Весна 1984- весна 1989 г. – 918 ВП МО в Киеве. В приемке чуть не сдох от тоски, получил кап.3 ранга (на работе по-гражданке), писал рапорта о переводе на любой плавающий корабль, дословно – «хоть на тральщик в Магадан». Будучи в командировке во Владивостоке, договорился со штурманом «Башкирии» поменяться местами, т.к. мы оба служили в ГУНИО МО. Опять начальники напрягались, т.к. не знали как действовать в такой нештатной ситуации. Ну, да ладно. Кстати, командировки были в Питер, на Север (Зап.Лица, Гаджиево), Камчатка, Бол.Камень, Северодвинск. Т.к. коллеги (среди которых на Тоболах плавал я один) в командировки совсем не рвались, то я рысачил по стране и не давал скучать старым друзьям. (В Бол.Камне штурман РТМа сказал, что командиром у них – Серега Потанин, который сейчас дома во Владивостоке. Я приехал в город, по телефонному справочнику нашел номер, представился оперативным и сказал, что на его лодке пожар. Он выразил готовность выехать немедленно, тогда я ему сказал сесть на троллейбус №4 и проехать четыре остановки – там его встретят… Просидели за столом всю ночь.)
В Киеве меня сразу пригласили на приличную яхту, которая каждый год участвовала в Кубке Черного моря. На приглашение повлиял не только мой яхтенный опыт Дальнего Востока и Соловецкой регаты в Белом море, но и то, что на заводе я сделал маленький навигационный комплекс для яхты со своим вычислительным устройством. В 1986 году мы яхту по ж.д. отвезли в Питер и заметно отгонялись на Кубке Балтики (Ленинград-Калининград-Рига). В 1988 году был самый большой Кубок Черного моря: Одесса-Сочи-Ялта. Тогда-же в Москве заварилась каша участия первой советской яхты в кругосветных гонках макси-яхт. Мне предложили пойти штурманом. Понятно, что от таких предложений не отказываются. Я пытался убедить людей в ГШ ВМФ откомандировать меня на год в ЦСК ВМФ, чтобы для престижа гласности и перестройки штурманом на яхте был действующий офицер флота. Идея моя поддержки не нашла, поэтому пришлось ступить на скользкий путь безвременного увольнения. Т.к. до кругосветного марафона (Англия, Уругвай, Австралия, Нов.Зеландия, Уругвай, США, Англия) оставалось менее года, я понимал, что у меня могут быть непреодолимые проблемы с выездом по линии первого отдела. Понадеялся на авось, собрал необходимый комплект служебных и партийных взысканий, повесил на грудь медаль за 15 лет и тут же был вытурен по «несоответствию занимаемой должности, без права и т.д.» На следущий день улетел в Поти, где строилась наша яхта.
Интересный момент. На меня сразу стали собирать документы для загранпаспорта. Когда я положил на стол характеристику из военной приемки, мне сказали немедленно ее забрать, порвать и никому не показывать разные там «склонен к непредсказуемым поступкам» и проч. Отправили в Киев за другой бумагой «хоть из детского сада». Я сдуру обратился к администрации предприятия, на котором служил в военной приемке и мешал им выполнять планы. Тем не менее, блестящая характеристика была выдана с подписями директора, профкома и парткома на, якобы, бывшего инженера одного из цехов завода. Я был потрясен великодушием директора завода, который был главным инженером во время наших непримиримых сражений за качество и надежность продукции. Говорили, он это сделал, чтобы приколоть начальника приемки, который задействовал все рычаги, чтобы обломать мне мероприятие.
И еще один интересный момент. К увольнению меня представляли «по сокращению штатов», но приказ пришел «по несоответствию занимаемой должности». Разница в том, что по этой статье пенсия не полагается, поэтому расчет выслуги не производился. Через пару лет меня вызывают в райвоенкомат, говорят, что статья «по несоответствию…» теперь подпадает (я понял, почему подменили формулировку в приказе на увольнение – планировали это изменение), предложили написать заяву на пенсию и отправить личное дело в горвоенкомат на расчет выслуги, что и было сделано. Мне нужно было набрать 20 лет. Сташий прапорщик, у которого ушей не видно из-за щек объявил 19 лет, 9 месяцев. Я сказал, что у меня получается 21 с половиной. Он сказал, что он может насчитать и 25. Я пожал плечами, повернулся и ушел. Гулял лет десять, выслушивая периодически, какой я лох, что пожалел две бутылки коньяка. А мне не жалко – просто я с такими жлобами даже разговаривать не собираюсь, а тем более коньяком поить и спасибо говорить за свою же выслугу. Потом заехал в пенсионный отдел горвоенкомата, объяснил ситуацию, они сказали, что помнят того вымогателя и еще раз прошлись по личному делу. Все получилось. Половину пенсии за предыдущий год я отдал, как премиальные клеркам. Тогда меня вызывает сам начальник отдела и предлагает мне подать в суд на военкомат для истребования пенсии за прошедшие 10 лет. Я сказал, что мне облом этим заниматься. Тогда он выразил желание заняться этим вопросом самостоятельно в главном финуправлении МО. Я не возражал. Через 2-3 месяца он позвонил, и сказал, что все в порядке. Половину ему. Договорились на одной трети. Майор, между прочим.
