Флаг и гюйс подняты. Экипаж потянулся вниз на проворачивание механизмов. Мы тоже ринулись было к скоб-трапу, ведущему на мостик, к входному, верхнему рабочему люку. Однако голос временно исполняющего обязанности старшего помощника командира, штурмана, старшего лейтенанта с интересной фамилией Толкун, несколько остудил наш порыв. — «А вы куда?» — сакраментально вопросил он. — «Как куда? В лодку, на проворачивание»,— скромно и смущенно, чуть ли не хором, ответили мы. На лице «старпома» лукавая улыбка. — «Успеете туда. Наслужитесь еще на этом проекте. Что вам там делать? Зачеты у вас сданы. Гуляйте последние деньки. Посмотрите город, «Панораму», памятники, бастионы. Гуляйте с девицами. Не торопитесь в прочный корпус, он вам еще надоест...» Эдуард, так звали старпома, нашего «доброжелателя», был фигурой по-своему одиозной. На Черноморском флоте его знали многие. Одевался он по последней флотской моде (не в пример сегодняшнему времени; военную, особенно военно-морскую форму, тогда любили и не стеснялись ее носить даже в свободное от службы время). Эдик шил фуражки в Прибалтике, брюки в Севастополе, а тужурки и кителя в Ленинграде. Через много лет мы встретились с ним во Владивостоке, служили командирами на Камчатке, затем встречались в Москве и в том же Севастополе... Но я отвлекся. Память такая штука, что всё время уводит в сторону, не признавая четких временных границ... Тогда же, в далеком 54-м, мы смущенно переглянулись (старпом все-таки советует!), но спустились в лодку. Наконец, мы увидели то, что от нас до сих пор, по извечному нашему стремлению к перестраховке, так долго прятали. Полдня мы лазали из отсека в отсек. Конечно, сразу не всё удалось осмотреть, но то, что удалось увидеть и понять, радовало сердце начинающих подводников. Лодка выгодно отличалась от «Щук», «Сталинцев», «Ленинцев» и «Катюш», как, несколько фамильярно, называли большие лодки типа «К» подводники. Качественный скачок в подводном судостроении был налицо. Нас не особенно удивляло вооружение лодки. Системы беспузырной торпедной стрельбы, торпедные аппараты, позволяющие стрелять с относительно больших глубин, артиллерийские автоматы (впоследствии от них отказались и мне, как командиру минно-артиллерийской боевой части пришлось их сдавать на флотские склады), не особенно удивил и торпедный автомат стрельбы: мы его тоже «проходили» в училище. Удивляла красивая архитектура корабля, конструкции его оконечностей, видные с кормовой надстройки стабилизаторы и мощные горизонтальные рули. Вместо привычной пневматики на лодке царила гидравлика.
Мощные, по две тысячи лошадиных сил каждый, и достаточно сильные (по 1350 «лошадей») электромоторы — главные электродвигатели были дополнены электромоторами экономического хода, позволявшими относительно долго, правда мизерной скоростью, двигаться под водой и буквально «подкрадываться», почти бесшумно подходить к противнику. Немцы так и называли такие моторы «моторами подкрадывания». Вообще, шумность, судя по всему, на этом корабле была значительно снижена за счет разного рода амортизаторов, текстропных передач, систем «передувания» воды из цистерн в цистерны (дифферентовочных, например). Впечатляла и солидная по тем временам глубина погружения — до двухсот метров! Наконец, перенятая у немцев система воздухо- и газопроводов, так называемая система РДП (у немцев — «Шноркель») позволяющая производить зарядку аккумуляторов на перископной глубине, то есть под водой! Короче говоря, мы были в восторге, что, впрочем, не помешало нам воспользоваться советами «старпома» и провести несколько оставшихся до конца стажировки дней в праздном шатании по Севастополю... Еще одна «картинка». Поздний вечер декабря 1954 года. Группа молодых офицеров и я, в их числе, прибыла в Балаклаву, к месту своей, теперь уже офицерской, службы. На борту плавбазы «Десна» нас встречает дежурный — тоже лейтенант, но годом раньше выпущенный из нашего училища, Володя Гарин. Смотрим на него со смешанным чувством уважения и любопытства: какова она, эта офицерская служба? Мы готовились к ней все семь лет учебы, но вот когда застегнули пятую пуговицу на новеньких офицерских кителях, оказалось, что все наши понятия о ней были довольно туманными. Володя выглядит молодцом: полноватый, приземистый, в ловко сидящем на нём кителе. На левом рукаве сине-бело-синяя повязка, у правого бедра — «ТТ», на удлиненных ремнях грациозно свисает из-под кителя. Это теперь китель нелепо перетягивают пистолетным ремнем, говорят, маршал Гречко придумал. Между прочим, через несколько лет Володю будут знать все подводники: списанный с лодок по зрению, он долгие годы будет курировать нашего брата в Кадрах ВМФ. К сожалению, несколько лет назад Володи Гарина не стало, а сделал для нас он очень много хорошего... Между тем выясняется, что в отделе кадров Черноморского флота не очень-то следят за передислокацией лодок: лодка, на которую назначен я, стоит сейчас в Южной бухте Севастополя. Возвращаться в Севастополь поздно: последний автобус уже ушел. Поскольку все «спальные» места на «Десне» заняты, Володя устраивает меня на ночлег прямо на «своей» лодке. Провожу свою первую офицерскую ночь на флоте во втором отсеке, в кают-компании офицеров, на кожаном диване. Здравствуй, 613-й проект!
Утром я уже трясусь в автобусе Балаклава — Севастополь, разыскиваю свою «». Попадаю на лодку как раз к обеду. Экипаж живет на корабле, казарма ждет его в Балаклаве. Представляюсь командиру — капитану 3 ранга В.С.Шаповалову, симпатичному темному шатену с ярко синими глазами. Он, в свою очередь, представляет меня офицерам. Это северяне, веселые, приветливые ребята. Единственным черноморцем был лейтенант Витя Барышев, у которого я стажировался на «Ленинце». Теперь он — командир БЧ 2-3, мой непосредственный начальник, я у него командир торпедной группы. Лодка новая, отрабатывающая задачу № 1, то есть организацию службы и подготовку к плаванию. Боезапас (торпеды и снаряды) будем принимать и загружать после сдачи задачи. Это я уяснил. Сытно пообедав, офицеры потянулись наверх, перекурить перед традиционным на флоте отдыхом — послеобеденным сном. Матросы и старшины тоже курят и дышат чистым, холодноватым, по местным понятиям, зимним, южным воздухом у торца пирса, в «курилке». Внутри лодки — вахта и моющие посуду «бачковые». Произнеся обычную скороговорку: «Прощу разрешения от стола!» (между прочим, до сих пор не понимаю ее смысла), я тоже двинулся к кормовой переборке отсека. —«А вас, Рудольф Викторович, я попрошу остаться!», — неожиданно и очень корректно, ну совсем так, как лет тридцать спустя произнесет аналогичную фразу Мюллер (Броневой), обращаясь к Штирлицу (Тихонову) в известном телесериале, приказал командир. Я замер и выполнил строевой прием «кругом» (семь лет училищной муштры довели исполнение такого рода приемов до автоматизма). Кивком головы командир приглашает следовать за ним. Начинаем вместе обходить корабль из носа в корму. Бачковые в отсеках вскакивают и вытягиваются без команд.
