в среду - строевая прогулка (с оркестром по городу) в четверг - санитарный осмотр, в пятницу - свободное время, в субботу - самоподготовка, 17.20 - 17.30 - подготовка к ужину, 17.30 - 18.00 - ужин, 18.00 - 21.00 - самоподготовка, 21.00 - 21.30 - строевая прогулка, По субботам с 18.00 до 21.30 - кино и танцы. 21.30 - 21.40 - подготовка к вечернему чаю, 21.40 - 22.00 - вечерний чай, 22.00 - 22.15 - вечерняя поверка, 22.15 - 22.30 - отход ко сну, 22.30 - 7.00 - сон, В воскресенье: в 8.00 - подъём, в 9.00 - завтрак (утренний чай), с 9.30 до 12.10 - самоподготовка, в 12.20 - обед, с 13.00 до 22.00 - увольнение в город всех желающих кроме: стоящих в наряде и имеющих дисциплинарные взыскания или неисправленную двойку.
Коллективное увольнение. Развалины древней крепости в окрестностях Тбилиси.
в 17.30 - ужин с 18.00 до 21.30 - кино и свободное время, а для двоечников кино и самоподготовка. в 22.00 - вечерняя поверка. Опоздание на вечернюю поверку было наказуемо.
Расскажу немного о танцах. Танцы, как и всё прочее в Училище, были регламентированы. Приглашать можно было только девочек, которые учились в школе. Приглашающий, не позже среды, должен был написать рапорт с просьбой разрешить приглашение. В рапорте необходимо было указать фамилию и имя приглашённой, номер её школы, класс и домашний адрес. Адъютант начальника училища мичман Дашевский заносил эти данные в "Книгу танцев". Данные, указанные в рапорте, думаю, проверялись, потому что стоило Голицыну однажды пригласить девушку постарше, записав её, как десятиклассницу, как обман был сразу же раскрыт, и сам Начальник училища разбирал это дело. Тогда-то я и увидел эту знаменитую "Книгу танцев". Приглашённых впускали в Училище, сверяясь со списком. Иногда девочки приходили с родителями, чаще с мамами. Родители рассаживались по периметру зала. Девочки должны были быть одеты в школьную форму с фартуками, с белыми кружевными воротничками и с бантиками, а мы - в парадных мундирах. Красота! Оркестр располагался на сцене. В зале присутствовало и начальство, но руководил, как правило, балом наш учитель танцев "Па-де-труа" (к сожалению, настоящего его имени я не помню), он был высокий, стройный, знающий французский и чисто говорящий по-русски, голубоглазый армянин, человек лет пятидесяти. Он обычно становился в центре зала или возле сцены и, хлопнув дважды в ладоши, громко объявлял очередной танец, а во время танца подавал команды: promenade, grand rond, petit rond, paire a paire, и другие.
Мирзоян Михаил Давыдович
Танцевали мы падекатр, чардаш, краковяк, русский бальный, польку, молдавеняску, падеграс и другие, но больше всего я любил мазурку и полонез. Танцевали мы также вальс, вальс-бостон, танго и даже фокстрот, но румбу, линду и чарльстон не танцевали, они считались непристойными. Бал продолжался два - два с половиной часа. Провожать приглашённых разрешалось только до вестибюля. Праздники в чётком ритме сменялись буднями. Мы, новички, постепенно осваивались. Для нас всё было ново: и распорядок дня, и быстрое пробуждение ото сна, и утренняя физзарядка, и танцы, и дежурства, и два иностранных языка, и семь уроков в день. Кроме того, уровень преподавания и требовательность учителей были выше, чем в школе. Мы догоняли. Я подружился со многими ребятами, но ближе всех с Эриком Русиным, Толей Сальниковым и Аликом Голицыным. Со всеми товарищами по роте у меня сложились хорошие отношения, со всеми, кроме одного. Я терпеть не мог Нарыкова за его патологическую вредность, и был очень обрадован, когда его перевели в ЛНВМУ. Позже я узнал, что он и в Ленинграде не изменил своего характера и продержался в Нахимовском не долго. Ребята, которых он старательно обижал: Вася Балинин, Толя Кацнельсон, Славик Сафронов и другие, устроили ему за это такую убедительную тёмную, что его высокопоставленный отец вынужден был забрать своё чадо из училища.
1947 г. Друзья: Толя Сальников, Аз и Альберт Голицын.
Кончился 1946-1947 учебный год. Боря Федотов, Зарик и я успешно сдали экзамены. По французскому языку экзамена не было, а по английскому мы сдали экзамен по учебникам 8 и 9 классов, а весь остальной наш класс - по учебнику 10 класса средней школы. Поэтому мы получили задание на лето, и в конце августа должны были сдать дополнительный экзамен. Это не было переэкзаменовкой, но в отпуск нас не пустили. Лагерь наш был в Фальшивом Геленджике, рядом с базой торпедных катеров. Катера стояли на речке, в устье которой была построена небольшая гавань - ковш, ограждённый от моря небольшим каменным молом и затопленной и засыпанной камнем большой десантной баржой (БДБ). Между ними оставался проход шириной около 10-15 метров. В ковше стояли наши шлюпки, а на молу была сооружена вышка для прыжков в воду с пятиметровой высоты.