Приложение №4. Просто еще одна история.
В моем задовании находилась СНП - система определения места подводной лодки по акустическим сигналам маяков-ответчиков. Единственный способ определения координат места, оставаясь на большой глубине. Все просто: лодка определяет точное место по спутнику, сбрасывает буй, погружается и находится под водой в районе буя, который опустился на дно, включился и ждет запроса с подводной лодки. По необходимости, лодка посылает кодированный акустический сигнал, буй отвечает – по направлению и времени прихода ответного сигнала определяются координаты подводной лодки. Лодка несет четыре буя, готовых к постановке и размещенных в специальных лотках с гидроприводом. Лотки расположены по два на каждом борту. На кораблях все, что подлежит нумерации, по правому борту обозначается нечетными цифрами, по левому – четными. Т.е. по правому борту должны быть лотки №1 и №3, по левому - №2 и №4. Но на заводе кто-то что-то напутал и получилось наоборот в гидравлике сброса буев. Я всегда об этом помнил. И тогда, когда по пути на Камчатку мы поставили три буя на дне Северного ледовитого океана. А один буй привезли с собой и встали с ним у камчатского причала. После постановки буя вдоль борта остаеся висеть шнур, который выдергивает стопор раскрытия антенны, когда буй уходит на глубину. Белые капроновые шнуры не сильно украшают лодку и я решил их убрать на следущий день по приходу на Камчатку. Посмотрел в системе, что буй находится в лотке №3, который должен быть по правому борту, зашел в центральный, попросил открыть лотки №2 и №4, которые должны быть с левого борта. Но в тот момент я забыл, что все так, только наоборот. Выхожу на ракетную палубу весь такой деловой с пассатижами, смотрю как гидравлика открывает лотки: величественное зрелище. Вдруг соображаю, что открываются лотки правого борта, т.е. №1 и №3 в системе, но на самом деле №2 и №4 по гидравлике. Разумеется, из лотка №3 выпадает полуторатонный буй и, взметнув многометровый фонтан брызг, уходит в воду, натянув пресловутый белый капроновый шнур. Повезло, что мы стояли к причалу другим бортом, а то буй вывалился бы на плавпирс, а там люди. Дело запахло трибуналом. Не расстреляют, конечно, но могут посадить. Я в прострации перекусил пассатижами капроновый шнур, посмотрел как утихли волны и осела муть, поднятая со дна и поплелся назад. Когда старпом, писавший отчет о переходе, пришел за координатами установленных трех буев, я ему напомнил, что мы поставили все четыре.
- А когда поставили четвертый? - спросил старпом, слегка смущенный то-ли своей слабой памятью, то-ли тем, что проспал момент постановки. - А тогда же, когда и третий, - вынужден был соврать я, не подводить же героический экипаж проступком офицера на грани преступления.. - В тех же координатах? - Совершенно верно, - садиться так легко я не собирался – пусть сначала докажут, что буй там только один. И покажут, что другой уронили у причала.
Старпом задумался и пошел продолжать писать отчет, но уже не про 3, а про 4 поставленных буя, причем два – один на другом, как в цирке акробаты. Еще несколько человек пытались посомневаться, но у меня был неопровержимый аргумент: пойдите и посмотрите – все лотки пустые. И правда – пустые. А некоторые думали, что в одном – буй. Да нет, откуда?– все поставили на переходе! Да? Однозначно! Вона чё-о!
Может быть, еще напишу
Приложение №5. О том, как я хотел проверить начальников на оригинальность мышления и написал рапорт с просьбой направить меня в отряд космонавтов. Где сказано, что я не имею право пройти экзамены, медкомиссии и обучение для полета в космос? ...................
Приложение №6.
Как я в штатах (1990 г.) увидел у причала атомную торпедную подводную лодку (из тех, которые охотились за нашим бидоном) и решил познакомиться со штурманом их экипажа.
