Наконец, хотелось бы узнать у Доценко, что означает понятие «в ночь», в какой период и каких суток происходит событие, обозначенное этими словами? Предположим, однако, что Доценко оговорился, назвав 28.08 вместо 29.08 Но тогда появляется третья неувязка его легенды. Из архивных документов следует, что ТКА № 73 и ТКА № 74 входили в состав охранения ГС. Ночью 29.08 ТКА из охранения ГС находились на бакштовах у кораблей этого отряда, стоявших на якорях вблизи о. Родшер. ОПР во главе с ЛД «Минск» также стоял на якорях, но примерно в 15 милях юго-западнее ГС, и этим ТКА незачем было к нему присоединяться. Также незачем было присоединяться к ОПР ТКА № 103 и ТКА № 113. Из официальных изданий ВМФ [библ. № 127, 288] известно, причем с подробностями, что ТКА № 103 был поврежден взрывом предположительно немецкого минного защитника около 20.30 28.08, а затем из-за невозможности его буксировки был потоплен своим ТКА-37. Правда, находившийся на ТКА № 103 командир 1-й бртка считал, что катер был поврежден взрывом погибшего ЭМ «Яков Свердлов» [док. № 759]. Что же касается ТКА № 113, то он, по свидетельству бывших его командира и флагманского штурмана 1-й бртка, был назначен в охранение ЛД «Минск» и поэтому уже «присоединен» к ОПР, хотя согласно «Боевому приказу на переход КБФ в Кронштадт» должен был находиться в охранении КРЛ «Киров». И этот ТКА действительно был обстрелян с «Минска». Кстати, предполагаемые источники сочиненной Доценко «легенды» — командир ТКА-113 и флагманский штурман 1-й бртка — объясняют в своих воспоминаниях, что этот катер спасал людей с ЭМ «Скорый», но не объясняют, почему для высадки спасенных он ночью шел к лидеру без разрешения [док. № 779 и № 780]. В результате ТКА № 113 был обстрелян с мостика «Минска» из пулемета ДШК, причем стрельба велась не на поражение, а для напоминания о необходимости соблюдения ПСП и КУ [док. № 777]. Имеется еще один рассказ об этом событии. Его автор — бывший помощник командира СКА ПК-213 капитан 1 ранга в отставке Г. И. Москалев, который в своих неопубликованных воспоминаниях сообщил следующее: «Взрыв на лидере «Минск». Одновременно мы обнаружили буруны двух движущихся торпедных катеров как раз в сторону лидера. Естественно, мы приняли их за атакующие катера и открыли огонь, одновременно запрашивая у них опознавательные. Катера остановились. Мы подошли к ним поближе, я спрашиваю через мегафон: — Какой катер ? — «64». — ...вашу мать! (конечно, номер ТКА автор воспоминаний назвал неправильно, но это же воспоминания, не опирающиеся на архивные документы. — Р.3.). Наконец-то, думаю я, произвели опознавание. Возвратились на свое место» [док. № 795]. Правда, в вахтенном журнале ПК-213 об этом событии нет ни слова. Наконец, о ТКА № 94. В архивных документах ничего не говорится о нем поскольку такого в составе прорывавшихся сил вообще не было; он входил в состав гогландского ОПР. Вот и вся история без всяких мифов и легенд. Командующий КБФ или командир ОЛС могли, конечно, послать группу ТКА на поиск отставших конвоев, но это должно было бы найти отражение в журналах боевых действий ФКП (приказание катерам, переданное оповещение об их посылке, исполнение приказания) и запасного флагманского командного пункта (ЗФКП) флота (принятое оповещение), однако никаких записей, подтверждающих такие действия, в ЖБД нет. Кроме того, в этом случае три из пяти ТКА должны были бы иметь не те номера, которые назвал Доценко. Справедливости ради нужно назвать еще одну отраженную кораблями ОПР попытку якобы атаки ТКА противника. Это произошло около 06.20 29.08, в момент съемки ОПР с якорей. Но если отражение первых трех атак подтверждено документами обеих воюющих сторон, то о последней известно лишь из документов АО ЦВМА, где хранится обзоры действий ТКА противника в кампании 1941 г. В обзоре подробно и со схемой описаны попытка шести ТКА противника атаковать корабли и суда ОПР и КОН-1 вскоре после восхода солнца 29.08.1941 г., ее отражение артиллерийским огнем двух лидеров и возникший пожар на двух ТКА [док. № 1297]. Там же хранятся вахтенные журналы семи кораблей ОПР и КОН-1, в которых имеются записи об обнаружении торпедных катеров (правда, трех-четырех), а также об обстреле их нашими кораблями. В рукописно-документальном фонде ЦВММ имеются воспоминания командира ТКА № 113 С.А.Глушкова [док. № 779], который, находясь у борта ЛД «Минск», якобы наблюдал шесть атакующих ТКА, стрельбу двух лидеров по ним и поставленную ТКА дымовую завесу, за которой они скрылись. Маловероятно, что это были немецкие ТКА, поскольку нет данных о том, что они выходили в море 29.08.1941 г. Возможно, это были три финских СКА, примерно в этом районе около 6.00-6.30 29.08.1941 г. захватившие буксиры И-18 и «Палдиски», оторвавшиеся от колонны прорывавшихся сил. Но в донесении командира дивизиона финских СКА об атаке ОПР ничего не сказано [док. 1298]. Очень странными представляются рассуждения Доценко о людских потерях в ходе обороны Таллина и Таллинского прорыва. В 1991 г. он утверждает, что, по его подсчетам, защитников Таллина было 50 000 человек, из них 10 000 были взяты немцами в плен, 10 000 погибли в боях, а около 30 000 были посажены на корабли и суда для эвакуации (интересно, где можно ознакомиться с этими его подсчетами?), причем 12 000-14 000 из них погибли в ходе прорыва в Кронштадт [библ. № 200]. Трудно понять, почему Доценко «посадил» на корабли и суда 30 тыс. защитников Таллина, если в рассекреченном к тому времени отчете о прорыве и в военно-историческом очерке, изданном ГШ ВМФ в 1962 г. [библ. № 22], на который он ссылается, сказано, что их было принято 20 400 человек? Почему он не хочет признать (или оспорить) число эвакуировавшихся военнослужащих (именно эвакуировавшихся, поскольку гибли и члены экипажей кораблей), погибших в ходе прорыва, приведенное в этом же военно-историческом очерке со ссылкой на штаб КБФ, — около 9000 человек? Почему его не заинтересовала цифровая путаница в военно-историческом очерке, рассмотренная в пункте «в» раздела 1 настоящей главы? И наконец, почему, упоминая другое число погибших при прорыве —10 000 человек приведенное в военно-историческом очерке [библ. № 22], он не обратил внимания на автора этой цифры, которым был замнаркома Морского флота, не имевший данных для оценки потерь военнослужащих и писавший об общих потерях. В 1995 г. Доценко, выступая в Военно-морской академии имени адмирала флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова на конференции, посвященной 50-летию Победы [библ. № 29], повторил свою цифровую акробатику. Однако в 2005 г., возвратившись к теме потерь в ходе Таллинского прорыва в своем труде «История военно-морского искусства. Т. П. Боевые действия флотов», профессор так написал о принятых на корабли и суда защитниках Таллина: «Предполагают, что их насчитывалось от 20 до 27 тыс. человек». Кто, где и когда высказал эти предположения, Доценко не раскрывает. И не слишком ли велик разброс цифр? Через пару страниц, произведя «тщательный анализ», профессор повторяет цифру образца 1991 г.: «до 30 тыс. человек были приняты на транспорты и боевые корабли». Кроме того, по словам Доценко, опять же кем-то предполагается, что на корабли и суда были приняты 15 000 гражданских лиц, «из которых спаслись немногие». На чем основано это предположение и что значит «немногие», Доценко опять не раскрывает (а ведь спаслись две трети эвакуировавшихся гражданских лиц). Весьма загадочными оказались в этой книге оценки потерь в ходе Таллинского прорыва эвакуировавшихся военнослужащих. На с. 170 Доценко утверждает, что погибли около 18 тыс. человек. Эту цифру он, видимо, позаимствовал у покойного писателя И.Л.Бунича [библ. 15]. На с. 172 эта цифра уменьшается им до более 12 тыс., а на с. 426 вновь увеличивается до больше 14 тыс. Чудеса! В разделе 2 главы 3, в разделах 3, 4, 5 главы 4 и разделе 1 настоящей главы представлены расчеты числа людей, в том числе военнослужащих, принятых на корабли и суда в Таллине и Палдиски, доставленных в Кронштадт, Ораниенбаум и Ленинград непосредственно, перевезенных туда же с островов Финского залива, а также погибших при прорыве. Видимо, нет необходимости их здесь повторно приводить. Можно их оспаривать, но с документами в руках, поскольку они выполнены на основании многочисленных архивных документов. На таком же научном уровне Доценко оценивает состав сил и потери кораблей и судов при прорыве из Таллина. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить таблицы «Корабли и суда, участвовавшие в переходе из Таллина в Кронштадт», приведенные им в своих трудах [библ. № 200, 29, 31], с данными настоящего труда: табл. 99 и 103 прил. 1; табл. 89 настоящей главы, пункт «3» настоящего раздела и [док. Вместо введения]. Причем интересно сравнить не только приведенные Доценко цифры, которые заимствованы из военно-исторического очерка [библ. № 22], но и абсурдные примечания к таблицам некоторых его трудов, посвященных Таллинскому прорыву [библ. № 200] и [библ. № 29, 31]. Не выдерживает критики и таблица «Состав и организация сил при прорыве из Таллина в Кронштадт» [библ. № 29], составленная исключительно небрежно. В нее не попали два ТКА, три ЗС, два МТЩ, один ЛЕД, одно СС, входившие в утвержденный планом прорыва состав сил, некоторые корабли учтены дважды, а общее количество кораблей и судов не соответствует указанному в плане (табл. 89). Доценко в своих публикациях о Таллинском прорыве старательно уклоняется от обсуждения темы ПВО. А жаль! Он мог бы, используя имеющиеся в Военно-морской академии расчетные методики, показать с помощью цифр возможности ПВО конвоев при различных вариантах использования для этого кораблей ГС и ОПР. Кстати, такие же расчеты можно было бы сделать для оценки возможностей ПМО при разных вариантах построения прорывавшихся сил (в составе конвоев или «врассыпную»). Автор настоящего труда пытался произвести такие расчеты. Однако из-за нахождения в отставке и отсутствия в силу этого допуска к расчетным методикам и необходимого влияния на органы управления, учебные заведения и научные учреждения МО ему их сделать не удалось.