В лагере мы занимались плаваньем, прыжками в воду, греблей, хождением под парусом, всеми видами лёгкой атлетики, стрельбой из карабинов. Устраивались марш-броски на 25 километров, спортивные игры и соревнования. В августе все разъехались в отпуска. В лагере остались единицы: двоечники, и мы - догоняющие. Кто-то из отпускников подарил мне рыболовный крючок и леску с поплавком, и я, заступив на дежурство дневальным у шлюпок, решил заняться рыбной ловлей. Закинул снасть и стал ждать, уча английский. Вскоре поплавок задёргался, и я поймал бычка - рыбку длиной сантиметров 12. Крючок вошел ей в рот и торчал наружу из правой жабры. В основании торчащей части крючка была видна маленькая капелька крови. Вытащить крючок, не разворотив все жабры, было невозможно. Я взял ножницы, срезал зазубренный кончик крючка и, освободив рыбку, отпустил её в море. Размышляя над случившимся, я пришел к выводу, что, не связанные с необходимостью иметь пищу или очистить местность от вредного животного, рыбная ловля и охота аморальны по своей сути.
ТНВМУ. 1947-1948 учебный год.
К началу этого учебного года в нашей, 2-й роте был 41 человек, а после окончания 9-го класса осталось 33. Назову всех поимённо (редакция дополняет приведенные автором краткие сведения, используя архив 2-й роты ЛНВМУ и А.П.Наумова, переданный его сыном Александром Алексеевичем Наумовым).
Азрумелашвили Гиви Александрович
1. Азрумелашвили Гиви - окончил ТНВМУ, окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе, служил на флоте;
После окончания Тбилисского НВМУ поступил в ВВМУ им. М.В.Фрунзе, где учился вместе с ленинградскими нахимовцами. Один из них, Вячеслав Евгеньевич Солуянов посвятил ему такие строки:
В поэзии таланты Гиви Нисколько нас не удивили. Тебе не увильнуть от миссии: От книги о нахимовцах Тбилиси.
(Сбылось пророчество? Отчасти, да)
Бакин Аркадий Федорович
Его образ В.Солуянов запечатлел в таких строках - образах.
В кино, такси, на полубаке Кресты и стойки делал Бакин. Законно любопытство наше: Что делаешь сейчас, Аркаша?
2. Бакин Аркадий - окончил ТНВМУ, окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе, служил на флоте;
3. Балебин Валентин - окончил ЛНВМУ, ВВМУ им. М.В.Фрунзе;
4. Баранов (Эдигей) Борис - окончил ТНВМУ, направлен в интендантское ВМУ;
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Пока военные строительные бригады занимались ремонтом и реставрацией здания, первых нахимовцев вывезли в лагерь, на Карельский перешеек, к озеру Суоло-Ярви, впоследствии названному Нахимовским. Через несколько месяцев перед нами предстало отремонтированное здание, со светлыми коридорами, просторными классными помещениями и хорошо оборудованными по меркам того времени учебными кабинетами. Начался первый учебный год... Все в училище было для нас ново: строгая военная дисциплина, распорядок дня, питание на камбузе. Учебный контингент оказался весьма разношерстным. С нами за парты сели подростки, которые уже успели послужить юнгами на боевых кораблях, сыны полков, мальчишки, воевавшие в партизанских отрядах. Грудь многих украшали медали и боевые ордена. Именно о таких мальчишках напишет позднее ленинградский поэт Юрий Воронов: "...Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта...". Нельзя не сказать и о тех замечательных людях, кто создавал и организовывал училище. Прежде всего, это первый начальник училища Николай Георгиевич Изачик. Мы, бывшие воспитанники, посетили контр-адмирала в отставке Н.Г.Изачика в 1988 году. Этот уже пожилой человек смотрит на нас с прищуром, добрыми и живыми глазами и весь, вместе с нами, в воспоминаниях.
Много нелегких вопросов стояло тогда перед начальником училища. Нужно было подобрать кадры единомышленников, найти опытных и знающих воспитателей и преподавателей. Надо было накормить, одеть и обуть несколько сот мальчишек. Он рассказал такой эпизод. Как известно, на флоте валенки не положены, а нахимовцам приходилось нести караульную службу на открытом воздухе зимой. Командованию училища пришлось обратится непосредственно к Наркому Военно-Морского Флота адмиралу Н.Г.Кузнецову о выделении валенок. Но и Нарком не смог решить этот вопрос. И только вмешательство А.И.Микояна позволило получить училищу 100 пар валенок. Но, пожалуй, самыми трудными, - говорит Николай Георгиевич, были все же такие вопросы; как подобрать «ключи» к подросткам, которые уже успели многое пережить, как заинтересовать их, увлечь учебой, помочь залечить тяжелые душевные раны? Как воспитывать, как обучать будущих офицеров? Ведь опыта я этом не было. - Забота и справедливость к мальчишкам, ну и, конечно же, строгость,- сказал Николай Георгиевич, - вот, что легко в основу воспитания нахимовцев. - Мы учили ребят не бояться трудностей и уметь преодолевать их, прививали товарищество и взаимопомощь, воспитывали преданность и любовь к отечеству и флоту - закончил свои воспоминания этот счастливый человек, уверенный в том, что дело его жизни состоялось.
Наверно, нет ничего удивительного в том, что Н.Г.Изачик умел подбирать себе помощников. Чем-то неуловимым был похож на Изачика начальник политотдела училища капитан 2 ранга Петр Степанович Морозов. Он пришел в училище с Северного флота. Должность начальника цикла военно-морского дела, а впоследствии заместителя начальника училища занимал капитан 1 ранга Лев Андреевич Поленов - первый командир крейсера «Аврора» после революции, выходец из знаменитой династии Поленовых. Надо ли говорить, какой популярностью пользовался он среди нахимовцев! Думаю, что именно своей причастностью к истории, ему удавалось прививать воспитанникам училища любовь и уважение к трудной и в то же время романтической профессии моряка. Наряду с общеобразовательными программами средней школы, которые вели высококвалифицированные преподаватели, нахимовцы изучали два иностранных языка - английский, язык моряков, и еще один - по выбору. Одно время начальник цикла английского языка, подполковник Эльянов так поставил дело что вместе с аттестатом зрелости нахимовцы получали и диплом военного переводчика. По крайней мере, в ту пору нахимовцам доверяли проводить экскурсии на английском языке по крейсеру «Аврора» для пребывающих иностранных делегаций. Помнится, как в 1947 году Нахимовское училище посетила вдова президента США Элеонора Рузвельт со своим сыном. Они были у нас на уроке английского языка, который вела преподаватель Т.Ф. Тиванова. Нахимовцы продемонстрировали такое хорошее владение разговорной речью, что гости были просто изумлены.