Написал. Фрагмент из серии статей для яхтенного журнала о кругосветных парусных гонках. Из соображений скромности о себе упоминал в третьем лице под именем «навигатор». Действие происходит в г. Форт-Лодердейл, Флорида.
«За 12 лет до описываемых событий советский большой противолодочный корабль «Василий Чапаев» всего в пяти милях (американсие территориальные воды – 3 мили) проходил вдоль этого американского берега, следуя с визитом на Кубу. С палубы БПК, выпучив глаза, разглядывал пальмы, дома, машины и самолеты курсант-практикант штурманского факультета высшего военно-морского училища, который по молодости лет мог поверить во что угодно, только не в то, что довольно скоро он приплывет суда на яхте и будет ездить от Майами до Палм Бич абсолютно свободно на прокатной машине за 130 долларов в неделю и вообще. Когда выяснялось, что это не мистика, а «перестройка», американцы спрашивали: «А вы уже смотрели фильм “Охота за ‘Красным Октябрем’?” Пришлось пойти посмотреть, купив билет в кинотеатр за 5,5 долларов. Мало того.
Как-то на другом берегу залива, за пассажирским и грузовым терминалами, навигатор заприметил очертания атомной подводной лодки. Многоцелевая, именно такая, от встречи с которой уклонялся атомный стратегический ракетовоз навигатора в прошлой жизни. И так захотелось навигатору побрататься со штурманом американской субмарины, что сел он на свой (прокатный) «Понтиак» и поехал вокруг залива, пока есть дорога. Проехал терминалы, все открытые ворота и вдруг выезжает на причал прямо к трапу подводного атомохода. Ошалеть! У нас вахтенный стоит на причале у трапа, а у америкосов – на палубе подводной лодки у трапа. Навигатор подозвал вахтенного матроса и спросил, на борту ли штурман? Оказалось, что отсутствует, но будет завтра утром. Нет проблем. Утром по знакомой дороге подъезжаем к подлодке. На причале стоит небольшая компания братьев-подводников: на навигатора аж дежавю нахлынуло. Опять спросил про штурмана. Говорят, будет часа через два. Через два часа на пирсе – никого. Вахтенный принял просьбу позвать штурмана.Через пару минут идет по палубе парнишка в офицерской форме, в очках. Останавливается у трапа, т.е. метрах в пяти от навигатора, который стоит на причале у другого конца этого же трапа. Штурман что-то говорит вахтенному матросу и уходит. Матрос подходит к навигатору и говорит, что штурман извинился, за то, что очень занят и не сможет встретиться. Только тут до навигатора дошло, какую он сделал ошибку, когда в прошлый приезд сказал подводникам, что с их штурманом хочет встретиться бывший штурман советской атомной ракетной подводной лодки стратегического назначения. Надо было сказать, что яхтсмен с финской яхты или еще что-нибудь в этом роде. Но… поздно. А так хотелось. Потом навигатор, если приходилось слышать в Америке о закрытости советской системы, приводил в пример неудачную попытку встречи двух подводников, которая не состоялась исключительно по вине американской стороны. 10:0 в нашу пользу.»
«Записки яхтенного адмирала»
Как в 1976 г ходил на яхте «Мечта» (Л-6) яхтклуба ТОФ во Владивостоке, в 1980 на яхте «Корсар» 26-го яхтклуба ВМФ по Белому морю, 1985-88 яхта «Гонта» - Днепр, Черное и Балтийское моря, 1989-90 макси-яхта «Фазиси» вокруг света, 1993… и так далее (Турция, Хорватия, Италия, Греция, Франция, Мальта). Пару раз тонул, погибал среди акул, но ни разу….......
PS. На этом авторские записки, которыми я располагаю, обрываются к сожалению...