д) А.В.Платонов:
Другим военно-морским историком, профессором, капитаном 1 ранга А. В. Платоновым тема Таллинского прорыва рассматривается в его книге «Трагедии Финского залива» [библ. № 71]. Анализ решения командующего КБФ на Таллинский прорыв, планирования прорыва и управления силами в ходе его осуществления — весьма интересная находка Платонова в подходе к теме. Однако его претензии в этой связи к командующему и штабу КБФ по поводу нарушения требований временного Боевого устава Морских сил РККА 1937 г. - БУ МС 37 (прил. 7) в большинстве своем необъективны; в них отсутствует конкретно-исторический подход, зато заметен излишний академизм. Представляется целесообразным предварить рассмотрение некоторых из этих упреков ссылкой на пункт 3 приказа наркома обороны СССР от 26 марта 1937 г. № 032 о введении в действие БУ МС 37. В нем сказано: «Устав не дает шаблонов, и его указания надлежит применять, строго сообразуясь с обстановкой». Следует обратить внимание и на то, что обстановка, в которой планировался и проходил Таллинский прорыв, существенно отличалась от той, которая была принята за основу при формулировании требований БУ МС 37 и «Временного наставления по ведению морских операций 1940 г.» - НМО-40 (прил. 10). Например, Платонов «требует» от командующего КБФ решения на прорыв (переход) боевых кораблей и конвоев, исполненное на карте, причем лично. Но ни БУ МС 37, ни НМО-40, ни «Наставление по боевой службе штабов соединений ВМФ 1940 г.» — НСШ-40 (прил. 9) этого не требовали. Подчеркнем, что ниже при ссылках на НСШ-40 учитывается тактический уровень этого наставления. Оно, конечно напрямую не касалось штаба флота, но его общие положения вполне были применимы и к боевым документам, разрабатывавшимся на оперативно-стратегическом уровне. Другого пути не было, поскольку для штабов оперативно-стратегического уровня в 1941 г. такого наставления не существовало. Далее Платонов пишет: «Такое решение командира на выполнение поставленной задачи описано в Боевом уставе 1937 г.». Действительно в ст. 34 БУ МС 37 говорилось (прил. 7): «На основании выводов из оценки обстановки командир, остановившись на лучшем по ожидаемой успешности варианте, принимает решение, которое включает в себя: а) установление ближайшей и последующей цели действия; б) состав и распределение сил для главного удара, эшелонирование их по глубине и направлениям; в) определение вспомогательных задач отдельным соединениям и частям по направлениям и этапам боя». Если внимательно и не предвзято прочитать «Боевой приказ на переход флота из Таллина в Кронштадт», то в нем можно увидеть все элементы решения, требовавшиеся ст. 34 БУ МС 37. Возможно, Платонов имел в виду не решение, а замысел Таллинского прорыва, однако термин «замысел» в названных выше документах отсутствовал. Но БУ МС 37 и НСШ-40 требовали от командующего (командира) в третьем пункте боевого приказа вместе с задачами починенным соединениям (частям) на операцию или бой излагать также их общую идею. Понятия «оперативная часть плана операции», на отсутствие которой также обращает внимание Платонов, в те годы вообще не существовало. БУ МС 37 не определял порядок оформления решения командира. Однако ст. 102 НСШ-40 указывала, что «принятое решение штаб оформляет в виде задач частям соединения». Руководствуясь, видимо, указаниями ст. 105 НСШ-40, постановку задач подчиненным командование и штаб КБФ осуществили путем разработки и доведения до них следующих боевых документов: — Боевого приказа на переход флота из Таллина в Кронштадт; — Плана перехода кораблей из КБФ из Таллина в Кронштадт; — Плановой таблицы перехода конвоев Таллин — Кронштадт; — Директивы КВМБ о создании и задачах ОПР на о. Гогланд; — маршрута перехода; — указаний по связи. На основании названных боевых документов и предварительных распоряжений командующего КБФ было сделано следующее: 1) командиром и штабом ОЛС были разработаны и выданы штабам соединений и командирам кораблей ГС и ОПР: — наставление для боя на переходе; — указания кораблям на переход; — схема походного ордера; — ТУС управления; 2) командиром и штабом МО БМ были разработаны и выданы штабам соединений и командирам конвоев: — боевой приказ на переход арьергарда из Таллина в Кронштадт со схемами дневного и ночного ордеров; — боевые распоряжения на переход конвоев; 3) командиром и штабом ОВР ГБ был разработан и выдан штабам соединений и командирам частей: — план выхода кораблей ОВР ГБ из Таллина в Кронштадт; 4) командующим и штабом ВВС были разработаны и выданы штабам соединений и частей: — приказ командующего ВВС на боевые действия по прикрытию сил флота, прорывавшихся из Таллина; — план действий Военных Воздушных сил КБФ по прикрытию флота при его следовании из Таллина в Кронштадт и прикрытию каравана из Кронштадта в Таллин на 27-29.08.1941 г.; — план прикрытия флота 28-29.08 (фактически плановая таблица действий ИА); 5) командиром и штабом КВМБ была разработана и выдана штабам соединений: — директива о формировании и задачах гогландского ОПР. Чтобы убедиться в наличии перечисленных и ряда других документов, отражающих содержание решения на Таллинский прорыв, достаточно обратиться к разделу «Канун» в прил. 13 или к главам 3 и 4 настоящего труда. В этих документах были изъяны? Тогда надо попытаться понять, отчего они появились и как повлияли на успешность операции. Проще всего объяснить их отсутствием академического образования у командиров оперативного отдела штаба КБФ, но ведь командующий, начальник штаба и начальник оперативного отдела имели такое образование! И они были обязаны передавать полученные знания подчиненным, учить их. Платонов, критикуя «Боевой приказ на переход КБФ из Таллина в Кронштадт», «выговаривает» командующему флотом за отсутствие или неполноту некоторых из четырех пунктов приказа, предусмотренных ст. 42 БУ МС 37. В этом случае ему, наверное, опять следовало обратиться к НСШ-40. Там в ст. 118 он мог бы прочитать: « Указанная схема боевого приказа не является обязательной и дана только как примерная». И лучше бы Платонов самокритичнее взглянул на корректность своих претензий в этом вопросе. Например, он вложил в содержание «Боевого приказа на переход КБФ в Кронштадт» фразу о четырех конвоях и их составных частях («четыре конвоя, включающие в себя охраняемые суда, корабли непосредственного охранения и тральные группы» [библ. № 71, с. 133] ), которой в приказе не было, поскольку он отдавался только на переход отрядов боевых кораблей. Конвои же руководствовались «Плановой таблицей перехода конвоев». В вопросе планирования Таллинского прорыва Платонов, думается, порядком запутался. Он пишет, что в БУ МС 37 под переходом соединения кораблей понималось выдвижение в район боевого предназначения. Неизвестно, правда, кем так понималось, но известно, что ст. 90 БУ МС 37 на самом деле звучала так: «Переход маневренного соединения флота должен совершаться для выполнения определенной боевой задачи, исходя из которой строятся все расчеты по организации походного движения и его обеспечению». Как следует из названия «Боевого приказа на переход КБФ из Таллина в Кронштадт» и его пункта 1, боевой задачей почти половины корабельного состава КБФ и был переход (другими словами, перегруппировка, передислокация, перебазирование) из Таллина в Кронштадт. Разве переход флота из своей Главной базы, оказавшейся в глубоком тылу противника, в тыловую базу, становившуюся теперь главной, при активном противодействии противника не являлся выполнением боевой задачи? Далее. Ст. 95 БУ МС 37 определяла содержание документального оформления решения на переход: «Как правило, для походного движения нескольких раздельно движущихся соединений штаб (флота или маневренного соединения) составляет плановую таблицу походного движения. В случае необходимости дается специальный приказ на переход». Разве это не было сделано штабом и Военным советом КБФ? Или Платонов не видел «План перехода кораблей КБФ из Таллина в Кронштадт» и «Плановую таблицу перехода конвоев Таллин — Кронштадт»? Наконец, Платонов возмущается отсутствием целого ряда планов обеспечения прорыва, которые требуются сегодняшними уставными документами Вооруженных сил и ВМФ России, но не требовались документами 1941 г. Так обращаться с историей и ее персонажами нельзя. Что же касается не обнаруженных им, но требовавшихся и в 1941 г. распоряжений по разведке, органам тыла и материально-техническому обеспечению, то в силу особенностей планировавшейся операции КБФ, ограниченности возможностей прорывавшихся сил некоторые из них были даны радиограммами (например, о создании на о. Гогланд запасов бензина для СКА; о создании на о. Гогланд и о. Лавенсаари группировок спасательных сил) [док. № 389, 391 ], а другие командующим могли быть даны устно и включены в планы прорыва (например, включение в состав каждой группировки прорывавшихся сил спасательного судна или ледокола в качестве буксировщиков поврежденных кораблей) [док. № 478, 480]. Вообще-то о том, почему им могли быть не обнаружены некоторые документы Платонов подробно объяснил в своей книге. Добавим к этому: 1) он их плохо искал или не имел допуска к ним; 2) командующий КБФ свое решение мог изложить начальнику штаба (руководящему составу штаба) флота, командиру ОЛС, командиру Минной обороны Балтийского моря и командующему ВВС флота устно, под запись; при этом его указаний в виде боевых документов не оформлялась; 3) боевые документы часто не предварялись словами «директива», «боевой приказ», «боевое распоряжение», «распоряжение по...». Справедливости ради заметим, что автору настоящего труда тоже не удалось найти в архивах, например: - подлинную «Плановую таблицу перехода кораблей КБФ из Таллина в Кронштадт»; имеющаяся копия содержит так много ошибок, как будто ее печатали по памяти (не исключено, что ее подлинник остался в какой-то позднее уничтоженной рабочей тетради); - схему организации связи и указания о порядке донесений в ходе прорыва, хотя на них ссылаются многие историки; — директиву командира КВМБ о формировании гогландского ОПР, его задачах и районе действия, хотя ее номер указан в отчете командира ОПР; —документ, определивший восточную границу зоны истребительного прикрытия меридианом 28°30', как указывается в военно-историческом очерке [библ. № 22], будто дальше на протяжении 30 миль до Кронштадта прикрытие не требовалось. Теперь об угрозах прорывавшимся силам. Платонов считает, что командующий КБФ недоучел угрозу от торпедных катеров противника. В «Боевом приказе на переход КБФ», действительно, таковыми названы только мины, подводные лодки и авиация противника. Другие угрозы командование КБФ, считая, видимо, менее значительными, тем не менее учитывало. Выше сказано, что в предвидении других угроз командиром и штабом ОЛС было разработано и выдано штабам соединений и на корабли ГС и ОПР наставление для боя на переходе. Согласно этому наставлению, группировка сил противника могла состоять из броненосца береговой обороны, миноносцев, торпедных катеров и береговых батарей. Кроме того, хотя об этом ничего не сказано в «Боевом приказе...», командующий КБФ все же предполагал нападение торпедных катеров противника на прорывавшиеся из Таллина корабли и суда. Для организации надежной противоторпедной обороны на гогланд-ских плесах им было отдано приказание о включении в состав гогландского ОПР сначала четырех КЛ, а затем двух ЭМ. Правда, этот элемент решения реализовать не удалось, так как и КЛ, и ЭМ оказались заняты огневой поддержкой 23А СФ на северном берегу Финского залива и 8А - на его южном берегу. Соглашаясь с рассуждениями Платонова о надуманности задач прикрытия прорывавшихся сил, поставленных ГС, ОПР и АР, невозможно согласиться с его выводом о том, что назначением ГС, ОПР и АР являлось прикрытие конвоев, а сами они были отрядами оперативного прикрытия. Придется повториться. Во-первых, такая задача боевому ядру флота не ставилась. В пункте 1 «Боевого приказа КБФ» от 27.08 четко сформулирована основная задача боевого ядра при отходе из Таллина: «Краснознаменному Балтийскому флоту перейти из Таллина в Кронштадт». В пункте 2 «Боевого приказа» указан состав сил, выполняющих эту задачу 54 боевых корабля и три ВСУ. В пункте 3 изложены другие задачи отрядов боевых кораблей, в том числе прикрытие КОН-1, КОН-2 и КОН-3 на назначенных участках маршрута прорыва. Но определения «оперативное» перед словом «прикрытие» в «Боевом приказе...» нет. И что самое интересное (к сведению Платонова) не могло быть. В БУ МС 37 понятие «оперативное прикрытие» употребляется лишь единожды, в ст. 373, в которой идет речь об оперативном прикрытии тактического десанта маневренным соединением флота. В НМО-40 понятие «оперативное прикрытие» или «отряд оперативного прикрытия» отсутствует, но применяется понятие «отряд прикрытия». Во-вторых, исходя из сказанного в предыдущем абзаце, можно предположить, что ГС, ОПР и АР выполняли задачу «попутного прикрытия» КОН во время предписанного «Боевым приказом» перехода в Кронштадт. В-третьих, нужно отметить, что прикрытие, предусматривавшееся НМО-40, и прикрытие конвоев, предусматривавшееся «Боевым приказом КБФ», — разные вещи. В случае Таллинского прорыва обстановка не требовала выдвигать отряды прикрытия, состоящие из надводных кораблей, на 10-15 миль на какие-либо угрожаемые направления (дальше были шхеры или берег, но не было противника, создававшего угрозу). А из-за минной опасности не было возможности для такого выдвижения. Правда, имелась и использовалась возможность выдвигать вперед по маршруту прорыва ГС, а назад — АР, поскольку на них были возложено прикрытие конвоев на части маршрута прорыва. Что касается собственно ОПР, то, судя по всему, ему в общем походном порядке прорывавшихся сил было назначено место между КОН-2 и КОН-3, на котором он должен был находиться до прохода о. Вайндло, двигаясь со скоростью конвоев (5-6 узлов). Но, следуя совместно с конвоями, ОПР осуществлял их охранение, а не прикрытие. От выполнения этой задачи командующий КБФ освободил ОПР после прохода им меридиана м. Юминда, разрешив ему присоединиться к ГС. Кстати, британские военно-морские историки, наряду с понятием «оперативное прикрытие» употребляли понятие «непосредственное прикрытие» [библ. № 292], похожее на наше понятие «дальнее охранение». Разница между охранением и непосредственным прикрытием усматривается в том, что корабли охранения, как правило, должны постоянно находиться на определенных позициях относительно охраняемых, а корабли непосредственного прикрытия (дальнего охранения) при необходимости могут изменять свои позиции относительно прикрываемых в интересах наиболее эффективного отражения возникающих угроз. Возможно, это понятие подходит и к случаю Таллинского прорыва. В-четвертых, с формально-юридической точки зрения фактическое прикрытие прорывавшихся сил (его сущность и эффективность не рассматриваются) осуществлялось подводными лодками М-98 и М-102, развернутыми на позициях южнее и юго-западнее Хельсинки. Решение на такую фикцию прикрытия было принято перед самым началом движения сил КБФ на прорыв после получения указания об этом от заместителя главкома войсками СЗН по морской части [док. № 565]. Наконец, заметим, анализируя решение командующего КБФ, следует обратить внимание на то, что он принял его, фактически не имея прямого приказа вышестоящего командования на переход флота в Кронштадт. Военному совету КБФ было приказано лишь эвакуировать войска, оборонявшие Таллин, создав крупные конвои с охранением, состоящим из сторожевых катеров и тральщиков, а также принять все меры для недопущения бесцельных потерь в людях и материальной части. Теперь об ФКП флота в Таллинском прорыве. Платонов предъявляет претензии к организации корабельного ФКП флота, развернутого на КРЛ «Киров». Но не указывает при этом, какие штабные посты требовалось развернуть в соответствии с положениями документов, действовавших в 1941 г. Самое интересное заключается в том, что он не говорит, какие штабные посты ФКП флота были фактически развернуты на крейсере. Он лишь сомневается, что они вообще были, поскольку в штурманской рубке крейсера для них якобы не было места. Кроме того, он высказывает соображения по поводу того, что ФКП ГС не должен был находиться на одном корабле с ФКП КБФ. Эти претензии и соображения представляются надуманными. Прежде всего нужно иметь в виду, что единственным известным документом, определявшим организацию корабельного ФКП в начале Великой Отечественной войны, было НСШ 1940 г., но его требования формально не распространялись на штаб флота. Нет сведений о том, чтобы во время Великой Отечественной войны вообще стоял вопрос о необходимости корабельного ФКП для управления с него боевыми действиями флота. С учетом ограниченности управленческих задач ФКП флота в ходе Таллинского прорыва и в целях сохранения личного состава управления КБФ было решено его передислокацию в Кронштадт произвести тремя эшелонами. Первый эшелон управления флота размещался на КРЛ «Киров» (начальник походного штаба и ФКП КБФ - начальник оперативного отдела - замначштаба КБФ капитан 1 ранга Г.