Шаповалов Владимир Семенович. - Наконец, перешагнув широкий стальной комингс, «ныряем» в последний, концевой, седьмой отсек. Именно этим отсеком мне с сегодняшнего дня предстоит командовать. Вежливо (я уже успел заметить и оценить вежливость командира), капитан 3 ранга выпроваживает из отсека бачковых. Остаемся вдвоем. Подойдя к моему непосредственному заведованию — торпедным аппаратам, командир опять же вежливо произносит «вводную»: «Приготовить и прострелять воздухом торпедный аппарат № 5!». — «А вот это —удача!» — думаю про себя.. Именно такой практический вопрос стоял в моём билете по торпедному оружию на госэкзамене в училище. Тогда в кабинете я уверенно приготовил макет аппарата и произвел из него условный выстрел. Но что это? Я, как слепой котенок, тыркаюсь между аппаратами, ищу и не нахожу нужных клапанов, рычагов... Наконец, взмокнув, понуро признаюсь командиру в своей некомпетентности. Выходит, кабинет это еще не корабль. Сгорая от стыда, опускаю руки по швам, а голову на грудь. Краем глаза наблюдаю за реакцией командира. Его лицо непроницаемо. —«Теперь ясно, чем вам предстоит заняться в ближайшее время?» Выдавливаю уставное: —«Так точно!» — Командир выходит из отсека. Я остаюсь один на один с ...
И пошло-поехало... За два последующих месяца пришлось только два раза побывать на берегу. В первый раз для того, чтобы забрать из вокзальной камеры хранения чемодан, а второй раз для традиционного «представления» офицерам в ресторане. В те времена на флоте бытовало жестокое, но справедливое правило: пока не сдашь положенных зачетов на допуск к самостоятельному управлению группой, а затем, если хочешь продвижения по службе, то и боевой частью, о сходе на берег забудь! А ведь, кроме зачетов по специальности и еще десятка разного рода зачетов, нужно было сдать флагманскому механику самый трудный зачет по устройству подводной лодки. Пришлось буквально «на брюхе» пролезть все отсеки, трюмы и выгородки корабля, научиться на память рисовать все его системы, готовить эти системы к работе, уметь осушать отсеки и трюмы, уметь руководить борьбой за живучесть отсека и самому тушить пожары и заделывать пробоины и многое, многое другое. А ведь сдав на самостоятельное управление боевой частью, нужно было получать допуск к самостоятельному несению якорной и ходовой вахт... Вот это была школа! Трудно даже сосчитать, сколько раз офицер сдавал устройство лодки... Зато, изучив как следует устройство 613-го проекта, ты смело брался за освоение устройства лодки любого другого проекта. Основа была заложена. Мне пришлось после 613-го проекта получать допуски к самостоятельному управлению лодками 611-го и 629-го проектов и было понятно, что в основе их устройств лежали те же принципы, что и у этой, можно сказать, эталонной лодки последнего поколения дизельных «субмарин». В памяти, разбуженной воспоминаниями, продолжают всплывать события, связанные со службой на средних лодках.
Переход . Я — помощник командира. Мне доверена «командирская» вахта во льдах! Идем за ледоколами, но больше стоим на якоре или лежим в дрейфе в ожидании разряжения ледовых полей. Из трех месяцев надводного плавания на движение ушел один месяц... Почему-то, вспоминая этот переход, я всё время вспоминаю редкие моменты помывок в душе на плавбазе «Бахмут», к борту которой нас, правда редко, но подпускали. Даже дома, принимая душ, всё время ощущаю какое-то особенное удовольствие, кажется, что ванна, в которой стою, вот-вот начнет покачиваться, как кафельная палуба душа на плавбазе. Первые выходы в Тихий океан на учения флота и в «автономки»... Из одного такого учения мы с командиром, Иридием Александровичем Морозовым, возвратились на неделю позже положенного срока. Жёны нас тогда почти похоронили... А виноват был шифровальщик, не расшифровавший радио о возвращении в базу. И так бывало. Из почти двадцатилетней службы на лодках восемь пришлись на проект 613. Низкий тебе поклон! На нём большинство из нас стали настоящими подводниками... А зал шумит! Вечер продолжается!
ЭПИЛОГ
Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О, волн и бурь любимое дитя!
А.С.Пушкин. 19 октября
Морской Экспедиции специальных морских проводок речных судов, где теперь, после тридцатипятилетней военной службы, я работаю капитаном-наставником, возвращается в родной порт — Санкт-Петербург. За кормой — чистенькие, ухоженные порты Норвегии, Швеции, Германии, Дании, По левому борту — Финляндия. Под килем — знакомый с детства Финский залив. Все-таки интересная штука — жизнь! Неужели прошло без малого пятьдесят лет с тех пор, как впервые здесь, на этом заливе, качнулась подо мной палуба самого настоящего корабля — шхуны «Учеба»? Да, именно тут для меня и многих моих друзей-однокашников, которых я мысленно называю «подводными лицеистами», начинался такой длинный и такой короткий путь на моря... А ведь за годы, проведенные в море, подо мной и надо мной проходили и темно-синие волны Черного моря, и серые с белыми льдинами волны Северного Ледовитого океана, и аквамариновые волны Японского моря, серо-стальные волны Охотского моря и даже сверкающие под дневным солнцем, светящиеся потревоженным планктоном ночью волны экваториальных, тропических морей. И вот опять, как в юности, за бортом бежит, убегает за корму, пенится в кильватерной струе коричнево-свинцовая, почти несоленая вода родного залива... — «Толбухин маяк открылся», — врывается в мои мысли громкая фраза вахтенного штурмана. — «Скоро Кронштадт!» Да, Кронштадт... Ленинград, Севастополь, Полярный, Советская Гавань, Владивосток, Сурабайя, Петропавловск-Камчатский, Магадан... И везде рядом дорогие мои «лицеисты». Вместе сидели мы на лекциях, выгребали тяжелыми для полудетских рук вальковыми веслами против быстрого течения Невы, сдавали многочисленные и многотрудные экзамены, ставили и убирали тяжелые паруса на шхунах «Учеба» и «Надежда», разгружали огромные баржи с дровами, расчищали развалины разрушенных войной ленинградских домов, сажали первые деревца в будущем парке Победы, стреляли из «трехлинеек» образца 1891/1930 гг, бегали по тревогам крутыми трапами крейсеров и эсминцев, «давали ножку» по асфальту Дворцовой и по брусчатке Красной площади, служили на Черноморском, Балтийском, Северном и Тихоокеанском флотах... Нерушима наша дружба. Не теряем мы друг друга и сейчас! Однако Кронштадт уже за кормой. Прошли морской канал. Некоторое время постояли в Угольной гавани: прошли все положенные погранично-таможенные формальности. Швартуемся к стенке набережной Лейтенанта Шмидта. Памятное место! Именно здесь стояла наша «Учеба». Именно здесь — начало и конец моего морского пути.
Прощаюсь с экипажем и капитаном. Медленно иду по набережной к 8-й линии. Сажусь на первый номер трамвая. Похоже, вовремя успели! Ночью, как всегда, закроют рейд. За мостом вверх по Неве уже выстроились военные корабли для парада в честь Дня Военно-Морского Флота. Самый главный для нас, военных моряков, праздник! Скоро над палубами военных кораблей России поднимутся гирлянды сигнальных флагов, превращенных во флаги расцвечивания. Сейчас наш военный флот переживает, прямо скажем, не самые лучшие времена. Но я уверен, что за воротами нашего родного училища, мимо которого проезжает мой трамвай, прогуливаются абитуриенты, мечтающие, как когда-то и мы, отдать свои жизни морю и флоту. И поэтому флот обязательно возродится! Семь футов под киль вам, будущие флотоводцы! Так держать, ребята!