1981-осень 1983 г. – несколько боевых служб в СЛО, Баренцевом и Гренландском морях из баз Оленья Губа, Гаджиево. За один календарный год – 255 суток под водой. Осень 1983 г. – переход на Камчатку. Примечательно то, что мы изобразили «Титаник», но под водой и с более удачными последствиями. (Приложение №2). Cлужба прошла довольно своеобразно. Сам удивляюсь и толком не могу объяснить. В училище у меня можно было обнаружить все формальные признаки карьеризма, но на самом деле я сразу почувствовал, что накомандовался и стал сидеть тихо, стараясь получать удовольствие. Не позволял начальникам (типа старпома) себя чипать, звания получал день в день, рисовал ленинские комнаты, стенгазеты, партконференции дивизии и флотилии (за что получил квартиру в Рыбачем от ЧВСа в обход экипажного замполита), в аттестации имел стабильное «соответствует..». Два лучших дружбана – Саня Печенов (командир трюмной группы, у которого гитара и ключи от душа и курилки) и Леха Тарасов (сначала был курсантом на стажировке, потом стал вроде моего начальника – форменный карьерист). Таким образом, я получил кап-лея в самой первой должности, на которую попал после училища. В моем заведовании был ТоболМ2 – огромный инерциальный навигационный комплекс, гироскопия-акселерометрия, пять вычислительных машин - бескрайние просторы для изучения и совершенствования. Флагманские штурмана полагали, что такого спеца по комплексу не было и не будет. Учебный центр, завод – пять лет на комплексе. Другие за это время командирами лодок стали. Между прочим, звездный глобус выставляю с точностью 3-5 град. без МАЕ по часовому углу, расчитанному в уме на любую дату любого года. (Стрельнул ради шутки из пистолета в окно в офицерском общежитии и мне за это ничего не было. Приложение №1). Правда Алексишин, став командиром БЧ-1, сильно комплексовал, имея такого подчиненного, как я. Понимаю. И еще я стал задавать разные такие вопросы замполиту, что он стал пугать меня особым отделом, а я говорил, что я не враг – мне просто интересна моральная сторона применения ядерного оружия, а зам, закончивший академию, обязан мне это красиво разъяснить, иначе зачем мы его возим с собой на борту в автономки. Одновременно зам узнал, что меня вызывал на собеседование представитель академии СА (это ГРУ, а я за нее зацепился по знакомым своего дяди, который был разведчиком). Зам, когда это пронюхал, вообще впал в истерику. В общем он меня вычеркнул из приказа на «Мастер военного дела», друзьям посоветовали со мной меньше контактировать. Даже командир, с которым у нас установились свои отношения на почве любви к изобразительному искуству, не решился меня прикрывать (см. Приложение №3). А вскоре на Камчатку пришел приказ перевести меня в Киев в военную приемку на завод, где делают мои любимые Тоболы. Я перепугался, пытался в кадрах саботировать и переиграть, на меня смотрели как на полного придурка – в Киев не хочет ехать! Было весело.
Приложение №1. «Кто стрелял?» 4 июня 1980 года. Северодвинск. После обеда – экипаж снова на корабль, я – в казарму готовиться к наряду в городской патруль: подшить подворотничек, подгладить брюки. Сходил на главпочтамт проверить почту – телеграмма из Владивостока: «Поздравляем, родился сын». Накупил шампанского, торт, спрятал под кроватью в общежитии и пошел в патруль. В первом часу ночи, прежде чем сдать пистолет, зашел в комнату (мужики шастают в трусах) попросил не ложиться, а поставить чайник - я сейчас приду, достану торт и т.п. Они говорят, что чайник еще горячий, сами они напились этого чаю по самые ноздри и собираются ложиться спать и т.п. Я повторил просьбу еще категоричнее, но и они уже начали укрываться одеялами. Тогда я открыл окно, сел на подоконник, достал пистолет, передернул затвор, вынул магазин (чтобы при выстреле пистолет не перезарядился), направил пистолет в небо и предложил мужикам встать и построиться. Они стали шипеть, чтобы я не дурил… «Раз, два, три!» – бабах!!! Их с коек как ветом сдуло. Только что не обмочились. Видя в их глазах готовность выполнить любой мой приказ, сказал, что я пошел сдавать пистолет, а они к моему возвращению накрывают на стол. Белые ночи – светло, как днем. Дежурный по части безразлично-лениво оглядывает стены и окна казарм, окружающих плац. Подхожу, на меня – ноль внимания. - Это я - говорю. - Что? - Стрелял я, - он видит,что у меня на ремне кобура с пистолетом, но не верит глазам. - А зачем? – спрашивает. - Долго рассказывать, в общем, сын родился. - Ну и что? - И все. - Ты что не понимаешь, что ты наделал? - Пистолет примите, а то мне некогда – ребята ждут.