Е.Пилиповский), второй эшелон - на ЛД «Минск» (начальник ЗФКП КБФ - помначштаба КБФ капитан 1 ранга Н.А.Питерский), а третий эшелон - на ШК «Вирония» (на нем никакие КП не разворачивались). Не было необходимости и возможности иметь на КРЛ «Киров» полнокомплектный ФКП флота по образу и подобию берегового. Разумеется, размещение на крейсере двух десятков командиров походного штаба флота, а также еще более 30 пассажиров высокого ранга представляло определенную сложность для командира корабля. Но размещение на крейсере «усеченного» ФКП КБФ и ФКП ГС особой сложности не составляло. Автору этих строк приходилось в 1967-1985 гг. выходить в море на кораблях проектов 68-бис 1134А, 1134Б и даже 1135, на которых размещались и успешно функционировали походные штабы главнокомандующего ВМФ, командующего флотом и командира оперативной эскадры или дивизии надводных кораблей, причем длительность их совместной деятельности иногда достигала 5-7 дней. Правда, значительные неудобства при этом испытывал личный состав корабля. Идею Платонова о переносе ФКП ГС с КРЛ «Киров» на ЛД «Ленинград» нельзя считать удачной. В ГС в этом случае появлялись два флагманских корабля, а командующий КБФ оказывался в положении «бесправного» (в тактическом плане) пассажира на корабле, которым по своему усмотрению мог управлять его подчиненный — командир ГС. Приказания командира ГС управляемым им кораблям, на одном из которых находился командующий флотом, последний мог не всегда понять или принять, и время от времени он стал бы вмешиваться в управление ГС, что могло привести к опасным последствиям. КРЛ «Киров» был флагманским кораблем ОЛС, которым командовал контр-адмирал В.П.Дрозд, а ЛД «Ленинград» входил в состав эскадры и был временно подчинен командиру ОЛС; поэтому он был для него «чужим» кораблем, равно как и Дрозд был для «Ленинграда» «чужим» начальником, что также необходимо учитывать. Кстати, сам Платонов при описании в своей книге эвакуации ВМБ Ханко назвал «пикантной деталью» переход командира 4-го днэм Заяца, находившегося в качестве старшего на борту ЭМ «Суровый» своего дивизиона, в таком же качестве на «чужой» ЭМ «Сметливый», входивший в состав 1-го днэм. Нарушения требований НТЩ-40, связанные с отсутствием обвехования протраленной полосы и использования катеров-тральщиков в интересах повышения противоминной безопасности в ходе Таллинского прорыва, рассмотрены в предыдущем разделе и главе 4. Но Платонов почему-то обошел другие не менее серьезные проблемы ПМО прорыва. Например, § 600 НТЩ-40 требовал: «Для несения противоминного охранения на переходе выделяются тральщики дальнего действия, однако при недостатке их... возможно использование эсминцев и сторожевых кораблей». Но тральщиков дальнего действия в составе ВМФ не было, а ЭМ и СКР с параванами-охранителями или параван-тралами могли нести ПМО только при скорости 14-22 узла. Первоначальным планом прорыва такое использование возможностей кораблей ГС и ОПР не планировалось. Возможно, в ходе прорыва по вынужденно измененному плану именно такую цель преследовал командующий КБФ, выводя ГС и ОПР впереди КОН-1. Но такой способ ПМО требовал надежного уничтожения мин, подсеченных параван-тралами БТЩ и параванами-охранителями КРЛ, ЛД и ЭМ. Однако вынужденно измененный план заставил прорывавшиеся силы форсировать ЮМАП в сумерки и ночью, когда расстрел подсеченных мин невозможен. Как оценить все это: нарушение требований НТЩ-40 или объективная невозможность их соблюсти? А § 602 НТЩ-40 установил такую норму: «Для противоминного охранения больших кораблей, глубина строя которых не превышает 10 каб, назначаются два дивизиона тральщиков». Так вот, в соответствии с «Плановой таблицей перехода транспортов» в КОН-1 входили шесть, в КОН-2 - шесть и в КОН-3 - восемь ТР. При заданных расстояниях между ТР, равных 2 каб, длина строя каждого конвоя превышала 10 каб. Для их проводки за тралами, в соответствии с требованиями § 602 и § 603 НТЩ-40, было необходимо из 20 транспортов сформировать пять конвоев по четыре ТР и выделить 10 дивизионов ТТЩ, т.е. 90-100 тральщиков. А ТТЩ было всего 16! Опять нарушение требований НТЩ-40 Военным советом и штабом КБФ? Еще пальчик загнем? Пожалуй, лучше посочувствуем балтийцам и пожелаем А.В.Платонову осваивать конкретно-исторический подход к анализу событий прошлых (и не только прошлых) лет. Представляется ненужным ведущееся Платоновым «семантико-оперативное сражение» вокруг понятий «Таллинский переход» и «Таллинский прорыв». Он пишет: «Конечно, эвакуация Главной базы флота никакими предвоенными документами не предусматривалась и «домашних заготовок» у оперативного отдела быть не могло. Но операция по прорыву блокады противника НМО-40 предусматривалась. Существует устоявшаяся штабная практика: если не знаешь, как делать - смотри букварь, то есть уставы и наставления...» Видимо, от командующего КБФ Платонов ожидал принятия решения на морскую операцию по прорыву блокады противника, а от штаба КБФ — планирования такой операции с разработкой массы документов. Но, во-первых, командующий КБФ не считал себя в Таллине блокированным с моря. 24.08 и 25.08 из Таллина ушли в Кронштадт два конвоя в составе 26 кораблей и судов. Четыре корабля и судна погибли на переходе, а остальные 22, в том числе все три ТР с ранеными, благополучно дошли до Кронштадта. 24-26.08 конвои в составе 16 кораблей и судов без потерь перешли из Таллина в ВМБ Ханко и БО БР. Шесть кораблей затем без потерь возвратились в Таллин. 26.08 в Таллин также без потерь пришли 18 кораблей и судов из Кронштадта, а 27.08 - 13 кораблей и судов из Моонзунда. Какая же это блокада? Поэтому командующий принял решение на переход, а не на прорыв блокады. Во-вторых, ни командующий КБФ, ни его штаб, заглянув в «букварь», не смогли бы найти в главе 5 НМО-40 ничего, что позволяло улучшить принятое решение и разработанные документы на переход кораблей и судов из Таллина в Кронштадт в интересах сокращения потерь. Ведь они прорывались не путем наступления из базы расположенной на своей территории, для ведения боевых действий на просторах Балтийского моря, а прорывались, отходя (отступая) из базы, оказавшейся в глубине территории, занятой противником! Атакой вариант в НМО-40 не рассматривался. В-третьих, на подготовку операции было отведено весьма ограниченное время - около полутора суток от момента получения директивы Военного совета СЗН до назначенного времени выхода КОН-1, что определялось обстановкой на сухопутном фронте. К разработке планирующих документов привлекалось ограниченное число штабных командиров. Это было вызвано необходимостью соблюдения строжайшей секретности, чтобы не возбудить панику как в войсках на линии обороны ГБ флота, так и среди желавших эвакуироваться жителей Таллина. Поэтому отсутствовала возможность разработки «высокохудожественных» графических и многостраничных письменных документов, подобных тем, что Платонов, наверное, видел на мероприятиях оперативной подготовки и показных занятиях в Военно-морской академии. Наконец, в-четвертых, разработанные документы могли оказаться мертворожденными, ибо не хватило бы времени на доведение вытекавших из них задач до исполнителей и на организацию исполнения этих задач. Что, собственно, имело место реально. Даже те немногочисленные документы, что были разработаны штабами КБФ, МО БМ и ОЛС, либо не удалось довести до части исполнителей, либо не удалось разъяснить некоторым из них. Это — относительно оперативной стороны платоновского «сражения» между «переходом» и «прорывом». Теперь что касается семантической стороны этого «сражения». Адмирал В.Ф.Трибуц и историки, стоявшие ближе по времени к событиям на Балтике в 1941 г., впоследствии посчитали, и мы сегодня считаем, что действия по эвакуации войск и перегруппировке почти половины боевых кораблей КБФ, проходившие в условиях мощного противодействия противника и сопровождавшиеся большими потерями, являлись прорывом. При этом не употребляется термин «прорыв блокады», который ничего в сути Таллинского прорыва и его оценке не меняет. Более того, блокадой, пожалуй, следует считать такую обстановку, созданную противником, когда из блокированного пункта (района) никто вырваться не может. Попытки некоторых идеологов оперативного искусства ВМФ устанавливать степени блокада, по мнению автора, являются вредными. Блокада либо есть, либо ее нет. Интересно, что слово «прорыв» впервые, пожалуй, появилось в записной книжке эвакуировавшегося на ЛД «Ленинград» писателя Всеволода Вишневского 29.08 1941 г.: «История запишет прорыв Балтийского флота в ряды славнейших дел», отмечал он [библ. № 21]. Это, конечно, литературно-художественная оценка события. Но по свидетельству бывшего командующего КБФ В.Ф.Трибуца, на следующий день нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов на совещании с командирами соединений в Кронштадте своими словами охарактеризовал действия флота как «героический прорыв из Таллина» [библ.№ 102]. А это уже оперативная оценка по горячим следам. В 1942 г. в п. 7 выводов «Отчета о переходе флота в Кронштадт и эвакуации ГБ Таллин 28.08-29.08 1941» можно было прочитать: «Операция флота свелась, т.о. к прорыву в лоб созданной противником минной позиции» [док. Вместо введения]. В 1 962 г. соответствующий раздел тома III официального издания Главного штаба ВМФ .Военно-морской флот Советскою Союза в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» [библ. № 22] назван «Прорыв флота из Таллина в Кронштадт». В том же году назвал операцию КБФ «прорывом» бывший член Военного совета флота Н.К.Смирнов в первом издании книги «Матросы защищают Родину» [библ. №91]. В 1963 г. В.Ф.Трибуц в своих воспоминаниях писал: «Нам пришлось... буквально прорываться в Кронштадт» [библ. № 100]. В 1966 г. В.И.Ачкасов опубликовал статью «Операция по прорыву Краснознаменного Балтийского флота из Таллина в Кронштадт» [библ. № 120]. Как рассказывал автору один из участников прорыва, в середине 1960-х гг. главнокомандующий ВМФ С.Г.Горшков, выступая на торжественном собрании в честь Дня Военно-морского флота, говорил о героическом прорыве КБФ из Таллина в Кронштадт. В 1971 г. один из разделов книги бывшего наркома ВМФ Н.Г.Кузнецова «На флотах боевая тревога» был озаглавлен «Оборона Таллина и прорыв в Кронштадт» [библ. №49]. В.Ф.Трибуц в 1972 г. в книге «Балтийцы вступают в бой», выдержка из которой цитируется в предыдущем разделе, главу, посвященную Таллинскому прорыву, озаглавил «Прорыв» [библ. № 101]. Думается, что такое понимание событий, происходивших в Финском заливе 28-29.08.1941 г., имеет выстраданный научный характер. Если со строгими, иногда резкими, но в ряде случаев справедливыми указаниями на ошибки, допущенные командованием и штабом КБФ накануне и в ходе Таллинского прорыва, можно согласиться, то вызывают, мягко выражаясь, недоумение развязно-категоричные оценки Платоновым соответствия занимавшимся должностям ряда лиц командного состава КБФ высоких рангов, произведенные на основании их кратких биографий. Надо с пониманием относиться к тому, что реальное становление советского ВМФ началось лишь накануне Великой Отечественной войны в сложных внутри- и внешнеполитических условиях. Положение с кадрами было нелегким, командиры флота не имели боевого опыта, недостаточным был и опыт работы в занимаемых должностях, многие не имели необходимого военно-морского образования. Ряд командующих, в том числе и вице-адмирал В.Ф. Трибуц, и командиров соединений не любили и не умели работать со штабами, штабы не обучали, часто командовали через голову штабов, подрывая тем самым их авторитет и подавляя инициативу. Многие прорехи в оперативной подготовке штабов тех лет объясняются именно этим. Однако оценка соответствия или несоответствия командно-штабных кадров занимаемым должностям, как представляется, — это прерогатива и обязанность исключительно их непосредственных и прямых начальников, а не писателей-историков. Если бы Платонов приводил цитаты из аттестаций на командиров КБФ, подписанных их начальниками, это выглядело бы более приемлемым. Но даже в этом случае могли потребоваться комментарии, например, по поводу обоснованности каких-то претензий к этим командирам. Кстати, многие оценки, данные Платоновым ряду командиров КБФ, расходятся с оценками, содержащимися в аттестациях на них, подписанных членами Военного совета флота. Во взгляде Платонова на Таллинский прорыв представляется сомнительной правомерность использования им слов «трагедия... спланированная» в названии главы, посвященной этой операции КБФ. Вряд ли гибель военнослужащих и военной техники на войне правильно называть трагедией. Правомерно назвать трагедией гибель 4,4 тыс. гражданских лиц, оказавшихся в числе эвакуируемых на кораблях и судах, но эвакуация 12 тыс. жителей Таллина Военным советом и штабом КБФ не планировалась. Следовательно, не планировалась ими и трагедия гибели такого их числа. Эту трагедию планировал Гитлер, причем не для КБФ или жителей Таллина, а для всей нашей Родины, для всего нашего народа! Поскольку слово «спланированная» у Платонова означает, очевидно, плохое планирование этой операции КБФ, было бы интересно увидеть его предложения для разработки «хорошего» плана Таллинского прорыва (не по форме, не по количеству документов, а по содержанию!), который позволил бы избежать «трагедии». Но при этом важно понимать, что большие потери при прорыве явились следствием не столько субъективных причин (например, отсутствие необходимого опыта планирования, подготовки и руководства ведением боевых действий у командующего и штаба КБФ), сколько объективных. Многие из них возникли под влиянием таких непреодолимых для КБФ обстоятельств, как запоздалое решение высшего командования об оставлении Таллина и нечеткая постановка задачи на прорыв (отход); малое время, предоставленное и противником для подготовки операции; недостаток сил и средств для ПМО и ПВО конвоев; неблагоприятная погода, вызвавшая необходимость переноса времени начала движения конвоев и форсирования ими ЮМАП в темное время суток; невозможность из-за огневого воздействия противника задержаться в Таллинском заливе примерно на сутки, чтобы не изменять почасовой график движения при прорыве, и др. В заключение хотелось бы отметить обеднение книги Платонова тем, что во многих случаях интересные сведения, приводимые в ней, не сопровождаются отсылками к конкретным архивным документам или публикациям. А отсылки чрезвычайно необходимы еще и потому, что некоторые из называемых ниже сведении не обнаружены в источниках, список которых приведен Платоновым на с 367-368. Имеются в виду, например: отправка из Таллина до начала общей эвакуации 250 человек личного состава Гидрографической службы КБФ (с. 118 ); составы КОН и ОБК, участвовавших в Таллинском прорыве (с. 150-152); таблица 7.2 «Плановая и фактическая загрузка судов и кораблей» (с. 658-663) и др. Хорошо бы знать, откуда он взял приведенные на указанных страницах сведения.
