Я, как губка, впитал их науку и перенял их мастерство, и даже черты характера каждого из них составили мой характер. Все их упрёки и взыскания в свой адрес считаю справедливыми и своевременными, а похвалы заслуженными. И больше всего благодарен судьбе, что она не позволила мне никого из них ослушаться или огорчить.
После их науки моя судьба не раз подвергала меня еще большим испытаниям, из которых я, моя лодка и экипаж всякий раз выходили невредимыми и ещё больше обученными. Но я, боже упаси, ни разу не посчитал, что это я такой гений, или ас, или чёрт его знает кто.
Ни в коем случае.
Я всякий раз вспоминал своих учителей и мне не хватало только их похвалы и радости за меня, их прилежного ученика.
Единственной своей заслугой считаю подготовленность ко всему, даже непредвиденному, своего экипажа, и себя лично. Хотя, по большому счёту, это мне вдолбил буквально ещё Николай Иванович Китаев. Однажды он, не помню уже, по какому моему промаху, сказал мне: старпом, когда будешь командиром, в чём я пока ещё глубоко сомневаюсь, никогда в море не расслабляйся, ежечасно и ежеминутно думай о том, что вот-вот может произойти и где именно, и всегда будь готов ко всему самому невероятному.
(Конечно, не просто в скульптуре, на "картине маслом" выразить и увековечить сокровенное, отношения "учитель - ученик", итогом которых становится рождение настоящего командира-подводника, но ведь надо? И размышления В.П.Щербавских, уверены, помогут подлинному мастеру изобразительных искусств.)
Этот наказ я всегда выполнял, и поэтому на лодке моей каждый вахтенный офицер не только умел выполнять манёвр «человек за бортом», но еще погрузиться и всплыть, сняться со швартовов и ошвартоваться. Боцман и старшина команды торпедистов умели стать на якорь и сняться с якоря. Все несущие нижнюю вахту могли стоять на машинном телеграфе, штурманский электрик мог работать на торпедном автомате стрельбы, а торпедный электрик приготовить к работе гирокомпас и нормально и ускоренно. Именно это и помогало преодолевать все морские невзгоды. А их уж куда как много было.
Однажды пришлось выходить в учебную торпедную атаку с неисправными кормовыми горизонтальными рулями, возвращаться в базу без ограждения мостика, так как его снесло в результате всплытия под айсбергом, тушить в отсеке горящую боевую торпеду. Дважды при плавании под водой приходилось менять крышку цилиндра дизеля. Один раз пришлось во время рассредоточения следовать из Владивостока в бухту Троица, что возле границы с Кореей, без единого навигационного прибора, чисто по звёздам, другой раз возвращаться в Магадан из-за Курильской гряды без гирокомпаса и без магнитного компаса, тоже по звёздам. Ну а уж в каких штормах приходилось плавать...
А к этой напасти я был подготовлен лучше всего. Потому что ещё раньше, до своего командирства, будучи старпомом у Свешникова, попал в такой
которого больше ни в жизни, ни в кино не довелось видеть.
Этот шторм, вернее, ураган, трепал нас непрерывно около недели, когда мы совершали переход с Камчатки во Владивосток. Этот момент я описал в книге «Дороги, которые нас выбирают». Я там поскромничал, не всё описал, потому что опасался, не поверят мне читатели, скажут: вот, мол, заливает автор. И ещё я думал, что свидетелей этому, возможно, нет больше или не дойдёт до них написанное мною. Единственно, что я рискнул тогда описать, это эпизод с электрокамбузом, который под действием небывалой качки сорвался со всех креплений и, как взбесившийся танк, начал носиться по четвёртому отсеку, всё круша на своем пути. Была прямая угроза, что он проломит борт лодки и внутрь хлынет вода. Поэтому, не считаясь с риском для жизни, мы вступили с ним в отчаянную схватку и одолели, скрутили, поставили на своё место в буквальном смысле этого слова и закрепили.
Однако оказалось, свидетели этой эпопеи к великой моей радости живы и здоровы. Живёт полноценной творческой жизнью тогдашний замполит Алексей Иванович Лизунов. Он в Санкт-Петербурге профессор, известный и уважаемый лектор. Тогдашний командир БЧ-II-III Борис Игоревич Козлов тоже профессор, сотрудник архива РАН, доктор философских наук и тогдашний штурман Виталий Николаевич Ленинцев тоже живёт и здравствует в Санкт-Петербурге, полностью сохранив духовный облик моряка-романтика и простого порядочного человека, из тех, которые в глаза не бросаются, но на них держится наш Мир. Так что теперь я смело могу сообщить то, что раньше утаил.