Он вернулся в дежурку и сел за стол, обхватив голову руками. Тебе, говорит, завтра все объяснят. Я нашел «Книгу выдачи оружия», «Книгу выдачи патронов», записал, что сдано не 16, а 15 патронов и пистолет, заставил его расписаться и смылся. Когда мы стреляли пробками шампанского, дежурный на всякий случай выскакивал на плац. Мистика, но в это же самое время группа командования нашего экипажа отмечала день рождения командирского сына. За этим занятием их и застал ночной звонок оперативного дежурного о том что в общежитии стрельба. Когда прибежал старпом, у нас все было выпито и съедено, а сами мы укладывались, наконец, спать. Старпом с облегчением обнаружил, что нет убитых и раненых, выяснил, в чем дело и пошел, как он сказал, «принять холодный душ». Следующий день начался в предвкушении реальных событий. Мне каждый второй приятель предлагал патрон, чтобы я отнес его дежурному по части. Но от помощника дежурного стало известно, что начальник штаба, проходя мимо дежурки, молча вручил дежурному пистолетный патрон и пошел дальше . Это стало добрым знаком: начальник штаба первый день был врио комбрига, который ушел в отпуск. После обеда собрали офицеров и влепили мне НСС (высшее дисциплинарное взыскание – «предупреждение о неполном служебном соответствии»). Когда все расходились, командир позвал меня к себе в кабинет, где сказал, что представление на очередное звание «старший лейтенант» он все равно подписал и оно уйдет вместе со всеми. Тут же следует вызов к начальнику особого отдела бригады, где уже сидит начальник политотдела. Оба плохо стараются не улыбаться. Начальники убедились, что я не псих, «несанкционированного» выстрела не было (я всем доказал, что полностью контролировал свои действия), спросили как назвали сына и отпустили. С тех пор, когда командир ехал в штаб флота с секретными документами, сопровождающим его офицером с оружием бессменно был я. По этому случаю я оказался, наверное первым из младших офицеров экипажа, кто пил с командиром пиво. И уж точно единственным, у кого при этом был пистолет (перед рестораном командир приказал спрятать пистолет за пазухой).
Приложение №2. Все камчатские экипажи на Севере тихо надеются, что про них забыли и приказ о переходе на Камчатку не придет еще долго. Ведь за несколько лет жизни на северной базе все уже попривыкли и не очень хочется куда-то срываться. Самые предусмотрительные тихо пребираются в соседние конкретно северные экипажи и уже ничто не грозит дальним переездом. На служебных и партийных собраниях командир с замполитом клеймят перебежчиков позором и называют предателем любого офицера, который намерен покинуть экипаж до прихода корабля на Камчатку. Поэтому, как только запахло сборами в дальнюю дорогу, командир срочно поступил в академию, старпом ушел командиром в северный экипаж, замполит стал зам.начальника политодела северной дивизии, штурман ушел старпомом по БУ тоже в местный экипаж и т.д. Невероятно, но факт, что за несколько месяцев до перехода на Камчатку, экипаж лишился почти всей группы командования. Когда нам представляли нового командира (а он до этого был командиром другой северной подводной лодки), было видно, что он в шоке и не может прийти в себя от счастья попрощаться со своим старым экипажем, 3-х комнатной квартирой, жигуликом шестой модели и Севером вообще. По-человечески нам его было жаль и мы хотели его утешить бравым видом и добросовестной службой. Между прочим, в 2000-м году в Питере экипаж собирался по случаю 20-летия спуска на воду нашего корабля. С нами был именно этот, наш настоящий командир. Валерий Павлович Николаевский - капитан 1 ранга, командир РПКСН К-433(1-й экипаж).
В августе 1983 года, отправляя нас в дальний переход на Камчатку, начальники предупредили, что там недавно во время дифферентовки на глубине 32 метра затонула атомная подводная лодка, поэтому нам посоветовали быть внимательнее. (Как потом выяснилось: 24 июня, К-429 (пр.670), 14 погибших сразу+1 при спасении, в числе спасенных был мой одноклассник Миша Краевский). Вообще-то переход на Камчатку подо льдами Северного полюса считался событием, за которым полагались государственные награды. При хорошем раскладе командир мог получить даже Героя, остальные – соответственно. Поэтому на переходе самой популярной книгой была «Ордена и медали СССР». Каждый мог выбрать себе что-нибудь по вкусу. В принципе, все шло как по маслу до того момента, как мы вошли в Чукотское море. Ледовая обстановка в восточном секторе Арктики осенью 1983 года была «исключительно сложной». Говорят, теплоход «Нина Сагайдак» был затерт льдами и затонул, покинутый экипажем. А мы в это время подо льдами держали курс на Берингов пролив и для своевременного прохождения контрольных точек не могли иметь ход менее 8 узлов. Глубина моря – 30-40 метров, толщина льда – 6-8 метров, от киля до верхней точки рубки нашего корабля – 17 метров, длина корпуса – 156 метров. Сопоставив все эти цифры, становится понятно, что мы были похожи на кота под диваном: всего по несколько метров от киля вниз до дна, и от рубки вверх до льда, и все это при огромной длине на приличном ходу.