Дорогие друзья, новостные ленты публикуют свою версию того, что вчера произошло с моим папой, контр-адмиралом Апанасенко. Я с их трактовкой не согласна. Хочу, чтобы была доступна информация из первых рук: у папы была терминальная стадия рака поджелудочной. Он мужественно терпел боль. Моя мама попыталась получить для него морфин в поликлинике (показанный ему). Чтобы получить ампулы на 5 дней, нужно было много часов пробегать по разным кабинетам в поликлинике, несколько дней. Под вечер не хватило одной подписи, и поликлиника закрылась. В совершенно измученном состоянии моя мама пришла домой БЕЗ обезболивающего. Папа был возмущен. Это стало последней каплей. Ночью он все приготовил, оставил четкую записку с указанием причин ("прошу никого не винить, кроме Минздрава и правительства. Сам готов мучиться, но видеть страдания своих родных и близких непереносимо" ). Поставил число, время, подпись. Достал наградной пистолет. Дальше вы знаете из сми. Я думаю, этим поступком он хотел привлечь внимание к тому, как обращаются с онкобольными в России. Выдача наркотических обезболивающих настолько сложная, что никто не хочет этим заниматься, вот и посылал нас каждый от себя подальше с этой просьбой.
Е.Локшина
Ночью 10 февраля 2014 г. контр- адмирал Апанасенко Вячеслав Михайлович скончался. Вечная ему память и земля пухом.
Итак, впереди заграничный поход. Для военного моряка в описываемое время это явление необычное. Отличная штилевая погода. За кормой гостеприимный Владивосток. Настроение прекрасное, несмотря на многие, мягко говоря, неясности о целях похода. Дело в том, что где-то в 1959 году Индонезии были переданы две лодки, а в 1961 году, если не ошибаюсь, — еще четыре. Но я хорошо помню, как тщательно их готовили. Их по особенному ремонтировали, красили, снабжали. Нас же, как-то срочно и, главное, тайно, без наведения обычного в таких случаях «марафета», буквально вытолкнули в море. Очевидно, у Индонезии появилась срочная надобность в подводных лодках?
Вспоминаю все, что мне известно об этой экзотической стране. К сожалению, в базе нам даже не успели ничего толком о ней сообщить. Володя Лепешинский еще только готовит цикл политбесед на основе спешно полученных политотдельских материалов. Знаю, что это многоостровное густонаселенное (почти стовосьмидесятимиллионное) государство. Примерно столько же времени, сколько Русью управляли татаро-монголы, этой страной как колонией пользовались голландцы. Перед глазами возникают кадры замечательного документального фильма «Япония в войнах», к сожалению очень быстро мелькнувшего на наших экранах. В нем на фоне грандиозных морских баталий Второй мировой войны есть эпизоды оккупации японскими войсками некоторых индонезийских островов, показаны и морские сражения в водах Индонезии. Сейчас у нас с Индонезией очень дружественные отношения. Мы помогаем ей в создании военно-морского флота. Кроме лодок, насколько я помню, ей переданы несколько эсминцев, различных надводных кораблей, начиная с катеров и кончая крейсером, получившим название «Ириан». В учебном центре на Русском острове, близ Владивостока, готовятся кадры для ее флота. Из печати известно, что Индонезия вступила на путь строительства какой-то своей формы социализма. Приходят на ум мелодия и слова популярной песенки об омытой теплыми морями родной стране — Индонезии. Вот, в общем, и все мои скудные представления об этом государстве... Тем более интересно посмотреть «как оно там?».
Маршрут наш, в отличие от «Хождения за три моря» Афанасия Никитина, пролегает через четыре моря: Японское, Восточно-Китайское, Южно-Китайское и Яванское. Рассчитан переход на две недели надводного хода с одним погружением, где-то в середине, для поддиферентовки с учетом нашего облегчения и изменения плотности забортной воды. За кормой, тщательно выдерживая кильватерный строй, гремит дизелями пл «С-292». На ее мостике, также как и я, наверняка предается подобным размышлениям старпом Володя Колесников. Он, также как и я, правда, годом позже окончил наше ленинградское Училище подводного плавания и, также как и я, утвержден к учебе на командирских классах в этом году. Оба надеемся, что поход будет недолгим и в ноябре мы уже будем внимать своим учителям на Охте, в городе трех революций. Но, однако, мысли мыслями, а пора снижать боевую готовность и заниматься внутрикорабельными делами, которых у старпома всегда невпроворот. Записав погоду, видимость и «цели» по горизонту, с разрешения командира объявляю готовность два, сдаю вахту минеру, спускаюсь вниз, иду по отсекам. Боже мой, что там делается! Никогда еще на нашей отличной лодке не было такого беспорядка! На койках, за магистралями, в углах отсеков можно увидеть все, начиная от шляп, пестрых галстуков и носков, кончая гитарами и фотоаппаратами... При виде такого «кабака» настроение у меня, как было бы у всякого старпома, падает. Устав распекать вахтенных отсеков, объявляю по кораблю малую приборку и по трансляции разъясняю людям, куда следует убрать «цивильное» платье. В связи с отсутствием помощника командира и командира торпедной группы кроме командирской (ночной) вахты несу службу вахтенного офицера. Стоит ходовую вахту и замполит Володя Лепешинский. Ему это привычно, он не так давно переквалифицировался в политработника из командира торпедной группы. Сказалось, видно, происхождение: он внук знаменитых друзей Ленина — Лепешинских и даже племянник знаменитой примы балета — О. В. Лепешинской. Кстати, и в год, когда пишутся эти строки он занимает «родовую» квартиру Лепешинских в известном «Доме на набережной» в Москве. Мы изредка с ним видимся. Но я отвлекся.
Люблю я ночные вахты в надводном положении. Народу на мостике мало, никто не отвлекает от наблюдения за горизонтом и, что греха таить, от любования морем. Особенно, когда оно спокойно... В описываемое время шел восьмой год моей службы на «ныряющих» дизель-электрических лодках. Пришлось поплавать по Черному морю, посмотреть с расстояния в несколько метров на белых медведей и моржей на Северном морском пути, любоваться фонтанами воды из китовых голов в северных широтах Тихого океана, досадовать на демаскирующий лодку след светящегося планктона, но южнее широты Токио мне «спускаться» еще не приходилось. Что там, в тропиках за флора с фауной? Отрадно, что погода нас балует. Днем ярко и жарко, поверхность моря слегка «ковыряет» слабый ветерок. Красота!
Красота-то красота, но что это? Из-за горизонта буквально на наши головы вываливается американский самолет. Это «Маркин» — летающая лодка, противолодочный патрульный самолет. Он начинает методично кружить над обеими лодками на сверхбреющей высоте, едва не задевая наши пилотки своими гигантскими поплавками. Двери в фюзеляже открыты, но забраны деревянными решетками. Сквозь отверстия в этих решетках высовываются наружу и свисают босые волосатые ноги американских парней, очевидно летчиков-наблюдателей. На них, кроме защитного цвета шортов и оранжевых спасательных жилетов, да голубых кепи с надписью «ЫАУУ» ничего нет. В руках — что-то похожее на кинокамеры. Американцы —«вероятные противники» — изображают голливудские улыбки (а, может, это «оскал империализма»?) и приветливо «делают нам ручкой». Нам остается только на них смотреть — воды-то международные... В дальнейшем режим облетов стал ясен. Летают постоянно, то «Марлины», то «Нептуны». Смена — каждые четыре часа. При смене один—два круга производят оба — сменяемый и сменяющий. Постепенно мы привыкаем к нашим воздушным «пастухам» и даже обмениваемся с ними приветственными жестами. Наступает момент поддифферентовки. «Ныряем» под перископ. Что тут начинается! Самолеты, а это как раз во время их смены, в панике мечутся, меняют высоты и скорости. Чувствуется, что летчики растеряны и не знают, как им реагировать. Боятся нас потерять! Мелочь, но для нас приятно. Позлорадствовав, успокаиваем «супостатов» — всплываем и продолжаем движение по маршруту. «Пастухи» успокаиваются не сразу, видно, советуются со своим начальством, летают некоторое время оба. Наконец, сменившийся отваливает в сторону Филиппин. Оставшийся начинает свое монотонное барражирование. Так проходит еще суток семь.
Ночью на свет нашего топового огня из-под воды выскакивают стайки . Мелко-мелко дрожа своими плавниками-крыльями, они пытаются перелететь корпус лодки. Далеко не всем это удается. Довольно много рыбок, устав, падают на нашу палубу. Бужу кока, посылаю его на «рыбалку» — сбор рыбы, свалившейся с неба, в прямом смысле. Утром мы с аппетитом уплетаем «божий дар» в жареном виде. Приближаемся к экватору. Американцы, убедившись, что государственным интересам Соединенных Штатов мы не угрожаем, качнув крыльями, улетают и больше не возвращаются. Пересекаем экватор. Все без исключения члены экипажа делают это впервые. Соблюдаем традицию и в виду открывшихся берегов индонезийских островов Суматра и Калимантан (помнилось с детства его прежнее романтическое название — Борнео) празднуем день морского царя — Нептуна. Поскольку я уже в те времена, мягко говоря, худобой не страдал, народ выбрал Нептуном меня. Сижу по-турецки на кормовом выступе ограждения рубки. Мою голову украшает картонная корона и сделанная из мочалки борода. В руках самодельный же (из черенка швабры) трезубец. Вокруг меня — черти и русалки — раскрашенные и соответственно одетые матросы. Всем очень весело, поскольку кроме грамоты, удостоверяющей, что такого-то числа «сей отрок» пересек экватор, «отроку» выдается «чарка» — алюминиевая кружка с коктейлем из вина, входящего в норму автономного пайка, и компота. За моей спиной музыкальное сопровождение: механик Юра Манченко лихо играет на аккордеоне родные напевы.
Подготовка к встрече Нептуна. Макасарский пролив. 4 июня 1962 г. - Г.В.Таргонин. «Лесами древними покрытая, морями теплыми омытая...» - Военно-технический альманах «Тайфун» №1/2002.
Лодки, по случаю праздника, лежат в дрейфе. К вечеру «гуляние» закончено. Продолжаем движение. Нас опознает пограничный индонезийский катер. На пятнадцатые сутки похода наблюдаем торчащие из воды останки крейсера. Это одна из жертв Второй мировой войны. Именно здесь произошло одно из ее сражений — знаменитый бой в Яванском море. Значит, мы у входа в главную базу индонезийского флота город Сурабайю. Навстречу спешит «систер-шип» точно такая же, как наши, но с носовой зенитной пушкой-автоматом, подводная лодка. Обмениваемся позывными. Это переданная год назад Индонезии лодка под командованием капитана 2 ранга Джанелидзе, сына знаменитого среди врачей и военных моряков, бывшего главного хирурга ВМФ Ю.Ю.Джанелидзе. Вступаем ей в кильватер. Лодка Джанелидзе в роли лоцмана методом лидирования ведет нас по незнакомому входному фарватеру, переходящему в канал, в базу, где нам предстоит теперь провести довольно много времени. Любуемся пальмами и банановыми кустами на берегу. С удивлением наблюдаем, как из мутно-зеленой воды канала, соединяющего море с рекой (от Сура — акула и Байя — крокодил), выглядывают головы морских змей и панцири гигантских черепах. С дрожью думаю, как было бы неприятно оказаться в таком «окружении» за бортом.