Тиванова Татьяна (Таисия) Андреевна
На заре создания, в училище появилась традиция - лучшему по результатам успеваемости и дисциплине классу за учебную четверть торжественно вручать переходящий приз - модель торпедного катера, а его ученики награждались билетами на хороший спектакль в один из театров города.
Незадолго до Великой Победы в училище появился свой духовой оркестр. Музыканты часто играли в столовой во время обеда. Под его марши проходила подготовка к парадам на Красной и Дворцовой площадях. Нас учили любить и понимать музыку, манерам поведения за столом и в обществе. Учили танцам, которые были таким же обязательным предметом, как, например, математика или физика, и «двойка» по танцам лишала воспитанника увольнения на «берег». Кстати, творческая группа студии «Ленфильм», работая над кинофильмом "Счастливого плавания", снимала фрагменты бала нахимовцев непосредственно в актовом зале, с «живыми» воспитанниками.
НАЧАЛО. В.Солуянов.
Нахимовцы-фронтовики в кабинете начальника училища Н.Г.Изачика. 1940-е годы. - А.А.Раздолгин. Нахимовское военно-морское училище. — СПб.: Издательско-художественный центр «Штандарт», Издательский дом «Морской Петербург», 2009.
Рассказ М.Богданова дополнил В.Е.Солуянов
Собранных «до кучи» ребят требовалось «ввести в меридиан» - обучить азам воинской дисциплины и общежития. Здание училища пострадало от войны и не было готово для жилья и занятий. Временной базой для нахимовцев стал лагерь в живописном уголке Карельского перешейка, на берегу озера Суоло-Ярви (Конское озеро). 9 сентября 1944 года было подписано перемирие с Финляндией. 2 октября финны отвели войска за Выборг, и появилась возможность использовать территорию и сохранившиеся на ней строения для организации лагеря. Уже в первых числах октября, по мере комплектования групп, нахимовцы направлялись в лагерь. Наша группа - около 50 учеников 4-7 классов - состояла из воспитанников разных рот. Одеты мы были согласно «табелю»: на голове - бескозырка без ленточки, синие робы, шинели без погон и ремней, тяжелые яловые башмаки - ГД. Наши затылки по-сиротски торчали из-под бескозырок. Шмутки висели и топорщились на поджарых телах... В таком виде, в колонне по четыре, нас привели на Финляндский вокзал. На небольшую финскую станцию Канель-Ярви паровичок прибыл поздно вечером. Было по-осеннему темно и зябко, моросил мелкий дождь. 12 километров до лагеря мы шли строем. В «голове» и в "хвосте" колонны старшины несли керосиновые фонари. Изредка мигал своим электрическим фонарем лейтенант - следил, чтобы никто не отлучался из строя в сторону от дороги. Опасались случайных мин. Даже «нужду» справляли организованно, по команде.
Мокрые и уставшие, мы, наконец, добрались до лагеря. На возвышении стоял большой двухэтажный дом, окруженный деревьями. Перед ним была открытая площадка. Будь посветлее, за домом мы бы увидели большое озеро, названное позже Нахимовским. У дома нас встретил офицер с пистолетом и повязкой «РЦЫ». Приняв доклад лейтенанта, он живо нас рассортировал. Младшие отправились в дом. А нас, старших, сопровождающий вместе с лейтенантом повели в расположение наших рот. Одноэтажные деревянные домики барачного типа были расположены на расстоянии около километра один от другого. Они служили пристанищем 1-й и 2-й рот и назывались «дачами» - Белой и Розовой. Наша 2-я рота размешалась в «Розовой», ближней от Центра. На каждой даче находилось до 100 воспитанников. Основная меблировка дачи - наспех сколоченные двухъярусные нары. На них были уложены "тощие" матрасы, слегка заправленные соломой. Мы предпочитали 2-й ярус - вроде потеплее, и не сыпется труха на голову. Одежда укладывалась стопками на длинной, узкой скамье. Венчали стопки бескозырки. Рундуков и шкафчиков для личных вещей не было, как, впрочем, не было и самих вещей. Посреди казармы стояла кирпичная печь. Она обогревала нас и кое-как за ночь подсушивала одежду. При этом атмосфера насыщалась «ароматами», усугубленными нашей скученностью .Как говорится, топор было на что повесить. К утру тепло выдувалось, а «ароматы» благоухали. Все удобства были вне дома. Ужасно не хотелось вставать на зарядку. Но неизбежная команда «Подъем!» не оставляла никаких надежд. Все утренние процедуры - подъем, одевание, туалет, заправка коек, построение - выполнялись по секундомеру старшины с щедрой раздачей очереди на уборку гальюна, заготовку дров, на камбуз и т.д. Строевые старшины "СС", направленные к нам, были подготовлены на спецкурсах в Баку. Пелевин, Колосков, Аранович, Лесничий и другие не уступали друг другу в строгой требовательности к нам. Особенно усердствовал старшина Колосков, за что вскоре и получил прозвище «бандит». Многие быстро «врубились» в распорядок, но давалось это нелегко.