Для контроля над ситуацией использовались все технические средства, включая гидроакустику в активном режиме. Самописец эхолота приказано было включать каждые 15 минут. В 21 час 15 минут протянул я руку за голову, т.к. самописец находился сзади, если сидеть лицом к штурманскому столу (автопрокладчику, если точнее), нащупал тумблер и включил самописец. В этом момент раздается глухой удар, корабль вздрагивает, словно натолкнувшись на что-то, начинает валиться на правый борт с дифферентом на нос, а под нами только 8-10 метров до дна и ход 8 узлов! Первая мысль: «Ой, блин! Че это я сделал?». Крен уже такой, что приходится упираться в поручень. В центральном старпом на командирской вахте дает полный назад и руль на правый борт. Я смотрю на самописце глубины, как мы одерживается в полутора-двух метрах от дна и начинаем приподнимать нос, одновременно выравнивая крен. Тревога, осмотреться в осеках, постоянные доклады из первого, что все нормально, командир и все офицеры походного штаба уже в центральном. В кремовых рубашках (кино смотрели в кают-компании). Основная версия – «столкновение с иностранной подводной лодкой». В 80-е годы это было почти нормально. Маневры уклонения, прослушивания и т.д. Возбуждение-обсуждение. До конца вахты все прошло спокойно. Попили чай, посмотрели кино немного, во втором часу ночи влез на койку, только взялся за одеяло – крепко и еще раз слегка. Подумал, что спать не придется, свесил ноги в ожидании сигнала тревоги. Тишина. Если в центральном все живы и тревоги не объявляют, то можно и поспать. На следющее утро стали искать полынью. Опять на моей вахте, т.к. я стоял с 8 до 12 и с 20 до 24 часов. Нашли. Всплыли. С трудом открыли верхний рубочный люк. Осмотрелись – охренели, мягко говоря. Верхняя передняя часть рубки, где в надводном положении находится рулевой, отстутствует, остались одни жуткие обломки, огромная дыра в легком корпусе по правому борту за рубкой перед ракетной палубой. В дыре торчит обломок льда, ее причинивший. Делать нечего – погружаемся и погнали дальше. Когда еще пару раз чирканули – всплыли. До Берингова пролива, где нас встречал ледокол, оставалось не так далеко, поэтому стали в бинокль искать разводья, полыньи и пробиваться зигзагами в надводном положении. Ночью просто стояли, т.к. не видно ничего. Ну, наконец-то прилетели американские «Орионы» с Аляски. Хоть не одни теперь в этой ледяной пустыне. Встретились с ледоколом, прошли Берингов пролив (места специфические), встали на якорь в бухте Провидения. Высадили походный штаб, который хотел домой в Североморск и пошли с разбитой мордой дохаживать боевую службу уже в Тихом океане. В октябре прибыли на родную базу в Рыбачем, где изрядно позабавили народ своим потрепаным видом. Не наградили, но и не наказали. Три месяца в ремонте на заводе делали новую рубку. Стояли рядом с поднятой со дна подводной лодкой (упоминание см. выше), с которой потрошили оборудование перед порезкой ее на металлолом. Кстати, она тогда затонула еще раз у причала на швартовых концах. Хорошо, что ночью – не было рабочих, а вахта успела выскочить. Это чудовище тогда прозвали «Русалка». Ну а наш корабль бодро плавает до сих пор (29 лет, между прочим) под именем «Георгий Победоносец». И президент Путин на нем выходил в море и погружался даже.