Встреча и малопонятные команды
Входим в обширную удобную гавань. Хорошо видны окрашенные блестящей шаровой краской с огромными, художественно выписанными (с тенями) бортовыми номерами надводные военные корабли. Видны и подводные лодки, к ним швартуется лодка нашего «лоцмана». Вот и широкий бетонный причал, к которому надлежит швартоваться. На причале группы индонезийских морских офицеров в серой форме, очень напоминающей американскую. Среди них просматривается высокая грузная фигура в штатском. Это старший военный специалист, которому подчинены все военные специалисты СССР в Индонезии, вице-адмирал Чернобай. Я его помню еще по Черноморскому флоту. Швартуемся, подаем сходню и выстраиваемся на кормовой надстройке. Одеты во все чистое и парадное, насколько позволяет тропический вариант нашей формы. Кстати, если у офицеров эта форма довольно приличная: кремовая рубашка с расстегнутым воротом, без рукавов и кремовые же брюки, то у матросов и старшин она довольно нелепая: тропическая панама, синий легкий костюм с шортами, длинные чулки-гетры и сандалии. Начштаба докладывает о результатах похода адмиралу. На наших лицах радостное возбуждение: сейчас похвалят, ведь поход прошел вполне благополучно, без аварий, поломок и ЧП... !
Старший лейтенант минно-торпедной части. Форма одежды подводников, проходивших службу в тропических районах мирового океана. 1970-1990 годы. - Но на лице адмирала явное недовольство. Он с раздражением тычет пальцем почему-то на кормовые флаги лодок. Не поворачивая головы (стойка «смирно»!) кошусь на флаг. Неужели боцман подвел и флаг чем-то запачкан или, не дай бог, порван? Нет, все в порядке: флаг новехонек. В чем же дело? Адмирал тем временем махнув на прощание рукой в нашу сторону, садится в стоявшую на причале красивую машину и уезжает. Обескураженный начштаба возвращается к лодкам и подзывает к себе командиров. Через две минуты становится ясной причина плохого настроения адмирала. Командир передает приказание: наши военно-морские флаги немедленно заменить на индонезийские, всем быстро переодеться в штатское, никому на берегу в советской форме не показываться, индонезийцев на корабль не допускать. Скрепя сердце, спускаем (а как же требование устава — ни перед кем и никогда не спускать...?) наш славный родной военно-морской флаг, поднимаем красно-белый индонезийский. Теперь ясно, зачем получили «гражданку». Переодеваемся. Вот уже у трапа прохаживается вооруженный автоматом Калашникова вахтенный в полосатой рубашке с закатанными рукавами, в шортах, сандалиях, с повязкой «рцы» на голой руке, без головного убора. Не менее опереточно (ни дать, ни взять «Свадьба в Малиновке») выглядит дежурный по кораблю с «Макаровым» на штатских брюках. Спрашиваю у командира и начштаба, объяснил ли адмирал зачем мы сюда пришли? Оба ничего вразумительного ответить не могут. Или знают, но молчат, или сами толком ничего не понимают. Опять, как во Владивостоке, — «тайны Мадридского двора» или, как говорил Райкин, «рекбус-кроксворд»...
Трагедия АПЛ «Курск». Кто виноват? 10 августа 2000 года подводная лодка К-141 «Курск» вышла в море для участия в трехдневных плановых учениях на полигоне в Баренцевом море. На борту 117 членов экипажа и один прикомандированный - представитель завода «Дагдизель». По плану учений 12 августа в 9:40 «Курск» должен был начать подготовку, а в период с 11:40 до 13:40 провести учебную атаку авианесущей группы кораблей. В 8 часов 51 минуту по московскому времени командир доложил о готовности к торпедной стрельбе. Последние записи в бортовом журнале лодки были оставлены в 11:15 минут 12 августа. В 11.30 на крейсере «Петр Великий» зафиксированы вспышка и хлопок. В 12-00 «Курск» не вышел на сеанс связи, в 15-00 опять не вышел на плановую связь, еще через три часа не поступил доклад об оставлении полигона (Какая странная беспечность командования флотом – на полигоне не санкционированные взрывы, подводная лодка в установленное время не выходит на связь, запланированная торпедная атака тоже не проведена (!) но как говорится –«Никто и ухом не повел»). В этот же день в районе 11:30 норвежские сейсмологические станции зафиксировали 2 толчка, сила которых составляла 1,5 балла по шкале Рихтера (с учетом удаления от эпицентра, это было эквивалентно взрыву 100 кг. тротила) и 3,5 балла (эквивалент 1-2 тоннам тротила). Данные толчки произошли с интервалом в 2 минуты 15 сек (135 сек) в море на расстоянии около 175 км от Североморска. В 11 часов вечера, в установленное время, снова «Курск» не вышел на контрольный сеанс связи. В 23.30 по флоту была объявлены тревога. 13 августа в 04.30 подводная лодка была обнаружена эхолотом крейсера «Петр Великий» в точке с координатами 69.666667, 37.58333369°37' с. ш. 37°35' в. д. в. лежащей на грунте. Акустики на крейсере доложили о стуках из отсеков лодки (на самом деле ко времени обнаружения на «Курске» уже никого не было в живых. Но стуки были реальные - вероятно они исходили от другого подводного объекта который мог находиться в поблизости). В район аварии начали прибывать спасательные суда. Спасательные работы велись силами Северного флота и проходили в период с 13 по , но оказались безуспешными. Применялись подводные аппараты (автономные снаряды) АС-15, АС-32, АС-34 и АС-36, которые не могли пристыковаться к лодке предположительно из-за повреждения стыковочной площадки на корпусе лодки. к работам допустили норвежское судно «Seaway Eagle», во второй половине дня водолазы с этого судна спустились к подводной лодке, обследовали люк и подали сигналы с целью выяснения наличия живых людей на лодке. Ими подтверждено повреждение стыковочной площадки. 21 августа, утром смогли вскрыть верхний люк шлюзовой камеры, а через несколько часов был открыт и нижний люк. Подтверждено, что экипаж подводной лодки погиб.
В это же время на «Курске» (предположительная версия) Первый взрыв, вызвал мгновенный интенсивный пожар в 1-м отсеке. Все люди, находившиеся там, погибли в течение нескольких первых секунд. АПРК «Курск» в это время находился на перископной глубине, готовясь к учебной торпедной атаке, а потому его выдвижные устройства были подняты. Взрывная волна первого взрыва прошла в центральный пост (ЦП), находящийся во 2-м отсеке. Часть находившихся там людей, возможно, сразу же погибла, другие были оглушены ударом. Далее взрывная волна прошла по трубопроводам вентиляции, загнула штоки гидроподъемников выдвижных устройств, из-за чего все они так и остались поднятыми. Эта же взрывная волна забросила во все отсеки и запах гари. Именно поэтому весь оставшийся к тому времени в живых личный состав сразу же включился в портативные дыхательные аппараты (ПДА), а офицеры, находившиеся на пульте Главной энергетической установки (ГЭУ) ядерного реактора, - в шланговые дыхательные аппараты (ШДА). Из-за того, что весь личный состав ЦП вышел из строя и лодкой уже некому было управлять, «Курск» начал стремительно погружаться. Пожар в 1-м отсеке продолжался, а потому подводники, находящиеся в 3-м отсеке начали уходить в сторону кормы. Однако дальше 4-го отсека уйти не успели. Еще до погружения на дно на «Курске» сработала аварийная защита реактора, и почти сразу же за этим последовал второй взрыв (со времени первого прошло всего каких-то 130 секунд), гораздо большей мощности, чем первый. Новая ударная волна была в несколько раз мощнее первой. От ее удара переборка между 1-м и 2-м отсеками, работая как поршень, двинулась к корме, сминая и сметая все на своем пути, срезая даже трубопроводы воздуха высокого давления (ВВД). В результате этого воздух ВД стал интенсивно поступать из цистерн в 1-й, 2-й и 3-й отсеки и выходить наружу через пробоину в 1-м отсеке. Новая взрывная волна разрушила трубопроводы вентиляции, вплоть до 5-бис отсека. Эта волна догнала и убила всех тех, кто пытался найти спасение в 4-м отсеке. Их так и нашли там - тридцать человек, лежавших друг на друге в коридоре 4-го отсека. В 5-м отсеке от удара взрывной волны погибла в полном составе боевая смена пульта ГЭУ: капитан 2 ранга В. Исаенко, капитан 3 ранга Д. Мурачев, капитан-лейтенанты Д. Пшеничников, А. Васильев, С. Любушкин и старший лейтенант А. Митяев. Часть офицеров оказалась выброшена волной в отсечный коридор. Все они так и остались в ШДА. Убийственный смерч второй ударной волны остановила лишь кормовая переборка 5-бис отсека. В промежутке между первой и второй ударными волнами (130 секунд) кто-то из находившихся в 6-м отсеке подводников успел захлопнуть легкую переборочную дверь, дав тем самым личному составу кормовых отсеков шанс на спасение. Когда «Курск» подняли и поставили в плавдок, оказалось, что кормовая переборка 5-бис отсека выгнута дугой. Однако свою задачу она выполнила и остаточную силу взрыва все же выдержала… Оставшиеся в живых подводники в 6-м, 7-м, 8-м и 9-м отсеках в это время делали все возможное для герметизации своих отсеков. Никакой паники, а тем более бегства в 9-й отсек не было. Командиры отсеков поддерживали между собой связь и советовались по дальнейшей совместной борьбе за живучесть. Потом специалисты обнаружат во всех 4-х кормовых отсеках развернутые аварийные телефоны, по которым и осуществлялась эта связь. Одновременно личный состав 6-го отсека под руководством капитан-лейтенанта Рашита Аряпова, несмотря на весь трагизм происходящего с ним, вручную подключил дополнительную группу газа высокого давления для компенсации температурных расширений 1-го контура реактора. Этим они обеспечили надежную герметичность реактора для окружающей среды… Позднее, после подъема «Курска», специалисты будут единодушны, что именно действия личного состава 6-го отсека оказались решающими для сохранения нормальной радиационной обстановки. Однако вскоре началась интенсивная фильтрация воды в 6-й отсек из затопленного 5-бис, а потому подводники приняли решение на отход в кормовые отсеки. Установлено, что 6-й, 7-й и 8-й отсеки покидались организованно и без паники. Уходя, подводники забирали с собой все комплекты регенерации В-64, индивидуальные дыхательные аппараты для всплытия (ИДА-59) и спасательные гидрокомбинезоны СГП. Они не бежали с поля боя, а отступали, чтобы, закрепясь на своем последнем рубеже, принять последний неравный бой в 9-м отсеке. К 13 часам 12 августа в девятом отсеке собралось двадцать три человека. Это были все, кто к этому времени оставался в живых. Общее командование взял на себя, вероятнее всего, капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. Почему вероятнее всего? Потому, что ни в одной из двух найденных записок об этом не сказано однозначно, однако бумаги, найденные в кармане Дмитрия Колесникова, позволяют предположить, что командовал именно он. Помимо записки, в его кармане оказался список всех двадцати трех остававшихся на тот момент в живых подводников. Возле каждой из фамилий стояли галочки. Скорее всего, Колесников время от времени проводил перекличку личного состава. По крайней мере он это проделал дважды - в 13 и 15 часов. Каково было моральное состояние оказавшихся в девятом отсеке? Будучи профессионалами, все прекрасно понимали трагичность ситуации. Однако паники не было. Сейчас об этом можно говорить уже с полной уверенностью. Исчерпывающий ответ на этот вопрос дали врачи, производившие обследование поднятых на поверхность тел. Как известно, в человеческом организме имеются определенные запасы гликогена (сахара и глюкозы). Наибольшее количество сахара и глюкозы находится в печени и в мышцах. Меньше -в крови. Гликоген - это мощное энергетическое средство, своеобразный стратегический запас человека на случай стрессов. Так вот, обследование тел поднятых из девятого отсека подводников показало, что в их печени и мышцах ни глюкозы, ни сахара не было. Это означает лишь одно: все пережили сильнейший стресс. Да другого и быть не могло: что еще должен чувствовать человек, когда лодку сотрясают один за другим два взрыва, после чего тухнет даже аварийное освещение, лодка бьется о дно, а через носовые переборки хлещет вода? Кто бы мог воспринять это с ледяным спокойствием? Да никто! Ясно, что все оставшиеся в живых пережили сильнейшее нервное потрясение. Но врачи обнаружили и иное. В крови поднятых подводников гликоген присутствовал, причем его содержание было