Лизунов Алексей Иванович, Козлов Борис Игоревич, Ленинцев Виталий Николаевич.
А было тогда ещё вот что. Лодка, возносясь высоченной до неправдоподобности волной на большую высоту, падала оттуда и уходила целиком под следующую волну. Вахтенный офицер, привязанный накрепко к нактоузу магнитного компаса, еле успевал набрать в лёгкие воздух и тонны воды обрушивались в рубочные люки. Там вода накрывала полностью штурманский стол и рулевого, сидящего за штурвалом. В это время дизеля от нехватки воздуха глохли и у всех в ушах возникала адская боль от резкого падения давления. У некоторых шла кровь носом, а красные глаза были у всех.
Из-за такого затопления центрального поста, штурман Ленинцев прокладку вёл во втором отсеке. Насосы же для откачки воды работали непрерывно, и мы молили всевышнего, чтобы они не вышли от напряжения из строя.
Пытались, было, мы брать воздух через воздушную шахту РДП, но это было опасно затоплением ещё и дизельного отсека. До сих пор помню горечь во рту и в горле от попадавшей туда морской воды, когда волна накрывала меня, стоящего привязанным на мостике, полностью и надолго, так что я начинал уже задыхаться. В душе проносились всевозможные оттенки чувств. Сначала возникал страх, потом это чувство притупилось и сменяли друг друга то обречённость, то злость. Единственно, что успокаивало, это воспоминание того, что я успел до плавания отправить свою получку жене и дочери, находящимся далеко, на твёрдой спокойной земле. Весь экипаж страдал уже только от недосыпания. Сначала мучила тошнота, но это на третьи сутки уже прошло. Питались чем попало. Готовить нормальную пищу было невозможно. Замполит Алексей Иванович вместе с коком варили картошку, да чай кипятили. А ещё были сухари да тарань. Этим и жили.
И всё время хотелось спать, так как это было просто невозможно, потому что лежащего мотало, как куклу, и всё время нужно было за что-то держаться. Друг с другом почти не говорили, обменивались взглядами да короткими фразами. И понимали друг друга без слов, как телепаты. И все в это время были так близки друг к другу душой, как не бывают близки родственники.
Удары волн по корпусу были такой силы, что иногда мерк, а то и гас свет. Эти волны погнули стволы носовой зенитной пушки, вырвали стальную дверь в ограждении мостика, вместе с частью палубы кормовой надстройки сорвали оба запасных гребных винта, которые были закреплены на ней приваренными стальными скобами. И так было около недели непрерывно. После этого я разучился бояться любого разгула стихии.
16.
Эту главу я хочу посвятить командирам соединения подводных лодок, ибо они, как никто, этого заслужили. Во время моей службы это были люди, которые, кроме руководства боевой и повседневной деятельностью лодок, чем только ещё не занимались, кроме разве приёма родов. Их роль в подготовке командиров подводных лодок была весьма существенна. Я не имею в виду проводимые ими не так уж часто тактические семинары и групповые упражнения. Они как раз не очень уж были эффективными. Тут даже служебного опыта никакого не требуется, нужно просто хорошо знать наставления по боевой деятельности и текущие руководящие документы.
Ещё в мою бытность старпомом на ПЛ «С-291» по заданию своего командира Н.И.Китаева я такие групповые упражнения мог наштамповать, от которых и те, кто постарше меня, могли в галошу сесть.
Нет.
Главную роль играл личный опыт этих военачальников, который достался им их нелёгкой службой в наиболее тяжёлые годины нашего времени и который они, походя, в процессе повседневной службы, передавали командирам лодок.
Все те командиры бригад, дивизий и эскадр, под началом которых проходила моя служба, сами вышли из командиров ПЛ от 613 проекта до 641-го. А некоторые плавали ещё на «Щуках», «Сталинцах» и других лодках того времени. За их плечами была большая и суровая школа и для многих из них она началась ещё в военное время. Их строгость и придирчивость были не напускные, а внедрённые в их суть - их временем, а кроме этого, они оставались обыкновенными людьми, со своими слабостями и порой причудами, но подотчётными долгу, который был превыше всего. Ненавязчиво, но зорко они следили за образом любой деятельности своих подчинённых командиров уже моего поколения, иногда подсказывая нерешительным, иногда одёргивая чрезмерно решительных.