Приложение №3. Специфически-пацифическое. Наш ракетный подводный крейсер был неслабо вооружен. Настолько, что его огневая мощь превосходила по этому показателю весь неядерный Северный флот, настолько, что один корабль типа нашего мог решить исход всей вероятной войны с американцами, дай им бог здоровья. Кроме торпед, среди которых попадались и ядерные, мы возили 16 баллистических ракет, каждая из которых имела по 7 головных частей индивидуального наведения, т.е. мы могли сбросить сразу 112 атомных бомб по нужным адресам с точностью 200-300 метров. На чьи головы должны были упасть эти подарки – поименно неизвестно, но поковырявшись в кодах головных частей можно было вычислить координаты целей, а посмотрев на карту с координатами, можно было обнаружить там Нью-Йорк, Вашингтон, Норфолк, Бостон и проч. Хочешь-не хочешь, а надо задуматься. А замполит, после киевского училища и московской академии, рассказывал офицерам о миллионах тонн зерна, миллиардах куб газа и пленумах ЦК. И корчил из себя большого человека. Приходит в штурманскую: «Сделайте-ка мне чаю». Ты ему: «А вам здесь не кают-компания. Подите туда и пейте свой чай». А он: «А командиру так вы наливаете…» А ты ему: «Бывает». И вздумалось тогда заму спросить, как я вижу свою дальнейшую службу. Не знаю, что он имел ввиду на самом деле, только мне, как говорится, «шлея под хвост попала» и я погнал, закусив удила. Да вот, говорю, танкист должен воевать с танкистом, летчик с летчиком, моряк с моряком, чтобы по-честному все, без обмана. Поэтому по возвращению на берег хочу я попроситься о переводе на торпедные подводные лодки, которые, как охотники, шныряют по океанам в поисках других лодок и авианосцев вражеской стороны. Зам спрашивает, а что, на нашей лодке с баллистическими ракетами мне, значит, не очень? А я говорю, лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» никто не отменял? А в конце второй мировой наши солдаты ценой собственной жизни спасали немецких женщин и детей, как вы утверждаете? А вы, говорю, можете сказать, будем ли мы называться героями, если сейчас пальнем и попадем? По антивоенной демонстрации американского пролетариата. Мы на берег будем сходить под гром оркестра в море цветов или ночью разбегаться по кустам в спортивных костюмах? Зама переклинило. Он хотел поглумиться над моими планами продвижения по службе, а получился совсем не тот разговор. А мы на боевой службе в готовности начать стрельбу, как только прикажут. Видя, что зам в прединфарктном состоянии, я поспешил его заверить, что я, как весь наш экипаж, исполню свой долг до последнего писка, но просто интересно, почему нам не рассказывают, что будет потом. Или ничего не будет? Тогда опять же неувязочка получается, только уже другого свойства. Зам ретировался, что-то бормоча о мерах, которые будут предприняты. Когда я вышел в центральный, через который прошмыгнул зам, старпом ржал и стал допытываться, что я такое «опять» ему сказал. Я обозначил тему, старпом притих и вдавил себя в кресло, как будто не расслышал и срочно занят чем-то другим. Вахта в центральном продолжала хихикать. Когда я узнал, что меня вычеркнули из приказа о присвоении квалификации «Мастер военного дела», пошел в каюту к заму выяснять отношения с готовностью даже поступиться принципами, если дадут «мастера». Но зам, идиот, спросонья решил, что я струсил и стал пугать меня особым отделом. Тогда я прошел на другой конец коридора в каюту к особисту и поведал ему суть своей печали. Особисту я рисовал обложки для букинистических книг «под старину». Особист не очень убедительно заверял меня, что наше оружие направлено против военных баз и, похоже, сам огорчился, что под конец автономки на борту возник такой конфуз. Друзья стали докладывать, что им порекомендовали ограничить общение со мной, т.к. по приходу на базу ко мне будут приняты меры по линии особого отдела, зам прибежал в штурманскую и стал орать «зачем ты все рассказал особисту?», на что я ответил, «а зачем вы меня им пугали?». Командир хмурился и молчал. Я понял, наконец, что случано попал в тему, умалчивать о которой было смыслом государственной политики. И вдруг все лопается, как мыльный пузырь и никто ничего умного не может сказать офицерам, руки которых лежат на пультах запуска баллистических ракет с ядерными боеголовками. Кто мы? Что мы делаем? Что будет после «исполнения долга»? Я сам был потрясен тем, что никто не смог связать двух слов на эту тему. Приплыли.
Отрывок из книги одного американца:
«Sergei the navigator hadn't come to England because he had still been trying to get his visa since he was, at that time, still a security risk. I therefore didn't know him at all. After we settled down on the heavy reach that would last five days until our turn north at the southern tip of Tasmania, I casually asked him one day, I understand you were in the Soviet Navy, Sergei. So what was your last ship?' Like a bell tolling for World War III, he answered me equally casually, 'Russian nuclear submarine', He said he had spent seven years as one of three navigators on a 'K' class tactical missile sub, lurking under the Arctic Sea for three months at a time (это не совсем точно, прим. мое). 'All our missiles were programmed on American cities, like Chicago.' I was from Chicago, and I knew he knew it, but I was astute enough to recognize a wryness in him that would make my own cynical sense of humour pale in comparison.»
Автобиографические ремарки о службе в ВМФ 1973-89 г.г.