даже выше нормы! Это означает, что запасы его не были израсходованы до конца, то есть стресс был, но он был кратковременным, а затем люди успокоились. Если бы оставшиеся в живых пребывали в состоянии паники, их организмы «поглотили» бы и последние резервные запасы гликогена, но этого не произошло. Итак, наличие спокойной и деловой обстановки в девятом отсеке можно считать доказанным. Чем занимались подводники? Прежде всего они «поддули» отсек, то есть создали в нем повышенное давление, чтобы избежать поступления воды. Во второй записке, найденной немного позднее первой, говорится, что давление в отсеке было повышено до 0,6 килограмма на квадратный сантиметр. Этот же показатель видели и водолазы на манометре девятого отсека. Вода в отсеке была, но ее уровень не превышал 15 - 20 сантиметров. Аварийное освещение не работало. Аккумуляторные батареи на «Курске» размещались в трюме первого отсека, и поэтому после взрыва ни о какой электроэнергии не могло быть и речи. Однако в отсеке имелось штатное количество аварийных фонарей, которыми подводники и пользовались. Вскоре стало холодно, и всем пришлось надеть утеплители - костюмы, проложенные прошитым поролоном. Размотанный шланг ВПЛ красноречиво говорит о готовности к борьбе с пожаром, а подключенная к сети трубка аварийного межотсечного телефона - о попытке прозвонить все отсеки и попытаться определить оставшихся там в живых. Вполне возможно, что именно так была сразу же после взрыва установлена связь с личным составом шестого, седьмого и восьмого отсеков. Судя по всему, подводники готовились покинуть отсек свободным всплытием. Для этого были проведены все необходимые мероприятия, приготовлены дыхательные аппараты. По мнению врачей-физиологов ВМФ, при всплытии со стометровой глубины сто процентов выходящих наверх получают декомпрессионную болезнь, а многие и сильную баротравму легких. Но при столь экстремальной ситуации вопрос стоит крайне жестко: жив или мертв, а потому к подобным сопутствующим неприятностям относятся как к неизбежности. Но для того чтобы всплыть, подводникам надо вначале еще суметь покинуть подводную лодку. Этого находившиеся в девятом отсеке сделать не смогли. Все их многочисленные попытки открыть аварийно-спасательный люк (АСЛ) успехом не увенчались. Вероятно, стакан АСЛ, который жестко соединяет легкий и прочный корпуса лодки, «повело» (перекосило) в результате взрыва. В пользу этой версии говорит тот факт, что норвежские водолазы смогли открыть верхний люк АСЛ только применив специальное устройство. Невозможность самостоятельного выхода на поверхность, конечно же, осложнила и без того достаточно тяжелое положение двадцати трех человек, находящихся в девятом отсеке. Но потеряно было далеко не все! Скорее всего, именно к этому времени относятся написанные Дмитрием Колесниковым слова: «... Не надо отчаиваться!» В этих трех словах командир дивизиона живучести выразил свое собственное состояние: да, выйти из лодки нам не удалось, однако остается надежда на то, что нас найдут и спасут, а потому не надо отчаиваться, надо бороться за жизнь, надо выиграть время! То же самое он, по-видимому, говорил и собравшимся в отсеке товарищам. И капитан-лейтенант Колесников, и остальные подводники прекрасно понимали, что после того, как лодка не вышла на связь, по флоту уже объявлена тревога, и их ищут. А потому теперь надо было всеми силами бороться за живучесть отсека, за сохранение собственной жизни и ждать, ждать, ждать. То, что после 15 часов Дмитрий Колесников пишет уже в темноте, тоже говорит в пользу этой версии. Сколько времени придется находиться в отсеке, не мог сказать никто, а потому надо было экономить батареи аварийных фонарей. Что произошло далее в 9-ом отсеке? Что вызвало гибель собравшихся там моряков? Когда врачи приступили к обследованию извлеченных водолазами тел, им сразу же бросилось в глаза, что подводников можно сразу же по внешнему виду разделить на две категории. В первую категорию вошли те, чьи тела были совершенно не повреждены. Все они были абсолютно узнаваемы. Лица и руки имели при этом характерный красноватый оттенок, что бывает обычно при отравлении угарным газом. При нажатии на грудь слышалось характерное похрустывание. Это было так называемое явление крепитации. Присутствовали и подкожные эмфиземы - явные признаки того, что человек жил и погиб в атмосфере с повышенным давлением, и его организм успел насытиться азотом. Из носа выделялась пенообразная жидкость, что тоже говорило о длительном нахождении под повышенным давлением. Таких тел было подавляющее большинство. По мнению врачей, смерть подводников могла наступить в районе 15 ч 45 м и 19 ч 28 м двенадцатого августа (Вывод о времени наступления смерти этих людей судмедэксперты сделали, исходя из уровня гликогена и глюкозы в тканях и жидкостях человеческого организма. Оказывается, в процессе жизнедеятельности глюкоза циркулирует в крови, участвует в различных биохимических реакциях организма, а излишки ее откладываются в основном в печени и частично в мышцах в виде гликогена, где и хранятся до того момента, когда человек перестает потреблять пищу. В случае же угрозы для жизни у любого человека происходит очень быстрый выброс иногда всего гликогена обратно в кровь - такова подсознательная реакция организма на стресс - чтобы бежать куда-то, что-то делать... После скорой утилизации в кровь этот продукт столь же быстро там расходуется: полное истощение запасов гликогена в крови происходит через 4-8 часов. Как показывает судебно-медицинская практика, примерно в такие же сроки наступает смерть от переохлаждения. Проведя соответствующие исследования, судмедэксперты обнаружили, что у каждого моряка, принявшего смерть в 9-м отсеке, печень и мышцы, как и ожидалось, освободились от гликогена полностью, а концентрация глюкозы в крови была в 3-5 раз выше нормы. Приняв во внимание, что первый взрыв торпеды произошел в 11.28, а на одной из записок командира 7-го отсека капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова стояло указание времени ее написания - 15.15, судмедэксперты пришли к выводу, что смерть последних остававшихся в живых членов экипажа «Курска» наступила в промежутке между 15.15 и 19.28. Вторую категорию составляли тела, подвергшиеся термическим и химическим ожогам. Таких тел было по меньшей мере три. У одного из подводников было буквально стесано все лицо. На костях черепа остались только остатки мышц. У другого полностью отсутствовала брюшная стенка, внутренние органы, однако, были целы. От пожара так сгореть люди не могли. Налицо было явное сожжение щелочью, причем воздействие было очень интенсивным и кратковременным. Так что же все-таки случилось 12 августа в девятом отсеке между 15.15 и 19.28? А произошло следующее. К вечеру в отсеке стало ощущаться кислородное голодание, и было решено зарядить РДУ свежими пластинами регенерации. Эту операцию поручено было выполнить троим подводникам. Они подошли к РДУ, имея при себе банку с В-64, и начали его перезаряжать. В этот-то момент и произошло непоправимое. Кто-то из троих уронил пластины регенерации, а возможно, и всю банку в воду, перемешанную с маслом. Почему так случилось, можно только предполагать. Скорее всего, сказались усталость предыдущих часов, теснота и недостаток освещения. Раздался взрыв... По характеру ожога возможно предположить, что в последний момент один из подводников пытался накрыть собой упавшую банку с регенерацией и принять всю силу взрыва на себя. Вне всяких сомнений, он совершил подвиг, который до сих пор, увы, так и остался неоцененным. Однако даже этот отчаянный смертельный бросок ничего уже не мог изменить... Находившиеся рядом с РДУ люди погибли почти мгновенно в результате взрыва. Остальные жили немногим дольше. Взрыв сразу же выжег весь кислород в отсеке, выделив огромное количество угарного газа. Никто не ожидал взрыва, а потому все подводники находились без дыхательных аппаратов, которые вполне обоснованно берегли на случай выхода из подводной лодки. А потому всем им было достаточно одного-двух вдохов угарного газа, чтобы потерять сознание. Это был конец. Люди попадали в воду, чтобы уже никогда из нее не подняться. Все произошло так стремительно, что вряд ли кто-то из находившихся в девятом отсеке подводников смог до конца осознать, что же произошло (Путем судебно-медицинских экспертиз также было установлено, что практически у всех 23 членов экипажа «Курска», уцелевших после взрывов торпед и перешедших по приказанию командиров в 9-й кормовой отсек, концентрация карбоксигемоглобина (то есть гемоглобина, связанного с молекулой угарного газа) в крови составляла 90-100%. Это однозначно свидетельствовало о прижизненном отравлении людей угарным газом высокой концентрации и их смерти в течение нескольких секунд). Взрыв выжег весь кислород, и гореть больше было просто нечему. Понемногу в отсек продолжала фильтроваться вода, и к моменту открытия АСЛ норвежцами он был уже полностью затоплен, исключая лишь небольшую воздушную подушку у подволока с содержанием кислорода в семь процентов. Люди, как известно, могут дышать лишь воздухом, содержащим не менее двенадцати процентов кислорода, после чего теряют сознание. Семь процентов - это результат интенсивного горения или взрыва. Люди до столь низкой концентрации кислорода никогда «выдышать» воздух не могут…
Таинственные стуки
Сводная таблица записей вахтенных журналов крейсера "Петр Великий"
Время начала сигнала
Время прекращения сигнала
Пеленг
Примечания
час
минут
час
минут
12 августа
11
30
-
-
96
Вспышка, хлопок
13 августа
02
28
02
28
281
Стуки под водой
02
57
03
52
174
Серии однородных стуков
04
03
04
28
117
Прослушиваются стуки
05
05
05
08
237
Прослушиваются стуки
05
27
-
-
80
Серии стуков
08
17
-
-
276
Через шум прослушиваются стуки
09
39
-
-
140
Стуки (1 продолжительный, 7 коротких)
22
25
22
48
4,5
Прослушиваются стуки SOS
14 августа
00
16
00
36
1,5
Прослушиваются стуки SOS
02
05
05
22
4,5
Стуки SOS, тройные удары
05
35
06
07
4,5
Прослушиваются стуки
11
00
-
-
338
Дробь и одиночные стуки
11
08
-
-
306
Стуки прекратились. Звук, похожий на хлюпанье, прекратился
Из таблицы видно, что стуки продолжались более суток, но как следует из судебно-медецинской экспертизы с «Курска» сигналы могли исходить до 19 ч 28 мин 12 августа, причем тип стуков показывает, что они производились специальным автоматическим устройством которого на русских подводных лодках нет. Напрашивается вывод - стуки исходили от столкнувшейся с «Курском» субмариной. Таким образом аварийная субмарина не ушла сразу после столкновения, а двое суток лежала на грунте неподалеку от места столкновения, а противолодочные самолеты обнаружили другую субмарину. Возможен и еще один вариант. «Неизвестная» субмарина после столкновения с «Курском» связалась с другой своей субмариной, та пришла в район аварии и стала имитировать аварийные сигналы отвлекая на себя внимание, тем самым давая возможность аварийной субмарине малым ходом в 5 уз (9 км/ч) отойти как можно дальше от места столкновения и, тем самым избежать возможной расправы. Подъем «Курска» К подъему АПЛ «Курск» были предъявлены жесткие требования - поднимать без крена и дифферента, без воздействия на наружный корпус и др. Продиктованы они были тем, что в результате взрыва механизмы АПЛ сорваны со своих фундаментов, а состояние боезапаса неизвестно. В феврале фирмой (Голландия) было предложено следующее техническое решение: поднимать лодку с помощью гидравлических домкратов, установленных на судне. В каждом домкрате был предусмотрен динамический компенсатор, который должен был компенсировать динамические усилия при отрыве «Курска» от грунта и на конечном этапе его подъема при приближении к поверхности. Его механизм на основе газовой компенсации амортизировал каждый из домкратов и позволял при динамических воздействиях иметь вертикальные перемещения до двух метров. В свою очередь совместно с Институтом им. Академика Крылова, 1-м и 40-м институтами ВМФ разработали конструкцию захватов подъемных устройств. Суть проекта заключалась в следующем: в лодки между вырезались отверстия, туда заводились зацепы с выдвижными лапами. Отделом прочности Института им. Академика Крылова было подсчитано, что и выдержат такую нагрузку.
