и нам подобных. И …
совсем другое, когда этот вопрос затрагивал ленинградцев, у которых у
всех были, как принято говорить, надёжные крыши в лице ближайших
родственников с большими погонами.
У Сереги Попова 'толкачом' был родной дядя начальник кафедры
ТУЖК (теория устройства и живучести корабля) капитан 1 ранга Индейцев,
у Гарика папа был капитаном 1 ранга в Лен вмб, у Васи Кривоногова тоже то ли папа, то ли дядя.
Отец Юрки Сидорова был комдивом на севере и носил адмиральские
эполеты. У всезнайки и гонористого Вовы Зайцева тоже была какая-то
волосатая рука, которая его, как настоящего зайца, тащила за уши из всех
передряг и наказаний наших старшин. Даже у Славки Мони, хоть он и жил
в семье без отца и то был личный шеф – преподаватель нашей кафедры
капитан 1 ранга Ильин М.И.
Короче все наши питерщики имели человечка, который мог бы порадеть
за них в нужный момент. Весьма удобно. Стоило им сделать телефонный
звоночек командиру роты Чукмасову и уже слышишь, как на вечерней
проверке вместо громкого 'я' этой личности раздаётся:
- Курсант Зайцев в увольнении.
- Это, в каком это... таком увольнении? Я же его сам наказал, у него
месяц без берега! Я его в город не отпускал, - сам себе удивляется наш
старшина роты Изотов.
Ну, сказал возмущенно слова старшина, а в ответ ничего – лишь одна
тишина. Мы ведь его тоже в город не отпускали.
Изотов был принципиальный мужик, и уже наутро он скандалил с
Чукмасовым и убеждал того, что он портит ему курсантов и сводит на нет
всю его воспитательную работу только одним телефонным звонком.
Но Петрович чутко знал, откуда дует малейший ветерок, и делал своё
дело, так как нужно лично ему, а не воспитательному или какому-то
учебному процессу.
Вот и пошла-поехала такая практика: старшина роты или зам.
командира взвода наказывает курсанта за нарушение дисциплины
отсидкой без берега, а командир роты по звонку корешей выписывает
сам увольнительную и отпускает сынка домой к мамочке на побывку или
даже до утра, с ночёвкой.
Вот так и тлел постепенно и потихоньку этот ротный конфликт, но ведь
когда-то он и созреть должен был.
В увольнение мы всегда ходили своей дружной троицей. Нам ведь пока
деваться было некуда, и поэтому старались убивать время в основном
только культурно-массовыми мероприятиями.
Здесь в Питере было столько музеев и всяких исторических мест, что
если задаться целью обойти и просмотреть всё, то на это и 5 лет обучения
в училище не хватит. Поэтому мы каждое воскресение обязательно
планировали посетить какой-нибудь музей, а потом уже или кино, или
танцы в нашем зале.
Можно называть любой музей города, и я с уверенностью скажу, что
мы в нём побывали за время учёбы.
Первый музей, который посетила наша неразлучная троица, была
скромная, но красивая часовенка на улице Салтыкова-Щедрина. В ней
располагался дом-музей Суворова А.В.
Мы с превеликим интересом рассматривали развешенные там пёстрые
флаги и штандарты разных армий, покорённых великим полководцем.
Прочитали в подлиннике знаменитые тезисы Суворовской 'Науки
побеждать'.
Мне лично было непонятно, как могла совмещаться в этом маленьком
и чахлом с виду человеке необузданная энергия и талант настоящего
полководца. Генералиссимус простых солдат называл 'братушками' и не
стеснялся посидеть с ними у костра, и поесть обычную солдатскую кашу
из их простого котелка.
Он так сожалел о том, что не был хотя бы простым мичманом при битве
за остров Керкира (Корфу). Это была одна из первых десантных операций
российского флота, которой руководил адмирал Ф.Ф.Ушаков в ноябре
1798 года, против французов, захвативших остров наряду с другими
Ионическими островами. Неприступная крепость, осаждённая русским
десантом, сдалась 2 марта 1799 года. Эта операция вошла в классику
великих побед России.
Ещё бы! Ведь всё это происходило даже не на Чёрном море, а далеко-далеко от родных берегов в Ионическом море. И корабли в те времена
имели автономность не то, что нынешние. Огромную ораву матросов и
солдат нужно было поить, и кормить, и размещать на простых деревянных
парусных судах. Да и воинский дух вдали от своих берегов нужно тоже
было держать высоко.
Российский генералиссимус, выигравший 60 сражений и не имевший
ни одного поражения, просто мечтал быть простым мичманом – низшим
офицерским чином во флоте. Правда, чтобы получить это военно-морское
звание, нужно было не только поплавать на кораблях, но и сдать строгие
испытания, как по теории, так и по практике парусного флота. А парусная
наука это не сабелькой махать или палить из мушкета.
Однажды мы забрели даже в Военно-медицинский музей,
расположенный в большом сквере напротив Витебского вокзала. Этот
музей у простых обывателей не пользуется популярностью, разве только
студенты медицинских вузов посещают его чаще, чем другие. Поэтому
когда экскурсовод - целый отставной полковник медицинской службы
увидел нас, он прямо просиял от счастья.
Он водил нас по бесконечным залам с запылёнными экспонатами и
воодушевлённо рассказывал об истории медицины и всяких болезнях,
которые уж очень убедительно были представлены на искусно сделанных
муляжах человеческих тел.
Когда он показал нам тёмно-коричневые легкие курильщика, мы
пришли в лёгкое замешательство. Они в точности походили на лёгкие
человека поражённые фосгеном (отравляющее вещество) и нам стало
тоскливо оттого, что наши розовые дыхательные системы могут быть
похожими на этот страшный муляж. Тут же поклялись полковнику, что
больше никогда не будем курить.
В знак благодарности за эту клятву он прочёл нам небольшую лекцию
о профилактике предохранения своего здоровья от случайных половых
связей. Потом предупредил нас, что страшный разврат одолел город,
сифилис и прочие гонореи бродят по Питеру, и просил нас не губить свои
молодые и прекрасные жизни, вступая в контакты с многочисленными
женщинами легкого поведения, которых в городе стало огромное количество.
Воодушевлённые увиденным собственными глазами и услышанными
наставлениями старого полковника мы вышли из здания музея и первым
делом закурили свои ядовитые до невозможности сигареты.
Однажды в поисках новых музейных объектов для знакомства мы зашли
в Никольский собор. Мы думали, что это тоже какой-то музей, и, ничего
не подозревая, вошли во врата действующей церкви. Служитель культа,
исполняющий роль привратника, а может швейцара, встрепенулся, увидев
трёх курсантов, и учтиво поклонившись нам, произнёс дребезжащим
голосом:
- Вот уж наши самые дорогие прихожане. Проходите, уважаемые
ребятки, только шапочки свои снимите.
В глубине собора горели свечи, и тишина была неимоверная, все стены
и потолок отсвечивали цветом благородного металла. И только тут до меня
дошло, что это действующая церковь, а мы ведь антихристы и совершаем
грех по церковным понятиям. А по понятиям коммунистической морали
- ещё больший.
- Дед! Так это действующая церковь? – грубовато как-то спросил Федя
у служки.
- Проходите, проходите. Скоро батюшка выйдет и начнётся служба, -
приглашал привратник.
- Извини, дед, мы, кажется, не туда попали, - принесли мы извинения
деду, и вышли на улицу.
Важное
.jpg)