Даже такого заслуженного вояку, орденоносца, как Петя Паровов, строгая дисциплина тяготила. Были разгильдяи и по призванию. Такие, как Юра Морятов - сачок из сачков. Столовая размещалась в "Цитадели" - в доме, который мы увидели в ночь прибыли в лагерь. За домом был камбуз - большая кухня, частично расположенная под навесом, с котлами, вмазанными в кирпич, под супы и каши. Три раза в день мы устремлялись туда с песнями и с «волчьим» аппетитом. Пели «Морскую гвардию», «Варяга», «Ладогу», «Бескозырку» и другие песни того времени. Память хранит чувство голода. Несмотря на солидное, по тем временам, питание, постоянно хотелось есть - мальчишки росли! Наиболее предприимчивые изыскивали способы добывания дополнительного харча. Ягоды, грибы, «по случаю» добытая картошка, поскребыши из котлов с кашей и т.д.... Как сейчас помню, мы, с Володей Петровым, грызем в темноте вонючую, «древнюю», соленую рыбину, упертую с камбуза. В 1944-м у нас почти не было шлюпок. Знакомство с морской практикой было случайное, «шапочное», да и время - октябрь-ноябрь - больше располагало к занятиям строевой подготовки. Старшины «СС» муштровали нас безжалостно. Мы научились долбить землю своими ГД, держать ножку по команде «Ррр...ота!», особенно на подходе к столовой.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В Артеке нас распределили по отрядам (по сути дела, по классам). Мальчиков поселили в нижнем лагере, а девочек в верхнем, в Сууксу. Отдыхая, мы продолжали учебу, правда, в весьма облегчённом режиме, не более четырех уроков в день. Купаться в море не разрешалось, в ноябре - декабре вода слишком холодна для этого. Но некоторые ребята - северяне умудрялись в хорошую погоду, то есть, когда море было спокойно, тайком искупаться, а точнее - разочек окунуться в море, и при этом уверяли остальных, что вода совсем не холодная. Питание в Артеке было нормированное, но бурак и рыбу давали без ограничений, ешь, хоть тресни, потому что и то, и другое производил сам Артек. Свеклу засеяли в первых числах июня, а рыбу ловили сетями в море у подножья Аю-Дага. Любителей полакомиться ещё и "подножным кормом" предупреждали, что красные, похожие на клубнику, плоды, растущие на деревьях, есть нельзя, они ядовиты; есть можно только мушмулу (в пределах Артека изрядно обобранную). Артековский краевед, пожилой мужчина, имени которого я, к сожалению, не помню, знакомил нас с природой, рассказывал нам легенды Крыма, вместе с вожатыми сопровождал нас во время экскурсий в Гурзуф, к гроту Пушкина. Ходили мы в поход на Аю-Даг, а точнее, в лес у подножья этой крутой горы. Восхитительная природа Артека вдохновляла, и я снова взялся за стишки. К сожалению, я их растерял, помню только «Утро в Артеке», по-детски наивное, но искреннее сочинение:
И Одолары алы стали. Ты свежесть чувствуешь везде. Мы флаг на мачте поднимали, И флаг наш реял в высоте.
Какое счастье быть в Артеке! И эти песенки слова: "Кто был хоть раз, запомнит тот навек..." Наш лагерь, Море, Пристань и гора...
Помню многих ребят из нашего отряда. Помню земляка Толю Чаргейшвили, которого в последний раз встретил в Тбилиси около полувека тому назад. Помню Гаврилу из Белоруссии, у него была ампутирована одна нога, и сына полка Витю, у которого осколком были наполовину срезаны четыре пальца правой руки (дети войны). Помню храброго Толю из Соликамска, который поймал змею и сделал себе ремень из её кожи. Помню литовца Иозеса Антонавичуса, который был похож на Пьеро в пиджаке с непомерно длинными рукавами. А что было делать? Своего пиджака не было, пришлось ехать в пиджаке старшего брата. В нашем отряде были и три эстонца: Куно Тимм, Миккель Промик и Хейно Нудель; они держались несколько обособлено, одеты были почти одинаково: в чёрные костюмы с белоснежными рубашками и красными (но не пионерскими) галстуками. Они были крупнее и казались старше всех остальных ребят. Больше всех из них я общался и играл с Куно. Дружил я с Игорем Фоминым из Петрозаводска, и после Артека переписывался с ним до 1953 года, когда мы почти одновременно сменили адреса и потеряли друг друга, а в 1951 году он даже приезжал в Ленинград, чтобы навестить меня. Запомнилась мне и драматическая история татарской девушки, которая работала в Артеке на кухне и учила нас чистить картошку. Это была красивая, стройная и очень тихая и скромная девушка с умными и добрыми глазами и мягкой речью. А история её такова. Незадолго до освобождения Крыма, ранней весной 1944 года она собирала мушмулу на склонах Аю-Дага, отстала от подруг, забрела в чащу и нашла там раненого молодого матроса. Она принесла ему воду, отдала ему хлеб и замаскировала его в более недоступном месте лесной чащи. Потом она тайком ото всех стала носить ему пищу, медикаменты и другие необходимые вещи. Тайком потому, что помнила, как за полгода до этого сельчане (в том числе и ее родители) поймали и на деревенской площади забили камнями другого раненого матроса. Короче говоря, она его выходила, и они полюбили друг друга. Так и хочется сказать словами Шекспира: "Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним", хотя молодые люди влюбляются и без таких причин. Когда Крым очистили от фашистов, наступил день депортации крымских татар. Её матрос через Особый отдел добился того, что у неё спросили, желает ли она депортироваться вместе с родителями или остаться. Она выбрала второе. Однако, жить в пустой деревне одной под вой голодных собак было бы жутко, поэтому ей предложили поселиться и работать в Артеке. Оправившийся от ран матрос продолжил службу ратную. Расстались они, как жених и невеста, наречённые, и часто переписывались. Шла война. Я не знаю их дальнейшей судьбы, но по справедливости, конец этой истории должен быть счастливым.