Гибель атомной подводной лодки ВМС США SSN-589 «Scorpion» (типа «Skipjack») 22 мая 1968 года до сих пор привлекает внимание специалистов и историков, пытающихся выяснить все обстоятельства и предпосылки, приведшие к гибели корабля. Свой взгляд на причину катастрофы излагает автор – непосредственный участник этих событий полувековой давности, бывший старший помощник командира ПЛ «К-135».
Версия английского исследователя
В книге «» (D.Miller. Submarine. Compendium Publishing Ltd.2006) известный британский историк Дэвид Миллер приводит свою версию причин и обстоятельств гибели американской атомной подводной лодки «Скорпион» в мае 1968 г.
По версии Д.Миллера, атомная подводная лодка «Скорпион» совершала переход со Средиземного моря на свою базу в Норфолке (штат Вирджиния). 21 мая 1968 г. в 8.00 ее командир передал обычную радиограмму с указанием своего местонахождения. Каких-то тревожных подробностей в радиограмме не содержалось. Это было, по утверждению Миллера, последнее сообщение со «Скорпиона». Позже, когда были обнаружены останки этой подводной лодки на глубине 3350 метров к юго-западу от Азорских островов, эксперты отметили, что координаты места аварии значительно отличаются от координат, указанных в последнем радиодонесении командира «Скорпиона». Этот факт, как указывает Миллер, не получил должного объяснения специалистов. Вероятной причиной катастрофы, которую выдвигает Миллер, является несанкционированный запуск двигателя торпеды в одном из торпедных аппаратов. Для того чтобы избавиться от этой неисправной торпеды, командир принимает решение выстрелить ее. Как указывает далее Миллер, по какой-то странной случайности, торпеда описала «дугу» и ударила по «Скорпиону». Конечно, в истории подводного плавания были и такие случаи, когда выпущенная торпеда наводилась на свою же лодку. Но здесь подобная версия выглядит маловероятной. Были также и другие версии, одна из которых приведена ниже.
. США . СССР
Взгляд с противоположной стороны
Весной 1968 г. атомная подводная лодка «К-135» выполняла свою вторую боевую службу, которая была четко разделена на два этапа: первый – выполнение задач непосредственно боевой службы в центральной Атлантике, второй этап – участие в научно-исследовательских работах и испытании гидроакустического комплекса «Керчь» совместно с научно-исследовательскими судами «Лебедев» и «Вавилов» в районе юго-западнее Азорских островов. При этом подводной лодке разрешалось не соблюдать скрытность и действовать по плану испытаний в подводном и надводном положении. После первой боевой службы часть офицеров в экипаже сменилась. По состоянию здоровья ушел с лодки старший помощник капитан 2 ранга В.Л.Чурилин, так много сделавший для становления первого экипажа подводной лодки «К-135». Старпомом был назначен помощник, капитан 3 ранга В.Н.Лавров. Чуть раньше сменился заместитель командира по политической части. Замполитом на этой боевой службе был капитан 2 ранга В.П.Галковский. Получил новое назначение – преподавателем Высшего Военно-Морского училища подводного плавания – командир ракетной боевой части капитан 2 ранга А.А.Лис. На его должность выдвинут инженер БЧ-II капитан-лейтенант В.Ю.Моисеенко. Командир минно-торпедной боевой части капитан-лейтенант А.В.Жарков назначен помощником командира вместо В.Н.Лаврова. Командиром БЧ-IV, РТС стал командир гидроакустической группы старший лейтенант В.С.Лукин, сменивший капитан-лейтенанта А.М.Клюху, переведенного на другую подводную лодку. Убыл к новому месту службы в Научно-исследовательский институт командир первого дивизиона капитан-лейтенант Л.В.Козюков. Его сменил командир группы дистанционного управления капитан-лейтенант И.П.Лактионов. Сменилось несколько командиров групп в электромеханической боевой части. Так, был списан по состоянию здоровья КИП-I старший лейтенант Н.Н.Казимирский.
Старший помощник командира «К-135» капитан 3 ранга В.Н.Лавров. 1968 г.
Следует отдать должное командиру подводной лодки капитану 2 ранга Щеглову Леониду Александровичу. Он принципиально продвигал в первую очередь своих, достойных и проверенных офицеров. На те должности, на которые некого было назначать из состава экипажа, прибыли толковые и грамотные офицеры. Командиром БЧ-III был назначен старший лейтенант В.М.Козлов. Командирами групп в электромеханическую боевую часть прибыли молодые лейтенанты, среди которых особенно выделялся уровнем подготовки, инициативностью и работоспособностью лейтенант В.В.Булавенко. Первый этап боевой службы прошел без замечаний. Поставленные задачи были выполнены успешно. «К-135» оставила заданный район и пошла на юг в точку встречи с научно-исследовательскими судами. Естественно, переход осуществлялся в подводном положении и только при подвсплытии на сеансы связи штурманы получали возможность через перископ взять высоты звезд (если они были) для уточнения своего места. После этого Шашов и Киппа долго «колдовали» с таблицами, атласами течений и др. навигационными пособиями, пока на карте не появлялась точка, координаты которой докладывались командиру и утверждались для дальнейшего счисления. Леонид Александрович по специальности был минер и, как правило, утверждал место, не вникая в штурманские «заморочки». К штурману Шашову командир относился с большим доверием. О подходе к точке встречи штурман доложил за час и просил уменьшить ход, так как по расчету подходили чуть раньше назначенного времени. Наконец прозвучал доклад: «В точке встречи будем через 10 минут». В центральном посту почувствовалась обеспокоенность. Найти корабль в океане – дело непростое. Можно даже употребить народное выражение «что иголку в стоге сена». Для облегчения встречи и опознания было заранее оговорено, что на НИС «Вавилов» включат подводный звуковой маячок. Акустики регулярно докладывали: «горизонт чист». Прошло еще пять томительных минут и вдруг все в отсеках услышали работу звукового маяка. «По местам стоять к всплытию!» – командир замер у перископа. Подводная лодка, прошедшая под водой половину Атлантического океана, всплыла в нескольких десятках метров от НИС «Вавилов» точно в назначенное время. Свободные от вахты моряки судна и персонал научных лабораторий стояли по борту и приветствовали всплывшую подводную лодку. В эти минуты никто и подумать не мог о том, что предстоящая совместная работа советской атомной подводной лодки с «наукой» вызовет столь живой интерес американского военно-морского командования и приведет к трагедии.
Научно-исследовательское судно «Сергей Вавилов». 6-я Атлантическая экспедиция. 1968 г.