Я не вправе судить их, я просто рассказываю беспристрастно. Хотя порой они обращались с нами и грубо и даже издевательски, но мы на это не обижались, а если обижались, то недолго, понимая, что на науку обижаться нельзя. И чего только в свете сказанного не бывало.
Ну вот, к примеру, история со многим известным Жаном Свербиловым и в свое время не менее известным его начальником тогда капитаном 1 ранга Яйло.
Вызвал он как-то Свербилова за какую-то провинность к себе на ковёр, и поскольку был он весьма вспыльчив и не очень многословен, то вскорости Жан, красный как рак, выскочил от него в коридор и в сердцах хлопнул дверью так, что та, отскочив, осталась приоткрытой.
– Ну как? – спросили его два-три ожидавших товарища.
- Да выдрал, грек грёбаный, – в сердцах ответил Жан.
Свербилов Жан Михайлович
И вдруг дверь распахивается, в ней возникает ещё больше раскрасневшийся Яйло и восклицает: «Eсли я грёбаный грек, то ты – грёбаный турок».
И захлопывает дверь.
И всё.
И больше никаких трагедий.
Талант баснописца Крылова для резюме тут не требуется. Оба поняли, что один перешкодил, другой переперчил. Говоря словами Горбачёва, – полный консенсус.
И со мной похожее бывало.
Когда наша «С-222» прибыла во Владивосток после Севморпути, командир Свешников убыл на учёбу, а я – старпом – остался за командира. Было это в 4-й бригаде ремонтирующихся и учебных лодок, где комбригом был капитан 1 ранга Петро Восьмак – по всеобщему мнению человек недалёкий и деспотичный. Я же, не по чину, уже многое повидавший, вёл себя довольно независимо. Зазнался немного. А в той бригаде был обычай – с прибывших на ремонт лодок забирать себе лучших специалистов, а взамен сбагривать на них всех негожих.
Так и с нами случилось. Одного, как татаро-монголы, в полон забрали, другого туда же. И вот на ближайшей партконференции я возьми да и выступи с критикой. Начал скромно. Вот, мол, в традициях нашей партии всегда было – на трудные участки направлять лучших. А что тут получается? У нас, прибывших лодок, сейчас трудный ремонт, люди устали после такого перехода, а у нас забирают лучших специалистов, взамен которых направляют к нам неучей и пьяниц.
От моего выступления вся голытьба была в неописуемом
так как я совсем разошёлся и в выражениях не скупился. Так что комбриг вместе с начпо только крякали.
Но.
Вызывает меня потом этот Петро Восьмак и говорит наедине:
– Дурак ты Щербавских. Вернее молодец, – насобачился выступать. Что же ты в политработники не пошёл? Ты же, мягко говоря, ни хрена не понимаешь, только лозунгов нахватался. Сделал из меня дерьмо. Я что, для себя стараюсь? В общем так. Я критику уважаю, но не люблю. Смотри теперь у меня. Я проверю, кто ты такой в деле.
И ушёл я от него как пёс, ошпаренный прокислыми щами.
И действительно, он мне устроил нескучную жизнь. Сначала за какое-то упущение выговор объявил, а потом, не помню уже за что, трое суток ареста дал при каюте. Причём, как не крути, за дело.
Я ответил:
– Есть трое суток при каюте, – и ушёл, опять как тот пёс.
Сижу сутки. Но работать-то надо. Зашёл ко мне капитан 3 ранга Ельцов, самый старый из старпомов и спрашивает, чего это я из казармы не выхожу.
– Да вот, – говорю, – при аресте я на трое суток.
– А записка об арестовании есть? – спрашивает.
– Нет, – говорю.
– Вот когда вручат, – говорит он, – тогда и сиди.
И стал я заниматься нормальной службой. Через пару недель получаю телеграмму от жены, что она с дочкой выезжает ко мне. Прикинул, поезд от Москвы до Владивостока 10 суток идёт, значит, жена из Оренбурга за 8 дней ко мне доедет. Надо скорее арест отсидеть и успеть жильё какое-нибудь найти.
Иду к комбригу.
– Так и так, – говорю, - товарищ капитан 1 ранга, такого-то числа жена с дочкой приезжают, а я ещё арест не отсидел. Дайте мне записку об арестовании.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