Победный 1945 год в Артеке мы встречали пышно, с ёлкой, с концертом самодеятельности и с маскарадом. Я нарядился медведем. Вылепил из глины медвежью морду, обклеил её бумагой способом папье-маше и, высушив, покрасил (по правилам надо было снять с глины гипсовую форму, но гипса не было). Костюм медведя представлял собой балахон из марли, обшитый снаружи слоем сухого коричневого мха. Правда, после пляски вокруг ёлки шкура медведя изрядно облысела, но всё равно было весело. Возвращались мы из Артека с теми же сопровождающими и тем же маршрутом, но в обратном порядке. Пересадки были короткими и в темное время суток, лишь в Баку мы задержались на пару часов, и я на оставшиеся деньги сфотографировался.
Баку. 18 января 1945 г.
ТНВМУ
Весна сорок пятого. Увеличивающийся день, всё более и более тёплое солнце, оживающая природа, - всё дышало приближающейся победой. И этот день настал, самый радостный день в моей жизни - 9 мая 1945 года. Такого праздника я никогда больше не видел и не увижу. Души людей распирало от счастья, все поздравляли друг друга. На улицах Тбилиси ходили толпы людей, они пели, танцевали. Незнакомые люди обнимались, пожимали друг другу руки, поздравляя с Победой. Я тоже ходил, впавший в эйфорию; ходил, как во сне. Что делал, где был, что ел, с кем встречался, - не помню. Надо быть большим мастером слова, чтобы достойно описать тот день, то восторженное состояние людей, даже убитых горем. Казалось, празднует весь мир, вся вселенная, и нет границы этому океану радости. В декабре 1945 года демобилизовался и вернулся домой мой отец. Просьбу разрешить мне поступить в Нахимовское училище он встретил неодобрительно и пытался отговорить меня. Он почему-то хотел, чтобы я стал хирургом. Но я настаивал на своем, и он, не хотя, согласился, и был очень обрадован, едва скрывая это, когда я, расстроенный, вернулся с порога Нахимовского училища и сообщил ему: приёма в Училище нет.
Начался новый учебный год. И вот, в первых числах сентября наш учитель географии, который преподавал этот же предмет в Нахимовском училище, сообщил нам, что в восьмом классе ТНВМУ появилась вакансия, т.к. три нахимовца переведены в Ленинград. Узнав об этом, пятеро из нашего класса: я, мой двоюродный брат Боря, 3аур Хаблиев, Павлик Пейкришвили и мой лучший друг Давид Беликов в тот же день, после уроков помчались в Училище и написали заявления. Нам дали жёсткое расписание вступительных экзаменов практически по всем предметам. На подготовку к первому экзамену отводилось два дня, последующие экзамены шли ежедневно, по одному экзамену в день. Павлика родители не пустили на экзамены, но это никак не повлияло на конкурс, потому что информация о вакансии просочилась и в другие школы, и собралось нас, соискателей, 48 горячих душ. Слабым местом у меня, как и у большинства, были английский и история. С английским ничего не поделаешь, а по истории я и Боря, экзаменуя друг друга, вызубрили наизусть лишь хронологические таблицы (перечитывать учебники не было времени). Расчёт оказался верным, наша ориентировка в датах произвела хорошее впечатление, и мы получили высокие оценки. Зато, когда нам раздали листочки с нашими диктантами по английскому, я чуть не заплакал: красных чернил было больше, чем синих, а внизу красовалась жирная двойка. Из нас четверых только у Давида была тройка, и синий цвет преобладал над красным, потому что его бабушка Руфь Генриховна Джонсон была англичанкой, и дома они разговаривали по-английски. А за двойку, как оказалось, я переживал зря; у большинства претендентов были единицы, а кое-кто вообще ничего не написал. Конкурс продолжался, но, к сожалению, без Давида, он не прошел мандатную комиссию. От экзамена к экзамену ряды претендентов редели, и к финишу пришли трое: Боря Федотов, Зарик Хаблиев и я, все из одной школы, из одного класса, это было очень приятно нашим учителям и директору нашей 50-ой мужской средней школы.
ТНВМУ. 1946-1947 учебный год.
Мы стали нахимовцами! Нас постригли, переодели в военно-морскую форму с погончиками, но без ленточек на бескозырку. "Албанцами" мы ходили месяца полтора и, лишь сдав зачеты по Уставам, получили право носить ленточки с бантиком, как у всех. Отношение к новичкам в большинстве коллективов всегда бывает чуть-чуть настороженным и слегка высокомерным, и новичков обычно проверяют "на прочность". Новичков нас было трое, но выбор почему-то пал на меня. Однажды Кирюша Ерофеев, заблокировав мне проход между двумя двухъярусными койками, и подстрекаемый Зиневичем, безо всякой причины и без слов начал со мною драку, причём как-то вяло и неуверенно. Я понял, что на карту поставлен мой авторитет, и действовал решительно. Кирюша был на голову выше меня, поэтому я, почти не защищаясь от ударов, повалил его на кровать и, лишив его преимущества в росте, дал сдачи с процентами. Нас быстро разняли за моим явным преимуществом. Отношения с Кирюшей наладились в тот же день. Двум другим новичкам подобных проверок не устраивали. А с какой гордостью мы пошли в первое увольнение. Дома нас все поздравляли, и родные, и соседи. А наше появление в родной школе чуть не сорвало уроки. Лица директора и учителей светились гордостью, а лица одноклассников - светлой завистью. Некоторые из них щупали наши мундиры и оружие, примеряли бескозырки. И даже наша стрижка под нулёвку не уменьшала восторга. Но увольнениями нас не баловали, т.к. мы считались отстающими, особенно в английском, не говоря уже о французском, который нам был совершенно незнаком, а ещё был самый интересный, очень важный, но очень мало знакомый предмет ВМП - военно-морская подготовка. Были еще два новых для нас предмета, но по ним не задавали уроков - это мастерские и танцы.