Изготовление технических средств подъема, принципы их работы Все технические средства подъема размещались на барже «Giant 4». Баржа прошла серьезную модернизацию на верфи Shipdock Amsterdam (Голландия). Корпус баржи во многих местах был упрочнен. На ней были установлены двадцать шесть домкратов и компенсаторов с катушками большого диаметра со всей необходимой энергетикой и рабочими средами. Все это оснащалось соответствующими системами и пультами управления. На барже были организованы жилой блок и хранилище для запаса рабочих сред ( и тому подобное). Каждый домкрат обеспечивал подъем при помощи 54 стрендов (Стренд - своеобразный трос диаметром 18 мм, состоящий из семи прочных металлических стержней: одного центрального, близкого по форме к цилиндру, и шести трапецеидального сечения). Стренды были намотаны на катушки диаметром около трех метров. Рабочая часть стрендов от домкрата шла через клюзовую трубу, вваренную в корпус баржи, к зацепу и закреплялась на нем. Пучок из 54 стрендов выдерживал нагрузку около 1000 тонн. Днище баржи переделывалось под конфигурацию подводной лодки с впадиной под рубку «Курска» и «седлами» вдоль всей длины прижатия подводной лодки к днищу баржи. При операции подъема баржа усилием домкратов притягивалась вниз и увеличивала свою осадку. В результате возникала архимедова сила и фактически отрывала «Курск» от грунта. Далее «Курск» притягивался к днищу баржи при помощи тросовых гидродомкратов, при этом пучки стрендов наматывались на катушки. Опускание зацепов к отверстиям производилось по двум из четырех специальных направляющих тросов, крепившихся к направляющему кольцу. Кольцо, в свою очередь, закреплялось к «корзине», установленной непосредственно над отверстием, вырезанным в прочном корпусе «Курска». После заведения зацепов в отверстия их лапы раздвигались при помощи гидравлики и фиксировались стопором. Для заведения лодки в плавучий док ПД-50 были изготовлены два L-образных понтона, спроектированных фирмой . Дело было в том, что максимальная глубина погружения дока позволяет заводить в него корабли с осадкой не более 14 метров. Осадка же баржи «Giant» с притянутым к ее дну «Курском» составляла 20,7 метров. Следовательно, систему «Giant»-«Курск» нужно было поднять примерно на 7 метров. Вес же системы составлял 19 500 тонн. Подъем баржи и лодки на необходимую высоту осуществлялся путем заведения под ее борта двух понтонов. При расчете параметров подъема специалисты решали две сложные технические проблемы. Первая заключалась в том, что было невозможно точно подсчитать, с какой силой грунт притягивает лодку. Исследования грунта тремя специализированными институтами дали очень большой разброс результатов. Вторая: степень разрушения первого отсека позволяла предполагать его возможный отрыв от тела лодки во время подъема, что могло бы привести к тяжелым, непоправимым последствиям. В итоге было решено предварительно дать на подъемную систему равномерную нагрузку, равную примерно 50 % веса лодки, выдержать около 6 часов, затем ассиметрично увеличивать нагрузку на корму. Кроме того, был предусмотрен и запасной вариант на тот случай, если лодка все-таки не оторвется от грунта. Под кормовую оконечность «Курска» был заведен трос. Трос был прикреплен к двум буксирам: «SmitWijs Singapore» и «Артек». Буксиры были готовы в случае необходимости протянуть трос вдоль лодки под килем настолько, насколько это оказалось бы возможным. Что касается проблемы первого отсека, то его было решено отрезать. Чтобы приступить к организации подъема «Курска», необходим был подробный внешний осмотр корабля и поверхности дна в районе затопления, а также радиационный мониторинг. Для этих целей были выполнены две экспедиции. Первая - с 3 по 15 сентября 2000 года с привлечением спасательного судна Северного флота «Михаил Рудницкий» с глубоководными аппаратами и на борту. Вторая - с 24 сентября по 2 октября 2000 года с участием научно-исследовательского судна Института океанологии имени П. П. Ширшова с двумя глубоководными аппаратами «Мир». В октябре 2000 года также состоялась операция «Регалия» по вскрытию корпуса АПЛ «Курск» и поиску погибших моряков. Операция осуществлялась фирмой (Норвегия) c привлечением российских водолазов. Водолазы базировались на специальной норвежской полупогружной платформе «Regalia», эта платформа могла притапливаться меняя осадку с 11 метров до 21-го. В результате операции из девятого отсека было эвакуировано 12 тел погибших моряков, в том числе тело капитан-лейтенанта Колесникова, оставившего предсмертную записку. Проникнуть в остальные отсеки, а также эвакуировать еще 11 найденных тел из 9-ого отсека не представлялось возможным. Далее предстояло осуществить отрезку разрушенной взрывом части первого отсека, вырезку отверстий для зацепов в части в районах с координатами, указанными . Компании Smit и для отрезки первого отсека предложили использовать технологию, применяемую при резке трубопроводов больших диаметров. В качестве основного звена этой режущей системы используется своеобразная пила. Она состоит из троса, нанизанных на него цилиндрических элементов, поверхность которых имеет вид горной поверхности с хаотично расположенными островерхими горушками разной высоты, сделанными из высокопрочного режущего материала. Пробег троса в одну сторону составляет около 20 метров. С обоих бортов лодки в районе первого отсека должны были устанавливаться большие цилиндрические башни, имеющие только верхние днища. На башнях размещались колесные направляющие блоки с заведенными на них ходовыми тросами пилы и гидроцилиндры для поперечно-возвратной протяжки троса. При откачке воды из башни за счет перепада давления на верхнем днище снаружи создавалось огромное усилие, которое вдавливало башню в грунт по мере распиловки перекинутой через верх лодки пилой. По мере проверки пилы в ее конструктивное исполнение, системы управления, режущие элементы вносились изменения. Сама отпиловка первого отсека проходила очень сложно, требовала частых трудоемких подключений водолазов для перестройки системы при обрывах ходового или режущего троса пилы, а также при отрезке вручную отдельных элементов корпусных конструкций. Эта операция проходила в августе 2001 года, и в ней участвовало два судна: баржа «Carrier» (фирма Smit) с оборудованием для отрезки, судно «Mayo» (фирма DSND), обеспечивающие все водолазные работы. После отпиловки первого отсека глубоководные водолазы проделали в корпусе лодки технологические отверстия, для введения зацепов. После закрепления зацепов, в ночь на 8 октября началась раскачка корпуса подводной лодки, чтобы максимально снизить его сцепление с илистым грунтом. И рано утром того же дня корпус «Курска» достаточно легко оторвался от дна и начал плавно подниматься к днищу баржи «Джайнт-4». Первоначально операция проходила в строгом соответствии с технологическим планом, который предусматривал остановки через каждые десять метров. Эти паузы использовались для замера радиационного фона и контроля за целостностью конструкций. Но затем погода внесла свои коррективы - поступил сигнал от метеорологов: надвигается шторм. Тогда, не дожидаясь, когда подлодку окончательно закрепят под днищем баржи, вице-адмирал Моцак отдал приказ - начать буксировку «Курска». Это было очень рискованное решение - никто не знал, как поведет себя многотонная махина во время неизбежной болтанки. Под килем оставалось еще сорок два метра, когда повисший на гидрозахватах «Курск» вместе с баржей лег курсом на базу в Кольском заливе. К полудню каравану удалось пройти большую часть пути - 110 морских миль, которые отделяли караван от точки назначения - дока № 50, расположенного близ поселка Росляково. Погода в этом районе была благоприятной, поэтому в штабе экспедиции не было сомнений, что отряд судов войдет в Кольский залив без проблем. Примерно в 15 часов была осуществлена стыковка подводной лодки с баржей «Джайнт-4». Рубка «Курска» вошла в так называемое подводное седло, заранее сделанное в днище баржи, началась установка защитной сетки на линии отреза первого отсека, чтобы предохранить подлодку от вымывания при транспортировке фрагментов из второго отсека, так как и они могли оказаться очень полезными при выяснении причин катастрофы «Курска». Отрезанный первый отсек так и остался лежать на дне. С предельной осторожностью «Джайнт-4» вместе с «Курском» был поставлен на рейд губы Белокаменной, как раз напротив судоремонтного завода в поселке Росляково. Три самых опытных лоцмана вели в бухту гигантскую конструкцию. Акт о завершении операции подъема, транспортировки и постановки АПЛ «Курск» в док был подписан руководством ФГУП «ЦКБ МТ «Рубин» и компании «Маммут Транспорт Антиллесс Н. В.» 22 октября 2001 года.
Работа экспертов После того как «Курск» поставили в сухой док поселка Росляково, судмедэксперты майор Шамиль Шамшудинов и старший лейтенант Александр Горбунов из судебно-медицинской лаборатории (СМЛ) Североморска, капитаны Сергей Иваненко и Евгений Капустин из СМЛ ЛенВО, входившие в состав следственных групп, ступили на борт подводного крейсера. Руководители Генеральной прокуратуры требовали в максимально короткие сроки обнаружить и извлечь на поверхность тела (или фрагменты тел) 118 погибших моряков, скрупулезно фиксируя окружающую обстановку. Работа экспертов в разрушенном корпусе лодки оказалась сопряженной с риском для жизни. Когда отсеки открыли, там была атмосфера, непригодная для дыхания, - после взрыва и пожара сохранялось повышенное содержание угарного газа. Моментального проветривания, естественно, не произошло, и осмотр поначалу приходилось проводить в специальных защитных костюмах с изолирующими дыхательными устройствами, что существенно сковывало движения. Запас дыхательных веществ ограничивал время каждого захода следственной группы в отсеки 20 минутами. Передвигались в темноте по осклизлым помещениям, где еще оставалась вода вперемешку с жидкостями, вытекшими из маслопроводов корабля, никогда точно не зная, не обрушится ли вдруг на тебя какой-нибудь предмет, прибор, агрегат и не вонзится ли неожиданно в бок какая-либо железяка. Подчас действия членов следственной группы из-за повышенных мер предосторожности были сравнимы с работой саперов. Поиски тел сопровождались необходимыми следственными действиями - составлением протокола, описаниями места обнаружения, видео- и фотосъемками. Случались и непредвиденные задержки - когда, например, при температуре воздуха до минус 25 градусов по Цельсию и повышенной влажности видеотехника просто отказывала. Кроме того, в первых отсеках люди долго ходили по... взрывчатке: сначала удивились, что это такое желтовато-серое под ногами, потом сообразили, что это «начинка» разрушенных в ходе катастрофы торпед. Впоследствии в справке, подготовленной экспертами, значилось, что на «Курске» обнаружили и собрали не менее 480 кг взрывчатого вещества. Тела многих моряков были зажаты различными предметами, покореженными переборками, сдвинутыми сейфами, поэтому в состав следственных бригад помимо следователей, судмедэкспертов и офицеров медицинской службы включили и рабочих, которые резали сваркой отдельные металлические конструкции. После этого тела вручную перетаскивали по заваленным отсекам и, опять же, на руках поднимали из холодного железного нутра корабля наверх. Нередко случалось так, что эксперт и следователь в обнимку с трупом карабкались по узким трапам от нескольких десятков минут до нескольких часов, вытаскивая очередного погибшего наружу. В таком напряженном режиме четверо судмедэкспертов, поочередно меняясь, проработали без выходных более 40 суток.
Отсек АПЛ «Курск» разрушенный взрывом
Из 118 погибших моряков подводного крейсера почти сразу же поддавались опознанию в основном по внешним признакам тела 23 человек из 6-9-го отсеков «Курска». Тела же остальных членов экипажа из первых пяти отсеков были частично или полностью разрушены взрывами торпед и требовали либо каких-то отдельных дополнительных исследований либо применения методов медицинской идентификации - то есть комплекса молекулярно-генетических, краниологических, серологических, рентгенографических и прочих экспертиз. Только тогда можно было бы с уверенностью говорить о принадлежности какого-то исследуемого тела или его фрагмента конкретному лицу. Именно поэтому к проведению данных специальных исследований помимо вышеназванных судмедэкспертов Северного флота и ЛенВО были привлечены лучшие специалисты из 111 Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны в Москве, а также Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге: полковник запаса Сергей Зосимов, подполковники Дмитрий Момот и Игорь Толмачев, майор Владимир Ляненко. К началу февраля 2002 г. оставались неопознанными не более 30 тел, однако судмедэкспертов все время торопили: «Быстрее, быстрее...» - хотя, пока не собраны все останки, все сравнительные материалы, начинать идентификацию во избежание ошибки было никак нельзя. Наконец в начале февраля окончательно собрали и представили судмедэкспертам 187 упаковок с фрагментами тел, которые нужно было распределить на оставшихся, еще не опознанных членов экипажа. В основном на останках не было термических повреждений - как правило, механические: на подлодке рушились тяжелые переборки, сдвигались целые металлические пласты, рассекая людей. Поэтому исследовался каждый объект, в официальную схему заносились все его признаки, изымались материалы для биологов - чтобы определить группу крови, уровни разделения каждой части тела по мягким тканям и костям, затем проверялось соответствие-несоответствие одного фрагмента другому. Трудностей у судмедэкспертов и на берегу оказалось предостаточно. Работать пришлось не со своей лабораторной базой, а в морге, не приспособленном для столь массового поступления тел. Все члены погибшего экипажа в подавляющем большинстве являлись молодыми людьми, поэтому по костям их различить было достаточно трудно. Главным же образом дело осложнялось тем, что в российских Вооруженных силах никогда не существовало системы стройной медико-биологической регистрации. В частности, в личных делах многих моряков отсутствовали сведения о группе крови или же зубные формулы с указанием формы зубов, числа и месторасположения мостов и коронок. В таких случаях нередко выручала краниофациальная экспертиза - компьютерное совмещение изображений черепов с прижизненными фотоснимками погибших, благо такую уникальную программу специалисты Института космических исследований создали в 1990-х гг. В полном смысле слова вкалывая - без выходных, лишь с перерывами на сон, - судмедэксперты добились того, что этап идентификационных работ длился всего месяц с небольшим и закончился 15 марта 2002 г. К этому числу судмедэкспертам удалось подготовить к опознанию и идентифицировать 115 погибших моряков, Тела трех человек (два - членов экипажа и одно -представителя завода «Дагдизель»), находившихся в момент взрыва торпед в 1-м отсеке «Курска», обнаружить не удалось. Со дна Баренцева моря были эвакуированы потенциально опасный боезапас лодки и два ядерных реактора. Изучение лодки в сухом доке дало возможность с высокой степенью точности восстановить последовательность трагических событий последних часов жизни лодки и ее экипажа, а также установить возможную причину катастрофы. 