В течение недели «К-135» отработала по плану научной группы, маневрируя в районе в подводном положении, затем всплыла и встала на бакштов за кормой НИС «Вавилов», который лежал в дрейфе. Вскоре прилетел НАТОвский самолет. Прошел на малой высоте над группой советских кораблей и улетел. С судна спустили вельбот, и на подводную лодку пришли капитан «Вавилова» и руководитель научной экспедиции. Встреча была очень теплой. После этого Леонид Александрович Щеглов нанес ответный визит на научно-исследовательское судно. На лодке старпом объявил большую приборку, а потом отдых личного состава. Свободные от вахты подводники получили возможность впервые за полтора-два месяца подняться на палубу, увидеть солнце и понежиться под его ласковыми лучами. Командир возвратился к вечеру очень довольный, вызвал старпома: «На «Вавилове» старпом – твой земляк, питерский, приглашает тебя в гости. Собирайся, вельбот у борта, вернешься завтра к подъему флага». Старпому любое приказание не надо было повторять дважды, а подобное - тем более. Через пять минут в свежей кремовой рубашке с погонами и с банкой тарани подмышкой он был в шлюпке. На верхней площадке трапа он был встречен вторым помощником НИС «Вавилов». До чего же было приятно очутиться в просторной каюте, залитой солнечным светом. Хозяин, прежде всего, предложил принять ванну. Пресной воды на атомной подводной лодке достаточно и душ – не проблема, но в узкой и тесной выгородке, предназначенной для дезактивации личного состава в случае неблагополучной радиационной обстановки, а тут – ванна!!! Выбравшись из ванны, разомлевший подводник сделал еще одно удивительное открытие: стол в каюте накрывала… женщина! Он оторопело смотрел на ее оголенные, полные руки, которые так и летали над столом, расставляя приборы и закуски. За столом засиделись. Вдруг хозяину пришла в голову мысль, и он еще раз удивил своего гостя: «Хочешь дать радиограмму жене в Ленинград?» - предложил он и вызвал в каюту начальника радиостанции. Подводники у нас народ не избалованный, а уж о такой возможности и мечтать не могли. Тогда не могли, - не могут и сейчас. Но самое удивительное, что через час-полтора капитан 3 ранга В.Н.Лавров получил ответ: несколько простых, но драгоценных слов и подпись «Целую, Лара». День, вернее сутки, закончился удивительно! Но столь же удивительно начался следующий день – 21 мая 1968 года. Ранним утром в каюту, где отдыхал старпом, без стука влетел научный сотрудник гидроакустической лаборатории НИС «Вавилов»: «Там шумы подводной лодки, атомной!» – выпалил он. Лаврова словно подбросило. Мгновенно натянув брюки и рубашку, он на ходу крикнул старпому «Вавилова»: «Вельбот к трапу!» – и кинулся на верхнюю палубу. Через пару минут, перепрыгивая на палубу своей подводной лодки, он крикнул вахтенному офицеру: «Обследовать кормовой сектор в режиме ШП». «А гидроакустическая вахта не открыта, только радиолокационная», – доложил вахтенный офицер. Старпом чертыхнулся и объявил боевую тревогу. Еще не отзвучал ревун боевой тревоги, как на мостик поднялся встревоженный командир. Подводная лодка снялась с бакштова и погрузилась на перископную глубину. Акустики обнаружили шумы, которые уверенно классифицировать пока затруднялись. Дистанцию тоже оценить было невозможно. Командир приказал лечь на пеленг для сближения. Глубина – перископная. Наблюдение в перископ вел старпом. Прошло довольно много времени. Акустики держали контакт, визуально – горизонт был чист. Радисты спецгруппы перехватили радио, переданное открытым текстом. Искажения и пропуски в тексте на английском языке не позволили перевести его полностью, но общий смысл был такой: командир американской атомной подводной лодки, следовавшей из военно-морской базы Рота (Испания), подтверждал получение приказания отклониться от маршрута перехода и осмотреть район юго-западнее Азорских островов, но при этом он докладывал о проблемах в системе всплытия-погружения и просил разрешения продолжить переход по плану. Не известно, каков был ответ, но советская и лодки продолжали сближаться.
Интенсивность шумов значительно возросла. Несложное маневрирование позволило штурману определить курс цели и высказать суждение о том, что ее скорость была небольшой, как и у «К-135». Старпом установил максимальное увеличение окуляра перископа и вдруг увидел какую-то точку или вертикальную «полосочку», величиной с карандаш. «Перископ подводной лодки, курсовой 3о левый борт!» – заорал он. Из рубки выскочил штурман с фотоаппаратом «Киев», мгновенно установил его на специальный кронштейн перископа и успел дважды щелкнуть. По приказанию командира лодка покатилась вправо и на циркуляции погрузилась на 60 метров. Не заглядывая в архивные документы (вахтенный журнал, журнал боевых действий), невозможно восстановить по памяти, сколько времени подводные лодки осуществляли взаимное маневрирование, меняя курсы и глубину погружения, изменяя ход. Акустики «К-135» непрерывно вели запись на магнитофон шумов и других параметров американской подводной лодки (теперь в этом уже не было сомнений). Личный состав много часов стоял по боевой тревоге. Был отменен обед до объявления боевой готовности № 2. «К-135» приняла предложенную «игру» и со своей стороны осуществляла слежение за американской подводной лодкой, при этом соблюдая необходимые меры безопасности. Наконец, американская подводная лодка легла на курс 300о и резко увеличила ход. «К-135» всплыла под перископ. Командир донес на Флагманский командный пункт (ФКП) о своих действиях. Получив квитанцию на переданное радио, погрузились и на разных глубинах попробовали восстановить гидроакустический контакт, но безуспешно. Была объявлена боевая готовность № 2 подводная, и личный состав начал обед, совмещенный с ужином. Около 22-х часов подвсплыли на очередной сеанс связи, но в адрес «К-135» ничего не было. Зато радисты спецгруппы записали обрывки радио, предположительно переданного подводной лодкой, контакт с которой был потерян несколько часов назад. Озабоченный командир группы сразу же доложил командиру Щеглову, что он считает перехваченное радио сигналом бедствия. Поступил доклад от командира БЧ-IV, РТС капитан-лейтенанта В.С.Лукина, что акустики отметили глухой взрыв или гидравлический удар в западном направлении, точный пеленг взять не удалось. Посовещавшись на Главном командном пункте со своими помощниками, командир принял решение немедленно донести в Москву о полученном сигнале бедствия, предполагая, что он передан американской подводной лодкой, с которой накануне имели акустический и визуальный контакт. В очередной сеанс связи было получено приказание прекратить работы, немедленно покинуть район, соблюдая скрытность отойти в Иберийскую зону (был назначен район) и продолжить несение боевой службы, что и было немедленно исполнено. Как выяснилось позднее, американская подводная лодка «Скорпион» под командованием Ф.Слеттери после учений 6-го американского флота вышла из военно-морской базы Рота (Испания) и следовала в Норфолк. По плану она должна была прибыть туда 27 мая 1968 года. Уже в океане её командир получил приказание отклониться от маршрута перехода и осмотреть район юго-западнее Азорских островов, где находились советские научно-исследовательские суда и советская подводная лодка. Командир американской атомной лодки донес о технических неполадках на борту, но получил повторное приказание изменить маршрут перехода. Так 21 мая 1968 года «Скорпион» оказался в районе проведения работ, в которых участвовали НИС «Лебедев», НИС «Вавилов» и «К-135». После описанных выше событий и донесения командира «К-135» в Москве было принято решение предоставить информацию по дипломатическим каналам Соединенным Штатам Америки. С утра 22 мая на поиски АПЛ «Скорпион» с аэродрома США на острове Лагос было поднято около 30 самолетов, а затем в район прибыли и надводные поисковые силы. Обнаружить место катастрофы удалось довольно быстро. Несколько позднее с батискафа «Триест-2» были сфотографированы останки «Скорпиона» на глубине свыше 3000 м.