Я и Боря Федотов в апреле 1947 года.
Начальником училища был капитан 1 ранга Алексеев Игорь Иванович. Семья его жила в здании училища на первом этаже в небольшой квартире с окнами во двор, прямо под окнами его кабинета, который находился на втором этаже. Таким образом, он круглые сутки находился в Училище, и никто не мог скрыться от его зоркого ока. Он был очень требовательным и справедливым человеком, любил и умел поддерживать строгую дисциплину. Всех воспитанников Училища он знал поимённо, и даже их характеры и наклонности.
Все его называли Батей и очень уважали, многие любили, но многие и побаивались. Он был, как я сейчас понимаю, выдающимся организатором и настоящим воспитателем. Его заместителем по учебной части был капитан 1 ранга Поляков Дмитрий Иванович, а начальником политотдела был капитан 2 ранга Аверлюков Фёдор Иванович, командиром нашей, второй роты, был капитан-лейтенант Петр Ефимович Головин, а офицером-воспитателем старший лейтенант Иван Федорович Матях. Он был интеллигентным человеком, очень добрым, внимательным и отзывчивым, а нам, пожалуй, нужен был наставник более жёсткий.
Мой первый офицер-воспитатель Иван Федорович Матях. Петр Ефимович Головин. 1948 г.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
В 1949 году около ста воспитанников стали курсантами ВВМУЗов, а затем офицерами военно-морского флота. Большинство - военного набора, 1944 года. Среди них - юные фронтовики. В 1999 году к своему пятидесятилетнему юбилею увидел свет альманах "Пятьдесят лет спустя". Редактор-составитель: В.Е.Солуянов.
В последние годы Алексей Петрович Наумов и его однокашники готовили второе издание под названием "Мы хотели стать морскими офицерами. Пути и судьбы воспитанников". К сожалению, смерть составителя оборвала работу. Остался архив А.П.Наумова, архив второй роты, создателем которого был Богданов Михаил Васильевич (председатель клуба «Дети Авроры», который умер в 1989 году). Его приемником стал В.Е. Солуянов, а после его кончины – А.П. Наумов. Сын Наумова - Александр Алексеевич, любезно предоставил нам оставшиеся от отца материалы, за что мы хотим его от всей души поблагодарить. Ранее был опубликован цикл очерков о первом выпуске военного набора, состоявшемся в 1948 году:
Торжественное прохождение нахимовцев во главе с Н.Г.Изачиком по Кировскому проспекту. - А.А.Раздолгин. Нахимовское военно-морское училище. — СПб.: Издательско-художественный центр «Штандарт», Издательский дом «Морской Петербург», 2009.
Попробуем, опираясь на упомянутые выше источники, а также труды Владимира Константиновича Грабаря, продолжить рассказ о первонахимовцах, нахимовцах военного набора. В основном они сами расскажут о себе и своих однокашниках, а также о командирах и преподавателях. Слово одному из тех, кто умел выражать свои чувства и мысли, скажем так, рифмованными строками.
Солуянов Вячеслав Евгеньевич
Участник Великой Отечественной войны, окончил ВВМУ им. М.В.Фрунзе в 1953 году, СЗПИ в 1960 году, командир БЧ ПЛ, КСФ, инженер НИИ, зам.главного конструктора, начальник отдела, «Заслуженный ветеран НПО «Ленинец».
БАЛЛАДА О ВТОРОЙ РОТЕ (50-летию 2-го выпуска ЛНВМУ посвящается. 1949-1999.).
Часть первая. МЫ.
Слово его преемнику, Алексею Петровичу Наумову.
"Судьбы мальчишек, которые захотели стать военно-морскими офицерами и поступили в июле-сентябре 1944 года в Ленинградское Нахимовское военно-морское училище. Если раньше они жили каждый своей жизнью, то теперь стали одной большой семьей, с общими тревогами и заботами. Наши истории жизни, надеемся, помогут юным правильно выбрать жизненный путь. Судьба морского офицера очень специфична, отличается сложностью, трудностями, не всем она под силу. Прежде чем выбрать такую стезю, надо познакомиться с её азами и только тогда принимать решение. Ошибки здесь не допустимы – слишком много времени и сил будет затрачено на осознание краха. А затрачены будут лучшие для учебы годы. Мы расскажем не только морскую «часть» жизни. Во-первых, ряд наших товарищей были отчислены в период обучения по болезни, по недостаткам дисциплины и, наконец, потому, что желание плавать просто «улетучилось», жизнь их тоже поучительна. Во-вторых, различные политические изменения в стране, влекут за собой, то большие, то малые сокращения флота, то «перекачку» кадров с надводного флота на подводный и т.д.., жизнь офицера и этом случае изменяется. И, в-третьих, офицер довольно рано уходит в отставку, подчас он еще не достиг пика своей трудовой и общественной деятельности, он полон сил. Как складывалась наша судьба и в этих случаях весьма и весьма поучительно. Для иллюстрирования нашего повествования использованы архивные фотографии. «Фотоархив второго выпуска» собирался в течение всей нашей жизни. В нашем архиве есть фотографии первых дней училища, наши фотографии «моряков» 1944 года. Безусловно, большинство фотографий очень низкого качества – какие у мальчишек того времени были фотоаппараты (первый наш фотоаппарат трофейная «Ретона» с небольшими мехами. Не лучше были и фотоматериалы. Поэтому-то оказалось, что фотографии выцвели, стали малоконтрастными. Но они имеют большую историческую ценность и мы решили опубликовать их. Сразу приносим извинения читателям «глянцевых» журналов. Многих и многих авторов уже нет, некоторых давно нет и нам пришлось восстанавливать их путь косвенными методами – сбором сведений у товарищей, родителей, в Интернете. Большую помощь в поиске нам оказали товарищи по «нахимовскому братству» - нахимовцы более поздних выпусков. Работать с ними оказалось легко и продуктивно."