23 августа 2000 года приказом Министра обороны России № 442 погибший личный состав атомного подводного крейсера «Курск» зачислен навечно в списки 7 дивизии 1 флотилии подводных лодок Северного флота. За мужество, героизм и отвагу, проявленные при исполнении воинского долга, члены экипажа атомного подводного крейсера «Курск» Указом президента Российской Федерации были награждены орденами Мужества (посмертно), а командир корабля капитан 1 ранга Геннадий Лячин удостоен звания Героя Российской Федерации (посмертно). В память о погибших моряках атомного подводного крейсера «Курск» 12 августа 2002 года в Москве, Нижнем Новгороде и поселке Видяево были открыты мемориалы. Командир атомной подводной лодки «Курск» Геннадий Лячин Версии ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ: подрыв подводной лодки на плавающей мине. Мина времен Второй мировой войны маловероятна - якорные контактные мины за 55-летний и более срок не смогли бы сохраниться и тем более, находиться в боевом состоянии: часто при попытке уничтожения такие мины просто рассыпаются, а взрывчатое вещество не детонирует. Кроме этого, данный полигон много лет используется Северным флотом для боевой подготовки, давно протрален и освоен. Разве что сорванную с якоря плавучую мину принесло течениями на Север (или она подброшена была туда специально), а в момент всплытия «Курска» она ударилась о 650-мм ТА, взорвалась, заклинила и воспламенила торпеду 65-76А, форс огня от которой вызвал пожар в торпедном отсеке с последовавшей через 2 с небольшим минуты детонацией части боезапаса. ВЕРСИЯ ВТОРАЯ: таран надводного судна большого водоизмещения. 11 августа, около полудня, нарушив запрет, через полигон пошел сухогруз «Механик Ярцев», но был выдворен из района учений. Руководство Северного морского пароходства подтвердило этот факт, при этом заявив, что водоизмещение судна всего 3000 тонн, а осадка- 5 метров. Далее, развивая версию, можно сказать, что удар пришелся в 650-мм ТА, воспламенив торпеду 65-76А, форс от которой вызвал пожар в торпедном отсеке с последовавшей через 2 с небольшим минуты детонацией. При всплытии всегда производится осмотр горизонта через перископ, глубина нахождения торпедного аппарата при этом 10-11 метров. Единственный корабль с такой осадкой- «Петр Великий», по официальным сообщениям, находился в 30 милях от места катастрофы. ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ: столкновение с иностранной подводной лодкой. В это время в районе учений находились «Мемфис» и «Толедо» ВМС США, а также предположительно «Сплендид» ВМС Великобритании. Рассматривая эту версию, ход событий может быть таким: при всплытии «Курска» встречные лодки, взаимно необнаруженные, ударились на малой скорости, под углом, носовыми частями, от удара топливо в торпеде 65-76А соединилось с окислителем, произошел взрыв, т.к. передняя крышка торпедного аппарата была прижата бортом ударившей субмарины, взрывная волна пошла внутрь торпедного отсека «Курска» в результате была выбита задняя крышка торпедного аппарата и струя (форс) раскаленных газов вызвала пожар в торпедном отсеке с последовавшей через 2 с небольшим минуты детонацией (Для детонации боеголовок торпед необходимо их «разогреть» до температуры более 30000 мало вероятно, что за 2 минуты торпеды могли нагреться до такой температуры). Поэтому более вероятно другое развитие событий – после столкновения «Курск» носовой частью пошел вниз, а т.к. глубина была небольшая ударился о грунт, в результате удара произошла детонация боезапаса. ВЕРСИЯ ЧЕТВЕРТАЯ: из-за неисправности в системе наведения торпеды «Курск» поразил сам себя. В годы войны было отмечено несколько случаев, когда торпеда из-за неполадок в системе наведения описывала циркуляцию и топила лодку. Аналогичная версия выдвинута в причинах гибели американского «Скорпиона». «Курск» должен был выполнять учебные стрельбы и в аппараты были заряжены практические, то есть не боевые торпеды. Были случаи на учениях, когда торпеды, вместо того, чтобы пройти под лодкой, втыкались в легкий корпус и так в нем торчали до прихода в базу. Если в данном случае рассмотреть боевую торпеду, то максимум, что она натворила бы своим взрывом- это затопила один из отсеков водой. А тут было несколько взрывов, с большим промежутком, тем более, в носовой части. ВЕРСИЯ ПЯТАЯ: взрыв боезапаса из-за неумелого обращения с техникой или в результате диверсии. Эту версию наиболее трудно опровергать. В заключении комплексной комиссионной взрывотехнической экспертизы, проведенной в Институте криминалистики ФСБ, говорится, что «конкретизировать механизм возникновения очага первичного импульса не представляется возможным». ВЕРСИЯ ШЕСТАЯ: лодка поражена нашей ракетой с «Петра Великого». Представим себе, что боевое упражнение для подводников называлось «сбивание ракеты зенитным комплексом», при котором на лодку шла практическая (небоевая) ракета- мишень, а моряки должны были ее поразить. И вот, скажем, как в случае с МРК «Муссон», зенитная ракета лишь повреждает цель, направляя ее на лодку- следует удар в торпедные аппараты, воспламенение торпеды 65-76А, форс от которой вызвал пожар в торпедном отсеке с последовавшей через 2 с небольшим минуты детонацией... 11 сентября было заявлено, что «Курск» не был потоплен ракетой, выпущенной с крейсера «Петр Великий». В подтверждение этой версии приводится пробоина в корпусе «Курска» указанная на фотографии
Пробоина явно не «взрывная», а как пишут в полицейских протоколах «…получена от удара тяжелым тупым предметом». Причем повреждение только на легком корпусе. прочный корпус не пробит. Вероятней всего корпус был смят при столкновении возможно горизонтальными рулями возможно винтами. К тому же в районе учений действовал корабль разведки ВМС Норвегии «Марьята», до пяти разведывательных самолетов «Орион». Которые сразу бы зафиксировали, и не стали бы таить, коррдинаты падения ракет. ВЕРСИЯ СЕДЬМАЯ: «Курск» взорвался при испытании сверхсекретного оружия. Эта версия критики не выдерживает по той причине, что никто такое оружие без проведения всесторонних испытаний на стендах на лодку не загрузит. И потом, на погибшей лодке было бы представителей промышленности и приемки больше, чем экипажа. Здесь была плановая боевая подготовка. Правда, точно неизвестно, испытываемая торпеда все же была аккумуляторной или с жидко-топливным двигателем Отто? ВЕРСИЯ ВОСЬМАЯ: «Мемфис» торпедировал «Курска», вначале одной торпедой, затем еще тремя, а боезапас не сдетонировал, а просто разрушился. От взрывной волны «Мемфис» потерял буй и получил повреждения, почему и зашел в Берген. Но торпеды типа Мк-48 наводятся на кильватерный след, разрушают винты и кормовую оконечность кораблей. В нос они навестись не могли. ВЕРСИЯ ДЕВЯТАЯ: «Курск» зашел на мелководье из-за навигационной ошибки, на ходу ударился о дно (это первый динамический удар, который мог произойти также из-за заклинивания рулей), при этом лодка потеряла положительную плавучесть, обесточилась, а внутри нескольких отсеков возникли пожары. Были выдвинуты устройства и антенны в расчете на всплытие. Продувка цистерн ничего не дала, или же лодка привсплыла, но воздух, как и на «Комсомольце», усилил пожар, а вскоре сдетонировал боезапас... Остальные предположения прорабатывают аномальные природные явления, столкновение с НЛО, действия неких подводных «робокопов», заговор международных сил сионизма и т.п... Заключение Для того чтобы разобраться в большом количестве версий порой совершенно абсурдных типа «Курск» был потоплен управляемой необитаемой подводной лодкой и т.д. И в конечном итоге приблизиться к истиной причине трагедии необходимо отсеять словесную шелуху и буйные фантазии от конкретных фактов. Факты 1) На «Курске» присутствовал представитель завода выпускающего торпеды, однако если бы это были испытания нового вооружения комиссия была бы более значительная и представительная. Вероятно представитель завода выполнял функции инспектора или инструктора. 2) На полигоне боевой подготовки Северного флота находились иностранные субмарины (без приглашения). 3) На месте гибели визуально был опознан аварийный буй как позже выяснилось не с «Курска» (на «Курске» аварийный буй был не выпущен). 4)Поднятые в воздух экипажи двух противолодочных самолетов Ил-38 выставив радиогидроакустические буи, обнаружили, иностранную подводную лодку идущую в западном направлении с несвойственной малой для подводных лодок скоростью – 5 узлов. 5) 19 августа в ВМБ Хоконсверн вошла атомная субмарина класса «Лос-Анджелес» на снимке сделанным из космоса видны повреждения в носовой части. Лодка ремонтировалась восемь дней
6) Внеплановый 25 минутный разговор Клинтона с Путиным по телефону. 7) Прилет инкогнито, 17 августа, в Москву директора ЦРУ. 8) России внезапно были списаны долги на сумму 10 млрд. долларов. Из выше изложенных фактов напрашивается только один вывод – АПЛ «Курск» погибла в результате столкновения с иностранной субмариной, предположительно с американской.
…Я буду стремиться к этому всю жизнь, чтобы посмотреть в глаза человеку кто эту трагедию организовал… Так заявил Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов родственникам погибших моряков. Хочется в ответ ему сказать – «Господин адмирал если хотите посмотреть в глаза виновнику произошедшего посмотрите в зеркало, там и виновника увидите и в глаза ему посмотрите». Конечно подобные слова могут вызвать недоумение и вопросы – «Ведь в гл. Факты довольно обоснованно доказано, что виновата американская подлодка, а тут виноватым оказывается вдруг Командующий Северным флотом ? Почему он виноват? Он же «Курск» не таранил!». В потоке всевозможных версий и предположений никто не заметил и не назвал главную причину и главных виновников гибели АПЛ «Курск». То, что иностранные субмарины постоянно ведут наблюдение за действиями наших кораблей особенно в местах боевой подготовки известно всем, из телевизионных репортажей, газетных, журнальных, Интернет публикаций, это доказывают и периодические столкновения подводных лодок, вблизи наших границ, а иногда в наших территориальных водах. Можно предположить, что и наши подлодки проводят подобные наблюдения во время военно – морских маневров «наших зарубежных партнеров», несомненно об этом было известно и г. Попову. И вполне логично было бы на его должности предположить, что выход наших кораблей на учения «притянет» к себе иностранные подлодки. Поэтому было совершенно необходимо, для обеспечения безопасности учений, и противодействия ведению разведки, провести на полигоне предварительные противолодочные мероприятия, задействовав для этого противолодочные корабли и противолодочную авиацию, и вытеснить за пределы района учений обнаруженные субмарины. (Возможно кто-то прочитав эти строки возразит: «Как их вытеснить-то, чем?». Любая подводная лодка поняв, что она обнаружена сама постарается немедленно покинуть данный район, в крайнем случае если вдруг такого не случиться можно применить и меры воздействия, например, ведь сбрасывали же американцы на наши лодки гранаты и взрывпакеты имитируя взрывы глубинных бомб, почему бы и нам не «уронить» в воду нечто подобное). Благодаря такому бездействию буквально «толпа» (две американских и одна английская) иностранных субмарин «шастала» под носом командующего Северного флота (Адмирал Попов во время учений находился на крейсере «Петр Великий»), а он «не сном не духом», да оно и лучше, меньше знаешь крепче спишь. Правда среди всей пустой шумихи нашлись умные люди которые задавали вопрос г. Попову – Почему Северный флот не провел перед учениями противолодочной операции по очищению района от иностранных подводных лодок? На него командующий Северным флотом адмирал Попов ответил: «Да, я мог их обнаружить, но у меня нет топлива, чтобы выйти в море, организовать поисковую операцию и вытеснить иностранные подводные лодки туда, где они должны находиться!». На первый взгляд звучит правдиво, но только на первый, на противолодочную операцию топлива нет, а на учения есть, на сопровождения крейсера «Петр Великий» двумя противолодочными кораблями, было, и для того чтобы собрать над погибшем «Курском» почти весь Северный флот топливо тоже нашлось, и поднять в воздух противолодочные самолеты чтобы они зафиксировали отход неизвестной субмарины опять топливо нашлось, а выполнить необходимые мероприятия у командующего флотом адмирала Попова топлива не нашлось. Возникает законный вопрос к уважаемому флотоводцу, если нет средств для обеспечение безопасности запланированных учений, зачем проводить такие учения, рискуя жизнью и здоровьем сотен людей, а то, что риск был существенный подтверждается и предыдущими столкновениями подводных лодок (Всего за последние 33 года насчитывается 21 случай столкновения наших и американских подводных лодок. В подавляющем большинстве случаев эти столкновения происходили по вине американцев и вблизи наших берегов) и гибелью АПЛ «Курск». Напрашивается естественный вывод - главной причиной гибели АПЛ «Курск» явилось не выполнение необходимых мероприятий по созданию безопасных условий плавания в отдельно взятом районе, и ответственность за несоблюдения мер безопасности, и соответственно ответственность за гибель «Курска» полностью лежит на командующим Северным флотом адмирале Попове. Ну, а обвинять в чем-то в сложившейся ситуации американцев это все равно, что обвинять автомобилиста который в густом тумане врезался в стоящую на дороге машину, приведя ее в негодность. Да, факт наезда имеется, но ведь не преднамеренный, и в условиях плохой видимости на дороге… Можно привести еще пример. В феврале 1992 году в Баренцевом море на нашем полигоне столкнулись российская «К-276» (позднее ей присвоят наименование «Кострома») и новейшая американская «Батон Руж». При столкновении наш атомоход отделался мелкими повреждениями, «Батон Руж» повезло значительно меньше. Американцы тогда, правда, сумели доползти до своих берегов, но повреждения были столь впечатляющими, что новейший атомоход восстановлению не подлежал и был немедленно списан на металлолом. По неофициальным данным, тот таран обошелся американцам в пять жизней.
Переработанная и дополненная версия данной статьи находится по адресу:
Капитан 1 ранга Захаров Павел Владимирович,ветеран Поисково-спасательной службы ЧФ
Севастопольская осень. Метеослужба флота объявила штормовую готовность. Сигнал оповещения быстро пронесся по линиям связи, встревожил оперативных дежурных всех уровней и, наконец, добрался до кораблей и судов обеспечения. Бабушка Русского флота - спасатель «Коммуна» (бывший «Волхов»), в лице дежурного по кораблю приняла сигнал и в соответствии с книгой корабельных расписаний начала готовиться к шторму. По команде дежурного по кораблю матросы быстро разбежались по заведованиям, проверили закрепление имущества и снастей «по-штормовому».Что-то подкрутили, что-то подтянули, ну и так далее… В соответствии с прогнозом ветер усилился до 5-6 баллов. Мелкие волны буквально на глазах покрупнели, их стеклянистые гребни стали срываться ветром, появились первые полоски пены. Еще через час крепчающий ветер засвистел в судовых снастях, насквозь продувая наружную вахту. Внутри «Коммуны» было тепло, сухо, уютно… Но уют и комфорт этот на спасателях весьма зыбок, ибо в любую секунду может раздаться сигнал тревоги. Спокойствие моментально взорвется хлопаньем люков и дверей, топотом сотни пар матросских ботинок. За считанные секунды экипаж займет свои места по боевым постам, спешно будут запущены и задействованы все необходимые агрегаты и устройства, будут прогреты главные судовые двигатели и судно поспешит к кому-то на помощь.
Важное