. (Снимок из американского журнала)
Следственная комиссия под руководством вице-адмирала США Б.Остина завершила свою работу в середине июля 1968 года и сделала следующее заключение: атомоход превысил предельную глубину погружения и затонул «по неизвестной причине». Погибло 99 подводников. Но еще в июне 1968 года в американской печати появились сообщения, общий смысл которых сводился к тому, что на тайну гибели «Скорпиона» «мог бы пролить свет командир советской атомной подводной лодки, находившейся в этом районе». Командованием Военно-Морского Флота и такая версия (видимо, не из газет) не была оставлена без внимания. С возвращением с боевой службы «К-135» была поставлена в док для осмотра подводной части. Никаких вмятин, царапин и других следов столкновения обнаружено не было. Выгруженный перед постановкой в док боекомплект оружия также был полностью в наличии. В том, что уже вторая боевая служба подводной лодки прошла без аварий и даже без существенных поломок материальной части была большая заслуга командира БЧ-V капитана 2 ранга Валерия Петровича Бобкова. Это был исключительно грамотный инженер-механик и очень ответственный офицер. Он еще на этапе подготовки к выходу на боевую службу смог организовать всестороннюю проверку и необходимый ремонт техники. А в море грамотная эксплуатация и своевременная профилактика работающих механизмов были следствием высокого уровня подготовки всех специалистов электромеханической боевой части. Но с возвращением в базу после успешного выполнения поставленных лодке боевых задач Валерий Петрович иногда позволял себе «расслабиться». Так было и в этот раз. После всех хлопот, связанных с возвращением, и расхолаживания ядерной энергетической установки «дед» собрал у себя в каюте на плавказарме всех инженеров БЧ-V и решил отметить успешное завершение похода, а заодно и помянуть погибших подводников американской атомной подводной лодки. В три часа ночи старпом проснулся в своей каюте от какого-то непонятного шума. Одевшись, он спустился ниже палубой в каюту механика. Там уже «напоминались», и канистра со спиртом была наполовину пуста. Отправив офицеров по своим каютам, реквизировав канистру с остатками содержимого, старпом миролюбиво посоветовал механику отоспаться и с утра (хоть первым автобусом) разрешил убыть в городок к семье, предоставив ему выходной день. На этом и расстались. Старпом пошел к себе в каюту досыпать. Валерий Петрович почему-то решил не ждать утреннего автобуса и немедленно отправился домой пешком. До городка было всего-то шесть с небольшим километров по тундре. Если решение принято (даже не совсем правильное), оно должно быть выполнено. На севере в это время солнце не заходит за горизонт вообще. Прогулка заняла несколько больше времени, чем обычно, и, видимо, освежила Валерия Петровича. Но не до конца, так как в голову ему пришла еще одна «трезвая» мысль, которую он тут же реализовал. Дойдя до городка, капитан 2 ранга Бобков зашел на телеграф, взял бланк у дежурной телеграфистки и быстро набросал текст. Глаза телеграфистки округлились, как только она начала читать адрес: «Москва. Посольство Соединенных Штатов Америки»… И далее, поскольку передать точное содержание телеграммы не представляется возможным, было написано примерно следующее: прошу передать Президенту Соединенных Штатов и всему американскому народу наше соболезнование по поводу гибели экипажа атомной подводной лодки «Скорпион». И подпись. Телеграмма была принята. Неизвестно, дошла ли она хотя бы до Москвы или нет, но разговор с начальством состоялся в городке. К счастью, без особых последствий: умел Валерий Петрович убеждать оппонентов в правильности и конструктивности своих действий. Сочувственное отношение к этой трагедии, случившейся в Атлантическом океане с американской атомной подводной лодкой «Скорпион» 21 мая 1968 г., было у всех советских подводников. В экипаже «К-135» соболезнование высказывалось открыто, о чем свидетельствует и очень человечный высоконравственный поступок командира БЧ-V капитана 2 ранга Бобкова Валерия Петровича. Обаятельный был человек. К сожалению, рано ушел из жизни. Столь же рано ушли из жизни командир капитан 1 ранга Щеглов Леонид Александрович еще ряд офицеров экипажа, принимавшего подводную лодку «К-135» от промышленности (заказ № 545).Светлая им память! Сама же подводная лодка «К-135» (с 25 июля 1977 г. – «К-235»), включенная в состав Краснознаменного Северного флота 12 декабря 1966 года, служила долго: боевая подготовка, испытания новой техники и вооружения, участие в учениях, восемь походов на боевую службу, плановые ремонты.
Капитан 2 ранга В.Н.Лавров с экипажем ПЛ «К-135». 1969 г.
Подводная лодка «К-135» (впоследствии, после модернизации, – «К-235») на выходе в море. 1969 г.
14 марта 1989 г. АПЛ «К-235» была исключена из состава Военно-Морского Флота СССР.
Примечание
Под названием «Контакт с целью потерян», с сокращениями статья была опубликована в сборнике «Гангут» № 6 в 2011 г. Опубликован доработанный автором текст.
Жора рассказывал «ужасные вещи». Округляя свои и без того круглые черные глаза (Жора был блондином и черные глаза ему очень шли), он описывал своих головорезов-матросов, которые, если ему верить, были минимум на три головы выше и раза в два шире своего взводного в плечах. Зная Жору, склонного к преувеличениям, мы не очень-то в это верили. Теперь, читая Резуна-Суворова, описывающего габариты спецназовцев, я склонен думать, что и у Жоры были подобные подчиненные. Они учили своего командира приемам боевого «самбо», «джиу-джитсу», «карате» и вообще всякой «У-шу»... Жора учил своих матросов водолазному делу (училище дало нам такую подготовку) и уму-разуму: не уверен, что все подразделения такого рода были укомплектованы офицерами с высшим образованием. Жору сбрасывали с самолета на парашюте. После каждого прыжка он писал рапорт о переводе на лодки, но дальше комбата рапорт не шел. Перед одним из флотских учений Жора рассказывал, что его с группой матросов должны высадить с подводной лодки (естественно, с глубины, через торпедные аппараты) на охраняемый пограничниками участок Крымского побережья. Пограничники предупреждаться не будут и вполне могут открыть огонь на поражение. Задача Жоры и его «бойцов» связать пограничный наряд и приволочь его на заставу. Этим Черноморский флот покажет свою выучку и опозорит КГБ, которому, как известно, подчинены погранвойска. Больше на Черном море мы с Жорой не встречались.
Где-то в году 1959-м, в отпуске в Москве, в фойе Художественного театра, мы встретились со Стасом Уткиным. Он, конечно, в целях конспирации, «загнул», что-де учится в столице на каких-то минно-торпедных курсах (на самом деле он тогда учился в Академии Советской Армии на военного дипломата). Стасик сообщил, что здесь же в Москве тоже на каких-то краткосрочных курсах учится и Жора (думаю, что Жорины курсы были тоже при этой Академии). Так или иначе, но мы тогда с Жорой увиделись в последний раз. Несколько лет спустя, в Очакове, в своем служебном кабинете, неожиданно для всех умер начальник штаба спецназовского батальона, майор Рыжов. Даже его, казалось бы, сверхздоровое сердце не вынесло нагрузок. Знаю, что сын Жоры кончил наше училище, но где он сейчас, стыдно признаться, не знаю... Два года назад ушел из жизни скромнейший Володя Колмаков. Он служил на том же 613-м проекте. Перед увольнением в запас был офицером штаба соединения этих лодок на Балтике. Помню, как он со своей женой, которую все зовут уважительно и ласково Шурочкой, затащил нас после тридцатилетнего юбилея к себе в гости. Никто тогда не мог предположить, что на сорокалетнем юбилее уже не будет двоих из тех, кто тогда так беззаботно веселился... Я приглашал Шурочку на сегодняшний вечер, но она наотрез отказалась. Тяжело ей. Всё реже и реже мы с ней видимся, хотя живем недалеко друг от друга. Совсем недавно в Москве умер Рэм Бокарев. Не стало мальчика, ехавшего в одном вагоне со мной и Вовой Селивановым в 1947 году в Ленинград поступать в Подготовительное училище. Мало кто знал, что отец Рэма — генерал морской авиации, окончил училище имени Фрунзе в конце 1930-х гг. и вместо корабля попал в авиацию флота, штурманил в войну на торпедоносцах. Очевидно, из-за врожденной скромности Рэм никому не рассказывал об отце. Снова возвращаюсь к вечеру. Взгляд скользит по лицам, сидящих напротив, на другом краю П-образного стола. Вижу почти прямо перед собой женское лицо, которое мне очень знакомо. Да ведь это вдова одного из наших адмиралов — Гены, Генаши Малышевского...