Памяти Богданова Михаила. В. Солуянов. 21.12.1999 года.
Преждевременная смерть прервала труд Михаила Богданова над историей родного училища. Приведем сокращенный вариант статьи "Академия юных моряков", восстановленный по публикации в журнале "Ленинградская Панорама" в 1989 году (по тексту "Альманаха";).
НАХИМОВСКОЕ УЧИЛИЩЕ.
Замечательная человеческая способность - память - позволяет воскресить и воспроизвести встречи с юностью, со всем тем, что волновало нас в те дни. Помнится, прошли считанные месяцы с тех пор, как прогремел праздничный салют в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады, когда мы впервые переступили порог Ленинградского Нахимовского военно-морского училища.
Училище, названное именем прославленного русского флотоводца, адмирала Павла Степановича Нахимова, открыло свои двери для обучения и воспитания детям воинов Военно-Морского Флота, Красной Армии и партизан Великой Отечественной Воины. Как только в газетах и по радио было объявлено о наборе, на имя командования училища начали поступать заявления о приеме от подростков в возрасте 10-14 лет, познавших ужасы войны, голод и холод блокадного Ленинграда. Мало кому известно, что выбору здания училища предшествовал поиск подходящих помещений в полуразрушенном городе. Так, например, «кандидатом» здания под училище был старинный дом с колоннами между Исаакиевской площадью и Адмиралтейством. Поиски велись также на Охте, однако, окончательно остановились на бывшем училищном доме имени Петра Великого. В 1945 году, спустя год после открытия училища, у его главного входа были установлены два 85-миллиметровых орудия, которые сняли с линкора «Октябрьская революция».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Через несколько дней отец мой в форме кавалериста зашёл домой попрощаться. Около года он был в группе советских войск, которые во время войны оккупировали Иран согласно ранее подписанному договору.
Потом полгода он был на учёбе в Челябинске, откуда, став артиллеристом, он вместе со своей САУ отправился на фронт и провоевал до конца войны.
Летом 1942 года, когда нам стало очень туго, мать устроила Свету в детский дом в Боржоми и изредка навешала ее там. Этим же летом я вторично познакомился со своим родным дедом. Дело в том, что у моей мамы был сложный характер. Она была трудолюбива, очень аккуратна, в высшей степени требовательна к своим детям и добра, но очень мнительна и своенравна. Она не признавала родственников мужа и не разрешала нам общаться с ними. Из всех родственников отца ладить с ней умудрялась только Мария Михайловна, да и та бывала в "опале". Однажды мать дала мне адрес деда и сказала: "Он твой дед, он обязан нам помочь." Ходьбы пешком было минут двадцать пять, и я быстро его нашёл. Дед, как обычно, работал, сидя у калитки своего двора, я поздоровался. Дед сразу же узнал меня. Со словами "Ты мой ангел!" он сбросил с передника работу, обнял и расцеловал меня. Расспросил меня, как мама, как сестрёнка. Завёл в дом. Такой радостной встречи со всеми, в том числе с мачехой моего отца, я не ожидал. Вечером, накормленный, с отремонтированной обувью и со ста рублями, я вернулся домой. По аттестату отца мы получали в военкомате 500 рублей в месяц. Я продолжал учиться в 14-й средней школе, которая потом стала 50-й мужской (26-я была госпиталем). Учиться было трудно. Не хватало учебников (одалживали друг другу), тетради сшивали из газет, уроки приходилось готовить при свете , сделанной из гильзы ДШК, школа работала в три смены, учителей не доставало, а тут ещё зимняя слякоть, холод и постоянное чувство голода.
Суточная норма хлеба: детям - 400, иждивенцам - 300 граммов в сутки. Вспоминая это, я ещё и ещё раз поражаюсь стойкости ленинградцев, переживших кошмар блокады. Мать работала портнихой-надомницей (брала работу на дом), шила гимнастёрки. Сестрёнка почти всё время болела. Летние каникулы я проводил в городе то у одной, то у другой бабушки, много читал, ходил во Дворец пионеров в кружок кораблестроения (громкое название), где из бумаги лепили модели кораблей. Там я освоил способ папье-маше. А дома на листе фанеры 1,5 х 1,5 м я соорудил бумажно-картонный город с троллейбусами и пожарными машинами (машины стояли в гараже, а запас воды для тушения пожаров - у меня за щекой). Город подвергался бомбардировкам зажигательными бомбами, за что мне крепко доставалось, но быстро восстанавливался. В конце концов, во избежание разрастания пожаров до мировых масштабов, город по приказу матери был ликвидирован, а фанера конфискована, а я переключился на авиастроение и построил резиномоторный самолет с дальностью полёта аж тридцать метров. В конце лета 1943 года я узнал о том, что в Тбилиси будет открыто Нахимовское училище. Это тебе не кружок кораблестроения, а настоящее военно-морское училище! Желание стать моряком стало единственным. Но мать категорически была против, мотивируя тем, что вот, мол, вернётся отец и скажет, что я детей поразбросала: ту - в детдом, этого - в училище. «Нет, нет и ещё раз нет! Вот кончится война, вернётся отец, у него и проси», - таков был вердикт. Пришлось подчиниться, но мысль об училище осталась.