По большому счету, стал военным я не случайно. Мой отец – военный летчик, летал на Ту-16, закончил службу начальником штаба полка дальней авиации. Не способствовал и не препятствовал моему стремлению стать военным моряком, но пожелания высказывал в сторону невоенных профессий. Во Владивостоке экзамены в военно-морское училище были в июле, а в гражданскую мореходку – в августе. Если бы наоборот, - был бы сейчас капитаном дальнего плавания.. В училище с первого по последний курс был старшиной класса. С кратким перерывом разжалования и восстановления в начале третьего курса. На пятом курсе – секретарь комсомольской организации. Избрался по самовыдвижению с целью уйти с должности строевого начальника своих же товарищей – стать ближе к народу пред выпуском. Начальник факультета уговорил остаться старшиной класса – сказал, что не знает, кого назначать вместо меня, что осталось всего ничего учиться и т.д. Так и получился набор должностей в самый раз перед выпуском – типа трамплина. Считаю, что сильно повезло, когда попал в Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С.О.Макарова. Окраина империи. Преподаватели в училище – не по блату на теплом месте, а нормальные, в большинстве – молодые офицеры со свежим опытом плавания на современных кораблях. Учебный корабль в училище отсутствовал, поэтому все практики проходили на действующем флоте в Тихом океане. Апофеоз – штурманская практика после четвертого курса: самолетом из Владивостока в Калининград (Балтийск), где для Тихоокеанского флота были подготовлены к переходу три новейших корабля. Балтика, Северное море вокруг Великобритании, Атлантика мимо Флориды – Куба-Гавана. Через две недели – Куба-Сьен-Фуэгос (месяц). На автобусах с кондиционером объездили весь остров. Атлантика – Карибы – Ангола (Луанда). Потом вокруг мыса Доброй Надежды – Мозамбик (Мопуту), на рейде Сомали месяц наблюдали издалека за конфликтом. Потом по Индийскому мимо Сингапура, Китая и Кореи – во Владивосток. Шесть месяцев практики. Кто больше? Пятый курс защитали условно, и сразу – диплом.
После училища – 25-я дивизия атомных ракетных подводных лодок на Камчатке – формирование нового экипажа. Должность – инженер электро-навигационной группы (ИЭНГ).
Осень 1978 - весна 1980 г. – учебный центр в Палдиски. Эстония - ни дать, ни взять – заграница. Культура, в гастрономах – полный ассортимент качественных мясо-молочных продуктов, одного пива – немеренное число сортов, ликер «Vana Tallinn». Учебный центр – потрясающий по своему оснащению.
Весна 1980 – декабрь 1980 г. – Северодвинск, получение нового РПК СН пр. 667БДР. Увидев этот судостроительный завод, начинаешь понимать смысл слов «гордость за свою страну». Уровень производства, организация, масштабы. Спуск на воду, швартовые испытания, ходовые, государственные. Переход в Оленью Губу в сотне км от Мурманска.
"Печально-трепетный ваш вздох Меня окутал тайной, Как серебристый мох. И как олень по тундре Я устремилась к Вам По трепетным и нудным Болотистым лугам."
Ты на службу как тюлень - еле ходишь, а с работы как олень - хрен догонишь!
Север. Губа Сайда. Жаркое лето 1983 года. Если смотреть сверху на стекло водной глади бухты Ягельной, то приходишь в умиление от по домашнему добрых, толстеньких, похожих на чёрные огурцы корпусов подводных лодок. Это "Вани Вашингтоны", проект 667 А – самый массовый ракетоносец ВМФ СССР, ядерный щит страны победившего социализма, так сказать. Я же служил на горбатом БДРе (667 БДР-"Кальмар), младшем "Ванином" брате, в 13 Дивизии АПЛ и базировались мы на Губу Оленью. В Сайду мы приходили как гости, но довольно часто. Половина офицеров и мичманов экипажа нашего ракетоносца проживала в Оленьей, а половина в Гаджополе (Гаджиево) в Сайде Губе. Когда родная стояла дома –грустили Гаджиевцы и наоборот. Я был из Оленьей, а железо, готовясь к трансарктическому подлёдоплытию на Камчатку, последнее северное лето торчало в Сайде. Был я молод и резв, к своей боевой подруге бегал через перешеек между губами Сайда и Оленья, по тундре, сопкам и оврагам, на своих двоих, потому, что "рабочий день" заканчивался в 23.59 и естественно никакого транспорта в эту пору уже не назначалось. Ночью, освещённый полярным солнцем, между скал отбрасывающих длинные призрачные тени, в глубокой тишине, нёсся я как северный олень по болотам и мхам сминая низкорослые берёзки и растаптывая в прах копытами гигантские подосиновики. Сход в 24.00, подъём флага в 08.00. Два часа бешеной скачки , жаркие объятья любимой и рывок обратно, в железное чрево другой любимой, и так всё лето, в конце его мы ушли под лёд, а всплыли аж на Дальнем Востоке , там где рождается солнце. Больше на Севере я никогда не был. Прошло много лет , но до сих пор снится, разрывающий сердце, ночной бег по белому ягелю, в тишине, под лучами низкого, ночного солнца. И это хороший сон.
.jpg)