Командир ПЛ "К-61" Г.А.Малышевский, командир БЧ-5 Ю.Г.Цветков.
Учился он в другой роте, но знали его не только на нашем курсе! Плясун, чечеточник, веселый, очень какой-то «товарищеский» и доброжелательный. Поэтому и называли его нежно — «Генаша». А за свою мефистофельскую внешность и небольшой росток нарекли его еще и «Бесом». Получился «Генаша-Бес». В училище было не принято обижаться на клички. Не обижался и Гена. Прослужил Гена большую часть службы на Севере. До семидесятых годов не сводила нас служба. Но однажды, когда я со своей лодкой готовился к оказавшейся для меня последней «автономке», мягкий толчок в борт корабля и доклад вахтенного о том, что к нам швартуется лодка с бортовым номером таким-то, заставили меня оторваться от каких-то бумаг и подняться на мостик. Лодка, которая швартовалась к моему борту, была того же проекта, что и моя, но не модернизированная под подводный старт ракет и явно пришедшая издалека. Глаз подводника это всегда отмечает. Я сошел на пирс, чтобы познакомиться с командиром «систер-шипа». Каково же было мое удивление, когда с мостика сошел и, приложив руку к пилотке, шутливо представился: «Капитан 1 ранга Малышевский! Прибыл с Северного флота!» Да это же — Бес! Ошибки быть не могло. Меня он явно не узнавал. Немудрено: я и в училище-то изяществом не отличался, а за годы службы и вовсе «расплылся» (движений на лодке мало, пища обильная и калорийная, аппетит — волчий; для моей «конституции» — убийство). Только, когда и я представился, Бес «опознал» меня. Обнялись. Он перегнал свою «коломбину» Севморпутем для переоборудования под лодку-ретранслятор Тихоокеанского флота. Поэтому ее и не модернизировали на Севере. После возвращения из печально-знаменитого для меня похода (я об этом написал в рассказе «Тесное море») и зачисления в распоряжение командующего флотом мы снова с ним встретились. Гена тоже был «в распоряжении», ждал обещанного ему еще на Севере перевода в Москву и назначения на должность старшего помощника оперативного дежурного ВМФ. Я же ждал решения своей судьбы... Мы с Геной сняли номер на двоих в гостинице «Золотой Рог» и прожили вместе несколько недель. Наконец, приказы о наших назначениях были подписаны. Геша убыл в Москву, на ЦКП (Центральный командный пункт) ВМФ. Я полетел в Магадан отмывать грехи...
Через три года, когда я, «отмывшись» в Магадане, прибыл в Москву служить в одном из управлений ВМФ, Генаша стал уже оперативным дежурным — помощником начальника Главного штаба ВМФ. Вместе с Мишей Абрамовым, занимавшим такую же должность, получил Генаша через некоторое время, как у нас говорят, «муху» на погоны, стал контр-адмиралом. Но служба на ЦКП ВМФ — не сахар. Еще не известно, где труднее: на мостике ракетоносца или на «общефлотском мостике» Центрального командного пункта Военно-Морского Флота страны! Довела эта служба нашего Генашу до очень серьезной болезни. Не помог и лыжный спорт: Гена регулярно вместе с женой — Валей, занимался им не где-нибудь, а на Терсколе! И все-таки, изрядно помучив, съела болезнь адмирала... А ведь еще пять лет назад на такой же вот встрече отплясывал Бес под наши аплодисменты! Молодец Валюша, — мысленно говорю я его вдове. Хорошо, что приехала! А вот вдовы моего самого близкого, самого дорогого друга — Жени, Евгения Сергеевича Фалютинского — в этом зале нет. Леночка, Лена, Елена Борисовна — верная жена и друг Жени, и раньше не любила ходить на такие встречи. Скромная, исключительно выдержанная женщина, пожертвовавшая ради него своей артистической карьерой (она окончила Вагановское училище), заботливая мать, живет сейчас у своей дочери — актрисы одного из московских театров, помогает ей воспитывать внучку — любимицу покойного Жени.
О Жене Фалютинском можно, а вероятно, и нужно, написать целую повесть. Сейчас же память выхватывает только отдельные эпизоды прошлого, встречи, смешные, грустные, а иногда и поучительные истории. После непродолжительной службы на Черном море наши с Женей пути разошлись. Как в знаменитой песне Утесова, один из нас (Женя) поехал (пошел на лодке из Баку) на Север, а другой (это я) ушел по Северному морскому пути на Дальний Восток. Около двадцати лет мы с ним не виделись. Оба (Женя даже дважды) стали командирами. Многие северяне помнят лихого командира Фалютинского, современного Маринеско. Это Фалютинский, обманув американцев, стерегущих входы и выходы из Средиземного моря, прорвался-таки абсолютно незамеченным в это море. «Супостат» был шокирован, когда его лодка, отслужив абсолютно скрытно, боевую средиземноморскую службу, встала на ремонт в Александрии... Заработал Женя на Севере очень боевой (в мирное-то время!) орден Красного Знамени. Характерная деталь: приказом Главкома капитан 2 ранга Фалютинский был переведен к новому месту службы — в Кронштадт. Сдал он лодку новому командиру, но... комфлота задержал его и приказал выйти на бывшей своей лодке в море и отстрелять призовую торпедную стрельбу. Все четыре торпеды Жениного залпа прошли под мостиком главной цели — крейсера! Недавно мне пришлось беседовать с художником редакции журнала «Андреевский флаг». В ходе разговора выяснилось, что художник, в свое время, служил матросом на Севере, на лодке. — «На каком проекте?» — спросил я его. — «На 641-м». — «А кто был командиром?», — «Фалютинский». Надо было слышать и видеть с какой теплотой была произнесена эта фамилия. Все, с кем Жене приходилось встречаться, влюблялись в него. Исключение составляли (как и у Маринеско) некоторые береговые политработники. Лодочные «комиссары» Жеку обожали... Всплывает в памяти такой эпизод. Уже служа в Москве, я с какой-то проверкой прибыл в Кронштадт. Из Ленинграда позвонил Жене. Договорились встретиться. С парома — бегом на бригаду лодок. Уже на КПП бригады понимаю, как любят все этого командира. Мичманы, офицеры и матросы наперебой показывают дорогу к кубрику его экипажа. Открываю дверь Женькиной каюты... В каюте его нет. Навстречу поднимается офицер с погонами капитана 3 ранга — инженера. На столе — обычная матросская (с камбуза) алюминиевая миска, накрытая такой же миской. Стоят тут и два чем-то накрытые стакана, лежит черный хлеб. Узнав, кто я такой, механик (это был командир БЧ-5 жениной лодки), артистическим жестом снял миску-крышку и «обнажил» стаканы. В миске жирно блестели куски селедки и краснел винегрет, из стаканов струился тонкий спиртовой «дух». Протягивая мне один из стаканов, механик объясняет, что командир сейчас будет, он на «угадайке» (вечернем докладе у комбрига), и что командир просил меня встретить и развлечь. На моих глазах появляются слезы... Женя демобилизовался в сорок пять лет, отмел все предложения на береговую службу, сулившие «полковничьи» погоны. — «Хочу уйти прямо с корабля»,- говорил он мне.