ОТРОЧЕСТВО
Артек
Я стал усерднее учиться в школе, чтобы, когда вернётся отец, наверняка сдать вступительные экзамены в Нахимовское училище. Я не стал круглым отличником, но меня часто хвалили и ставили другим в пример, а это ещё больше стимулировало мое рвение. И вот однажды наша классная наставница Надежда Александровна Кикнадзе мне говорит: "После уроков не уходи, тебя вызывает директор школы, пойдём вместе". К директору школы за хорошие дела не вызывали, и я про себя недоумевал: "За что?" Остановился на мысли, что, видимо, кто-то что-то натворил, а мне предстоит оправдываться. Директор, к моему удивлению, встретил нас приветливо, коротко спросил: - В Артек хочешь? Я ожидал чего угодно, только не этого, и подумал, что он шутит и робко ответил: - Да. - А мама отпустит? Я пожал плечами, памятуя её отказ отпустить меня в Нахимовское училище. Директор посмотрел на мои рваные сандалии и сказал: - Да, в такой обуви она тебя не отпустит. Он достал из ящика стола какую-то бумагу, что-то там написал, поставил печать и протянул её мне: - На. Это ордер на обувь и брюки, передай его маме и скажи, что купить это можно в магазине на Плеханова в новом доме с большой аркой, напротив (Тбилисское горно-артиллерийское училище имени 26 Бакинских комиссаров). И завтра же сообщи мне её решение, а ботинки и штаны пригодятся тебе независимо от того, поедешь ты или нет.
Домой летел я, как на крыльях. Мама сперва не поверила, думала, что я фантазирую, но ордер на обувь и штаны её убедил. Однако, согласилась она не сразу. Мы поехали к моей любимой Бабо, советоваться. Мудрая тётушка моего отца сразу же сказала: "И можно, и нужно". И отвергла всякие опасения: - "Ведь он поедет не один, а с группой и в сопровождении ответственных работников". Так оно и было. И вот теперь, спустя 65 лет, я задаю себе вопрос: "За что мне дали эту путёвку, эту высшую награду для школьника?". И отвечаю: "За прилежную учёбу, за примерное поведение, за отца - фронтовика и за ослабленное здоровье. Вот и всё". Кто теперь, в наше время господства рыночной морали, не по блату, не за взятку, безо всякой выгоды для себя лично, а лишь по велению совести и долга поступит так, как поступил директор 50-ой мужской средней школы товарищ Табукашвили? Думаю, что никто. Поразительно и другое. Последний фашистский солдат был изгнан из Крыма 30 мая 1944 года, а 1 сентября того же 1944 года, т.е. через три месяца после освобождения от немецкой оккупации, в условиях продолжающейся войны, восстановленный Всесоюзный пионерский лагерь Артек принял первый поток отдыхающих детей. Я был во втором потоке, с 7 ноября 1944 года до середины января 1945 года. Это какой же жизненной силой обладала страна, чтобы в условиях кровопролитнейшей войны так стремительно восстанавливать все то, что разрушил враг. Слава тому поколению людей нашей страны! Слава! В Артек мы, группа из трех мальчиков и семи девочек при двух сопровождающих, ехали поездом с пересадками: Тбилиси - Баку, Баку - Ростов, Ростов - Харьков, Харьков -Симферополь. По дороге я видел страшное, но уже «мёртвое» лицо войны. В Ростове перрон был цел, здание вокзала - наполовину разрушено, шли восстановительные работы. Вокруг вокзальной площади - ни одного целого здания, одни развалины. В Харькове же вообще никакого вокзала не было, казалось, что поезд остановился в чистом поле, даже перронов не было, было лишь одно маленькое строение, напоминавшее скорее будку стрелочника, чем железнодорожную станцию. В Харькове мы заночевали. До гостиницы было километра полтора-два, шли пешком по прямой широкой улице без домов; справа и слева были лишь кучи кирпичей, занесенные снегом (в Ростове снег тоже шел, но таял). В гостинице нам выделили одну большую комнату с двумя окнами, которые большей частью были заделаны картоном или фанерой, но, видимо, были хорошо законопачены, потому что от них не дуло. Нам дали 12 матрасов, набитых сеном, и большой чайник кипятка. Кстати, замечу, что кипяток был на всех станциях, которые мы проезжали, иной раз и станции почти не было, а кипяток был. Мы поужинали, согрелись, выпив кипяточку, уложили часть матрасов в два слоя в углу комнаты, сгрудились на них, как котята, и, укрывшись оставшимися матрасами и греясь друг об дружку, прекрасно переспали ночь Утром продолжили путь.
Вид на город Гурзуф и гору Аю-Даг, у подножья которой на берегу моря расположен Артек. Две скалы в море - братья Одолары. Портреты моего друга по Артеку Игоря Фомина (1941-го и 1951-го года)
В Симферополе нас встретили на вокзале и отвели в какой-то чистый и уютный особнячок с маленьким асфальтированным двориком, это была приёмная база Артека. Там мы прошли санитарную обработку, медицинский осмотр, трёхдневный карантин, после чего на автобусе, с новыми друзьями, распевая новую, только что разученную песню поехали в Артек:
Везут, везут ребят, Машины встречные гудят. Куда везёте столько человек? Прохожий смотрит вслед, И слышит он в ответ: В Артек! В Артек!
Здесь дружат, как нигде. Тебе помогут здесь в беде Калмык, испанец, русский и узбек. И все одна семья: И он, и ты, и я. Артек. Артек.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