«Прорезался» его давний талант художника. Работал он художником-реставратором в . Его даже в Москву на месяц откомандировали. Восстанавливал вместе с юношей-помощником большую модель крейсера «Аврора». А какие ювелирные модели кораблей он делал! На моём столе его подарок к пятидесятилетию: миниатюрная модель шестивесельного яла с веслами, рыбинами и всеми положенными шлюпочными деталями. Даже ультраминиатюрные уключины стоят на своих местах! Однажды этот талантливейший подводник сказал, что в сущности-то он должен был стать художником, а не моряком. Может быть он был прав? Однако все мы стали военными людьми не из-за любви к убийствам. Просто, как сказано в фильме «Офицеры»:— «Есть такая профессия — Родину защищать!» И, конечно же, в каждом из нас пропал какой-либо сугубо мирный специалист своего дела, о котором многие даже не догадываются. Примеры — с Алданом Усвяцовым, Витей Жулиным, да и с тем же Женей Фалютинским — тому подтверждение! Умирал Женя тяжело. Я приезжал к нему в госпиталь из Москвы. Умер практически в присутствии Лены и почти на руках у Юры Колчина. Лежит теперь наш Жека на Парголовском кладбище. Изредка сидим у его могилы и вспоминаем его короткую, трудную, но яркую жизнь... С шумом все рассаживаются по местам. На эстраду выходит и почти профессионально запевает в микрофон про «Усталую подлодку» уже упоминавшийся Валя Романчук.
ГИМН ПРОЕКТУ 613
Подводные лодки пр.613 в течение длительного периода составляли основное ядро советского подводного флота.
Кучер В.А., Мануйлов Ю.В., Семенов В.П. Подводные лодки проекта 613//Судостроение. 1994. № 5-6.
ДЭПЛ пр.613 ТОФ в базе, 1963 г. - Десятая дивизия подводных лодок Тихоокеанского флота. Люди, события, корабли. - Санкт-Петербург, 2005. Специальный выпуск альманаха Тайфун.
Звенят стаканы, бодро шаркают по кафельному полу столовой каблучки и подошвы... Какая-то мысль буквально вертится в моей голове... Что-то общее, что, кроме профессии и учебного прошлого, характерно для большинства участников сегодняшнего ужина... Какое-то звено службы, связывающее нас в одну цепь... Наконец, мысль сформировывается: ведь почти все, за редким исключением, прошли в своей службе этап плавания на средней подводной лодке проекта 613! Именно этот проект, родившийся здесь, в «Рубине», известном тогда, как ЦКБ-18, на рубеже сороковых и пятидесятых, стал нашей флотской «Альма-матер». Вспоминаю, что сама эта лодка появилась на флотах где-то в 1951-м. Лично я увидел ее впервые на Севере, в Полярном, в 1952-м. Нам, практикантам, «осваивавшим» проекты лодок довоенного и военного времени, показывали эту «новинку сезона» только издали: лодка была ультрасекретная и усиленно охранялась. В 1953-м на Севере, где мы традиционно проходили практику, этих лодок было уже несколько, но мы по-прежнему доступа на них не имели. Теоретическое изучение проекта 613 в училище на последнем курсе полного представления о корабле не давало. Когда же состоялось знакомство? Память воскрешает «картинки»... Севастополь. Середина ноября 1954-го. На палубах кораблей застыли их экипажи в ожидании великолепной церемонии подъема флага. Мы — Валя Сизов, Юра Колчин, Женя Фалютинекий, Олег Ядров, Жора Рыжов и я — тоже в строю, на кормовой надстройке одной из лодок проекта 613. Позади стажировка на «Ленинце» в Туапсе и Поти. Все положенные за стажировку зачеты сданы, аттестации на нас подписаны и отправлены в Ленинград, в училище. Умное начальство приказало нам прибыть в Севастополь, где лодок 613-го проекта было уже достаточно много, хотя бы для краткого знакомства с этим кораблем. И вот мы здесь.
Очередная, 54-я встреча подготов, выпускников 1-го Балтийского ВВМУ у памятника «Стерегущему» прошла великолепно!
Таково общее мнение всех присутствовавших, ветеранов флота, их близких, друзей, а также и гостей.
Надо ли говорить о том, что много раз было сказано на предшествовавших ежегодных встречах?
Надо ли лишний раз называть имена тех, кто всесторонне обеспечивал Встречу.
И сумел сделать её столь тёплой, сердечной, живописной?
Мы старались и достигли желаемого.
Подумать только, уже 54-я встреча у "Стерегущего" - встреча друзей-однокашников, выпускников 1БВВМУ 1953 года.
Можно лишь удивляться их крепкой дружбе и стойкости флотских традиций.
Но удивляться преждевременно!
Эти же друзья-однокашники в октябре прошлого года имели честь и удовольствие отметить истинно редкостный юбилей - 60 лет со дня выпуска из родного училища!..
Да, нам по 80 с хвостиком.
Но вглядитесь в лица, прибывших к "Стерегущему" и в то, что они с собой принесли.
И станет очевидно: ни тяготы флотской службы, ни нелёгкий век не снизили оптимизма этой встречи.
Надеемся, так будет и в дальнейшем, на всех последующих встречах!..
Некоторые подробности о легендарных подготах
Сборник воспоминаний «О времени и наших судьбах». В книгах Сборника опубликованы воспоминания офицеров Военно-Морского Флота, выпускников 1953 года Первого Балтийского высшего военно-морского училища, ставшего через год училищем подводного плавания.
В училище все делается для того, чтобы вышел из тебя человек с большой буквы, как у Горького. Хочешь быть образованным разносторонне — в твоем распоряжении книги. Не все, конечно, прекрасны, есть и муть среди них и скучнятина, но ведь муть ты можешь всегда сдать обратно. Тебе непонятна серьезная музыка? Иди на лекцию; в училище приезжают и лекторы и артисты. Послушаешь — и поймешь. На каждый день увольнения есть билеты в театр. Иди и бери. Хочешь в Русский музей, в Эрмитаж — пожалуйста. Выскажи только желание. Кинофильмы показывают выдающиеся, хорошие, средние. Средние я не очень люблю. Особенно не терплю плохие комедии. Кинематографисты из сил выбиваются: «Смейся!» А мне не смешно. «Смейся!», а я не хочу. Интересуешься спортом — смотри телевизор. Показывают хоккей и футбол. И на стадион иди, если хочешь... В человеке, говорят, все должно быть прекрасно. Я с этим согласен. Но когда нам предложили провести комсомольский диспут на эту тему, я призадумался. Может ли каждый похвастаться, что в нем все прекрасно? Как бы не так! На нем, скажем, надета прекрасная флотская форма, у него отличная выправка, может быть даже располагающее лицо. А под формой что? Бывает душа чернее сажи. А лицо — только маска. Что прекрасного, скажем, в Валерке? Заносчив, нахален, груб. Не любит училища, не любит товарищей. Никого, кроме себя самого. Послала же мне судьба подобного двоюродного братца! А Самохвалов? Я его как-то спросил: — Где ты такого, Роберт, нахватался? — Чего? — Выступаешь ты здорово!
— У батьки. Ох и любит же он выступать! Его всюду всегда приглашают: превосходный оратор! Он все газеты перечитает, потом репетирует. Перед зеркалом. А я смотрю на него и учусь. А я-то все удивлялся: откуда он вырос такой? Так вот и судите, прекрасно ли все в человеке, который в магнитофон превратился?.. А что прекрасного в нашей физичке, Вере Игнатьевне? Вызовет да начнет гонять так, что любой споткнется. Мне кажется, ей удовольствие доставляет загнать человека в тупик и влепить ему двойку. Может быть, я ошибаюсь? Может быть. Но ребята придерживаются такого же мнения. Вот адмирал наш, по-моему, может стать нам примером. Он добр? Нет, он строг. Доброта не всегда человеческое достоинство. Будешь добр, скажем, к Валерке — он тебе на голову сядет. Ох, гусь! Адмирал строг, но всегда справедлив. Ведь это он разобрался в обилии двоек по физике. И, говорят, был серьезный разговор на совете. Я, пожалуй, поставлю в пример Алексея Алексеевича Бенина. Тоже строг. Вышиб Морщихина в прошлом году из училища. Но когда тот исправился, принял обратно. Значит, он справедлив и в наших делах разбирается. Дай волю майору Ермакову — он бы за «Злой перископ» из училища повыкидывал да по комсомольской линии дело пришил. А Бенин осадил Ермакова: «Криминала не вижу». Значит, не все в Ермакове прекрасно? Ну нет! Подозрительный, настороженный человек и во всем и везде видит крамолу. А Мельгунов? Мелкая душонка! «Мне думается об этом должен узнать товарищ командир нашей роты». Что же прекрасного в нем?
Диспут-таки состоялся. Самохвалов показал . Все в ладошку заглядывал — он, как отец его, тщательно обирает газеты. По нему выходило, что каждый из нас к концу года должен выбросить на помойку свои недостатки и стать ангелом с крылышками. Здорово было завинчено, но никто не поверил в столь скорое перерождение. Каждый из нас знает грехи свои собственные и знает, в чем грешен сосед. О, мы вовсе не ангелы и ангелами так быстро не станем! После Самохвалова выступила физичка Вера Игнатьевна. Поблескивая очками, сказала много красивых слов, которые пролетели мимо наших ушей. Ее обидели: сказали, что она нарочно занижает оценки. Это было бестактно, конечно, и физичка обиделась. Вот Вадим хорошо выступал: мол, красивая, мужественная душа была у Николая Островского — он Павку Корчагина написал, несомненно, с себя. Все прекрасно было в Василии Чапаеве, даже когда он в академии профессору нагрубил. От души он грубил — ведь каждый день жизнью своей рисковал. А не прекрасен ли был Кожух? Уж он-то не был тем ангелом, которых нам тут рисовали Самохвалов и Вера Игнатьевна. А Зоя? А Никонов, который в лицо крикнул гитлеровцам: «Я коммунист!»? А те, кто грудью бросались на доты, кто телом своим прикрывал командира, хотя знал, что жизнь ему дана всего один раз? Нет, друзья мои, прекрасное в человеке не появится по заказу, оно рождается в больших испытаниях. Вадим — молодец; от мелочей перешел к обобщениям. Пустословие сразу померкло. Да, в человеке все должно быть прекрасно. К этому нужно стремиться. А не по команде: «Раз, два, и построились все прекрасные душой человеки».
КТО — РЫЦАРЬ, КТО — ТРУС
Мы с Вадимом с дневного симфонического концерта пошли на Марсово поле. У писателя было полно молодежи: всё поэты и поэтессы. Они читали стихи; один так барабанил, что звенело в ушах, другой подвывал, третий заикался от волнения и неопытности, а четвертая тоненьким голоском чирикала о любви. Сначала мне это показалось смешным. Но, говорят, не каждый поэт умеет читать свои стихи. А эти, молодые, еще волновались, читая свои творения уважаемому учителю. Писатель внимательно слушал их, указывал на слабые места, давал советы. Заговорили все поэты, критикуя друг друга. Стало оживленно и интересно. Вика шепнула Вадиму: — Ты знаешь? Папа пристроил в «Неву» твой рассказ о нахимовцах в плавании. В «Неву», понимаешь? Держи выше нос! И смотрела она на него с обожанием. Вадим расхрабрился и прочел свой рассказ всем поэтам. Писатель с довольным видом покачивал головой, ведь Вадим— его крестник; поэты хвалили. Бледный кудлатый поэт не отходил от Же-же; я был счастлив: не будет она ко мне приставать со своими глупыми разговорами.
Вика не отпускала нас, но нам надо было навестить Дмитрия Сергеевича — он обещал показать свою коллекцию марок. Мы вышли на . Было темно, кружился пушистый снежок. Снег хрустел под ногами. Мы шли через Кировский мост. В Неве чернели полыньи. На памятнике «Стерегущему» лежала толстая корка снега. А вот и знакомый дом на проспекте Горького. Но что это? Из темных ворот выбегает какой-то парень в меховой куртке и истошно орет: — Помогите! На помощь!.. . Это Валерка!.. Ну конечно же, он! — Что с тобой? — Там... там... там... Мы вбегаем во двор. Мне кто-то подставляет подножку. Я перекувыркнулся, упал. Поднимаюсь и вижу: Вадим лежит ничком на снегу, у ног прижавшегося к стене Дмитрия Сергеевича... И какой-то верзила устремился к воротам. — Коровин, у него нож! — предупреждает Дмитрий Сергеевич. Ну погоди же! . — Стой! Верзила на ходу оборачивается: — Не подходи, сволочь, убью! . — Фашист проклятый! Бандюга!.. Недаром я изучил самбо в училище: рука хрустнула и повисла. Нож падает в снег. Я бандита бью в подбородок.
И тут на призыв Валерки с улицы вбегают . Они хватают верзилу. Пожилой усатый дружинник спрашивает: — Фамилия убитого? Убитого? Нет!.. Я кидаюсь к Вадиму. Он тихо стонет. — «Скорую помощь»! — Уже вызвали. На улице воет сирена милицейской машины. Старшина освещает верзилу фонариком. — Допрыгался, Абакумов?! Теперь твоя песенка спета! А вот и «скорая». Врач осматривает Вадима. Расстегивает шинель, осматривает, ощупывает. Кажется, перевязывает... — Несите! Его счастье — чуть ниже сердца. И Вадима уносят. Вот так уносили, наверное, раненых с поля боя.
Я хочу проводить его до больницы, но старшина останавливает: — Подождите, товарищ нахимовец! Был с бандитом еще кто-нибудь? — Меня свалили подножкой. — Кто? — спрашивает усатый дружинник Валерку. — Василий Фазан. — Ах, Фазан? — оживляется старшина.— Это тот, который картежник? Дмитрий Сергеевич рассказывает, что он вышел подышать воздухом. На него кинулся этот верзила — он живет в этом доме, он из совсем приличной семьи. («Милый мальчик»,— подумалось мне.) — Я, видите ли. не слишком твердо стою на обеих ногах... — Знаем, товарищ капитан третьего ранга. — Я отбивался палкой, палка упала...
Вадим прикрыл собой Дмитрия Сергеевича, схватил бандита за руку, но поскользнулся, и Абакумов ударил его в бок, закричав: — Не один, так другой!.. — Ну скажите, ну что я сделал ему?— спрашивает Дмитрий Сергеевич. — Вы? Ничего,— отвечает ему старшина.— Они проиграли вас в карты. — Как — проиграли? — Подонки, что с них возьмешь! Первого, кого встретит, проигравший обязан прирезать. Таков их волчий закон! Вот вы и подвернулись... — Да ведь это чу...чу...чудовищно! Дмитрий Сергеевич так потрясен, что стал заикаться. — К сожалению, товарищ капитан третьего ранга, на нашем свете еще ! И этот «мальчик из хорошей семьи» уже имеет приводы. Тунеядец. И кличка его — «Барбарис».
***
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
